Текст книги "Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи"

Автор книги: Луи Фредерик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

отсутствие специальных помещений для мусора и отходов;

ненадежное строительство мастерских и использование паровых котлов, несоответствующее их предназначению;

несоблюдение правил безопасности при работе с машинами, кранами, грузовыми лифтами и т. д.;

недостаточные меры предосторожности на случай возникновения пожара;

плохое освещение во время ночной работы.

Что и говорить о заводах по выпуску вооружения, литейных цехах, шахтах? Неудивительно, что количество происшествий, повлекших за собой телесные увечья, было таким высоким; рабочие, получившие травму на работе, не могли даже рассчитывать на возмещение убытков… Мало кто из рабочих, пробыв несколько лет на заводе, не получал тяжелое заболевание. Самым частым из них был туберкулез. Почти так же часто встречались различные болезни легочной системы, кожные заболевания.

Атташе министра сельского хозяйства и торговли, Сайто Касиро, в одном из своих произведений описывал нечеловеческие условия работы на одном из заводов: «Была середина лета, когда я посетил прядильную фабрику. Женщин, работающих на ней, с ног до головы покрывала сыпь, а девочки, которым не исполнилось и двенадцати, просто истекали потом и были изнурены 44-градусной жарой. С нас также пот лил рекой, и нам ничего не оставалось сделать, как пройти в мастерские… Женщины работали там, раздевшись по пояс…» К этим свидетельствам присоединяется возмущение западных путешественников, приведенных в ужас условиями, в которых работали японцы на заводах. «Гнусный феодализм, – писал Виктор Берар, – создает из мастерских, где работают шестилетние дети, молоденькие девушки и женщины, настоящую каторгу, камеру пыток, единственная цель которой – обогащение нескольких «новых даймё», банкиров и капиталистов и противостояние европейской экономике. В этой азиатской стране железный закон отрастил когти и зубы; нигде больше хрупкие тела детей и женщин не терзают, не четвертуют и не рвут с подобной жестокостью и спокойствием под молотом и наковальней механизации и при согласии властей, как это делается в Японии».

Условия работы были еще более тяжелыми на севере страны, где процветали рыбный промысел и другие некоторые отрасли промышленности. В японском фильме «Адские корабли», поставленном по роману «Кани Кёсэн» Кобаяси Такидзи, точно воссоздаются ужасные условия, в которых жили и работали рыбаки и те, кто трудился на рыбных заводах в конце этой «эпохи просвещения». Те, кто работал там, обычно называли свои мастерские «адскими комнатами» или «камерами заключения».

Женщины на заводах и особенно на текстильных фабриках страдали, помимо всего прочего, из-за вечного опасения лишиться места. Часто, когда в их услугах на заводе переставали нуждаться, их просто увольняли без какого бы то ни было пособия по безработице. Тогда им приходилось возвращаться в свои деревни. Большинство из них нанимались сезонными рабочими либо потому, что искали временное место для того, чтобы справиться с трудностями деревенской жизни, либо потому, что заводы не могли держать рабочих целый год. И поскольку все они были крепко связаны родственными узами с семьей, им было очень трудно привыкнуть к городу, где жизнь была совсем иной. Во время безработицы они не решались сами искать место, не зная никого, кто мог бы им помочь, а то, что они были женщинами, и связанные с этим обстоятельством нормы приличия не позволяли им навязывать свои услуги. Редкие минуты отдыха на заводе они проводили в собрании таких же крестьянок и говорили только о деревне.

