Текст книги "Интимный дневник гейши"

Автор книги: Лора Джо Роулэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

18

Рэйко прошла из паланкина в дом и огорченно вздохнула, когда служанки сняли с нее плащ. Надежда найти госпожу Глицинию и ее любовника с Хоккайдо не оправдалась – утренняя работа не принесла никаких результатов.

Женщины, с которыми она повидалась, ничего не знали о таинственном любовнике. Потом Рэйко съездила в имение к отцу, находившееся в чиновничьем квартале возле замка Эдо. Судья Уэда, деливший в Эдо обязанности с другим судьей, был в месячном отпуске, а его коллега, судья Аоки, вершил правосудие. Рэйко спросила отца, не попадал ли в поле его зрения человек с Хоккайдо. Тот просмотрел записи, поговорил с сотрудниками, но никто из них не смог ничего сообщить. Она все больше убеждалась, что интимный дневник, который нашел Хирата, фальшивка.

Расстроенная Рэйко прошла в детскую и увидела, что Масахиро дремлет. Служанка О-хана сидела рядом и скучала, но, увидев Рэйко, встрепенулась.

– Госпожа Рэйко-сан! Наконец-то вы вернулись! – улыбнулась она. – Не замерзли на улице? Принести вам горячего чаю?

– Да, это было бы прекрасно, – отозвалась Рэйко.

Служанка торопливо ушла. Рэйко смотрела на спящего Масахиро и думала, что делать теперь, когда ни один из ее обычных источников не принес нужной информации. Вскоре О-хана вернулась и протянула ей чашку с чаем.

– Спасибо, – рассеянно пробормотала Рэйко.

– Вы с сёсаканом-самой ищете госпожу Глицинию, не так ли? – спросила О-хана.

– Да. – Рэйко удивленно посмотрела на служанку. Она не обсуждала со слугами дела Сано, и хотя предполагалось, что те подслушивают, слуги никогда не переступали границ пристойности, упоминая о том, что им стало известно.

– Быть может, я сумею вам помочь, – сказала О-хана.

Рэйко внимательно на нее взглянула – хитрая улыбка, глаза острые и яркие, как черный кварц, модный пояс. Из всех служанок О-хана нравилась Рэйко меньше всех, хотя была хорошей работницей и Масахиро ее любил. Рэйко не могла избавиться от мысли, что девушка себе на уме и чересчур услужлива.

– Чем ты можешь помочь? – спросила Рэйко.

– Я знакома с семьей Глицинии.

– Как ты можешь быть с ними знакома? – удивилась Рэйко, припоминая, что ей рассказывал о проститутке Сано. – Они живут далеко, в провинции Дэва. А ты уроженка Эдо и никогда не выезжала из города.

– Простите меня, но я вынуждена не согласиться, – скромно произнесла О-хана, но легкая улыбка показала, что ей приятно обнаружить чужую ошибку. – Госпожа Глициния не из провинции, хотя всем это говорит. Ее родители живут в Нихонбаси. Моя мать прежде прислуживала в их в доме. Я знала Глицинию, когда мы были детьми.

– Чего ради ей врать? – Рэйко скептически отнеслась к сказанному, хотя новость ее заинтриговала.

Улыбка О-ханы стала таинственной.

– Ложь порой звучит лучше правды.

«А правда о Глицинии может открыть и правду об убийстве», – подумала Рэйко. От волнения сердце забилось сильнее.

– Возможно, родителям известно, куда направилась госпожа Глициния? – произнесла она вслух.

– Я могла бы познакомить вас с ними, – с готовностью предложила О-хана. – Хотите, спросим у них прямо сейчас?

Она вскочила на ноги, и Рэйко отметила, как поспешно О-хана отбросила свои обязанности, посчитав, что между ними возникли более близкие отношения. Это ей не понравилось, и Рэйко усомнилась в правдивости О-ханы. Но разве можно не верить людям только потому, что ее доверием однажды воспользовались? То, что ей угрожал «Черный Лотос», вовсе не означает, что каждый желает зла. Нельзя упустить возможность помочь Сано раскрыть дело, если ей не нравится человек, который ее предлагает. К тому же, похоже, других шансов нет.

