Текст книги "В трущобах Индии"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

Он успел, однако, жалобно, пронзительно крикнуть, и крик этот услышали в Джахаре-Бауг.

– Бегите! – сказал Арджуна двум своим факирам. – Кто-то напал на падиала, я узнал его голос… Негодяй Кишная, наверное, заставил кого-нибудь следить за ним… Бегите же к нему в избу, посмотрите, вернулся ли он, и тотчас же сообщите мне об этом.

Браматма не видел, отдавая это приказание, как чья-то тень скользнула среди кустов и мелькнула в сторону по более короткому пути к жилью Дислад-Хамеда, чтобы опередить двух послов.

Спустя несколько минут вернулись факиры и доложили своему господину, что падиал уже лег спать и на вопрос их отвечал, что благодарит браматму за участие к нему. Браматма облегченно вздохнул.

– Похищение этого человека и в такой момент, – сказал он Утсаре, – должно было бы иметь страшные последствия; негодяи не остановятся перед пыткой, чтобы заставить его говорить, а Кишная, узнав о том, что мы проведали про его козни, сделался бы в союзе с вице-королем непобедимым для нас врагом.

Издали донесся едва слышный звук браминской трубы – сигнал, которым Суакапа возвещал, что он встретил Анандраена. Прошло несколько минут, и друг Сердара входил в кабинет браматмы, который встретил его с золотым листком лотоса и маской в руках – знаками его нового достоинства – и приветствовал его следующими словами:

– Салам древнему из Трех! Да пошлет тебе Индра могущество, Изавия – мудрость в совещаниях и Шива – непоколебимость в действиях!

– Почему ты встречаешь меня этим приветствием? – спросил Анандраен. – Титул этот не принадлежит мне.

– Ты все узнаешь сейчас, – отвечал ему браматма.

Остальные шесть вошли друг за другом, и Арджуна встретил всех их тем же приветствием.

Все были, видимо, взволнованы, потому что в течение долгих лет они достигли только первой степени посвящения; они прекрасно понимали, что браматма пользовался данной ему властью заменять действующих членов Семи новыми, и ждали очень важных сообщений.

Окончив все предписанные уставом формальности, Арджуна низко преклонился перед теми, кого он возвел выше себя, и сказал:

– Приветствую вас, Три и Семь! Пусть Брама, который держит в руках своих судьбы мира, ниспошлет вам свою помощь в делах ваших, ибо дело идет о спасении общества «Духов Вод». Пойдем в зал Джахары-Бауг, предназначенный для совещаний.

Молчаливо последовали Семь за Арджуной.

Дверь закрылась за ними, и два факира с кинжалами в руке легли у нее, охраняя вход… Неподвижные, как бронзовые статуи в глубине мрачного хода какого-нибудь древнего памятника, они походили на задумчивых сфинксов, каких в земле Фараонов ставили у входа в подземные храмы.

Утсара тем временем с самого ухода падиала ломал себе голову над исполнением задуманного им плана. Рассчитывая на то, что совещание продолжится долго, он направился к маленькой избушке в глубине сада, где он жил. Сняв с себя всю одежду, он вымазал тело кокосовым маслом, взял в зубы кинжал и перелез через стену, чтобы не проходить мимо стражи, день и ночь охранявшей главный вход, и пустился к старому Беджапуру со всею скоростью, на какую был только способен, бормоча про себя:

– Только бы я пришел вовремя!

Проходя мимо хижины Дислад-Хамеда, он остановился в нерешительности, не зная, вызвать ли его или самому войти к нему; но опасаясь, что его услышит какой-нибудь шпион тугов, он осторожно проскользнул в отделение хижины, предназначенное для мужчин, и скоро вышел оттуда, продолжая свой дальнейший путь еще с большим остервенением.

Он нашел хижину пустой…

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. КОЛОДЕЦ МОЛЧАНИЯ

I

Недоумение Кишнаи. – Приготовления в Джахаре-Бауг. – Что предпринять? – Варуна молчит. – Отчаянное решение.