Заводы часто посылали в деревни своих представителей, чтобы те набирали там женщин для работы. Их завлекали сладкими обещаниями, по большей части ложными. Сайто Касиро пытался разоблачить этих мошенников: «Пожилая женщина с хлопковой фабрики Канэгафути в Токио рассказывает, что человек, нанятый руководством завода, обещал ей нетрудную работу, приличную зарплату, возможность увидеть весь Токио, посещение театров, концертных залов – всего, что она захочет увидеть, и даже питание в приличных ресторанах. Как большинство крестьян, никогда не уезжавших дальше деревни, она согласилась идти работать на завод уже из единственного желания увидеть все чудеса большого города. И вот она уезжает. На следующий день представитель от завода, с которым она отправилась в дорогу, предложил ей тарелку овощей и риса на обед и ужин. Все расходы были записаны на ее счет, так же как и последующие траты. Когда она приехала в Токио, ее водили по всему городу и в ресторан, но расходы опять были записаны на ее счет. Когда с деньгами у нее стало туго, из ее зарплаты стали высчитывать определенные суммы. Но работа была тяжелой, а зарплата маленькой: двадцать пять сэн в сутки. Женщина не могла больше выносить такой несправедливости и однажды вечером ушла с завода под предлогом того, что ей нужно подышать воздухом. Она оказалась далеко не единственной жертвой мошенников: такое происходит на каждой фабрике сплошь и рядом».

Иногда подобные истории случались и с мужчинами-рабочими, которые за пределами завода никого не знали и, не осмеливаясь окунуться в пульсирующую жизнь города (впрочем, на это у них не хватило бы средств), вступали в землячества. За неимением профессионального образования они не могли самоорганизоваться и соглашались работать на самых бесчеловечных условиях, навязываемых хозяином. Их душевное одиночество было тяжелее невзгод материальной жизни.

На заводах было больше девушек, приезжавших из прибрежных рыбацких деревень, чем уроженок сельскохозяйственных регионов, в которых деятельность была лучше распределена в течение всего года. Зимой деревенские девушки предпочитали наниматься прислугой в богатые городские дома, так как все больше распространялось убеждение, что такой опыт необходим, чтобы легче и быстрее найти мужа.

Жизнь в общине в ночлежных домах, предоставленных компаниями, зачастую была крайне неудобной. Три четверти девушек, работавших на заводе, были деревенскими жительницами и не могли позволить себе жить в городе, поэтому им приходилось жить коммунами, что их нимало не смущало, поскольку к этому они привыкли в деревне. Наряду с ночлежными домами существовали своего рода общие пансионы, где в одной комнате теснились и мужчины, и женщины. Со всех них не спускали глаз люди, специально приставленные руководством завода. Они вели себя совершенно по-хозяйски, руководили раздачей пищи и под высокие проценты могли ссужать деньги тем рабочим, которые испытывали в них крайнюю нужду. Жизнь в таких пансионах была немногим более сносной, чем в ночлежных домах, предоставляемых заводом. Но, с другой стороны, еда там стоила дороже, хотя кормили так же плохо.

Спальные помещения на заводах обносили высокими стенами, чтобы рабочие не могли сбежать. Их строили либо за оградой, либо соединяли проходами с мастерской, причем входы и выходы строго охранялись. Когда предоставлялась возможность, рабочие предпочитали размещаться вне завода в «общих пансионах», хотя условия там были невыносимыми. В книге «Ёко Айси» (История о женщинах-рабочих) писатель Хосои Вакиро рассказывает о таких «пансионах»: «В худшем случае девушки спали на деревянном полу, прикрытом соломенной циновкой. Шкафов для одежды не было, так что она часто была очень грязной».

Спальни для женщин ночью запирались на ключ. Впрочем, съемщики при хорошем поведении имели право после работы уйти на прогулку на пару часов, но на это нужно было получить разрешение. Часто в одной комнате собиралось множество человек, которым приходилось делить одну циновку и несколько тонких покрывал. Сибусава Кандзо пишет: «Столовыми на заводе заведовала либо компания, либо трактирщики «со стороны». Меню было чрезвычайно скудным. На крупных заводах рабочим приходилось покупать карточки. Еда обходилась в шесть – восемь сэн ежедневно, из которых доля завода составляла около двух сэн. Самым частым блюдом был рис низшего качества, к нему – несколько вареных овощей и соевый суп. Один-два раза в месяц на рабочих снисходила щедрость компании в виде кусочка вяленой или свежей рыбы».

