Текст книги "Засекреченные приключения Шарлотты Бронте"

Автор книги: Лора Джо Роулэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– Могу ли я попросить вас уделить мне еще несколько минут, мисс Бронте? – Его чеканное лицо исполнилось мольбы, и Гилберт Уайт добавил: – Вы разрешите мне угостить вас чашкой чая?

При обычных обстоятельствах я бы отклонила приглашение незнакомого мужчины, но как я могла отказать скорбящему брату? Респектабельному священнослужителю? Ведь чаепитие в публичном месте не могло причинить вреда ни мне, ни моей репутации. И, может быть, мне открывалась возможность исполнить мой долг в отношении Изабели Уайт.

– Буду рада рассказать вам то, что могу, – сказала я.

Тут подошла разыскавшая меня Энн, и я представила ее Гилберту Уайту. Мы направились в кофейню, где за столиками сидели скромно одетые дамы и несколько священников. Девушка в фартучке и кружевной наколке подала нам чай. Когда я рассказала Гилберту Уайту о поведении Изабели в поезде, он пришел в полное недоумение.

– Я и не подозревал, что Изабель была в таком тяжелом состоянии, – сказал он. – Ее последние письма мне ни на что подобное не указывали. Вы не видели того, кого она страшилась?

– Нет, – сказала я. – И я сомневалась, действительно ли кто-то ее преследует, или ей так казалось.

– Она сказала, кто это был?

Жалея, что должна разочаровать его, я вновь ответила отрицательно; затем рассказала, что произошло со мной в опере и в «Кофейне Капитула».

– Подозреваю, что случившееся может быть связано с убийством Изабели, но, к несчастью, я не знаю, кто стоит за этим.

– Чтобы кто-то нападал на ни в чем не повинных женщин! – воскликнул Гилберт Уайт, видимо потрясенный. – Мир стал опасен.

– Я прикидывала, не попала ли Изабель в беду. – И я повторила странные слова Изабели о надежде «избежать кары». – И еще я прикидывала, не была ли ее беда как-то связана с мистером Локком в Бирмингеме.

Гилберт Уайт помешивал сахар в чае с ошеломленным выражением, словно он ничего не понял из услышанного. Исподтишка поглядывая на него, я подумала, что в подавляющем большинстве люди сочли бы его не по моде смуглым, остролицым и взъерошенным, но мне его внешность казалась странно привлекательной. Невольно я сравнила его с Джорджем Смитом. Он не был так красив, но я различила в нем силу характера и глубину чувств, которых недоставало Джорджу Смиту.

– Я знаю натуру моей сестры и не могу поверить, что она сознательно совершила бы дурной поступок, – сказал Гилберт Уайт. – Видимо, она каким-то образом оказалась связанной с людьми, которые втянули ее во что-то скверное. – В его серых глазах блестел гнев, руки на скатерти сжимались в кулаки. – Конечно же, они ответственны за ее смерть.

Я почувствовала в нем способность к страстям, которых мой издатель никогда не испытывал. Заинтригованная Гилбертом Уайтом, я украдкой взглянула на его левую руку. И не увидела обручального кольца.

– Я должен узнать, кто убил Изабель, – объявил он. Наклоненная ко мне его худощавая сильная фигура была воплощением целеустремленности. Он сказал: – Молю вас, сообщите мне все, что она говорила в поезде. Надеюсь, в ее словах вам прячется намек на тайну ее смерти.

Так и не сумев подтолкнуть полицию на розыски убийцы, я тем более желала помочь Гилберту Уайту добиться той же цели. Я пересказала все, что помнила из моего разговора с Изабелью Уайт. Пока я говорила, мистер Уайт не спускал с меня глаз.

– Мне крайне жаль, что с вашей сестрой мы говорили больше обо мне, чем про нее, – сказала я, смущенная его вниманием. – Мой опыт гувернантки никак не поможет установить убийцу.

– Никогда нельзя знать заранее, какие сведения могут оказаться полезными в будущем, – сказал Гилберт Уайт. – И я искренне благодарю вас, мисс Бронте, за вашу помощь.