Трагические события, о которых Индия сохранила еще до сих пор воспоминание, представляют, как мы уже сказали, не выдуманные нами эпизоды, а действительные события; они предшествовали печальному концу вице-короля Индии, сэра Джона Лауренса, убитого фанатиком по распоряжению тайного общества Духов Вод… Борьба эта, начатая Сердаром, ныне Фредериком де Монморен, – в защиту Нана-Сагиба, и продолженная его единомышленниками после отъезда Сердара во Францию – достигла своего апогея… Не раз уже в часы затруднения мужественные индусы, выносившие на себе всю тяжесть этой борьбы, сожалели об отсутствии отважного француза, который в течение двух лет отражал все усилия англичан.

Помощник его, марселец Барбассон, заключенный в Нухурмуре вместе с Нана-Сагибом и горстью туземцев, свято соблюдал данное ему приказание не покидать неприступного убежища до возвращения Сердара. Поэтому вся тяжесть ответственности в этой неравной борьбе осталась на плечах нескольких мужественных людей, которые окружали браматму Арджуну.

Нет сомнения в том, что будь Сердару известна опасность, которой подвергался Нана-Сагиб и его друзья, он поспешил бы уехать из Франции и прилетел бы к ним на помощь. Смерть Кишнаи, которого повесили на его глазах и хитрая уловка которого была ему неизвестна, способствовала его спокойствию; он знал, что раз исчез этот негодяй, не найдется больше ни одного индуса, который выдал бы Нана-Сагиба… Ватсон подкупил Дислад-Хамеда, но этот трус мог только своими доносами способствовать тому, чтобы вешали несчастных туземцев, причастных к восстанию. Но до убежища Нана-Сагиба ему не добраться, и сэр Лауренс мог бы ждать целые столетия поимки принца.

Между тем при настоящем положении дел случаю угодно было устроить так, чтобы этот человек знал тайны двух партий; успех той или другой мог, пожалуй, зависеть и от него. Утсара все это прекрасно понял, когда браматма, весь поглощенный важностью событий, удовольствовался ответом своих послов, что падиал вернулся домой. Факир подозревал какую-то западню и, чувствуя, что все погибнет, если негодяй попадет во власть Кишнаи, решил даже пожертвовать своею жизнью, лишь бы только вырвать от тугов падиала прежде чем тот успеет что-либо открыть им.

Только бы придти вовремя, как и сам он сказал. Он знал трусость падиала и был уверен, что нет тайны, которую он не выдал бы перед страхом пытки. Тем не менее мужественный факир не знал причины похищения, приписывая его исключительно неисполнению смертного приговора, произнесенного мнимым трибуналом Трех против браматмы. Но это было не так. Причина, несравненно более важная, заставила Кишнаю поместить Дислад-Хамеда в потайное место.

Когда сэр Лауренс приготовился принять ночного сторожа, Кишная, как вы помните, спрятался по приглашению вице-короля в амбразуре одного из окон, закрытой толстой портьерой, чтобы присутствовать, не будучи видимым, при приеме падиала. Вы помните также, что по окончании аудиенции Кишная исчез, но куда – никто не видел. Место это, или вернее, амбразура окна, оказалось случайно тем же самым, куда браматма, переодетый пандаромом, вышел из потайного коридора, чтобы присутствовать при разговоре начальника тугов с вице-королем. Удаляясь оттуда, Арджуна, взволнованный слышанным разоблачением, забыл закрыть подвижную часть стены. Когда Кишная, проходя мимо, заметил в стене зияющее отверстие, сходное с тем, через которое он сам прошел, он сейчас же понял, что через это неизвестное ему отверстие проходил кто-то, желавший подслушать его разговор с Лауренсом. Кто бы это ни был, – он не мог быть другом.