– Хорошо, – согласилась Рэйко. – Поехали.

– Это здесь, – сказала О-хана, когда паланкин перенес их на улицу с большими домами по обеим сторонам. – Следующий слева.

Рэйко приказала носильщикам остановиться, радуясь, что они добрались до места, потому что путешествие от замка Эдо до торгового района Нихонбаси было не из приятных. Холод пробирался в паланкин и под одеяла, которыми укрылись Рэйко и ее спутница. Да еще О-хана болтала без умолку всю дорогу, явно наслаждаясь поездкой и рассчитывая подняться над своим нынешним положением, сблизившись с Рэйко. Сдерживая неудовольствие и стараясь проникнуться благодарностью к бедной служанке, Рэйко выбралась из паланкина и вместе с О-ханой пошла к дому.

Этот дом, как и соседние, служил резиденцией богатых торговцев. Построенные из дерева и побеленные, они выходили фасадами прямо на улицу. Тяжелые, покрытые коричневой черепицей крыши поднимались над вторыми этажами, нависая над утопленными в фасадах входами. Рэйко не ожидала увидеть ничего подобного. Сано говорил, что Глициния происходит из бедной семьи, которая продала ее в публичный дом.

В дверях появилась юная служанка в синем кимоно и с метлой в руках. Она удивленно таращилась на О-хану, Рэйко и сопровождавших их солдат.

– О-хана? Это ты? Что случилось?

– Моя хозяйка хочет повидаться с твоей, – важно пояснила О-хана. – Иди и скажи ей, что пришла жена сёсакана-самы сёгуна.

Та побежала выполнять поручение. Вскоре две пожилые служанки усадили Рэйко и О-хану в теплой, душной гостиной, заполненной разукрашенными лаковыми столами, сундуками и ширмами, шелковыми напольными подушками и полками с фарфоровыми вазами.

– Правда красиво? – шепнула О-хана Рэйко, пока они ожидали мать госпожи Глицинии.

Рэйко кивнула, хотя убранство комнаты являло яркий образчик вульгарного вкуса торгового сословия.

В комнату просеменила маленькая женщина лет сорока, за которой шли две уже другие служанки. Ее круглое, с выдающимися скулами лицо покрывал толстый слой пудры. Щеки пылали от румян, алая помада освежала тонкие поджатые губы. Нарисованные брови дугами изгибались над необычно круглыми глазами. Одетая в роскошное красное кимоно с цветочным рисунком, которое больше подошло бы молодой женщине, она была красива в том же вульгарном стиле, что и ее гостиная.

– Добро пожаловать, досточтимая госпожа! – Поклонившись Рэйко, она улыбнулась, обнажая вычерненные, как у высокородных дам, зубы. На О-хану она даже не обратила внимания. – Такая неожиданная честь.

– Позвольте представить мадам Юэ-сан, – сказала О-хана Рэйко, обидевшись на пренебрежительное отношение хозяйки.

Мадам Юэ опустилась на колени рядом с Рэйко и предложила закуски; служанки принесли чай и дорогие пирожные на роскошной посуде. Рэйко насчитала уже шесть служанок.

Если эта семья может поддерживать такой высокий жизненный уровень, то почему же не смогла содержать дочь? Действительно ли это дом госпожи Глицинии?

Пока гости пили чай, мадам Юэ с показной утонченностью болтала с Рэйко о погоде. Потом она перешла к делу:

– Могу я спросить, что привело вас ко мне?

– Я пришла по поводу вашей дочери, – пояснила Рэйко.

Улыбка исчезла с лица женщины, губы стали еще тоньше.

– Моей дочери здесь нет. Она покинула этот дом много лет назад.

– Она ведь госпожа Глициния, проститутка? – спросила Рэйко, желая убедиться, что они говорят об одном и том же человеке.

Мадам Юэ отвела взгляд и кивнула.

– Вам известно, что она исчезла из Ёсивары в ту же ночь, когда был убит наследник сёгуна?

Мадам Юэ снова кивнула, сложив свои изящные руки на груди и нахмурившись.

– Моему мужу необходимо найти Глицинию, – сказала Рэйко. – Я надеюсь, что вы нам поможете.

