Текст книги "Юго-западный ветер"

Автор книги: Луис Гарсиа-Роза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Я почти не спал. Что же сказал этот аргентинец?

– Мы говорили с ним недолго. Там была также его жена.

– Он приходил к вам в участок?

– Давай поговорим где-нибудь в другом месте. Здесь слишком много народу.

Здание, где располагался офис Габриэла, стояло на проспекте Копакабана, оттуда рукой подать до проспекта Атлантика. Добравшись до первого перекрестка, они свернули к набережной. По дороге оба молчали. Молчание было прервано, лишь когда они вышли на проспект Атлантика. Перед ними расстилалось безбрежное синее море. Эспиноза заговорил первым. Он рассказал Габриэлу, каким образом они вышли на аргентинца через начальника игрового центра при раковом госпитале, как заманили Идальго на встречу в закусочной фаст-фуд. Затем пересказал их разговор, опуская некоторые детали и особо подчеркивая, что Идальго сам назвал это провокацией, подначкой, что это была дурная шутка, не более того. У Габриэла во время его рассказа начали подрагивать коленки, он нервно оглядывался по сторонам. Когда Эспиноза закончил говорить, глаза Габриэла были красными.

– Комиссар, что меня задевает больше всего, это что он сказал – это просто шутка. Я провел год в аду! Для меня все потеряло смысл. Мой дом, моя работа, мои друзья, планы – все, абсолютно все утратило значение! И теперь этот тип сообщает, что это была всего лишь шуточка, подначка! А для меня сейчас это уже не играет роли. Вред причинен. Если он желал меня спровоцировать, то он это сделал. И мне не стало лучше оттого, что это была всего лишь шутка. Эта шутка обернулась правдой.

– Почему ты так говоришь? Ты что, убил кого-то?

– Нет, но он заставил меня страдать по-настоящему. И вот теперь сказать, что это всего лишь шутка… Это не избавит меня от того, что я пережил за этот последний год, никто не может возместить это потерянное время. Когда вы день за днем, месяц за месяцем думаете о том, что он назвал шуткой, это превращается в правду.

– А ты не думаешь, что тебе станет легче, если ты с ним поговоришь?

– Спасибо, комиссар! Но, как я уже сказал, вред этот непоправим. Я благодарю вас за то, что вы отнеслись ко мне с таким терпением, и за то, что пытаетесь мне помочь. Но нам лучше теперь разойтись. Я должен вернуться на работу. Больше нет никаких причин вам надоедать.

Эспиноза следил за удалявшейся фигурой, пока Габриэл не смешался с толпой. Габриэл не выглядел больше как беспомощный ребенок, но он не выглядел и как нормальный взрослый человек. Он перестал быть ребенком и стал взрослым – ненормальным взрослым. Комиссар повернулся лицом к морю. Свежий ветерок поднимал волну, на пляже было мало народу, никто не купался. Эспиноза какое-то время сидел на берегу, пристально вглядываясь в океанские волны.

– Подначка… шутка… Но ведь люди – не игрушки! Надо совсем свихнуться, чтобы так вмешаться в чужую жизнь. Тех, кто позволяет себе такие игры, следует наказывать. Да и как я могу быть уверен теперь, что он пошутил? Он мог заявить это просто, чтобы комиссар от него отцепился. Парень появляется из ниоткуда, делает чудовищное предсказание и вновь испаряется почти что на год, а потом вдруг – вот он, явился, этакий элегантно одетый сноб, высокомерно сообщивший, что это была всего лишь шутка, и комиссар думает, я должен ему верить?

– Это лишь одно из обличий, сынок.

– Обличий чего, мам?

– Князя тьмы.

– Мам, опять ты с этой твоей одержимостью дьяволом!

Утренний разговор с Эспинозой привел Габриэла в подвешенное состояние. Он чувствовал себя так, будто из него вдруг выкачали все силы. Зато теперь его не захлестывали эмоции и он был в состоянии думать. Впервые за последние дни Габриэл поехал домой на городском транспорте. На автобусе. На поездку в метро он все еще не решался. Разговор, что завел он с матерью, сидя за маленьким кухонным столом, казалось, был прямым продолжением их долгой ночной беседы.

