Текст книги "Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви (ЛП)"
Автор книги: Луиза Леонтиадес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Елена осталась ещё на три дня. Все эти ночи Жиль спал с ней в одной кровати, дабы укрепить их новообретённый статус любимых, который был объявлен наутро после моего возвращения.
Я не знала, следует ли мне расстраиваться от того, что мной пренебрегает муж или радоваться тому, что мне не надо прямо сейчас расставаться с Мортеном. Так что в тот момент я делала то, что всегда делала лучше всего. Я укрылась в моём безопасном мире, называющемся “отрицание”. В предрождественской беготне это было несложно. Потому, что несмотря на опасения, у меня были мечты, большие мечты.
Я хотела реализовать их. И может быть, всё-таки может быть, этого было бы достаточно.
Альтернативное рождество
Рождество традиционно является семейным временем. Но для нас с Жилем это давно было не так. Мы воспринимали свои семьи скорее как источник беспокойства. Вместо этого мы праздновали Рождество в пабе со множеством других “потеряных мальчиков” Парижа. Мы готовили гигантскую индейку в духовках промышленных масштабов и сами разливали пиво, которое потом оказывалось записано в бухгалтерских книгах как “остатки”, то есть должно было быть отправлено в помои, но вместо этого заливалось в наши глотки.
И вот, за три месяца Жиль, Елена, Мортен и я почувствовали себя семьёй в большей степени, чем я когда-нибудь знала. Было больше любви. Гораздо больше. Впрочем, было настолько же больше переживаний.
Так что, раз Рождество – семейный праздник, мы собирались провести его вместе. Но это потребовало некоторого планирования. Семья Мортена приезжала к нему в Лондон и до 26-го декабря они изображали нормальность. Через полчаса после отъезда родственников, прибывали мы. Мы снова были в стране фантазии.
Елена радостно встретила нас в своём доме. “Это традиционный испанский рождественский фруктовый пирог. Я сделала его вчера вечером, он приправляется вином прямо в духовке. А эти бисквиты странной формы сделал Мортен. Они шведские.”
Так он ещё и готовит! – подумала я.
Елена разлила вино с пряностями и потянула меня по светлому деревянному полу, через её безупречную кухню в столь же безупречную гостиную. Я разулась. Она попросила меня об этом. Моя куртка уже была снята с моих плеч и висела на деревянной вешалке в их белоснежном шкафу. Подушки белели на их бирюзовом диване как маленькие облачка. Их дом был невероятен. Когда мы проходили мимо ёлки, с неё упала иголка. Как она только осмелилась? – удивилась я.
– Я подошёл к прилавку и взял две рождественские открытки, – сказал Жилю Мортен. Одну с надписью “Моей прекрасной девушке”, а другую – “Моей прекрасной жене”. Продавец посмотрел на меня, а я в ответ лишь улыбнулся, настолько широко, как только смог.
Жиль усмехнулся:
– Я не любитель открыток и цветов. Одна девушка бросила меня в тот момент, когда я дарил ей цветы. Я выучил свой урок.
– Я люблю цветы, – возмутилась Елена.
– Я тоже. Но могу открыть тебе секрет. Ты можешь получить их от Жиля, только если повиснешь на продавце цветов и у него не останется другого выхода.
Судя по виду Елены, она не собиралась мириться с таким поведением. Полагаю, упрямству Жиля брошен вызов.
В моей открытке была прелестная серебряная цепочка с подвеской сердечком. Я подняла её, рассматривая.
– Это ножной браслет, – Мортен покраснел. Мне кажется, они очень сексуальные. Так что, даже когда ты будешь в Париже, кусочек моего сердца по-прежнему будет с тобой.
Я никогда не осмеливалась купить ножной браслет. Их носят только проститутки. Во всяком случае, именно так говорила моя мать. Жиль порозовел. Он смотрел на меня, понимая какая внутренняя битва происходит в моей голове.
– Луиза, милая! Кто побеждает? Мортен? Или твоя мать?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Мортен. Жиль посмотрел на меня со значением, а мой рот скривился в ожидании.
