Текст книги "Флирт"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

У меня вдруг пульс забился в горле, и не потому, что я чего-то испугалась. Мэри сказала, что она бы обеденный перерыв сделала себе подлиннее, и мне вдруг показалось, что это было бы не так уж глупо. Я нахмурилась и попыталась мыслить яснее.

Натэниел наклонился и шепнул мне в лицо теплым дыханием:

– Слишком?

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

– Мне кажется, так ее не рассмешить, – заметил Мика.

Я кивнула.

Натэниел отодвинулся – чуть-чуть, так, чтобы говорить, не дыша на меня.

– Я не ревную тебя к Мике, потому что ты все еще так реагируешь, будто я тебя касаюсь впервые.

Я обернулась к нему, слегка нахмурясь:

– Ты подразумеваешь, что другим твои прикосновения надоедают?

– Сейчас ты отодвинулся и заставил ее думать, – сказал Джейсон. – От мыслей она не улыбается.

Я посмотрела на него недружелюбно. Он развел руками, будто показывая, что не его вина.

– Я же только сказал, ты сама знаешь, что я прав.

– Я хочу сказать, – ответил Натэниел, – что другим я нужен был на ночь, на несколько дней, ну на месяц, и только. А тебе я никогда, похоже, не могу надоесть.

Я только посмотрела на него:

– Они были дураки, эти другие.

Он улыбнулся – не сексуально, а широко, светло, счастливой улыбкой. Такой, какой я у него и не видела, пока мы с ним долго не прожили. От нее он казался моложе своих двадцати одного года, и она будто показывала, каким он мог бы быть, если бы не потерял семью и не оказался на улице, когда ему еще десяти не было.

Джейсон перегнулся через Натэниела и сказал:

– Вспоминаю, почему не люблю ходить с вами обедать.

– Почему? – спросила я.

Он оглядел нас всех.

– Я думаю, у Джейсона ощущение, будто он лишний, – ответил Мика.

Один из тех моментов, которые не описаны у мисс Мэннерз. У меня с Джейсоном бывает секс, но он мне друг, а не бойфренд. Тут есть разница. Иногда твой друг – и временами любовник – чувствует себя лишним, если ты обнимаешься за обедом со своими бойфрендами, и не надо ли в этот момент его приголубить?

– Я к нему ближе, – сказал Натэниел. – Но я думаю, что он предпочел бы поцелуй от тебя.

Джейсон, верный себе, обнял Натэниела за плечи и сказал киношным голосом:

– Ничего личного, чувак. Просто она – не чувак.

Мы не могли не улыбнуться, и я потянулась через Натэниела чмокнуть Джейсона в щеку. Как будто мы этими прикосновениями увели разговор в сторону от того направления, которое он мог принять.

Мы по дороге сюда выяснили, что у них все прекрасно на уроках танца, которые они ведут, но программа обучения других танцоров из клуба Жан-Клода встретила некоторое препятствие.

– Ты говорил, что у тебя проблемы с обучением новичков, – напомнила я Джейсону.

– Никак не могу убедить женщин из «Цирка» и «Данс макабр», что я преподаватель, а не просто симпатичный парень.

– Они тебя не уважают? – спросил Мика.

– Они на меня вешаются, – ответил он.

Мы с Микой переглянулись, потом посмотрели на него одновременно.

– И это для тебя проблема? Почему? – спросила я.

Он широко улыбнулся:

– Ну, пофлиртовать я люблю, но не когда преподаю. Преподавателю нельзя иметь любимчиков, а если я буду заводить романы в классе, то любимчики появятся. Я пытаюсь заставить этих женщин работать интенсивнее, чем они привыкли, а они работу пытаются заменить флиртом.

Натэниел объяснил:

– Большинство человеческих женщин приходят к нам из стриптизерок, а стрип-клубы, как правило, не похожи на «Запретный плод». Там от них не требуют танца – просто подвигайся и все с себя сними. Джейсон их просит танцевать, по-настоящему.

– Танцевать – работа тяжелая, – сказал Джейсон, – а некоторые из этих женщин привыкли откупаться от тяжелой работы с помощью своей красоты.

– Ты говоришь о женщинах, – заметил Мика. – Я думал, вы мужчин тоже тренируете.