Хотя большинство японцев непритязательны в еде, на заводах они едва не умирали от голода. Многим рабочим приходилось дополнительно покупать продукты (если была такая возможность), чтобы хоть как-то разнообразить свое питание.

Семейные рабочие, у которых не было возможности купить квартиру в городе, довольствовались тем, что снимали комнату в домах, построенных компанией или владельцем земли специально для этих целей. Все у того же Сибусавы Кандзо мы читаем об одном из таких кварталов: «Третий номер, где живут рабочие со спичечного завода, – настоящие трущобы, но зато широко известные в своем роде. В каждом здании около десяти квартир площадью два на четыре метра. Пол покрыт тремя татами.Семьи, ютящиеся здесь, пользуются маленькими жаровнями на древесном угле. Кроме того, у них есть горшок, чтобы готовить рис, чан для воды и несколько пиал для риса. Циновки сдаются по два сэн в день, поэтому семья из пяти-шести человек спит только на двух циновках. Сама квартира стоит около десяти йен в месяц, то есть восемь-девять сэн в день. Здешние жители готовят рис, смешивая его с ячменем. Стоит это удовольствие двенадцать сэн за четыре литра».

Рабочие-специалисты получали смехотворно маленькую зарплату. В большинстве случаев взрослый и женатый рабочий, содержавший родителей и двух детей, получал в месяц около двадцати йен. На эти двадцать йен две уходили на плату за жилье, восемь – на покупку риса, две с половиной – на древесный уголь, три – на овощи и рыбу. На жалкие остатки заработка покупались сакэ, табак, сахар, керосин для лампы, мыло, газеты… Редко кто мог позволить себе потратить несколько сэн помимо основных расходов. Часто рабочим приходилось занимать деньги у хозяина или домовладельца. Такая ситуация наблюдалась почти везде.

Проблемой становилась даже покупка дзори(сандалии из соломы) или гэта(деревянные сандалии). Поэтому в семье рабочего трудились все: дети, если им было больше семи лет, жена. Иногда они даже работали на одном заводе, но в разных мастерских. Такой ценой семья выживала. Рабочие, которых подобная жизнь не устраивала и которые требовали повышения зарплаты, часто предпринимали попытки объединиться, иногда с помощью государственных деятелей. Двое из их числа, Сиро Цунэтаро и Савада Нанноскэ, изучавшие в Соединенных Штатах работу профсоюзов, по возвращении в Японию основали в 1897 году Общество друзей трудящихся (Сокко Гиюкай), которое выпустило манифест, направленный против капиталистов и требовавший устранения экономического неравенства. Общество призывало создавать по всей стране профсоюзы рабочих. Первый из них, Родокумиай Кисэйкай, появился спустя два года и включал пять тысяч семьсот членов. Позднее к движению присоединились профсоюз металлургов (1897), Общество работников железной дороги (1898), Общество печатников (1899). Другой крупный профсоюз, Дайнихон Ро-докёкай (Общество трудящихся великой Японии), был учрежден в 1900 году Ои Кентаро. Но правительство отреагировало незамедлительно и в 1900 году запретило рабочим объединяться в профсоюзы, что привело к распаду Родокумиай Кисэйкай в начале 1901 года. Положение о проведении реформы на заводах, призванное существенно улучшить условия работы, предусматривало, помимо всего прочего, запрещение детского труда и введение обязательного выходного в воскресенье. Оно было принято только в 19Ю году и вошло в силу в 1916 году.

