Текст книги "Все цвета тьмы"

Автор книги: Ллойд Бигл-мл.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Мы вовсе не хотим умереть.

– Тогда сажайте Алису с Гвендолин работать над передатчиком. Может быть, одна из лунных баз сможет прислать нам помощь. А если нет, нам помогут непосредственно с Земли. Мое правительство вкладывает миллионы в операции по спасению уцелевших после авиакатастроф и кораблекрушений. Должно быть, не пожалеет нескольких миллиардов, чтобы спасти тех, кого занесло на Луну.

– Нет. На это мы не можем пойти.

– Ведь ты сказал, что вам не хочется умирать.

– Это так. Но *** обдумала все возможности, – мы ничего не станем делать. Мы не можем позволить, чтобы нас спас ваш народ.

Даржек был крайне изумлен.

– То есть, вы не позволите землянам спасти вас, даже если они попытаются?

– Мы не имеем права. У нас есть Кодекс. Мы поклялись блюсти его.

– Тик-так, тик-так… – издевательски проговорил Даржек, постукивая себя по виску.

Исайя ретировался на верхнюю палубу.

13

Тед Арнольд пригласил Джин Моррис с Эдом Рак-сом составить ему компанию за обедом. Заодно – смогут доложить о том, как движется дело. Конечно, Арнольд прекрасно понимал, что докладывать не о чем, но рассудил, что им обоим наверняка нужно поплакаться кому-нибудь в жилетку, а его собственная, выдержав целые водопады слез инженеров «УниТел», давно сделалась абсолютно непромокаемой.

Он отвел их в небольшой отдельный кабинет при ресторане терминала. Здесь, кроме них, не было никого, и в полном их распоряжении оказались сразу два официанта, негромкая, мягкая музыка и угловой столик со свечами, при колдовском свете которых Арнольд впервые заметил в волосах Джин легкий рыжеватый оттенок.

Оба прочли меню едва ли не с отвращением.

– Я не голодна, – в конце концов, объявила Джин.

– Чепуха, – возразил Арнольд. – Какой смысл впадать в меланхолию на пустой желудок?

Он сделал заказ за всех троих, откинулся на спинку кресла и приглашающе развел руками:

– Ну что ж. Расскажите папочке, что у нас нового?

– Не о чем тут рассказывать, – отозвался Эд Ракс. – Все безнадежно.

– Надежда остается всегда, покуда мы живы.

Джин поперхнулась.

– В полиции охотно пошли нам навстречу, – сообщил Эд Ракс. – Тут же поняли, в чем суть: нелегальный трансмиттер открывает неограниченные перспективы перед ворами, похитителями людей, ну, прочее в том же духе. Они работают с нами.

– Надеюсь, конфиденциально?

– О да. Это они тоже поняли в полной мере. Конечно же, мы ничего не рассказали им о случившемся. Просто – будто бы есть опасения, что подобное может произойти. Они прочесали все вокруг терминала, но не нашли абсолютно ничего. Ну, а большего от них требовать бессмысленно: Брюссель – не деревня; на то, чтобы обыскать весь город, потребуются годы.

– Я позабочусь, чтоб им было послано благодарственное письмо от лица компании, – сказал Арнольд.

– Да. Ну что ж, мы не можем утверждать, что нелегальный трансмиттер находился в Брюсселе, а если все же там, что он был расположен неподалеку от терминала. И, если он даже и был расположен поблизости, все шансы за то, что его убрали еще до начала розысков. Учитывая все это, если ситуация не безнадежна, то Джин – уродливая старая фурия, а я – бестолковый юный оптимист.

С этими словами он взъерошил свою седую шевелюру.

– Есть идеи, что следует предпринять дальше? – спросил Арнольд.

– После Брюсселя нам остается весь остальной мир, – отвечал Ракс. – Можно проделать все то же самое, например, в Нью-Йорке.

– Если уж в Брюсселе было трудно, то в Нью-Йорке – безнадежно. Слишком много таких мест, где можно спрятать трансмиттер.

– Весьма утешительное замечание, – ядовито сказала Джин. – Что же предлагаете делать?

– Продолжать поиски Даржека.

