Текст книги "Билет в ад"

Автор книги: Лоран Ботти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

17

Тома Миньоль не открывал глаз от окон квартиры на последнем этаже дома – типично буржуазного здания, выстроенного из огромных тесаных камней и украшенного по фасаду лепниной и полукруглыми балкончиками.

Вдова вернулась домой.

Орели Дюбар, сидевшая в машине рядом с ним, наблюдала за входом, ожидая, не объявится ли Тевеннен, если вдруг Вдова вызвала его к себе. Хотя это было почти полностью исключено: Вдова никогда не вела деловых переговоров в своих апартаментах. Даже гостей принимала редко. Как будто порог ее квартиры был границей, которую нельзя было пересекать посторонним, могущим нарушить респектабельность окружающей обстановки. Ее дом был ее крепостью. Или секретным садом, если воспользоваться не английской, а французской аналогией…

Скорее всего, случилось что-то непредвиденное. Так или иначе, Жамель должен об этом знать. Тома на мгновение заколебался, не стоит ли ему проследить за «мерседесом», в котором уехал кузен после того, как привез Вдову домой, но потом решил, что если Жамель захочет объясниться, то у них еще будет время встретиться.

А пока не было ничего нового. Мысленно Тома упрекал себя в том, что ввязался в такое серьезное дело почти без всякой подготовки, заручившись поддержкой одного-единственного союзника, пусть даже и родственника. Почва, на которую он ступил, оказалась слишком зыбкой. Слежка за Вдовой ничего не дала: та действительно ездила к Тевеннену, но провела в его доме не больше двух минут.

– Вот не везет! – произнесла Орели, словно откликаясь на его мысли. – Никого похожего на Тевеннена…

Тома взглянул на часы на приборной доске машины. Оказалось, они с напарницей торчали тут уже час. Он взял рацию:

– Коньо, что там у вас?

– Они вдвоем с мальчишкой остановились в доме недалеко от площади Республики, – донеслось сквозь треск помех. – Минут сорок назад. Время позднее, так что, скорее всего, они там и заночуют. Не потащит же она ребенка куда-то еще среди ночи…

Тома машинально кивнул. До сих пор его расследование никаким боком не касалось Шарли, сожительницы Тевеннена. Случаен ли ее отъезд? Именно сегодня вечером?..

Он попытался собраться с мыслями, чувствуя, что в голове у него полный бардак, как на арабском рынке.

– А здоровяк так и не объявился, – снова донеслось из рации. – Как в воду канул.

– Даже если бы и объявился, что с того? – вмешалась Орели. – Так или иначе, Вдова уже дома. Судя по всему, они решили перенести дело на другой день. Если у них вообще было какое-то дело… – добавила она, явно выражая сомнение в надежности «источника» Тома.

Последний был вынужден с сожалением признать, что она права.

– Все, отбой, – объявил он по рации. – Что бы там ни случилось, у нас нет повода брать его сегодня вечером.

В полусумраке автомобильного салона он разглядел довольную улыбку на лице Орели.

Молча, стиснув зубы, Тома включил зажигание и поехал в сторону площади Бастилии, чтобы отвезти Орели домой. Его продолжали терзать вопросы, на которые не было ответов: что произошло? почему Вдова вломилась в дом Тевеннена, вопреки самой элементарной предосторожности? куда все подевались из этого дома сегодня вечером? Свет в окнах так и не зажегся…

И самое главное: где сейчас Тевеннен?

Именно в этот момент Орели Дюбар, до того сидевшая молча и даже, кажется, дремавшая, слегка повернула голову и произнесла успокаивающим, почти материнским тоном:

– Не беспокойся. Рано или поздно мы его схватим. Это только вопрос времени…

Но Тома отнюдь не был в этом уверен: поимка Тевеннена с сегодняшнего дня только осложнялась.

От внезапного чувства одиночества у него сжалось сердце. Был ли тому причиной ледяной холод парижской зимней ночи, от которого попрятались с улиц даже бомжи? Или слабый мертвенный свет покрытых инеем фонарей? Или груз слишком больших амбиций, оказавшийся ему не по силам? Или нетерпимость к одной только мысли о поражении?..

Тома не знал. Он был не из тех, кто слишком трепетно относится к своим эмоциям. Он даже не считал себя человеком, способным их испытывать.