– Я не видела ее и не знаю, куда она делась, – заговорила мадам Юэ обычным голосом, забыв об элегантности. – Хотя и не удивлена, что она попала в неприятную историю. Когда найдете ее, скажите, чтобы не ждала от меня никакой помощи.

Хотя Рэйко и огорчилась, что поездка не дала никаких результатов, отношение этой женщины к своей дочери заинтриговало ее.

– Возможно, если вы расскажете мне о Глицинии, это поможет мне узнать, где она.

Мадам Юэ скривилась, глаза беспокойно забегали. Ей явно хотелось избежать разговора о дочери, однако она боялась обидеть жену сёсакана-самы и покорно вздохнула.

– Как случилось, что Глициния стала проституткой? – спросила Рэйко.

– Такие вещи не часты в нашей семье, – выпалила мадам Юэ. – Но она это заслужила. Я рада, что продала ее в бордель!

Эта женщина сама толкнула свою дочь на путь унижения. Рэйко от ужаса лишилась дара речи.

– Когда она была маленькой девочкой, я очень ее любила, но она испортилась, – торопливо заговорила мадам Юэ, ее круглые глаза блестели от стыда, слез и желания оправдаться. – Я экономила на всем, чтобы покупать ей красивую одежду, а она отплатила мне злом за добро!

Женщина зло высморкалась и вытерла нос рукавом.

– Это началось, когда ей было тринадцать лет, после смерти ее отца. Он работал в лодочной мастерской, поранил там ногу, и рана гноилась, пока болезнь его не убила. Я не знала, как нам с Глицинией жить, потому, что не было ни денег, ни родных. Но потом хозяин лодочной мастерской предложил мне работать служанкой… у него в доме. Он позволил дочери жить вместе со мной и помогать в работе. Оказалось, он питал ко мне симпатию. На следующий год мы поженились. Я стала хозяйкой дома.

Она улыбнулась сквозь слезы, гордая за свой успех в обществе, но лицо ее вновь омрачилось.

– Я должна была заметить, как Глициния на него смотрит и как он смотрит на нее, покупает безделушки и уделяет внимания больше, чем мне. Но я так ничего и не заподозрила, пока однажды ночью меня не разбудил какой-то шум в доме. И доносился этот шум из комнаты, где спим мы с мужем. В тот вечер он должен был работать допоздна. Я подумала, что одна из служанок тайком встречается с мужчиной, поэтому встала и пошла, выгнать их вон. Но оказалось, что шум доносится из комнаты дочери. Я заглянула. И увидела их. Они были в кровати вместе – Глициния и мой муж! – Глаза мадам Юэ гневно сверкнули. – Я схватила его и стащила с Глицинии. Я стала его бить, крича: «Оставь мою дочь в покое, животное!»

Мадам Юэ, разгоряченная воспоминаниями, замахала кулаками в воздухе, и Рэйко съежилась, представив невинного ребенка, обиженного отчимом.

– Он упал на пол, – продолжала мадам Юэ. – Я бросилась к дочери и спросила: «Ты в порядке?» И тут от ее вида у меня оборвалось сердце. Я ожидала, что она испугана и плачет. А она стояла совершенно голая, с высоко поднятой головой. – Мадам Юэ встала, как воплощение жестокого торжества. – Она сказала: «Я люблю его, мать. И он любит меня, а не тебя. Он женился на тебе, только чтобы заполучить меня, я единственное, что ему было нужно. И теперь, когда я стала достаточно взрослой, он собирается на мне жениться». Я не могла поверить. Стояла как громом пораженная и глядела на нее, открыв рот и качая головой. – Поза женщины соответствовала словам. – Затем Глициния обратилась к моему мужу: «Скажите ей, что это правда. Скажите, что намерены развестись с ней, как обещали, чтобы мы могли пожениться».

Рэйко была ошеломлена рассказом, а мадам Юэ продолжала:

– Я повернулась к мужу. «Она лжет, – сказала я ему. – Скажи мне, что она лжет». Но он только опустил голову, сидя на полу. И я поняла, что это Глициния его соблазнила, кинулась к ней и закричала: «Грязная шлюха! Как ты посмела украсть моего мужа?» Я била ее по лицу. Таскала за волосы. Я швырнула ее на пол и принялась топтать. Она просила моего мужа спасти ее. Но тот даже не пошевелился, даже не смотрел на нас. Глициния зарыдала. Я проклинала и била ее, пока не лишилась сил. Мы молча просидели в комнате остаток ночи.