– Да уж… Все равно, что искать иголку в стоге сена, когда неизвестно, где этот стог.

– А этот тип, Гроссман, так ничего и не сказал? – спросил Ракс.

– Утверждает, что, кроме махинаций с бухгалтерией, ничего не знает. И это подтверждено двумя проверками на детекторе лжи.

– Я бы предпочла дыбу, – буркнула Джин.

– Оставь, – поморщился Арнольд, – тебе не идет. – Однако, дети мои, в наши суровые, трагические времена я все лее вижу впереди манящий луч надежды. В сконструированное мной устройство, которое впредь не допустит несанкционированных подключений к нашим трансмиттерам, вмонтирован сигнал, который бьет тревогу всякий раз, когда кто-то пытается к нам подключиться. До сих пор ни одна из сигнальных лампочек не вспыхнула ни разу. Я считаю, это – весьма примечательно. Те, кто устроил нам весь этот кавардак, вложили в попытку разорить «УниТел» уйму денег, времени и изобретательности, и, уж конечно, намеревались драться до победного конца. Значит, их трансмиттер – до сих пор hors de combat, а другого они собрать не могут.

Джин Моррис невесело усмехнулась:

– А если Ян все это время торчит в каком-нибудь подвале, держа их на мушке?

– Тогда он, вероятно, связал их с ног до головы и выбивает из них признание посредством щекотания пяток.

Впервые за этот вечер на лице Джин появилась улыбка.

– Ну что ж, – подытожил Арнольд, когда подали выпивку, – вперед, на поиски Даржека, где бы он ни был! И да не иссякнут у него перышки…

Все трое торжественно подняли бокалы.

14

Даржек мало-помалу привык к тому, что его окружало, и вид инопланетян больше не казался столь уж гротескным. Непривычная, неумолчная какофония Алисиных песен приобрела для него своеобразную мелодичность. Он отметил, что, исподволь прислушивается к ней и даже, предвкушая, ждет одной из тех нескольких песен, которые Алиса повторяла чаще других. Что должна была выражать их мелодия? Что означали слова?

Однако он был крайне изумлен, внезапно поняв, что Алиса и Ксерк любили друг друга, точнее говоря, – испытывали друг к другу чувство, которое заменяло их расе любовь.

Любовь эта, насколько Даржек мог судить, не подразумевала никакой физической близости. Они никогда не касались друг друга, не считая того раза, когда Алисе пришлось экстренно залечивать рану Ксерка. Они почти не разговаривали друг с другом. Они даже не смотрели друг на друга. И все же Даржек был уверен: к их странным отношениям лучше всего подходит слово «любовь».

Он попросил дополнительных разъяснений у Исайи, но тот, после долгих изысканий в тончайших языковых нюансах, решительно опроверг его догадки.

– А как бы ты сам назвал это? – спросил тогда Даржек.

На это Исайя не смог ничего ответить.

– Мне нужно подумать, – сказал Даржек.

– Конечно.

Исайя вежливо удалился на вторую палубу, а Даржек уселся на свою подстилку, закурил одну из нескольких оставшихся сигарет и приказал мозгу думать.

Поняв, что непрестанные кошачьи концерты Алисы на самом деле являются песнью любви и нежности, он впервые осознал в полной мере весь ужас того, что натворил. Вот так, в минутном слепом порыве, совершенно не подумав о последствиях, он обрек на смерть пятерых живых существ. А после – только и делал, что торчал в их капсуле бельмом на глазу, обращаясь с инопланетянами, точно с обитателями зоопарка, в чьей клетке его заперли по ошибке, тщательно подбирая слова и действия так, чтобы добиться от них неких реакций, которые смог бы подвергнуть анализу и классифицировать. И вовсе не воспринимал их, как разумных, способных тонко чувствовать существ, с собственными устремлениями, печалями и радостями…

Он не считал их… человеческими существами, а они, тем не менее, были во всем подобны человеку, вот только подобие это выражалось странным, непривычным для него, Даржека, образом.