Начальник тугов, мужество которого было выше всяких сомнений, не колебался ни минуты и вошел в этот коридор, который неминуемо должен был привести его к главной артерии лабиринта. С первых же шагов он наткнулся на какой-то предмет, стоявший у стены, и к своему изумлению признал в нем палку с семью узлами и с привязанными к ней четками неизвестного пандарома, который весь день бродил вокруг дворца, возбуждая в нем сильные подозрения. Ему даже показалось, что это браматма, его враг; он заметил одну подробность, которая ускользнула бы от всякого другого, кроме этого опытного в хитростях и переодеваниях человека. Арджуна, родившийся на Коромандельском побережье в президентстве Мадрасском, хотя и говорил совершенно правильно и чисто на телингском наречии Беджапура, все же сохранил некоторый акцент, который слышен был в его криках, когда он обращался к толпе, предлагая купить зерна сандала.

Кишная отстранил от себя сначала это предположение, не понимая, какой интерес мог заставить браматму ходить среди толпы в таком костюме, тогда как к услугам его была целая армия факиров и слуг, готовых во всякое время собрать для него необходимые сведения. Но когда ему в руки попалась палка и четки мнимого пандарома, он больше не сомневался в этом. Только один браматма мог пробраться в тайные ходы дворца, которые были неизвестны Кишнае. Браматма и пандаром были, следовательно, одно и то же лицо. Но в таком случае, смертельный враг знал все его тайны! Он знал, что Совет Семи состоит из одних только тугов, добившихся этого достоинства после убийства настоящих членов, и что древний из Трех был не кто другой, как Кишная, повешенный в Вейлоре.

Сопоставив все факты, начальник тугов, несмотря на всю свою смелость, не мог не придти в ужас. Противник его был отважен, имел связи, был любим в обществе всеми жемедарами; а потому ему ничего ни стоило не только прогнать самозванцев с занятого им поста, но приказать их собственным факирам убить их, чтобы отомстить за смерть тех, чье место они заняли.

Вот тогда-то он и решил поспешить с развязкой и избавиться поскорее от браматмы, смерть которого была решена с того самого дня, когда туги захватили свои места. Он не решался поручить этого дела ни одному факиру, потому что Арджуну любили все, даже те, которые находились на службе у Семи; Кишная боялся, чтобы тот, которому он поручит это, не предупредил браматму и тем дал ему возможность бежать.

Мучимый желанием найти кого-нибудь, кто избавил бы его от этого человека, туг задумал спасти падиала от заслуженного им наказания, чтобы взамен этого поручить ему убийство браматмы. Он хотел назначить день убийства на своем свидании с ночным сторожем, но события этого вечера заставляли его уничтожить своего врага в ту же ночь. Тем временем он приказал стороной навести справки у дорванов и всех служителей Джахары-Бауг, выходил ли куда-нибудь их господин сегодня; все отвечали, что он целый день не отлучался из дворца.

Это единодушие поколебало несколько уверенность Кишнаи и, желая успокоиться, он сказал себе, что палка и четки могли быть забыты в потайном коридоре много лет тому назад; точно также и подвижная часть стены могла отодвинуться сама собою вследствие постепенного высыхания здания. Объяснение это, которое он давал себе, чтобы успокоиться относительно последствий всего дела, – ибо он боялся, чтобы браматма не созвал целой толпы субедаров, – не должно было ни в каком случае влиять на его решение. Туг приказал шпионам дежурить кругом дворца браматмы, чтобы знать обо всем, что будет там происходить до того часа, когда падиал исполнит злодейское приказание.

Когда наступил час свидания, он был очень удивлен, не встретив никакого противоречия со стороны падиала, который соглашался на все, что ему предлагали, и просил только разрешения поразить браматму на восходе солнца – по двум причинам, признанным Кишнаей вполне основательными. Дислад-Хамед не знал внутреннего устройства Джахары-Бауг и хотел, несмотря на поздний час, пойти говорить с браматмой под каким-нибудь предлогом, а в это время присмотреться к расположению дворца; за несколько времени до рассвета он вернется туда, уверенный, что все будут спать глубоким сном.

Дислад-Хамед, как видите, прекрасно играл свою роль: трус этот, чтоб лучше усыпить бдительность Кишнаи, принял по возможности более развязный вид и тем внушил к себе доверие. Но, к несчастью, шпион подслушал разговор его с Утсарой; туг, видя себя одураченным, пришел в бешенство и приказал похитить его при выходе из Джахары-Бауга.