– То, как ты его описал, в точности совпадает с одним из его обличий. Он часто появляется в виде элегантно одетого господина, привлекательного соблазнителя.

– Ma, ну, пожалуйста! Он, конечно, психопат и извращенец, но не дьявол же.

– Ты можешь называть его как угодно, но я говорю тебе, что слуга злых сил всегда появляется в смущающем и завораживающем виде. Он играет на твоей вере, заставляя тебя думать, что он говорит правду.

– Ты слишком много общалась с падре Кризостомо.

– Падре Кризостомо слаб духом, он теперь исповедует веру людей успокоенных и малодушных!

Габриэл был воистину потрясен преображением своей матери. Нет, он никогда не считал ее слабой и послушной, но услышать от нее, что она готова атаковать врага, который, по ее собственным словам, имеет тысячу личин? Не такие ли настроения называются религиозным фанатизмом?

– Мам, но мы же не можем просто уничтожить аргентинца! Он же ничего не сделал.

– Как это ничего не сделал? Разве ты не понимаешь, как может сбыться его предсказание? Ты можешь покончить с собой, и тогда его слова обернутся правдой.

– Я совершенно не собираюсь кончать с собой!

– Отлично! Тогда давай не позволим и никому другому убить тебя.

Во время разговора они забыли про ужин, стоявший на столе, беседа поглотила их целиком. Теперь же оба уткнулись в свои тарелки, будто пытаясь найти там решение их проблем. Конец ужина прошел в молчании, после чего дона Алзира поднялась и принялась мыть посуду.

– Остерегайся женщин, – промолвила она, когда ее сын поднялся, собираясь вернуться в свою комнату, – из всех созданий Сатаны они – самые могущественные!

Габриэл не смог сразу заснуть, он лежал одетый, с открытыми глазами в своей комнате, освещенной лишь светом уличных фонарей, проникавшим сквозь небольшие окна. Почему-то после разговора с матерью ему стало легче, и чувствовал он себя гораздо лучше, чем все последнее время. Габриэл понимал, что это временное облегчение, которое растает с наступлением завтрашнего дня, но все равно было приятно. Он спрятал револьвер под матрас и разделся, чтобы лечь. Именно в этот самый момент в голове вдруг возник образ Ольги – обнаженной, как она была в гостинице. У него возникла эрекция. Теперь это ни к чему. Мне надо было быть твердым там, в гостиничном номере, с Ольгой! А теперь ничего не поделаешь, ведь ее больше нет. Для нее все кончено. Он мастурбировал, представляя себе обнаженное Ольгино тело. Затем он мастурбировал вторично, на этот раз он видел ее обнаженное тело, раскинувшееся на рельсах.

Эспиноза вовсе не хотел, чтобы дело Ольги было передано в ведение его участка, он бы предпочел, чтобы расследованием занимался 19-й участок. С другой стороны, ему были известны детали, которых не знал его коллега в Тижуке: для них смерть девушки на рельсах метро была изолированным фактом, ни с чем и ни с кем не связанным. Инцидент привлек внимание средств массовой информации, а управление транспорта вовсе не стремилось к тому, чтобы это получило чрезмерную огласку. Все, казалось бы, указывало на несчастный случай, и дело потихоньку двигалось в архив. Эспиноза совершенно не собирался вмешиваться в дела участка в Тижуке, но ему хотелось докопаться до правды относительно смерти Ольги. Он не верил, что это несчастный случай, версия с самоубийством тоже выглядела неудовлетворительно. Значит, остается только убийство, в которое верила только Ирэн – и она не только верила, она требовала, чтобы убийцу нашли. Эспиноза, конечно, учитывал, что девушка, требовавшая расследования, является давней подругой убитой, с которой только начали налаживаться отношения после разрыва, – и тут вдруг Ольга умирает. Тут все понятно. Но один момент, безусловно, следовало принять во внимание: между событиями, связанными с Габриэлом, Идальго и Стеллой, и между тем, что связывало Габриэла, Ольгу и Ирэн, имелось лишь одно связующее звено – Габриэл, и вот это никак нельзя было сбросить со счетов.

