Текст книги "Африка"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

При звуке выстрела детеныш бросился к матери, крепко-накрепко обнял и спрятался у нее на груди. С криками торжества охотники бросились на малыша, но тот быстро пришел в себя и, бросившись к дереву, с немыслимой ловкостью вскарабкался на верхушку и принялся дико рычать.

За поимку живого зверя можно было рассчитывать на щедрую награду… Мои люди ломали голову, как его достать: стрелять не хотелось, но иначе он мог их покусать. Наконец охотники решили срубить дерево и, пока маленькое чудовище потеряет ориентировку, набросить ему на голову накидку. Так и сделали. Все же горилленок сильно укусил одного из охотников в руку, а другого в ляжку.

Звереныш был еще совсем мал и ростом, и годами, но очень силен, и ярость ничем нельзя было укротить. Он непрестанно брыкался, так что невозможно было его взять с собой. В конце концов детенышу надели на шею рогатку: так он не мог убежать и держался на некотором расстоянии. В таком виде его и привели.

Вся деревня всполошилась. Звереныша вытащили из пироги – он рычал, стонал и свирепо озирался. Весь вид маленького пленника говорил, что поймай он кого из нас, тому не поздоровится!»

Дю Шайю хотел приручить малыша и сделал ему большую клетку – но ничто не сломило обезьяньей натуры, даже голод! Вскоре детеныш умер от истощения и конечно же от тоски по невозвратно утраченному родному лесу…

Животного похоронили по всем правилам погребального искусства. После этого дю Шайю решил поохотиться на гиппопотамов. Дело было нетрудное – мы уже говорили, что в тех местах толстокожие водились во множестве.

Поздно вечером путешественник вместе с одним из охотников по имени Ингола отправился на реку. Они ожидали несколько часов. Все это время гиппопотамы где-то ворочались в реке, храпели, плескались… Наконец, к радости охотника, один из них вышел на берег и принялся мирно щипать травку.

Дю Шайю и Ингола выстрелили одновременно, и смертельно раненный зверь рухнул наземь.

Этот успех привел в восторг всю деревню – в ней не хватало мяса, и каждый теперь предвкушал чудовищное пиршество. Мясо бегемота вкусом напоминает говядину; волокна грубее, зато нет жира. Это очень здоровая и вкусная пища – любимая еда негров.

Гиппопотамы водятся в большинстве африканских рек. Неуклюжее тяжелое животное замечательно прежде всего огромной головой и несоразмерно короткими ногами. Самец гораздо больше самки; в расцвете сил толщиной он бывает равен слону. Самые толстые бегемоты на ходу волочатся брюхом по траве.

Короткие толстые ноги бегемота приспособлены к тому, чтобы ходить в тростниках по речному илу и ловко плавать в воде. По грязи эти животные ходят довольно быстро, так как ноги заканчиваются четырьмя толстыми короткими растопыренными пальцами.

Прочная и шершавая шкура взрослого гиппопотама имеет в толщину от дюйма до полутора. Обычная пуля пробивает шкуру лишь в нескольких местах, где потоньше, – за ушами, около глаз. Ее цвет грязно-желтый, на брюхе розоватый.

В реках гиппопотамы предпочитают днем лежать в местах со слабым течением – вот почему они так любят большие озера Центральной Африки. Любят они и соседние луга; по ночам уходят пастись довольно далеко от берега – лакомятся гвинейской травой. И еще одно их замечательное свойство: они всегда идут назад той же дорогой, какой пришли, по ней же идут на следующий день – и так постоянно.

В течение второй половины 1857 года дю Шайю неутомимо странствовал, объехав страну комми и окрестности Бигано – резиденции друга его царя Рампано. За все это время с ним случилась лишь одна неприятность – довольно сильная дизентерия, вскоре, впрочем, побежденная могучим организмом путешественника. Он рыскал по округе в поисках новых этнографических материалов и любопытных предметов для коллекции по естественной истории – коллекции воистину замечательной. Между прочим, он не без риска для себя поймал пару больших шимпанзе и препарировал их так искусно, что из путешествия привез домой неповрежденные чучела.

В феврале 1858 года дю Шайю отправился вверх по Фернандо-Вас, чтобы исполнить давнюю мечту – посетить царя Кенгесу, правившего в Гумби в верховьях реки.