Он сейчас же хотел расправиться с несчастным, но рассудив, что при отношениях, существующих, по-видимому, между Арджуной и падиалом, он может получить от последнего очень важные сообщения, Кишная приказал опустить его до поры до времени в одно из потайных подземелий замка.

Но теперь он почти не сомневался в том, что браматме были известны все его махинации; каждую минуту шпионы приходили и уведомляли его, что во дворце его врага происходит какое-то необычное движение, что туда входят люди, но оттуда не выходят… Надо было принимать решительные меры, иначе все погибло… Но какие меры? Одно только было возможно и давало надежду на успех: разбудить сэра Лауренса, сообщить ему обо всем, попросить у него отряд шотландцев и, окружив Джахара-Бауг, захватить браматму под предлогом неповиновения указу вице-короля, уничтожающему общество… Но согласится ли он на это? Это спасало, само собою разумеется, жизнь Кишнаи и самозванных членов Совета Семи, но вместе с тем это открывало их замыслы и делало поимку Нана-Сагиба невозможной… Раз такое обстоятельство бросится в глаза сэру Лауренсу, последний откажется трогать с места своих солдат на защиту людей, которые не могли больше принести ему никакой пользы… Нет! К этому можно было прибегнуть лишь в последней крайности, когда не останется других средств, кроме побега. Бежать!.. После всего, что он сделал… Какой позор! Он станет посмешищем всей Индии. Пусть его позорят, боятся, пусть презирают

– но быть посмешищем!.. Какой конец для отважного начальника тугов, который составлял договоры, как с равным себе, с полу-королем! О! Кишная ни за что не решиться на это!

В невыразимом волнении ходил негодяй посреди развалин, окружавших древний дворец Омра… Неужели же он не найдет никого, кто согласится избавить его от проклятого браматмы, который собирается разрушить самый смелый и самый ловкий план, какой он когда-либо составлял в своей жизни!

Вдруг он вспомнил Утами, преданного ему Утами, – который по одному его знаку убил обвинителя падиала. Вот это человек, который нужен ему!.. И как он не подумал о нем раньше!.. Он позвал Варуну, получившего приказ находиться всегда на расстоянии его голоса, и велел ему отыскать товарища… Но так как факир не двигался с места, Кишная с гневом крикнул:

– Почему ты не повинуешься мне? Не хочешь ли и ты изменить мне?

– Сагиб, – смущенно отвечал ему Варуна, – ты не знаешь разве, что Утами нет с самого утра?

– Что ты говоришь?

– Истину, сагиб! После утренней тревоги он еще не появлялся.

– Куда, ты думаешь, он ушел?

– Не знаю, сагиб! Быть может, это он кричал, когда мы слышали…

– Продолжай…

– И его убили из личной мести.

– Но тогда нашли бы его тело!

– Убийца мог бросить его в колодец среди развалин.

– Почему не отыскали его тела?

– Среди развалин древнего Баджапура, сагиб, больше тысячи пятисот колодцев; отверстие большинства из них заросло кустарником и лианами. Понадобился бы целый месяц, чтобы осмотреть их. Заброшенные много веков тому назад, они служат теперь убежищем змеям.

– Хорошо, оставь меня… Нет, слушай!

– Я здесь, сагиб.

– Ближе ко мне!.. Умеешь ты справляться с кинжалом правосудия?

– Я только объявляю приговоры Совета, сагиб, но не исполняю их, – отвечал Варуна уклончиво.

– Кто из твоих товарищей исполняет эту обязанность?

– Никто из них, сагиб, никогда не исполнял…

– Что ты говоришь?

– Сагибу известно, что один только браматма приказывает исполнять приговоры и вручает кинжал правосудия факирам Джахары-Бауг.

Несмотря на подозрение, внушенное Варуне пятнами крови на одежде браматмы, он решил не выдавать его.

– Хорошо, ты мне больше не нужен.