– Уэлбер, мне нужны этот аргентинец и его женщина. Завтра утром. Представь это как приглашение на обычную беседу, не пугай их. Если он не согласится, тогда попытайся его убедить.

– А девушка тоже нужна?

– Да, обязательно. Не давай себя обмануть ее молчанием, она настолько же во всем замешана, как и он. И проследи за Габриэлом, когда он пойдет с работы. По крайней мере сегодня и завтра. Будь осторожен, он ведь тебя знает в лицо.

Следующим шагом его плана было сообщение для Ирэн, которое он оставил на ее автоответчике. Ответный звонок раздался только поздно вечером.

– Что, опять пойдем пить пиво? – с присущей ей непосредственностью спросила Ирэн.

– К сожалению, нет, по крайней мере сегодня.

– Вы уже не работаете?

– Я не работаю в том смысле, как вы думаете. Эти два вечера, что мы провели вместе, не были для меня работой.

– Это точно, и для меня тоже.

Эспиноза все еще не привык к шуточкам Ирэн.

– Вы не против, если я задам несколько вопросов по телефону?

– Лучше бы они были личными, но раз уж нет, то валяйте. Что вы хотите узнать?

– Что Ольга рассказывала о Габриэле?

– Немного. Сказала, что они работают вместе, что он очень милый и симпатичный, обаятельный и общительный, по крайней мере с ней, и что он единственный в их компании, с кем она была бы не прочь переспать, но он слишком стеснителен, и мать слишком следит за ним, контролирует каждый шаг, но что, несмотря на это, она затащит его в постель.

– И она затащила?

– Не думаю. Она бы мне об этом рассказала.

– А между вами и им ничего не было?

– Помимо ненависти с первого взгляда?

– Ненависть?

– Он точно меня возненавидел. Я думаю, он даже поссорился с Ольгой из-за меня.

– Почему?

– Потому что он ненавидел меня, я же говорю. Я не знаю в точности, что произошло, но, думаю, ему не понравилось, что Ольга притащила меня на ту встречу в участке.

– А вы догадываетесь почему?

– Он решил, что я отвлекла ваше внимание от него. Что, конечно, правда. Я сидела там и думала, насколько все это смешно!

– Он о чем-нибудь говорил с вами?

– Ни слова.

А вот вы говорили, будто он виноват в смерти Ольги, – это основано на каких-то конкретных вещах или просто эмоции?

– У меня нет никаких свидетельств против него, но это не лишено оснований. Да вы подумайте, Эспиноза! Мы ведь оба понимаем, что она не самоубийца. И понимаем также, что вероятность подобного несчастного случая в высшей степени сомнительна. Так что остается убийство. Всякий человек знает, кто так или иначе желает его смерти. Если кто-то умирает, все, что надо сделать, это найти этих людей и проверить их алиби. В случае с Ольгой Габриэл, по крайней мере, подходит по всем параметрам.

– Что до возможностей совершить преступление, то тут я согласен, но у него нет мотива. Судя по тому, что он мне рассказал, у него не было никаких причин ее убивать.

– За исключением фрустрации.

– Что?

– Из-за его абсолютной убежденности в том, что он не может иметь с ней дела, как с женщиной.

– Почему вы так считаете? Она что-то говорила на эту тему?

– Нет. Чисто женская интуиция. Единственная вещь, которую она сказала, это что он очень зажат в этом смысле, что она давала ему множество авансов, но он ни разу не решился даже сам взять ее за руку.

– Ну, если все, кто стесняется заниматься сексом, станут убийцами…

– А разве не справедливо утверждение о том, что люди убивают только по двум причинам – из-за секса и из-за денег?

– Более или менее.

– Ну, милок, так у него не было ни того, ни другого!

– В следующий раз возьму велосипед, таскался за ним почти три часа!

– И?