В первый раз он улыбнулся – краткий блеск белых зубов, придавший его лицу сияние, куда более победительное, чем общепринятые понятия о красивой внешности. Улыбка на миг ослепила меня. Я подумала, что Гилберт Уайт улыбается нечасто и не кому угодно; его улыбка казалась подарком. Однако мужчина вроде него не мог найти ничего привлекательного во мне, и мне следовало чураться его, как чураются огня, молнии и всего, что ярко, но несовместимо с человеческой природой. Гилберту Уайту от меня требовались факты, точно так же, как Джорджу Смиту требовалось, чтобы я писала для него романы, и второй раз я не попадусь.

– Объясните мне, мисс Бронте, – сказал Гилберт Уайт, подливая чай Энн, которая на протяжении всего нашего разговора сидела в робком молчании, – как вы стали гувернанткой?

Его интерес казался не просто данью вежливости, но искренним – бальзамом для моей уязвленной гордости.

– Я родилась третьей из шести детей, – сказала я. – Моя мать умерла, когда мне было пять, и моему отцу пришлось растить нас одному.

Сочувствие смягчило резкие черты Гилберта Уайта.

– Я знаю, что такое – потерять кого-нибудь из родителей. Моя мать овдовела, когда мы с Изабелью были еще детьми.

Против воли я ощутила, что меня тянет к нему вопреки уроку, полученному от Джорджа Смита.

– Мой отец – приходской священник и очень ограничен в средствах, – сказала я, – и он решил дать своим детям образование, чтобы они могли сами о себе позаботиться. Он отдал моих двух старших сестер и меня в Школу для дочерей священнослужителей в Коуэн-Бридже. Он не знал, что обстановка там была очень нездоровая. Мои сестры заразились чахоткой и умерли.

При воспоминании о том, что случилось тогда, горе и гнев заставили меня умолкнуть. Я заметила, что Энн недоумевает, почему я так откровенно разговариваю с незнакомым человеком, однако внимание Гилберта Уайта подталкивало меня.

– Позднее мы с Энн учились в более хорошей школе в Роу-Хеде, где получили образование достаточное, чтобы стать гувернантками. И со временем нашли места в частных домах.

– И вы все еще гувернантки? – спросил Гилберт Уайт у Энн.

Она уставилась на скатерть и промолчала, а я заколебалась между двумя противоположными импульсами: обещанием хранить тайну наших личностей и непреодолимым желанием показать мистеру Уайту, что я отнюдь не так заурядна, как выгляжу.

– Нет, – сказала я. – Теперь я писательница.

– Неужели? – Удивление и возрастающий интерес живо отразились на лице Гилберта Уайта. – Что вы написали?

– Моя книга называется «Джейн Эйр», – сказала я, понижая голос, чтобы другие посетители кофейни меня не услышали. Энн под столом пнула меня ногой, но бесшабашная смелость пришпоривала меня. – Она была опубликована под псевдонимом Каррер Белл.

Когда мистер Уайт осведомился о сюжете, я сказала:

– Он строится на пережитом гувернанткой.

– Вами самой? – спросил он.

– Это скорее беллетристика, чем автобиография, – ответила я, хотя с тех пор успела понять, что между мной и Джейн есть много общего.

– Может быть, вы описали жизнь, какую хотели бы прожить, – предположил мистер Уайт.

Я почувствовала, что краснею.

– Ну, не совсем.

Хотя страдания Джейн Эйр меня вовсе не привлекали, страстный любовный роман с родственным по духу мужчиной – дело совсем иного рода; поистине фантазия способна осуществить мечты, в которых жизнь отказывает.

Еще один пинок Энн заставил меня опомниться.

– Должна попросить вас никому не говорить, что эту книгу написала я, – сказала я Гилберту Уайту. – Это секрет, известный только моим сестрам и моему издателю.

