Текст книги "Билет в ад"

Автор книги: Лоран Ботти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

54

Кольбер поднял голову, вглядываясь в массивное здание. Сквозь туман тускло светились окна в квадратных металлических переплетах. Мальчишка был где-то там, за одним из них…

Он перевел взгляд на приборную доску машины и посмотрел на часы. Еще слишком рано для визита…

– Ты уверен, что он здесь?

Голос Такиса, сидевшего за рулем, заставил Кольбера вздрогнуть. Внезапное желание наброситься на гиганта и вонзить ему нож в горло вызвало у него судорожный спазм. Его отношение к Такису всегда было неоднозначным. Кольбер, которого пребывание в обществе астрософии ничуть не изменило, хотя и дало какие-то познания в мифологии, определял его как синдром Сатурна – бога, пожирающего своих детей.

Он попытался успокоиться – поистине близость финала слишком взвинтила его нервы! Поскольку финал ведь был близок, не правда ли? Так или иначе, все должно было скоро закончиться. Конечная станция, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны… Давняя история закольцовывалась: здесь, в Лавилле-Сен-Жур, точнее в нескольких километрах от него, когда-то все началось. На его жизненном пути возник самый важный перекресток… Здесь он увидел Шарли в первый раз. Здесь же перешел от мечтаний к действию.

Здесь он, можно сказать, встретился лицом к лицу со своей судьбой. Может быть, именно поэтому он испытывал к этому месту такую страстную ненависть?

Этот вопрос не требовал ответа. Здесь закончится эта часть его жизни… Или сама жизнь – что ж, посмотрим… Но, во всяком случае, он уйдет не один. Он заберет с собой всех – мальчишку, Такиса… и ее. Всех. Главное, конечно, – ее.

Однако умирать не входило в его ближайшие намерения: долгое время он думал, что обладание Шарли, которым закончится погоня за ней, наконец-то принесет ему умиротворение, в котором жизнь ему отказала. Но теперь, когда на кону появились тридцать четыре миллиона евро, все изменилось. С такими деньгами он сможет поохотиться за сотнями Шарли в разных концах света… Бесконечное увлекательное приключение, без всяких помех, без всякой астрософии… Он будет свободно разъезжать по миру… один или вместе с Такисом – поскольку, хотя он и питал к своему компаньону противоречивые чувства, тот был единственным человеком, с которым ему удалось завязать хоть какие-то отношения. Единственным, кто знал о нем все и принимал его таким, как есть. Единственным, кто готов был следовать за ним по пути к вечному проклятию…

– Да, я уверен, что он здесь, – ответил Кольбер, сдерживая раздражение.

– Странно, – проворчал гигант после некоторого колебания, – этой клиники даже в справочнике нет.

Да, Кольбер вынужден был признать: никогда они бы не отыскали мальчишку здесь, если бы не счастливый случай. Они просмотрели местный справочник «Желтые страницы», еще точно не зная, как именно смогут добраться до своей добычи, поскольку, без сомнения, их уже искали во всем регионе и их описания были разосланы повсюду. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы обращаться в регистратуру каждой больницы с вопросом, не поступал ли к ним в последнее время мальчик лет десяти (они даже не знали, под какой фамилией Шарли его записала) с неврологическими проблемами. Они бы никогда не узнали, что он в клинике Святого Доминика, напоминающей средневековый монастырь, если бы им не сообщили об этом по телефону. В противном случае они бы так и мотались от одной больницы к другой и в конце концов неизбежно привлекли бы к себе внимание.

Уже второй раз Кольбера спасали от поражения. В первый раз – когда ему сообщили про дом у озера. И вот сейчас снова…

– Вот как раз потому, что ее нет в справочнике, щенок, скорее всего, там, – ответил он.

В этом утверждении не было никакой логики, но Такис понимающе кивнул. Кольбер уже успел пообещать ему сказочную жизнь. Только это и имело значение. Что касается всего остального, то одной лишь уверенности его наставника было достаточно, чтобы вселить уверенность и в него самого. Именно поэтому их союз был таким долгим и успешным.

