Текст книги "Мое тело – Босфор"

Автор книги: Лола Бокова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Они уже давно заметили, что я мысленно сижу за их столом. Друг кота куда-то выходит и возвращается. Они уже поели, но продолжают сидеть, уже молча, посматривая в мою сторону. Ох, пора сматывать удочки. Маха ничего не замечает, только скрипит челюстями и нахваливает жареный соджук. Лупоглазик ты мой. В компании с тобой никакие коты мне не светят. Покорно плетусь к автобусу, нашему «бродвейскому лимузину». Он доставит нас в край призрачного счастья.

Нас встретил друг Махи, с которым я могла обниматься «сколько угодно». Делать этого мне почему-то не захотелось. Правда, он оказался приятным «эркеком», да еще с огромным носом. Ниф-ниф от такого носа никуда бы уже не отошла. Она уверена на все сто, что величина носа прямо пропорциональна мужской доблести. Меня носы интересуют как-то меньше, может быть, в мужиках мы ищем разное. Иа, например, сходит с ума, увидев тугой кошелек. Кошельки возбуждают меня еще меньше, чем носы. Что нравится мне… надо понять самой… Мои подруги, наверно, честнее. Потому что я люблю играть в самую опасную игру с отвоевыванием душ. На кон, безусловно, ставлю и свою.

Мы сели выпить чаю на вокзале, и пока Маха беседовал с другом, я следила за муравьиной работой в маленьких кафешках. Обозревать удавалось сразу пять «горячих» точек, в каждой кафешке суетилось от четырех до восьми аккуратных молодых людей, среди которых были и активные «зазывалы». Эти отличались особым напором, последней моделью джинсов и модно выстриженной бородкой, не пропускали мимо никого, нисколько не смущались отказом, вежливым или не очень, а каждую девушку провожали долгим-долгим взглядом.

Бурса сразу не поразила. Наверно, нельзя открывать новые места с тем, с кем собираешься расстаться.

Мы уезжаем в Татиль Кой, тихое место под Бурсой, где вода и время затаили дыхание. Нужно снять комнату на ночь, и мы заходим в забавную гостиницу на самом берегу, узкий пятиэтажный подъезд, встроенный в соседние дома, с мелкими комнатушками. От них веет трогательной скромностью. Маха начинает бузить с хозяином относительно цены, это продолжается до тех пор, пока я не решаю поинтересоваться, что же, собственно, происходит. Узнав, что буча поднялась из-за десяти баксов, я прекращаю спор, вынув из кармана зеленую бумажку. Опасаюсь, что Маха в поисках жилья подешевле уйдет от большой воды, разверзшейся перед дверями плесневеющей гостинички. Он ведь не понимает. Никакая бумажка 5Х10 не выдержит конкуренции с этой бесконечной голубой гладью перед окнами.

Я решила поддержать разговор. Уже начала привыкать к этому большеносому другу со сложным именем.

А как ты здесь отдыхаешь?

Не понял.

Что ты делаешь – ловишь рыбу, ходишь на дискотеки или книжки читаешь?

Мне становится стыдно за свой вопрос. Он смотрит на меня как-то странно. Может быть, он с трудом понимает меня.

– Здесь нет никаких дискотек. Кстати, здесь нет никаких туристов. И ты первая иностранка в этом месте.

Мы взяли моторную лодку, пронеслись по заливу Мраморного моря и остановились, попробовав половить рыбу на блесну. Я засомневалась, что рыба клюнет на такую приманку, без хлеба и без курицы. Друг заверил, что клюнет. Но заверил зря, ни одной рыбки, ни с трудом, ни без труда, не выловилось.

У меня было странное чувство, что я трачу время. Как только на несколько минут я включала мобильник, прозванивал Кадир. То ли он набирал мой номер сутками, то ли случайно, то ли чувствовал. Я убегала куда-нибудь в туалет, подальше от Махи. Его голос звучал совсем рядом, и очень задорно. Ты все еще ждешь? – Жду, жду, теперь уже тебя не забуду. Мне хотелось, чтобы мы поскорее сели в автобус и вернулись в Кумкой. Маха не шла ни в какое сравнение с моими Глазками. Бестолковый парень. Зачем я только поехала с ним? Впрочем, если я Кадиру действительно понравилась, он никуда не денется. А шансов оказаться в Бурсе в другой раз могло и не быть.