– Да, но они в основном из «Запретного плода», а там Жан-Клод всегда заставляет выкладываться по-настоящему. Из оборотней со мной тоже никто не спорит.

– Они знают, что если не будут делать то, что сказано, разговаривать им придется с вожаком своей группы, – сказал Мика.

Джейсон ему улыбнулся:

– Ага. Калеб та-ак переживал, что ты заставил его из официантов «Запретного плода» перейти в танцовщики, о Король Леопардов!

Мика слегка поморщился.

– Я его не заставлял менять работу. Я предложил ему на выбор список работ, где он заработает больше, потому что он жаловался на безденежье. Я у него Нимир-Радж, и я помог ему обдумать вариант с другой работой. Он решил, что быть стриптизером – меньшее зло.

– Он нас достал своим брюзжанием, – пояснила я.

Джейсон усмехнулся:

– Брюзжать он обожает, о Королева Леопардов!

Я состою королевой при короле Мике, но я, строго говоря, не оборотень и в леопарда не превращаюсь. Анализ крови показал, что у меня в организме несколько видов ликантропии, но я по-прежнему человек. Вирус ликантропии защищает организм носителя от любой болезни, из чего логически следует: заразившись одним видом ликантропии, другой уже не подхватить. Теоретически – так, но у меня получается, что мой организм их собирает. На всем земном шаре есть примерно сорок человек, в том числе и я, которые умудрились оказаться носителями нескольких штаммов и при этом не перекидываться. Такие, как мы, вдохновили ученых на создание вакцины, которая теперь используется для борьбы с ликантропией в мировом масштабе. Мой вклад в медицинскую науку. С каждым новым вирусом приходила возможность вызова соответствующего зверя, как у вампира. И я честно стараюсь этот список не расширять.

Я обернулась к Натэниелу:

– Ты ведь узнал жену Беннингтона?

Он кивнул с серьезным лицом:

– Она была мехолюбкой.

– Кем-кем? – переспросила я.

Джейсон пояснил:

– Это как фанатеющие от значков девки у полицейских или «группи» у музыкантов. Они с нами хотят трахаться потому, что мы раз в месяц шерстью покрываемся.

– У нее были деньги на приватные танцы, – сказал Натэниел, – а в остальном она из тех же мехолюбок. Явно думала, что мы – животные и не в силах устоять против примитивных инстинктов, будто из-за зверя внутри нас мы не можем сказать «нет» или даже права не имеем сказать.

Джейсон нахмурился:

– Я делал такое после работы – никогда за деньги, а просто потому что женщина хороша и меня хочет. Но через какое-то время появилось ощущение, что они бы и тигра в зоопарке оприходовали, если бы он их не сожрал, а меня не слишком от него отличали.

Я одной рукой обняла Натэниела, другой притянула к себе Джейсона:

– Обидно, что люди бывают такие глупые.

Мика прильнул ко мне сзади, и мы попытались обняться все вместе, что в кабинке получилось не очень, но, в общем, получилось. Натэниел и Джейсон улыбались, когда мы сели на места, а это и надо было.

– Кто-нибудь в клубе переступил черту с его женой? – спросила я.

Натэниел покачал головой.

– Жан-Клод в этом смысле очень строг, так что – нет. Есть несколько танцоров и вышибал, которые вполне согласны на мехолюбок, но она хотела, чтобы кто-нибудь из нас сделал это в приватном танце в кабинете. Такая вот у нее была фантазия, а перепихнуться в номере отеля ее не устраивало, о чем она сообщила Грэхему, когда он ей предложил встретиться после работы.

Грэхем – вервольф. Он вышибала, а не танцор, но вполне себе красавчик.

– Какой удар по его самолюбию, – вздохнула я.

– Не такой серьезный, как то, что ты ему продолжаешь отказывать, – ответил Джейсон и осклабился, зная, что попал на больное место.

Я скривилась и вернулась к теме:

– Ее выставили?

Натэниел кивнул:

– Охране пришлось ее вывести, потому что она не слышала нашего «нет», а только предлагала все больше и больше, будто мы шлюхи.

