Текст книги "Засекреченные приключения Шарлотты Бронте"

Автор книги: Лора Джо Роулэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

6

Кем был Джон Слейд? Чем он был для Изабели Уайт, и какими были его намерения относительно меня? Ответы на эти вопросы станут ясны в свое время. А пока я вернусь к моей собственной истории.

В нашей комнате в «Кофейне Капитула» меня стошнило в тазик – в четвертый раз после смерти Изабели. Энн поддерживала мою голову, разрываемую нестерпимой болью. Наконец я легла, измученная невыносимыми испытаниями двух последних дней.

– Бедная Шарлотта, – сказала Энн, нежно обтирая мое лицо мокрой тряпицей. – Мне грустно, что ты так сильно страдаешь.

За окнами тлели желтоватые сумерки. В комнате было жарко и душно. Когда-то «Кофейня Капитула» была излюбленным приютом книготорговцев, издателей, писателей и критиков. Позднее она стала гостиницей, где предпочитали останавливаться университетские ученые и деревенские священнослужители, зачем-либо приезжавшие в Лондон. Мой отец проживал тут, когда был студентом богословия, и привез сюда Эмили и меня, когда сопровождал нас в бельгийскую школу. Но в это утро нашего приезда хозяин сообщил нам, что в настоящее время «Кофейня Капитула» редко принимает приезжих на ночь. Увидев, как мы расстроились, он любезно позволил нам остаться и отвел в эту комнатушку наверху. Гостиница выглядела пустой и унылой.

– Мои страдания – ничто в сравнении с тем, что пришлось претерпеть Изабели Уайт, – сказала я, лихорадочно ворочаясь с боку на бок. – Такое прекрасное создание, и погибнуть в самом расцвете!

– Теперь она обрела покой у Бога, – сказала Энн.

Вера поддерживала нашу семью во многих бедах, но сейчас послужила мне слабым утешением.

– Изабель Уайт оказалась на Патерностер-роу, потому что хотела повидать меня!

Когда я вернулась в гостиницу после разговора с констеблем, хозяин сказал мне, что Изабель спрашивала меня чуть раньше. Она как будто расстроилась, услышав, что меня нет, сказал он. И торопливо ушла. Видимо, убийца тогда же и напал на нее.

– Я знала, что она в беде, и сказала ей, где меня найти, если ей понадобится моя помощь… – Я поморщилась от нестерпимой мигрени. – Это моя вина, что она встретила свою смерть здесь.

– Ах, Шарлотта, ты не должна винить себя, – сказала Энн, омывая мое лицо прохладной водой. – Ты хотела лишь добра. Вина лежит только на злом человеке, убившем мисс Уайт.

Хотя я признавала мудрость слов моей сестры, снять с меня вину она не могла.

– Я убеждена, полиция ничего не предпримет для того, чтобы отыскать убийцу. Вероятно, они считают, что это не стоит их усилий.

– Может быть, убийца – ловкач-франт, как предположил констебль, – сказала Энн. – Может быть, полиция поймает его после какого-то следующего преступления, и он будет наказан тогда.

– Не могу поверить, что это убийство было всего лишь прихотью судьбы. И я не в силах просто ждать и надеяться, что правосудие свершится благодаря еще одной ее прихоти! – вскричала я вне себя. – Нет! Я должна попытаться выяснить, кто убил Изабель Уайт.

– Ты? – Энн была поражена. – Моя милая Шарлотта!

– Это самое меньшее, что я могу сделать для мисс Уайт.

– Но это же дело полиции, а не твое. У тебя нет ни права, ни возможностей расследовать убийство. Ну что ты можешь сделать?

– Не знаю, – созналась я. – Но я должна узнать подлинную историю того, что произошло с Изабелью. Не будь мне так плохо, возможно, я сумела бы придумать план.

С непривычной для нее едкостью Энн сказала:

– Мне начинает казаться, что твое недомогание повлияло на твой рассудок.

– Мой рассудок в полном здравии. – Я села, выпрямившись, уязвленная ее предположением.

– Что, кроме умственного помешательства, может объяснить такие ни с чем не сообразные намерения? – Энн встала, ломая руки в волнении, но с редкой искрой вызова в глазах.

