Текст книги "Врата ада"

Автор книги: Лоран Годе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

XIV
Лес гарпий
(ноябрь 1980)

Маттео и дон Мадзеротти с большой осторожностью спускались по лестнице с высокими неровными ступенями. В темноте каждый шаг они делали с опаской. Маттео шел впереди. Он ощупывал стены и постоянно оглядывался, проверяя, идет ли за ним старый священник, не случилось ли чего. А тому становилось все хуже и хуже. Кровь пульсировала во всем теле. Голова кружилась, и он то и дело цеплялся за каменные выступы, чтобы удержаться на ногах. Он молчал и только молился, чтобы дурнота отступила и он смог продолжать путь. Но сил становилось все меньше: он слабел с каждой минутой. Он понял, что конец его близок, и все же старался не отстать от Маттео, превозмогая навалившуюся на него тяжесть. «Я умру потом, – думал он, – когда увижу то, что там, внизу».

Целый час они спускались вот так, и наконец Маттео почувствовал под ногами ровную землю и понял, что они попали, скорее всего, в грот. Забрезжил свет. Бледный, мутный, слишком слабый, чтобы можно было разглядеть все вокруг, но контуры уже проступили.

Они остановились, пытаясь прийти в себя. Но стояли молча, не в силах говорить. Они не знали, куда попали, что ждет их впереди и вообще, готовы ли они идти дальше… Обстановка действовала на них угнетающе. Старый священник никак не мог отдышаться, и в тишине подземелья слышались лишь его хрипы, которым вторили с хрустальным звоном разбивающиеся о камни капли воды.

Они снова двинулись вперед и вскоре поняли, что попали в лабиринт. Гроты – крохотные и низкие – следовали друг за другом. Бесконечное множество коридоров. В каждом гроте – два или три выхода. Они поняли, что им все равно не найти прямую дорогу. Придется просто идти вперед, положившись на случай. Они вполне могут заблудиться и вернуться туда, откуда начинали свой путь. Состояние дона Мадзеротти все ухудшалось. Маттео часто приходилось останавливаться, собирать ледяную воду, стекающую по стенам, и смачивать ею губы старика. Это помогало, но лишь на мгновение, а потом в горле у него опять пересыхало, и он начинал хрипеть.

Несколько часов они шли вот так, наугад, но вдруг Маттео резко остановился. Он заглянул в очередной проем, ожидая увидеть еще один грот, как две капли воды похожий на остальные, но то, что он увидел, ошеломило его. Он позвал дона Мадзеротти и подождал, когда тот присоединится к нему. Перед ними открылся столь огромный грот, что ни стен его, ни потолка разглядеть было невозможно. Одни сплошные заросли густых колючих кустарников в рост человека.

– Это Вопящий Лес, – прошептал дон Мадзеротти, изумившись собственным словам.

Он сам не понимал, откуда ему это известно. Он никогда ничего не читал про этот лес, нигде не встречал картинки с его изображениями, но почему-то был уверен, что не ошибся.

– Это последнее препятствие, способное отпугнуть или погубить незваных гостей, – стал объяснять он Маттео, а ведь несколько минут назад ни о чем таком и не подозревал.

И задрожал всем телом, еще больше побледнев и окончательно обессилев.

– Не знаю, смогу ли я идти дальше, – добавил он.

Маттео ничего не ответил, но обнял его и крепко прижал к себе. Не мог он оставить его здесь одного. Так они и продолжали путь, обнявшись. И медленно, с трудом продвигаясь вперед, подошли вплотную к лесу.

Вблизи кусты выглядели еще более зловещими. Узловатые растения, с тысячью шипов, с серыми цветами, похожими на чертополох. Кусты так тесно переплелись друг с другом, что пробраться сквозь них казалось невозможным.

Как только Маттео со священником попробовали расчистить себе дорогу, заросли вдруг заколыхались, словно от дуновения ветра или от изумления. И все же Маттео с доном Мадзеротти как-то продвигались вперед, прикрывая лицо, потому что при каждом их движении тысячи шипов вонзались в тело. Они шли по узеньким тропинкам, проложенным в лесу, но кусты, качаясь, царапали им бока. Стало темнее. Вскоре над их головой образовалась крыша из колючек. Они попали в лес, который, казалось, жил своей жизнью.

