Текст книги "Юго-западный ветер"

Автор книги: Луис Гарсиа-Роза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Кто это тебе сказал?

– Моя учительница. Она еще говорит, что люди сначала тоже различали друг друга по запаху.

– Значит, все мы немного нюхачи? Ладно, завтра суббота. Пойдем нюхнем нашего Соседа и предоставим ему возможность обнюхать нас.

Они втроем поднимались по лестнице, Кнопка возглавляла процессию, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы убедиться, что Алиса и Эспиноза следуют за ней. Прежде чем разойтись по своим квартирам, они условились завтра утром нанести визит Соседу.

Габриэл со вчерашнего дня носил при себе револьвер, поскольку не хотел случайно подставляться. Единственное исключение он сделал для встречи с комиссаром. Он понимал, что идет на риск, поскольку это квалифицируется как незаконное ношение оружия, но решил, что оказаться безоружным при встрече с убийцей – это еще больший риск. Он был уверен, что мать не обнаружила револьвер и пули, спрятанные на верхней полке за книгами, она может найти их, только если затеет генеральную уборку, когда она снимает с полок все книги и каждую аккуратно протирает.

Мать перестала допекать его вопросами о том, почему он поздно возвращается, и ограничивалась теперь только самыми необходимыми делами по дому. Похоже, она вела сейчас даже более деятельную жизнь, чем он сам, поскольку уходила спозаранку и возвращалась часто позже его. Они не обсуждали смерть Ольги, Габриэл даже не мог припомнить, упоминал ли он вообще Ольгу в разговорах с матерью.

Сегодня после обеда он собирался, как обычно, пройтись по забегаловкам фаст-фуд. На улице шел дождь, было ветрено, но Габриэл решил, что пойдет, потому что боялся опять упустить аргентинца. Он надел поверх одежды полиэтиленовый плащ-дождевик. Такой наряд был отличной маскировкой, кроме того, он хорошо прикрывал оружие.

Перед уходом он потренировался быстро доставать револьвер из заднего кармана брюк. Не получилось. Даже если плащ был распахнут, движения получались медленные и неловкие. Его могут застрелить прежде, чем он успеет вытащить оружие. Габриэл решил переложить револьвер в карман плаща и придерживать его там рукой, чтобы не выпирал. После нескольких успешных выстрелов по воображаемой мишени, он открыл дверь и, крикнув на прощание «пока» матери, вышел на улицу. Его прощания никто не услышал. Дона Алзира покинула дом на несколько минут раньше.

6

Эта дождливая суббота не улучшила настроения Габриэла. Он провел полдня, шастая по закусочным и забегаловкам Копакабаны, выискивая, в каких из них проводятся детские праздники, но нигде не было ни намека на аргентинца. Габриэл вернулся домой промокший и усталый, почти потеряв надежду, что сможет когда-либо его отыскать.

Изменения в поведении матери лишь ухудшали дело. Она по-прежнему ожидала его вечерами, готовила еду и стирала одежду, но теперь все это делала абсолютно молча. Она перестала задавать ему заковыристые вопросы, пытаясь выяснить, что с ним, и перестала жаловаться на то, что он ею пренебрегает. Когда они находились дома, то обычно сидели каждый в своей комнате за закрытыми дверями. Раньше она, даже когда спала, не закрывала плотно дверь спальни – привычка, оставшаяся с тех времен, когда он был маленький, часто просыпался по ночам и плакал от испуга. Но теперь – Габриэл не мог бы сказать в точности, с какого времени – она безо всяких объяснений стала запираться на ночь точно так же, как это делал всегда он сам. Габриэл сначала не обратил на это внимания. А вскоре он выяснил, что у матери не было никаких проблем, нет, просто у нее появилось некое дело или цель, и она бросила все свои силы на ее достижение. Домашним хозяйством она занималась машинально, не вкладывая в это ни частички души. А вот своему делу отдавалась с почти религиозным пылом, оно поглощало все ее время и силы.

