Текст книги "Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви (ЛП)"

Автор книги: Луиза Леонтиадес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Проблема была в том, что он не мог дотронуться до меня, пока я не дотронусь до него. Впрочем, мне не требовался повод в виде сигареты, чтоб положить руки на его талию. Взять управление на себя было для меня самым простым решением. Чем быстрее мы поцелуемся, тем быстрее я узнаю. Разве это не чёткий признак для определения истинной любви? Он посмотрел на меня и улыбнулся той самой улыбкой, которую я столько раз видела за последнюю неделю через вебкамеру.

Он сказал: “Пожалуй, будет нормально, если я обниму тебя?”

Я улыбнулась в ответ. Я ничего не сказала, что означало “да”. Я посмотрела в его глаза и он начал наклоняться ко мне. Медленно. Медленно. Ожидание нарастало каждым ударом пульса, и в какой-то момент я уже не могла больше сдерживаться. Поцелуй вышел трепетным. Неуверенным и дразнящим. Он как-бы застенчиво флиртовал. Губы, зубы, язык… Поцелуй Жиля обычно был глубоким и страстным. Два способа целоваться. С новым любимым и со старым.

Они оба были чудесны. И очень различны.

Я крепко вцепилась в него, чтоб не упасть. Всплески эмоций проносились вверх и вниз по моему телу. Я чувствовала запах табака из его рта, он казался подобным горькому вкусу лекарства и при этом радовал. Его язык, просто так, легонько дотронулся до моего и втянулся обратно. Он сдерживался, играл, в то время как я жаждала большего. Мне нужна была уверенность в поцелуе, её требовало моё подобие здравого смысла. Мне нужны были эндорфины для того, чтоб успокоить бешено бьющееся сердце. Но в этом новом отважном мире не было ни возможности управлять им, ни страховочной верёвки.

Когда мы вернулись внутрь, никто не произнёс ни слова о том, что произошло или не произошло снаружи. Но они знали. И мы знали, что они знали.

Когда мы возвращались в нашу квартиру, мы с Мортеном держались за руки. Жиль и Елена шли под руку, но это выглядело не слишком близким физическим контактом. Я начала немного нервничать. Разумеется, я не могу заставить Жиля вступить в отношения. Но и мы с Мортеном не сможем быть вместе, если вместе не будут они с Еленой. Я внезапно осознала опасность отношений с парой. Разумеется, это была утопия. И-да, совершенно нереалистичная. И скрытое давление будет огромным, независимо от его источника.

Войдя, Мортен набросился на компакт-диски и спросил, можно ли включить музыку. Я занялась бессмысленными делами. Я положила оливки на две тарелки, решила, что они выглядят жалко и ссыпала их в одну мисочку. Я нарезала сыр и авокадо. Было исключительно важно разложить их на совершенно равных расстояниях от центра тарелки. А когда я сделала это, я услышала Дефа Леппарда.

В сопровождении стонов Жиля.

– Чей это диск? – спросил Мортен, заходя на кухню, чтоб полюбоваться моим творчеством, которое в тот момент заключалось в раскладывании чипсов аккуратными концентрическими кругами.

– Разумеется, луизин, – ответил Жиль, поражённый тем, что кто-то может подумать, что он слушает такую обычную музыку.

– Блестяще! – воскликнул Мортен. Это их четвёртый альбом – мой любимый. Знаешь ли ты, что на его запись ушло четыре года, так как их барабанщик потерял руку в аварии и они ждали, пока он научится играть ногой?

Два человека, любящих Дефа Леппарда всего в метре друг от друга. Такую страсть нельзя сымитировать. Мортен понимает в этом… и совершенно без помощи Google.

Жиль понимал, что он побит. Он вышел, говоря: “Ежегодно самовозгораются десятки людей. Просто об этом не объявляют широко”.

Я засмеялась, а Мортен выглядел сбитым с толку.

– Тебе придётся посмотреть множество фильмов, чтоб понять как мы с Жилем общаемся. Мы не только смешиваем французский с английским, но часто разговариваем цитатами. Это была цитата из Spinal Tap. Их барабанщик взорвался на сцене. Это было действительно трагично.