Мы должны уехать завтра вечером.

Это слишком скоро. Мы не успеем ничего посмотреть.

Я уже достаточно посмотрела. Я должна быть в Кумкое послезавтра.

Мы не уедем завтра, потому что нет билетов.

??? Как это нет билетов??? Откуда ты знаешь? Ты же не спрашивал на вокзале?

Их надо брать заранее. Сегодня уже поздно. Мы ведь только сегодня приехали.

Чувствую, что ситуация уплывает из под моего контроля, точно так же, как было в ауле с Маугли. На мгновение подступает легкая паника. Я только открываю рот и не знаю ЧТО надо произнести, чтобы описать мое нарастающее безумие.

Хорошо. Оставайся. Я сейчас же еду на автовокзал.

Я поеду с тобой.

Ради бога, оставайся в своей Бурсе, у тебя здесь куча друзей! А я безо всяких проблем вернусь в Кумкой одна.

Мне здесь нечего делать. Я приехал ради тебя, с тобой, и уеду с тобой.

Вот спасибо! Но один билет я достану точно.

Да купим мы два билета!

Ты же сказал, что билетов нет! Наврал?

Ну, наврал.

Бурса лежит среди гор, и невысокие домики, утопающие в зелени, располагаются на разных уровнях, как водоросли в голландском аквариуме. Где бы ты не находился, отовсюду открывается панорама вверх или вниз. Местами в этом огромном городе попадаются постройки столетней и чуть ли не двухсотлетней давности. Мы теряемся там, где образуются скопления облезлых от старости домов, и сам воздух хранит традиции и благодать древности. Глупо боготворить прошлое, тем более чужое, может, эти дома хранили много горя, но от них всегда веет таким безмятежным спокойствием, что невозможно пройти мимо и не прислушаться, хоть на мгновение.

Маха быстро умотался, но покорно бродит со мной по всем улицам и помойкам, так как попытки оттянуть меня за руку от очередного сомнительного переулка оказываются безуспешными. Мы даже пытались пройтись по цыганской клоаке, она неожиданно открывалась с весьма приличной улицы, пара-тройка грязных проулков кишела черными людьми и уходила вглубь, притягивая магической жизненной силой. Многочисленные дети сидели на ступеньках, кто дрался, кто разбирал игрушечную тележку. Один мальчик лет десяти в яркой цветной безрукавке уставился на нас, я успела подумать, что таких детей надо снимать в кино, забирать в шоу бизнес, красота и типаж фантастические. Но, слава богу, ребенок ничего не узнал о своей фотогеничности, а нас кто-то окликнул и поинтересовался, кого мы здесь ищем. Маха стушевался, назвал наугад какое-то имя, но я уже взяла его под локоток, и повела обратно, не переставая поражаться собственной трусости.

Я сказала, что мы обязательно должны найти зеленый дом, который я когда-то видела на фотографии, но как он выглядит, и как называется, я уже не помнила. Мечеть? Нет, не мечеть, потому что, кажется, не круглая. Удивительно, что Маха, живший в Бурсе, ходил по ней, как по лесу, не зная, что показать, приходилось мне самой быть Сусаниным. К концу второго дня мы нашли то, что искали, в точности как на увиденной мной фотографии, зеленый мавзолей 15 века с конусообразной крышей, там же была и зеленая мечеть, но вокруг была туристическая зона, с магазинчиками, сувенирами и кафе, и мы быстро ушли оттуда. От туристических мест веет фальшью, деньгами и смертельной пустотой. В том, что хранится на показ, уже нет жизни.