Мадам Юэ опустилась на колени, на лице ее застыла беспощадность. Рэйко представила виноватого мужчину, беснующуюся жену и плачущую девушку персонажами театральной трагедии.

– Вот почему я должна была избавиться от дочери. – Мадам Юэ вызывающе посмотрела на Рэйко. – На самом деле муж не собирался жениться на ней и выгонять меня вон, но если бы она осталась, то заставила бы его сделать это. – От горечи голос женщины зазвучал хрипло. – Я не могла просто выставить ее из дому, потому, что она бы вернулась и убедила мужа опять принять ее. К тому же она заслуживала наказания.

Когда наступило утро, я сказала им, что именно собираюсь сделать. Глициния умоляла меня о прощении, но я не обращала на нее внимания. Муж отвез нас на пароме вверх по реке, в Ёсивару. Мы подошли к воротам, и я сказала стражнику: «Я хочу продать дочь». Он привел владельцев борделей. Они чуть не подрались из-за Глицинии, так она была красива. Я продала ее тому, кто предложил наибольшую сумму. Подумала, достаточно того, что она будет навсегда заперта в Ёсиваре. Когда хозяин повел ее в квартал, она стала просить мужа не оставлять ее. Проклинала меня и кричала, что я пожалею об этом, но я просто повернулась и ушла. Муж пошел за мной. Мы вернулись домой.

Рэйко была ошеломлена. Мадам Юэ поступила хуже бедных крестьян, которые продавали детей, потому что не могли их содержать. Те отказывались от дочерей, чтобы их кормили и одевали в борделях, а мадам Юэ намеренно приговорила Глицинию к пожизненной проституции. Рэйко взглянула на О-хана, и та самодовольно кивнула, словно говоря: «Я же сказала, что ложь звучит лучше, чем правда». Должно быть, Глициния придумала себе новую биографию, скрывая, что сама навлекла на себя позор и ее мать победила в борьбе за мужчину, которого они обе хотели. Рэйко задумалась, как ложь проститутки может быть связана с делом об убийстве. По крайней мере, она свидетельствует, что Глициния более сложная личность, чем они с Сано думали.

Мужчина, одетый в темное добротное кимоно из хлопчатобумажной материи, какие носили преуспевающие торговцы, заглянул в дверь гостиной. Мадам Юэ увидела его, и в ее взгляде мелькнула едва прикрытая досада.

– Досточтимый муж! Вы сегодня рано вернулись с работы. – И суетливо представила его Рэйко.

Они поклонились друг другу, пробормотав вежливые приветствия. Рэйко отметила, что мужчина на несколько лет моложе жены и красив. Его робкое поведение указывало на слабый характер, и Рэйко подумала, что он всегда пасовал перед теми, чья воля сильнее. Его падчерица не имела ни малейшего шанса устоять против разъяренной, властной матери.

Мужчина удалился. На минуту в комнате повисло неловкое молчание, мадам Юэ нервно хрустнула пальцами.

– Не люблю вспоминать прошлое, когда муж рядом, – наконец вымолвила она и деланно улыбнулась Рэйко. – Благодарю вас за оказанную мне честь. Надеюсь, поездка домой будет приятной.

Она явно спешила выпроводить гостий. Рэйко поблагодарила мадам Юэ за помощь и позволила женщине проводить их с О-хана до дверей. Полдень был пасмурным и блеклым; влага в воздухе, сгущаясь ледяными каплями, обжигала лицо. Помедлив возле паланкина, Рэйко повернулась к мадам Юэ:

– В тот день в Ёсиваре вы в последний раз видели дочь?

Мадам Юэ поджала губы.

– Я бы очень хотела, чтобы так и было. Однако Глициния приходила сюда года четыре назад.

– Да? – удивилась Рэйко. – Каким образом?