Именно тогда раздались первые крики, сначала глухие, как стон умирающих, потом громкие и угрожающие. Лес заволновался, как в преддверии шторма. Только кусты колыхались сильнее и беспорядочнее. Маттео и дон Мадзеротти почувствовали, что им грозит опасность, и инстинктивно втянули голову в плечи, но это оказалось бесполезным. На них обрушились тени. Одни жужжали у них над ухом, как плотоядные мухи, другие садились им на головы, как обезумевшие птицы. В тот момент, когда тени касались их, они превращались в страшных гарпий, иссохших от времени гаргулий, но, взмывая вверх, вновь становились бестелесными и, покружив в воздухе, опять шли в атаку. Их крики надрывали барабанную перепонку. Они издавали животные стоны – как если бы коровы вдруг взвыли, как гиены. Норовили укусить и поцарапать, от них не было спасения. И хотя это были только тени и они не могли причинить вреда, но от них исходила такая ненависть, что Маттео и дон Мадзеротти невольно содрогались от ужаса. Вскоре уже несколько сотен теней наседали на Маттео и священника, точно пчелиный рой, неотступно кружащий вокруг своей добычи.

Дон Мадзеротти пошатнулся. Он был на пределе. Тени доконали его. Маттео завопил что есть силы, чтобы тот услышал его, несмотря на окружавший их гул:

– Вперед, дон Мадзеротти! Вперед!

И они храбро двинулись дальше, прижавшись друг к другу, как слепцы, оказавшиеся в толпе.

А теней тем временем стало поменьше, и крики их постепенно затихали. Они отступали, словно Маттео и дон Мадзеротти, упорно продвигаясь вперед, покинули их владения.

Маттео и дон Мадзеротти даже не решились сразу остановиться и немножко отдохнуть, боялись, что не в состоянии будут снова подняться. Они пошли дальше, еле волоча ноги. Наконец им удалось выйти из леса. Вконец обессилев, они рухнули на землю и вздохнули с облегчением. Перед ними возвышались бронзовые гигантские врата. Высотой более десяти метров, почерневшие от времени и тяжелые, как столетия. На створках – рельефные изображения сотен голов, обезображенных страданием и страхом. Все они походили на тени, которые только что преследовали их. Словно эти лица застыли в бронзе. Беззубые, смеющиеся, слюнявые, вопящие от ярости и боли. Одноглазые, с кривыми ртами. Рогатые, со змеиными языками. Все эти головы, налезая и громоздясь друг на друга, походили на чудовищное скопище уродов и словно смотрели прямо на них, приказывая им сию минуту остановиться. Вот они, эти врата, которые не откроешь, врата в потусторонний мир, через которые проходят только мертвецы. Маттео и дон Мадзеротти стояли на самой границе двух миров и чувствовали, насколько они с их изнуренными человеческими телами ничтожны перед этой воплощенной в бронзе вечностью.

Внезапно священник упал. Сразу после того, как подошел к вратам, чтобы рассмотреть их получше, дотронуться до скульптур и оценить работу мастера. Еще он попытался найти замок или хоть что-то, что могло бы помочь эти врата открыть, но вдруг потерял сознание. И лежал теперь на земле, прижав ладонь к груди. Он все еще пытался сопротивляться, но тело его одеревенело, дышать становилось все труднее, и он понимал, что конец близок. Маттео бросился к нему, обхватил его голову руками. Стал шептать ему что-то ласковое, потом, видя, что тот его не слышит, повысил голос. У дона Мадзеротти посерело лицо и побелели губы. Он уже не чувствовал рук Маттео и не слышал, что тот ему говорит. Глаза его пристально смотрели в пустоту, словно он видел перед собой танцующие тени. Он что-то бормотал, едва шевеля губами, и Маттео, даже наклонившись к нему, так и не смог понять, то ли он молится, то ли дает ему последние указания. Вокруг них едва заметно повеяло холодом. Словно в воздухе повисла изморозь. Маттео отчаянно пытался помочь своему спутнику, вдохнуть в него силы, – но не знал, как это сделать. Тогда он снова заговорил. Просил старика держаться. Умолял не оставлять его.