– Ну ладно, что делать будем? – спросил грек.

Кольбер не отвечал. Он наблюдал за клиникой, за сотрудниками – фигурами в белых халатах, мелькавшими в окнах и из-за тумана казавшимися расплывчатыми, за посетителями, уже редкими в этот час, возвращавшимися к своим машинам, оставленным у сводчатой арки, ведущей во внутренний двор… Возле одного из соседних домов он заметил небольшую группу курящих мужчин. Все еще слишком много народа, чтобы действовать… Придется подождать. Ночью, в абсолютной тишине, когда туман заглушит любые звуки, все будет гораздо легче – украсть врачебную униформу, проникнуть в здание, найти нужную палату… Когда уже не боишься смерти, когда больше нечего терять, все становится легко и просто. Лишь страх обрекает на поражение. Но Кольбер уже ничего не боялся. Он преодолел все страхи.

Он снова поднял голову к светящимся окнам клиники. Постепенно они гасли, одно за другим. В некоторых он замечал голубоватые отсветы телеэкранов. За одним из этих окон находился мальчишка, которому суждено было вскоре оказаться у него в руках. Воистину жизнь – это авантюра без начала и конца, подумал Кольбер.

– Поехали, – наконец приказал он Такису. – Поищем какое-нибудь кафе, где можно съесть пару сэндвичей… а заодно и другую тачку – эта наверняка уже в розыске… Вернемся, когда все утихомирятся.

55

…Ты упоминала о «талидомидных детях» – в каком-то смысле это похожий случай. Правда, детей вроде Давида было гораздо меньше. Большинство из них даже не успевали появиться на свет или рождались с серьезными отклонениями и жили совсем недолго. Некоторые прожили по несколько лет, но, когда их способности начинали проявляться, возникали проблемы. Мозговые кровоизлияния, опухоли… Словом, «допамнезиновый проект» уже решили похоронить, но тут появился Давид…

…последний, кто выжил…

Шарли уже минут двадцать стояла под горячим душем, но все никак не могла ни согреться, ни успокоиться. Слова Джорди снова и снова звучали в ушах.

…Давид стал так важен для них, потому что он единственный, кто… соответствует всем требованиям. К тому же он единственный живет так долго. Никто не знает почему…

Но Шарли знала: потому, что Давид практически никогда не использовал свои способности. Не пробуждал свою силу. Может быть, даже сознательно пытался этого избегать… Вплоть до сегодняшнего дня…

…официальной целью общества было защитить Давида, но…

«Замолчи!» – мысленно закричала она.

Она схватила губку и начала растирать себя – с отчаянием, почти с яростью, как женщина, пережившая изнасилование. В сущности, то, что с ней произошло, было похоже на изнасилование: нечто нежелаемое и чужеродное проникло в ее сознание, а вместе с тем и во все тело – нечто, навсегда изменившее ее жизнь.

Шарли ощутила на губах соленый вкус и только тогда поняла, что плачет. Она не пыталась сдержать слезы, наоборот, дала им волю, и они двумя потоками хлынули по щекам, смешиваясь с водой.

Последний из тех, кто выжил… последний, кто выжил…

Прошло еще немало времени, прежде чем она нашла в себе силы вернуться к реальности.

Она вышла из ванны, чувствуя огромную усталость. От недавних эмоций не осталось ничего, кроме горькой изнуряющей тревоги.

Джорди погасил верхний свет, оставив гореть лишь ночник у изголовья софы, на которой лежал, укрывшись одеялом, с какими-то бумагами в руках. Это оказались документы из папок Сержа, которые Шарли захватила из сейфа вместе с деньгами и оружием в ночь бегства. Она совсем забыла о них. К тому же сейчас она чувствовала себя слишком измученной, чтобы спрашивать Джорди о причине такого неожиданного интереса к доказательствам вины Сержа.