– Луиза не курит на улице, – объяснил мой муж.
– Так делают только бляди, – добавила я.
– Не пьёт на улице.
– Так делают только алкоголики.
– И не ест на улице.
– Так делают только бездомные.
– И не носит блестящие туфли. И она определённо не носит ножных браслетов.
– Ножной браслет означает, что ты ночная бабочка, – произнесла я, прилежно повторяя то, чему меня учила мать.
– О боже! А почему ты не носишь блестящих туфель? – изумилась Елена.
– Потому что мужчины смогут увидеть отражение твоего нижнего белья на туфлях, – автоматически ответила я. Так её научили монахини.
Елена начала истерически смеяться: “Боже мой, это очень причудливо. Но при этом забавно.”
Я тоже рассмеялось, хотя это оказалось непросто. Я предавала свой мир и свои ценности. Я перенесла своё внимание на серебряную цепочку. Она мерцала, освещённая тщательно расположенными на потолке светильниками. Знак будущего. И “прощай” моей прошлой несвободе. Я застегнула её вокруг лодыжки и улыбнулась. Цепочка удобно облегала ногу. Освобождённая женщина… на цепи. Я иронически улыбнулась.
Жиль открыл свой подарок под мой восхищённый возглас. Это была чёрная вельветовая куртка. Жиль, в отличие от большинства своих земляков, обращал мало внимания на одежду. Я годами пыталась изменить это без малейшего успеха. В это путешествие он взял с собой пять серых футболок с дырками в подмышках. Я мысленно подняла брови. Жиль выглядел благоговеющим. Для человека, обычно не обращающего внимания на свой внешний вид, он был удивительно увлечён подарком. Елена пожала ему руку.
– Ты будешь выглядеть в нём ещё красивее, чем сейчас, – сказала она.
– Он мне нравится. Спасибо, – ответил он, целуя Елену. Это был не тот Жиль, которого я знала.
Следующий ход был еленин. Она открыла упаковку и вытащила оттуда старый и ржавый жестяной знак, рекламирующий товары 1950-х годов. Мортен воскликнул: “О Боже, Елена! Он старый и грязный!”
Она слегка ощетинилась. А потом одарила нас улыбкой и, вместо того, чтоб ответить мужу, обратилась к Жилю.
– Жиль, дорогой. Это знак, который мы вместе видели в Париже. Я люблю его.
Я смотрела на грязную и ржавую жестянку и пыталась понять: каким образом она может оказаться уместной на елениной сверкающей викторианской террасе.
Мортен смотрел с удивлением и поставил своё вино мимо подноса. Признак мятежа. Я посмотрела на Елену, но она глядела на Жиля и была слишком занята.
И последний по порядку, но не по важности. Я сказала Мортену:
– Твой подарок в почте.
Все мы бросились к компьютеру вверх по лестнице и ждали бесконечные пять секунд, пока он входил в почту. Найдя нужное письмо, Мортен подпрыгнул на своём вращающемся офисном стуле, оставив его крутиться, и обнял меня так сильно, что я чуть не задохнулась.
– Что это? – хором спросили Елена и Жиль. Они были озадачены и не видели на экране ничего, что могло бы привлечь их интерес.
– Это два билета на майский концерт Girls Aloud, – объяснил Мортен. Наконец, мне есть с кем сходить туда.
Праздники состояли из любви, подарков, смеха и прекрасных ужинов. Что означало рестораны из гида Мишлен и экзотические, но крохотные порции. Свекольный сухарик, побрызганный густым сиропом и украшенный половинкой луковицы. Пятнадцать фунтов, пожалуйста.
Прекрасные ужины с нашими полиаморными партнёрами означали, что каждый кусочек еды будет органическим, от ответственного производителя. Он будет содержать столько витаминов и минеральных веществ, сколько это возможно. И-да, он по возможности не будет содержать глютена, лактозы и красного мяса. Рыба годится… пока она не слишком сильного и рыбного вкуса. Елена подробно допрашивала официанта обо всём, что мы собираемся поместить в свои организмы.