– И пусто! Ну, он и ходок! Казалось бы, ему надо было в сторону своего дома, так ничего подобного! Прямо не пошел и, похоже, вообще не беспокоился о том, куда бредет. Иногда возвращался и вновь шел по той же дороге, причем зачем, совершенно не понятно. Ходил кругами, шастал туда-сюда, с одной стороны улицы на другую и обратно, и опять-таки – безо всяких видимых причин! В целом этот сумасшедший путь занял больше трех часов, причем по прямой это заняло бы час от силы. Он нигде не останавливался, ни с кем не встречался, никому не звонил, не останавливался даже, чтобы попить воды, кофе, зайти в туалет и прочее. Две вещи привлекли мое внимание. Первая, это что он иногда лез правой рукой в карман пиджака, и я заметил, что в кармане лежит нечто тяжелое, и могу побиться об заклад на свою зарплату, это не что иное, как пистолет. Еще в некоторые моменты мне казалось, что он плачет. Да, и вторая важная вещь: если пустить за ним роту солдат – он их не заметит.

– Последи за ним еще и сегодня. И не доверяй впечатлению, что Габриэл ничего не замечает вокруг. Парень, что гуляет с оружием в кармане, не может быть столь рассеянным, как тебе показалось. То, что выглядит как рассеянность, может объясняться чем-нибудь еще.

– А если он вооружен?

– Пока ничего не делай. Вдруг это у него нервный тик, или может случиться, что в кармане что-то совсем безобидное. И еще одно. Аргентинец скоро должен прийти в участок. Я хотел бы, чтобы сначала с ним побеседовал ты, а потом уже я. Ты будешь ему угрожать и пугать. Не волнуйся о том, что у нас нет ничего на него, – он иностранец, и этого достаточно.

Хотя ничто не связывало Идальго со смертью Ольги, Эспиноза думал, что его предсказание и ее смерть странным образом совпали. Естественно, чтобы это имело какой-то смысл, то ему следовало определить, что она убита и что имеется связь между Габриэлом и убийцей.

В одиннадцать пятнадцать Уэлбер вернулся в кабинет Эспинозы.

– Я бился с ними почти час. Крепкие орешки. Он держится надменно, и на испуг его не возьмешь. Думаю, лучше тебе самому с ними побеседовать.

Идальго и Стелла сидели в маленькой комнатке, единственное окно которой было заперто. В комнате стоял стол и четыре стула, на двух из них сидела эта парочка. На столе имелись две пепельницы. В комнате громоздился также старый каталожный шкаф, который из-за своих размеров не поместился ни в один из других кабинетов. Когда Эспиноза с Уэлбером вошли, аргентинец посмотрел на комиссара, но не приподнялся с места и не произнес ни слова. Эспиноза возобновил допрос.

– Похоже, ваша беседа с детективом Уэлбером не слишком прояснила наши проблемы.

– Комиссар, есть несколько недоразумений, которые мы должны прояснить, прежде чем вы продолжите то, что называете беседой и что в действительности является допросом. Меня пригласили не на светский раут, а для того, чтобы выяснить некоторые факты, которые, как я понял из вопросов детектива Уэлбера, весьма туманны. Кроме того, я не иностранец, как считает ваш помощник, и уж совершенно точно не аргентинец. Я родом из Чили, натурализовался в Бразилии. И наконец, я преподаватель университета, и вы не запугаете меня детскими намеками, что пытался делать этот ваш детектив.

Эспиноза уже собрался отвечать, как вдруг заговорила Стелла. Он был очень удивлен, поскольку раньше женщина все время молчала, кроме того, у нее оказался на редкость впечатляющий голос.

– Комиссар! Идальго – высшее существо! Вы не сможете ему навредить, как бы ни пытались.

– Мы не собираемся вредить никому из вас. Напротив, это вы обвиняетесь в том, что принесли вред, травмировав невинного человека. Я хотел бы еще кое-что прояснить, прежде чем вы двое исчезнете. То, чем вы занимаетесь, квалифицируется как запугивание, и по закону за это полагается, помимо штрафа, еще пять лет тюрьмы. А теперь, с вашего позволения, мы продолжим беседу. Когда – и если – беседа превратится в допрос, вы почувствуете разницу незамедлительно.