Там было сто, а может и более, греческих церквей, мусульманских же минаретов и мечетей – несколько тысяч. Там были также удивительные, большие, обширные и сводчатые из больших плит и на мраморных основаниях бани и ханы с большими железными, словно городскими вратами. Есть ханы в сто, двести, а то и триста комнат, а в середине их фонтаны и приятные на вкус воды. Точно так же и бани – большие, с куполообразными крышами, подобно церквам; одни из белого мрамора, другие из разноцветных камней, у некоторых стены из белого фаянса, а у других – какие-нибудь иные. В них много фонтанов и бассейнов. Там есть несколько сот служителей, а также купальные простыни, салфетки, полотенца и прочие удобства, какие только человек захочет и пожелает. И каждый божий день они топятся; если человек каждый день будет туда ходить, все равно опять захочет.*

Мы занимаемся бесконечным сексом, и это основной рефрен наших отношений. Зная, что каждый день на счету, и следующая встреча будет нескоро, и будет ли вообще – неизвестно, мы каждый раз трахаемся как в последний раз, до изнеможения, до умопомрачения, до дыр и мозолей, кричим и теряем сознание, целуемся до синевы и делаем все, что хочется. В эти моменты мы словно несемся на гребне огромной волны под названием жизнь, выше некуда, быстрее некуда, нужно только удержаться, чтобы волна не накрыла с головой и не расплющила о каменистое дно. Парадокс состоит в том, что секс – отнюдь не главное, к чему мы все стремимся. Частенько по обоюдному согласию мы бы легко отказались от него, если бы это несло какой-то смысл. С первого взгляда мы как будто настроены на секс, а с десятого нам просто достаточно быть вместе. Секс – всего лишь крайняя степень нашей страсти к всецелому обладанию кем-то или чем-то.

Как еще можно целиком отдать себя и получить все? обменяться телом и душой? А также годами, временами, религиями, странами, лицами, характерами? Придумайте другой способ.

Мы устремляемся в ресторан Ишкембе, так называется наструганное мясо с белым соусом, это блюдо здесь едят тысячу лет, и мы с Махой наслаждаемся полноценной едой, а что еще нужно для счастья? После, увидев сладкую витрину, мы закупаем целый ряд пирожных, а Маха получает от меня большой втык за то, что не догадался взять их разнообразных. Чуть позже за свою нерасторопность в Бурсе он едва не получит блюдо макарон в лицо…но это чуть позже.

Кажется, чем больше я психую (часы идут, Глазки-то ждут), тем быстрее Маха летит в пропасть уходящей любви.

Турки называют этот город  «зеленая Бурса». Здесь растут огромные вкусные персики, здесь же родилось выражение «взять персик», которое в переносном смысле означает «вкусить поцелуй». Говорят, раньше Бурса славилась своими тонкими шелками, которые отливали серебром, как вода при лунном свете. Искать шелка мы не пошли – за неимением денег, а также потому, что времена шелка, кажется, давно прошли. Зря только не зашли в знаменитые бани, которые считаются лучшими в Турции, и стоят прямо на термальных источниках. Но сейчас голова моя забита вовсе не источниками, времени и денег в обрез, главное – скорей вернуться. Пусть уже во сне натирают меня чудесными маслами все искусные банщики Бурсы. Получить все блага этой жизни сразу не получится. Тем более с таким горе-проводником, он лишь таскается за мною следом, изредка делает мне глупые замечания, и уже разок получил от меня по шее.

Вне города находились построенные царями красивые, удивительные, большие целебные и дорогостоящие источники и родники; посреди бассейна – фонтаны, из которых бьют горячие и целебные воды. Если кто войдет в бассейн, больше не хочет выйти, настолько там много воды и настолько она приятна.

Включаю телефон. Сразу бибикает послание Кадира: почему у тебя все время отключен телефон? Что это значит? Я нервно набираю слова, время от времени заглядывая в словарик: очень спешила на автобус и забыла взять зарядку от телефона. Приходится выключать и включать только ненадолго. «Глазки» потом напишут: стараюсь верить, но верится с трудом. Что ж, это твой собственный выбор. Хочешь – верь. Не веришь – не жди. Но я оправдаю твои ожидания! Я пишу: ты говоришь рай, рай. дождись меня, и узнаешь, что такое рай. Не очень скромно, что уж говорить. Но «наша» Турция – не самое удачное место для проявления скромности.

Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле, побудем в селах,

Поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблони, там я окажу ласки мои тебе.