– Вы должны встать, дон Мадзеротти! Ну же! Вы меня слышите?

Голос его терялся в заледеневшем воздухе.

– Держитесь, дон Мадзеротти, я с вами. Взгляните на меня. Мужайтесь.

И старик моргал в знак того, что слышит его, – но был слишком слаб, чтобы ответить.

– Дон Мадзеротти, мы сейчас пойдем дальше. Мы должны открыть врата и войти.

Маттео не замолкал, но вдруг губы священника тронула какая-то странная улыбка, и, собрав все силы, он сжал кулаки и сказал замогильным голосом:

– Ты войдешь за мной.

Тут он издал последний хрип, голова его откинулась назад, и он умер. Маттео оцепенел. Тело священника распласталось по земле, словно смерть придавила его сверху, чтобы уничтожить последнюю искорку жизни. Маттео поцеловал покойника в лоб и поник головой, словно признавая свое поражение.

Тут же вокруг них началось какое-то движение. Возле тела старика проскользнула какая-то тень. Она направилась к вратам, послышался глухой скрежет заржавленных петель. Врата ада открывались. Маттео замер, потрясенный. Створки раздвигались с неспешностью веков. Казалось, все страшные скульптуры оживают. Стенают и скрипят зубами, им не терпится завладеть жизнью, которая только что угасла и которую они вот-вот получат в свое распоряжение.

Маттео встал. Он больше ни о чем не думал. Он просто знал, что время пришло, что он должен воспользоваться этим моментом. Он устремился вслед за тенью и вошел в ворота. Тело дона Мадзеротти со странной улыбкой на устах так и осталось лежать на земле.

XV
Страна мертвецов
(ноябрь 1980)

Врата закрылись. Перед Маттео простиралась бескрайняя равнина, поросшая черной травой, похожая на поля, которые тосканские крестьяне поджигают по весне, чтобы удобрить почву. До самого горизонта виднелась лишь эта черная высохшая трава, хрустящая под ногами. Равнина была залита бледным светом, как в ясную ночь, но только на небе не было ни луны, ни звезд, откуда брался этот свет, оставалось непонятным.

Рядом с Маттео держалась тень дона Мадзеротти. Тень была точь-в-точь как живой священник – того же роста, телосложения, даже черты лица те же, – но только бесплотная. Тело осталось за вратами, а тень шла туда, куда положено идти душам мертвецов. И Маттео последовал за ней. Она покажет ему дорогу и приведет в самую сердцевину загробного царства.

Они двинулись в путь. И вскоре услышали далекий рокот, похожий на шум водопада. Маттео шел с опаской, стараясь ступать как можно тише и недоверчиво оглядываясь вокруг. Боялся, что окружающая его смерть вдруг проникнет и в него или появятся отвратительные обитатели ада, которые расцарапают ему лицо, а то и вообще отнимут жизнь.

А шум тем временем все нарастал. Они подошли к берегу огромной реки. Маттео остановился и стал глядеть на воды, ревущие перед ним. Они были черными, как густая смола, их покрывала серая пена, которая, забурлив то здесь то там, взлетала вверх высокими фонтанами.

– Что это? – спросил Маттео.

– Река Слез, – ответила тень падре бесцветным голосом. – Это казнь душ. Их швыряет в разные стороны, и они стенают.

Маттео вгляделся внимательнее. Действительно, теперь он видел в воде множество теней, которые барахтались, как утопающие, тщетно стараясь бороться с течением. Поначалу он их даже не заметил, они слились с водой, но сейчас стал различать и понял, что они совсем заполонили реку – тысячи теней вперемешку, и река швыряет их в разные стороны, сметая все на своем пути.

– Что мне делать? – с ужасом спросил Маттео.

И в ответ услышал именно то, чего так боялся:

– Перейти реку.

Маттео не двинулся с места, и тогда тень добавила:

– Не бойся, тебе река ничего не сделает.