Сопротивление государства справедливым требованиям рабочих иногда приводило последних в отчаяние, и они не видели иного способа улучшить условия своего существования, кроме как пойти на открытый бунт. Бунт подобного рода начинался обычно на шахтах, где условия работы были поистине невыносимыми. В 1900 году забастовку начали судостроители в Нагасаки, железнодорожные рабочие, в 1905 году – девятьсот женщин с ткацких фабрик в Куранаги. Все они требовали одного: повышения зарплаты и девятичасового рабочего дня. В 1907 году рабочие медных рудников Асио и Бэсси и угольных шахт Хоккайдо примкнули к вооруженному восстанию, что вынудило государство применить войска для наведения порядка. После ужасной забастовки рабочих Асио еженедельник «Майнити симбун» писал: «Забастовки, целью которых является повышение зарплаты, стали нормальным явлением. Их участники прибегают к насилию, чтобы достичь своих целей: они вооружаются, они бросают бомбы. Может, правительство поймет наконец, что истинная причина всех этих волнений кроется не в агитациях социалистов, а в невыносимых условиях работы? Люди раздавлены растущей дороговизной жизни, но зарплата, которую они получают, смехотворна. Суть проблемы коренится в сложившейся экономической ситуации».

Тем не менее эту ситуацию не спешили менять. Только после массового восстания рабочих в 1910 году под предводительством анархиста Котоку Сюсуйя, который задумал государственный переворот, правительство решило выполнить требования, выдвинутые еще в 1899 году Родокумиай Кисэйкай. Но до реформ, как и до принятия трудового законодательства, было еще далеко, и жизнь большинства рабочих так и не улучшилась.

Большинство гравюр, укиёэи иллюстраций той эпохи, отражающих жизнь мужчин и женщин, работающих на государственных и на других заводах Японии, дают совершенно неверное представление об истинных условиях работы. Это были картинки, призванные формировать у иностранцев «правильное» представление о «современной Японии». Что ж, эта цель была достигнута, и западные путешественники нечасто направлялись в Японию, чтобы посетить ее заводы и соседние с ними трущобы. Правда, в то время рабочие вообще не имели возможности путешествовать, и жизнь европейских или американских рабочих мало чем не отличалась от жизни их японских собратьев.

МАТЕРИАЛЬНАЯ СТОРОНА ЖИЗНИ

Одежда

До эпохи Мэйдзи японцы не были свободны в выборе одежды или ткани, из которой она шилась. Только богатые люди из числа придворной аристократии или лица принадлежащие к военному сословию, могли носить одежду из шелка или тонкого хлопка, которую шили для них простолюдины. Последним же было дано право выбирать только между домотканым полотном из хлопка или конопли, которое изготавливали женщины. Они могли носить одежду из шелка-сырца лишь в особых случаях, например на свадьбе, когда отправлялись в храм или на похороны. Но эту ткань еще надо было достать, ведь она почти полностью уходила на нужды высших классов.

В северных регионах страны, где хлопок не рос (к тому же его завезли в Японию только в XIV веке), крестьянам приходилось изготавливать ткань из конопли или из волокон глицинии (tilia japonica),которая в диком виде росла в лесах В дело шли и другие растительные материалы, такие как ивовая кора или рисовая клейковина. Все ткани, включая шелк, окрашивали с помощью природных красителей, которые в каждом регионе были свои. Чаще всего использовался индиго (аи).

Коноплю выращивали с давних времен, эта культура распространилась по всей стране с начала IX века. Даже после того как в Японии появился хлопок, коноплю продолжали культивировать в течение всей эпохи Мэйдзи, и ее популярности не помешало даже появление новых видов тканей. Более того, потребность в этом материале возросла из-за его прочности и долгой носки. Ежегодный урожай конопли составлял около десяти тысяч тонн. Ее использовали не только для изготовления ткани, но и для плетения веревок, бечевы, рыболовных сетей, снасти для кораблей. Спрос на снасти возрастал с увеличением роли рыболовного промысла и судоходства, и это компенсировало некоторое недовольство населения грубой тканью. Кроме того, изготовление ткани из конопли было гораздо более трудоемким, чем изготовление хлопковой ткани, что было принципиально важно для молодых жителей деревни, которые в основном и занимались этой работой во время вечерних собраний своих обществ. Одежда из конопли, которую все еще предпочитали рабочие и крестьяне, становилась все более дорогой по сравнению с изделиями из хлопка, особенно после 1890 года, когда цены на привозные ткани из хлопка упали в два раза по сравнению с тканями, изготовленными в самой Японии.