Этим вечером Габриэл завалился спать, едва съев ужин, оставленный для него в духовке. В дверные щели из комнаты доны Алзиры не пробивался свет, не было слышно и телевизора, который она обычно включала очень громко (это как раз и была та причина, по которой он стал плотно запирать дверь своей комнаты).

Воскресенье прошло столь же неудачно. Мать с утра отправилась в церковь, а он прошлялся весь день в поисках аргентинца. Встретились они лишь во время обеда, оба ели в молчании. За редкими репликами, которыми они обменивались, можно было скрыть то, о чем оба предпочитали не говорить, и это было удобно, хотя Габриэл и чувствовал себя при этом неловко.

Дождь, начавшийся накануне, все еще лил, но уже не так сильно. Отличить серое небо от серого тротуара можно было лишь потому, что они имели разные оттенки. Эспиноза и Уэлбер договорились встретиться в участке за полчаса до встречи с аргентинцем в закусочной фаст-фуд. Не было никакой нужды брать с собой третьего полицейского, так как, судя по всему, что удалось узнать о Стелле и Идальго, те не представляли собой опасности. В три двадцать пять Эспиноза вышел из дома, рассчитывая, что эта воскресная встреча не отнимет у него много времени. Да даже если и так, потеря будет невелика, поскольку он не слишком любил выходные. Они встретились с Уэлбером у входа в участок и вместе направились к закусочной, что находилась на той же улице в одном квартале ближе к набережной. Оба были в дождевиках. Ровно в четыре часа, как они и договаривались, из-за угла показались мужчина и девушка. На девушке была миниюбка, которая вряд ли могла привлечь малышей, но должна была очень заинтересовать мальчуганов постарше. Идальго держал над собой широкий зонт с таким видом, будто ожидал, что дождь должен посторониться и дать ему пройти. Выглядел кукольник весьма импозантно. Оба они несли большие полиэтиленовые пакеты. Прежде чем они открыли дверь в «Макдоналдс», Эспиноза обратился к мужчине:

– Идальго?

Идальго остановился, бросил взгляд на Эспинозу и Уэлбера, а затем не спеша перевел глаза на девушку, будто спрашивая ее, что тут делают эти два типа. Потом вновь посмотрел на Эспинозу.

– Сеньор, с кем имею честь? – произнес он с легким испанским акцентом.

– Комиссар Эспиноза. А это детектив Уэлбер. Он договаривался с вами о встрече. Здесь сегодня нет никакой детской вечеринки. Мы хотим с вами побеседовать. Поскольку вы, сеньор, не имеете постоянного адреса и телефона – и даже имени, за исключением сценического псевдонима, – у нас был только один способ пообщаться с вами.

– Мы арестованы?

– Вовсе нет. Нам просто надо поговорить. Это можно сделать в участке, он всего в одном квартале, или можем поговорить здесь за пивом.

– А о чем?

– Кое-кто обратился на вас с жалобой в 15-й участок, это рядом с раковым госпиталем, где вы давали кукольные представления. Но нас это не интересует. Нас интересует совсем другое – мы хотели поговорить с вами о Габриэле.

– О ком?

– О Габриэле. Вы, как экстрасенс, предсказали ему судьбу.

– Простите меня, комиссар, но у меня нет знакомых по имени Габриэл, и я не выступаю в качестве экстрасенса. Мы с моей напарницей даем кукольные представления, в чем вы можете убедиться, осмотрев наши пакеты. Я работаю с детьми, а не со взрослыми.

– Мы в этом уверены. Но мы знаем также, что иногда у вас бывают предчувствия относительно тех детей, что смотрят ваши выступления.

– Это может случиться с каждым! Здесь нет злого умысла. И я никогда не называл себя экстрасенсом.

– Верю, что это правда. За исключением того случая с Габриэлом.

– Я уже сказал, что не знаю никакого Габриэла.

– Давайте войдем внутрь и присядем. Детектив Уэлбер, вы не принесете нам немного выпить? Да, сеньор, вполне возможно, что вы его и не помните. Это было уже почти год назад, в одном кафе неподалеку отсюда. Парня зовут Габриэл. Ему сейчас двадцать девять. Вы напророчили ему, что прежде чем наступит его следующий день рождения, он кого-то убьет.