– Для меня будет большой честью оправдать ваше доверие, – сказал он словно бы со всем прямодушием. – Я мало что читаю, кроме религиозных трактатов, но непременно куплю и прочту вашу книгу. – В его глазах мелькнула внезапная мысль. – Если я пришлю вам мой экземпляр, вы его подпишете?

Гордость и благодарность согревали меня, когда я кивнула.

– Куда мне адресовать мою бандероль?

– Она найдет меня в доме священника, Хоуорт, Йоркшир.

– Благодарю вас от всего сердца. Мне никогда еще не доводилось знакомиться с писательницей, – дивился Гилберт Уайт. Затем он добавил с осторожностью: – Мисс Бронте…

Предвкушение овладело мной, и, хотя я остерегалась определить, что именно я ждала услышать от него, у меня перехватило дыхание.

– Изабель вам ничего не отдавала?

– Да нет, – ответила я, ошеломленная, разочарованная и смутно встревоженная. – Что она могла мне дать?

Гилберт Уайт огорченно пожал плечами.

– Не знаю. Даже не знаю толком, почему я спросил. Полагаю, я просто надеялся, что Изабель дала вам что-то, ну, что угодно, что могло бы пролить свет на причину ее смерти.

Это звучало убедительно, и все-таки во мне шевельнулась тревога. Мне вспомнилось, как Изабель судорожно сжимала свой саквояж, будто боялась, что его украдут. Что такое она прятала, чтобы ради этого кто-то пошел на убийство? Я подумала о разгроме нашей комнаты в «Кофейне Капитула». Кто-то верит, будто теперь я обладаю каким-то неизвестным сокровищем?

И Гилберт Уайт разыскивает тот же предмет? Если так, не замешан ли он в том, что произошло со мной… и с Изабелью?

Тогда я не догадывалась, что мои подозрения могут быть оправданны. Видя слезы отчаяния и горя в его глазах, я внутренне упрекнула себя за свое недоверие. Каких бы преступлений я ни была очевидицей, какие невзгоды не терпела бы, не следует подозревать всех, с кем я знакомлюсь, в дурных намерениях.

– Сожалею, что ваша сестра не доверила мне чего-либо полезного, – сказала я. – Разумеется, я бы с радостью вручила это вам, но, увы, я не получала от нее ничего. Сожалею, что не могла помочь больше.

– Вы мне очень помогли, – сказал Гилберт Уайт со всей искренностью. – А теперь, боюсь, я слишком долго злоупотреблял вашей добротой. – Вставая, он протянул мне руку. – Благодарю вас и всего хорошего, мисс Бронте.

Когда я сжала его руку, наши взгляды встретились, я ощутила теплое, крепкое пожатие его пальцев и то же электризующее ощущение, как когда только его увидела. И меня исполнило необъяснимое предчувствие, что наступит день, когда мы окажемся неизмеримо важными друг для друга. Я увидела отражение моей встревоженности в глазах Гилберта Уайта и поняла, что и он испытал то же самое.

– Ты считаешь, что я говорила с мистером Уайтом слишком откровенно, ведь так? – спросила я Энн, когда мы ехали в кебе в сторону Патерностер-роу.

– Эмили не понравилось бы, что наш секрет был доверен незнакомому человеку, – сказала Энн с тихим упреком. – Однако он выглядит надежным.

– Ты так считаешь? – сказала я.

– Да. Хотя у меня была лишь краткая возможность оценить его характер, я чувствую, что он – человек, соблюдающий свои обязательства.

Тем не менее моя тревога не рассеивалась. Если Изабель планировала встретиться с братом, почему она не упомянула об этом? Или она боялась как раз его?

– Мистер Уайт совсем не похож на свою сестру, – заметила Энн.

То, что и я не заметила сходства между ними, усугубило мою тревогу. И все же я предпочла положиться на Гилберта Уайта, лишь бы не допустить мысли, что негодяй способен пробудить во мне те особые чувства, которые охватывали меня в его присутствии.

– Сестры и братья бывают совершенно не похожи, Энн. В конце-то концов, ты и я не имеем никакого сходства с Брэнуэллом.