Впервые в жизни я играю в боулинг. Дома до этого никогда не доходили ни ноги, ни руки. Мы в каком-то огромном развлекательном центре на краю Бурсы. Вот чем ограничиваются махины знания достопримечательностей. Никогда и не думала, что это может быть так увлекательно. Я сразу сбиваю все кегли одним ударом. Везение новичка. Все, конечно, думают, что я профи. Маха кидает как-то уж совсем кисло. Его друг со сложным именем играет получше, и вот мы с ним уже входим в раж, уже не видно вокруг ничего, кроме белых кеглей, наших рук и загоревшихся глаз. Маха совсем забыт, он злится где-то в стороне. В последний бросок друг предлагает мне бросить два шара одновременно. Мы с ним бросаем одновременно по одной дорожке, что уж совсем против правил, компьютер чуть не ломается от возмущения. Я принимаю негласный вызов, мы без слов понимаем друг друга… все ясно, правила при желании можно нарушать, на то и правила…но игра кончилась, и Маха в тихой панике уволакивает меня с площадки, еле попрощавщись с другом. А кто мне только недавно заявлял, что я могу обниматься с ним, сколько захочу??!

Не успеваю соскочить с автобуса, расстаться, не прощаясь, с Махой навсегда, прибежать в комнату…

И мы с Глазками уже мчимся на мотоцикле по дороге в Аланию.

Глазки смущен и полон нерешительности, но тщательно скрывает это.

– Только одна сложность. В 6 утра мне надо вернуться.

Я театрально закатываю глаза. Просыпаться так рано я не очень люблю. Но уж раз пошел такой экстрим…

Вкусно пообедав, мы приступаем к поиску приличного пансиона, спрашиваем, наводим справки (оказывается, Глазки не особо опытен в этих делах, даром что такие глазки), говорим со старушкой, которая ведет нас показывать комнату. Комнатка оказывается симпатичной, с розовыми подушечками и покрывальцем, как для молодоженов. Мы даем согласие и идем прогуляться по берегу. Закат, молча сидим на камнях.

Весь вечер мы гуляем по набережной. Замок, освещенный в темноте летит и кажется рисунком из сказки, компьютерной игрой, чудом света. Глазки помешаны на исполнении моих желаний, чего нельзя было сказать о молодой зеленой Махе. В кафешке прямо посреди прогулочной улочки я ем любимое шоколадное мороженое в огромной вазочке – с таким наслаждением, что пустовавшее было кафе быстренько наполняется желающими покушать.

Я затаскиваю Глазки на полигон с обтянутыми резиной автомобильчиками и мы сбиваем друг друга, от души хохоча.

Никак не могу втолковать ему, что у счастливых людей иногда не бывает желаний, потому что уже нечего желать.

По дороге в пансион он покупает себе воду и чипсы. Мы молча сидим на балкончике, внизу играет живая музыка. Стена перекрывает вид на море, но полоски, которую видно, уже достаточно. Все хорошо? – он поворачивается ко мне. Я киваю. Хочется обойтись без слов.

Он раздевается медленно, как во сне.

Судя по всему, я оправдываю его ожидания. Вот он, рай, тихо говорит Кадир.

Мы ложимся и засыпаем, взявшись за руки.

Это ни страсть, ни секс, ни любовь, ни похоть, ни дружба. Какое-то необходимое временное притяжение, которое останется в памяти на всю жизнь. Муравьиная тяга, заполнение себя счастьем человеческого родства и близкого общения.

Под жужжание мобильника мы встаем, как роботы. Пять часов утра. Седлаем своего «ишака» и потихоньку набираем скорость. Ехать оказывается не так уж тепло. Холодный воздух пробирается под кожу. Мы останавливаемся и надеваем куртку, мне он захватил кофту с капюшоном. Невзирая на то, как я буду выглядеть, крепко завязываю капюшон, голова мерзнет больше всего. Все остальное я прячу за его спиной. Спустя минут пятнадцать, вытирая слезы, текущие от ветра, я чувствую, что больше всего мерзнут ноги, так как я еду в шортах и босоножках. К концу поездки кожа на ногах покрывается как будто белым инеем.