На севере Японии, где не выращивали хлопок, волокно привозили из Осаки или из южных регионов страны, пряли и ткали его, получая ткань, из которой затем изготовлялась одежда. В начале Реставрации Япония импортировала почти столько же хлопка, сколько производила. Благодаря появлению многочисленных прядильных фабрик цены на ткани вскоре стали приемлемыми для большинства крестьян. Хлопок-сырец импортировали из Китая, затем, начиная с 1893 года, – из Индии, Египта и Соединенных Штатов. Импортный хлопок стоил дешевле японского, и вскоре производство японского хлопка уменьшилось. В 1897 году площадь хлопковых полей равнялась половине площади, занимаемой этой культурой в 1883 году. В то же время ткани из хлопка, изготовленные вручную, были более прочными, чем те, которые люди покупали уже готовыми. Многие крестьянки из соображений экономии изготовляли сами как ткань, так и одежду для семьи. Но хотя в большинстве случаев крестьяне продолжали ежедневно носить одежду из хлопка, местные кустарные прядильные фабрики были заменены предприятиями по разведению шелковичных червей, и шелководство оказывалось весьма рентабельным. Отныне крестьяне могли сами пользоваться изготовленным шелком, из которого они стали шить праздничную одежду. Спрос на шелк был очень велик, и в Японии стали возникать все новые прядильные фабрики, большая часть продукции которых уходила за границу. Как следствие этого, обширные земли, на которых раньше произрастали различные культуры, теперь были засажены шелковицей, листьями которой питался шелкопряд.

Синтетические ткани, такие как искусственный шелк, появились в Японии только к 1890 году и первоначально предназначались для изготовления лент и веревок. Только после 1905 года из них стали делать некоторые детали одежды, например пояса ( оби) для кимоно. Некоторые дешевые ткани экспортировались в Китай и Корею. Шерсть в Японии не знали до XV века, и она никогда не была особо распространена из-за того, что ее сложно было достать, ведь в стране не разводили ни овец, ни коз. Но возраставшая потребность одевать солдат в униформу (особенно это касалось шинелей) привела к тому, что шерстяные ткани, особенно драп и фетр, стали довольно популярны.

Способы ткачества были все еще архаичными и в начале эпохи Мэйдзи преимущественно кустарными. Но очень скоро японцы научились изготовлять ткани по западной технологии, и в 1871 году в стране появились фланель, коленкор и муслин, а около 1873 года – жаккардовая ткань и батан. Многие текстильные фабрики охотно взяли на вооружение новые приемы ткачества и технические новинки, позволявшие разнообразить продукцию и улучшить ее качество. Мало-помалу ремесленники-одиночки исчезли, хотя некоторые крестьяне все еще пытались самостоятельно изготовлять ткани. Но к концу века большинство японцев считали более практичным использовать готовую продукцию, а индивидуальное ткачество считалось чем-то вроде роскоши, и ему посвящали время только те ремесленники, которые не желали отказываться от традиционных местных тканей и которые имели устоявшуюся клиентуру.

Окрашивание тканей, которое производилось самими крестьянами или ремесленниками-специалистами с помощью растительных красителей, также подверглось индустриализации и стало применяться на заводах. Химические красители мало-помалу заменяли растительные (по-прежнему распространенным оставался индиго), особенно после 1890 года, когда в самой Японии стали выпускать необходимые для этого химикаты.

Огромное количество хлопчатобумажной ткани, импортировавшееся в страну по низкой цене, хотя и вызвало определенный кризис в японской текстильной промышленности, но зато позволило каждому одеваться сообразно со своими предпочтениями и средствами, привело к изменениям в традиционной японской одежде, принятию западного стиля и западной одежды.