«Похоже, им не хватает мужества встретить критическую ситуацию лицом к лицу, – размышлял он. – Но обвинять их в этом глупо: знавал я бизнесменов, профессоров или, скажем, водителей автобуса, которые потеряли бы голову в обстановке гораздо более безобидной. Одним словом, я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать. И что же я, черт побери, тут могу предпринять?

Быть может, среди припасов имеется что-нибудь подходящее, чтобы подать сигнал бедствия? Фальшфейер, например, или сигнальная ракета… Но тут же он отбросил эту мысль, безнадежно махнув рукой. Если уж никто не прореагировал на вспышку при взрыве энергетической установки, о каких ракетах может идти речь? Разве что о стратегических, с ядерными боеголовками.

Вдобавок, инопланетяне считают этот путь к спасению неприемлемым. Похоже, согласно их таинственному Кодексу, быть спасенными экспедицией с Земли – хуже, чем смерть. И он, Даржек, уж конечно, не сможет загладить свою вину перед ними, вытащив их из ужасного положения и тем самым втравив в положение, которое они сочтут еще более ужасным.

И досадовать на их менталитет – бессмысленно. Кодекс там или не Кодекс, а что с ними будет, попади они в лапы Космической Администрации США или ее русского аналога, вообразить себе – легче легкого. Остаток жизни они проведут в специально для них выстроенном зоопарке, давая регулярные представления для ученых и политиков, а дважды в неделю – еще и утренники для газетчиков.

„Так что, – сказал он себе, – если уж спасать их, то – на их собственных условиях. Которые, для начала, неплохо бы выяснить“.

Отправившись на поиски Исайи, Даржек обнаружил его на второй палубе, недвижно сидящим на корточках.

– Этот ваш Кодекс, – начал он. – Расскажи мне о нем.

– Я не могу этого сделать, – отвечал Исайя.

– Почему?

– Кодекс не позволяет этого.

Даржеку пришлось отвернуться, чтобы скрыть досаду.

– Знаешь, – сказал он, – обидно, что мы не можем доверять друг другу, хотя умирать нам – вместе.

Исайя издал отрывистый звук, означавший на его родном языке согласие.

– Сыграем еще? – спросил Даржек.

Они спустились вниз, и Даржек извлек из своего ящика записную книжку и карандаш. Как-то ему пришло в голову научить Исайю детской игре в „крестики-нолики“. Инопланетянина она привела в восторг. Он был столь наивен, что, не поддайся Даржек, никогда бы не выиграл. Но даже бесчисленное количество поражений не могло обескуражить его. Они довольно быстро заполнили блокнот Даржека полями для игры и теперь вернулись к первый странице, старательно используя каждый дюйм свободного пространства. Несообразительность инопланетянина интриговала Даржека не меньше, чем его энтузиазм.

Вдобавок, Исайя был одинок, держался особняком от остальных. Кому же, как не ему, оказаться самым слабым из пятерых, кто же еще скорее поддастся на уговоры и поведает ему, Даржеку, то, что он хочет знать? Если б только отыскать способ воспользоваться его слабостью…

„Стоп, – одернул себя Даржек, – неверно. Задача стоит иначе: имеется ли у него слабость, которой можно воспользоваться?“

Он передал Исайе блокнот.

– Должен признать, что ваш народ далеко опередил нас в технике и медицине, – заговорил он. – Но, что касается вашей этики… Она, в лучшем случае, второсортна.

Исайя замер, не дочертив очередной крестик, и уставился куда-то вдаль над головой Даржека. И хотя Даржек „подружился“ с инопланетянами, они до сих пор избегали встречаться с ним взглядами.

– Наша этика? Второсортна? – переспросил Исайя.

– Второсортна, – подтвердил Даржек.

– Не понимаю.

– Взять хотя бы ваш Кодекс. Ты говорил, что дал клятву блюсти его и скорее умрешь, чем нарушишь данное слово. И, похоже, полагаешь, что сей факт подтверждает высоту вашей этики.

Исайя молчал, не отрывая карандаша от бумаги.

– Возможно, оно и так, – продолжал Даржек. – Но подумай вот о чем: разве я давал клятву блюсти ваш Кодекс?

– Конечно, нет, – ответил Исайя. – Ты даже не знаешь нашего Кодекса.