Проституткам запрещено покидать Ёсивару за исключением особых случаев. Таю может побывать дома лишь для того, чтобы навестить тяжелобольных родителей, а это обстоятельство Глицинии никак не подходило.

– Я вернулась домой из магазинов, – сказала мадам Юэ, – и застала Глицинию у себя в комнате. Она выросла, похорошела и была одета по последней моде. – Лицо женщины снова потемнело от злобы. – Она резала ножом мою одежду. На полу валялась целая куча клочков материи.

Я закричала: «Как ты сюда попала?! Что ты творишь?!» «Меня освободили, – сказала Глициния. – И я плачу тебе за то, что ты со мной сделала». Потом она помочилась на мою изрезанную одежду. Я стала гнать ее прочь. Она расхохоталась: «Желаю тебе испытать позор, который я вынесла». И вылетела из дома. Больше я ее не видела. И тем лучше! – Глаза мадам Юэ гневно засверкали.

Хулиганское поведение и грубость Глицинии были Рэйко отвратительны, но она могла посочувствовать стремлению проститутки отомстить. Еще рассказ давал возможную зацепку.

– Кто освободил ее? – спросила Рэйко.

– Она не сказала. Позднее я слышала, что это был богатый высокий чиновник.

Одна деталь поставила Рэйко в тупик.

– Если этот человек освободил Глицинию, почему она снова оказалась в Ёсиваре?

– Не знаю. – Гаденькая улыбка искривила губы мадам Юэ. – Но я рада, что она туда вернулась.

Рэйко решила, что должна установить личность того мужчины. Возможно, они с Глицинией поддерживают связь, и он знает, где ее можно найти.

– У вашей дочери были близкие друзья, с которыми я могла бы поговорить? – Стоило покопаться в прошлом Глицинии, которое казалось богатым на открытия.

– Была девочка по имени Юя. Когда они с Глицинией были маленькими, она жила ниже по улице. Я слышала, что она тоже испортилась, но не знаю, что с ней сталось.

– Если увидите Глицинию или услышите о ней, пожалуйста, пришлите весточку в имение моего мужа в замке Эдо, – попросила Рэйко.

– О, конечно, пришлю! – усмехнулась мадам Юэ, не скрывая, с каким удовольствием выдаст дочь сёсакану-саме сёгуна. – Ваш муж считает, что это она убила правителя Мицуёси?

– Он рассматривает эту возможность, – признала Рэйко.

– Что ж, можете сказать ему, что она достаточно ничтожна, злобна и коварна, чтобы стать убийцей, – заявила мадам Юэ – И когда он поймает ее, я с большим удовольствием повторю это на суде.

19

Стражники у здания суда открыли перед Сано широкую резную дверь. Он с четырьмя детективами вошел в большое помещение, заполненное людьми, рядами стоявшими на коленях до самого ширасу, места на полу, посыпанного белым песком – символом истины. Там стоял на коленях министр финансов Нитта. Голова опущена, на руках кандалы, лицо обращено к низкому возвышению в передней части комнаты. На возвышении восседал судья Аоки, а по обе стороны от него за столами с бумагой и письменными принадлежностями разместились два секретаря.

Сано и его люди опустились на колени позади присутствующих. Судья обратился к Нитте надтреснутым, но звучным голосом:

– Мы только что выслушали свидетельства того, что ты крал из казны. – Его лицо напомнило Сано дыню – оно было овальным и изрезанным морщинами, – глаза походили на черные камни, утопленные в глубоких складках. Черные церемониальные кимоно были украшены золотыми гербами. В лысом черепе отражался свет ламп, висящих над возвышением. – Если хочешь, можешь высказаться в свою защиту.

– Я признаюсь, что брал деньги, не оправдал доверия моего господина и обесчестил себя. – В тихом голосе Нитты отсутствовали какие-либо эмоции, но его плечи в отчаянии сутулились. Наказанием за воровство у клана Токугава была смерть, это знали все.

– Таким образом, я объявляю тебя виновным в хищении и измене, – провозгласил судья Аоки.