При встрече путешественнику устроили триумф – оглушительно звучали приветственные клики и выстрелы. Все жители бросились к берегу навстречу дю Шайю и с великой пышностью отвели гостя к месту, назначенному для официального приема.

«Царь Кенгеса, – пишет дю Шайю, – тотчас, сияя, явился пожать мне руку. Это был пожилой, поседевший, высокий худощавый человек. Суровые манеры обличали в нем смелость и волю – и царь действительно обладал ими. Он тотчас объяснил мне, что не надел праздничных одежд из-за траура по брату, умершему два года тому назад.

В ответ на приветствие Кенгесы я подозвал его маленького сына, которого царь посылал в качестве заложника. Царь подошел ко мне, и я сказал так, чтобы все слышали:

– Ты прислал ко мне сына как поруку в моей безопасности. Я ничего не боюсь. Я люблю тебя и на тебя полагаюсь. Я уверен, что ты сотворишь благо мне и спутникам моим. Я возвращаю тебе дитя – и без него я не сомневаюсь в нашей дружбе.

Затем я напомнил царю, что он обещал мне дозволить и даже помочь посетить внутренние области его государства. Он подтвердил обещание, подарил мне великолепный дом с большой верандой и, обернувшись к подданным, объявил:

– Перед вами мой белый друг! Он приехал ко мне издалека; я посылал за ним, чтобы пригласить к себе. И вот он здесь. Не делайте никакого зла тем, кто сопровождает его, не говоря о самом госте. Угождайте им, приносите еду. Паче же всего – не воруйте у них. Горе вам, если вас уличат в этом, – всех продам в рабство».

На том аудиенция окончилась. После столь гостеприимной встречи дю Шайю волен был передвигаться куда угодно, и благосклонность царя с первого дня осталась неизменной.

Путешественник прожил в Гумби до 13 августа 1858 года, воротился в Габон, а 10 октября приехал назад в Гумби и стал подбирать людей, чтобы отправиться в поход на восток от деревни. В это-то время ему довелось присутствовать при сцене жуткого колдовства.

Умер некий достойный человек по имени М’Помо. Как водится, смерть приписали волшебству злого колдуна. Немедленно из соседней страны вызвали знаменитого чародея, два дня и две ночи справлявшего самые непристойные церемонии.

На третий день все умы возбудились до крайности. Тогда чародей всех созвал на площадь для решительного испытания.

«Все мужчины и юноши, – передает дю Шайю, – были с оружием: кто с копьем, кто с тесаком, кто с ружьем или топором – и на всех лицах было одно безумное желание кровавой мести преступникам. Все племя дышало невыразимым бешенством и ужасающей жаждой человеческой крови.

Впервые мой голос звучал втуне, впервые ни одно ухо не услышало меня… Видя, как оборачиваются дела, я грозил, что царь накажет тех, кто совершит убийство в его отсутствие, – но увы! Меня опередили. В самый день смерти М’Помо к Кенгесе было тайно отправлено посольство за дозволением убить уличенных в преступлении. Несчастный царь боялся колдовства, а меня рядом с ним не было. Он, не думая, отвечал, что с виновными следует беспощадно расправиться. Я понял, что все мои усилия тщетны, что кровавое дело свершится, – и смиренно решился стать скорбным свидетелем последующих событий.

По знаку колдуна ропщущая толпа вдруг смолкла и застыла. Молчание продолжалось с минуту. Его нарушил лишь пронзительный голос чародея:

– В доме таком-то (следовало подробное описание дома и его местонахождения) живет очень черная женщина. Она околдовала М’Помо!

Не успел он закончить, как вся толпа, словно свора хищных зверей, ринулась к указанному месту. Там схватили несчастную женщину по имени Окандага – сестру одного из моих проводников, которую крепко связали и потащили к реке. Затем толпа вернулась к чародею.

Когда несчастную Окандагу тащили мимо, зная, что бессилен ей помочь, я хотел скрыться, но она заметила меня, и я услышал отчаянный крик:

– Шайи! Шайи! Спаси меня!

Что за мука! Я хотел было броситься в глупую толпу и вырвать у нее жертву – но к чему послужил бы этот слепой порыв? Масса была так электризована, так обезумела, что и внимания на меня не обратила бы… Я бы лишь пожертвовал собой без всякой пользы для обреченной. Спрятавшись за дерево, я – мог ли подумать такое? – в бессилии горько плакал!