– Тебе, может быть, достаточно терпеливо ждать, пока все не уладится, но не мне, – огрызнулась я. Хотя я понимала, что мое желание отыскать убийцу Изабели Уайт правда выглядит неразумным, но меня возмутило, что младшая сестра мне перечит. – Да ведь если бы я не решила продать наши произведения и не убедила бы тебя и Эмили вместе со мной послать наши рукописи издателям, мы ничего не опубликовали бы.

– Излишняя предприимчивость так же вредна, как и ее недостаток. – Голос Энн прервался, она ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть, но ее взгляд был упорно устремлен на меня. – Думается, не только убийство подействовало на твой здравый смысл. Возможно, твой литературный успех придал тебе глупую смелость.

Заикаясь от изумления, я ошеломленно сказала:

– Может быть, ты завидуешь моему успеху и хотела бы, чтобы впредь я влачила жизнь в пассивной скучной безвестности, но вспомни: если бы не моя глупая смелость, мы не были бы в таком положении, как теперь!

В глазах Энн заблестели слезы. Отвернув лицо, она сказала:

– Как бы я этого хотела!

Теперь меня охватил стыд, потому что я обидела Энн. Убийство ведь, наверное, ошеломило ее не меньше, чем меня, но когда я совсем обессилела, она ухаживала за мной. Кроме того, она преданно поддерживала меня во время нашего посещения «Смита, Элдера и Компании». Я ощутила себя виноватой из-за того, что часто бывала нетерпелива с Энн, поскольку она никогда не была моей самой любимой сестрой. Разумеется, я нежно любила Энн, но рядом с блестящим умом и оригинальностью Эмили Энн выглядела скучной посредственностью. Я ужаснулась тому, как мы внезапно набросились друг на друга. Пропасть между мной и моей сестрой ширилась. Я слезла с кровати и проковыляла к Энн, которая, понурив голову, стояла у окна.

– Я так сожалею, – сказала я, беря ее руку. – Мне не следовало говорить так. Можешь ты простить меня?

Энн хлюпнула носом, сумела трепетно улыбнуться и кивнула.

– Если ты простишь, что я так бессердечно говорила с тобой.

Мы обнялись к нашему взаимному облегчению. Тем не менее потребность узнать правду об убийстве Изабели Уайт во мне не угасла. Неуемное любопытство томило мое сознание, будто я читала увлекательную книгу, но ее отняли у меня прежде, чем я успела узнать конец. И я хотела добиться справедливости для незнакомки, которая вызвала у меня интерес и симпатию. Оставалось только надеяться, что каким-то образом мне представится желанный случай.

– Вскоре должны приехать мистер Смит и его сестры, – сказала я. – Нам лучше привести себя в порядок.

Отдохнув еще час, мы умылись и переоделись во все чистое. Моя тошнота почти улеглась. Когда я посмотрела в зеркало, лицо у меня было такое, будто я постарела на десять лет. Отвернувшись от моего жуткого отражения, я спустилась с Энн вниз встретить Джорджа Смита и двух молоденьких барышень, которых он представил как своих сестер. Обеих отличали те же каштановые волосы, светлый цвет лица и живость, что и его самого. Обе были одеты в элегантные платья из белого шелка.

– Счастлив представить мисс Шарлотту Браун и мисс Энн Браун, моих йоркширских друзей, – сказал Джордж Смит, сдержав свое обещание не выдать, кто мы такие.

Он выглядел истинным красавцем и очень импозантным в сюртуке и белых перчатках. В руке он держал черный цилиндр. Я ощутила пробуждение давно подавленного чувства: миновали годы и годы с тех пор, когда я позволяла себе восхищаться мужской внешностью.

– Но нам следует поторопиться, – сказал мистер Смит. – Опера скоро начнется.

– Опера? – Я как-то не поняла, что мы согласились поехать в оперу, хотя это объясняло, почему Смиты были одеты столь официально. Меня охватила паника, ведь мы с Энн были одеты неподходящим образом. Но, откажись мы поехать, Смиты были бы разочарованы и обижены.

Заставив себя улыбнуться, я сказала:

– Да, поторопимся.