Итак все валилось из рук Кишнаи в последнюю минуту… Утами не дал бы ему такого ответа. «Кого поразить, господин?» – спросил бы он только. Вот почему его убили…

И тут, не знавший, как все это произошло, приписал убийство браматме, который пожелал отнять от него единственного преданного ему человека. О! Будь его повешенные в Вейлоре товарищи здесь, у него не было бы недостатка в выборе: двадцать рук поднялись бы на защиту его… Увы! Кости их, обглоданные ястребами, белеют в джунглях Малабара; все выходы закрыты для него. Но нет! Он не побежит постыдно перед своим противником, он не сдастся так… Все увидят, легко ли овладеть Кишнаей!

А между тем голова его, готовая развалиться от приступов бешенства, не придумывала ничего… Он подумал уже о том, не лучше ли будет объяснить положение вещей своим сообщникам; быть может какая-нибудь мысль блеснет в их мозгу? И к чему во всяком случае терять время на бесполезные терзания? Не лучше ли будет привлечь поскорее к допросу этого труса падиала, который получает отовсюду доходы, служит и изменяет всем?

Было около часу ночи; браматма не мог действовать раньше начала дня, чтобы извлечь пользу из народного движения, – а народ будет, без сомнения, на его стороне. Кишная имел в своем распоряжении еще пять часов для окончательного решения, и в голове его блеснула адская мысль: если до того времени он не придумает никакого выхода из своего положения, если вице-король, к которому он прибегнет в крайности, откажется взять сторону его союзников в этой борьбе, – тогда он, туг Кишная, мечтавший кончить свои дни мирасдаром и сравняться с раджами благодаря трости с золотым набалдашником, он, Кишная-душитель, устроит своему обманутому честолюбию и себе самому пышные похороны, о которых долго будут говорить в Индии, и которые обессмертят имя его в летописях мира!.. В подземельях дворца находился ввиду предстоящего восстания запас в пятьдесят тонн пороху, спрятанного там обществом «Духов Вод»… Кишная-душитель погребет себя под развалинами древнего дворца Омра вместе с браматмой, вице-королем, его штабом и двумя батальонами шотландской гвардии!

Подбодрив себя этой мыслью, величие которой удовлетворяло его гордость, он вернулся во дворец и отдал приказание привести Дислад-Хамеда.

II

Таинственные дворцы Индии. – Колодец Молчания. – Утсара и падиал. – Подземелья. – Нравственные пытки. – Обреченные на голодную смерть.

Замки средних веков со своими потайными подземельями и тюрьмами, со своими подземными ходами дают лишь слабое понятие о подобных же сооружениях древней Индии.

Властители этой страны, окруженные со всех сторон заговорами, которые порождались честолюбием членов их семьи, и вынужденные не доверять даже собственным своим детям, жили обыкновенно в дворцах, превращенных их архитекторами в настоящие чудеса по приспособленности для защиты. Мы уже имели случай говорить, что не было ни одного вестибюля, ни одной передней, ни одной комнаты без потайных сообщений, потайных дверей, подвижных стен, темных комнат, неизвестных самым доверенным слугам, потайных трапов, которые при малейшем подозрении поглощали родственников, министров, офицеров и любимцев: подземелий и тюрем, где акустика доведена была до такого совершенства, что не слышны были жалобы заключенных. И в большинстве случаев несчастный архитектор, устроивший такой дворец по приказанию своего властителя, становился первой жертвой своей работы: раджи боялись, чтобы он не открыл тайн, которые должны были быть известны одному только набобу.

Древний дворец Омра был, как мы уже видели, законченным типом такого сооружения. Потайные части его были так хорошо устроены, что до сих пор еще оставались неизвестными, несмотря на то, что знаменитое общество «Духов Вод» занимало его в течение многих столетий подряд и все время производило в нем самые тщательные розыски. Англичане удовольствовались тем, что заняли первый этаж, пристройки которого могли вместить в себя два или три полка. Остальные они предоставили всеразрушающему времени, так они поступили и с большинством чудесных памятников в древней Индии. А между тем вся древняя цивилизация была налицо в этих зданиях, дворцах, храмах, могилах, мечетях, пагодах, из которых самые незначительные хранились бы в Европе с благоговением.