– А! Тот парень! Не знал, что его зовут Габриэл. И никогда его не видел ни до, ни после. А в чем проблема?

– Пока что ни в чем. Скажите, пожалуйста, почему вы ему предсказали, что он станет убийцей?

– Я не предсказывал, что он станет убийцей, а сказал, что он убьет кого-то. На войне люди убивают, но не становятся убийцами. Также и вы, джентльмены, раз вы работаете в полиции, то, возможно, вынуждены в перестрелке убивать преступников, но это не значит, что вас следует считать убийцами. Габриэл, возможно, тоже нечто в этом роде. Но то, что я сделал, к этому не имеет отношения. Я не назвал бы это экстрасенсорикой, это была, скорее, провокация. И мне, конечно, и в голову не могло прийти, что по этому поводу в одно мирное воскресенье меня будут допрашивать двое полицейских!

– Не исключено, что ваше предсказание сбылось.

– Вот оно что! Как я уже сказал, того парня я видел тогда впервые. Мне пришлось ждать в кафе Стеллу, мою партнершу, мы с ней собирались поесть и идти домой. За соседним столом справляли день рождения, там сидело совсем немного народу, и было ясно, что парень во главе стола – это именинник. Он, казалось, совсем не радовался празднику, говорил все время ужасно тихо и как будто извиняющимся тоном. Стелла все не подходила, так что я поневоле за ними наблюдал. Наши столы были совсем близко, один из парней сидел практически рядом со мной. Когда он повернулся ко мне, я спросил его, что они празднуют. День рождения нашего коллеги, вон, видите, сидит во главе стола. Эй, официант, принесите пива и нашему соседу, пусть он тоже выпьет! Я сказал: спасибо, не надо, я жду подругу, но поздравил виновника торжества. Следующее, что я помню, это как официант ставит передо мной стакан с пивом. От ваших соседей, сообщил он. Я их поблагодарил и поднял тост опять за именинника. «Он станет блестящим администратором», – сказал я. Тот парень, с которым я говорил перед этим, был страшно удивлен. «А откуда вы знаете, что он администратор?» – спросил он. Конечно же, я этого не знал. Я так сказал, потому что он выглядел очень похоже на тех, кто работает в офисах и чем-нибудь там занимается. «О, наш сосед ясновидящий!» – закричал мой сосед своим друзьям. Как раз в это время пришли еще две девушки и остановились около нас, пока им не принесли стулья. Этот парень воскликнул: «Слушай! Нагадай судьбу нашему другу! В качестве презента на день рождения. Ну, давай! Не дрейфь! Официант, еще пива нашему другу!» Тогда я, просто в шутку, обратился к одной из девушек. «А что он за парень?» – спросил я. «Габриэл? – переспросили они хором. – Да он просто святой! Он не способен обидеть даже муху!» Я сидел, гадая про себя, неужто и правда существуют такие люди, что не способны обидеть муху. Вот так я и согласился предсказать ему судьбу. Люди вокруг зашумели и задвигались, мне освободили место, чтобы я мог сесть рядом с именинником. Я начал с каких-то обычных предсказаний, ну как обычно гадают цыганки, и заметил по ходу дела, что парень этот настолько наивен, что может поверить чему угодно. Тогда я решил в качестве подарка на день рождения немного его расшевелить, чтобы посмотреть, способен ли он вообще на что-то, потому я и сказал, что он кого-то убьет еще до следующего дня рождения. Причем не случайно, а намеренно. А тут как раз пришла Стелла. Я поднялся из-за их стола и больше никогда не видел того парня. Надеюсь, он все же никого не убил.

– Пока нет, будем надеяться. Но его день рождения еще почти через месяц.

– Сеньор, вы что, всерьез считаете, что он способен кого-то убить?

– Ну, это ваше предсказание, а не мое.

– Но это была шутка! Я просто забавлялся.

– Не исключено, что оно исполнилось. А вы знаете ту девушку, к которой обращались с вопросом о Габриэле?

– Нет, не знаю.

– И никогда никого из них не видели раньше?