И однако в этот вечер ему так сильно захотелось теплоты, уюта, нежности, утешения, что внезапно он почувствовал себя уязвимым и беззащитным, как голый человек среди ледяной пустыни.

Именно поэтому он, вопреки элементарным правилам субординации, не убрал руку с переключателя скоростей, когда ее неожиданно накрыла ладонь Орели.

18

Брижитт тщетно пыталась заснуть: встреча со старой подругой, рассказ Шарли и особенно то, о чем она умолчала, не давали ей покоя с момента отъезда матери и сына. Однако сильнее всего ее беспокоила их ближайшая участь.

Прежде Брижитт еще никогда не видела подругу в таком состоянии. Даже когда Шарли сбежала из клиники, куда поместила ее мать на принудительное лечение от наркозависимости, и среди ночи объявилась в доме Брижитт вместе с Фабианом, отцом Давида, она выглядела менее отчаявшейся и потерянной, чем сейчас.

Впрочем, и было отчего: на сей раз ей предстояло скрываться не от матери. Если она на самом деле убила копа (и, вопреки всему, Брижитт ощущала горькое удовлетворение, зная, что он уже не сможет ей навредить), то ее будет разыскивать, без преувеличения, вся полиция Франции. И к тому же еще Давид… Он выглядел так… странно. Не то чтобы он казался потрясенным, но, в каком-то смысле, был таким же, как и его мать: потерянным, словно отсутствующим… как будто на грани обморока. Шарли хоть отдавала себе в этом отчет?..

И вдруг, словно в ответ на этот последний вопрос, Брижитт услышала тихий щелчок замка входной двери.

Эдуар решил вернуться?.. Все-таки он душка… Славный парень и замечательный любовник, всегда восхищавшийся ее округлостями. Однако Брижитт уже сожалела о том, что дала ему запасные ключи. Вот так всегда: начинается с безобидной зубной щетки, в одно прекрасное утро обнаруживающейся в вашей ванной комнате, а заканчивается внезапным появлением среди ночи, несмотря на предупреждение о «важном семейном деле»!

Неужели он следил за квартирой? И вернулся, убедившись, что неожиданные гости уехали?

Увы, судя по всему, ей предначертано судьбой провести сегодня ночь без сна…

Брижитт вздохнула, села на постели и зажгла сигарету, слегка улыбаясь уголками губ. Или лучше изобразить на лице упрек?..

Прошла минута… другая. Брижитт не отрывала глаз от крошечного красного огонька сигареты, чувствуя, как мысли разрываются между Шарли, Давидом, Эдуаром…

Она прислушалась, но в квартире было тихо. Разве что… слабый шорох и усталое поскрипывание старого паркета, словно от чьих-то осторожных шагов по истертому ковру.

С чего вдруг Эдуар решил поиграть в индейцев? Или он по каким-то причинам решил сохранить свой ночной визит незамеченным?

На долю секунды ей пришла мысль о взломщике, но Брижитт тут же отмела ее как совершенно нелепую. Она помнила, как мягко щелкнул замок – явно под воздействием привычного ключа, а не воровской отмычки. Скорее всего, Эдуар хотел сделать ей сюрприз… К тому же на последнем этаже находились самые маленькие и дешевые квартирки, так что, если бы взломщик захотел как следует поживиться, он наведался бы в какие-нибудь шикарные апартаменты, расположенные ниже. Так что, очевидно, речь шла о какой-то дурацкой шутке – возможно, вызванной ревностью.

Слегка раздраженная, Брижитт отбросила простыню и встала с кровати, собираясь направиться в гостиную. Но когда она была уже у порога, как будто чья-то холодная рука сжала ее сердце.

Там, прямо за дверью, кто-то был. Она явственно ощущала чужое враждебное присутствие.

Брижитт замерла и прислушалась. Не услышав больше ничего, слегка пожала плечами. Не иначе, вся эта история с Шарли подействовала на нее слишком возбуждающе…

– Черт возьми, Эд! С чего вдруг тебе вздумалось прятаться?

Она резко распахнула дверь, переступила через порог и включила в гостиной свет. И тут же поняла свою ошибку.

В квартиру действительно проник чужой человек. Он стоял прямо перед ней. Высокий, стройный, облаченный в элегантный костюм. Прядь светлых волос небрежно спадала ему на лоб. Он чем-то напоминал агента ФБР, но скорее из комедийного фильма. Или некий шарж на французского аристократа, потомка старинного рода. Если не считать его совершенно неуместного присутствия в этом месте в такое время, в нем не было ничего угрожающего.