– Верно. Однако вынужден умирать за то, чтоб он был соблюден. Несмотря на то, что даже не знаю его. Как ты это оценишь с точки зрения своей этики?

– Ты не понимаешь, – сказал Исайя.

– Ну да, не понимаю, но очень хотел бы понять. Раз уж мне придется умереть за то, чтобы ваш Кодекс не был нарушен, должен я хотя бы приблизительно понимать, за что умираю? Так или нет?

Исайя молчал.

– Разве справедливо, чтобы я умирал за ваш Кодекс, ничего не зная о нем? Или в вашей этике нет понятия справедливости?

– Я спрошу ***, – сказал Исайя.

Даржек захохотал.

– Разве ты не знаешь, что она скажет?

– Да… да… Знаю.

– Тогда зачем ее спрашивать? Этика… – Даржек значительно поднял палец. – Этика – не в том, что можно прочесть в книге. Не в том, чтобы всякий раз, при малейшем сомнении, бежать к старшим за советом. Этика – это то, что внутри, в самой сути твоего существа. Этика – чувства, которые подсказывают тебе, как следует поступить. Разве в твоем Кодексе сказано, что ты не вправе поступить так, как считаешь справедливым?

– Ты не понимаешь.

– Скажи, – настаивал Даржек, – как ты считаешь: справедливо ли будет, если я умру, и даже не буду знать, за что?

– Ты не способен понять. Потому что внутри тебя – тьма.

– О! – Даржек чувствовал, что вот-вот узнает нечто очень важное. Теперь следовало подбирать слова как можно тщательнее. – Тьма… Ну что ж, у каждого внутри – темно.

– Да. Тьма – внутри всех твоих собратьев.

– И внутри тебя с твоими собратьями – также.

– Но та тьма, что внутри вас… – с усилием, точно выдавливая из горла слова, проговорил Исайя. – Тьма внутри вас – не того цвета.

– Не того цвета… – протянул Даржек. Беседа приняла совершенно неожиданный оборот, и оборот этот ему не понравился. – Но ведь тьма не имеет цвета?

– Тьма имеет множество разных цветов.

– Множество… – с улыбкой повторил Даржек.

Но внезапно он в полной мере понял смысл слов инопланетянина – и был потрясен. Будто абсолютная, неодолимая сила устами чужого, неземного существа огласила человечеству приговор. Окончательный и обжалованию не подлежащий.

– Твой ход, – напомнил Исайя.

Даржек встрепенулся и аккуратно вписал в клетку нолик.

– Значит, если моя тьма внутри иного цвета, то справедливость ко мне не применима?

– Ты не понимаешь, – отвечал Исайя, рисуя крестик.

Исайя был у инопланетян неудачником, эдаким гадким утенком. Если бы их система ценностей строилась на круглых ямках, он наверняка был бы квадратным столбиком. Даржек считал его самым молодым из всех пятерых, но одно это вряд ли могло бы послужить причиной такой отстраненности от прочих.

Даржек чувствовал, что его сочувствие и симпатия к Исайе растут тем сильнее, чем горше и язвительнее он его подначивает. Он знал, что последнее замечание глубоко ранило душу юного инопланетянина, и ненавидел себя за свои слова.

И все же он обязан разобраться во всем.

Захария, услышав, как он распевает свое „тик-так“, спросил у Исайи, что это значит, а ответ пересказал Гвендолин. Та поспешила поделиться информацией с Алисой и Ксерком, и после этого одного-единственного „тик-так“ хватало, чтобы заставить Захарию с Гвендолин прервать игру, а Алису – тут же оборвать пение.

В начатой им суровой психологической войне Даржек мог рассчитывать лишь на одно, но абсолютное, оружие. Инопланетяне боялись смерти. Сам он смерти не боялся, и считал, что сидеть и ждать, сложа руки, – просто смешно. Чувство ответственности поддерживало его, не позволяя погрузиться в трясину темного, липкого ужаса, переполнившего остальных обитателей капсулы. Страх буквально сковал инопланетян по рукам и ногам. Они ничего не могли предпринять ради своего спасения.