Я прислонилась к нему лицом, не зная, что сказать – потому что когда мы с ним познакомились, он был проституткой. Очень дорогой игрушкой, предоставляемой только избранным клиентам, которые его хотели по той причине, что оборотень может получить страшнейшие раны и остаться в живых.

Очень была суровая профессия, даже для того, кто любит боль так, как Натэниел.

– Очень многие именно так думают о стриптизерах, – заметил Джейсон.

– Знаю, – отозвался Натэниел.

– Я вообще-то думал, что нам надо Аниту развлечь, а не мрачность на нее нагонять, – сказал Мика.

Они оба подняли головы, переглянулись, потом Джейсон мне улыбнулся:

– Кажется, мы обещали отчаянно флиртовать.

– Ты это сказал, а я подумал, что предполагается мое участие, – отозвался Натэниел.

Джейсон улыбнулся уже ему:

– А ты согласен?

Натэниел улыбнулся, пожал плечами и кивнул.

– Тогда начинаем, – заявил Джейсон.

Меня несколько нервировало словечко «отчаянно», но дурацкое положение и мое легкое смущение лучше, чем если они будут грустить. Но, разумеется, флирт меня смутил больше, чем я ожидала.

Когда Джейсон сказал, что они с Натэниелом будут отчаянно флиртовать, я подумала, что имеется в виду флирт в пределах нашей узкой группы, но когда подошел официант, планы поменялись. Официант начал очень уверенно:

– Извините, что так долго.

Я сидела возле Натэниела, и потому очень хорошо видела, что стало у официанта с лицом, когда Натэниел на него посмотрел: просто поднял голову, и этими глазами уставился прямо официанту в лицо. Тут же официант из разумного человеческого существа при деле превратился в заикающегося болвана. Нет, правда. Он мекал, бекал, путался в словах, а Натэниел, заметив эту реакцию, улыбнулся ему, что ситуацию не улучшило. Наконец официант в отчаянии спросил:

– Будете, что пьете? То есть пить, что принести? То есть принести что-нибудь пить?

– Да, – сказала я, и все согласились, – да, конечно.

Он принял у нас заказ на напитки, не отводя глаз от Натэниела, то есть совсем ничего не записывая (это вызвало у меня мысли на тему, что же нам принесут), но мы милостиво его отпустили к другому столу, подальше от обаяния Натэниела.

Джейсон повернулся ко мне и к Мике:

– Ас официантом флиртовать ему можно?

– Нет, – ответили мы хором, и Мика попросил: – Пожалуйста, не надо, потому что сервис в этом случае будет либо великолепен, либо из рук вон, а мы еще должны Аниту отвести обратно на работу.

Ну, а я при своем дурацком характере не могла не спросить Натэниела:

– А ты хочешь пофлиртовать с официантом?

– Если бы в моей жизни не было вас, я бы это сделал, но сейчас знаю, что вам двоим было бы неприятно.

– Вот почему я и просил для него разрешения, – сказал Джейсон.

Я глянула на Мику, и мне показалось, мы поняли друг друга, но я – женщина, и молчаливому общению не доверяю. Мне нужно сказать вслух.

– То есть мы Натэниела лишаем некоторых развлечений?

– Нет, – ответил Натэниел. – Я никогда бы не променял жизнь в одном доме с вами на возможность флиртовать с незнакомыми. Когда я имел такую возможность, счастлив я не был. А сейчас я счастлив.

Я его поцеловала – осторожно, потому что у меня была яркая помада. Он отодвинулся с легким красным мазком на губах.

– Сюда идет официант, – сообщил Джейсон. – Если хотите с ним поиграть, тебе не стоит висеть на Натэниеле.

Я не стала спорить с Джейсоном, потому что если кто знает, как дразнить народ, то это он. Когда официант к нам подошел, мы уже сидели смирно. Напитки он принес, как мы заказывали – может быть, все-таки сервис будет нормальным.