Мортен улыбнулся и сказал: “Ещё по сигарете?”

Мы мёрзли на терассе. Было достаточно холодно, чтоб видеть дыхание. И достаточно холодно, чтоб использовать это как повод просунуть руки под все слои его одежды и согревать их на его покрытом гусиной кожей теле. Тело, до которого я так долго хотела дотронуться, было здесь. И здесь же была я, и я прикасалась к нему. Как будто эти четыре недели были всей моей жизнью, а всё предыдущее время я провела в коконе. Запустив руки под его рубашку, я почувствовала себя как бы летящей. Но я по прежнему была испугана.

– Что мы будем делать, если они друг другу не понравятся? – поделилась я своим беспокойством.

– Ну, после всего их общения в последние недели, трудно поверить, что они не подружатся.

Он сказал это настолько угрюмо, что можно было бы подумать, что дружба это наихудшее из возможных состояний.

– Но ваш идеал – быть с другой парой. Если это не будем мы, вы продолжите поиск. И я вас поддержу. В конце концов, я хочу, чтоб каждый жил в своей мечте.

– Это очень здорово с твоей стороны и я понимаю о чём ты. Но я не могу обратить всё вспять. Я влюблён в тебя. Не в кого-нибудь другого. – Он посмотрел на звёзды и выдохнул дым своей ментоловой сигареты. Но я всё равно готов очень на многое ради Елены. Она была совершенно раздавлена предыдущими отношениями.

За последние недели я узнала об этом всё. Роб и Лидия, совершенная пара. Мечта, превратившаяся в кошмар. Я прищурилась, пытаясь разглядеть комнату через кусты. Но это казалось неправильным, подглядыванием и я сказала, отвернувшись: “Возможно, между нами ничего и не будет. Наша способность к любви, возможно бесконечна, но не время. Ты не сможешь часто бывать в Париже, если Елена и Жиль не захотят продолжения.”

Мортен с досадой затоптал окурок. “Отстой,” – пожаловался он. “Мы уже разговариваем про конец отношений, хотя толком и не были вместе.”

Мы пошли к дверям, ведущим во внутренний дворик. Но Мортен резко рванулся назад, как только открыл их, врезавшись спиной в мой нос.

– Ой! – завизжала я.

– Шшшшш! – прошептал он, показывая на окно. Они целуются.

Я заглянула внутрь. Да, совершенно точно, они целовались. И, определённо, используя языки. Мы с Мортеном взглянули друг на друга. Оказалось, что очень трудно шептать улыбаясь.

– Не будем им мешать. Я чувствовала, что если их оставить наедине, все будет развиваться естественным образом. И, как бы то ни было, я не чувствовала ревности. Я достаточно хорошо знала Жиля, чтоб понимать, что он не будет делать ничего, что не захочет. Он был весьма упрям. В точности, как его отец.

Мы с Мортеном прокрались мимо них в прихожую. Тут образовался выбор: какую комнату выбрать. В наличии имелось две спальни и ванная. Одна из спален была наша. Моя с Жилем. Место, где мы занимались любовью всего за четыре часа до этого. Я не могла пойти туда и заняться сексом на постели, пропитанной нашим потом и любовными соками. Это было наше священное место. И там грязные простыни. Для меня, сильно задним умом это две почти равные против. Итак, мы отправились в гостевую спальню.

Как известно, неделя с вебкамерой показала несколько вещей. Одна из них состояла в том, что можно видеть не только лицо. Чертовски возбуждающе и очень неприлично.

Другая состояла в способности предсказывать будущее. Однажды вечером Мортен лежал на животе, опираясь на локти, смотрел вниз в камеру и написал мне: “Как ты думаешь, когда мы увидим друг друга с этих точек зрения в реальности?”

“4:23 утром субботы,” – нахально ответила я.

Мы вошли в спальню в 4:17. И совершенно ясно, что в 4:23 он смотрел на меня сверху, опираясь на локти. Я глядела на его лицо, которое я полюбила, несмотря на разделявшее нас расстояние. Любовь всё исправила. Почти. Я всё равно была очень испугана. И совершенно трезва, несмотря на выпитое.