– Никого.

– Вы не знали там девушку по имени Ольга?

– Нет, откуда?

– Не знаю. Во всяком случае, ее вы больше и не увидите. Она умерла.

– И какое это имеет отношение ко всему этому?

– Она была одной из тех девушек на вечеринке.

– И она умерла?

– Ну, умерла, это немного мягко сказано, когда речь идет о человеке, попавшем под поезд.

Идальго ничего не ответил. Вокруг них болтали за столами подростки. Час пик в «Макдоналдсе». Пора было освобождать стол, Эспиноза решил, что это удачный момент для окончания встречи.

– Мне хотелось бы, чтобы вы оставили детективу Уэлберу ваш телефон и адрес, чтобы в будущем, если нам понадобится, не пришлось бы вас искать.

Уэлбер записал информацию, все встали из-за стола, и в их сторону тут же устремилась толпа желающих занять освободившиеся места. Только когда они уже вышли за дверь, надели плащи и раскрыли зонты, Эспиноза добавил:

– Я предполагаю, Идальго – это ваш сценический псевдоним?

– Вы ошибаетесь, комиссар, это мое настоящее имя. Прощайте.

Пара удалилась. За все время встречи Стелла не произнесла ни слова, хотя не упустила ничего из их разговора. С неба продолжал лить чудесный зимний дождик. Прогулка обратно до Пейшото, до которого было три квартала, да еще под дождем, – что может быть лучше для приятных воскресных размышлений?

На улицах было мало машин и пешеходов, что позволяло идти спокойно и не торопясь, несмотря на ручьи и лужи на тротуарах.

Несколько вещей показались Эспинозе непонятными. Во-первых, чета Идальго вовсе не походила на людей, что дают детские представления. Взять самого Идальго – с его вежливостью, прекрасно поставленным голосом и изысканным языком, дорогой одеждой и элегантностью – казалось, он был предназначен для совсем другой жизни, чем выступления с куклами в дешевых закусочных. Стелла тоже та еще штучка. История, рассказанная Идальго, слишком уж проста, чтобы быть правдой, или, по крайней мере, полностью правдой.

Сняв в прихожей плащ, Эспиноза обнаружил, что его ожидают два сообщения. Одно – записка от Алисы, где она сообщала, что Сосед был бы очень рад, если они придут, и что она встретится с Эспинозой завтра в обычное время. Второе – сообщение на автоответчике от Ирэн, которая просила его позвонить.

Прежде чем звонить Ирэн, Эспиноза выждал некоторое время, пока в голове не улеглись отголоски разговора с Идальго. Наконец образ девушки потеснил впечатления, оставшиеся от встречи с этой парочкой.

– Эспиноза, спасибо огромное, что позвонили!

– Что-то произошло?

– Нет, ничего такого, что происходило бы в действительности. Я просто чувствую… это, наверное, просто расстроенные нервы.

– А что вы чувствуете?

– Ничего такого, обычные дамские штучки. Мне не следовало бы вас беспокоить, и это, наверное, прозвучит безумно смешно, но мне показалось, что за мной следят. При этом я никого не заметила, это скорее всего просто нервы, после того, что случилось с Ольгой, я вся какая-то дерганая.

– Это вполне понятно. Вы все еще не оправились от шока. Так бывает, всплывают забытые страхи. Вы не бойтесь, через несколько дней все должно прийти в норму. Но в любом случае лучше некоторое время не ходить по улицам одной. Не потому, что за этим стоит что-то реальное, а просто чтобы прийти в себя, раз у вас такое ощущение.

– Я уверена, что за этим ничего не стоит, но решила вам сообщить на всякий случай.

– Совершенно правильно. А вам не станет лучше, если мы встретимся и посидим где-нибудь, выпьем пивка?

– Вы всегда приглашаете расстроенных граждан попить пивка?

– Нет, только вас.

– Прекрасно. Тогда давайте встретимся там же.

– Замечательно. Я буду там через полчаса.

Потом оба на мгновение замялись, не решаясь повесить трубку, и в итоге повесили трубки одновременно.