Брижитт попятилась:

– Что?

– Добрый вечер, Брижитт. Я ищу Шарли. Вы не подскажете, где я смогу ее найти?

Он говорил с тем легким жеманным сюсюканьем, с которым некоторые не в меру ретивые ценители прекрасного произносят «эскюйство» вместо «искусство». Несколько мгновений Брижитт разглядывала его. И вдруг истина обрушилась на нее со всей очевидностью: этот светский акцент был ненастоящим, фальшивым. Этот человек был не тем, за кого себя выдавал. Хотя Брижитт уже давно носила потрепанные балахоны с бирками «Made in Katmandou» вместо прежних шикарных туалетов, она выросла в богатой и добропорядочной буржуазной семье, и ей не составляло труда отличить настоящее золото от подделки.

Это открытие окатило ее ледяной волной ужаса. Этот человек лицедействовал. Он разыскивал Шарли. И уж, во всяком случае, он не был полицейским.

Значит, этот человек был опасен.

Брижитт ощутила мощный всплеск адреналина и быстро оценила ситуацию. В пределах досягаемости не было ни одного предмета, который мог бы послужить оружием. Дверь спальни была в трех метрах позади. Она запиралась на замок, но ее верхняя часть представляла собой витраж с узором из разноцветного стекла. Но все равно, если бы удалось быстро проскочить в спальню, можно было бы запереться и позвать на помощь…

Человек уверенно и небрежно шагнул к ней, и это движение мгновенно нарушило ход мыслей Брижитт. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и за это время она успела заметить в его глазах жестокий, примитивный блеск, словно у хищника.

Она резко повернулась, собираясь броситься в спальню, но он схватил ее еще раньше, чем она успела сделать хоть шаг.

Затем он нанес ей удар в печень – резкий, точный, сокрушающий. Брижитт без единого звука рухнула на пол. От адской боли у нее перехватило дыхание, и она не смогла даже закричать, чтобы услышали соседи.

Человек склонился к ней и прошептал прямо в ухо:

– Ты мне скажешь, где она. Ты мне это скажешь, грязная, вонючая потаскуха, а после будешь умолять, чтобы я побыстрее покончил с тобой… – Ненависть, звучавшая в его словах, обжигала почти физически.

После были только ужас, боль и, наконец, тишина.

19

– Мама, что с нами будет?

Давид прошептал эти слова несколько минут спустя после того, как они с матерью вместе улеглись в кровать, под огромное теплое одеяло, в чистой и хорошо натопленной комнатке небольшого отеля.

Попетляв некоторое время по улицам, Шарли обнаружила этот отель – не так далеко от дома Брижитт, на улице Гран-Приере, за бульваром Вольтера. Он скорее напоминал семейный пансион, чем пристанище туристов, и Шарли порадовалась своему выбору: портье, зевая, записал их имена в регистрационную книгу, не спросив документы и даже не обратив особого внимания на них самих.

Сейчас она лежала в кровати, крепко прижав к себе Давида и разглядывая его лицо в слабом свете ночника. Шарли оставила ночник включенным, но набросила на абажур полотенце, и теперь комнату наполнял мягкий оранжевый полусумрак.

Однако ни ей, ни Давиду не удавалось заснуть, даже несмотря на умиротворение от того, что они были вместе, к тому же свободные, как никогда прежде.

– Мы выкарабкаемся, котенок. Ты ведь это знаешь, правда?

Давид ничего не ответил, и Шарли подумала, что, скорее всего, он не знает – он этого не «видел». Его необычная ретропамять не подсказывала ему никаких вариантов выхода из нынешней ситуации – ни плохих, ни хороших.

– Послушай, Давид… – прошептала она, ласково гладя сына по волосам. – Через несколько дней все закончится. И все забудется, хотя я понимаю, что сейчас тебе это кажется невозможным. Но рано или поздно все забудется. У нас начнется совсем другая, новая жизнь.

Шарли замолчала. Потом подумала, что Давид и так видел достаточно, чтобы что-то от него скрывать.

– Завтра я позвоню во «Французские лотереи»… насчет нашего билета.

Давид едва заметно кивнул.