– Как ты?

– Как никогда раньше, – ответила я. Испугана. Нервничаю. Но знаю, что вот вот произойдёт что-то грандиозное. Примерно как перед прыжком с резиновым канатом.

– Начнём.

Кончики его пальцев касались моего лица, а его тело наполовину лежало на моём. Он не снял ничего из одежды, потому, что мне это казалось слишком большим шагом и я противилась этому. Однако, моя блузка была расстёгнута, а лифчик сдвинут набок.

И я всё ещё сохраняла иллюзию того, что ещё не всё потеряно. Проблема состояла в том, что хотела большего, но в моём совершенно развинченном состоянии это было непросто выразить словами. Но он ждал, пока я не сделаю этого. Ждал и ждал.

– Я чувствую, что не хочу, чтоб ты останавливался. Мне кажется, если сейчас ты остановишься, я буду жалеть об этом всю жизнь.

То, что он не был моим мужем и при этом был джентльменом (как и мой муж) делало динамику ситуации вполне определённой. Он отказывался что-либо делать без моего разрешения. Решение было моей ответственностью и должно быть выражено словесно. Активное принятие решений. Мы много раз обсуждали моё право говорить “нет”, так как в самой глубине моего желания быть любимой лежит страх быть отвергнутой. Говорить “да” было гораздо проще. Он снова поцеловал меня и выдохнул в мой рот.

– Я не хочу делать ничего, в чём бы ты не была совершенно уверена.

– Как я могу быть в чём-то уверена? – ответила я, отступая в область философии и интеллекта. Как кто-нибудь может быть в чём-нибудь уверен?

Я повернулась в его руках, но он держал меня слишком крепко, чтоб я могла отвернуться от него.

– Я имел в виду не это. Ты не можешь быть уверенной в последствиях, но ты можешь быть уверена в своём желании пойти на риск и быть готовой к последствиям, какими бы они ни были.

Казалось, что тишина будет длиться вечно. Я всматривалась в туманные глубины лежащего подо мной океана и гадала – как оно будет, когда я достигну дна. Насколько болезненно это будет. И могу ли я сейчас повернуть обратно.

В результате я процитировала A-ha: “Безопасность не лучше сожалений.”

Елена с Жилем были в другой спальне. Любят друг друга в это самое время. От этого знания мне становилось лучше. По крайней мере, если это ошибка, мы совершаем её вместе.

По мудрому соглашению, я была одета, когда мы занимались сексом. Ну, кроме промокших трусиков, которые изображали из себя преграду. Сняв их, я приняла на себя ответственность за свою жизнь. Я сделала это. Меня никто не заставлял, не вынуждал. Это не было чем-то, чего я не хотела.

– Следует ли нам? – спросил он.

– Давай сделаем это.

Он переплёл свои пальцы с моими и, удерживая наши руки над моей головой, вошёл в меня. Это было похоже на возвращение домой. Как будто так должно было быть всегда.

На следующее утро я проснулась в его объятиях. И задумалась: И что мне теперь делать?

Если не уверены, придерживайтесь привычного порядка жизни, определяемого тремя неизменными этапами: завтрак, обед и ужин. К тому моменту, когда остальные проснулись, мы с Мортеном сходили в супермаркет за продуктами. И я великолепно накрыла на стол. Было такое впечатление, что я к чему-то готовлюсь. Чувство вины. Елена, я тут переспала с твоим мужем, но погляди, какой славный завтрак я для тебя приготовила.

Но когда они встали, всё было совершенно нормально, так как мы были в нереальной параллельной вселенной.

Мы широко улыбались и были рады друг другу. Это не казалось навязанным, ненатуральным или неправильным почему-то ещё. Я была дома, точно также как и ночью. Елена сидела на коленях у Жиля, а я – у Мортена. После завтрака мы так и просидели за столом до обеда. Мы разговаривали, смеялись и вместе преломляли хлеб. Мне оказалось комфортно в этой чужой вселенной. Дома вдалеке от дома. Две разные реальности. И теперь мне следовало согласовать известную мне реальность с той, что собирается возникнуть.