Когда мы проезжаем открытые места, ветер с моря продувает нас до костей. Глазки начинают уже как-то неестественно выгибать шею, все чаще и чаще. Не завидую ему, так как сидеть впереди мне бы сейчас совсем не хотелось…

Останавливаемся у моего пансиона и смотрим друг на друга. Мы привезли на себе клочья утреннего тумана. Такое ощущение, что мы прожили вместе как минимум лет пять.

Теперь как-то надо попасть в комнату. Вряд ли кто мне мне откроет в такую рань, и точно, громко и безуспешно стучусь в нашу дверь, а может, и нет никого, мои могли зависнуть бог знает где. Спускаюсь вниз, крадусь в подсобку, оттуда как-то доставали нам запасной ключ. Сорвав ключ из шкафчика скрюченными от холода руками, в застывшей после мотоцикла позе пытаюсь снова подняться по лестнице, отпираю дверь, пальцы еле ворочаются, все спят как мертвые, причем народу как будто больше обычного. Возвращаю на место спасительный ключ и ныряю под одеяло к Нифу. Рядом с ней сопит чернолицый Полоска, слава богу, он миниатюрен, много места не занимает. Меня еще трясет от холода, и я потихоньку подбираюсь к теплому беспечному Нифу. Она что-то бормочет во сне. Пускай думает, что я пристаю, все, что угодно, хоть согреюсь. Привалившись к ней, счастливая, засыпаю.

Как приятно кормить собою голодных мужчин.

Здесь мы бессмертны, как терминаторы с космической системой управления. Кааль-бим яра-лы… Жизненная философия обнажается до неприличия. Разность наших религий добавляют остроты ощущений. Они пользуются нами, мы используем их. Мы безумно любим их, они – нас. Они ненавидят и боятся нас, потому что не хотят мучений, расставаний, наших измен и их зависимости, мы ненавидим их, потому что наша жизнь уже давно зависит от них одних.

Почему ты сегодня какой-то грустный?

Я должен с тобой обо всем поговорить.

Давай поговорим.

Не сейчас. Вечером поедем поужинать, тогда и поговорим.

Судя по выражению «глазкиного» лица, разговор должен быть не очень приятным. Интересно, о чем таком серьезном мы можем говорить?

Мы седлаем наш «мотор» и куда-то долго едем, не сворачивая с шоссе. Я, как обычно, не спрашиваю куда. Когда они носятся с тобой, как с пудом золота, сложно представить, чтобы они завезли тебя куда-то «не туда». «Неправильных» мест здесь не бывает.

Скромного вида кафе на обочине не вызывает у меня никаких эмоций. Сюда, значит сюда. Однако Кадир с очень значительным видом рассматривает и обсуждает кусок мяса, его вес и цену, вспоминаю, что он спрашивал сегодня, люблю ли я мясо. Я равнодушно пожала плечами. А зря. Просто до этого мемента я не знала, что такое МЯСО. До того, как я попробовала обжаренное на открытом огне мясо только что зарезанного барашка… стоило дожить до тридцати, чтобы понять, что в жизни еще предстоит много открытий, даже в той сфере, где ничего удивительного быть не может.

Пребывая в раю после доеденной уже с трудом горки нежнейшей баранины и овощного шашлыка, я с трудом могу концентрироваться на серьезных вещах. Да и мы все время шутим, с Глазками это особенно легко: с чувством юмора у него более чем в порядке. За время нашей трапезы солнце успевает закатиться, оставляя за собой яркую розовую полосу на темнеющем небе, где уже завис тонкий мусульманский месяц. Мы сидим в открытой части кафе, за перилами которого лежит бескрайнее поле с аккуратными стожками сена. Турки очень любят порядок, ко всему относятся с предельной аккуратностью. Хотя при этом могут бросить пустую бутылку или обертку от мороженого прямо посреди улицы. Их не разберешь.