– Я туда уже звонила на прошлой неделе. Мне все объяснили. Нужно будет позвонить по специальному номеру, чтобы зарегистрировать свои данные. После мне назначат встречу, чтобы выдать деньги. Самое большое, еще через неделю. Или даже раньше… А потом, когда мы получим деньги, мы уедем куда-нибудь далеко-далеко… где море и солнце. А еще чуть попозже к нам приедет Брижитт. И все будет как раньше… Нет, конечно же гораздо лучше, чем раньше! В сто, в тысячу раз лучше! Ты увидишь много интересных вещей, которых никогда не видел. Например, сначала мы поедем в Бразилию, подыщем какой-нибудь небольшой домик… а потом подумаем, куда отправиться всем вместе. Представляешь себе, котенок? Бразилия!.. И все это благодаря тебе, сокровище мое!

Давид никак на это не отозвался, но Шарли чувствовала, что он еще не спит. «Видел ли он… труп? – не переставала она себя спрашивать после убийства, как только смогла более-менее связно размышлять. – Слышал ли что-нибудь?..» Эти вопросы неотвязно преследовали ее, и она никак не решалась задать их сыну.

Говорить обо всем, ничего не скрывать…

– Давид, ты знаешь, что произошло сегодня вечером… Это был несчастный случай. Мы не должны были вот так убегать…

– Я знаю, мам.

От этих слов у нее перехватило дыхание. В этом был весь Давид: хрупкость ребенка, зрелость настоящего мужчины, память о будущем… Живая загадка.

– Давид… я хочу, чтобы ты знал: я никому не позволю причинить нам зло. Больше никогда… никогда. Я люблю тебя больше всего на свете, – прошептала она на ухо сыну. – Ты даже не представляешь, как сильно… И я тебе клянусь: мы выпутаемся. Вот увидишь, завтра будет новый день, и все станет таким ясным… таким простым.

– А куда мы поедем завтра? Где мы проживем эту неделю?

Шарли обдумывала этот же вопрос с того момента, как вошла в номер отеля, безликий, но все же выглядевший гостеприимным. Она бы с удовольствием осталась здесь, но понимала, что это слишком опасно. Непонятно было, как станут развиваться события. Прежде всего, сколько пройдет времени до того момента, как кто-то обнаружит труп Сержа? Два дня? три? неделя? Так или иначе, ее тут же объявят в розыск. Поэтому, чем быстрее она покинет Париж, тем меньше будет риска. Особенно если ее описание разошлют повсюду, в том числе и по всем отелям…

– В доме у озера… туда мы завтра и поедем. Все как ты сказал…

Шарли закусила губы. Говорить обо всем, ничего не скрывать…

– Но сначала мы заедем к твоей бабушке.

Снова молчание. Но так было даже лучше, и Шарли почувствовала облегчение. Все равно слишком поздно, чтобы что-то объяснять. Да и стоит ли?.. Давид и в самом деле поверил ей, когда она сказала ему, что его бабушка умерла? Что он на самом деле знал? О чем догадывался? Все ли он рассказывал ей о своих «воспоминаниях»? Шарли иногда упоминала о матери и в разговорах с Брижитт. Может быть, Давид это запомнил?

Она протянула руку к ночнику и погасила свет. Потом поцеловала сына в щеку:

– Я тебя люблю, котенок. Всегда помни об этом.

– Я тоже тебя люблю, мама, – отозвался Давид. – Очень!

Тепло его тельца и дыхание, наконец ставшее размеренным, понемногу убаюкали Шарли. К тому же она чувствовала огромную усталость. Она заснула, согретая этим недавним «Очень!» и любовью к сыну, затопившей все ее существо.

Еще спустя какое-то время Давид шепотом произнес:

– Мам… она нас уже ищет… какая-то странная черная дама…

Но Шарли уже не услышала этих слов.

20

…Это фиаско! Полное фиаско! И почему вы решили объявить об этом открыто всем коллегам на общем собрании?.. И почему вы не отключили ваш гребаный телефон, Миньоль? Тома, этот звонок – это просто паскудство!..

…звонок…

…откуда-то…

…мои штаны, господи, где мои штаны?..

Тома протянул руку – твердая почва казалось близкой, буквально на расстоянии вытянутой руки… Но его пальцы сначала наткнулись на пустой бокал, который опрокинулся, потом на какой-то твердый холодный предмет, потом окунулись в пыль… это оказался пепел в стеклянной пепельнице.