Согласование фантазий и реальности

Внезапно я стала лучше понимать, почему люди отдают свои жизни в борьбе за то, что они считают правильным. Ничего в моей предыдущей жизни не готовило меня к тому, что я стану биться за свободу выбора. Я обнаружила, что на этом пути приходится сначала сражаться собственно за право выбирать и только потом – за то, что выбираешь. Так как для многих людей моногамия является единственно возможным выбором, им отвратительна любая альтернатива.

Уже в наши первые общие выходные я узнала какой отпор я могу получить от окружающего мира. Как только наша поли-семья сделала первый вздох морозного воздуха начала зимы, предубеждение уже вонзило свои когти в покрытую свежими волдырями спину моего прекрасного нового мира.

Мир видел меня в очень разных видах, но впервые произошло нечто большее, чем несколько поднятых бровей.

– Она оч красива, ваша жена, – сказал Жилю официант-француз в дорогом ресторане, восхищённый Еленой.

– Это моя девушка, – ответил Жиль и взял меня за руку: Вот моя жена.

Официант рассмеялся. Было очевидно, что мы стебёмся над ним.

– Когда у птиц будут зубы! – французский эквивалент английского “когда свиньи полетят” (или русского “когда рак на горе свистнет”).

– Нет, это правда! – заявила я, показывая своё обручальное кольцо. Жиль показал своё, так, чтоб они были рядом. И они были одинаковыми.

– Я её парень, – вступил Мортен.

– И он мой муж, – добавила Елена.

Мы все улыбались. До тех пор, пока не заметили, что официант совсем не весел. Он выглядел оскорблённым, быстро отошёл и начал очень быстро что-то говорить метрдотелю.

Метрдотель, как деловой человек, рассмотрел на нашем столе бутылку Châteauneuf-du-Pape и предположил, что сегодня вечером, а возможно и впредь, наш стол обеспечит ему немалую долю дохода. Он подошёл и сказал: “Сегодня я лично буду заниматься вашим обслуживанием. Ваш официант недомогает.”

Недомогание. Во Франции это универсальный повод для того, чтоб не делать что-то, что делать не хочется.

“Я не могу прийти на работу, я недомогаю.”

“Я не могу пойти с тобой в кино, я недомогаю.”

И новое, хотя и невысказанное: “Я не могу обслуживать ваш столик, вы, больные извращенцы. Я недомогаю.”

Тень легла на наш столик. Мне хотелось провалиться под землю. Я оскорбила кого-то столь сильно, что он не может выносить моего присутствия. Когда я чувствую угрозу, моя привычная реакция – унестись прочь. Шоколадное фондю ещё не принесли, но мне было нехорошо от одной мысли о нём.

– Можем мы просто заплатить и уйти?

– Никогда! – ответила Елена. Как он может так себя вести? Мы имеем здесь такие же права, как и все остальные.

Она с отвращением смотрела на официанта. Тот задрал вверх свой галльский нос и демонстративно игнорировал её.

Я перенесла последовавшие тридцать секунд неудобной тишины покачивая ногой и подчищая ногти. Когда принесли десерт я была не голодна. И я распределила своё внимание между мужем и любовником. Ни одного из них я не держала за руку. Расплавленный шоколад бесконтрольно вытекал на тарелку в середине стола. Как моя жизнь. Елена обсуждала с метрдотелем наше право жить по собственному выбору и возмущалась оказанным нам приёмом. Он слушал не вслушиваясь и угодливо предложил нам выпить кальвадоса, дабы пригладить наши взъерошенные пёрышки. Замечательно маскируя своё неодобрение. Мы снисходительно удалились через полчаса после нашей неудачной выходки. Я была ошеломлена.

“Я не хочу ещё раз пройти через такое.”

Жиль смеялся. Он находил всё это забавным. Остальные смотрели на меня. Непонимающе. Так прошло три секунды. Жиль погладил меня по спине в стиле “погладить по головке семилетнюю дочь, когда она очень устала”. Я осмотрелась и поняла, что никто кроме меня не воспринял произошедшее так тяжело. Я думала, что мы столкнулись с этим вместе, но оказалось, что это моя личная битва. И у меня не было достаточных доспехов, чтоб сражаться в ней.