– А на органическом ли курином бульоне приготовлен суп из сладкого картофеля?
Лицо Мортена показывало, что это совершенно нормальный и разумный вопрос. Лицо Жиля показывало, что он почти взрывается от желания рассмеяться. Лицо официанта показывало, что он получает только шесть с половиной фунтов в час и не узнает органический бульон даже если тот явится лично и укусит его за задницу. Моё лицо показывало всем, что я британка, и его выражение не зависело от происходящего.
– Это один из наших любимых ресторанов, – заметил Мортен, жуя поджаренного на углях тунца (пойманного на удочку) с жареными овощами (подходящими по сезону и местного происхождения) и потягивая бузинное вино (органическое). Я сосредоточилась на натыкании на вилку куска цыплёнка (откормленного зерном на свободном выгуле) из салата Цезарь и одновременном поедании горской лепёшки.
– Ходите ли вы в какие-нибудь органические рестораны в Париже? – спросила Елена.
Мы с Жилем посмотрели друг на друга.
– Ну, в нашем любимом пабе растут какие-то зелёные штуки, – ответила я, давясь кусочками лепёшки.
– В основном это плесень в туалете, – добавил Жиль.
Я сошлась с Жилем после того, как он проводил бесконечные ночи в квартире своей покойной бабушки, играя по сети в Age of Empires и заедая шоколадные пирожные пьемонтским салатом из пластиковых контейнеров. Я принесла в его жизнь приготовленные ужины. Некоторые из них даже включали в себя овощи.
Пару лет спустя мы вместе прошли через очищающую диему Кароля Вордермана. Жиль познакомил меня с концепцией тренировок (хотя они всё равно были в лучшем случае спорадическими). Моё пьянство было в разумных границах. Мы были относительно здоровы. Но в сравнении с Мортеном и Еленой, воинами за этику-органику-осознанность-переработку-отходов, мы были невежественным быдлом, способным жить на замороженных батончиках Марс. Моя совесть сжималась от мыслей о жестоком обращении с животными, когда я вспоминала о тончайшей восстановленной грудке индейки, которой я наслаждалась, дополнив её заранее нарезанным хлебом из супермаркета с полным лактозы маслом.
Это был новый мир более, чем в одном смысле.
Тем вечером, когда мы возвращались домой, держа за руки наших партнёров, я отважилась высказать то, что показалось грубым и невежливым мне самой.
Особенно, после того, как они заплатили по счёту.
– В эти праздники я хотела бы провести некоторые ночи со своим мужем, – сказав, я покраснела. – Я имею в виду, что хотела бы провести их в одной кровати с Жилем. Определённо, это наше личное дело – будем мы заниматься с ним сексом или нет. Особенно, если нас не будет слышно.
В какой степени следует делиться в нашем новом полиаморном мире? Насколько я могу быть жадной в отношении моего мужа, чтоб это не казалось невеликодушным? Должны ли мы решить: сколько ночей он проведёт со мной и сколько с Еленой? Имею ли я, в качестве жены, больше прав, чем она в качестве любимой девушки? Или наоборот: новые отношения всегда получают приоритет перед старыми?
– Смотри, что тут написано, – сказал, смеясь, Жиль, показывая на цепочку сообщений на дискуссионном форуме. – Эта полиаморная семья, по всей видимости держит на холодильнике таблицу, для того чтоб спланировать кто когда с кем спит.
Наши жизни в последний год развивались параллельно. Смотря рядышком телевизор, мы оба набирали что-то на ноутбуках, наполовину поглощённые этим занятием. Но, внезапно, мы были снова вместе. Читали вместе. Разговаривали вместе. Любили вместе. Готовились к другим любовям. Но вместе.
Однако, с практической стороны, другие любови были всё-таки отдельны. И это требовало выбора. Выставления приоритетов и отказа. Это было просто. Так… кто лучше в постели?