Эспиноза понимал, что ему нечем прижать Идальго, и Идальго тоже это понимал. Но комиссара вовсе не интересовала деятельность Идальго в больнице, он хотел узнать другое – не был ли тот связан с Габриэлом, не встречался ли с ним, помимо той встречи в кафе. Беседа продолжалась еще час, в течение которого Идальго и Стелла ни на йоту не сдвинулись со своей позиции. Эспиноза сумел выяснить только одну вещь – что между Идальго и Габриэлом не было никаких контактов после того дня рождения. Другой вещью, в которой он убедился, было то, что вопреки заявлению Стеллы, Идальго не обладает никакими экстрасенсорными силами. Наконец, они отпустили эту парочку. Эспиноза предполагал, что, несмотря на их высокомерие, он все же запугал их в достаточной степени, чтобы положить конец всяким попыткам выступать в будущем в качестве ясновидцев.

7

Как только сын ушел на работу, дона Алзира начала поиски. Вчера Габриэл, когда был на кухне, слегка задел ее полой пиджака, и ей показалось – в кармане спрятано что-то тяжелое. У ее мужа в прошлом был револьвер, он лежал в гардеробе, в брезентовом мешке, который она не раз перекладывала во время уборки. И вчера ей показалось, что у Габриэла в кармане тоже лежит револьвер. Она не стала ни о чем его спрашивать в тот момент, поскольку он только начал вновь открываться, и ей не хотелось спугнуть его. Сегодня же утром она не заметила, чтобы у него в кармане что-то лежало. Значит, надо до обеда обыскать его комнату. Дона Алзира искала не столько оружие, сколько подтверждение своим страхам, что Габриэл может сделать нечто, что поставит его жизнь под угрозу.

Она хорошо знала эту маленькую комнату, поиски не должны занять много времени. Менее чем за полчаса она обыскала все обычные места – под матрасом, в ящиках, за одеждой в шкафу. Но она понимала, что он, скорее всего, должен был спрятать это где-то, куда ей трудно будет добраться, куда она с трудом может залезть, например на самую верхнюю книжную полку. Револьвера она там не нашла, зато обнаружила коробку с патронами, а никто не будет прятать коробку патронов, если у него нет оружия.

Последние два дня Эспинозе пришлось туго. Газеты были полны сообщениями о смерти проститутки в квартире, расположенной неподалеку от их участка. В газетах не появилось бы ни строчки об этом, если бы на теле девушки не нашли пешню для колки льда, под которой лежала записка: «Пусть это будет наукой подобным девицам – чтобы выполняли, что сказано». Среди подружек убитой ходили слухи, что послание оставил тот, кто осуществляет контроль над проституцией во всем этом районе, – и всем было известно, что это какой-то из полицейских с участка Эспинозы. Газеты не называли имени копа, но давали понять, что им известно, кто он, и требовали сурового расследования.

– И что ты собираешься делать?

– Назначу комиссию по расследованию.

– У тебя будет головная боль.

– Понимаю, но нельзя же спустить такое! Как вчерашнее наблюдение?

– В чем-то, как и позавчера, но на этот раз кое-что меня сильно удивило. Совершенно неожиданно он на пустой улице просигналил проезжавшему мимо такси, сел в него и укатил, а я остался, как дурак, стоять. Других такси поблизости не оказалось. Я так и не понял, хотел ли он таким образом избавиться от слежки или это просто еще одна из его странных выходок. Он никогда не оглядывался, чтобы посмотреть, не следует ли кто за ним. И все же сумел впрыгнуть в машину так ловко, что никто не смог бы за ним последовать.

– Продолжай следить за ним сегодня вечером. А завтра утром отдохни. Подозреваю, он все же заметил слежку. Не забывай, парень одержим идеей, что кого-то убьет, так что он наверняка подозревает, что кто-то попытается убить его. Если он вправду вооружен, то может использовать оружие для самозащиты. Так что не подставляйся. Мне бы не хотелось, чтобы тебя опять ранили.