Официант принял у нас заказ, глядя только на Натэниела, будто всех остальных просто и не было. То есть он с нами говорил, даже записывал, что мы сказали, но смотрел только на него. Натэниел ничего такого не делал, только глядел на официанта доброжелательным взглядом. Я не сразу сообразила, что это тоже флирт. Просто дай собеседнику понять, что ты его «видишь» – и это самое главное. Натэниел объяснил мне, что не всегда флирт имеет сексуальную подоплеку. Своего рода флирт ведется с друзьями, с родными, даже когда идет собеседование при приеме на работу, кандидат тоже флиртует: он хочет понравиться, или убедиться, что ты его слушаешь, что тебе небезразлично. Оказалось, что я не очень хорошо умею показать человеку, что он мне нравится – кроме тех случаев, когда пытаюсь завести роман. Узнав, что такое флирт в более широком смысле слова, я стала более приятной личностью в общении... впрочем, менее приятной было бы трудно стать.

Вокруг стола воцарилось молчание, и я поняла, что все на меня смотрят. Наконец посмотрел даже официант. Я на него заморгала:

– Простите, а в чем дело?

– Что ты будешь заказывать? – спросил Мика.

Я понятия не имела.

– Извините, просто не знаю, чего хочу.

Официант снова покосился на Натэниела, потом на меня со словами:

– Я тогда через несколько минут подойду?

Я ему одобрительно улыбнулась, он улыбнулся в ответ, весь осветившись от этого. Потому, наверное, что я сидела рядом с Натэниелом, вот он и мог улыбнуться нам обоим, но я улыбнулась в ответ, и заметила, что он загорелый и волосы у него почти черные, прямые и увязанные в короткий хвост с длинной выбившейся прядью, подчеркивающей линию треугольного лица. Глаза у него были темные, и сейчас искрились желанием привлечь внимание Натэниела. Он был мне симпатичен – и при флирте такого рода это для меня проблема. Я не могла понять, как дать кому-то понять, что я его «вижу», но при этом на самом деле не «видеть». Не могу я притвориться, будто заметила человека – я его либо замечаю, либо нет.

Он улыбнулся ослепительными на фоне загара зубами и оставил меня изучать меню.

– Хорошо, что я не стал на этого спорить, – сказал Джейсон. – А то бы проиграл.

Натэниел посмотрел на него:

– Ты думал, что он гей.

– Ага, судил по его реакции на тебя.

Я изучала меню, пытаясь вспомнить, чего же я хочу. Салат, наверное, какой-нибудь. Или это был сандвич со свининой? Они всегда хороши.

– Но он улыбнулся вам обоим, так что я бы сказал, бисексуал.

– Сандвич с тушеной свининой. Я возвращаюсь на работу, так что могу поесть плотно. Но официант улыбнулся не мне. Он понял, что смотрит только на Натэниела, а я единственная оказалась настолько близко, что он мог смотреть на меня, но не выпускать из виду Натэниела.

– Ты его заставила на себя посмотреть, когда подняла глаза и улыбнулась, – сказал Мика.

– Не нарочно.

– Все мы перенимаем часть обаяния Натэниела, – сказал Мика.

– И ты тоже? – посмотрела я на него.

Он кивнул, улыбнулся и опустил глаза, будто слегка смутившись.

– Я заметил, что некоторое обаяние очень помогает в дипломатии. И вообще лучше нравиться людям. А никто не умеет лучше завоевывать симпатии, чем эти двое.

Договорил он тоном довольно сухим и слегка неодобрительным, но закончил улыбкой.

Джейсон обернулся к нему невинными голубыми глазами:

– Ах, как это мило! Ты у нас брал уроки искусства любв-и-и-и...

Мика посмотрел на него мрачно, и я сообразила, что этот взгляд напоминает мне меня. Не все ли пары немного перенимают манеры друг у друга? Я знала, что много подхватила от Жан-Клода, но я его слуга-человек, а это значит, что черты характера и метафизические дарования перемешиваются в буквальном смысле слова – или мы ими друг друга заражаем? А для Мики я Нимир-Ра, королева леопардов, а Натэниел – зверь моего зова, так что – да, здесь может иметь место та же метафизика. Я выяснила, что моя изначальная тяга к Мике возникла из вампирской силы – моей, а не Жан-Клода. Силы линии Белль Морт – похоть и любовь, с тем ограничением, что управлять кем-то другим ты можешь лишь в той степени, в которой сама согласна быть управляемой. Для меня это действительно оказался обоюдоострый меч, но и с Натэниелом, и с Микой я готова получать рану до самого сердца. К тому времени, как я сделала Джейсона волком своего зова, я уже лучше владела своими силами, и нам удалось до сих пор остаться просто друзьями. Хотя я его к себе привязала в критических обстоятельствах, случайно, просто ища метафизической помощи как можно ближе, я не заставила нас друг в друга Влюбиться с большой буквы. Выяснив это, я вздохнула с облегчением. Он, наверное, тоже.