Наш кеб остановился на перекрестке. Выглянув в окошко, я увидела другие черные наемные экипажи. Мне вспомнился тот, который я видела по дороге в оперу, и я содрогнулась при мысли, что кто-то может все еще преследовать меня.

А если так, то не Гилберт ли Уайт?

Дурным предчувствиям вопреки я не сумела подавить надежды, что мы встретимся снова.

8

Неумолимая сила времени равно влечет нас мимо хорошего и дурного; всему должен наступить конец. Мое великое приключение закончилось, и я едва могла поверить в его реальность. Мое тело ослабло из-за недостатка еды и сна, но даже предвкушая возвращение домой, я была бы счастлива вновь его пережить.

Дождь хлестал в окна купе второго класса поезда, увозящего нас на север. Я смотрела на проносящиеся за стеклом пейзажи – монотонное зрелище серого неба и намокших полей. Энн сидела рядом со мной и писала. Единственными другими пассажирами были два джентльмена: один сидел по ту сторону узкого прохода в передней части купе, а второй – в задней. Я смотрела на них без особого любопытства. На обоих были городские сюртуки, брюки и шляпы, оба читали газеты. Волосы и баки одного были рыжими, тогда как второй был темноволос.

С унылым вздохом я открыла мою записную книжку и занесла в нее наши расходы на поездку. Мы с Энн потратили четырнадцать фунтов – огромную сумму. Нашу первоначальную цель мы осуществили, однако сверх того – что? Я чувствовала, будто пережила за эти несколько дней много больше, чем все былое, взятое вместе, и все-таки теперь я возвращалась к прошлому тихому существованию. Увижу ли я Лондон еще раз? Я лелеяла слабую надежду получить весточку от Гилберта Уайта. Монотонный перестук колес, тоскливый гудок паровоза, жесткое деревянное сиденье и сырой холодящий воздух подчеркивали безотрадность и пустоту окружающего. Казалось, не было ни малейших шансов узнать подоплеку убийства Изабели Уайт. Пока колеса отстукивали мили, я тоскливо прикидывала, что меня ожидает дома. Простит ли меня Эмили? Найду ли я Брэнуэлла в еще худшем состоянии?

Вечером, когда мы подъезжали к Лидсу, на поезд обрушилась гроза. Грохот грома заглушал металлический лязг колес. Снаружи вспышки молний на миг озаряли город; струи дождя, косо пронизывающие дымный воздух, превращали фонари в желтые полоски. Мы с Энн собрали наши книги и сумки, готовясь к остановке на Лидском вокзале, как вдруг брюнет, сидевший перед нами, вскочил. Он направился к нам, схватил Энн и сдернул ее с сиденья. Энн испустила испуганный крик. Я охнула в тревоге.

– Сэр, что вы делаете? – вскричала Энн.

Он заломил ей руки за спину и потащил по проходу. Энн в ужасе вопила, пытаясь вырваться.

– Отпустите ее!

Я вскочила на ноги. И потеряла равновесие из-за покачивания вагона, когда рванулась к сестре. Ужас оледенил меня. Мне стало ясно, что, покинув Лондон, мы не избавились от опасности. Я схватила Энн за локоть и попыталась высвободить ее, но хватка мужчины не ослабла. Почему этот незнакомец напал на нее? Вопли Энн прорывались сквозь раскаты грома. У меня возникла жуткая мысль. Он – убийца Изабели Уайт? И последовал за Энн и мной сюда, чтобы убить и нас?

– Прошу, помогите нам! – воззвала я к рыжему мужчине в конце купе.

Он шел по проходу, хватаясь за сиденья, чтобы устоять на ногах. Вспыхнула молния, и я увидела его лицо. Грубые черты выражали коварное злорадство. Спасителем он не мог быть никак. Я отпрянула в то мгновение, когда он попытался схватить меня. Вскрикнула, увернулась и упала поперек сиденья. Он схватил меня за шиворот. Я поняла, что он сообщник брюнета. Он вздернул меня на ноги, воротничок врезался мне в горло, и я захрипела. Энн все еще кричала. С силой, рожденной паникой и стремлением спастись самой и спасти мою сестру, я метнулась к окну. Воротничок разорвался. Я заколотила ладонями по стеклу и сумела открыть окно. Дождевые струи захлестнули купе.