Эспиноза предполагал, что сорок лет – самый опасный возраст, если говорить о романах. Сорок – это еще недалеко от тридцати (которые проходят под знаком романтических увлечений), но, с другой стороны, они приближаются и к пятидесяти – то есть к возрасту, когда человек становится циником, способным лишь вспоминать о прошлых неудачах. Эспиноза еще не поставил крест на романтике, однако давно избавился от многих иллюзий. Его отношение к жизни стало более критичным, он понимал, что, если он собирается сохранить хотя бы надежду на нечто, похожее на счастливый брак, то должен вести себя осторожней. Он не сомневался в достоинствах сексуальных удовольствий, но очень сомневался в том, что есть возможность совместить сексуальные удовольствия и брачные отношения. И все же при встрече с женщиной, подобной Ирэн, его вновь охватывали невероятные и несбыточные мечты. Когда он не видел ее, он мог сопротивляться этому и мог считать себя вполне разумным человеком. Нет, он никогда не был каким-нибудь Казановой, женщины всегда пугали его в той же степени, что и влекли. Эспиноза был уверен, что все мужчины теряют свое хладнокровие при романтических свиданиях. И он был намерен пустить в ход все свое остроумие, чтобы в конце концов соблазнить Ирэн.

Об этом он и размышлял по пути в бар «Лагоа». В их прошлую встречу стояла ясная погода, а сегодня шел дождь, и горы вокруг озера Родриго де Фрейтас накрыты облаками; ни луны, ни звезд не было видно. Когда он вошел в ресторан, Ирэн уже его ждала.

– Я ближе живу, – сказала она, чтобы оправдать свой ранний приход.

– Я был здесь мыслями с того момента, как положил трубку, но мое тело не поспевает за мной.

Все напоминало их первую встречу. Они сидели сегодня за другим столом, их обслуживал другой официант, вокруг них были другие люди (по воскресным вечерам ресторан заполняли семейства с детьми), но он ощущал то же самое чувство – он был очень близко к Ирэн и в то же время очень далеко от нее. Могло показаться, что она пришла сюда в том же платье, что носила дома, и Эспиноза гадал, является ли это ее обычным стилем одежды; по правде сказать, это был очень соблазнительный стиль.

Разговор вращался в основном вокруг Ольги. Не сам несчастный случай, а то, как она жила, как они дружили с Ирэн в колледже и потом остались друзьями.

– Это была дружба с первого взгляда, – сказала Ирэн, улыбаясь. – Каждый семестр мы выбирали те же предметы, всегда сидели вместе на занятиях, вместе бегали за пивом в перерывах, говорили обо всем на свете – о жизни, о мальчишках… Мы даже некоторое время жили вместе, сразу после школы.

– Вам не приходилось сражаться за мужчин?

– Я даже не пыталась, они все были ее!

– Но вы же намного красивей?

– Я тоже так считаю, но мужчины обычно интересовались ею, и она намного более покладистая. Обычно получалось так, что они начинали интересоваться мной, а заканчивали тем, что спали с ней.

– А почему так происходило?

– Кто его знает. Ну, ладно, не берусь сказать, что было причиной, а что результатом, но в то время я сильно смущалась и пугалась мужчин и чувствовала себя нормально только в женском обществе. Большая часть мужчин, которые мне нравились, потом оказывались геями. А настоящие мужчины меня пугали.

– А Ольга вас интересовала?

– Да, в широком смысле слова.

– Что вы имеете в виду?

– Мы с ней были парой, мы жили вместе как сестры, хотя на самом деле ими не были.

– А как вы сами оцениваете ваши отношения?

– Думаю, она стала удаляться от меня, когда поняла, что я веду открыто беспутный образ жизни.

– И вы такая и есть?

– Совершенно верно.

– И как вы себя чувствуете?

– Очень одиноко. В некотором смысле нам вполне хватало друг друга. Когда Ольга решила вернуться к родителям, я почувствовала себя совсем одинокой. Мне не хватало наших разговоров, совместной стряпни, вечного обмена шмотками… Я действительно чувствовала себя покинутой.

– А потом?