– Ты и правда не понимаешь, что он заигрывал с нами обоими? – спросил Натэниел.

Я сделала большие глаза:

– Глядя на меня, он мог улыбаться тебе, и при этом на тебя не таращиться. Я думаю, он заметил, что только на тебя и смотрит, и это его все-таки смутило.

Натэниел посмотрел на Мику:

– Ты это видел. Что ты думаешь?

Мика взял меня за руку и нежно ее поцеловал.

– Я думаю, что она не видит себя так, как видим мы.

Я попыталась отнять руку.

– Первое, что я с утра вижу – это себя. И можете мне поверить, когда я вылезаю из кровати, вид у меня тот еще.

Он удержал мою руку.

– Мы тебя не убедили, что у тебя по утрам совершенно потрясающий вид?

Я посмотрела на него мрачно, но руку отнимать перестала.

– Мне все мое детство говорили, что я некрасива, а любите вы меня, ребята, из-за моих вампирских сил. Не властны вы над этим.

Руки Натэниела обняли меня сзади, а спереди ко мне наклонился Мика в поцелуе.

– Ты красива, Анита. Клянусь тебе, это правда, – прошептал он. Я напряглась в их руках, едва не запаниковала – почему?

Вторая жена моего отца была голубоглазой блондинкой, высокой и нордической, как и дочь ее от первого брака, и сын, который родился у нее позже. Брата Джоша я всегда любила, но сама на семейных портретах выглядела мрачной семейной тайной, а Джудит очень быстро объясняла всем подругам, что я не ее дочь, а мать моя была испанских кровей. Недостаток у меня самооценки я всегда относила на этот счет, но теперь поняла, что не только в этом дело. Не то чтобы всплыло глубоко закопанное воспоминание – просто я в эту сторону не думала.

– Примерно год, когда отец был на работе, со мной сидела моя бабуля Блейк. Я только что потеряла мать, а бабуля мне рассказывала, что я уродина, что мне о замужестве нечего и думать, а нужно получить образование, найти работу и самой себя обеспечивать.

– Чего? – спросил Мика, а Натэниел обнял меня крепче.

– Не хочу повторять. Но так поступать с ребенком – свинство.

– Ты же знаешь, что это неправда, – сказал Мика, глядя мне в лицо.

Я кивнула – а потом мотнула головой.

– Нет, не совсем. То есть я вижу, как сейчас люди на меня реагируют, и потому знаю, что выгляжу ничего себе, но на самом деле я не могу понять, почему вы так на меня реагируете. Я знаю только, что бабушка, а потом и мачеха мне говорили, что у меня и рост не тот, и цвет не тот, и красоты нет.

В груди собрался ком, но страх слегка поблек при мысли, что любящая бабушка даже по-настоящему некрасивой девчонке никогда бы такого не сказала. Она бы могла меня подталкивать к усердной учебе и карьере, но не говорила бы, что я уродка и никто меня замуж не возьмет.

Натэниел поцеловал меня в щеку, а Мика – в губы. Я оставалась неподвижной в их объятиях, предаваясь воспоминаниям о давнем детстве.

– Почему я сейчас об этом вспомнила? – спросила я тихо.

– Ты была готова вспомнить, – прошептал Натэниел. – Мы боль вспоминаем кусочками, чтобы не видеть ее всю сразу.

Джейсон у него из-за спины тихо сказал:

– Во-первых, ты красива и желанна, и она сказала злую глупость. Во-вторых, на психотерапии я узнал, что самые болезненные вещи оживают именно тогда, когда ты чувствуешь себя на пике счастья и комфорта.

– Я помню, как психотерапевт Натэниела говорил это, когда у тебя начались плохие сны. Почему это так получается? – спросила я, покоясь в объятиях двух других.