– Помогите! – закричала я. – Кто-нибудь, молю, помогите нам!

Грохот паровоза и бури заглушил мой голос. Поезд катил дальше. Рыжий забрался на сиденье следом за мной; я брыкалась, вырывалась и увидела, что брюнет одолевает Энн, чьи крики и попытки высвободиться все больше слабели. Он почти стащил ее на пол.

– Энн! – закричала я. – Нет!

Рыжий прижал мне к носу и рту жесткую тряпку, разившую химикалиями. Тошнотно-сладкие пары проникли мне в легкие, пока я задыхалась и хрипела. В глазах у меня потемнело, и мучительное головокружение сковало все тело. Рявкнул гром, и мрак поглотил меня.

Далекие голоса и торопливые шаги мешались во тьме с оглушительным лязганьем и громыханием. Запаху дыма сопутствовал плеск воды, пока ко мне постепенно возвращалось сознание. Я лежала на твердой поверхности; голова у меня раскалывалась, а во рту пересохло. Тревога, порожденная жутким воспоминанием, пробудила мои затуманенные умственные способности.

Мои веки разомкнулись. Глаза ослепил свет. Я попыталась сесть, но головокружение одолело меня. Грубая тяжелая ткань прикрывала меня до подбородка, и я заворочалась под ней, крича: «Энн!»

Смутное лицо Энн наклонилось надо мной.

– Милая Шарлотта! – Ее лицо было бледным и осунувшимся. – Благодарение Богу, ты очнулась!

– Эти люди… Где они? – Задыхаясь от тревоги я стиснула руки сестры.

Энн сказала с ободряющей улыбкой:

– Не бойся, Шарлотта. Мы теперь в полной безопасности.

Я расслабилась, хотя продолжала недоумевать.

– Где мы?

– На Лидском вокзале. В кабинете начальника станции…

– Мои очки…

Энн надела очки мне на нос, и все вокруг приобрело четкость. На стенах висели разноцветные карты британских железных дорог. Я увидела комнату, где находился письменный стол, книжные шкафы, диван, на котором я лежала под одеялом, и несколько стульев.

– Как мы попали сюда? – Теперь я узнала шум прибывающих на станцию поездов и голоса торопящихся людей. За окном лил дождь. – Что случилось с нами?

Дверь отворилась. Энн сказала через плечо:

– Войдите, моя сестра наконец пришла в себя.

В комнату вошел Гилберт Уайт. Какое неописуемое изумление я испытала!

– Еще раз здравствуйте, мисс Бронте, – сказал он, сочувственно глядя на меня. Его темные волосы были мокрыми, черный сюртук влажно липнул к телу. – Как вы себя чувствуете?

– На редкость плохо, но вполне живой. – Я села прямо, борясь с головокружением. – Что вы тут делаете?

– Мистер Уайт спас нас, – сказала Энн, благодарно глядя на него.

– Ничего не понимаю. – Ошеломленная всем, произошедшим за эти краткие минуты, я покачала головой и поморщилась от боли. – Что случилось?

Гилберт Уайт примостился на стуле рядом. Его щеки были все в синяках, а белый воротничок разорван, но выглядел он полным сил, его мужественная внешность только выиграла от этих повреждений.

– Я ехал на том же поезде, что и вы. Когда я сошел на этой станции, то увидел, как двое мужчин вылезли из вагона впереди моего, поддерживая женщину, которая была словно не в силах идти сама.

– Это была ты, Шарлотта, – пояснила Энн. – Напавшие на нас мужчины каким-то образом тебя усыпили.