Толпа вновь утихла, и вновь послышался хриплый голос зловещего чародея:

– В доме таком-то (вновь описание дома) есть старуха – она тоже околдовала М’Помо!

Тупая свирепая толпа устремилась туда и схватила племянницу царя Кенгесы – почтенную старую женщину.

Когда одержимые с угрозой на устах и в глазах обступили ее, она гордо поднялась, невозмутимо посмотрела им в лицо и, отстранив негров движением руки, произнесла:

– Я выпью мбунду (отраву), но горе моим обвинителям, если останусь жива!

Ее также отвели к реке – впрочем, не связывая. Она покорилась всем требованиям палачей без единой слезы, без единой мольбы…

В третий раз воцарилась тишина в деревне, и в третий раз прозвучал голос чародея:

– Есть женщина – мать шестерых детей; она живет на плантации в стороне восходящего солнца. Она тоже околдовала М’Помо.

Вновь раздались вопли – и несколько минут спустя к реке уже тащили одну из царских рабынь – прекрасное и весьма уважаемое создание, ранее знакомое мне.

Чародей, окруженный толпой, отправился к реке и загробным голосом произнес обвинение каждой из женщин.

Окандага, объявил он, несколько недель назад просила у М’Помо – он был ей родня – соли, но соль здесь большая ценность, и М’Помо отказал. Тогда она затаила на него зло, околдовала и погубила. Племянница царя была бесплодна, а у М’Помо были дети; из зависти она околдовала его. Наконец, царская рабыня попросила у М’Помо зеркало, и он отказал ей; из мести она его погубила.

Все эти дурацкие обвинения народ встречал дикими озлобленными криками. Даже близкие родичи несчастных жертв должны были участвовать в этом! Каждый старался превзойти соседа в бесчинстве, чтобы в общем безумии его холодность не была замечена и не навлекла беду.

Через несколько минут женщин погрузили в пирогу; с ними сели колдун, палач и еще несколько человек. Забили в тамтамы и приготовили яд. Чашу взял старший брат покойного. Вокруг пироги с осужденными плыло еще несколько лодчонок, в которых находились вооруженные воины.

Отравленное зелье поднесли вначале рабыне, затем царской племяннице и Окандаге. Толпа между тем вопила:

– Пусть убьет их мбунду, если они виновны! Пусть не причинит вреда, если невинны!

Никогда в жизни не видел столь потрясшего меня зрелища! Ужас леденил мне кровь, но глаза не в силах были оторваться от происходящего. Кругом царило гробовое молчание. Вдруг рабыня упала. Не успела она коснуться дна пироги, как палач взмахом тесака отрубил голову. Настал черед царской племянницы, и кровь ее окрасила воды реки. Несчастная Окандага тем временем шаталась, пытаясь бороться с действием яда. Тщетно! Она тоже упала, и голова покатилась в реку.

Дальше – одна беспорядочная толчея и мельканье топоров… Не успел я глазом моргнуть, как все три тела были изрублены в мелкие кусочки и выброшены в воду. Затем толпа разошлась по домам и воцарилась полная тишина».

Дю Шайю еще оставался в деревне, но с тех пор ни слова не сказал с людьми, принимавшими деятельное участие в казни трех несчастных. Им было крайне неприятно, что белый человек не обращает на них никакого внимания; они пытались извиниться – но напрасно. Он твердо решил показать, как отвратительно их поведение, и сдержать свою угрозу – не иметь с ними более ничего общего!

С тяжелым чувством от происшедшего путешественник 22 октября покинул Гумби и через неделю оказался в стране ашира. С великим изумлением, как и везде, местные жители увидели человека с белой кожей и гладкими волосами! Царь подарил ради встречи коз, бананов, кур, сахарного тростника и двух рабов и велел народу заботиться о «Духе».

Долина Ашира, пишет дю Шайю, одно из красивейших и приятнейших мест во всей Африке. Ее орошает множество маленьких ручейков, вокруг стоят горы, покрытые роскошными лесами. Долина усеяна чистыми, превосходно содержащимися деревеньками, которые состоят по большей части из одной длинной улицы.

Кожа здешних жителей совершенно черна; женщины отличаются прекрасной фигурой. Несмотря на отчетливо негритянский тип лица, некоторые из них обладают грацией и непринужденностью, не свойственной, казалось бы, африканским дикаркам».