– Потом мы некоторое время не встречались совсем, нам нужно было время, чтобы остыть. После мы стали вновь встречаться, примерно раз в месяц, чтобы сохранить дружбу. Мы очень нравились друг дружке. И вновь начали сближаться, когда она позвонила и рассказала о Габриэле.

– А мужчины вас до сих пор пугают?

– Если вам хочется узнать, не лесбиянка ли я – то нет. Мне нравятся мужчины, что не значит, будто мужчины больше меня не пугают.

– А почему?

– По той же причине, почему мужчины боятся женщин: из-за наличия у них члена.

Эспиноза был удивлен этим ответом. Не смыслом, потому что со смыслом он был согласен, но тем, как она это сказала. Ему не потребовалось много времени, чтобы сообразить – значит, вот она какая, эта Ирэн: не будет мяться и топтаться вокруг да около, но при этом она вовсе не намеревалась шокировать собеседника.

– Я вам вкратце рассказала о себе, – сказала она, – но по-прежнему ничего не знаю о вас.

– Я женился, едва мне исполнилось двадцать, и наш брак распался, когда мне не было еще тридцати. Он продлился достаточно долго, чтобы мой сын получил представление о нормальной семье с папой и мамой, но не настолько долго, чтобы я мог увидеть, как он растет и взрослеет. Задолго до этого его мать улетела в Вашингтон, где они сейчас и живут. Мы видимся с сыном от силы раз в год. Это все равно что пытаться читать книгу, имея перед глазами только заголовки отдельных глав. Я живу один уже более десяти лет. С женщинами то же самое: читаю одни заголовки. Наиболее постоянными дамами в моей жизни являются две женщины: одна убирает мою квартиру, а другая – моя тринадцатилетняя соседка Алиса, которая пытается убедить меня приобрести собаку взамен партнерши, что, мне думается, все же разные вещи.

– Хорошо, что вы это понимаете.

В поезде метро Габриэл по-прежнему воображал себе, что вот Ольга садится в один из вагонов или вон она стоит на платформе; но – что было гораздо хуже – временами ему также казалось, что он видит свою мать. Однако он старался не отвлекаться. Ольга умерла, а мать не представляет собой никакой угрозы. Остается еще аргентинец. Габриэл попытался представить себе аргентинца в роли преследователя или жертвы, но понял, что эти роли не подходят тому, скорее, подошла бы роль провидца, а не исполнителя. Выйдя из вагона, он начал подниматься по ступенькам наверх. Они часто шли так вместе с Ольгой. Когда Габриэл попытался представить, как ее тело лежит на рельсах метро, то почему-то увидел ее обнаженной – голое тело, на которое наезжают колеса поезда. Он бы предпочел никогда не видеть ее обнаженной, но теперь никак не мог представить ее в одежде. В офисе все шло как обычно, за исключением того, что не было Ольги. Возможно, когда-нибудь он к этому привыкнет. Но сейчас он все еще ждал, что она вот-вот появится из-за стенки его закутка. Возможно, конечно, что со временем, когда кто-то другой сядет на ее место, Ольга совсем сотрется из его памяти.

Была еще одна проблема, которая его беспокоила. Это его мать. Ее мир всегда был ограничен непосредственным окружением – церковь, магазин, аптека, все, что было расположено рядом с домом. Габриэл все еще не мог понять, почему она теперь появляется дома так поздно и куда она исчезает.

С оружием в кармане было не очень удобно. В офисе, когда он поворачивался на вертящемся стуле, револьвер, лежащий в кармане, каждый раз глухо тумкал об стену. И хотя Габриэл следил за этим, но все это сильно нервировало. Вся атмосфера на работе эти последние несколько дней была чрезмерно нервозной: воспоминания о похоронах Ольги были еще свежи.

Вечером он опять пошел домой пешком. И мать, как обычно, ожидала его, сидя у окошка, и встречала у дверей.

– Как мило, что ты вернулся так рано! Мы сможем вместе поужинать, – сказала она.