Двадцать два года моногамного образа мыслей против трёх месяцев полиаморного – неравные условия. Моя полиаморная сторона нуждалась в дополнительных исследованиях, так как для того, чтоб защищать мои убеждения от всего мира, мне необходима уверенность в своих рассуждениях.

Я методически разложила свои аргументы, как если бы я была в суде. Прокурор, ужасно похожий на мою мать, начал свою речь. Меня пробрала внутренняя дрожь.

– Луиза, разве полиамория это не просто секс со всеми подряд?

– Нет! (Голова высоко поднята, прямой взгляд.) Полиамория похожа на любые другие серьёзные отношения. Это не что-то, получающееся само собой, а честное и сознательное решение. (Я полагала, что сравнение с церемонией заключения брака поможет мне набрать несколько очков в глазах присяжных.) Но я не выступаю за полиаморию или против моногамии как таковой. Я выступаю за выбор, делаемый с уважением к себе и к другим. Это может включать в себя и секс со всеми подряд, если выбор именно таков.

– Как Вы можете утверждать, что не противостоите моногамии, если вы подорвали основания, на которых она основывается? – требовал прокурор.

– Когда непредубеждённые и хорошо информированные люди выбирают моногамию, я аплодирую их выбору. Однако, выбор между моногамией и немоногамией встаёт редко. Есть лишь один не подвергаемый сомнениям вариант, которому следуют массы. Он является частью нашей поп-культуры, наших фильмов, нашей религии.

– Брак это обязательство двух людей любить друг друга. Пока смерть не разлучит их. Любить человека вне брака – предательство. И тем более, когда эта любовь выражается в интимных отношениях. Вы можете оспорить эту логику?

– Какое такое предательство вы имеете в виду? Предательство состоит в сексе с кем-то другим или в нарушении контракта, согласованного между двумя сторонами? Второй – настоящее предательство. Но нельзя ли вместо изменения контрактов, попробовать сделать так, чтоб люди строили отношения не исходя из того, что какие-то отношения являются “правильными”, а другие нет, хотя и те и другие включают в себя одни и те же действия. Одни отношения подтверждены куском бумаги, но и остальные могут включать в себя ровно столько же преданности и любви. Или не включать.

– Господа присяжные, готовы ли вы вынести вердикт?

– Да, ваша честь.

– И каким он будет?

– Виновна по всем пунктам обвинения!

Проблема была в том, что как бы ни звучали мои аргументы, я всё равно чувствовала себя как будто в суде. Как будто мне требовалось оправдывать мой способ жить. Особенно, когда я взаимодействовала с окружающим миром. Что я немедленно решила свести к минимуму. И нам с Жилем, находящимся внутри наполненного любовью мыльного пузыря, оказалось несложно избегать всех остальных.

Наедине

Вскоре после нашей первой встречи, мне подвернулась удачная возможность съездить в Англию, в головной офис моей компании. Елена была с Жилем в Париже, и это была моя вторая встреча с Мортеном, но первые дни, проведённые нами наедине.

Моя командировка состояла из собраний и ещё раз собраний. Мне надо было проводить как можно больше времени, разговаривая с коллегами, с которыми я в нормальных условиях не пересекаюсь. Я стала искусной в незаметном обмене текстовыми сообщения. С нашей первой встречи прошло две недели и, хотя всё это время мы пользовались и почтой и вебкамерой, я по прежнему боялась.

– Что если я не буду испытывать по отношению к нему таких же чувств, что в прошлый раз? – вслух сомневалась я.

– Ты ничего не можешь с этим поделать, – прагматично отвечал Жиль. Я ненавидела его за повторение очевидного.

Это не было похоже на отношения парень–девушка из времён учёбы. Я уже чувствовала привязанность к нему. У нас уже был секс. Я даже не могла пойти домой после свидания, потому, что я приехала на три дня. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут.