Иногда очень сложно дать им однозначную характеристику. Никогда не упустят своего. Раз. Очень много говорят и думают о деньгах. Два. При этом очень сентиментальны. Три. В остальном кто как. Коварство, благодушие, хитрость, щедрость, доброта, скаредность, терпение, обидчивость, веселье, преданность, непостоянство и грусть – из этих компонентов готовится коктейль вашего кратковременного счастья. Барменом, готовящим сей волшебный напиток, часто являетесь вы сами.

Мы медленно подползаем к долгожданному разговору. Кадир говорит, что мы не сможем встречаться ночами. А когда наступает ночь? Разве ты не знаешь? В 12 часов. Значит, до 12 мы можем быть вместе? Он смеется. Какая ты хитрющая! Делаю опечаленное лицо. Не хочу показывать, что меня мало расстроила эта новость. Секс по ночам – роскошь, без которой можно и обойтись. Больше всего я люблю просто спать в обнимку. Это дает ощущение настоящей близости. Вот этого жаль. Что еще? Спрашивай сама. Как это сама? Ты ни о чем не хочешь меня спросить? Тут я демонстрирую свой характер. Я ни о чем не хочу знать! Никакой, ни малейшей информации о тебе! Мне не надо ничего знать! Даже не вздумай ничего говорить!

Кадир потрясен. Я так много хотел сказать тебе… в моей жизни очень много проблем…

Но ты выбрал неправильную обстановку для исповеди. Мне слишком хорошо от увиденного заката, от потрясающего мяса, от того, что рядом сидит мужчина, который мне нравится, который в этот момент мне роднее многих близких людей. Я ни-че-го не хо-чу о те-бе узнавать!

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные.

О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень,

Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы.

Я позволяю унижать себя, возить, кормить, валять на дороге, запихивать мне в рот части своего тела, вытряхиваю из трусов то морскую тину, то кучу мелких дорожных камешков. Он не понимает, почему день ото дня он зависит от меня все больше и больше. Спустя два месяца он разведется со своей женой, в надежде, что я скоро приеду к нему, и нас уже никто не разлучит. Я действительно скоро приеду, но уже не к нему.

Мне нравится как привычно и незаметно вплетена романтика в их обыденную жизнь. Многие турецкие имена можно отыскать в турецко-русском словаре. Сахил – берег, Эргин – зрелый, Уур – удача, Махир – умелый, искусный, Энгин – открытое море, Кадир – ценность. Бингюль – тясяча роз, Эмине – верная, Ипек – шелк, Арзу – желание. На их языке мое имя означает бескрайний простор, на моей родине имя мое не значит ровным счетом ничего. Пустой набор звуков. Жаль, что мы не связаны со Вселенной так крепко, как они.

Кубок

Вечером сидим в баре. Потягиваем пиво, наблюдаем за хозяевами и посетителями. Невнятное время между пляжным баром, дешевым горе-ужином в «Чорбе» и ночной дискотекой, когда совершенно нечем себя занять. Основная публика вечерних баров – медлительные немцы. Время от времени их столики взрываются шутками и смехом, мы вздрагиваем. Для нас они чужие. Надо же было завести роман с женатым мужиком… чтобы все вечера и ночи проводить в одиночестве в ожидании утра? Ну, уж нет! Школа верности уже позади. Ни к чему хорошему моя собачья преданность еще не приводила. От нечего делать Ниф-ниф вызывает свою Полоску. Приезжай, мы ждем в таком-то баре. Я приеду через час. Нет, приезжай немедленно. Я так хочу.

Он приезжает со своим другом, похожим на индейца. Ты турок? – вырывается у меня. Он смеется. А ты – русская? Бог с тобой, думаю, эскимос, майя, какая разница с кем пить пиво. Но он уже с радостью демонстрирует свою полосатую рубаху. Я тоже – «полоска» (умереть, как они с акцентом произносят это слово по-русски), смотрите! Мы с Пятачком замолкаем и утыкаемся в свои кружки. Вторая Полоска нам совсем не нужна, тем более с индейским разрезом глаз и куриными мозгами. И предназначается она мне, о чем несложно догадаться.

Турки производят впечатление людей, не знающих сомнений. Это не так, хотя они весьма уперты в своих устремлениях. Как говорится, наглость – второе счастье. Хотя это определение годится только для курортной зоны, где обладание объектом зависит от быстроты и решительности.