Они подошли еще ближе, к самой воде. И падре молча вошел в нее. Маттео услышал, как его тень испустила долгий стон. Он попытался проследить за ней глазами, – она казалась щепкой, попавшей в бушующее море, которую волны то уносят с собой, то выплевывают обратно на берег, – но очень скоро потерял ее из виду. Ее отнесло слишком далеко. Маттео еще немного подождал, затем решился и медленно вошел в реку. Он был совершенно ошеломлен. Он погрузился в воду по грудь, черную свирепую воду, которая то и дело пузырилась, словно клокоча от ярости. Вокруг – тени, тысячи теней, уносимых потоком. Именно они подпрыгивали вверх – издали он этого не понял. Они же кружились в водоворотах и стенали. Теперь, когда он попал в самую их гущу, он понимал, как они страдают. Слышал их крики, мольбы, жалобы. Спускаясь по Реке Слез, души мертвых как бы вновь путешествовали по своей жизни, но не той, что прожили когда-то, а по искаженной злой волей реки. Река была к ним безжалостна, швыряла о скалы, накрывала с головой, и их земная жизнь представлялась им такой, что они впадали в тоску и смятение. Не то чтобы она казалась им замечательной или чудовищной, но отягощенной тысячью компромиссов и пакостей. И души стенали, представляя себе все это. Те благородные поступки, о которых они помнили, оказывались малодушными. То, чем они гордились, оборачивалось убожеством. Вся их жизнь окрашивалась в серый цвет. Река обрекла их на муку. Река ничего не выдумывала, но лишь расставляла другие акценты. Тот, кто помедлил секунду, прежде чем вступить в борьбу, превращался в труса. Тот, кто позволил себе помечтать о жене друга, видел себя похотливым животным. Река уродовала их жизнь, чтобы они больше не жалели о ней. То, что они любили в ней, выглядело достойным презрения. То, о чем вспоминали с радостью – постыдным. Все хорошее – омерзительным. Выходя из реки, измочаленные водой души уже не хотели возвращаться к жизни. Они покорно шли туда, куда вела их смерть, медленным шагом, опустив глаза.

Переходя через реку, Маттео не смог сдержать слез. Он плакал над всеми этими людьми, чья жизнь была честной и счастливой и вдруг представилась им уродливой и мерзкой. Плакал над достойными людьми, которые уверовали в свою порочность. Плакал и над этой рекой страданий, которая отнимала у мертвецов их самые прекрасные воспоминания, чтобы превратить их в бесцветных и покорных – в тени без страстей и желаний, которые сбивались теперь в огромную безликую толпу, плакал над жестокостью смерти, которая издевается над мертвыми, чтобы утвердить свою власть над ними и чтобы в ее безграничных владениях по-прежнему царило смиренное безмолвие, а обитатели забыли о том, что такое страсть, слезы, злость, свет, и просто тупо шли, сами не зная куда, бесплотные, как полые деревья, в которых свистит ветер.

Когда Маттео наконец выбрался на берег, к нему снова присоединилась тень дона Мадзеротти. Только теперь она казалась совсем жалкой и бесконечно печальной. Река сделала свое дело, и тень тащилась, как уставший пес, не поднимая глаз от земли.

Внезапно Маттео насторожился. На них надвигался все возрастающий гул.

– Быстрее, – шепнула тень дона Мадзеротти, – спрячемся.

И повлекла Маттео подальше от реки. Они стремглав взлетели на небольшой черный холм из шлаков, пружинящих под ногами. Взобравшись наверх, Маттео приник к земле, он все боялся, что его обнаружат, и снова взглянул на реку, которую они только что перешли.

– Смотри внимательно, – прошептал дон Мадзеротти свистящим голосом, – вон тени, которые любой ценой хотят вернуться к жизни и отказываются умирать. Они мчатся как безумные, хотят на другой берег, кричат, но стражи смерти всегда на посту, они отгонят их.

Маттео в самом деле увидел стекающиеся со всех сторон тени. Они в беспорядке стремились к реке, им не терпелось войти в нее, переплыть и снова ступить на землю живых. Но высокие черные фигуры, блестящие, как кварц, не пропускали их. Тощие верзилы протягивали руки и ловили беглецов. Они хватали их, как листья, полными пригоршнями, и без труда швыряли назад.