В карете я сидела между мистером Смитом и Энн на сиденье лицом к лошадям. Пока мы громыхали по темной улице, меня охватило радостное волнение вопреки моему недомоганию и стыду за мою убогую внешность. Разве вечерние лондонские увеселения не были одним из приключений, которых я жаждала? Присутствие Джорджа Смита совсем рядом, так что я ощущала чистый мужской аромат мыла для бритья, усугубляло мое волнение. Против моей воли во мне пробудилось былое томление. В прошлом я дважды влюблялась. Первым предметом моих чувств был Уильям Уэйтмен, помощник моего отца девять лет назад. Приятной внешности и обаятельный, он флиртовал со мной, но затем я поняла, что он флиртует со всеми барышнями, свободными от каких-либо уз, предпочитая более миловидных, чем я. Ну, а вторая моя любовь… так непростительно унизиться! Теперь я приказала моему сердцу утишить его убыстряющиеся биения.

– Как вы провели ваш день в столице? – спросил мистер Смит.

– Боюсь, мне выпало тяжкое испытание, – сказала я.

Когда я рассказала про убийство Изабели Уайт, его сестры ахнули от ужаса. Мистер Смит сказал:

– Сожалею, что не уговорил вас остановиться в моем доме! Тогда бы вы не стали свидетельницей столь ужасного преступления. Вам с Энн не следует возвращаться на Патерностер-роу. Вы должны поехать ко мне.

Его заботливость тронула меня, а приглашение, сулившее возможность узнать его получше, выглядело очень соблазнительным вопреки моему отвращению к пребыванию среди посторонних людей. Но я знала, что уступки таким соблазнам всегда оборачиваются для меня горестями.

– Вы очень добры, – сказала я наконец, – но я должна отклонить ваше приглашение, поскольку вам нет нужды оберегать меня. Я не думаю, что мне надо чего-либо опасаться.

Я объяснила, что убийца, как я поняла, знал Изабель и последовал за ней в Лондон. Приведя свои доводы, я сказала:

– Боюсь, я не успокоюсь, пока не сделаю всего, что в моих силах, чтобы отыскать того, кто совершил это убийство.

– Ваша готовность прилагать столько усилий ради едва знакомой дамы достойна всяческих похвал, – сказал мистер Смит. Наклонившись поближе, он прошептал: – Она отражает тот чудесный благородный дух, который я заметил в авторе «Джейн Эйр» даже до того, как познакомился с ней.

Его комплимент согрел меня; я страшилась взглянуть на него. Были ли упомянутые им качества тем, что он ценил в женщине? Смела ли я подумать, что он ценит их выше юности, красоты или очарования? Я сказала робко:

– Не посоветуете ли вы мне, как мне убедить власти заняться расследованием этого убийства?

Он призадумался, потом сказал:

– Я шапочно знаком с полицейским комиссаром. Если хотите, я попрошу, чтобы он рассмотрел собранные вами факты.

– Да! От всего сердца благодарю вас. – Благодарность только усилила мое расположение к Джорджу Смиту.

Наша карета свернула на широкую оживленную улицу. Экипажи громыхали мимо прогуливающихся толп, и уличные лоточники продавали театральные программки. Питейные заведения были полны гуляк, а вульгарно одетые женщины топтались на месте, выкрикивая непристойные приглашения проходящим мужчинам. Газовые фонари, яркость которых тускнела от дыма, придавали всей сцене фантастичность, одновременно и пугающую, и пьянящую.

Сестры мистера Смита смотрели в окошко и болтали друг с другом.

– А эта карета следует за нами от Патерностер-роу.

– Да, и так близко!

Меня охватила тревога. Оглянувшись, я прищурилась в окошко и увидела закрытый черный экипаж, запряженный черными конями, с кучером на козлах. Сердце мое сжалось от жуткой мысли. Кто-то выслеживает меня? Не тот ли человек, который выслеживал Изабель Уайт?

Я поскорей отодвинулась от окошка. Мистер Смит сказал мне:

– Вы дрожите. Вы озябли? Могу ли я подать вам плед?

– Нет, благодарю вас. Мне ничуть не холодно, – ответила я, решив, что у меня разыгралось воображение.