Долгое время дю Шайю не видел ни одного раба – он уже было подумал, что эта блаженная страна избавлена от столь ужасной язвы. Француз спросил царя и узнал, что рабов здесь много, но, услышав о прибытии белого человека, они в ужасе убежали на плантации и схоронились там, не подавая признаков жизни.

Бедняги воображали, будто дю Шайю явился отвезти их на побережье, откормить, увезти в страну белых людей и съесть!

Женщины ашира, как почти во всех африканских племенах тех мест, занимаются обработкой земли. Надо сказать, что они весьма предприимчивы, любезны, приятны в обращении и обладают великолепным здоровьем. Там не практикуются преждевременные браки, роковым образом ведущие к вырождению и исчезновению племени. Вследствие этого ашира по большей части крепки телом и разумом.

Дю Шайю решил отправиться в глубь континента, и ашира вдруг насторожились: они всегда боятся, что кто-то перебьет у них торговлю. Но путешественнику удалось успокоить туземцев. Он получил царское благословение и отправился на восток от страны ашира, к апинджи.

В тех местах уже давно разнеслась весть о близком приходе белого человека, так что дю Шайю встретили с недвусмысленными изъявлениями величайшей радости. Туземцы твердо веровали, что наш путешественник может сделать сколько угодно жемчуга, ситца, медных котлов, ружей, пороха… Они надеялись воспользоваться случаем и поживиться всем этим. Старейшины деревни собрались, долго совещались и отправились наконец к дю Шайю с такой просьбой: сделать завтра к утру гору жемчуга высотой с дерево (они указали, какое), чтобы они сами, жены и дети взяли сколько нужно.

Нелепая просьба! Естественно, дю Шайю отвечал, что это невозможно. Они удалились сильно разочарованные и решили, что «Дух» просто не хочет снизойти к их простодушному молению…

Но апинджи не обиделись на путешественника: вскоре, к своему огромному изумлению, дю Шайю оказался удостоен кендо (знак царской власти у апинджи) – своеобразного грубого колокольчика на длинной кривой железной ручке.

Церемония состоялась в присутствии огромной толпы, громкими криками изъявлявшей одобрение. Вождь племени обратился к дю Шайю:

– Ты – Дух, никогда нами не виданный. Мы смиренные люди перед тобой. Мы много слышали о таких, как ты: они приходят из неведомой земли. Мы не надеялись тебя увидеть. Ты царь и господин наш; останься у нас навсегда. Мы любим тебя и исполним твою волю.

Речь окончилась, и вновь раздались крики. Затем началось веселье – принесли пальмового вина, и народ стал развлекаться в соответствии с чином венчания на царство. «С этого дня, – пишет путешественник, – я мог бы называться дю Шайю I, царь апинджи. Полагаю, немногие государи восходили на трон на основании столь всеобщего народного волеизъявления!».

Мужчины и женщины апинджи подпиливают себе зубы, что придает лицам страшный, кровожадный вид. Женщины, кроме того, имеют татуировку, которая представляется верхом элегантности. Они рисуют себе широкие полосы от макушки по шее к плечам, затем наискось к груди, а на уровне желудка эти полосы под острым углом соединяются. Кроме того, они наносят полукруглые полосы на спине и на животе – и чем больше женщина разрисована, тем красивей считает себя. Ходят они почти нагими, лишь едва прикрыты двумя лоскутками материи, в то время как мужчины зачастую носят пышные одежды. Из-за такого обычая здешние женщины потеряли последние остатки стыда, еще сохраняющиеся у других племен.

В стране апинджи путешествие дю Шайю и завершилось. Он заболел и долго вынужден был оставаться в постели. Тогда в нем внезапно с немыслимой силой проснулось желание вновь повидать родину. Впервые этого закоренелого путешественника поразил приступ ностальгии… и он решил немедленно уехать.

Шестнадцатого января 1859 года дю Шайю отправился в дорогу, а 10 февраля прибыл в факторию Биагано. Прошло четыре долгих месяца, прежде чем показался корабль. Наконец в первых числах июня путешественник с невыразимой радостью сел на маленький бриг, доставивший его в Америку. Он вновь обрел возлюбленную отчизну, друзей, которых не чаял увидеть, и восстановил сильно подорванное здоровье…

Поль дю Шайю путешествовал целых четыре года!