Девять вечера. Эспиноза готовил бутерброд с сыром и ветчиной, пытаясь таким образом оживить воспоминания о единственной в его жизни поездке в Париж. Но какой бы сорт хлеба он ни использовал и сколько бы ни клал ветчины и сыра, получившиеся бутерброды никогда недотягивали до впечатлившего его образца. В действительности Эспиноза уже и не мог вспомнить вкус парижского бутерброда – настолько часто пытался его повторить. Зато вино безотказно возвращало его к тем прекрасным воспоминаниям. Так что он решил ограничиться всего несколькими бутербродами, зато вылакал целую бутылку вина, после чего заснул беспробудным сном и не слышал никаких звонков. И только утром, прослушав сообщения на автоответчике, понял, что эта ночь была богата событиями. Все сообщения содержали имя звонившего и требовали срочного ответа. Почти все они были от Уэлбера и от детектива, служащего в 10-м участке, в окрестностях Ботафого.

Пока Эспиноза поглощал завтрак, он созвонился с Уэлбером. Детектив снял трубку только на третий раз.

– Извини, Уэлбер, я обещал тебе свободное утро и сам тебя первым бужу.

– Ничего. Я уже встал. До тебя звонил кто-то два раза.

– Это я. Что случилось ночью?

– Лучше поговорить об этом не по телефону. Я подъеду к твоему дома ровно через час.

Эспиноза закончил пить кофе, побрился, оделся. До приезда Уэлбера он успел просмотреть всю газету. Уэлбер, зайдя, отказался от предложения выпить кофе и сказал, что лучше перехватит что-то по дороге в участок.

– Я звонил тебе несколько раз вчера, потому что тебя искал детектив с 10-го участка. Это длинная история, и началась она, когда я следил за этим парнем, Габриэлом. Как и в предыдущие дни, я ждал его у работы. Он двигался таким же образом, как и раньше, пока не дошел до Ботафого. А там, когда он оказался у станции метро, то вдруг спустился по ступенькам вниз, а не прошел мимо. Ну, я подождал, пока он спустится на платформу, а затем последовал за ним. Но когда я очутился на платформе, его там не было. Я обыскал всю станцию, но никаких намеков на него и ни одного поезда, на котором он мог бы уехать. Тогда только я сообразил, что он вновь меня обхитрил – наверняка поднялся наверх по другой лестнице! На этом моя слежка закончилась, и я теперь выгляжу полным идиотом! Потом, около одиннадцати вечера, когда я уже собирался лечь спать, мне позвонили. С нашего участка. Звонивший сообщил, что тебя ищет комиссар 10-го участка, что у них там убийство, а жена убитого, рыдая, кричит, что это ты его убил. Выяснилось, что это Стелла. Когда они вернулись домой, Идальго, очевидно, подошел к окну гостиной, чтобы открыть его, и тут же был убит выстрелом в лицо. Убийца стрелял снаружи, из узкого прохода во дворе между домами, что ведет к электросчетчикам. Стелла считает, что убийца выстрелил и потом убежал через лестничный выход на улицу. Но она ничего не видела, потому что пришла в ужас, увидев, что Идальго лежит весь в крови. Они живут на первом этаже, и потому на всех окнах решетки, но выстрелам это не мешает. Когда к ней прибыли наши коллеги из 10-го участка, она кричала, что парня убил комиссар Эспиноза. Они ей, конечно, не поверили, но хотели с тобой поговорить и выяснить, что происходит. Я ничего не сказал о том, что следил за Габриэлом, поскольку дело ведь не открыто.

Они прошагали мимо участка и двинулись дальше. Эспиноза спросил:

– А время между исчезновением Габриэла в метро и смертью Идальго…

– Прекрасно подходит. Габриэл исчез около восьми. По словам Стеллы, Идальго был убит примерно в девять десять. Я помчался со всех ног домой к Габриэлу. Но мать и сын уже оба спали. Там я побеседовал с портье, который еще не спал, а смотрел телевизор. Он сказал, что Габриэл вернулся домой где-то от половины десятого до десяти. Точнее он не знает. Вот так. С Габриэлом или его матерью я пока не говорил, хотел сначала посоветоваться с тобой. Может быть, выпьем где-нибудь кофе?