Мы въехали в Ковент-Гарден и покатили вдоль изящных оштукатуренных домов. Мужчины толпились перед входами в музыкальные салоны и кабинеты для ужина или сопровождали дам. Хотя июль означал завершение лондонского сезона, театральный квартал был заполнен экипажами. Оглядев их, я почувствовала облегчение – странной черной кареты между ними не было. Экипажи направлялись к сверкающему огнями Королевскому оперному театру.

Когда наше общество вышло из кареты, мистер Смит предложил мне руку. Его серьезный прямой взгляд придал этому вежливому жесту интимность, от которой мой пульс забился чаще. Я вступила в театр, почти забыв про Энн по другую его руку и мисс Смит, идущих сзади нас. Фойе переполняли мужчины в строгих вечерних костюмах, и женщины в платьях ярчайших расцветок красовались обнаженными плечами и бюстами в сверкающих драгоценностях. Они придирчиво разглядывали мою провинциальную одежду. Слышался благовоспитанный смех.

Моя голова все еще разламывалась, и меня поташнивало, но пьянящее предвкушение пересиливало недомогание. Невольно я сжала локоть Джорджа Смита, и он обернулся ко мне.

– Вы ведь знаете, я к подобному не привыкла, – сказала я, запинаясь.

Он засмеялся, будто общей шутке. Я смаковала наше восхождение по устланной малиновым ковром лестнице. Мистер Смит здоровался со знакомыми и представлял меня как «мисс Браун, своего дорогого друга». Он улыбался мне, будто наш секрет объединял нас в дерзком заговоре. Краснея, признаюсь, что мне казалось, будто я ему нравлюсь.

Вскоре мы уже сидели в ложе первого яруса. Еще пять ярусов, украшенных золотыми цветами, разделенных золотыми колонками и заполненных публикой, поднимались к куполу потолка. Колоссальная хрустальная люстра излучала сверкающий газовый свет. Дамские веера трепетали, спасая от жары под гул разговоров. Ложа обеспечивала мне желанную меру укромности, и все-таки меня покалывало ощущение, что за мной наблюдает бдительный, сосредоточенный на мне взгляд.

– Сегодня дают «Севильского цирюльника», – сказал мистер Смит рядом со мной.

Я обратила внимание на мужчину, стоящего шагах в пятидесяти на краю партера у сцены. Он смотрел прямо на меня. Мое скверное зрение еле позволило мне разглядеть, что волосы у него темные, как и одежда, и я ощутила в нем угрозу.

– Энн, – прошептала я, толкнув локтем мою сестру, – видишь того человека?

– Какого? – В голосе Энн было недоумение.

Увы, в этот миг его от нас заслонили другие люди, а когда они прошли, его уже не было.

– Не важно.

Но я думала о черной карете. Она доставила этого человека сюда следить за мной? Связан ли он с убийством Изабели Уайт? Я тревожно вглядывалась в зрителей, ища его. Он казался бестелесной угрозой, рассеянной среди публики. Люди смотрели в театральные бинокли, и всякий раз, когда я замечала бинокль, направленный в мою сторону, меня пробирала дрожь.

Свет потускнел, и тишина окутала зал. Оркестр сыграл увертюру, и занавес поднялся, открыв средневековую длинную сцену. Актер в плаще и широкополой шляпе стремительным шагом вышел на подмостки. Вокруг него встали музыканты, и он запел серенаду. Было это великолепно, но так как опера исполнялась по-итальянски, я не понимала ни слова. Мое ощущение, что где-то рядом зловещие наблюдатели, все росло. Теплый воздух театра был испорчен испарениями газа, усилившими мою мигрень. Драма на подмостках развертывалась, певица исполнила арию, высокие пронзительные ноты напомнили мне крики Изабели Уайт. Я сглотнула тошнотный комок.

– Прошу извинить меня, – шепнула я Джорджу Смиту. Я страшилась выйти из ложи одна, но это казалось предпочтительней, чем если бы меня стошнило перед ним.