– Наверное, с помощью химикалии на тряпке, которую они прижали к моему лицу. – Сухость в горле превратила мой голос в сипение, и Энн подала мне стакан с водой, которую я благодарно выпила. – Что это могло быть такое?

– Вероятно, эфир, новое средство, с помощью которого хирурги усыпляют пациентов перед операциями, – объяснил Гилберт Уайт. – Сначала я не понял, что этой женщиной были вы, так как ваше лицо было от меня скрыто. Затем я услышал крики в вагоне, из которого сошли эти двое. Я поспешил туда, заглянул в купе и увидел на полу вашу сестру, связанную и с кляпом во рту.

– Ах, Энн! – сказала я в ужасе. – Тебя ранили?

– Вовсе нет, только напугали. Когда мистер Уайт вытащил кляп, мы узнали друг друга. Я умоляла его спасти тебя. Он позвал железнодорожных служащих помочь мне и побежал за похитителями.

– Я увидел их перед вокзалом, – сказал мистер Уайт. – Они усаживали вас в наемный экипаж. Один влез следом за вами. Я успел ухватить второго и сбить его с ног. Экипаж уже покатил. Я прыгнул внутрь. Тот, что был там, вступил со мной в драку, но я вышвырнул его на мостовую и приказал кучеру вернуться к вокзалу.

– Он внес тебя внутрь, – сказала Энн, – и получил разрешение начальника станции уложить тебя здесь.

– От всей души благодарю вас, сэр, – сказала я, преисполненная признательности. – Право, я убеждена, что обязана вам жизнью. Куда они меня везли?

– К несчастью, у меня не было возможности расспросить их, так как они скрылись весьма торопливо.

Энн сказала:

– Мистер Уайт в первую очередь позаботился о твоей безопасности. – Она улыбнулась ему, и я поняла, что своими поступками он завоевал ее уважение. – Он не мог покинуть тебя и погнаться за ними.

Чтобы мужчина поступил так ради меня! Будто осуществились фантазии, которые поглощали меня в дни моей юности, когда я сочиняла, как меня спасает герцог Заморра, воображаемый герой моих грез. Меня охватил блаженный трепет.

Гилберт Уайт внимательно всмотрелся в меня.

– Цвет лица у вас стал заметно лучше. – Намек на улыбку смягчил суровую серьезность его черт.

Не догадался ли он о моих мыслях? Стыдясь, что он мог заметить, как я покраснела, я напомнила себе, что я уже не глупенькая девочка, а приключение этого вечера не было фантазией. Мы все трое могли получить тяжкие увечья, если не хуже.

– Но что было нужно от меня этим людям? – сказала я Энн. – Они что-нибудь украли у нас?

– Перед тем как покинуть вагон, они пролистали наши книги и вытряхнули наши сумки, но все тут в целости. – Энн кивнула на наш кофр, на котором лежали другие наши вещи.

– Им была нужна только я, – сказала я даже в еще большей тревоге и растерянности. – Но для чего?

– Я слышала, что мужчины иногда похищают женщин с бесчестными намерениями, – пробормотала Энн, опуская глаза от отвращения к преступлению, на которое намекнула.

– Но я склонна думать, что случившееся со мной относится к цепи событий, порожденных убийством, – сказала я. – Один из них мог быть тем, кто погнался за мной в опере, а другой разгромил нашу комнату в «Кофейне Капитула». Хотя у меня нет того, что они ищут, возможно, им кажется, будто я способна привести их к цели.

– Если так, то один из них убил мою сестру. – Гилберт Уайт поднялся на ноги. На его лице оживление мешалось с тревогой; он начал беспокойно расхаживать по кабинету. – Если мы не выясним подоплеку этих преступлений и не схватим преступников, нападения на вас, несомненно, будут продолжаться. Единственный способ добиться отмщения за Изабель и защитить вас, это обеспечить поимку этих людей. Я сообщил о случившемся местной полиции, но я толком не рассмотрел похитителей. – Он обернулся ко мне, в его блестящих глазах светилась надежда. – Может быть, вы способны описать их?