А его, Даржека, сковывало по рукам и ногам полное отсутствие информации.

Тогда он решил испытать новый трюк.

– А знаешь, вы же совсем не с той стороны начали, – заметил он Исайе.

– Не понимаю.

– Я – о ваших попытках расправиться с „УниТел“. Удивительное дело. Вот вроде бы и тьма у вас внутри правильного цвета, и все такое, – а какого дурака сваляли! Есть у меня некоторые опасения касательно Кодекса, который позволяет вам крушить чужое имущество почем зря, но дело даже не в том. Это ж надо было так бездарно облажаться!

– Что же нам следовало делать?

– Э-э, об этом мы уже говорили. Информация – только в обмен на информацию.

– Мы ничего не разрушаем, если можем, – сказал Исайя. – У нас не было другого способа.

– Другого способа добиться чего?

Исайя промолчал.

– Не было другого способа уничтожить чужое имущество, кроме простого уничтожения оного?

Ответа вновь не последовало.

– Вот смотри, – заговорил Даржек, – вы себя считаете наицивилизованнейшим, суперэтичным народом. Который, конечно же, не станет ничего разрушать ради пустой забавы. Наверняка вами двигали некие высшие соображения, какая-то высшая цель.

Исайя медленно поднялся на ноги и сказал:

– Я очень устал. Я должен поспать.

С этими словами он взобрался по трапу наверх. Прочие инопланетяне, видимо, тоже спали: уже довольно давно не было слышно ни Алисиных песен и приглушенных споров – или, может, восхищенного шепота? – игроков. Поколебавшись, Даржек дотянулся до своего ящика, закурил одну из двух оставшихся сигарет и улегся на подстилку.

Он и сам порядком устал: пение Алисы, несмотря ни на что, спать мешало, а сама она спала лишь изредка… Даржеку было очень жаль ее. Как она, начальник группы, наверное, казнит себя за обрушившуюся на них катастрофу… Лицо Алисы было уже, чем у Гвендолин, и гораздо пропорциональнее, а голос – заметно мягче, нежнее, чем у прочих инопланетян. Быть может, для своих она – ослепительно прекрасна? Пожалуй, Даржек мог представить ее себе, как нечто прекрасное; примерно так же абстрактная картина может быть одновременно и смехотворной нелепицей и произведением искусства…

Даржек выкурил сигарету так, что едва не обжег пальцы, затем попытался заснуть. Некоторое время оставшиеся без ответов вопросы и иррациональные размышления не давали ему покоя. В конце концов он задремал, но появление Захарии почувствовал еще до того, как открыл глаза и увидел инопланетянина рядом с собой.

– Прошу прощения за то, что разбудил тебя, Ян Даржек, – негромко сказал Захария, – но Исайя… – Он запнулся. Инопланетяне до сих пор относились к попытке Даржека снабдить их земными именами с опаской, точно имена могли оказаться оскорбительными для них. – Исайя, пока вы оба бодрствуете, проводит с тобой столько времени, что у нас до сих пор не было возможности побеседовать с тобой конфиденциально.

– Не стоит извиняться, – шепнул в ответ Даржек, садясь, потягиваясь и протирая глаза.

– Мы слышали твои слова, – продолжал Захария, – и обсудили их. Мы согласны, что несправедливо обрекать тебя на смерть из-за принципов, тебе неведомых. Ибо… – Он скрестил ноги, устремив немигающий взгляд на бункер позади Даржека. – Ибо правда заключена в том, что мы могли бы позвать на помощь людей Земли. И они спасли бы и наши жизни, и твою. Но мы не сделаем этого. Наш Кодекс строго запрещает это.

– Это только подтверждает то, что я и без тебя знаю, – буркнул Даржек. – Поскольку ваш Кодекс строго запрещает вам рассказывать мне что-либо о вашем Кодексе, ситуации это не меняет.

– Кодекс требует, чтобы мы, любыми или всеми доступными способами, скрывали от посторонних – в частности, от твоего народа – свое существование и свои цели. Мы перечитали Кодекс, обсудили его, и сошлись на том, что понятие „посторонние“ подразумевает, скорее, группу, чем отдельного человека. Ранее прецедентов, в коих разница между этими понятиями имела бы значение, не было. В твоем случае, возможность передачи информации от тебя к твоей группе исключена. И мы решили, что Кодекс позволяет нам сделать исключение.