Он вынырнул из сна, и жестокая реальность предстала перед ним во всей полноте: он потерпел фиаско… Безрезультатное наблюдение за домом Вдовы… ладонь Орели Дюбар… потом они напились и даже выкурили косяк… и… и он заснул у нее дома, слишком одуревший, чтобы самостоятельно уехать… и… этот кошмарный сон…

…и звонок!

Номер, который высветился на экране мобильника, заставил его забыть обо всем.

– Тома?..

– О черт, что там еще?..

– Наш клиент склеил ласты.

Тома встряхнул головой. О чем говорит кузен?..

– Тевеннен мертв, – отчетливо произнес в трубке голос Жамеля Зерруки.

– Что?.. Что ты такое говоришь?.. То есть… ты в этом уверен?

В трубке послышался невеселый смешок.

– Если человек лежит на полу у себя в кухне с ножом между ребер и не шевелится, я так думаю, вопросы излишни.

Тома откашлялся, чтобы избавиться от остатков гашиша в легких и заодно как-то утрясти в голове новую информацию.

– Он уже окоченел, когда мы приехали к нему вчера вечером. Ты ведь знаешь, что мы там были, потому что сам за нами следил. Так вот, знай и то, что это не мы его прикончили.

Тома сжал кулаки. Он знал. Уже вчера вечером он знал! Не о том, что Тевеннен мертв, конечно, но о том, что ему самому не стоит заходить в дом. Возможность была слишком уж выгодной, ловушка слишком уж очевидной.

– Почему ты мне не позвонил сразу же?

– Я не мог… Она меня не сразу отпустила. К тому же…

Молчание.

Жамель боится, как бы вчерашний эпизод не обошелся ему слишком дорого, машинально подумал Тома. Боится, как бы его не обвинили в убийстве. Но вместо того, чтобы зря паниковать, кузен, очевидно, поразмышлял и избрал более правильную тактику. Тевеннен был главным подозреваемым, а поскольку он выбыл из игры, расследование Тома прекращалось само собой. Поэтому Жамель решил дать родственнику бесплатную информацию в надежде, что это избавит его самого от ненужных расспросов.

– Ты знаешь, кто его убил?

– Ну, это уж твоя работа, братан.

– Где он сейчас? В смысле…

– Трупак? Мы его не трогали. Ты же видел, как мы вышли из дома, и его с нами не было, ведь так? Мы его оставили на полу в кухне, где он и был. Думаю, у тебя уже достаточно информации. Теперь тебе все карты в руки.

И Жамель отключился, даже не попрощавшись. Тома остался неподвижно сидеть с трубкой в руке.

– Что такое?.. – вдруг послышался сонный голос у него за спиной.

Тома обернулся. Несколько секунд он разглядывал миловидное, еще заспанное личико Орели. Хороша, ничего не скажешь. А в постели так просто супер… Ночь получилась поистине волшебной, даже несмотря на слишком крепкие напитки и слишком сильный наркотик, особенно для Тома, который и забыл, когда в последний раз курил гашиш… Совершенно неожиданно для себя он встретил женщину невероятно сексуальную, пламенную и отзывчивую, и эта внезапная близость дала ему чувство абсолютного единения с другим существом, ощущаемого отнюдь не только на физическом уровне.

Но никакое волшебство не может длиться долго. Рано или поздно реальность вступает в свои права. В нашем случае, горько подумал Тома, даже слишком рано… Орели исчезла. Перед ним была его коллега мадемуазель Дюбар.

– Нам подкинули работенку…

– Это шеф звонил?

– Нет, мой источник. Нам нужно ехать… – Он посмотрел на часы, которые показывали почти восемь утра, и добавил: – Прямо сейчас.

Орели села на постели, и соскользнувшая простыня открыла ее соблазнительные груди с затвердевшими от утреннего холода сосками.

– Куда ехать?

– К нему. В смысле, к Тевеннену.