Габриэл понял, что что-то случилось. Он пришел позже как минимум на час! Обычно она начинает волноваться, когда он задерживается хотя бы на пятнадцать минут, и рыдает, если он вернулся позже на полчаса. Также странным было то, что у нее на плечах не было домашней шали, как будто она вернулась только что и, сняв жакет, еще не успела ее надеть. Дона Алзира разогрела еду безо всяких там жалоб или вопросов. Когда они сели за стол, он обратил внимание на ее горящие глаза. Ее вовсе не интересовала еда. Она следила за тем, как ест Габриэл, выбирая подходящий момент для разговора.

– Сынок, я знаю твою тайну, и я могу тебе помочь.

– Мою тайну?

– Габриэл, ведь я твоя мать! Благодаря мне ты увидел свет. Ты был частью меня и являешься ею до сих пор. Твои секреты – мои секреты. Если что-то тебе угрожает, это также угрожает мне.

Она говорила со страстью, с воистину религиозным пылом, поскольку религия была единственной страстью в ее жизни. И сейчас эта страсть была направлена не на какой-то абстрактный объект, а сосредоточилась на чем-то конкретном, что она чувствовала, если не душой, то нутром.

– О чем ты говоришь, мам?

– Я говорю о нашем с тобой деле!

– Какое такое дело? Ma, да что за бес в тебя вселился?

– Не бес во мне, а дьявол – в тебе! Падре Кризостомо не обратил внимания на мои слова! Сказал, что тебе нужно жениться и создать семью. Он старик, он не решается сразиться с силами зла, он думает: чтобы изгнать зло, достаточно одной молитвы. Но верующие молятся с начала создания церкви Христовой, а зло становится все сильней и сильней! Зло не изгонишь одной только молитвой! Ты должен с ним сразиться! И мы это сделаем! Вместе!

Она говорила с таким пылом, что Габриэл едва разбирал слова, кроме того, он с трудом мог понять, о чем она говорит. Что за зло, о котором она толкует? Она что, вообразила, будто он одержим дьяволом? И при чем тут падре Кризостомо?

– Мам, я не одержим дьяволом. Дьявола не существует. У меня просто некоторые проблемы, но все прекрасно разрешится.

– Не надо меня успокаивать! Я не хрупкое создание и отнюдь не глупа, знаю, о чем говорю. Зло нельзя измерить, оно распространяется как пожар, раздуваемый ветром, оно принимает всевозможные виды и формы. Я знаю, ты сражаешься с ним, но ты не сможешь его победить в одиночку. Это трудно, очень трудно. Ты не можешь избавиться от него, ты думаешь, это что-то одно или что-то другое, а власть искушения безгранична.

Габриэлу немедленно вспомнилась Ольга, как она приглашает его в гостиницу, раздевается догола, помогает ему снять одежду, и затем – его полная беспомощность и постыдный побег. А она ведь ничуть не сомневалась, она точно знала, что она делала.

– Мам…

– Ты не должен мне ничего рассказывать. Я просто хочу, чтобы ты знал – с этого момента мы действуем вместе, это наше общее дело.

Дона Алзира встала и начала убирать со стола, сбрасывая с тарелок остатки еды и не замечая, что оба они так и не притронулись к ужину.

– Да, я забыла тебе сказать. Звонил кто-то, назвался Эспинозой, просил тебя позвонить. Это твой новый друг?

На Габриэле все еще был пиджак. Револьвер оттопыривал карман, но мать ничего не заметила. Она также не заметила, что все выходные он не брился. Ни он, ни она не упомянули о смерти Ольги. С ее стороны не было также никаких мелких сетований – по поводу пережаренного мяса, плохо отглаженной рубашки, перегоревшей лампочки в гостиной. Все события этой недели, как мелкие, так и крупные, вдруг как будто отодвинулись куда-то.

Револьвер все еще оттягивал карман. Лучше положить его на стол, пока мать занята мытьем посуды.

– Как умер отец?

Дона Алзира наклонилась над раковиной и ответила, не поворачивая головы:

– Сердечный приступ, я говорила тебе много раз.

– Дома или на улице?

– Дома. Я же тебе говорила.

– Он спал, когда умер?

– Нет, он принимал душ.