– Наши юристы от такого Кодекса пришли бы в восторг, – заметил Даржек. – Так в чем же будет заключаться это исключение?

– Мы решили рассказать тебе все, что ты хочешь знать.

– Понятно. Не будешь возражать, если я закурю?

– Пожалуйста. Сожалею, что мы не можем снабдить тебя и сигаретами, но никто не мог предвидеть, что здесь они потребуются. Мы сами так и не смогли привыкнуть пользоваться ими.

Даржек закурил и глубоко затянулся.

– Вы, наверное, начитались этих старых медицинских книжиц… Я думал, табачники давно опровергли все эти разглагольствования о раке.

– Нет, мы избегаем курения не по медицинским соображениям. Просто нам не нравится табачный дым.

– Понимаю. Когда я в первый раз попробовал, мне тоже не понравилось. Даже стошнило. Хотя – мне тогда было всего десять лет… Все же вы здорово меня одурачили. Я думал, что, если кто-то из вас и скажет мне что-нибудь, это будет Исайя. Он мне казался… так сказать, наибольшим идеалистом из всех вас.

– Так оно и есть, – заверил его Захария… – Но я не смог поколебать его.

– Неудивительно. Он никогда ничего не сказал бы тебе именно по указанной причине. И – пожалуйста… Я должен попросить, чтобы ты больше не задавал ему вопросов. Ты беспрерывно мучаешь его.

– Так и было задумано. Однако ожидаемых результатов я не добился.

– Молодежь не отличается гибкостью в обращении с Кодексом, – пояснил Захария, – а Исайя – не только молод, но и… А разве у вашего народа – не так?

– Пожалуй, что, в самом деле, не так.

– Вот как… Впрочем, это неудивительно. Твой народ во многих вопросах эмоционально инвертирован. И еще я должен просить тебя не говорить Исайе о нашей беседе. Возможно, позже я изыщу способ все объяснить ему. Что ты хочешь знать?

Даржек выпустил колечко дыма и проводил его взглядом. Колечко исчезло в проеме люка.

– Все, – отвечал он.

Захария прислонился спиной к трапу, вытянул ноги и снова скрестил их.

– Я не могу рассказать тебе всего. К тому же, тебе вовсе не нужно знать все, а времени у нас относительно мало. Исайя скоро проснется.

Даржек усмехнулся.

– Тогда расскажи то, что мне нужно знать.

– Быть может, тебе лучше задавать вопросы?

– Хорошо. Зачем весь этот крестовый поход против „УниТел“?

– Наши действия против „УниТел“ – кстати, они возобновятся, как только нам на смену пришлют другую группу, – преследуют две весьма важные цели: защиту обитателей планеты, называемой вами „Земля“, и защиту обитателей иных планет, о существовании которых вы даже не подозреваете.

– Интересно… – протянул Даржек, неспешно попыхивая сигаретой и глубоко затягиваясь, из тех соображений, чтобы надольше хватило (еще бы и эту научную проблему обсудить с Тедом Арнольдом!). – Вы защищаете нас и их… от чего?

– Друг от друга.

– Цель, вроде бы, благородная, – сказал Даржек. – Однако, оставив в стороне вопрос, хотят ли обитатели всех этих планет, чтобы их защищали: при чем тут „УниТел“?

– „УниТел“ удалось сконструировать трансмиттер, передатчик материи. Таким образом, твой народ – всего в двух шагах от полной победы над пространством.

– О! Человечество – на пути к звездам, как говорят поэты. Однако вряд ли „УниТел“ или еще кто-либо знает об этом.

– Они не должны узнать. Поэтому „УниТел“ должна потерпеть крах. И потерпит. Ваши трансмиттеры должны – и будут…

Захария запнулся.

– Давать сбои? – подсказал Даржек.