21

Шелковые портьеры, пестрые ковры и альковы в стиле рококо окружали три небольших подиума, в центре каждого из которых возвышался металлический шест. По ночам это место начинало жить своей особой жизнью – тайной, запретной – в мерцающих бликах приглушенного янтарного света. Но в этот утренний час здесь горели лишь тусклые неоновые лампы, разоблачая всю фальшь показной роскоши: ветхие дырявые портьеры, потертые ковры, потускневшие краски…

Ничто не может быть более жалким, чем ночное заведение при беспощадном свете дня. Зная об этом, Вдова почти никогда не приходила сюда до наступления темноты и уходила задолго до закрытия. Это место слишком напоминало ей ее саму. Утренний свет был враждебен им обоим.

Однако в это утро Клео, охваченная лихорадочным нетерпением, прибыла в «Эль Паласио» с первым лучом солнца. Она пересекла главный зал, сморщив нос от запаха прокисшего пива (странно, но после того, как в клубе было запрещено курить, внутри стало вонять еще хуже, чем раньше, – очевидно, теперь флюиды похоти, которые источали посетители, приходившие на «эротические шоу», уже ничто не могло перебить) и почти не обратив внимания на хрупкую китаянку уборщицу с чересчур большой для нее шваброй в руках. Впрочем, была ли эта азиатка и в самом деле китаянкой?.. Клео этого не знала и не хотела знать. Она даже не могла вспомнить, видела ли ее тут раньше. Мир обслуживающего персонала располагался в другом измерении, где царила бедность, и Клео испытывала перед ним неподдельный ужас.

В самом дальнем углу, за занавеской, располагалась неприметная дверца с табличкой «Только для персонала». Вдова толкнула ее, прошла по небольшому коридору, устланному красной потертой дорожкой, миновала раздевалку танцовщиц и, наконец, вошла в свой кабинет, единственное приличное помещение во всем клубе, с огромным зеркалом, хрустальной люстрой и глубоким честерфилдовским диваном. В углу стоял массивный письменный стол, на нем – телефон и два небольших монитора, один их которых был связан с камерой видеонаблюдения над баром, другой – с камерой над центральным подиумом. Вместо того чтобы включить мониторы (какой смысл наблюдать за уборщицей?), Клео включила радиоприемник – …итак, «Бенабар»! Что же это за альбом с таким по меньшей мере странным названием?.. Что вы хотели этим сказать? – и, не дожидаясь ответа певца, подошла к висевшему на стене гобелену и приподняла его. В нише за гобеленом располагался сейф.

Она не слишком заботилась о том, чтобы его прятать – во всяком случае, при мало-мальски добросовестном обыске любой коп его обнаружил бы, – поскольку не держала в нем ничего особо ценного. Ей просто нужно было создать иллюзию, что нечто ценное здесь есть. На самом же деле весь компромат, находившийся в ее распоряжении: письма, документы, счета, фотографии тех или иных известных личностей в весьма… пикантных ситуациях, – все это хранилось в других местах, и было спрятано очень надежно. Здешний же сейф существовал скорее для отвода глаз. Кроме того, он был свидетельством ее странной, иррациональной привязанности к этому месту – ее первому ночному клубу, который она приобрела в собственность на совершенно законных основаниях.

Клео набрала код и открыла дверцу. На полках лежали пачки денег, документы на заведение и огромный фотоальбом. Его она и вытащила, после чего вернулась к столу.

Альбом был полон фотографий. Лица и обнаженные тела. Танцовщицы клуба.

Стараясь сдержать нетерпение, Вдова нарочито медленно переворачивала страницы. Десятки женщин – высокие, маленькие, брюнетки, блондинки, рыжие…

Она хранила всё – во всяком случае, фотографии, паспортные данные и отпечатки пальцев всех своих служащих. Это было нечто вроде мании: Клео ди Паскуале – ни мужчина, ни женщина – хотела иметь свой собственный тайный бестиарий. К тому же в практическом плане такая архивация была полезна – всегда можно было откупиться от полицейских, подсыпав им несколько крошек информации. Такой возможности она никогда не упускала.

«Итак, кто именно вас интересует? Жанна Мальду?.. Сандрина Эрло?.. Клара Карлун?..» – говорила она, листая альбом. От обилия обнаженной женской плоти у полицейских обычно отвисала челюсть. Эти фотографии были для Вдовы примерно тем же, чем для энтомолога – драгоценная коллекция редких бабочек.