Дольше всего сопротивлялась европеизации женская одежда. Кимоно, очень идущее японкам, считалось для них идеальным нарядом. Изменилась только ткань, из которой оно шилось, способ драпировки и закрепления. Раньше традиция требовала, чтобы обизавязывался спереди. Этот оби,обычно изготовленный из вышитой ткани, был относительно тонким, и элегантность ему придавало то, каким образом он был завязан и насколько длинными оставались свободные концы. Точно неизвестно, из-за чего возник обычай завязывать обина спине, возможно, это было подражанием представительницам высших классов, возможно, огромный бант оби,завязанный на животе, мешал женщинам работать. Похоже, что этот обычай пришел из деревни, где женщинам приходилось часто нагибаться, а бант впереди им мешал. К концу описываемого периода почти все женщины завязывали обиновым способом. Этот обине был еще ни таким большим, ни таким жестким, каким его обычно представляют. Возможно, материя стала жесткой для того, чтобы также имитировать моду высших классов. Бант обиможно было завязывать так, как того хотела его обладательница, или в зависимости от обычая региона.

Традиционное кимоно было очень длинным и волочилось по земле, что указывало на то, что женщина, носившая его, была либо аристократкой, либо гейшей. Женщины из народа носили кимоно длиной примерно до лодыжек. Именно эта длина стала наиболее предпочтительной, потому что на такое кимоно уходило меньше ткани и потому, что оно было более практичным в повседневной жизни. Мода закрепила способ, которым кимоно оборачивали вокруг тела, и ткань, из которой оно шилось. Украшения стали более заметными, а цвета – более яркими и подбирались в соответствии со временем года и возрастом женщины. С появлением новых причесок мода оставлять шею открытой постепенно исчезла, за исключением тех случаев, когда кимоно такого фасона надевалось на праздники или на свадьбу. Но гейшии майко(ученицы гейш) продолжали одеваться на прежний манер. Подобным образом ушла в прошлое мода надевать одновременно несколько кимоно разных цветов, как это делалось раньше в богатых семьях, и нижние кимоно ( асэтори), закрепленные пояском ( сита-дзимэ), стали более легкими и простыми. Обычай носить под кимоно широкие штаны красного, белого или зеленого цветов возник довольно поздно, только к 1890 году, и был подхвачен преимущественно горожанками.

В деревнях изменения в повседневной одежде были незначительными, и крестьяне до наших дней носят традиционные костюмы, удобные для работы в поле. Праздничное кимоно, в котором городские модницы щеголяли каждый день, крестьянки надевали редко. Они чаще ходили в халате с широкими рукавами, которые были подхвачены шнурком, тацуки, перетянутым крест-накрест на спине. Спереди халат запахивался на манер кимоно и заправлялся в широкие панталоны ( сарубакама), прикрывающие лодыжки. [3]3
  Необходимо отметить, что в Японии кимоно называют любую одежду, в то время как одежда иностранцев носит название ёфуку.Чтобы избежать путаницы, мы сохранили здесь европейское понимание кимоно как женского платья, закрепленного на теле с помощью пояса ( оби).


[Закрыть]Одежда деревенских жительниц менялась в зависимости от местности, и единственным нововведением в эпоху Мэйдзи стали узкие рукава халата, так что больше не требовалось подхватывать их лентой. Эти рукава часто переходили в подобие перчаток, прикрывающих тыльную сторону руки. Даже в наши дни можно увидеть этот традиционный рабочий костюм на горожанках или крестьянках. Фартук, как часть одежды, вскоре прочно вошел в обиход, так как помогал сохранять платье в чистоте. На заводах, в школах традиционная женская одежда оказалась не слишком удобной, и были разработаны разные виды униформы, немного напоминающей европейскую, покрой которой менялся в зависимости от заведения. Студентки и учительницы начальных школ первыми стали носить нечто наподобие униформы, многие из них находили практичным и удобным надевать мужские штаны, хакама,поверх легкого кимоно. Это вскоре стало отличительным костюмом работающих женщин в городах и деревнях и повсеместно распространилось в стране с 1880 года. В 1900 году появился новый вид хакама,шившийся специально для женщин. Штанины были такими широкими, что напоминали современную юбку-брюки. Новинка пришлась по душе жительницам городов и деревень, которые носили теперь хакамана учебу и на работу. Но этот стиль женской одежды был только чем-то вроде рабочей формы, и женщины, особенно в период отпусков, с удовольствием возвращались к своему традиционному кимоно, которое, как они считали, шло им больше.