Сано набрал воздуха, чтобы попросить судью отложить исполнение приговора, пока он не раскроет убийство. Ему может потребоваться дополнительная информация от Нитты, и лучше, если все подозреваемые будут живы, пока он не установит, кто убийца. Но судья заговорил первым:

– Я подожду с приговором, потому что ты обвиняешься еще в одном серьезном преступлении, – сказал он Нитте. – Теперь ты предстанешь перед судом за убийство правителя Мицуёси.

Министр финансов дернулся так, словно в него ударила молния. Сано не верил своим ушам. Судья Аоки собирался судить Нитту за убийство сегодня, здесь, и не уведомил об этом Сано! Впрочем, этого следовало ожидать. Судья стремился к более высокому положению, чем его нынешний статус, и не оставлял попыток добиться этого. Он постоянно совал нос в дела на высоком уровне бакуфу, надеясь произвести впечатление на сёгуна. Не удовлетворившись обвинением министра финансов в хищении, он ухватился за шанс наказать Нитту за убийство наследника сёгуна.

Судья Аоки вызывающе посмотрел через комнату на Сано.

– Досточтимый судья, при всем уважении к вам я должен просить отложить слушание дела об убийстве. – Несмотря на пылающий в душе гнев, Сано говорил вежливо, понимая опасность, которую содержало его требование. Все головы повернулись в его сторону, и он увидел среди присутствующих важных персон из бакуфу. – Еще я прошу вас отсрочить вынесение приговора министру финансов Нитте за хищение и поместить его временно под домашний арест.

– Это почему? – сверкнул глазами судья Аоки.

Сано заметил, что министр смотрит на него с явной надеждой на помилование. Обычно бледная кожа Нитты посерела, он выглядел на десяток лет старше с того момента, когда Сано видел его в последний раз.

– Расследование убийства еще не закончено, – пояснил Сано, огорченный тем, что вынужден занять двусмысленную позицию, защищая преступника от закона. – Пока не установлено, министр ли финансов Нитта или кто-то другой является убийцей. И он мне нужен для допросов.

– Ваше требование запротоколировано… но, к сожалению, отклонено. – Судья Аоки тоже был вежлив и явно доволен. – Напоминаю вам, что судья имеет право проводить слушания и объявлять приговоры по своему усмотрению.

Сано имел в бакуфу высокий статус, поскольку принадлежат к ближнему окружению сёгуна, однако его реальное положение трактовалось неоднозначно. Вопрос о том, обладает ли он властью над другими чиновниками, являлся предметом постоянных споров.

– Суд продолжает заседание, – объявил судья Аоки. – Какой бы приговор для министра финансов Нитты я ни счел подходящим, он будет вынесен сегодня.

– Его превосходительство сёгун уполномочил меня установить, кто убил правителя Мицуёси, – сказал Сано, стараясь обуздать ярость. – Если министр финансов Нитта будет сегодня судим за убийство и наказан за хищение, это помешает мне исполнить свои обязанности.

– Мне начинает казаться, что вы хотите отсрочить отправление правосудия в личных целях. – В ровном голосе Аоки послышалась угроза; присутствующие зашевелились в напряженном ожидании. – Может, вы предпочитаете, чтобы убийца наследника его превосходительства избежал наказания, лишь бы помешать кому-то другому установить вину министра финансов Нитты?

Это был намек на измену, и Сано понял, что если будет настаивать на отсрочке слушания, то может последовать прямое обвинение. Признав поражение, он покачал головой, хотя душа его кипела от негодования. Какое невезение, что в этом месяце обязанности выполняет Аоки, а не отец Рэйко! Судья Уэда никогда не поставил бы стремление к величию выше здравого смысла.

– Заслушивается первый свидетель, – объявил судья Аоки.

У Сано возникло двойственное чувство. Ему не хотелось быть свидетелем того, как Аоки докажет вину министра финансов Нитты, тогда как ему самому это не удалось; но если судья послужит правосудию, приговорив Нитту, Сано не имеет права жалеть об этом. Как бы он ни страшился потерять лицо и благоволение сёгуна, если Аоки раскроет тайну, сумятица в бакуфу уляжется и Сано избавится от неприятностей, хотя его репутация и пострадает. Кроме того, любопытно было узнать, что откроется в ходе слушания.

– Като, проститутке из Ёсивары, приказывается выйти вперед, – сказал один из секретарей.