Вскоре путешественник опубликовал подробный отчет о своей великолепной экспедиции. Заявления дю Шайю возбудили весьма живое любопытство – но и только. Глупцы, никогда не покидавшие своего прихода, возопили о неправдоподобии; кабинетные ученые оспорили подлинность открытий; естественнонаучные наблюдения критиковали, мягко говоря, небеспристрастно, этнографическим не верили, а путешествие в глубь Африки и вовсе сочли басней!

С великолепным достоинством и презрением дю Шайю не обращал внимания на подобные вопли. Он был убежден: когда за ним последуют новые путешественники, общественное мнение обратится на его сторону. События доказали полную правоту дю Шайю, утверждения которого давно уже формально подтверждены.

Сам Поль в ответ на насмешки лишь решил безотлагательно доставить из Габона доказательства правоты и отправился в новое путешествие, чтобы подтвердить результаты предыдущего.

На этот раз он хорошо снабдил себя недостававшими в прошлый раз приборами и инструментами. 6 августа 1863 года дю Шайю сел на корабль в Грейвзенде и 6 октября оказался близ устья Фернандо-Вас.

Главной его целью было, вновь следуя по реке, проникновение в глубь Африки еще дальше, чем в прошлый раз. Кроме того, Поль хотел с астрономической (иначе говоря, с научной) точностью определить положение открытых им мест и новыми опытами подтвердить справедливость своих опубликованных наблюдений об этих землях.

Он встретил по большей части тех же царей и племенных вождей, с которыми был прежде знаком. Они были очень рады вновь увидеть белого друга и не меньшую радость испытали от великолепных подарков, которые он привез для них. В результате дю Шайю легко добрался до страны ашанго – племени, живущего к востоку от апинджи.

По дороге дю Шайю повстречал следы обитания диких карликов, которых туземцы называют обонго. Услышав неточные и преувеличенные описания, путешественник усомнился в их существовании. Однажды он вышел к кучке необыкновенно маленьких домиков, очень низких и круглых, как цыганские шатры. Самая высокая их часть над дверью достигала лишь четырех футов, ширина была также четыре фута. Хижины были построены из гибких прутьев, согнутых арками и воткнутых концами в землю – самые длинные посередине, к краям постепенно короче, – и покрытых листвой. Дырочки, служившие дверьми, тоже были заткнуты свежесрезанными ветками.

Дю Шайю подошел с величайшей осторожностью, чтобы не устрашить жителей, как говорили, весьма робкого нрава. Проводники его в знак дружбы несли в руках нити жемчуга. Но предосторожность оказалась тщетной – все мужчины уже сбежали. Дю Шайю обнаружил лишь трех старух, совсем молодого юношу, не успевшего скрыться вместе с остальными, да несколько детей, схоронившихся в одной из хижин. Путешественник смог подойти к странным созданиям лишь потому, что страх сковал все их члены… Он смерил рост туземцев: как оказалось, он едва превышал четыре фута.

Цвет кожи обанго грязно-желтый, лоб необычайно низкий и узкий, а скулы весьма велики. Вся их одежда – лоскуток ткани. Они одарены удивительным умением ловить зверей в ловушки и добывать рыбу в реке. Излишки дичи и рыбы продают соседним племенам, а в обмен получают кухонную утварь, бананы, зерно и железные орудия.

Недоброжелатели дю Шайю оспаривали и это открытие, но в последние годы оно было блистательно подтверждено де Бразза и Стенли.

В новом путешествии дю Шайю опять изучал повадки горилл, и его прежние мнения об этом животном несколько переменились. Он признал, что гориллы ходят более крупными стадами, чем полагал ранее. Лишь к старости гориллы привыкают к более уединенному существованию и начинают жить парами, а старые самцы – иногда даже и в одиночку.

Туземцы редко решаются напасть на этих поразительных зверей. Лишь самые отважные охотники решаются на подобное опасное предприятие, причем им нужно ружье с очень длинным стволом. Охотник прячется за куст и неподвижно ожидает гориллу. Животное, по обыкновению, идет прямо на человека, но сначала хватает ружье за ствол и сует себе в пасть, чтобы перекусить могучими челюстями. Только тут охотник нажимает на спусковой крючок! Выстрел в упор разносит зверю голову.