Они зашли в один из немногих сохранившихся в Копакабане кофейных магазинчиков, который устоял перед искушением превратиться в закусочную. Там можно было посидеть, выпить чашечку кофе и съесть слойку с маслом. Погода уже установилась, обещая ясные деньки.

– Меня беспокоит, что могла наговорить Стелла полицейским из 10-го округа. Мне неизвестно, говорила ли о нашей беседе и упоминала ли Габриэла. Я знаю только, что она рыдала и обвиняла во всем тебя. К тому моменту, когда я туда пришел, она уже почти закончила давать показания.

– Если она проклинала меня, значит, не связывает Габриэла и смерть аргентинца.

– Чилийца.

– Да какая разница!

– Тебе не кажется, что надо обладать железной выдержкой, чтобы убить парня, которого, как мы отлично знаем, он ненавидит, причем как раз тогда, когда он знает, что я сижу у него на хвосте?

– Может быть, он возьмет такую линию защиты: вы что, сошли с ума, неужели вы думаете, я стал бы убивать этого парня в таких обстоятельствах? Мне только не хватало позвонить в полицию и сообщить о том, что я собираюсь его убить. На что мы можем ответить: «А разве ты именно так и не сделал?» А он скажет: «Зачем? С какой стати?» Наш ответ: «А затем, чтобы ты мог сказать, что не мог убить парня, пока за тобой следил детектив Уэлбер». На что Уэлбер может заметить: «Не все время, ты испарился, когда спустился в метро». – «Я не исчезал, – скажет он, – вы просто потеряли меня, а я поехал на метро и вернулся домой».

– Давай-ка зайдем в участок, заполним ордер на обыск и посетим квартиру нашего друга во Фламенго. Правда, я не думаю, что он такой дурак, чтобы выстрелить в лицо парню, которого он сам объявил своим врагом, а затем вернуться домой и положить оружие на ночной столик.

– Если он не дурак, то он, наверное, псих, а психи…

– Также убивают людей.

Было десять сорок утра. Когда дона Алзира открыла дверь квартиры, в одном из мужчин узнала того, кого видела вчера сквозь щели жалюзи, – он о чем-то разговаривал с портье, стоя на тротуаре перед подъездом. Но ей не удалось услышать, о чем они говорили, так как окно было закрыто.

– Дона Алзира, эти джентльмены из полиции. Они хотят с вами побеседовать, мадам, – сказал портье.

– Доброе утро, дона Алзира. Я комиссар Эспиноза из 12-го участка, а это детектив Уэлбер. У нас ордер на обыск помещения, и прежде всего, комнаты вашего сына.

– Но его нет дома, он на работе.

– Может быть, это и к лучшему. Не беспокойтесь, мы будем очень аккуратны.

– А что вы ищете?

– Оружие.

– У моего сына нет оружия. Он мирный человек.

– В таком случае наш обыск подтвердит ваши слова.

– А почему вы ищете оружие? Габриэл что-то сделал?

– Мы еще не знаем.

Они перерыли каждый дюйм в комнате Габриэла, проверили все места, где можно было спрятать пистолет. Заглянули во все дыры в стенах и на полу, внутри и снаружи гардероба, в осветительных приборах и за каждой книгой на полках. Они также перетрясли все книги, проверяя, не выпадет ли что оттуда. Затем обследовали ванную, кухню и, наконец, спальню доны Алзиры. Когда они уходили спустя два часа, они были уверены, что никакого оружия в этой квартире не было.

– Он не дурак и не сумасшедший, – подвел итог Уэлбер.

– Если только не взял пистолет с собой на работу.

– Или не выбросил в мусорный бак по дороге домой.

– Сходи к нему на работу и проверь, нет ли у него с собой оружия. Мать наверняка ему уже позвонила и сообщила об обыске, но если он на службе и никуда не выходил, то пистолет, коли он брал его с собой, должен быть где-то при нем.

– И если он при нем?

– Забери его.