Я хотела быть с моим новым любовником. Но я не хотела, чтобы старый был обижен. Так что я не приняла никакого решения.
– Я не знаю, пожалуй, – сказала я, желая при этом спать с Мортеном.
– Я тоже, – добавил Мортен, пожалуй, немного торопливо. Проклятье.
– Я легко соглашусь с любым решением! – сказал Жиль.
– Так что выбирать придётся мне? – произнесла Елена. Она была лучше подготовлена к тому, чтоб принять на себя ответственность за принятие решения. Ей честность давалась легко, независимо от того, создавала ли она дискомфорт для остальных. Потому, что она считала, что это не её проблемы. А я была завистлива.
– Я выбираю Жиля.
Ничего удивительного, пожалуй.
– Думаю, тогда ты окажешься со мной! – сказал мне Мортен и голос его звучал, да, обиженно. Это было нелепо. Мы получили именно то решение, которого хотели и оба из-за этого чувствовали себя несчастными. Когда я смотрела, как Жиль с Еленой поднимаются на второй этаж, мне хотелось закричать, что я передумала. Я определённо не хотела оказаться кем-то отвергнутой. К счастью, у меня случился один из этих самых множественных оргазмов. Он сотворил чудеса с моей самооценкой.
Следующим вечером случилась такая же канитель. Новые любовники весь день не могли расплести свои руки. Строго говоря, они периодически ускользали в спальню пока в гостиной звучала включенная на полную громкость Эми Макдональд. Мы были пресыщены и смеялись над эпатажностью того, что мы делали.
Но когда наступил вечер, мы виновато выбрали провести и вторую ночь с новыми партнёрами. Мы чувствовали вину, так как полиамория должна означать уважение и любовь, что в нашем понимании значило одинаковое отношение к партнёрам. Нам следовало чередовать их. Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…
На третью ночь мы не могли отказаться от наших обязанностей. Обратно в свои пары. Как в танце: смена партнёра… Кроме всего прочего, мы так нарезвились с новыми партнёрами и были так утомлены, что никакого свинга не было. Эми Макдональд молчала. Никогда ранее она не казалась мне столь оглушительной.
Оказалось непросто проглотить омегу-3, витамин-С, ячменный порошок и капсулу Wellwoman, щедро разложенные Еленой на прикроватном столике. Когда мы завтракали домашним гранатово-черничным салатом, запивая его женьшеневым чаем (от ответственного производителя), она доверительно заметила: “Не понимаю. Я так сильно люблю Мортена, но я так отравлена Жилем, что хочу быть с ним. С Мортеном я тоже хочу быть, но Жиль для меня сейчас более сексуально притягателен.”
Уффф. Давящее грозовое облако прошло мимо. Я вдохнула и сказала: “Я тоже. Я имею в виду Мортен.” И не только более сексуально притягателен. Сам секс лучше.
Мортен задумчиво жевал кукурузный крекер, намазанный домашним хумусом, козьим сыром и увенчанный ростками люцерны.
– Наши отношения проходят стадию медового месяца. Разве это не нормально?
– Но что, если мы просто моногамны? – запаниковала Елена.
Мы все немного помолчали, после чего я сказала: “Я не считаю, что моногамия это что-то вроде сексуальной ориентации. Это выбор. И полиамория включает в себя все конфигурации, о которых вы только можете подумать. Ты хочешь сохранить отношения с Мортеном. Они изменятся. Ты хочешь продолжить отношения с Жилем. Мы не должны использовать для сравнения представления о том, какими должны быть моногамные отношения. Твои отношения будут не такими, как когда-либо прежде. Ты близка с двумя разными мужчинами. К ним надо относиться по разному.”
– И помни, “справедливо” не обязательно означает “одинаково”, – добавил Жиль.
Так мы начали делать то, что казалось правильным. Вместо того, чтоб сравнивать свои действия количественно, мы стали сравнивать время проводимое вместе: качественно, что бы это ни значило применительно ко времени. Каждая пара, наконец не нуждалась в перегруппировке. Для того, чтоб убедиться в том, что мы по прежнему любим друг друга было достаточно взгляда или прикосновения. И, так как разные люди чувствуют по разном, мы разбирались с потребностями и желаниями по мере их возникновения. Любой желающий мог пожаловаться всем остальным троим.