В комнате было тепло, но Шарли пересекла ее, вся дрожа, плотно запахнувшись в махровый халат, надетый поверх длинной бесформенной футболки, доходившей ей до середины бедер. Нырнув в кровать, она натянула на себя одеяло и шерстяное покрывало.

Джорди продолжал читать. Какое-то время она разглядывала его лицо с правильными, немного резкими чертами, на котором читались усталость и бесконечная тоска. Впервые с начала знакомства она была поражена красотой этого лица, еще усиленной таким контрастом.

Потом она отвернулась и начала смотреть в потолок, предоставив своим мыслям унестись куда-то далеко от нынешних тревог и проблем…

Ей снова вспомнились подробности бегства из клиники вместе с Фабианом. Все это когда-то было здесь… совсем недалеко отсюда. Туман, окутавший Лавилль-Сен-Жур – город, раскинувшийся внизу, у них под ногами… Ночное небо в серебряных блестках звезд… Но тогда она испытывала огромное счастье и опьянение свободой и совершенно не думала об опасностях…

Фабиан… Он был последним, кто ее по-настоящему любил. Последним взрослым, во всяком случае. А до него? Может быть, отец… А потом потянулись бесконечные годы жизни в аду с Тевенненом…

Шорох переворачиваемых страниц прервал ее воспоминания. Она снова взглянула на Джорди.

Без сомнения, если бы дело происходило в голливудском фильме, они бы не раздумывая бросились в объятия друг друга, чтобы забыться после такого невероятно тяжелого дня. Но в реальности это было немыслимо. Сейчас Шарли не смогла бы ощутить и самого слабого физического удовольствия. Даже мысль об этом казалась ей чуть ли не противоестественной.

Но тревога по-прежнему не отпускала ее. Ей нужно было, чтобы ее обняли, утешили… Хотя бы несколько мгновений нежности…

Поколебавшись еще какое-то время, Шарли наконец вполголоса произнесла:

– Джорди?..

Она не смотрела на него. Шорох бумаг прекратился. Потом Джорди отложил папку в сторону.

– Я хочу, чтобы ты лег со мной. То есть… я не хочу ничего физического. Я не могу, понимаешь? Действительно не могу. Но мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Нет, не так… Мне нужно, чтобы ты был рядом.

Молчание.

– Но если ты не хочешь… или не можешь… я пойму. Считай, что это неважно. Забудь…

– Тс-с-с…

Она снова услышала шорох страниц, потом – отброшенного одеяла. Наконец она осмелилась повернуться и встретиться взглядом с Джорди. Он улыбался, и в этой улыбке было столько нежности, что Шарли ощутила, как ее сердце сжимается.

Джорди обогнул кровать и легко скользнул под одеяло с другой стороны. Он не сказал больше ни слова, не спросил позволения – просто обнял Шарли и прижал к себе. Он сделал это настолько естественно, словно они были вместе далеко не в первый раз.

Они оставались так минуту или две – близкие и одновременно далекие, тесно соединенные и почти не касающиеся друг друга. Та же самая странная близость на расстоянии предшествовала их встрече.

Наконец Джорди, улыбнувшись, произнес:

– Вот черт! Кто же теперь погасит свет, если ночник в другом конце комнаты?

И тут же оба расхохотались – нервным, почти истерическим смехом, который на минуту заставил Шарли забыть об угрозе, нависшей над ее сыном, и об ужасных словах: «Последний из тех, кто выжил…»

56

Лавилль-Сен-Жур… изящная готическая игрушка в обрамлении густой зелени…

«Опять какая-то хренотень! – раздраженно подумала Клео. – Tonterias de puta mierda!»[16]16
  Глупости чертовы (исп.).


[Закрыть]

Сидя в небольшом светлом рабочем кабинете своей квартиры, она уже битый час пыталась разыскать в Сети нужные ей сведения, но все усилия были тщетны. Она не любила Интернет, потому что он был доступен для всех – а что может быть гаже общедоступности?