Он открыл мне дверь их лондонского дома, в двадцати минутах езды от вокзала Сент-Панкрас, взглянул на выражение моего лица и озабоченно спросил: “Что случилось?”

– Я совсем не знаю тебя. Кто ты на самом деле? Ты можешь оказаться похож на Декстера.

Я не хотела его обидеть. Но полиамория оказала на меня специфическое влияние, сделав меня более честной, чем это необходимо. Условности открыто попирались. Коммуникация была прямой. Конкретной. Вы оказываетесь близко связаны с людьми, с которыми даже не спали, связаны через кого-то другого.

– Мы провели вместе больше времени, чем некоторые проводят за всю жизнь, – успокаивающе заметил он.

– У тебя есть какие-нибудь планы на эти выходные?

– Никаких особенных планов. На завтра забронирован ужин. Я думаю, всё остальное время мы можем провести дома.

Невысказано, но очевидно. Но я всё ещё сомневалась.

Возможно ли, чтоб вселенная наградила меня не одним чудесным мужчиной, а сразу двумя? И, возможно, когда-нибудь даже более, чем двумя? Определённо, нет. Возможно, этот мужчина на самом деле убийца с топором. Возможно, они с женой вроде Бонни и Клайда: шайка, охотящаяся на ничего не подозревающие пары для того, чтоб развлечься пытками. Я развлекалась этими мыслями, сидя за белым кухонным столом под хрустальной люстрой и глядя на белые лилии. Представляя, как фонтан моей артериальной крови украсит всю эту мебель, когда он перережет мне горло.

Полы в их доме были деревянными в жилых помещениях, мраморными в ванной, а крыльцо было покрыто рулонным газоном. В нём было мало мебели, мало книг и почти не было музыкальных дисков. Это был шоу-дом. Он совершенно скрывал личности владельцев. Так что мне было не о чём заговорить.

– Ваш дом прелестен, – это всё, что я придумала сказать.

Мортен вынул из холодильника две бутылки сидра и пригласил меня в гостиную. Если не уверен – пей алкоголь. Я сделала один глоток и он набросился на меня.

Когда я говорю “набросился”, разумеется, я имею в виду, что он придвинулся ближе, положил мне руку на плечо и склонился к нему. Но если бы он набросился по настоящему, моя реакция была бы точно такой же. Абсолютное сопротивление.

А потом обрушился водопад страсти. Наша одежда устилала путь к спальне в тех местах, где мы срывали её. Прекрасно застеленная кровать была полностью разворошена, а прекрасное белое покрывало было запятнано. Снова и снова.

Это всё, что надо знать про нас и те выходные. Не было никаких Жиля и Елены. Было два человека, замкнутых друг на друга и делающих то, что получается само. Мыльный пузырь секса, разговоров, сна и дыхания. Ничего другого не существовало.

Я слышала о Священном Граале, называющемся “множественный оргазм”. Но Космополитен не смог полностью удовлетворить моё любопытство. Множественный. Это значит продолжительный или последовательные? И какие промежутки? Не должны ли вы чувствовать себя опустошёнными после первого? Действительно ли женщины способны на это?

И вот я кончила. Без усилий. Он продолжал двигаться во мне и через двадцать секунд я кончила ещё раз. Я так смеялась, что чуть не вынудила его выйти. Но не совсем. Моя душа, казалось, отделилась от тела и танцевала на небесах. Свет был так силён, что я не могла смотреть и думать. А ещё через двадцать секунд я кончила снова и начала плакать.

Но вместе с удовольствием я чувствовала и горе. Горе, что у нас с Жилем никогда не было подобного секса и неизвестно к чему это может привести. Потому, что секс, который только что был между мной и Мортеном, похоже, именно такой, каким секс должен быть.

А когда мы лежали – моя голова на его плече, удивляясь тому, что наши тела могут сотворить вместе, он сказал:

– Ты знаешь, что я влюбился в тебя до того, как мы встретились и я неделями опасался того, что наши отношения не сложатся на физическом уровне. Мы казались столь совместимыми во всём остальном, что представлялось почти невозможным, что и в этом у нас сложится.

– И как, у нас сложилось?