– Это имеет отношение к демократии, – процитировал Жиль Южный парк.
За десять проведённых вместе дней, мы с Жилем ещё сильнее влюбились в них и их образ жизни. Это было больше похоже на семью, чем когда-нибудь в моей жизни. В стеснённых условиях их викторианской террасы было сложно сохранить какую-нибудь скромность, хотя и пыталась. Но я горжусь тем, что никто, по крайней мере, не видел мой зад. Впрочем, я не вполне уверена – есть ли он у меня. Хотя моё британское воспитание требовало, чтоб некоторые виды деятельности должны скрываться в спальне, одна кровать была в комнате, через которую надо было проходить в туалет, а спальня была далека от идеала звукоизоляции. Однако, я действовала в соответствии с ним и в соответствующие моменты была глуха, слепа и нема.
Когда я рассказывала друзьям о том, на что похожи наши новые отношения, их первая мысль была про секс.
– Секс с Мортеном нравится тебе больше, чем с Жилем?
Я отказывалась ловиться на этот крючок. Это не их дело.
– Он другой, – отвечала я. То, что Голливуд диктует нам, что мы должны вступить в брак с тем, с кем получается наилучший секс, не делает это правдой. Я уже отбросила достаточно стереотипов для того чтоб понимать, что не бывает ничего совершенно определённого.
– Вы с Мортеном занимаетесь сексом чаще, чем с Жилем?
Это несравнимо, так как отношения разные. Нам с Жилем удобен выработавшийся у нас ритм. С Мортеном у меня ритм другой, но это нормально: мы проходим через период бурной страсти.
Я видела слова, формирующиеся у них головах так же ясно, как если бы они произносили их: Развод. Отрицание очевидного.
Они были уверены в том, что если у меня есть муж и парень, первый значит больше. В конце концов, муж подразумевает привязанность и демонстрируется семье и друзьям. Так и было… в те дни, когда я верила в моногамию. Тогда для меня это было последовательный процесс: свидания, отношения, брак. Теперь, когда я узнала себя лучше, я поняла, что использовала брак в первую очередь для того, чтоб избавиться от страха потерять партнёра. Я любила его, а он любил меня. Но, с тех пор, как у нас появилось свидетельство о браке, вероятность разбить яйца уменьшилась. А если и разобьются – французское правительство сделало статус “в браке” весьма привлекательным при помощи налоговых льгот. Свидетельство о браке подтверждало, что мы соединены навсегда. Пока развод не разлучит нас.
Да, мы с Жилем рассматривали возможность развода. Но уже не потому, что собирались разойтись. Наоборот. Потому, что мы хотели остаться вместе, любить вместе, быть вместе. Соединённые навсегда. Пока выбор не разлучит нас.
Периодическая таблица полиамории
В старой конфигурации у нас были одни отношения. Жиль и Луиза. Или, иногда, Луиза и Жиль, в зависимости от того, кто подписывает рождественские открытки. Но в новой конфигурации были:
1. Жиль и Луиза;
2. Жиль и Елена;
3. Луиза и Мортен;
4. Елена и Мортен;
5. Жиль и Мортен;
6. Луиза и Елена.
А также:
7. Жиль, Луиза и Елена;
8. Жиль, Луиза и Мортен;
9. Жиль, Елена и Мортен;
10. Луиза, Мортен и Елена.
И, разумеется, наконец:
11. Жиль, Луиза, Мортен и Елена.
– Этот приближается к одинадцати! – процитировал Жиль из Spinal Tap.
Было трудно ухватить текучую природу и динамику каждых отношений. Каждая комбинация отличалась собственным поведением и одни и те же элементы могли добавлять в неё как мегареактивность, так и изрядную стабильность.