Пальто представляло собой род длинной куртки ( хаори) с длинными рукавами, плотно обхватывающими запястья, и очень пышной сзади, чтобы скрывать пояс оби.Первоначально это пальто предназначалось для защиты от холода и непогоды, а позднее стало лишь дополнением к костюму. Сначала его шили из крепа темных тонов, но потом постепенно материя становилась все более яркой, а само пальто – все более элегантным. Впрочем эти изменения были заметны только в Токио и других крупных городах в гардеробе женщин из высшего общества. Простолюдинки продолжали носить хаорииз грубой ткани, да и остальная их одежда имела скорее практический, нежели элегантный характер. В деревнях, особенно на севере Японии, где зимы были свирепыми, а снегопады обильными, крестьяне, как и их предки, носили особую накидку из рисовой соломы ( мино), которая надежно защищала их от снега и холода. Кроме того, из рисовой соломы делались и сапоги. К концу эпохи Мэйдзи эти накидки сменились чем-то вроде шерстяных шинелей, похожих на армейские.

Сам император в 1887 году опубликовал в женском журнале «Тоя симбун» статью, в которой выражал свое мнение о женской одежде. Он желал бы изменить ее на современный западный лад, хотя и рекомендовал использовать ткани, изготовленные в Японии. Эта статья была воспринята женщинами как прямое указание к действию, ведь приказы, исходящие от императора, не могли не выполняться. Так что женщины вскоре отказались от своего традиционного костюма, заменив его современным. По крайней мере так поступили богатые горожанки. Впрочем, дело не дошло до введения в обиход европейских платьев, так как они были довольно неудобными и не годились для работы. Но многие хорошо образованные японки перешли на более простую одежду и даже одевали дочерей на западный манер. Сама императрица, а вместе с ней и жены государственных деятелей появлялись на балах и официальных приемах в платьях, сшитых по последней парижской или лондонской моде. В 1886 году во время празднования дня рождения императора в Рокумэй-кан,ресторане, построенном на европейский манер, все приглашенные женщины, не только члены императорской семьи, щеголяли в платьях с кринолином и воланами.

Эти наряды стоили дорого, и шить их было трудно, поэтому обыкновенные люди не могли позволить себе такую роскошь. Женщины из народа по-прежнему носили привычные для них кимоно, но, в подражание высшим классам, переиначивали наряд, отдавая предпочтение хакама,комбинируя его с легким кимоно или с длинной блузкой с узкими рукавами.

Появление в Японии новых видов одежды во многом связано с распространением швейных машин, привезенных из Соединенных Штатов примерно в 1860 году. Они стали очень популярны к 1880 году благодаря женам резидентов, которые давали уроки швейного мастерства японкам. Вскоре появились школы шитья и кройки, и местные жительницы научились шить не только женскую одежду, но и европейские костюмы для своих мужей. Благодаря советам, содержавшимся в женских журналах, японки, принадлежавшие к среднему классу, научились современной технике шитья, мастерски владели иголкой и вязальным крючком. Так что те из них, кто не имел возможности заказывать наряды из Европы и Америки, теперь могли шить их для себя сами. В 1886 году «Магазин одежды Сирокия», находящийся в Токио, дал объявления в газетах о том, что отныне он будет пользоваться услугами англичанки мисс Вон Кертис и еще двух иностранок, шьющих в европейском стиле всю женскую одежду, вплоть до нижнего белья. В следующем году «Магазин одежды Мицуи» (позднее ставший крупным магазином «Мицукоси») нанял французского портного.