Он посмотрел на меня и улыбнулся:

– Оно сложилось просто блестяще, но не буду заглядывать вперёд…

Видеоклипы, ужины при свечах и мечты. Много, много мечтаний. В те выходные мы впервые заговорили о детях, которые могли бы у нас быть и о коммуне, которую мы могли бы построить. Он покорил меня описанием маленькой девочки, которая могла бы у нас родиться. В буйстве владевших мною эмоций, я поняла, что тоскую по ребёнку. Кроме мириадов мерцающих звёзд в которые Мортен погрузил меня в те выходные, он подарил мне надежду. И она была самым важным.

И вот, после двух дней упоения, выходные подошли к концу.

Возвращаясь к реальности, мы включили своим мобильники.

– Интересно, как там Жиль с Еленой, – лениво произнесла я. Мне удалось спрятать ноющие сомнения в их совместимости в глубине моего мозга. Что, честно говоря, было несложно.

Но мой телефон сердито зажужжал, принимая сообщения от Жиля, а телефон Мортена визгливо объявил об ещё большем количестве голосовых сообщений. Моё сердце провалилось в полном соответствии с этими звуками.

Колючий

Эти выходные вдвоём оказались усажены остриями. Мягко говоря. Буква “К” упрямо выставляла свои колючки. И пока я читала возрастающе расстроенные и разочарованные сообщения от Жиля, телефон зазвонил.

– Луиза, слава Богу, что ты ответила на телефон. Я не знаю что делать. Помоги мне! – В его голосе звучало безумие, и я не могла понять что же, чёрт возьми, случилось. Может быть, Декстером оказалась она?

– Успокойся и объясни мне, что происходит.

– Она говорит, что не может успеть на самолёт, потому, что слишком расстроена. Она просто лежит в прострации на софе и не двигается.

Я услышала как скользнула, закрываясь, дверь гостиной. Он сказал это при ней, так что это, очевидно, не было секретом.

– Почему она так расстроена? Ты что-то сделал? – может быть это Жиль был Декстером из моих кошмаров?

– Потому, что я сказал, что пока не могу считать её своей любимой девушкой и не знаю, смогу ли. Нам было прикольно вместе, но у нас уже были колючие моменты, а в начале отношения, определённо, должны быть проще.

– Это всё?

– Да! – захныкал он в полной панике. Я не могу быть с такой женщиной. Если она такова после выходных, какой же она будет потом? Ты помнишь Роковое влечение!

Мной столь сильно овладел инстинкт защиты, что мне захотелось немедленно вернуться и накричать на неё. Жиль в беде, и ничего другое не имеет значения.

В моей голове стремительно возникали непрошенные мысли.

Недоверие… Как можно быть расстроенной настолько, чтоб потерять способность двигаться?

Досада… Какая бессмысленная потеря денег за билет!

Рассудительность… Они виделись только дважды, что она ожидала?

Неприязнь… Какой эгоизм с её стороны – так расстраивать людей.

Жалость… Бедному Жилю приходится разбираться с этим.

И, совершенно неожиданно.

Самодовольство… Ха! Жиль столкнулся с требовательной женщиной. Ну, пусть попрыгает.

Я задавила их в зародыше и сказала:

– Жиль, chéri, ne t’inquiète pas (не волнуйся, дорогой – фр.) Я прилечу через пять часов. Дай телефон ей, а я дам Мортену. Я думаю, ему удастся до неё достучаться, даже если у тебя это не получается.

Я передала телефон нахмурившемуся и испуганному Мортену. Все выходные мы били веселы и счастливы. Внезапно, я почувствовала приступ ярости на Елену за то, что она причинила боль двум моим любимым мужчинам.

Последовал разговор на шведском, но его суть была понятна даже мне. Елена не могла и не хотела успеть на самолёт. В её мире печаль была для этого совершенно нормальной причиной. Закончив разговор, Мортен взял меня за руку и сказал:

– Мы может попробовать сделать всё, что от нас зависит, чтоб исправить это – я имею в виду ты и я. Честно говоря, у нас мало надежды, если Елена и Жиль не будут вместе. Разные страны, сложная логистика. Всё очевидно.