Молекула Жиль и Мортен была редкой, преимущественно пассивной и обычно могла быть найдена там же, где были коробки с пиццей и PS2.
Молекула Жиль и Елена характеризовалась высокой энергией и часто наблюдалась рано утром в тренажёрном зале. Также она потребляла огромные количества органической пищи и эволюционировала в очень эффективное чистящее средство.
Молекула Жиль, Елена и Мотрен часто встречалась на свежем воздухе, где занималась ходьбой. Однако, Жиль, Луиза и Мортен могли быть обнаружены только в доме, как правило на диване, смеющимися и пьющими кофе.
Ни одна из молекул не была в точности похожа на какую-либо другую. Девять из одиннадцати были новыми. Четыре из одиннадцати были связаны в том числе сексом… впрочем, ещё три попробовали это, но вышло чёрти-что. Наша единственная попытка заняться сексом вчетвером получилась по настоящему странной. У всех нас были столь разные способы взаимодействия с разными людьми, что попытка смены партнёров на полпути меняла ритм и желания. Никаких оргазмов. И уж точно не множественных. В конце Елена сказала: “Не поставить ли мне чайник?”
Мортен поднял голову от её груди и произнёс: “Мда, пожалуй, ничего не получается.”
Так уж вышло.
Одна из этих одиннадцати молекул была совершенно не от мира сего. Это были Луиза и Мортен. Это образование было совершенно великолепно.
И, наконец, были Луиза и Елена, подобные золоту и вину, чаще всего обнаруживавшиеся в дорогих ресторанах и лондонских магазинах с несообразными ценами. Эта молекула была потенциально нестабильна и взрывчата.
Когда мы первый раз пытались найти название для наших с Еленой отношений, аналог которым можно было найти только в полигамных обществах, мы нашли слово со-жена (sisterwife). Мою со-жену звали Елена. Её имя, предположительно, означает “блеск” или “факел”. И, надо сказать, это совершенно верно. Каждый из нас был единственным и уникальным в каком-нибудь смысле. Я была единственной, у кого было нечто, что можно было назвать деловой карьерой. Я привыкла подтверждать свои слова делом. Мортен был среди нас единственным, выросшим в нормальной стабильной семье. Он был очень по-дзенски спокоен и мог управиться с любым багажом. Жиль был лингвистическим гением и, заодно, семейным юмористом. Все мы были яркими в своих областях. Но никто из нас не сиял так искристо, как Елена. Она отличалась. Выдавалась из ряда.
В частности, она не признавала ничего меньшего, чем правда. Всегда. Это вовсе не просто переварить в мире полуправды, чрезмерного такта и притворства. Она представляла собой красную таблетку из Матрицы. Правду в мире иллюзий. Благодаря некоторым обстоятельства, она была лишена страхов, владеющих обществом. Она была чрезвычайно уверена в себе. Но у неё был свой комплект демонов. Один из них, похоже, состоял в полном забвении того, насколько трудной оказывается для других эта красная таблетка.
Мы были вместе потому, что так сложилось, однако проводили вместе больше времени, чем закадычные приятели. Мы не были сёстрами, однако у нас была общая семья, общие интересы и, порой, общий дом. Мы не были лесбиянками или бисексуальными, однако видели друг друга обнажёнными в компрометирующих ситуациях.
Наши взгляды на социальные нормы были во много противоположны, наши стили коммуникации были совершенно различны. Я видела мир (более или менее) относительно, а она видела его (более или менее) как набор противоположностей: добро и зло, правильное и ложное. Мне было трудно высказать своё мнение, пока я не была полностью уверена в контексте, а она всегда была готова высказаться определённо и принять все последствия этого. Она была протоном для моего электрона. Я росла впитывая свой опыт, а она – проецируя себя и свой опыт в окружающий мир.