Я встала и, спотыкаясь, вышла за дверь ложи. Длинный коридор был пуст. Я почти побежала по нему и услышала за спиной крадущиеся шаги. Страшась оглянуться, я пошла быстрее. Из зала доносилась жизнерадостная музыка. Шаги убыстрились, будто эхо повторяя стук моего сердца. Лестница! Я побежала вниз по железным ступенькам. Я услышала металлический лязг – мой преследователь спускался следом за мной. В отчаянии, задыхаясь, изнемогая от тошноты, я выскочила из двери в другой коридор.

Прямо передо мной распахнулась дверь, из нее вырвалось громкое оглушающее пение. Из ложи вышли несколько дам. Я последовала за ними по парадной лестнице, полная признательности за их защиту, о которой они и не подозревали. Снаружи я наконец облегчила свою тошноту. Мой преследователь исчез.

Когда я возвращалась в свою ложу, Джордж Смит встретил меня перед дверью.

– Я искал вас, – сказал он. – Вы плохо себя чувствуете?

– Нет, благодарю вас, – сказала я.

Мы вернулись на свои места, но оперу я больше не слушала… Я не могла ни забыть пережитого испуга, ни перестать думать о смысле происшедшего.

Шел уже второй час ночи воскресенья, когда мы с Энн вернулись в «Кофейню Капитула». В гостинице царила тишина. Патерностер-роу был погружен в дремоту. Пока мы поднимались в нашу комнату, я рассказала Энн, что случилось, пока звучала опера.

– Милая Шарлотта, а ты уверена, что за тобой кто-то гнался? – спросила Энн скептически.

– Совершенно уверена, – сказала я.

– Но даже будь это тот, кто убил Изабель Уайт, что ему может быть нужно от тебя?

– Возможно, он верит, будто я могу опознать его перед полицией, и хочет помешать мне.

– Но ведь ты же не рассмотрела его лица.

– Он этого не знает, – возразила я.

– Почему ты ничего не сказала про это мистеру Смиту? В антракте было достаточно времени, чтобы он мог попросить кого-нибудь поискать того, кто гнался за тобой.

Я вздохнула.

– Боялась, что он мне не поверит.

По выражению ее лица я поняла, что Энн мне тоже не верит. Но это не было плодом моего воображения. Меня кто-то преследовал.

Перед нашей комнатой стоял стол со свечами. Я зажгла одну и открыла дверь. Прохладный воздух вырвался наружу, пламя свечи заколебалось. Войдя внутрь, мы с Энн обе вскрикнули от неожиданности. Наш кофр был открыт, наши вещи расшвыряны вокруг, а ящики комода выдвинуты. Одеяла и простыни были сорваны с матраса, а сам он стянут на пол. Осколки стекла усеивали пол под окном, в котором зияла дыра. Сквозняк теребил занавески.

7

Иногда словно бы открывается дверь будущего, и по ту сторону портала видишь сияющее голубое небо, сады с распускающимися цветами и великолепие солнечного сияния. Но когда подходишь ближе, дверь оказывается непроницаемой стеной с яркой ложной перспективой, которую нарисовало на ней твое собственное глупое заблуждение.

Солнечный день окутывал Лондон, будто золотая мантия. Темза искрилась под небом, чудотворно очищенном крепчающим бризом. Городские шпили, купола и башни сверкали. Церковные колокола гремели над крышами Бейсуотер-стрит, респектабельной улицы, чьи дома купались в солнечных лучах – их белые оштукатуренные фасады и черные чугунные решетки весело блестели. Дети катали обручи, а няни катили колясочки под густую листву деревьев в сквере вблизи Вебстерн-плейс, где жил Джордж Смит.

Мы с ним сидели в столовой с Энн, его матерью и его сестрами. Дом был великолепен: турецкие ковры, полированная мебель красного дерева, белоснежные скатерть и салфетки, прекрасный хрусталь, серебро и фарфор. Цветы маскировали запах выгребных ям, пропитавший даже лучшие дома Лондона. Однако мы с Энн так стеснялись, что могли только ковырять наши порции жареной бараньей ноги. Ни она, ни я не вносили заметной лепты в беседу, пока я не рассказала о пережитом мной в опере и о том, что мы нашли у себя в комнате, вернувшись в «Кофейню Капитула».

Общество выразило свое возмущение и сочувствие. Джордж Смит сказал:

– Надеюсь, вам не пришлось провести ночь в разоренной комнате?