– Есть две разновидности мертвецов, которые без конца пытаются вернуться к реке, – тихо пояснил священник. – Во-первых, тени мертворожденных младенцев. Они вообще не жили, а сразу из материнского чрева попали на иссохшие земли преисподней. Они слетаются к реке, как насекомые на свет. Они хотят пожить, хоть немного. Но стражи смерти постоянно отгоняют их.

– А другие? – спросил Матео.

– Это те, кто умер насильственной смертью, был вырван из жизни за секунду, стал жертвой несчастного случая или пал от руки убийцы в расцвете сил, в добром здравии. Это самые безумные и самые отважные. Они никак не могут смириться и предпринимают все новые и новые попытки. Они хотят любой ценой завершить то, что не успели сделать, начать жизнь с того момента, когда ее у них отняли. Они ушли из мира внезапно, не попрощавшись с теми, кого любили, и ярость будет клокотать в них всегда.

– Тогда Пиппо должен быть среди них, – сказал Маттео, и горло у него сжалось.

– Нет, – сказал дон Мадзеротти, – твой сын погиб случайно, но что он будет делать в жизни, еще не знал.

– Значит, он среди мертворожденных? – спросил Маттео.

– Тоже нет, – ответил падре.

Маттео поискал глазами, куда стражи смерти отогнали тени мертворожденных, и обнаружил их неподалеку, на вершине холма. Эти маленькие пугливые тени жались друг к другу, словно надеясь согреться. Вглядевшись в них, он понял, что глаза у них не открываются, а рты зашиты. Они ничего не видели и не могли кричать. Некоторые умерли еще в горячем материнском чреве – из-за разорвавшегося плодного пузыря, проникшего в их тельце яда или перекрученной пуповины, вызвавшей удушье. Другие успели услышать стоны материнского тела, увидеть проникший сквозь закрытые веки свет жизни. Успели закричать, задергать ручонками, потом обжегшая их жизнь внезапно решила покинуть их, и они затихли, как мертвые котята.

На холме они громоздились друг на друга, не понимая, где они, но смутно ощущая присутствие рядом себе подобных, – единственное, что могло хоть немного успокоить их в этом мире бессознательных страхов.

Маттео отвел глаза. Смотреть на это было невыносимо. Эти младенцы, которые умерли еще до рождения и никогда не узнают, что такое жизнь, никогда не смогут ни полюбить ее, ни возненавидеть, просто разрывали ему сердце. На этих выкидышей жизни и никто не смог смотреть без содрогания, потому что смысла в этом не было никакого.

– Если хочешь найти сына, – сказал священник, и голос его отвлек Маттео от печальных мыслей, – надо идти в самую сердцевину царства, туда, где смерть собирает покойников.

– Пошли, – откликнулся Маттео.

И они покинули свое укрытие. Позади остались тени, устроившие страшную игру со стражей, пресекавшей все их попытки к бегству, – и никогда ни одной из них, с самого возникновения мира, еще не удалось выбраться из преисподней.

Тень дона Мадзеротти привела Маттео к высокой скале. В ней был пробит огромный вход, словно ведущий в шахту или пещеру троглодитов. Перед скалой росли высокие колючие кустарники, преграждавшие к ней путь.

– Ты должен добраться до входа, – сказала тень.

– А что это? – спросил Маттео.

– Кровавые Кусты, – ответил падре.

Маттео подошел совсем близко к кустам и теперь разглядывал бесконечное переплетение узловатых стволов и колючек. Как только он сделал шаг вперед, ветви вцепились в него. Лицо, ноги и грудь тут же покрылись глубокими царапинами. Как он ни извивался, все было бесполезно. Кое-где на кустах висели куски кровавого мяса, с которых на землю падали черные капли. Маттео посмотрел на эти куски с ужасом.

– Это ошметки живой плоти, – сказала тень дона Мадзеротти.

– Неужели сюда уже приходили живые люди? – спросил Маттео.