Тем не менее она продолжала поиски таинственной бургундской клиники, которая, судя по всему, вообще нигде не была зарегистрирована. Притом что статей о Лавилле-Сен-Жур нашлось больше чем достаточно: у города была богатая история, дополненная некоторыми не очень давними скандалами, один скабрезнее другого. Но ни о какой наркологической клинике – ни малейших сведений. Nada.[17]17
  Ничего (исп.).


[Закрыть]

План Клео был очень прост: в клинике наверняка должны были сохраниться следы пребывания… Анн Шарль – так ее назвал тот торчок. Такое имя не часто встретишь. По нему можно будет узнать и фамилию, разыскать родных… Во всяком случае, найти какую-то зацепку. Где-то в архиве клиники по-прежнему жила Анн Шарль такая-то… Если родственников найти не удастся, можно будет расспросить кого-то из врачей, медсестер… хоть кого-нибудь из персонала.

Оставалось лишь найти саму клинику.

Клео немного поразмышляла, машинально покрутила на пальце свое знаменитое «болгарское» кольцо. Ей снова вспомнились слова наркомана:

…очень странные воспоминания… моя подружка не выдержала… ей хотелось об этом забыть…

«Так, ладно. Возвращаемся в Лавилль-Сен-Жур».

Клео напечатала в строчке поисковика: наркотики + лечение + память.

Поисковик немедленно выдал десятки новых ссылок. Однако везде речь шла о случаях потери памяти после курса дезинтоксикации. Черт, совсем не то!.. Клео интересовали случаи, когда память, наоборот, возвращалась. Точнее, невероятно улучшалась.

Она набрала: дезинтоксикация+лечение+воспоминания.

Снова десятки, сотни сайтов… Она просматривала их по диагонали, и вдруг ее внимание привлекло слово «астрософия». Вдова начала читать более внимательно.

Центр «Биостема» в Сен-Жермен-ан-Лэ, один из филиалов общества астрософии… лечение от интоксикации, восстановление и развитие памяти…

Казалось бы, что общего с Лавиллем-Сен-Жур?.. Но Клео ощутила холодок, пробежавший по спине. Инстинкт подсказывал: наконец-то это то, что нужно.

Она щелкнула еще по одной ссылке. Это оказалась газетная статья, посвященная какому-то давнему скандалу: «Допамнезин… Секта…» Еще одна статья: «Незаконные медицинские эксперименты…» Мало-помалу, от ссылки к ссылке, Вдова изучила подробности скандала, о котором шла речь. Эксперименты… самоубийства… депрессии… вспышки буйства…

Итак, она нащупала нить.

Ссылка… другая… личный блог…

Зазвонил мобильник – один из нескольких. Тот, номер которого был известен лишь очень немногим, особенно ценным клиентам.

Взглянув на экран, Вдова обнаружила незнакомый номер. Пьер Эдмон Жосней?..

– Это я, – подтвердил голос в трубке.

Клео молча улыбнулась. Каждому клиенту нравилось думать, что он единственный. Или, во всяком случае, более ценный, чем другие. Поэтому они, позвонив, никогда себя не называли. Но этого и не требовалось: за много лет Вдова научилась безошибочно распознавать их голоса. Например, у судьи голос был звучный и глубокий. У журналиста – слегка гнусавый. А Жосней страдал одышкой, и голос у него всегда был такой, словно он только что пробежал стометровку.

Очевидно, угроза разоблачения на Ю-туб возымела свое действие, удовлетворенно заключила Вдова. Жосней землю носом рыл, только чтобы не оказаться в центре скандала, как недавно патрон F1, заснятый на видео в компании «нацистских амазонок» – благодаря Ю-туб видеозапись посмотрели во всем мире.

– Я тебя слушаю, – холодно произнесла она, одновременно открывая новую ссылку – кажется, опять чей-то блог: «Исповедь бывшего наркомана…»

– У них ничего нет. Ничего серьезного, по крайней мере. Коп, про которого ты мне говорила, бесследно исчез. Его ищут, но пока безрезультатно.