– Ты чувствуешь себя в безопасности и подсознательно считаешь, что у тебя достаточно крепкая страховочная сеть, чтобы взглянуть на то, что было плохо. И поэтому, когда в жизни тебе лучше всего, ты и вытаскиваешь на поверхность худшее из пережитого страдания.

Я повернулась у них в руках, чтобы увидеть лицо Джейсона.

– Вот гадость.

– И еще какая, – ласково улыбнулся он, внимательно на меня глядя. – Ты не хочешь поплакать?

Я задумалась, проанализировала свои ощущения.

– Нет.

– Ничего в этом нет плохого, – сказал он.

Я покачала головой:

– Я знаю, просто плакать не хочу.

– Ты никогда не хочешь плакать, – сказал Натэниел.

С этим я не могла спорить, поэтому просто решила разомлеть у них в руках и сперва поцеловала Мику, потом повернулась, чтобы приложиться щекой к лицу Натэниела, и прошептала:

– Я потом буду плакать, дома.

– Заплачешь, когда до тебя наконец дойдет, – сказал он.

– Мне просто сейчас не хочется.

– А чего тебе хочется? – спросил он.

– Но ты же можешь прочесть мои ощущения?

– Ты меня научила хорошим экстрасенсорным манерам, которые такое запрещают, – сказал он.

– А я сразу пришел с таким манерами, – добавил Мика.

Я кивнула и попыталась сесть снова на скамейку Они подвинулись, отпуская меня.

– У меня какая-то пустота внутри, о которой я раньше даже не догадывалась. И чувствую я себя уязвимой, чего терпеть не могу.

Джейсон потянулся мимо Натэниела, по-дружески похлопал меня по бедру.

– Все нормально, мы здесь.

Я кивнула. Вот в чем проблема, когда кого-то любишь: это тебя ослабляет. Любимые тебе становятся нужны. И когда их нет – кажется, что в мире нет ничего хуже. У меня в голове звучали слова Беннингтона: «Потерять любимое существо – это страшно». Я знала, что это правда, потому что матери меня лишила смерть, когда мне было восемь лет, а жениха в студенческие годы я лишилась по воле его матушки. Если подумать, то дело было в том, что для его семьи я была недостаточно белая и недостаточно блондинка. Не хотели они такого темного пятна на своем родословном древе. И удивительно ли, что у меня на этом месте комплекс? Странно было бы, если бы его не было.

Очень долго после этой первой любви я свое сердце защищала от всех претендентов. А сейчас я сижу в ресторане с двумя мужчинами, которых я люблю, и с третьим, принадлежащим к числу моих лучших друзей. И как же я подпустила такую уйму народа так чертовски близко?

Официант вернулся к столу. Он улыбался мне сверкающей улыбкой, и я видела, что смотрит он не на Натэниела, а на меня. Я стала было делать то, что уже много лет делала, когда мужчины на меня реагировали: набычилась и посмотрела на него Взглядом с большой буквы, – но тут поняла, что мне не хочется злиться. Я ему улыбнулась, показала, что я его вижу, понимаю, что он на меня тратит улыбки, и благодарна ему за это. Я позволила себе улыбнуться в ответ и сделать счастливое лицо. Улыбка не предназначалась только официанту, она была всем окружающим меня мужчинам, но официант от нее улыбнулся еще шире, и глаза у него засветились. И не было плохого в том, чтобы поделиться такой улыбкой. Это было очень хорошо, пусть и с совершенно незнакомым человеком.

Миз Натали Зелл сидела напротив меня, распустив рыжие локоны искусной путаницей прядей, едва достающих до плеч, но создавалось впечатление, что волосы у нее длинные. Это была хорошая иллюзия и дорогая, наверное, но в этой женщине все – от сшитого на заказ кремового платья до идеальной кожи под еще более идеальным гримом, таким незаметным на первый взгляд, что будто его и вовсе не было, – все в ней дышало деньгами. У меня достаточно бывало богатых клиентов, чтобы на взгляд узнавать людей, у которых деньги есть и всегда были. Почти сразу мне стало абсолютно ясно, что Натали Зелл – женщина, никогда ни в чем не нуждавшаяся, и она не видит причин, почему бы это должно было измениться. Она изогнула бледные губы, и свет на них отразился матово, без блесток. Старые деньги редко бывают кричащими – это для нуворишей.