Какая-то женщина выползла на коленях из первого ряда и встала возле ширасу. Сано узнал в ней одну из проституток, которые развлекали гостей на вечеринке в «Оварии» в ночь гибели правителя Мицуёси.

– Ты знакома с министром финансов Ниттой? – спросил ее судья.

– Да, досточтимый судья, – смущенно кивнула она.

– Он был настолько влюблен в госпожу Глицинию, что сохранил за собой все свидания, лишь бы не допустить к ней никого другого?

– Да, досточтимый судья.

– Отметим: министр финансов Нитта – ревнивец, идущий на все, чтобы сохранить госпожу Глицинию только для себя, – обратился к присутствующим судья Аоки. – Свидетельница свободна. Заслушивается следующий свидетель.

Возмущение Сано росло, поскольку судья Аоки явно использовал свидетельницу для подтверждения своей собственной точки зрения, в соответствии с которой убийцей является министр финансов Нитта. Фактически все процессы в Японии заканчивались обвинительным приговором, и судья Аоки собирался продолжить эту традицию.

Вторым свидетелем был владелец «Оварии».

– У министра финансов Нитты состоялось свидание с госпожой Глицинией в ночь убийства? – спросил его Аоки.

Владелец заведения ответил отрицательно.

– Почему же нет? – деланно удивился судья.

– Правитель Мицуёси потребовал организовать ему встречу с госпожой Глицинией, и министр финансов Нитта уступил, – объяснил свидетель.

– Был ли министр финансов зол и огорчен тем, что правитель Мицуёси сорвал ему свидание с любимой женщиной?

– Очень зол. Очень огорчен.

– Отметим: министр финансов Нитта был зол на убитого и пребывал в плохом настроении, что является достаточным поводом для убийства, – сказал Аоки.

Сано испытал некоторое облегчение, поскольку судья Аоки не представил ни одной новой улики против Нитты, и одновременно тревогу – ведь тот собирался обвинить человека на основании данных, которые Сано счел недостаточными.

– Как долго министр финансов Нитта находился в ту ночь в «Оварии»? – спросил судья.

– Несколько часов, досточтимый судья, – ответил владелец заведения.

– Несмотря на то, что не мог обладать Глицинией и знал, что она наверху с правителем Мицуёси? – Морщины на лице Аоки изобразили наигранное изумление.

– Да.

Судья удовлетворенно кивнул и обратился к присутствующим:

– Министр финансов Нитта остался, потому что хотел отомстить правителю Мицуёси. У него было достаточно возможностей тайно пробраться наверх и убить соперника.

Следующими двумя свидетелями были стражники у ворот Ёсивары. В ходе допроса они показали, что, подкупленные Ниттой, выпустили его из квартала после наступления комендантского часа.

– Совершенно очевидно, что министр финансов Нитта нарушил закон и скрылся, стремясь покинуть место преступления. – Судья обратился к Нитте: – У тебя есть, что сказать в свою защиту?

– Я никого не убивал. – Высокий голос Нитты дрожал от напряжения. – Я вор, но не убийца.

– Самурай, настолько порочный, чтобы ограбить своего господина, способен также убить кузена своего господина, – произнес судья Аоки. – Я объявляю тебя виновным в убийстве правителя Мицуёси.

Нитта вскочил на ноги, разметывая белый песок.

– Я не убивал его! – крикнул он. По залу прошла волна возбуждения. – Что бы я ни натворил, в этом я невиновен!

Два судебных стражника схватили его и поставили на колени. Говорил Нитта правду или пытался избежать еще большего бесчестья для своей семьи, Сано не мог более молчать.

– Досточтимый судья, вы не должны выносить приговор на основании столь скудных улик, – поднимаясь на ноги, сказал он.

Судья Аоки смотрел так, словно хотел выкинуть Сано из зала суда, но не мог этого сделать из-за его высокого ранга.

– Это право судьи – оценивать улики. Я счел, что улики против министра финансов Нитты достаточны, чтобы обвинить его в убийстве.

– Вы не можете обвинить меня! – бился Нитта в руках стражников. – Я невиновен. Клянусь честью моих предков!

– Вы даже не упомянули свидетельство, которое указывает на его невиновность, – возразил Сано.