Умение работать спицами, вязальным крючком и иглой для вышивания, мало известное в Японии до начала эпохи Мэйдзи, было до поры до времени распространено только в узком кругу специалистов и только с 1886 года, когда государство наладило импорт австралийской шерсти, вязание стало привлекать больше народа. Этому в значительной степени способствовали христианские организации, старавшиеся заинтересовать деревенских женщин шитьем, вязанием и пр. Многие женщины с положением в обществе создавали что-то вроде клуба, где на досуге обучали своих соотечественниц основам рукоделия. В городах и деревнях сохранялся обычай изготавливать одежду на японский манер, и каждая женщина с детства умела обшивать всю семью. Фасон же одежды практически не изменился.

Дети носили те же вещи, что и взрослые, только цвета их были более яркими. Праздничное кимоно девушек отличалось от женского тем, что имело очень длинные рукава (нагасодэ).К детской одежде прикрепляли небольшую металлическую табличку (майго-фуда),на одной стороне которой был выгравированы год рождения ребенка или изображение животного, соответствующее этому году, а на другой – имя и адрес. Это делалось на тот случай, если ребенок вдруг потеряется в толпе.

Обычай требовал, чтобы японки не носили никаких украшений. Кольца, серьги, браслеты были им неизвестны, так что европейские женщины, носившие все эти вещи, вызывали у них большое удивление. Японки обходились только длинными шпильками для волос, часто очень тонкой работы, сделанными из драгоценного металла, черепахового панциря или слоновой кости, и небольшими брошками, украшенными лентой, напоминающей оби.

Что касается мужской европейской одежды, то сначала на нее перешли военнослужащие спустя два года после Реставрации. В это время европейские брюки и куртка в сочетании с хаорииз грубой материи составляли униформу всех военнослужащих морских и наземных войск Некоторые аристократы из императорского дворца в Киото осмелились даже, выбрав подходящий момент, облачиться в костюмы, привезенные из Европы. Но одеждой всех государственных деятелей их сделал сам император Муцухито в 1872 году. Сначала те, кто не мог достать новую одежду (немногие японские портные умели ее шить), носили ту, к которой они привыкли. Прошло немного времени, и люди, занимающие более или менее официальную должность, не важно, в верхнем или в нижнем эшелоне власти, ввели в обиход нечто вроде униформы, немного напоминающей военную. В 1871 году у полицейских и почтальонов появилась своя форма, а затем и у железнодорожных рабочих, занятых строительством первой ветки Токио – Йокогама (1872). Эта униформа, состоящая из сюртука с целым рядом позолоченных пуговиц и воротником, как на кителе, и из брюк, была украшена знаками, сообщающими о профессии и ранге ее владельца. Эполеты носили люди, занимавшие самые высокие должности. Популярность униформы была так велика, что на нее перешли даже торговцы. Вскоре люди, принадлежавшие к одной группе, могли легко ориентироваться в среде «своих», что давало им ощущение принадлежности к определенному обществу. Правительство, руководящее этим процессом, выпустило несколько декретов, касающихся того, что должны были носить в повседневной жизни и по праздникам государственные деятели, придворная аристократия и даже священнослужители синтоизма. В 1877 году одежда для проведения церемоний состояла из черного кимоно, хакамаи хаориодного цвета, украшенного мон(знаками отличия), обязательными для знати и простых чиновников. Этот костюм до сих пор остается нарядом для церемоний, который носят только в дни приемов, религиозных или семейных праздников, имеющих важное значение, или же в который облачаются люди, имеющие дело с искусством. Повседневная мужская одежда состояла из куртки ( хаори) и брюк наподобие европейских. Даже крестьяне, которые обычно крепко держались за традиции, переняли этот костюм, не столько, правда, из соображений элегантности, сколько потому, что в нем было работать удобнее, чем в обычном кимоно. Высокопоставленные чиновники и военнослужащие высшего ранга предпочитали пышно украшенные униформы и треуголки с перьями. После 1876 года, когда ношение сабель было запрещено, даже наиболее ярые приверженцы традиционных кимоно и хакамаперешли на европейский костюм, поскольку считали, что кимоно хорошо смотрится только с саблей и оби.