Вдова, слегка озадаченная, машинально кивнула, словно собеседник мог ее видеть.

В суматохе последних дней она совсем забыла про Тевеннена: все ее мысли были заняты предстоящей поездкой в Бургундию.

– А теперь я хочу знать, в какое дерьмо ты вляпалась!

Его тон застал Клео врасплох. Раньше он всегда обращался к ней на «вы», и не только из вежливости, но и потому, что таков был ее категорический приказ. Что же касается грубых слов, их обычно произносила она, чтобы сильнее его возбудить.

– Потому что я догадываюсь, что ты стоишь в центре всей этой истории, – продолжал Жосней. – Это ведь так, правда? Поэтому ты ко мне и обратилась…

– Ты о чем?

– За тобой наблюдали. У полиции были подозрения, что ты в сговоре с этим копом… как бишь его?.. Тевенненом. Ребята из ГИС собирались убить одним выстрелом двух зайцев: арестовать его и тебя прихватить за компанию. Но по какой-то непонятной причине дело сорвалось, потому что как раз в тот вечер, когда ты должна была встретиться с Тевенненом, он, судя по всему, и исчез.

У Клео перехватило дыхание. Это неожиданное сообщение выбило почву у нее из-под ног, а для этого требовалось нечто из ряда вон выходящее, особенно после давнего, почти забытого вечера в темном грязном парке Ла Габана Бьеха, когда ее сердце оледенело раз и навсегда. И однако несколько фраз, произнесенных Жоснеем, нанесли ей удар, подобных которому она не испытывала давно. Вдова застыла на месте, лихорадочно обдумывая ситуацию. Очень быстро она пришла к следующим выводам.

Во-первых, вот уже в который раз она подвергалась серьезному риску – и если бы не вмешательство Анн Шарль, на сей раз копы ее бы точно замели.

Во-вторых, в ее ближайшем окружении завелась крыса. Само собой, такие вещи неизбежны и в то же время непредсказуемы: где-то у самого подножия твоей пирамиды всегда найдется какая-нибудь мелкая шваль, готовая сливать информацию за гроши… Но именно что у подножия, а не на самом верху!

Один только Жамель Зерруки знал о том, что в тот вечер у нее назначена встреча с Тевенненом.

– Это ведь ты виновата в его исчезновении? – настойчиво спросил Жосней.

Этот вопрос позволил ей тут же сделать и третий вывод: поскольку полицейские знали о ее запланированной встрече с Тевенненом, отныне она становилась одной из главных подозреваемых в его убийстве!

– Его жена и сын тоже исчезли, – продолжал Жосней. – Пока никаких следов. Или почти…

Тридцать четыре миллиона!.. Ей нужны эти гребаные тридцать четыре миллиона!..

Клео безотчетно принялась щелкать длинными острыми ногтями по клавиатуре. Щелк! щелк!.. тридцать четыре миллиона!.. щелк!..

– Как мне сообщили, полицейский, занимающийся этим делом, сегодня днем уехал в провинцию. Кажется, там нашлась ее машина…

Но Вдова уже не слушала. Она разглядывала фотографию, только что появившуюся на экране: большой загородный дом в буржуазном стиле за высокой решетчатой оградой, прутья которой были окутаны клубами тумана, напоминающими гигантские комья ваты.

Внизу была изложена, скорее всего, выдуманная история:

«Здесь, в клинике „Надежда“, недалеко от Лавилля-Сен-Жур, я прошел повторный курс лечения, что окончательно избавило меня от наркотиков».

Клео почувствовала, как ее сердце на мгновение замерло, потом заколотилось с удвоенной силой.

– Куда именно – в провинцию? – спросила она абсолютно спокойным тоном, удивившим даже ее саму.

В трубке послышался шорох переворачиваемых страниц.

– В Бургундию, – наконец ответил Жосней.

Некоторое время Клео пристально рассматривала фотографию, не говоря ни слова. Потом задумчиво перевела взгляд на собственный указательный палец…

– Ты слушаешь? – спросил Жосней.