– Нет, но каждый мертвец забирает с собой что-то от живых, которые окружают его. Отец отдает частичку себя покойному сыну, овдовевшая супруга – мужу, тот, кто пережил своих друзей, – друзьям. За каждым покойным, попадающим в ад, тянется шлейф из скорбящих по нему. Но этим частичкам живых, этим кровоточащим ошметкам запрещено сопровождать покойника дальше в страну мертвых. Заграждение из колючих кустов цепляет их, и они остаются здесь навечно.

Маттео огляделся по сторонам. Окружавшие его кусты были усеяны клочьями плоти, имевшими самый жалкий вид, словно дары какому-то божку, покровителю каннибалов, или смердящие остатки звериного пиршества. Стало быть, именно здесь завершается путь той частички живых, что продолжает тосковать по покойнику. Наверное, на этих кустах есть клочки и его самого. И Джулианы. Та их частица, что не оставила Пиппо и после смерти. Маттео с большим трудом справился с подступающей тошнотой и взял себя в руки. Потом, приняв решение прорваться сквозь кусты любой ценой, он с яростью ринулся напролом, не обращая внимания на впивающиеся в него колючки. Выбравшись наконец на волю, он даже вскрикнул от облегчения. Перед ним был вход в большой грот, вырытый прямо у скалы.

Его поразила царившая здесь тишина. Словно все звуки поглощала какая-то неведомая сила. Ни скрипа, ни шороха, ни шепота. Постепенно Маттео стал чувствовать покалывание в пальцах. Живот свело, он весь вспотел. Им овладел животный страх. Руки и ноги дрожали, и он ничего не мог с этим поделать. Лоб покрылся холодным потом, дышать становилось все труднее.

– Скорее бы выбраться отсюда, я больше не могу, – шепнул он дону Мадзеротти.

Тень падре приблизилась к его лицу, приникла губами к его уху и стала объяснять, в чем дело, чтобы ему не было так страшно.

– Мы идем по пустым гротам, которые ожидают будущих мертвецов. Поэтому ты так испугался. Они чувствуют наше присутствие и вне себя от нетерпения. Эти огромные гроты скоро переполнятся. Здесь скопятся поколения людей, которые родились уже при тебе. Время идет, и нужно приготовить место для всех. Территория преисподней постоянно расширяется. Появляются все новые и новые гроты. Просторные и высокие, чтобы принять завтрашних покойников. Эта тишина вокруг нас, тишина, которая леденит твою кровь, – это тишина ожидания. Камни ждут своих гостей.

Маттео посмотрел вдаль. В самой глубине громадного грота теплился свет. Увидев его, Маттео приободрился и пошел быстрее.

– Что это там? – спросил он.

Падре не ответил, и Маттео еще больше заторопился, чтобы поскорее выбраться из грота. Вскоре он понял, что грот выходит на что-то вроде террасы. Маттео ступил на нее. Терраса возвышалась над бескрайней равниной, погруженной в полумрак. Маттео оглядел окрестности. Пейзаж был безобразным. Почву словно поразила кожная болезнь. Серого цвета земля, вся в прожилках. Где-то она потрескалась от сухости, в других местах вздувалась пузырями гнилой грязи. Здесь росли лишь искривленные деревья без всякой листвы. Маттео заметил два бурных потока, срывающихся с крутых склонов и потом теряющихся на равнине. В первом копошились сотни тысяч насекомых, которые застилали воду гудящим облаком. Второй, хоть и падал с горы, казался неподвижным. Никакого течения, бурления, ряби. Это стоячая вода, тысячелетия зараставшая тиной.

Вдалеке, в самом центре, на возвышении, похожем на гору из угля, возвышался город. Величественный, грозный город, похожий на крепость. В нем царила полная тишина, он казался безжизненным. Но на самом деле был красив. Маттео видел мрачные, черные, как сажа, дворцы. Пустынные улицы, площади, террасы и сады. Даже ветер не отваживался прогуляться по его переулкам.

– Это цитадель смерти, – сказала тень.

– А она, она где? – спросил тогда Маттео чуть ли не с любопытством.

– Кто?

– Смерть.

– Она везде! – ответил священник. – В каждом темном закоулке. Под каждым камнем, что лежит здесь с незапамятных времен. В летающей пыли вокруг нас и в сковывающем нас холоде. Она везде!