Двадцать первого июня дю Шайю прибыл в большую деревню ашанго, называемую Муау-Комбо. Там преждевременно и трагически закончилась его экспедиция. Вначале путешественника приняли очень холодно и даже недружелюбно, но ему удалось преодолеть неизбежные в путешествиях по Африке затруднения. Все уже наладилось, и после нескончаемых переговоров дю Шайю готов был идти дальше, но вдруг случилось роковое событие, прервавшее путешествие, а самому Полю едва не стоившее жизни.

Как-то случайно один из людей дю Шайю убил жителя Муау-Комбо, и невольное убийство привело в смятение всю деревню; раздались зловещие звуки военных тамтамов. Туземцы повели себя угрожающе. Дю Шайю собрал семерых спутников, ободрил, разделил между ними поклажу, раздал порох и патроны, доверил все самое ценное – путевой дневник, фотографии, натуралистические коллекции и прочее. Себе Поль оставил научные инструменты.

Первым делом надо было выйти на лесную дорогу, опередив туземцев, – иначе они отрежут путешественникам выход и к тому же настроят против них жителей других деревень.

«Впрочем, – пишет дю Шайю, – на миг я подумал, что дело можно уладить миром. Мой проводник докричался наконец до деревенских вождей и старейшин, так что те поверили: гибель их соплеменника была всего лишь несчастным случаем, и я заплачу в двадцатикратном размере. Затем я поспешил принести много жемчуга и тканей и разложил товар посреди улицы как выкуп за убитого. Один из старейшин, несколько успокоившись, сказал даже:

– Хорошо! Мы поговорим и все обсудим.

Военный барабан умолк.

Но увы! Солнце из-за туч блеснуло лишь на мгновенье. В ту же секунду из-за домов выбежала женщина; она вопила и рвала на себе волосы. По непостижимой случайности тем же выстрелом, которым убили несчастного негра, убили и первую жену того самого вождя, который готов был примириться с нами! Пуля, пройдя навылет через голову африканца, пробила и тонкую стенку хижины…

Мир стал невозможен. В мгновение ока все переменилось. Поднялся общий крик: «Война! Война!»; все мужчины схватили луки и копья.

Увидев, что на примирение шансов нет и вот-вот начнется смертельная схватка, я дал приказ отступить. Не успели мы дойти до леса, как на нас обрушился град стрел. Одна из них попала мне в руку и до кости впилась в палец.

К счастью, наши преследователи находились в не совсем выгодном положении: чтобы натянуть тетиву и прицелиться, им приходилось останавливаться – и на петляющей тропинке они часто теряли нас из виду. С другой стороны, нам вскоре также пришлось замедлить шаг. Люди мои вначале держались неплохо, но вскоре испугались, разбежались по лесу и минут десять я никакими криками не мог собрать их. Чтобы легче бежать, они побросали все свертки в кусты… Как тяжко мне было видеть, что все ценнейшие фотографии, инструменты, чучела животных, записки, карты, бутылки с лекарствами и спиртным – столько ценностей, столько дорогих воспоминаний – что все это гибнет! Плод многих месяцев тяжких трудов пропал, пропал безвозвратно!»

Погоня была долгой и упорной. Несколько раз, чтобы избавиться от верной гибели, дю Шайю был вынужден отстреливаться из ружья. Он был ранен еще раз: стрела угодила ему в бок, и, если бы ее не задержал кожаный пояс, без сомнения, рана оказалась бы смертельной.

Наконец после безумного бегства выбившийся из сил и умиравший от голода маленький отряд дю Шайю добрался до дружественных мест, где непреклонным преследователям пришлось остановиться. Дю Шайю несколько дней передохнул у старого друга Кенгесы и вернулся к побережью.

«Не могу выразить, – пишет он, – с какой радостью здешний народ встретил нас целыми и невредимыми! В первый же вечер, когда я гулял один по прибрежной лужайке, сестра одного из моих проводников со слезами на глазах благодарила меня за доброту к брату… Меня глубоко тронуло простое и откровенное изъявление благодарности.

Весьма сомнительно, что мне удастся вернуться в эту страну, где я столько сил положил ради расширения круга наших познаний. Но воспоминание о ее жителях никогда не изгладится из моей памяти».

В устье Фернандо-Вас бросил якорь какой-то корабль, направлявшийся в Лондон. Дю Шайю с удовольствием воспользовался оказией и в конце 1865 года сошел на британский берег.