Время от времени, однако, факирам, охранявшим дворец, удавалось открыть во время отсутствия Семи, – которые жили там только в периоды, когда собирались жемедары, – какое-нибудь новое сообщение, которое приводило их в темные комнаты, к подвалам для пытки; там находили они еще орудия пыток в том же положении, в каком их оставили много веков тому назад. Последнее открытие в этом роде было сделано Утсарой. Заинтригованный плитой, издававшей менее глухой звук, чем остальные, и находившейся в одной из передних зал второго дворца, он поднял ее и под ней нашел вторую с вырезанной на ней надписью:

Палам-Адербам.

(Колодец Молчания).

Подняв вторую плиту, он увидел нечто вроде колодца, стены которого расширялись книзу; он был до половины наполнен человеческими скелетами, кости и черепа которых перемешивались самым странным образом и представляли собою мрачное зрелище. Утсара спустился вниз, чтобы осмотреть этот мрачный подвал, уверенный, что найдет там сообщение с другими частями здания, – комнатой для пыток, например, куда шли обыкновенно, как спицы колеса, все подземелья. Но он ничего не открыл и пришел к тому убеждению, что это обыкновенный подвал, куда сваливали после смерти трупы казненных. Вот в это-то мрачное убежище и бросили Дислад-Хамеда по приказанию Кишнаи.

Он пробыл там всего десять минут, когда Утсара пришел в замок. Войдя туда через один из потайных входов, указанный ему браматмой и неизвестный ни Семи, ни их слугам, факир, задерживая дыхание и заглушая шум шагов, приблизился осторожно к комнате, где жили его товарищи, служившие Верховному Совету. Они тихо разговаривали между собою о последних событиях; самые старшие из них удивлялись тому обороту, какой принимали дела, и не скрывали друг от друга своих чувств при виде странного поведения Совета Семи.

– А вы не знаете еще всего, – сказал Кама своим товарищам, таинственно покачивая головой.

– Что же еще случилось? – спросили они, подсаживаясь к нему ближе.

В этот момент Утсара, несколько минут тому назад подошедший ко входу, приложился ближе ухом, чтобы не проронить ни единого слова.

– Представьте себе, – продолжал Кама, больше прежнего понижая голос, – что сегодня ночью… полчаса тому назад, не более, древний из Трех приказал Дислад-Хамеду, падиалу, убить нашего браматму!

Ропот ужаса и негодования послышался среди собравшихся факиров.

– А ночной сторож, – продолжал Кама, – вместо того чтобы исполнить приказание, передал браматме оллс и кинжал правосудия.

– Мы сделали бы то же самое, – сказали многие в один голос.

Никто не возражал против этого смелого заявления.

– Не говори так громко, Аврита! Вспомни Притвиджа, которого мы никогда больше не видели после такого неосторожного слова.

– Я не боюсь их, – отвечал Аврита. – Охранять дворец меня назначило собрание жемедаров, я не служу Семи.

Дрожь ужаса пробежала по всем собравшимся, потому что такие слова никогда не оставались безнаказанными.

– Если ты хочешь присоединиться к Дислад-Хамеду, – сказал Кама, – можешь продолжать…

– А что с ним случилось?

– Древний из Трех приказал бросить его в Колодец Молчания, пока…

Утсара не дослушал окончания фразы; он узнал, где находился несчастный, которого он хотел вырвать у Кишнаи; для этого ему надо было действовать с неотложною поспешностью и некогда было поэтому слушать, несмотря на интерес, который мог этот разговор иметь для него. С теми же предосторожностями, с какими он шел сюда, направился он к месту, указанному Камой и известному ему самому, потому что он еще раньше открыл его.