Маттео молчал. Он оглядывал все вокруг и думал, что тень права. Смерть окружала его со всех сторон. Он дышал ею, ходил по ней, был окутан ею. Вдруг тень задвигалась и подала знак идти за ней.

– Куда ты? – спросил Маттео.

– А ты ничего не слышишь? – отозвался падре.

Маттео прислушался. Издали действительно доносился приглушенный шум.

– Что это? – спросил он, но тень ничего не ответила.

Она заторопилась, и Маттео пришлось пойти за ней. Он чуть ли не с сожалением оторвался от зрелища цитадели смерти, этот город произвел на него сильное впечатление своей необычной красотой, и ему все казалось, что черные мраморные дворцы словно стонут от старой раны или глубокой усталости.

Шум все нарастал и превратился в оглушительный грохот. Столь сильный, что под ногами у Маттео дрожала земля. Они поднялись на вершину ближайшего холма, и Маттео застыл в изумлении. Ничего подобного он еще не видел: перед ним, на огромном пространстве, толпились тысячи и тысячи теней. Они двигались по спирали, словно притягиваемые невидимой силой. Еле-еле волоча ноги. Огромный, необъятный кортеж, который продвигался вперед так медленно, что порой это было вообще незаметно. Гул рождался из стонов: тени выли, стенали, клацали зубами, звали на помощь, вопили от страха или изрыгали проклятия.

– Это спираль мертвецов, – прошептал дон Мадзеротти и продолжил, увидев, что Маттео совершенно потрясен:

– Ты спросил меня, куда идут тени, смотри, все завершается здесь. Попав сюда, они присоединяются к толпе и занимают свое место. И начинают движение к центру. Как только они туда попадают, то исчезают навсегда. Центр спирали – это небытие, их вторая смерть.

– Такое впечатление, что они топчутся на месте, – сказал Маттео.

– У каждой тени свой путь, – ответил падре. – Каждая идет, как может. Все зависит от того, сколько света в ней сохранилось.

Маттео и правда заметил, что тени светятся по-разному. Некоторые сверкали, как блуждающие огоньки, другие были такими бледными, что казались почти прозрачными.

– Это закон страны мертвецов, – продолжал дон Мадзеротти. – Тени, о которых думают в мире живых, чью память чтут, кого оплакивают, они светятся. И очень медленно приближаются к небытию. Другие, о которых забыли, тускнеют и быстро оказываются в центре спирали.

Маттео пригляделся. В густой толпе из десятков тысяч теней он теперь подмечал множество отличий. Одни тени плакали, царапая себе лицо, другие улыбались, благодарно целуя землю.

– Взгляни вот на эту тень, – прошептал падре, указывая пальцем. – Она вся в слезах, но улыбается. Она только что почувствовала, что о ней думает кто-то из живых, думает с любовью, чего она никак не ожидала. Смотри. Вот тени, которые плачут и рвут на себе волосы, они надеялись, что их будут помнить бесконечно, но о них уже забыли и близкие, и друзья. И они в ярости. Они ссыхаются и тускнеют. Бледнеют, становятся совсем прозрачными и стремительно движутся к небытию.

– Сколько времени занимает их путь? – спросил Маттео.

– Несколько человеческих жизней для тех, кому повезло, – ответил священник. – Но некоторые исчезают за несколько часов: о них забыли сразу после смерти. В аду сотни таких спиралей. Единственное, что дает возможность теням замедлить продвижение к небытию, это мысли живых. Каждая мысль, даже мимолетная, даже беглая, придает им немного сил.

Падре умолк.

– Твой сын там, – вдруг сказал он.

Маттео вздрогнул. Он спустился в преисподнюю ради Пиппо, но когда он попал сюда, куда живым доступ запрещен, его так потрясло все увиденное, что он и представить себе не мог, что его сын здесь, среди всего этого ужаса.

– Там? – переспросил он, словно очнувшись от сна.