…палец, который только что совершенно случайно щелкнул по ссылке с этой фотографией, наугад выбрав ее из сотен других…

Перст божий.

57

Самое обычное желание пописать заставило Давида очнуться от странного полуобморочного состояния, в котором он пребывал, блуждая между сном и явью.

Слишком одурманенный, чтобы сразу встать, он рассматривал обстановку: маленький столик на колесиках, кресло, жалюзи на окне, сквозь которые пробивался лунный свет, бросая слабые отблески на металлическое изголовье кровати – слишком высокой, не похожей на обычную…

Понемногу к нему стали возвращаться воспоминания о последних часах, предшествующих обмороку, и почти сразу же – осознание того, что он не хочет ничего вспоминать, ни о чем знать, не хочет принять очевидную истину, на сей раз представшую ему во всей полноте и ясности; напротив, хочет укрыться от нее, хотя это было все равно что отвернуться от прозрачного родника с кристально чистой водой и погрузиться в кипящую хаотическую магму, пытаясь найти там возможное объяснение случившемуся, восстановить события по обрывкам воспоминаний… Комод… катящиеся носилки… белый халат бородатого доктора, то и дело повторяющего: «Не бойся, это не больно…», когда Давиду делают укол, а потом помещают в какую-то трубу, похожую на ствол гигантской пушки и ревущую, словно адская машина… И все время этот ужасный шум в голове, сначала слабый и даже мелодичный, как пение сирены, а потом перерастающий в нескончаемый крик боли… Постепенно стали возвращаться и другие детали, хотя и не полностью: он помнил, как мама гладила его по голове; помнил человека рядом с ней – Джорди, их нового знакомого, который ему сразу понравился; помнил, что Джорди с мамой вроде бы о чем-то спорили… но о чем? И сколько времени он пролежал здесь, в больничной палате? Это ведь больничная палата?.. Он попал сюда, потому что хотел потренироваться… в вызывании силы. Он пробудил ее в себе… но слишком резко. Да, теперь он все вспомнил. В том числе и мамины предостережения. Значит, он в больнице. Здесь, в палате, слишком жарко… Хочется пить. И писать.

Давид перевел взгляд на прикроватный столик. В полусумраке комнаты он разглядел графин с водой и стакан. Он отбросил одеяло, взял графин и налил в стакан воды, едва не задев какой-то странный воронкообразный пластмассовый предмет, стоявший рядом с графином. Похоже, эта штука – как раз для того, чтобы писать в нее… а может, и нет. Ему не хотелось рисковать. Впрочем, даже если и так, Давид не хотел, чтобы полная ночная посудина оставалась стоять рядом с кроватью, да еще на столе. Как на это посмотрит медсестра?.. Нет, слишком стыдно…

Он спустил босые ноги на пол и удивился, ощутив нагретые плитки. Не зажигая свет, ориентируясь лишь по отблескам лунных лучей, пробивающихся сквозь туман, и по слабому свету, проникающему в палату из коридора сквозь круглое застекленное окошко в двери, похожее на иллюминатор, он направился к туалету. У него по-прежнему было ощущение, что он двигается словно во сне – не идет, а буквально плывет по воздуху…

Войдя в тесную кабинку, Давид повернул включатель. Свет единственной лампочки почти ослепил его, но в то же время немного приободрил.

Тогда он и услышал этот странный шум, глухой и нерегулярный, словно где-то рядом раздували кузнечные мехи.

Выйдя из туалета, он подошел к двери палаты и прислушался. Шум доносился из коридора. Давиду стало любопытно. Он осторожно приоткрыл дверь и высунул голову в коридор, освещенный тусклым синеватым светом. В самом конце он различил фигуру дежурной медсестры, склоненную над столом, в окружении стеклянных шкафов, – отсюда казалось, что она сидит в огромном прозрачном кубе.