Он услышал прошедший по рядам шепот, увидел лица, с интересом обернувшиеся к нему, и всем существом почувствовал, как чиновники строят предположения, что с ним будет за защиту признавшегося изменника. Он знал, кое-кто хотел бы видеть, как его казнят вместе с Ниттой. Его стремление к истине всегда вело его по лезвию бритвы! Однако он не мог допустить, чтобы расследование закончилось приговором Нитте и возможностью для настоящего убийцы избежать наказания.

– Я представил те улики, которые счел нужными, – возразит судья. – Их более чем достаточно, чтобы соблюсти закон.

Это было правдой: бессчетное количество подсудимых осуждалось – справедливо или нет – на основании даже меньшего количества улик, чем было представлено Аоки против Нитты, и при этом с полного одобрения бакуфу.

– У вас нет свидетелей, способных показать, что министр финансов Нитта заходил в комнату, где был убит правитель Мицуёси, – стоял на своем Сано. – Кроме того, ничто в комнате не указывает на его вину.

Судья нетерпеливо отмахнулся от этого аргумента.

– Либо он убрал все следы своего присутствия, либо вы не сумели их найти. Любовь к госпоже Глицинии – достаточная улика в том, что он воспользовался возможностью посчитаться с соперником, который провел с ней ночь.

– Да не люблю я ее! – в отчаянии взвыл Нитта. – Иначе я бы просто выкупил ее и женился! Она настаивала на этом, но я отказался. И ни за что не стал бы убивать кузена своего господина из-за какой-то проститутки!

– Есть основание верить, что он говорит правду, – сказал Сано, сознавая, что с каждым словом все сильнее связывает себя с Ниттой и ставит под сомнение свою лояльность режиму. – Министр финансов общался и с другими проститутками, не только с Глицинией. Он даже оплатил для одной из них ритуальный показ постельного белья.

– Видите? – спросил у судьи Нитта.

– Замолчи! – приказал судья Аоки и обратился к Сано: – Пусть он посещал хоть миллион проституток. Уступка Глицинии правителю Мицуёси огорчила его в достаточной мере, чтобы поскандалить с владельцем заведения, а затем убить Мицуёси.

– Меня возмутило, что владелец «Оварии» потребовал плату за свидание, которое не состоялось, – зло бросил Нитта.

– Музыкант Фудзио тоже является подозреваемым, как и наставница Глицинии, Момоко, которая находится под арестом по обвинению в убийстве. – Сано пошел по проходу между рядами коленопреклоненных людей к возвышению. – Вы столь же легко могли бы обвинить любого из них.

– Однако ни один из них не является осужденным изменником. – Судья Аоки смотрел на Сано с едва прикрытым торжеством.

Сано понял, что главной причиной выбора судьи Аоки являлась вовсе не порочная натура министра финансов, делавшая его наиболее подходящим кандидатом в преступники. Судья Аоки не был настолько порочным человеком, чтобы обвинять кого-то по своей прихоти, и не жаждал крови Фудзио или Момоко, которые, как он понял, могут оказаться невиновными. Министр же финансов, уже заслуживший своими деяниями смертный приговор, был подходящим козлом отпущения. Судья мог со спокойной душой навесить на него обвинение в убийстве и не особо тревожиться, что настоящий преступник все еще на свободе.

Если правитель Мицуёси был единственной мишенью преступника, то у него не осталось причин для нового убийства. Сёгун удовлетворится обвинением министра финансов Нитты. Судья получит повышение, о котором так мечтает. Сано похолодел, узрев столь жестокий расчет.

– Тогда осуждайте, если вам так нужно, министра финансов Нитту, – сказал Сано, – но отсрочьте исполнение приговора. – Получив какое-то время, он мог бы найти истинного убийцу и оспорить приговор Нитте, возникни такая необходимость. – Несколько дней – вот все, что я прошу.

– Вы уже и так слишком далеко зашли в компетенцию суда, – разозлился судья Аоки. – Правосудие не будет отложено ради вас. – Он повернулся к Нитте: – Я приговариваю тебя к смерти путем ритуального самоубийства. – Затем кивнул стражникам: – Отведите его на лобное место.