– Нет, – сказала я. – Хозяин гостиницы был настолько любезен, что устроил нас иначе.

– Я верно понял, что, по вашему мнению, эти два происшествия и убийство могут быть связаны?

– Хозяин сказал, что, наверное, простой вор забрался на крышу, а оттуда проник в дом. Но я сомневаюсь, что убийство, погоня в театре и ограбление в один и тот же день моей жизни могут быть простым совпадением.

– Что-нибудь было взято? – спросила миссис Смит, красивая дородная женщина с пышными волосами брюнетки. Ей не было сказано об истинной сути отношений между ее сыном и его гостьями, и она поглядывала на меня с любопытством.

– Нет, сударыня, – пробормотала Энн.

Джордж Смит нахмурился, одной рукой сжимая подбородок, а другой поигрывая бокалом.

– Связаны ли эти события и намерен ли кто-то причинить вам вред, но мне не нравится, что ваш душевный покой смущен.

Польщенная его тревогой, я ожидала, что он вновь пригласит Энн и меня остаться у них. Но он сказал:

– Пожалуй, вам следует немедленно отправиться домой.

Его заботливость казалась по-прежнему искренней, и все же я почувствовала боль от мысли, что он хочет, чтобы я уехала.

– Вчера вечером вы упомянули, что будете говорить с полицейским комиссаром о расследовании убийства Изабели Уайт, – сказала я. – Не следует ли мне задержаться на случай, если я понадоблюсь?

– Я побываю у комиссара, как обещал, – сказал Джордж Смит, – но если полиции потребуется связаться с вами, достаточно будет письма, не правда ли?

Миссис Смит согласилась с ним. Энн кивнула. Я смотрела на моего издателя с возрастающей растерянностью. Вчера он выглядел союзником в моих поисках правды о Изабели Уайт, но сейчас он словно бы предпочитал избавиться от меня и все взять на себя. Что изменилось?

– Я крайне благодарна вам за помощь и озабоченность моим положением, но думаю, что Энн и мне следует остаться по меньшей мере до вторника, – сказала я, пришпоренная утвердить свою независимость.

– Как вам угодно, – любезно согласился Джордж Смит, но я видела, что он недоволен.

По окончании обеда миссис Смит, ее дочери и мы с Энн удалились в гостиную. Сестры Смит поспешили к фортепьяно, прихватив с собой Энн, а миссис Смит взяла меня под руку.

– Я рада случаю познакомиться с вами поближе, – сказала она дружеским тоном. – Давайте сядем у окна и подышим ароматом роз моего сада.

Опустившись рядом с миссис Смит на диванчик, я нервно приготовилась к расспросам, кто я такая и почему я здесь. Мне не хотелось лгать, но я не осмеливалась нарушить свое обещание Эмили.

Сестры Смит начали играть и петь что-то веселое, развлекая Энн. Миссис Смит сказала:

– Мой дорогой Джордж часто занят своим делом двадцать четыре часа в сутки. – Ее материнский тон был полон любви. – Он трудится так усердно!

– Как похвально, – сказала я с облегчением, что, видимо, темой разговора буду не я.

– И притом он такой внимательный сын и брат, какого только можно пожелать, – сказала миссис Смит. – Как бы ни был он занят, у него всегда находится время для семьи.

Да, я сама заметила любовь моего издателя к своим близким – и особенно к матери.

– Мы с Джорджем всегда были наилучшими друзьями, – сказала миссис Смит, когда горничная подала нам кофе. – Думаю, я знаю его, как никто другой. – Ее улыбка была невероятно похожа на улыбку ее сына. – И, надеюсь, вы извините хвастливость матери, если я скажу, что безмерно им горжусь.

Я кивнула, стараясь понять, к чему ведет этот разговор.

Сестры Смит запели новый романс. Миссис Смит сказала:

– Но, как Джордж ни занят, скоро он должен будет сделать важнейший шаг, который изменит его жизнь. – Тон ее стал заговорщицким. – Вы понимаете, что я подразумеваю женитьбу?

Меня стало одолевать предчувствие чего-то неприятного, хотя я и вообразить не могла, чего именно.