Начальник тугов, принявший тем временем известное нам решение, возвратился в эту минуту во дворец, и факир слышал, как он приказал Варуне привести падиала в комнату для пыток… Несмотря, следовательно, на поспешность, с которою Утсара собирался похитить ночного сторожа, он все же опоздал… Тем не менее необходимо помешать тугам заставить говорить падиала казалась верному слуге до того важной, что он решил попробовать, не удастся ли ему опередить посланных; это было тем труднее, что ему приходилось скрываться.

Он знал, что, в сущности, ему нечего бояться Варуны, но если товарищ его не захочет лично, сам по себе, сделать ему что-нибудь неприятное, то, с другой стороны, он ни за что не выпустит из рук своего пленника. Одно обстоятельство, на которое он совсем не рассчитывал, дало ему возможность выиграть несколько минут. Варуна, не доверявший собственным своим силам в случае сопротивления со стороны падиала, отправился в комнату факиров, чтобы попросить двух товарищей идти с ним и помочь ему.

Утсара, видя, что он направляется туда, понял его намерение и с новой надеждой поднялся поспешно по лестнице, ведущей в зал, где находился колодец. Придя туда, он, к удовольствию своему, увидел, что первая плита не положена обратно на место. Факир немедля бросился ко второй, приподнял ее с неимоверными усилиями и, сдвинув ее в сторону, крикнул в отверстие:

– Дислад, это я, Утсара… я пришел к тебе на помощь… Скорей, нельзя терять ни минуты.

Он произнес эти слова, лежа на полу и опустив обе руки в отверстие, чтобы помочь падиалу выйти оттуда.

Ответа не было.

Точно молния осветила факира, и он вспомнил, что накануне утром они с браматмой нашли падиала, лежащим в кустах без сознания; с ужасом подумал он, что страх мог и теперь произвести то же действие на несчастного. Такое объяснение было тем вероятнее, что плита не была поднята, а потому не было возможности предположить, чтобы сторож бежал. Не теряя времени на размышление, Утсара схватился руками за края отверстия и прыгнул вниз.

Падение его на скелеты произвело странный шум среди костей, заставивший его невольно вздрогнуть. В ту же минуту он услышал голоса факиров, шедших вместе с Варуной. Он замер на месте и внимательно прислушался, чтобы знать, какое пространство отделяет его от них, и тут же понял, что у него не хватит времени унести пленника из подземелья; кругом него было так темно, что падиала приходилось искать ощупью, а это отняло бы у него и те немногие минуты, которые были в его распоряжении… Оставалось только бежать, если он хотел ускользнуть от мести тугов. Одним прыжком достиг он отверстия и легко, как акробат, поднялся наверх с помощью рук; еще одно движение, и он вышел бы из колодца, когда в комнате мелькнул свет от фонаря факиров… Секунды через четыре появились и последние. С быстротою мысли опустился Утсара на дно и быстро пополз к одной из стен, где неподвижно притаился и затаил дыхание… В ту же минуту факиры были у входа в Колодец Молчания.

– Ого! – сказал Варуна, увидя зияющее отверстие, – мы закрыли тогда плиту, я в этом уверен… А птица улетела! Тем лучше, неважная участь ждала ее.

Затем он крикнул для успокоения совести:

– Дислад! Дислад! Там ли ты?

Ответа, само собою разумеется, не получилось.

– Ты думаешь, что он действительно убежал? – сказал один из помощников Варуны. – Быть может, он притворяется глухим, потому что ему не так уж приятно следовать за нами.

– Вот наивное рассуждение, мой бедный Крату, – ответил Варуна, – где ты найдешь такую птицу, которая оставалась бы в клетке, когда дверца открыта?..

– Но каким образом мог он поднять изнутри такую тяжелую плиту, если мы вдвоем еле-еле сдвинули ее с места?

– Нет, ты не напрасно носишь свое имя, Крату! – отвечал весело Варуна.

В Индии Крату представляет собою тип дурачка, которому народ приписывает самые невероятные несообразности.

Взрыв хохота встретил слова Варуны, и в комнату вошло еще несколько факиров, которые пришли посмотреть, как будут тащить падиала из колодца.