И это было так.

Моя новая любовь начала скрипеть и трескаться, а мои воздушные замки развеялись клубами дыма. Лопнули. Подобно Икару, я танцевала слишком близко к солнцу и внезапно начала падать в пропасть. Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько потерявшей управление. Не стоит говорить, что я не обвиняла в этом Жиля. Я любила Жиля. Или Мортена. Я любила Мортена.

Я обвиняла Елену.

– Нам надо идти. Твой самолёт уже скоро, – сказал Мортен.

Мне хотелось топнуть ногой и сказать: “Возможно, я тоже слишком расстроена, чтоб уезжать!” Но я не сделала этого. У меня звенело в ушах, мои руки дрожали, но я не могла капризничать.

– Дорогая, пожалуйста, когда ты вернёшься домой, пригляди за моей маленькой Еленой. Она расстроена и одна в чужой стране.

Как он может просить меня о подобном? Присмотреть за женщиной, которая уничтожает возможности моих новых отношений? Но когда я открыла рот, чтоб рассказать о том, что чувствую, я смогла сказать лишь: “Я обещаю. Не волнуйся.”

И я собиралась сделать это. Даже если мне не случиться быть с ним. Но если я могу присмотреть за женщиной, которую он любит и он в результате будет чувствовать себя лучше, я сделаю это.

Мы ничего не говорили. Ни в машине, ни на регистрации рейса, ни у выхода на посадку. Но прямо перед тем, как я собиралась идти и повернулась к нему спиной, может быть в последний раз, он неистово схватил меня. Вцепился в мою талию и в мой рот. Его руки держали мои, а наши голубые глаза, отражающиеся друг в друге, наполнились слезами.

– Мы попробуем, ага?

Это был сдавленный и безнадёжный возглас капитуляции. Мы были не в силах повлиять на ситуацию.

Обратный полёт был одновременно и слишком коротким и слишком долгим. Приземлившись, я позвонила домой. Ответа не было. Они не могли выйти. Может быть Жиль убил Елену? Или Елена убила Жиля?

Когда я открыла дверь, дом был тих и пуст, за исключением звучащей из проигрывателя Имоджен Хип и горящих на столе свечей. Я задула их. Никого в гостиной. Никого на кухне. Никого в столовой.

Я нашла их в спальне. Жиль, очевидно, плакал. Елена нежно гладила его волосы. И очевидно, что под одеялом они были обнажены. В панике из меня вылетели слова:

– Всё нормально? Что происходит?

– Я люблю твоего мужа, – ответила Елена. Но он не знает – любит ли он меня.

Взрыв эмоций отозвался в моём животе. Не похоже на то, что между ними всё кончено, это скорее сближение. Я подошла к Жилю и посмотрела на него. Он выглядел смущённым и уязвимым. Я должна была выглядеть также. Я поцеловала его в лоб, взяла себя в руки и сказала: “Уже поздно, я иду спать. Если вам надо всё толком обсудить, я предлагаю вам провести эту ночь здесь вместе. Я люблю вас. Удачи.”

Я наклонилась и поцеловала Елену в щёку. Она неуверенно улыбнулась и поблагодарила меня.

Я закрыла дверь нашей спальни и позвонила Мортену. Я услышала его испуганный голос ещё до конца первого гудка. Я сказала:

– Всё в порядке. Они в порядке. Я не знаю точно что именно происходит, но они не расстались, я уверена.

Я услышала вздох облегчения. Но я была не в состоянии поддержать его.

– Я иду спать.

– Но, милая, это хорошие новости. Почему ты так расстроена?

– Потому, что я обязана своим счастьем кому-то другому.

– Но разве не именно в этом и состоит любовь?

Я была сердита. Сердита на себя за то, что я оказалась в этой ситуации. Сердита на Елену за то, что она не заботилась о последствиях своих действий. И сердита на Мортена за то, что он не понимал как мне плохо. Я не понимала раньше, что участие в четвёрке означает, что вы не можете полностью отвечать за свою судьбу и отношения. И это открытие мне совершенно не понравилось.