Как тебя зовут? Ответ неразборчивый. Как, каак?? Нам слышится «уефа». Уже смешно. Кубок УЕФА. Ниф, у нас появился Кубок, говорю я, хорошо, что никто нас не понимает. Сколько лет? – Двадцать три. А тебе? – Это не так уж важно. Так как все-таки тебя зовут?– Сефа.

С утра Ниф ехидно пересказывает, как накануне мы повалили стулья и все бокалы со стола… Наш первый с Кубком поцелуй они радостно отсчитывали, как на свадьбе, но скоро устали и вообще удалились за другой столик, подальше от буйной парочки. Мы не замечали ни людей вокруг, ни того, что наш столик стоит на самом освещенном месте. За руль сел Полоска, предоставив нам заднее сиденье. Оторваться друг от друга мы уже не могли. Полоска с Нифом пришвартовались у «Чорбы» и пошли ужинать, словно женатые ангелочки. Мы возились в машине, совершенно потеряв голову.

Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.

Это была кульминация, а развязка длилась в течение всей ночи в пансионе. Такого количества любви в моей жизни еще не бывало. Кажется, всему пансиону спать в эту ночь не пришлось вовсе.

Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.

Сефа. Сефа. С любопытством заглядываю в словарь. Sefa – радость, наслаждение, удовольствие. No comments! Я ликую.

Правда, вслед за радостью сразу следует Sefahat – разврат и распутство. Было бы странно, если бы одно не следовало за другим! С другой стороны, есть что-то неправильное в том, что распутство зиждется на радости. А может, зря пишут радость и наслаждение через запятую? Слегка омрачаюсь «сефахатом», в котором сквозит сермяжная правда.

– Пятачо-оок! Кричу я. Ни-иф! Она моется в ванной.

– Чего кричишь?

– У меня радость!!!

– Это заметно.

– Нет, ты меня не поняла. У меня теперь есть Человек– Радость!

– Что? Я не слышу. Вода льется.

– Пусть льется. Мне хорошо.

Ниф выходит из ванной как всегда в неглиже, комически натирая себе голову полотенцем.

– Ну что случилось?

– Ничего. Мы что, на пляж не идем?

– Почему не идем? Можем хоть сейчас.

– А для чего же ты мылась?

– Как для чего, я же с Боти встречаюсь, не хочу, чтобы от меня другим мужиком пахло. А кто все пиво выпил???

Я спускаюсь в магазин за пивом.

Не могу не прихватить упаковку любимых маслин.

Знакомый продавец привычно подмигивает мне.

– Еще не надумали?

– Что?

Я делаю невинное лицо.

– Пойти с нами на дискотеку. Я приглашу своих друзей для твоих подруг.

По-хорошему его надо бы отшить, хотя лицом и телом наш продавец ничего.

Но мы никогда не портим отношений с теми, кто нам улыбается, пусть даже не с глубин своей души. Тем более этот особо не навязывается и терпеливо ждет, когда мы наконец созреем. И уж совсем не хочется ходить за пивом и маслинами в какой-то дальний магазин, где все равно начнется то же самое. Я кокетливо улыбаюсь в ответ Ахмеду или Мемеду и говорю, что мы подумаем. Он вручает мне «призовые» орешки и говорит, что сегодня концерт в «Сэмми» и мы могли бы пойти вместе. Надежда и вправду умирает последней. Кладу орешки в пакет и машу на прощание ручкой. На выходе из магазина меня вдруг прожигает воспоминание о прошедшей ночи. Чувствую, как краснеют щеки, и заново переживаю наш последний поцелуй. Интересно, почему это чаще всего западаешь на того, кто тебе поначалу не нравится??!

Смешно, но именно здесь старик Цезарь изрек свое знаменитое «Пришел. Увидел. Победил». О н и взяли этот пароль на вооружение. Это их пароль в победе над нами, их заклинания над нашими неустойчивыми робкими душами. Нас даже побеждать не надо. Мы сдаемся без боя. Что бы сказали наши далекие предки, славно бившие турков? Нет, скорее, что бы мы им сказали? Да ничего. Мы бы друг друга просто не поняли.