Шум доносился оттуда – тревожный, беспокоящий, словно рычание хищного зверя. Давид замер в нерешительности, раздумывая, стоит ли выходить из палаты и отправляться в путешествие по незнакомому месту – ночной клинике.

Но он не мог ничего с собой поделать. Ему не нравился этот шум. И в то же время он его притягивал.

Даже не обуваясь, он выскользнул в коридор и осторожно пошел вдоль стены. По мере того как он приближался к посту дежурной медсестры, шум усиливался, все больше напоминая рычание хищника.

Он миновал дверь соседней палаты, потом еще одну, потом еще… Вот оно! Здесь! Вот за этой дверью…

Он быстро огляделся. Затем, не обращая внимания на тревожное предчувствие, слегка толкнул дверь и заглянул внутрь.

В гигантской прозрачной капсуле лежал человек, опутанный гибкими трубками и проводами, словно щупальцами спрута. Они соединяли его с каким-то медицинским аппаратом, который и издавал привлекший Давида шум. Кажется, это был аппарат искусственного дыхания.

Внезапно Давид почувствовал, как его зрение затуманивается. Охваченный страхом, он спросил себя, не случится ли однажды так, что из-за своей… как ее назвать?.. непонятной вещи, живущей в его мозгу, он тоже окажется в этом прозрачном саркофаге, который будет поддерживать в нем жизнь… или понемногу ее забирать.

Аппарат с шипением и треском вытолкнул новую порцию воздуха, и Давид вздрогнул, охваченный паникой.

Он резко захлопнул дверь и быстро засеменил обратно в свою палату, как вдруг его внимание привлек новый звук – похожий на приглушенный вскрик… Он остановился и обернулся. За его спиной тянулся пустой коридор, освещенный синеватым светом. Пост дежурной медсестры пустовал.

Куда же она ушла? Может быть, ее позвал кто-то из больных?.. С каждой секундой Давид чувствовал себя все более неуверенно. Ему казалось, что он один во всей клинике.

Он почти бегом вернулся в палату, забрался в кровать и с головой укрылся одеялом. Немного успокоившись, он отогнул краешек одеяла, чтобы не задохнуться. Взгляд его упал за окно, в котором виднелся узкий шлейф тумана, похожий на протянутую руку… Ему вдруг стало бесконечно грустно. Он снова ощутил, как сильно ему не хватает мамы. Он чувствовал себя одиноким, маленьким и потерянным. Будущее казалось ему мрачным и совершенно непроницаемым – он был слишком сильно одурманен снотворным, чтобы даже пытаться разглядеть его. Кроме того, он был страшно зол на себя: он сам виноват в том, что случилось! Если бы он не «увидел» выигрышные лотерейные номера, если бы не сказал о них маме, ничего этого не было бы! Если бы, по крайней мере, он не пытался экспериментировать со своими возможностями, если бы… не наслаждался ощущением своего могущества, маме не пришлось бы везти его в клинику, подвергая себя риску быть задержанной. Потому что он прекрасно понимал – кроме двух бандитов их наверняка разыскивает еще и полиция. Может быть, она уже близко…

Его талант оказался бесполезным. Это был не дар, а тяжкий груз. Проклятие. Ужас… Пряди тумана медленно колыхались за окном, изгибаясь, меняя форму… Внезапно ему почудилось, что в тумане появилось детское лицо… оно ему улыбалось… и вдруг его выражение изменилось (хотя, скорее всего, это была иллюзия, вызванная порывом ветра), стало тревожным, словно предостерегающим…

В следующий миг Давид ощутил чье-то чужое присутствие у себя за спиной. Он резко обернулся и увидел уже знакомого светловолосого человека, который с улыбкой его разглядывал. Прежде чем Давид успел открыть рот, чтобы закричать, ладонь человека с силой прижалась к его рту.

И вот, в точности так же, как в недавнем кошмарном видении, убийца склонился над ним и прошептал:

– Привет, щенок. Вот мы и снова увиделись… А когда я покончу с тобой, я убью твою шлюху-мамашу, как раньше убил ее подружку!