– Да, – ответил старый священник. – Среди них. Среди мертвых, где за него, как и за всех других, сражаются силы памяти и забвения. Он там. Перед твоими глазами. В этой толпе, которая не хочет двигаться вперед и боится мгновения, когда канет в небытие, позабытая всеми. Он там, Маттео. Тот, к кому ты так стремишься. Твой сын, которого ты согреваешь своими мыслями…

Прежде чем тень Мадзеротти договорила, Маттео устремился к толпе теней. Больше ничто не могло остановить его. Его сын здесь, в каких-то сотнях метров от него. Сын, которого он жаждал увидеть, обнять, вырвать из этой инертной массы теней, обреченных на забвение.

Он сбежал по склону с яростью, удесятерившей его силы. Даже не заметив, что шаги его гулко разносятся в безбрежном сумраке, заглушая стоны теней. Он бежал, задыхаясь, ища взглядом сына. Бежал к спирали. И не видел, что тени, удивленные этим непривычным шумом, повернули голову в его сторону. Они не могли освободиться от силы, неумолимо влекущей их вперед, но разглядывали его во все глаза. Толпу всколыхнула надежда на спасение. Среди них оказался живой человек, способный, быть может, увести их с собой. Тени трепетали от нетерпения и радости, точно потерпевшие кораблекрушение при виде корабля, идущего к ним на помощь. Они тянули руки, стенали, умоляли, жалобно таращили глаза. Пусть их заберут. Пусть похитят у смерти.

Маттео резко остановился. У него перехватило дыхание: перед ним, в нескольких метрах, была тень, которая светилась ярче других. Она стояла к нему спиной, но он уже не сомневался – это был Пиппо. Он закричал изо всей сил. Пиппо! Мальчик обернулся медленно, как умирающий. Пиппо! Маттео с трудом удержался на ногах. Он не видел сына со дня его смерти. Любимое лицо, которое он так часто целовал, его волосы, чей запах вдыхал ночью, когда мальчик спал. Да, это его Пиппо! Мальчик был бледен. Черная точка в животе – след убившей его пули. Пиппо не изменился. Не состарился и не поблек.

Увидев отца, он открыл рот, но не издал ни единого звука. Протянул руки к Маттео, и этот простой жест, казалось, стоил ему нечеловеческих усилий. Он боролся с неподвижностью смерти, с неотвратимостью окостенения.

Маттео не выдержал. Он нырнул в толпу, руками отгоняя оказавшиеся на его пути тени, и пошел прямо к Пиппо. Но тени обступали, окружали его со всех сторон. Они словно обезумели. Живой человек – человек из плоти и крови, который дышит, потеет – вот она, нежданная возможность бежать. Они пытались ухватиться за него, цепляясь за волосы, хватали за ноги, мешали идти. Как нищие, молили его взять их с собой. Он легко отшвырнул их, невесомых, бестелесных, и вскоре добрался до сына. Но тут тени опять пошли в атаку. Бессильные против живого человека, они задумали отогнать тень Пиппо. Каждая из них стремилась занять место ребенка. Они набросились на Пиппо, тысяча рук уцепилась за него, царапая когтями. Маттео попытался прикрыть сына своим телом. Он прижимал мальчика к себе, но покойники вновь и вновь шли на штурм, вокруг них бесновалась целая толпа. Маттео растерялся. Он был уверен: потеряй он сейчас Пиппо, и больше он его не увидит. Он посмотрел на испуганное лицо сына. И тут время словно остановилось. Маттео забыл, что он в аду отбивается от теней мертвецов. Он вновь увидел сына на тротуаре той проклятой улицы. В глазах Пиппо он прочитал тот же ужас. И все смешалось. Ему казалось, что он вновь переживает роковую сцену убийства. Опять его сын с мольбой смотрит на него. Опять он бессилен ему помочь. Это взбесило его. Он словно задохнулся от ярости. Тело его напряглось. Он не имеет права отступить во второй раз и никак не вмешаться в роковой ход событий. Прижав тень Пиппо к груди с такой силой, что ему самому стало трудно дышать, он поднял сына к лицу. Вот он Пиппо – перед ним. Он мог ощутить своим лицом его странную легкость. Притронувшись губами к лицу малыша, словно собираясь поцеловать, он неторопливо и бережно вдохнул его в себя всего целиком. Тень скользнула в него, точно он глотнул воды. Он сделал это, не раздумывая. Как бы по наитию.