– А я был дома?

– Ты был, но ты не видел, как умер твой отец. Только после, когда он был уже в гробу.

После трех пасмурных дней, во вторник, дождь прекратился. Если в северных странах люди страдают от недостатка солнечных дней, то в Рио-де-Жанейро как раз такая пасмурная погода вносит необходимое разнообразие в череду ясных безоблачных дней. Солнце грело еще не слишком сильно: тротуары, скамейки и тропинки в сквере были все еще влажными. Мамаши и нянюшки осторожничали, чтобы их дети не испачкались.

Эспиноза не спеша шел на работу, когда вдруг услышал свое имя. Он тут же узнал голос. Это Алиса бежала к нему, придерживая за спиной болтающийся ранец. Когда Эспиноза наклонился и поцеловал девчушку в щечку, он понял, что с ней что-то не так.

– В чем дело? Почему ты такая грустная?

– Сосед!

– Что с ним?

– Ничего, он прекрасно себя чувствует, но родители сказали, что я не смогу ухаживать за чужой собакой, что иногда сама не соображаю, что я делаю, и как я смогу ухаживать за чужим псом… Кроме того, мне для этого надо будет взять ключ от чужой квартиры, а это огромная ответственность, и я не понимаю…

– Все правильно.

– Почему? Какая разница, с одной собакой я гуляю или с двумя?

– Разница примерно такая же, как если ты гуляешь с одним мальчиком или сразу с двумя – нет, я не имею в виду, что твои мальчишки лают или крутят хвостами.

– Эспиноза! Я же серьезно говорю.

– Кроме того, насчет ключа от моей квартиры они совершенно правы.

Сегодня они не шли, держась за руки, как это было обычно. Алиса жестикулировала обеими руками и периодически забегала вперед, ей надо было видеть лицо комиссара, когда они обсуждали такую важную проблему. К моменту, когда они подходили к повороту, где расставались, девочка уже не сдерживала слезы.

– Не расстраивайся так, ведь еще ничего не решено, – пытался утешить ее Эспиноза. – Соседа пока еще не отняли от груди, и у нас с тобой куча времени, чтобы все обсудить. Не стоит с утра портить себе настроение. Пока, и успешного дня!

Он расцеловал Алису в мокрые от слез щеки. Эспинозе вовсе не хотелось, чтобы она так из-за него переживала. Но он понимал, что к подростковому возрасту любое человеческое существо накапливает в себе горя столько, что куда там греческим трагедиям!

Едва только он вошел в кабинет, как раздался телефонный звонок. Это был Габриэл.

– Доброе утро, комиссар. Мне передали ваше сообщение, но я пришел очень поздно, так что не мог вчера позвонить.

– Ты все еще ходишь домой пешком?

– Мне это полезно.

– У меня для тебя новости.

– Да?

– Мы нашли аргентинца. Я виделся с ним в воскресенье днем.

– Вы нашли его???

– Да, нашли, и это не плод твоего воображения. Он реально существует. Просто тебе не стоило придавать слишком большое значение его словам.

– Так он подтвердил то, что я сказал?

Эспиноза вкратце изложил свой разговор с Идальго, подчеркнув те причины, из-за которых аргентинец сделал именно такое предсказание.

– Как ты видишь, он просто подшутил над тобой, правда, шутка эта отдает дурным вкусом. Если хочешь, мы договоримся и встретимся вместе с ним в твоем присутствии, чтобы разрешить все недоразумения… Габриэл? Ты меня слышишь? Габриэл…

– Я не желаю с ним говорить! Все это – шутка?! После всего этого? Шутка… Не может быть… Значит, мне теперь остается только… – казалось, он был потрясен до глубины души.

– Габриэл, откуда ты звонишь?

– С работы.

– Спустись вниз и подожди меня у входа в здание, я буду там через пятнадцать минут.

Офис Габриэла был недалеко от участка. Эх, не надо было говорить про пятнадцать минут, надо было сказать, что он придет прямо сейчас. Эспиноза добежал до офиса быстрее, но Габриэл уже ждал его у входа.

– Ты совсем плохо выглядишь.