И вот на странице под номером четырнадцать она обнаружила то, что искала, – фотографию жены Тевеннена. В те времена, несколько лет назад, та была еще более худенькой, чем на фотографии, которую Клео забрала из дома этого жирного борова, почти тощей, несмотря на упругую грудь и плавные и в то же время четкие изгибы тела, характерные для профессиональных танцовщиц. И конечно, тогда эта женщина была моложе. Хотя «моложе», подумала Клео, это не совсем удачное слово – правильнее было бы сказать «свежее». Она не выглядела еще такой… обреченной. Хотя, взяв лупу и вглядевшись в фотографию внимательнее, Вдова поняла, что уже тогда в глазах ее танцовщицы сквозило ощущение безысходности, отчего они казались потухшими.

Клео понемногу вспоминала ту историю… Она никогда не забывала людей, с которыми пересекалась по жизни, и сейчас ей просто нужно было слегка освежить память. В те времена она уже редко наведывалась в «Эль Паласио» – бизнес был налажен, клуб регулярно приносил не слишком большой, но все же приличный доход, так что заниматься им вплотную не было необходимости. Но несмотря на это, она обратила внимание на одну из новых «девочек», сильно отличавшуюся от других природной грацией, горделивой посадкой головы, поведением, в котором не было ни малейшего оттенка вульгарности, столь характерной для этой среды, умом, манерами и лексиконом. Сдержанная, элегантная… и, как следствие всего этого, не слишком полезная для заведения, в которое мужчины приходят в поисках сочных курочек, а не таких вот небесных голубиц.

Клео вспомнила, что даже подумывала ее уволить. Но, уже собираясь поручить Ольге, управляющей клубом, это сделать, она вдруг засомневалась и решила вначале просмотреть досье своей служащей. Молодая женщина была одинока и имела малолетнего сына. Стало быть, пришла на эту работу, просто чтобы прокормиться… Она была ошибкой кастинга, так же как сама Клео была ошибкой природы. Что, в конечном счете, и спасло танцовщицу от увольнения – на миг Вдова ощутила какое-то смутное тайное родство с этой женщиной, которой нечего было делать в ночном клубе… как, впрочем, и самой Клео.

Она не стала выгонять танцовщицу, но при этом ничуть не удивилась, когда буквально на следующий день та сама попросила об увольнении. Позже Вдова краем уха услышала историю о том, как один из клиентов пытался ее изнасиловать. Но Клео знала, что девушки в таких заведениях склонны многое преувеличивать, в том числе и опасности своей жизни, и то отвращение, которые якобы вызывали у них клиенты, да и вообще вся мужская часть населения Земли.

Что ж, ни одно доброе дело не проходит даром: если бы не этот полузабытый эпизод из прошлого, Вдова могла бы и не заметить сходства женщины на фотографии в доме Тевеннена со своей бывшей работницей. Перст божий…

Она взглянула на данные под фотографиями (портрет и фото в полный рост): Софи Бердан. Да, Софи – так ее назвали в клубе.

Дата и место рождения… семейное положение… адрес…

В те времена она жила у подруги, недалеко от площади Республики. Если этот адрес не был фальшивым…

Что ж, негусто: имя и адрес семилетней давности, ксерокопия удостоверения личности… Но все равно хоть какой-то след. Сгодится, если иметь в своем распоряжении хороших ищеек. А уж ищеек у Вдовы хватало.

Все на свете имеет смысл, рассеянно подумала она, захлопывая альбом. Более того, сама жизнь ежеминутно этот смысл создает. Словно каждый шаг на пути, сделанный Клео до сих пор, должен был в результате подвести ее к настоящему моменту: к разгадке тайны этой женщины.

Спокойно и величественно, словно королева, она поднялась, подошла к сейфу и водворила альбом на полку. Затем закрыла сейф, подвинула гобелен на прежнее место и вернулась к столу, собираясь выключить радио. Ее палец был уже в сантиметре от кнопки, как вдруг сквозь шквал новостей об экономическом кризисе, о Северном и Южном потоках, о реформе французского телевидения пробились слова, ставшие для нее очередным откровением:

– …и вскоре мы узнаем имя победителя, выигравшего тридцать четыре миллиона евро! Если вы еще не проверили свой лотерейный билет, самое время это сделать! Итак, выигрышные номера: 2…7…

Цзинь Мэй, только что окунувшая тряпку в ведро, где давным-давно утонули все ее мечты, испуганно вздрогнула, услышав из-за двери хозяйкиного кабинета безумный хохот, прокатившийся по всему клубу, словно цунами.