После того, как детективы закончили обыск, Габриэл не вышел на обед и с трудом справлялся с самой простой механической работой. Всю вторую половину дня он проработал на автопилоте, несмотря на то, что мысли, проносящиеся у него в голове, и чувства, которые он испытывал, без конца подавали его телу многочисленные и зачастую противоречивые команды. То тяжелое впечатление, которое произвело на него посещение полицейского, казалось, заполнило все вокруг. Пожаловавшись на то, что плохо себя чувствует, он отпросился с работы пораньше. Габриэл вспрыгнул в первый же автобус, что шел в нужную сторону, и был дома уже через двадцать минут.

– Мам, что случилось?

– Вот это я и хотела бы у тебя узнать! Что ты такое сделал, что заставило двух копов делать тут повальный обыск в поисках оружия?

Габриэл проигнорировал вопрос. Стянув пиджак, он бросился в свою комнату, спрашивая на ходу, что именно они искали и что они нашли.

– Ничего.

– Ты сказала, что они перевернули все в моей комнате, каждый дюйм?

– Верно. Они вытащили всю одежду из гардероба и все книги с полок.

– И?

– И ничего, я же тебе сказала.

Габриэл взглянул вопросительно на мать, застывшую в дверном проеме, потом оглянулся на книжные полки и запустил руку в шевелюру. Он был сбит с толку.

– Если ты беспокоишься насчет той коробки с патронами, то я ее спрятала, и, как я уже сказала, они ничего не нашли. Уходя они принесли извинения за причиненные неудобства.

– Ты – что?

– Я спрятала пули. Или ты считаешь меня дурочкой?

– А откуда ты знала о них?

– Сынок, ты думаешь, что можешь что-то скрыть от меня? Я знаю тебя настолько хорошо, насколько вообще один человек может знать другого. Я знаю, что ты собираешься сделать еще до того, как ты это делаешь. Тебе не надо хорониться от меня. В этом сражении я на твоей стороне с самого начала, и я пройду этот путь до конца.

– Спасибо, мам.

– У них не было никакой возможности найти патроны.

– А что ты с ними сделала?

– Я положила их в пакет и сунула с другими замороженными пакетами в морозилку. Они заглядывали в морозильник, но поскольку искали револьвер, то пулек не заметили. Мы можем сделать небольшую передышку. Я сейчас приготовлю ужин. А когда все это закончится, мы с тобой закатимся в ресторан. Или даже лучше: мы справим твой день рождения в ресторане! На этот раз безо всяких предсказателей!

Габриэл ничего не ответил. Его мать вытащила несколько пакетов из холодильника, достала заварочный чайник и включила духовку. Подвижность матери контрастировала с полной неподвижностью сына.

– А как ты могла догадаться, что я сделаю? И откуда ты знала, что я прячу пули за книгами на верхней полке?

– Да я не догадалась. Просто заметила, что ты замышляешь что-то, но не знала, что именно. И не догадывалась, что там пули, но поняла, что ты что-то прячешь от меня, и подумала, что тогда ты должен спрятать это в своей комнате в тех местах, куда мне трудно добраться. Это было просто. Но я вовсе не ожидала найти коробку патронов от револьвера.

– Меня это пугает.

– Почему?

– Меня пугает, что мои мысли столь прозрачны. Похоже на то, будто ты читаешь мои мысли.

– Да, очень похоже. Но ведь я твоя мать. Ты вышел из меня. В течение девяти месяцев я носила тебя в себе. И тебе не надо было внутри даже дышать, я дышала за тебя. Вот потому, что ты жил во мне, я и могу видеть, что у тебя происходит внутри.

– Мне хотелось бы быть уверенным в том, что аргентинец не заглянул в меня точно так же. Ясновидящие могут смотреть в человека. Они не экстрасенсы, они просто видят. Некоторые люди прозрачнее других. Я, наверное, такой и есть.

– Никто другой не может в тебя заглянуть! Другие – это не мать. Не они дали тебе жизнь. А тот ясновидящий – просто негодяй-иностранец, пытающийся использовать людей для своей выгоды! Разве он не сказал сам, что шутил?

– Он солгал. Он сказал так, чтобы обезопасить себя.