– Должна с сожалением признаться, что не обращала на них внимания, пока не стало слишком поздно, – сказала я грустно.

– Как и я, – подтвердила Энн.

– Однако нужно попытаться вспомнить о них как можно больше, – добавила я.

Но тут в кабинет вошел начальник станции, краснолицый мужчина, облаченный в форму железной дороги.

– Прошу извинения, – сказал он. – Просто хотел справиться, как себя чувствуют барышни.

Мы с Энн заверили его, что чувствуем себя хорошо.

– Жаль, что подобное произошло с вами на нашей железной дороге, – сказал он. – Боюсь, вы пропустили последний поезд на Кейли, но утром будет следующий. А пока, если вы нуждаетесь в ночлеге, могу порекомендовать гостиницу «Белый конь».

Я поблагодарила его, и мой взгляд упал на рисунок в рамке у него на столе. Миниатюрный портрет женщины с детьми, несомненно, его семьи. И на меня снизошло вдохновение.

– Сэр, – сказала я, – не одолжите ли вы мне карандаш и лист бумаги? – Мистеру Уайту я пояснила: – Я нарисую лица мужчин, которые напали на нас.

Рисование было любимым моим развлечением, хотя особым талантом я не отличаюсь. Когда я села к столу и начала набросок, моей рукой овладела страшная дрожь, не имевшая никакого отношения к недавним событиям. Мои рисунки – как и мои истории – это зеркало моей души. Когда я рисую для кого-то или читаю вслух написанное мною, я жажду похвалы и страшусь критики. А если при этом присутствует мужчина, я ощущаю себя наиболее уязвимой. Когда же это мужчина, к которому я питаю особые чувства, пьянящая неприличная теплота разливается по моему телу почти так, будто я раздеваюсь перед ним. И теперь я ощутила эту теплоту, пока рисовала рыжего злодея. Энн предлагала дополнения, а Гилберт Уайт стоял возле меня и смотрел.

– Каким завидным талантом вы обладаете! – сказал он.

– Вы слишком добры, сэр, – отозвалась я с неловким смешком.

Но его похвала привела меня в восторг. Всплыли нежданные воспоминания, усугубляя мое волнение. Я увидела себя дома девять лет назад за наброском портрета Уильяма Уэйтмена. Когда он подошел взглянуть на свой портрет, он прикоснулся губами к моей щеке в быстром дерзком поцелуе. Сколько дней я потом пылала! Я вспомнила классную комнату в Бельгии, где я читала вслух написанное мною французское эссе. Мой наставник – человек, которого я одно время любила до исступления, – не скупился на язвящую критику, пока я не расплакалась. Потом он был сама сочувственная доброта. Какие страсти он будил во мне! Никогда бы я не позволила ему узнать, как я жаждала прикосновения его руки.

Руки Гилберта Уайта теперь опирались на стол возле меня. Эти сильные чистые руки, которые вырвали меня, мою жизнь из смертельной западни. Мысль о том, как он нес меня, спасая, безмерно меня взволновала. Я осмелилась поднять на него взгляд – и мгновенно погрузилась в непроницаемые глубины его глаз. В крайнем смущении я отвела глаза и занялась набросками, пока оба портрета не были готовы.

– Очень похожи, и совсем, как живые, – сказала Энн.

– Уверен, что они помогут разыскать этих людей, – сказал Гилберт Уайт. – Но сейчас, прошу, мисс Бронте, разрешить мне проводить вас и вашу сестру в гостиницу.

Я с радостью согласилась, так как мне были дороги его защита и общество. Он усадил нас в экипаж и доехал с нами до гостиницы «Белый конь». Когда мы выходили из экипажа, нас заволок ядовитый зеленовато-желтый туман. Холод просочился сквозь мою мокрую одежду, и все-таки мне было тепло, будто от жара огня, пылающего во мне.

– Прошу прощения за нарушение ваших планов, – сказала я, страшась, что мистер Уайт просто исполнял то, что считал своим долгом.