– Я хочу, чтобы вы подняли из мертвых моего мужа, миз Блейк, – с улыбкой сказала она.

Я поискала у нее в лице признаки горя, но серовато-зеленые глаза смотрели незамутненно, прямо, и ничего в них не было, кроме легкой искорки хорошего настроения и тщательно контролируемой силы личности. Наверное, я слишком долго глядела ей в глаза, потому что она опустила ресницы, прерывая этот контакт.

– Зачем вам нужно, чтобы я подняла мистера Зелла из мертвых? – спросила я.

– Это действительно важно при тех ценах, которые взимает за ваши услуги ваш бизнес-менеджер?

– Это важно, – кивнула я.

Она положила ногу на ногу под светлым платьем – длинные ноги, изящные. Мне показалось, что она сверкнула ляжкой, но это может быть просто привычка, ничего личного.

– Мой психотерапевт считает, что последнее «прости» поможет мне завершить гештальт.

Это была одна из стандартных причин, по которым я соглашаюсь поднять мертвеца.

– Мне нужно будет имя вашего психотерапевта.

В глазах ее пропало легкое добродушие и мелькнула подспудно ощущавшаяся сила личности, сдерживаемая железной рукой в лайковой перчатке. Про психотерапевта я ей не поверила.

– А зачем вам его имя? – спросила она, откидываясь в кресле для посетителей, вся – воплощенная элегантность.

– Стандартная проверка, – улыбнулась я, чувствуя, что до глаз улыбка не совсем дошла. Можно было бы постараться, но я не стала. Мне не нужен был ее душевный комфорт, мне нужна была правда.

Она назвала имя. Я кивнула.

– Ему надо будет написать подтверждение, что он действительно думает, будто созерцание вашего мужа в виде зомби вам показано. У нас было несколько клиентов, которые не слишком хорошо реагировали.

– Я понимаю, что людей может травмировать вид обычного анимированного зомби, гниющего и страшного. – Она скорчила рожицу, потом чуть подалась ко мне. – Но вы поднимаете зомби, которые кажутся настоящими людьми. Мой психотерапевт сказал, что Чейз будет как живой и поначалу даже будет думать, что он живой. Если так, то что в этом может быть травматичного?

Я была уверена, что если позвоню этому психотерапевту, он ее рассказ подтвердит. Может, эта уверенность в ответе психотерапевта меня насторожила, или что-то другое, но что-то было не так в ее реакциях. Обычно горе видно даже сквозь бравое лицо. Либо она социопатка, либо ей глубоко плевать на ее покойного мужа Чейза Зелла.

– Значит, я поднимаю вашего покойного мужа в виде зомби, который может говорить и думать. Вы с ним беседуете и прощаетесь. Я верно вас поняла?

Она довольно улыбнулась и снова откинулась на спинку кресла.

– Совершенно верно.

– Я думаю, вам следует обратиться к кому-нибудь из других аниматоров в «Аниматорз инкорпорейтед».

– Но ведь только о вас говорят в один голос, что вы можете поднять зомби, который мыслит, выглядит и действует, как живой.

Я пожала плечами:

– Есть в этой стране еще парочка таких, кто может.

Она покачала головой, встряхнув дорогой прической.

– Нет, я узнавала. Все говорят, что только ваша работа гарантирует полное жизнеподобие зомби.

Тут у меня возникла нехорошая мысль.

– Вы хотите, миз Зелл, чтобы ваш покойный муж мог в последний раз – что именно сделать?

– Я хочу, чтобы он еще раз оказался живым.

– Секс с зомби, как бы ни был он жизнеподобен, все еще считается преступлением. Я не смогу вам в этом помочь, закон запрещает.

Она даже покраснела под идеальным макияжем.

– Я не намереваюсь делать с ним это когда бы то ни было снова, тем более в виде зомби. Это... это отвратительно.

– Рада, что мы в этом согласны.

Она оправилась, хотя я ее и шокировала. Приятно было знать, что это возможно.

– Значит, вы поднимете Чейза из могилы?

– Возможно.

– Почему нет? Если дело в деньгах, я удвою ваш гонорар.

Я приподняла бровь:

– Это большие деньги.