– Выбор подруги жизни нелегок для моего Джорджа. Где бы он ни появлялся, барышни так и вьются вокруг него. – Миссис Смит подняла и опустила руки жестом шутливой беспомощности. – Но вы понимаете его притягательность для прекрасного пола, не правда ли?

Ее губы по-прежнему улыбались, но глаза стали жесткими, как кремень. Она заметила мое восхищение ее сыном и не скрывала своего неодобрения. Как унизительно, что мои чувства оказались столь очевидны!

Миссис Смит засмеялась, и в ее смехе слышалось презрение.

– Но я не сомневаюсь, что мой милый Джордж, когда настанет время, сделает хорошую партию. Его жена должна быть равной ему молодостью, красотой, обворожительностью и состоянием. В конце концов, подобное заслуживает подобного, вы согласны?

Машинально кивая, я испытала еще большее смущение, сообразив, что миссис Смит, которая не имела понятия о сути отношений между мной и Джорджем, решила, будто я наметила его в женихи. Она предостерегала меня держаться от него подальше, потому что я слишком стара, слишком невзрачна, слишком неловка и слишком бедна для ее сына! Хотя я никогда даже не мечтала о том, чтобы выйти за него, я сгорала от унижения. Как я жалела, что не могу ей сказать, что своим благосостоянием «Смит, Элдер и Компания» во многом обязаны знаменитой книге, автором которой была я. Но я лишь поднесла чашку к губам и глотнула кофе, горький, как яд. Открыть мой секрет я не могла.

– Мистер Смит был крайне внимателен ко мне, – сказала я только, желая, чтобы его мать узнала, что у меня была причина подумать, будто я ему не безразлична.

Самоупоенность на лице миссис Смит сменилась злобой. Она насмешливо улыбнулась мне.

– Мой милый Джордж одаряет своей добротой всех. Часто люди толкуют его побуждения как сердечную склонность, хотя он лишь выказывает сочувствие тем, кто в нем нуждается. А иногда его дело требует, чтобы он терпел общество людей, не принадлежащих к его кругу.

Мое сердце сжалось, будто стиснутое огромным кулаком. Аромат роз обрел тошнотворность. Печальная правда теперь стала ясной: ухаживания Джорджа Смита за мной объяснялись его интересом ко мне как Карреру Беллу, но не как к Шарлотте Бронте. Наконец я поняла, почему он так настаивал, чтобы я уехала из Лондона. Он хотел, чтобы Каррер Белл был вне опасности и мог писать книги для «Смита, Элдера и Компании».

Миссис Смит смотрела на меня с выражением чванного торжества.

– Разумеется, вы поймете меня, когда я скажу, что мой милый Джордж, вступая в брак, не разочарует свою мать и не поставит под угрозу собственную карьеру?

Когда Джордж Смит вошел в гостиную, я не посмела даже взглянуть в его сторону.

На следующее утро мы с Энн посетили Томаса Котли Ньюби, издателя, чьи махинации вынудили нас приехать в столицу. После неприятного разговора, в течение которого мы обличали его, а он настаивал, что произошло всего лишь недоразумение, я повела Энн в Национальную галерею на Трафальгарской площади. Небесный купол над нами оставался безоблачным, пока мы шли мимо памятника адмиралу Нельсону. Площадь представилась мне достойным символом английской военной мощи. Я ощутила себя гражданкой великого королевства, которое нанесло поражение Наполеону и с тех пор правит морями, не имея соперников, во главе империи, чья власть простирается над Индией, Австралией, Новой Зеландией и Африкой. Пока на протяжении нашего века мятежи раз за разом ввергали Европу в судороги, Британия сохранила устойчивость – армия усмирила чартистские демонстрации, которые этой весной будоражили Лондон. На площади лоточники продавали безделушки посетителям, потоки которых вливались и выливались из церкви Святого Мартина на Полях; голуби порхали, схватывая хлебные крошки, которые бросали дети. Всюду царило спокойствие. Мы с Энн присоединились к потоку, направлявшемуся в галерею, греческий фасад которой господствовал над площадью. Созерцание прекрасных картин всегда доставляло мне большое наслаждение, а прохладные, гулкие залы хранили творения моих любимых художников; и все же они не могли ни угасить моего стыда из-за Джорджа Смита, ни утишить боль вновь обманутой надежды.