Поверьте, я не говорю о том, что одна из нас была “миссис Правильность”. Две “миссис Правильность” в этом уравнении были равны. Полиамория – не замена партнёров. Как часто напоминал мне Жиль, когда во мне просыпалась неуверенность, полиамория – это дополнение партнёров. Впрочем, у меня и моей со-жены были разные мнения о полиамориии, о том чем она является, а чем – нет. Она верила в то, что люди полиаморны или моногамны по своей природе, также как они гомосексуальны или гетеросексуальны. Я считала, что это не похоже на сексуальную ориентацию и являются вопросом выбора того образа жизни, который больше подходит к нашим естественным наклонностям.
У нас было мало ответов… но много любви и надежды. Большую часть времени.
Новая жизнь вместе
– Мы собираемся как-нибудь справиться с нашей разделённостью? – в отчаянии спросила моя со-жена. У неё были средиземноморский темперамент и соответствующие эмоции. – Я недели не могу прожить без Жиля, – она начинала плакать от одной мысли об этом.
После окончания рождественских каникул, мы быстро осознали, что наши отношения не переживут расстояние между странами. Без поддержки общественных структур, наша новая любовь могла сохраниться только при условии географической близости.
Это была ночь перед нашим отъездом, и я чувствовала на своих плечах тяжесть необходимости принятия решения. Мортен не говорит по французски. Он столкнётся с ужасными трудностями, пытаясь найти работу в Париже. У Жиля нет постоянной работы. Как и у Елены, но как как актрисы и певицы ей лучше бы оставаться неподалёку от Лондона. Именно от меня зависело: переедем мы или нет. Никто не смотрел на меня прямо. Давление не было озвучено, но всё равно было огромным.
– Итак, вы хотите, чтоб мы переехали в Англию, – прямо заключила я. Решение казалось неизбежным.
Искра надежды крохотным пламенем загорелась в глубине елениных глаз. Мортен обнял меня за плечи и прикоснулся к подбородку.
– Никто не хочет, чтоб ты делала что-то, чего ты не хочешь делать, – ответил он.
Я вышла из-за обеденного стала и стала подниматься наверх, чтоб подумать. Я не осознавала этого, но это был не первый значительный выбор из множества стоявших на моём пути. Но это был первый, про который я понимала, что он именно таков. Только я видела дьявольскую альтернативу. Или остаться в Париже и потерять эти отношения, что казалось немыслимым. Или переехать в Англию, в страну, в которую я поклялась никогда не возвращаться семнадцать лет назад, подвергнуть риску мою карьеру, но дать шанс отношениям. Без какой-нибудь гарантии, что это сработает, разумеется.
– Я пятнадцать лет вкалывала как проклятая, следуя стратегическому плану, чтоб стать профессионалом в международных финансах. Я жила и работала в шести разных странах, поднимаясь по служебной лестнице, чтоб достичь нынешнего положения, – говорила я воздуху перед собой, отлично понимая, что Мортен отстаёт от меня всего на две ступеньки.
– Если ты переедешь в Лондон, весь твой международный опыт останется с тобой. Это может оказаться неплохим ходом в твоей карьере, если ты правильно сделаешь его.
– Я уехала в первую очередь для того, чтоб убежать от детских воспоминаний, связанных с моей ужасной семьёй и миром общественного подавления.
– Может быть, повзрослевшей Луизе пришло время справиться с ними? Разве может быть для этого время лучшее, чем когда рядом с тобой трое любящих тебя людей?
У меня не оставалось реальных аргументов против, кроме того, что я теряла контроль над своей жизнью. На меня давили, чтоб я сделала то, что от меня хотят другие люди, и хотя бы по этому я не хотела делать этого. Я хотела закричать так громко, чтоб изгнать его из своей головы и своей жизни. Но я не могла. Потому, что моя любовь к нему была уже сильнее моего эгоизма. Куда бы я ни подалась, это была Уловка-22. Для того, чтоб мы могли жить в мире нашей мечты, я должна принести в жертву свою жизнь и спокойствие, какими я их знаю. Всё это было слишком тяжело и я залилась слезами. Он попробовал успокоить меня.
– Послушай, Луиза, ты можешь всё организовать. Используй столько времени, сколько хочешь.