– Да, Крату, – продолжал Варуна, – неужели же ты не понимаешь, что раз он не мог сам поднять плиты изнутри, то, следовательно, кто-то другой оказал ему эту услугу. Если же этот «кто-то», о умнейший Крату, приходил сюда не для того, чтобы забавляться поднятием тяжелых камней, – то значит он пришел с намерением спасти Дислад-Хамеда… Дело ясно!

Во время этого разговора Утсара, не проронивший ни одного слова, дрожал при мысли, что упрямство Крату может заставить Варуну осмотреть внутренности колодца, – и в таком случае его неминуемо должны были открыть и отвести к древнему из Трех вместе с падиалом, который, по его мнению, находился без сознания здесь же вблизи него.

Но заключение Варуны было так логично и неоспоримо, что Крату перестал протестовать против очевидности, а, главное, – против единодушного мнения своих товарищей.

– Бесполезно тратить здесь время, – продолжал Варуна, – помогите мне положить на место плиты и пойдем отдать отчет.

Не успел еще Утсара обдумать, что может выйти из такого оборота дела, как обе плиты были уже положены на место, одна на другую; шаги факиров, звонко стучавшие по камню, стихли мало-помалу в отдалении, и снова водворилась глубокая тишина, царившая обыкновенно под этими уединенными сводами.

Утсара вскочил на ноги и принялся кричать, как безумный… Напрасный труд! Голос его не слышен был снаружи; все жалобы, все крики поглощались стенами подземелья, устроенного именно с этой целью и названного поэтому Колодцем Молчания.

Факир понял, что он погиб безвозвратно… Никакая человеческая сила не могла поднять изнутри обе гранитные плиты, закрывшие отверстие подземелья. Будь еще положена одна только нижняя, Утсара мог бы взобраться на плечи падиала и с помощью своей геркулесовой силы поднять ее плечом; но давление верхней, большей по величине и толщине, делало невозможной всякую надежду на успех… Вот почему пленник без всякого колебания позвал на помощь, предпочитая опасность, которая явилась бы следствием этого, ужасной смерти от голода, ждавшей его в Колодце Молчания.

Крики его превратились мало-помалу в рев, в котором ничего не было человеческого; и – странная вещь, – несчастному казалось при этом, что кричит не он: вследствие особенного устройства этого мрачного подземелья звуковые волны, ударяясь во все стороны полукруглого свода, возвращались обратно к центру, где находился Утсара, и оглушали его, точно звуки трубы, раздающиеся прямо над его ухом.

Факир подумал сначала, что падиал пришел в себя и кричит вместе с ним; но когда, выбившись из сил, он замолчал, то понял, что один он только зовет на помощь, которая не является и не явится никогда. Сколько криков уже заглушали эти мрачные стены!

Утсара поддался в первую минуту весьма понятному чувству страха, над которым скоро взяла верх его закаленная натура. К нему снова вернулось обычное хладнокровие, не покидавшее его ни при каких обстоятельствах.

– Невозможно, чтобы падиала не было здесь, – сказал он себе, – ведь я поднял вторую плиту, закрывшую отверстие. Надо только отыскать его и привести в чувство от обморока, который, по-моему, длится слишком долго… А там увидим.

Предвидя возможность борьбы с кем-нибудь, Утсара, как помнят читатели, снял с себя всю одежду. Теперь он пожалел об этом; страстный курильщик, как все индусы, он мог бы зажечь огонь… Он решил воспользоваться единственным средством, которое ему оставалось, – и придерживаясь стены, приступил к обходу своей тюрьмы… Под ногами его трещали и стучали друг о друга кости скелетов, катились со всех сторон черепа и, заставляя его спотыкаться, напоминали ему каждую минуту, что ни один из тех, кто вошел сюда, не вышел живым. Тошнотворный запах, который душил его, еще более увеличивал непреодолимое отвращение, какое все индусы питают к останкам мертвых… Напрасно, однако, факир осматривал подземелье, – он ничего не нашел! Он начал тот же осмотр второй раз, затем третий, но по-прежнему без всяких результатов.