– Да. В них обнаружатся дефекты, которые не позволят в полной мере пользоваться ими еще многие, многие годы. Твой народ еще не готов к космическим путешествиям, и будет готов лишь через множество поколений.

– Потому, что тьма внутри нас – не того цвета?

– Ваш цвет, – твердо сказал Захария, – просто ужасен. У тебя есть еще вопросы?

– Не более пары сотен. Не пойму, каким образом трансмиттеры связаны с космическими путешествиями?

– Простыми словами трудно описать даже ваши неуклюжие трансмиттеры… Однако они, несмотря на эту неуклюжесть, есть, как вы выражаетесь, революционное открытие. Уверенный первый шаг. Овладев принципами, – а „УниТел“ овладела ими, хотя ее инженеры еще очень далеки от их понимания, – относительно легко сделать и второй шаг, то есть, сконструировать трансмиттер, работающий без приемника. А третий шаг – это трансмиттер, способный телепортировать сам себя, куда угодно и, опять-таки, без приемника. Это – единственно практичная конструкция космического корабля. Ракеты, которые твой народ разрабатывал столько лет, в сравнении с ним – примитивные детские игрушки.

– Ясно. Предельно ясно. Блистательные перспективы в покорении Солнечной системы. На Марс и обратно перед завтраком, и все такое…

– Не только Солнечной системы. Речь – о вашей галактике, и о других…

– Ну что ж, поверю тебе на слово. Любые расстояния – в долю секунды… неудивительно, что наши ракеты кажутся вам примитивными. Однако я не понимаю, при чем тут наш цвет. Вернее, цвет тьмы внутри нас.

– Подумай сам, – заговорил Захария тоном терпеливого взрослого, наставляющего несмышленого ребенка. – Тьма настолько прочно укоренилась в вас, что твой народ лишь через множество поколений сумеет наладить свои внутренние взаимоотношения. Вы угнетаете слабых. Сильным грозите ядерным оружием. Искажаете и извращаете свой собственный закон – там, где он есть. Ваша честь – товар, который вы готовы продать кому угодно. Вы подвергаете гонениям собственных собратьев только за то, что их кожа – иного оттенка. Вы воюете друг с другом из-за ничтожных расхождений в выбранных верованиях. И – сколь ничтожны эти расхождения в сравнении с тем, чему учат основные религии одной лишь вашей галактики! Вы даже еще не наладили половых взаимоотношений – и хорошо еще, что у вас всего два иола! Мы не можем, не имеем права позволить вам покинуть пределы Солнечной системы. В галактике есть мириады миров, обладающих мощью и технологиями, которых вы не способны даже вообразить. Вы неуживчивы, хотя и многообещающи, но при этом – отданы на милость тьмы, что внутри вас. Вы могли бы причинить серьезный вред прочим, однако они в ответ уничтожат вас целиком и полностью. У тебя есть еще вопросы?

– На данный момент – только один. Кто вы?

– Можешь считать, что я – полицейский, – ответил Захария. – И боюсь, что мое начальство сочтет меня – да и всех остальных – никуда не годными полицейскими. Нам следовало понять, что ситуация на Земле вышла из-под контроля, и вызвать помощь. Хотя… разницы, в сущности, никакой. Примерно через семь ваших месяцев сюда прибудет корабль снабжения, и наше начальство узнает, что произошло. После этого сюда пришлют усиленную группу специально обученных офицеров, и деятельность вашей „Универсальной Телепортационной Компании“ прекратится навсегда.

– Спасибо, – сказал Даржек. – Теперь пищи для размышлений у меня – в избытке.

– Если у тебя возникнут еще вопросы, спрашивай. Я, вероятно, смогу ответить на большую их часть.

Он скрылся в люке. Даржек, сжимая в пальцах давно погасший и остывший окурок, проводил его невидящим взглядом.

Его раздирали совершенно противоположные желания. Верность своим собратьям, людям, требовала, чтобы он любыми способами положил конец проискам этих шибко умных инопланетян. С другой стороны, он чувствовал, что обязан спасти жизнь этим пятерым, обреченным на смерть из-за его недальновидности.

Но конфликт этот был в лучшем случае умозрительным. Он все равно не мог сделать ни того, ни другого.