Но время не было тем, что мы имели в изобилии. Чем больше его проходило, тем меньше был шанс, что у нас всё получится.
Для того, чтоб получить то, о чём мы мечтали, спонтанность была куда важнее здравого смысла.
– Люди всё время переезжают, – сказала Елена. – Нет ничего невозможного, любовь может двигать горы. Ты можешь просто остаться здесь и не возвращаться.
Я почувствовала, как моя диафрагма прижалась к рёбрам, на мгновение скривив мой рот в гримасе ненависти. На одну секунду, пока я не восстановила свою маску. Я думала: Как она может что-то предполагать о моей жизни? Понимает ли она, чем я рискую, возвращаясь сюда
Переезжать в Англию или нет, приближаться ли к моей семье географически… вот в чём был вопрос. То есть в этом не было никакого вопроса.
Потому, что настоящий вопрос был: Как я могу действительно вступить в полиаморные отношения, которые не могут быть скрыты от моей семьи? От моего окружения?
Отдельные визиты пар могут быть сохранены в тайне. Можно держать отношения за закрытыми дверями, если они существуют в разных социальных кругах. Я могу жить двойной жизнью, двойной любовью. Но смена работы, страны, жизненных условий не могут быть спрятаны. Мне будут заданы вопросы и, независимо от того, насколько эффективно я могу врать себе самой, я не смогу успешно обманывать четырёх человек. И ложь родственникам о таких серьёзных решениях не может считаться невинной, как ни напрягай воображение. Это был бы просто кромешный обман.
И вот, явился мой второй демон. Его имя – Отрицание. Сказать правду моей семье было равносильно битве между Давидом и Голиафом. Безоружная, я взглянула в лицо Отрицанию и пригласила его в свою жизнь: “Заходи! Я приготовила твой любимый ужин, так что ты можешь уничтожать мой дом и мою жизнь.”
В дальнейших размышлениях окончательным аргументом оказалось вот что: я не могу провести всю жизнь, размышляя “что если…”
Так что мы переезжаем.
Рассказать родителям
– Ты прочитала статьи, которые я тебе переслала? – спросила я.
– Да. Такая штука… ну вроде журавля в небе. Но я не понимаю как такое могло бы быть возможно в реальной жизни.
Она медленно выдохнула. Это был не совсем вздох, так как она старалась быть доброжелательной, насколько это возможно. Двадцатитрёхлетний брак моей матери был не из простых.
Я позвонила ей однажды вечером, закрывшись в спальне и вооружившись огромной кружкой чая. Чай всегда был моим любимым средством защиты. Поэтому я пила его из непомерной кружки с Уоллесом и Громитом, подаренной мне Жилем на прошлое Рождество.
Моя мать, способная целый час обсуждать узор на занавеске, несомненно выскажется о нашем решении открыть брак. Она была младшей из шести детей в традиционной викторианской семье. Все женщины её поколения в ней унаследовали ген очарованности тканью. Последнее время мне кажется, что он проявляется и у меня. Один член семьи был или не был гомосексуален. Суть была в том, что мы не знали. И не говорили об этом. Другой имел или не имел внебрачные связи. Об этом мы тоже не разговаривали.
Этот телефонный разговор был одной из труднейших частей моей новой жизни. Я всегда была честна со своей матерью, но в последние три месяца я избегала нормальных разговоров с нею. Я не могла удержаться в рамках разговора о внутреннем украшении дома, когда хотела рассказать ей о самом чудесном и сложном открытии моей жизни. Американских горках любви, боли и ещё более сильной любви. Я любила двух изумительных мужчин и была любима ими. Мой муж любил меня и любил другую. И я была так счастлива от того, что он был счастлив. И я. И мой парень. И моя со-жена. Несмотря на предполагающийся конфликт.
– Ты удивилась, что я послала их тебе?
– Что, эти статьи? – спросила она.
– Да.
– Я прочитала первую только до половины, когда ответила. Они довольно длинные и у меня нет времени на нечто, являющееся столь очевидной фантазией.