– Я рад помочь вам. – Мистер Уайт заплатил кучеру и поднял наш кофр.

Как ни была я ободрена его видимой искренностью, все же меня ставило в тупик, каким образом Гилберт Уайт оказался в одном поезде со мной.

– Могу я спросить, что привело вас в Лидс? – спросила я.

– Я направляюсь в Брэдфорд, чтобы сообщить моей матери о смерти Изабели, – сказал Гилберт Уайт, открывая дверь гостиницы.

Меня охватила жалость к нему – такая скорбная обязанность! И я устыдилась моего недоверия.

– Я тоже опоздал на поезд и должен буду переночевать тут, – добавил он.

Войдя в гостиницу, мы с Энн сняли номер наверху, а мистер Уайт – на первом этаже. Он проводил нас до нашей комнаты, чтобы убедиться, что все в порядке. Я услышала, как он проверил замок на двери, но воздержалась смотреть на него, притворяясь, будто рассматриваю бедные занавески на окнах и обои в цветочек. Его присутствие в комнате, где мне предстояло спать, вызвало у меня постыдные мысли.

– Ну, эту ночь вы проведете в безопасности, – сказал мистер Уайт. – Я сплю чутко и услышу, если кто-то попытается подобраться к вам.

Его слова, долженствовавшие меня успокоить, раскололи мои чувства. Как ни была я рада иметь его поблизости, не было ли наше пребывание под одним кровом нарушением приличий? Мне вспомнилась тревога, которую я испытала, когда он спросил, не дала ли мне чего-нибудь Изабель. Что я знала о нем, кроме того, что он сам мне говорил?

Нерешительно я вышла за ним в коридор, пока Энн осталась в комнате.

– Сэр… – начала я, ища способ рассеять сомнения, не оскорбив его.

У меня ведь было только его объяснение, что произошло между ним и напавшими на меня мужчинами после того, как он их нагнал. А что, если он их сообщник? Эта ужасная мысль лишила меня голоса. Мистер Уайт ждал, что я заговорю, и в его выражении внезапно появилась настороженность. Мы были пленниками узкого коридора; единственная лампа светила неверно и смутно. Прислуга гостиницы и постояльцы уже удалились ко сну. Моя спина была прижата к стене, сердце мое колотилось от томительного соединения страха и неприличных чувств, возникших во мне к этому мужчине, которому я не могла доверять вполне.

Наконец он заговорил:

– Могу ли я сопроводить вас завтра до Кейли? – Его голос был мягким, взгляд властным. – После того, что произошло сегодня вечером, вам не следует ехать одним.

Это мгновение напомнило мне, как страх способен усилить притягательность. Я ощутила почти необоримое желание прикоснуться к синякам на его щеке.

– Но ведь это причинит вам неудобства, – еле выговорила я.

– Это доставит мне удовольствие, – сказал он с мрачной настойчивостью.

Внутри я вся трепетала, все частицы моего существа восприняли намек, что Гилберт Уайт испытывает то же притяжение, что и я. Исполнившись надежды, соперничающей со страхом, я немо кивнула.

Блеснула его редкая улыбка.

– Тогда спокойной ночи и до завтра, мисс Бронте, – сказал он и спустился по лестнице.

Не дыша, я обессиленно стояла в коридоре, пытаясь собраться с мыслями. Возможно, мои недавние злоключения внушили мне недоверие ко всем людям. Если у Гилберта Уайта действительно были бы дурные намерения, он не стал бы меня спасать. Нас связала общая цель, как и властная алхимия, которая притягивает мужчину и женщину друг к другу.

Вот так я подкрепляла свое доброе мнение о мистере Уайте, но позднее, лежа в кровати, я снова задумалась о нем. Была ли я действительно в безопасности под защитой моего спасителя и возможного искателя моей руки? Или же он – злодей, выжидающий своей минуты, пока строит планы моей гибели? Перед тем как наконец уснуть, я припомнила предчувствие, возникшее у меня при моей первой встрече с Гилбертом Уайтом. Что могло оно означать?