– Милая Шарлотта, ты выглядишь огорченной, – сказала Энн, когда мы вошли в следующий зал. – Тебя тревожит смерть Изабели Уайт?

– Да. – Я предпочла бы умереть, чем признаться, как обманывалась касательно мистера Смита, а Изабель Уайт все еще тяжело тяготела над моими мыслями. – Я сомневаюсь, что могу положиться на помощь мистера Смита в изобличении того, кто убил Изабель. Боюсь, как-либо содействовать раскрытию ее убийства мне одной не по силам.

– Может быть, это к лучшему, – подхватила Энн. – Я буду рада вернуться домой. Там никто не станет выслеживать тебя или проникать в наши комнаты.

Перспектива расставания с Лондоном на следующий день только усугубила мою тоску. Рассеянно бродя по залам, я потеряла Энн в толпе и вошла в зал итальянской живописи. В безлюдном сумрачном помещении на меня сверху вниз смотрели из своих золоченых рам средневековые герцоги, патрицианки и мадонны. Отдаленные звуки города рождали жутковатое эхо, будто шепоты из прошлого. Незнакомец возник передо мной столь внезапно, словно он материализовался из воздуха.

– Мисс Бронте? – сказал он.

Услышав свою собственную фамилию, я застыла на месте. Вздрогнув, я уставилась на черный сюртук на уровне моих глаз. Мой взгляд скользнул вверх к белому воротничку и белому шарфу, свидетельствующим, что передо мной священник, а затем достиг его лица. Проницательные черты, смуглость, оттененная намеком на тщательно сбриваемую бороду. Волнистые черные волосы падали на лоб над серыми глазами поразительной ясности и блеска. Глядя в них, я испытала особое электризующее ощущение узнавания, однако человек этот был мне абсолютно не знаком.

– Пожалуйста, извините, что я так грубо окликнул вас, – сказал он. Мимолетное смущение омрачило его лицо, будто он заметил, как его появление подействовало на меня… или же он испытал сходное потрясение? – Мое имя Гилберт Уайт. Я брат Изабели Уайт. Если не ошибаюсь, вы были с ней знакомы.

– Брат Изабели?

С ужасом я прикинула, знает ли этот священник о смерти сестры, так как вовсе не испытывала желания сообщать подобное. Однако скорбное измученное выражение на его лице убедило меня, что ему все известно, и меня захлестнула волна сочувствия.

– Прошу, разрешите мне объяснить, – сказал он, когда в зал вошла группа оживленно болтающих посетителей. – Я священник прихода в окрестностях Кентербери. – Его голос был негромким, но звучным, и с тем же акцентом северных графств, как и выговор Изабели; руки, держащие черную шляпу, были красивой формы и чистыми. – Мы с Изабелью условились встретиться в Лондоне и провести вместе конец недели, но вчера она не пришла в условленное место. Мне ничего не оставалось, как обратиться в полицию. Мне сказали, что Изабель была убита.

Гилберт Уайт тяжело задышал. Отведя глаза, он часто заморгал.

– Я глубоко сочувствую вашей потере, – сказала я, растроганная его горем и сожалея, что могу предложить ему только соболезнования. Как дочери приходского священника мне часто приходится утешать скорбящих, но я всегда ощущаю свою беспомощность.

– Такова Божья воля, и я должен принять ее, – пробормотал он. – Но я не найду покоя, пока не выясню, что случилось с Изабелью. Почему-то я не могу поверить, что ее убил обыкновенный грабитель. – Он обратил на меня взгляд, полный муки и бессилия. – В полиции мне сказали, что вы знали ее и были очевидицей убийства. Я решил, что должен поговорить с вами и узнать елико возможно больше о смерти моей сестры, а потому направился в «Кофейню Капитула» – в полиции сказали, что вы остановились там. Хозяин объяснил, где вас найти.

Мне казалось, я не говорила хозяину, что собираюсь пойти в Национальную галерею, но предположила, что он слышал, как мы с Энн обсуждали наши планы за завтраком. И не задумалась я также, каким образом мистер Уайт сумел узнать в толпе совершенно незнакомую ему женщину.