А когда смотрю «Адмирал Ушакова» – все равно болею за своих.

Просто в фильме Ушаков – настоящий мужик. Впечатляет.

Если мерить его его мужскими киловаттами, то в нем все 220 будет.

Что может быть убедительней?

Телесный контакт русских и турков, считая знаменитые войны, всегда напоминал извержение вулкана. Говорят, когда русские эмигранты приехали в Стамбул после исторического катаклизма 17-го года, возник конфуз прямо-таки государственного уровня.

А дело было так. Русские-красавицы аристократки, а вместе с ними и девушки всяческого происхождения, с характерной русской бесшабашностью и жаждой безумных кутежей настолько покорили турецких мужчин, что те потеряли голову. Преклоняясь перед великолепием северной душевной широты, мягкости и красоты, праведные мусульмане разорялись на подарки, угощения и совместные кутежи. Турецкие женщины, почуяв серьезную угрозу, написали властям письмо, полное гнева и возмущения, говоря о том, что русские эмигранты рушат семейные устои и вековой уклад нравственных ценностей. Эмигранты затихли, и часть из них была вынуждена покинуть Стамбул навсегда.

Процветающий туризм вновь обрек нас на исторически-интимную близость с турками. Жен-ско-е сча-стье был бы милый ря-адом...

За двумя зайцами

Прощаюсь с Глазками, спешу в пансион помыть голову и переодеться. Вечером приедет Кубок. Кажется, я не потяну новую двойную жизнь. Чего я, собственно, хочу? Секса? Да, но пока мне и одного мужика хватит. Любви? Да, но уже и нет. Азарта? Скорее да, чем нет. Власти? Да, да, но и нет, нет. Все не то, почему же я встреваю во все эти романы и истории. Что же, что. Что тянет меня впутаться во все. Хочу ощутить жизнь? Да, да. Просто не могу отказать ни тому, ни другому? Да, да! Хочу изменить себя? Теплее! Хочу поставить над собой очередной эксперимент? Горячоооо!!!!!!!!!!!!

Не хочу быть хорошей девочкой.

Да и как ею быть, если из девушек, заводивших романы, мы постепенно превратились в коллекционеров мужских членов и новых кличек. Ниф агрессивно выкорчевывает в нас любые проявления любви, высмеивая то мои вздохи, то жалкое лицо Иа.

Они недостойны вашей любви, – кричит Ниф, стоя во главе нашего маленького войска и размахивая свежекупленной бутылкой красного Pamukkale, – наша дружба важнее! И тут же влюбляется, например, в Полоску.

На самом деле я знаю, чего мы все хотим – красивой любви и замужества, как в сказках, проснуться от поцелуя прекрасного принца, который увезет к себе во дворец и как минимум, никогда не изменит тебе.

Но в жизни ничего хорошего из этого не получается.

Я думаю о нифовом муже, которого она видит по праздникам, перехватывая его, нетрезвого, в момент триумфального переезда от любовницы к очередной жене, и вспоминаю Славика. Со времен нашей свадьбы мы занимались любовью дай бог три раза. И скольких скрипачек он ознакомил со своим смычком, прежде чем мне стало все равно? Но похоже наши мужики и сами не рады, что на одного выпадает столько умных и красивых: они не справляются, не дотягивают и быстро выдыхаются.

Большой выбор обычно приносит не счастье, а сплошные страдания.

Совсем как у нас в Турции.

– Солнце заходит!

Иа с Нифом, уже готовые к безумному променажу, сидят на балконе, любуются как будто небесным пейзажем, а на самом деле продавцами находящихся внизу многочисленных магазинчиков. Нетрезвый Ниф изрекает классическую фразу: с нашего балкона два вида: на Турцию и на горы. Пока я мою голову, начинается тихое пересвистывание между улицей и балконом, и я забавляюсь, наблюдая за своими великовозрастными птичками. Бибикает мой телефон, читаю сообщение. Оно звучит как гром среди ясного неба: ашкым, сегодня мы проведем ночь вместе, сейчас за тобой заеду. Глазки.