– У меня они есть. За это мне нужно, чтобы мой муж снова на несколько минут оказался в живых.

Не могу сказать, что же именно проявилось у нее в глазах в этот момент или почему оно мне не понравилось. Я слишком часто имею дело с преступниками, чтобы не быть подозрительной, и у меня хватало клиентов, чье вранье чуть не доводило меня до гибели. Для одной клиентки я подняла мужа, которого она убила, и он сделал то, что делают все убитые зомби – убил своего убийцу. И пока он не выдавил из нее жизнь, я никакой малости не могла ему приказать. Так что поневоле я стала настороженно относиться к историям, которые мне рассказывают добрые люди в кресле для посетителей.

– И что будете вы делать в эти минуты, миз Зелл? – спросила я.

Она сложила руки на груди и посмотрела на меня исподлобья. Больше она уже не пыталась выглядеть хорошенькой или безобидной. Глаза вдруг стали из зеленых серыми, и это была серость стали, как у полированного ствола.

– Вы знаете. Кто, блин, вам разболтал?

Я пожала плечами и улыбнулась ей, давая возможность гадать самой.

– Сволочь садовник, да? Надо было мне самой наточить топор.

Я, продолжая неопределенно улыбаться, посмотрела на нее приглашающим взглядом. Потрясающе, сколько человек может рассказать, если сидеть тихо и делать вид, что знаешь больше, чем показываешь.

– Я заплачу вам обычный гонорар плюс миллион долларов чистыми, без налога, и только мы с вами будем знать.

На это я уже подняла обе брови:

– Это много денег.

– Дело не в деньгах. Мне нужна месть.

Я постаралась не выразить на лице удивления. Надо, чтобы она верила, будто я знаю больше, чтобы она продолжала говорить.

– Истинно мертвым невозможно отомстить, миз Зелл. Они мертвы. Никакая месть не даст вам большего.

Она наклонилась вперед, вытянув руки почти умоляющим жестом.

– Но ведь вы же можете его снова сделать для меня живым. Он же будет верить, что жив, да?

Я кивнула.

– И вы можете это сделать без человеческой жертвы, да?

– Большинство аниматоров и с человеческой жертвой этого не может.

Она глянула на меня:

– Вы настолько самоуверенны? Или настолько хорошо владеете своей профессией?

– Самоуверенности здесь нет, миз Зелл. Только правда.

Почему-то у нее сделался довольный вид.

– Тогда поднимите его для меня. Поднимите, и пусть будет жив. Он же будет ощущать эмоции?

– Да.

– Страх? Может зомби испытывать страх?

– Тот, кто думает, что жив, и выглядит, как живой, будет бояться. Почти все они пугаются, поняв, что они на кладбище. Некоторые шарахаются, видя свое надгробье. Лучше всего, если им его не показывать. Они от этого могут перестать воспринимать ваши вопросы или вашу месть.

– Но он будет меня видеть, узнает меня? И когда я за него примусь, он будет меня бояться?

Я кивнула:

– Да...

– Прекрасно! Так вы это сделаете?

– Вы действительно собираетесь рубить вашего покойного мужа топором?

Она кивнула, и лицо ее было твердым и уверенным. Глаза поблескивали, стали совсем темно-серыми, как тучи перед бурей.

– О да, и еще как. Я его изрублю на куски, а он будет меня умолять, чтобы я перестала. Пусть думает, что я его убиваю по-настоящему.

Я посмотрела ей в лицо и хотела спросить, не шутит ли она, но знала ответ.

– Вы хотите, чтобы последним воспоминанием о муже у вас осталось, как вы его рубите топором?

Она кивнула.

– Долго вы были женаты?

– Почти двадцать пять лет, – ответила она, и это сдвинуло мою оценку ее возраста не просто «за сорок», а на «почти пятьдесят», хотя и не похоже было с виду.

– Мужчина, за которым вы были замужем, с которым вместе жили, любили когда-то, прожили двадцать пять лет – и вы хотите изрубить его в котлету?

– Ничего на свете так не хотела.

– Чем же он так вас достал?

– А это не ваше дело, – ответила она, и по лицу было видно: она уверена, что я этот ответ приму. Очевидно, теперь, когда мы сговорились о цене, она решила, что можно быть высокомерной.