Текст книги "Когда ты станешь моей"
Автор книги: Лиза Хигдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Лиза Хигдон
Когда ты станешь моей
Пролог
Лондон,
1813 год
– О разводе и речи быть не может, милорд.
– Мне это известно не хуже вашего.
Джулиан Норклифф, шестой граф Локвуд, прежде чем повернуться к одному из широких окон, выходивших на мрачную лондонскую улицу, недовольно покосился на своего секретаря. Холодный дождь щедро поливал крыши проезжавших мимо экипажей, резкий ветер срывал с деревьев немногие уцелевшие листки, чтобы затем швырнуть их на булыжники мостовой. Дым, струящийся из частокола труб, окутывал крыши и верхние этажи домов грязно-серой пеленой. Эта мрачная картина была под стать настроению графа. Он оперся рукой об оконную раму, все так же глядя сквозь освинцованное стекло, и с досадой произнес:
– Будь столь простой выход возможен, я бы уже давно освободился от… этой женщины.
От жены.
Джулиан не мог заставить себя произнести вслух ее имя. Он с самого начала знал цену этому союзу, еще до того, как были произнесены слова обета. Всего лишь очередная выгодная сделка, совершенная богатыми и титулованными родителями. Таким образом они жаждали упрочить собственное положение и обеспечить процветание хотя бы одному поколению своего потомства.
Сделка устраивала обе стороны. Могли он предвидеть, что женщина, кем бы она ни была, способна превратить его жизнь в непрекращающийся кошмар? Видит Бог, он всегда смотрел на вещи трезво, не питая на ее счет никаких иллюзий. Он и не рассчитывал, что будет счастлив с нею, а просто назначил ей более чем щедрое содержание и старался делать вид, что не знает о ее бесчисленных интрижках на стороне. Словом, делал все, чтобы удерживать ее на солидном расстоянии от себя.
Но теперь дела приняли слишком серьезный оборот. Даже он, хорошо знавший Элинор, не мог ожидать от нее ничего подобного.
– Врач сказал, что через несколько дней она вполне оправится и будет в состоянии вынести тяготы пути, – деликатно кашлянув, проговорил Малькольм.
Этим негромким покашливанием он словно давал понять, что мужественно встал на защиту доброго имени хозяина, вмешался в ситуацию как раз вовремя, чтобы загасить назревавший чудовищный скандал. Впрочем, как и всегда.
Настоящий сторожевой пес, цинично подумал Джулиан, надежный и преданный. Душу готов положить за хозяев! Принимает на себя любой, самый тяжелый удар, лишь бы уберечь репутацию своих господ, Локвудов.
Джулиан с силой ударил кулаком по оконной раме.
– Лишь только леди Локвуд придет в себя, – негромко продолжил Малькольм, – я позабочусь о том, чтобы ее тайно вывезли из города. Несколько недель в Шедоухерсте – и она полностью восстановит силы. А сплетни за это время сами собой утихнут.
Джулиан резко повернулся. Неяркий свет, лившийся из окон, скользнул по его волосам золотисто-багровыми всполохами, которые тотчас же поглотил сумрак, что парил в комнате. Взгляд его сощуренных глаз сделался сердитым, колючим.
– Что за вздор?! Ноги ее не будет в Шедоухерсте!
– Неужто вы решитесь оставить ее в Лондоне? – Малькольм слегка возвысил голос. Его тонкие брови взлетели вверх. Он несколько раз удивленно моргнул, прежде чем прибавить: – Несмотря на все пересуды? Милорд, кое-кто уже поговаривает о коронерском дознании…
Джулиан прошел на середину библиотеки, где помещался инкрустированный столик, уставленный хрустальными графинами и бокалами, и налил себе бренди. Несколько секунд он, полузакрыв глаза и склонив голову над стаканом, наслаждался изысканным букетом напитка, а после отпил глоток и невозмутимо возразил:
– Но ведь человек мертв! Кто-то должен за это ответить?
– Самооборона, милорд. Все просто и предельно ясно.
Джулиан в ответ лишь досадливо фыркнул. В чудовищной истории, главным действующим лицом которой оказалась его дражайшая супруга, недоставало именно простоты и ясности.
По словам Элинор, молодчик вломился в ее покои. Он хотя и слыл негодяем, каких поискать, но был слишком богат, чтобы опуститься до банального грабежа. Тем не менее Элинор заявила, что Филдинг, проникнув в дом, пригрозил убить ее, если она не отдаст ему все деньги и драгоценности. Она ничего не смогла к этому добавить, поскольку лишилась чувств.
Множество вопросов осталось без ответа. Джулиан не сомневался, что ни один из них так и не будет ей задан.
Малькольм снова многозначительно кашлянул.
– Нахождение леди Локвуд в городе крайне нежелательно, милорд. Поверьте.
– Согласен. – Джулиан снова пригубил бренди. Напиток согрел ему горло, а через мгновение приятное тепло охватило все его тело. – И намерен спровадить ее отсюда. Пусть отправляется куда-нибудь подальше.
– За границу, милорд?
– Разумеется. Куда угодно. В Рим, в Вену… – Он с такой силой сжал в руке стакан, что костяшки пальцев побелели от напряжения. – В Лондоне ей оставаться нельзя, а присутствия ее в Шедоухерсте я больше не потерплю.
– Понятно, милорд. Вы желаете удалить отсюда миледи… навсегда?
– Она будет скучать по мне еще меньше, чем я по ней. Не сомневаюсь. – Он одним глотком допил бренди и в упор взглянул на Малькольма, чье узкое лицо с выступавшими скулами и острым подбородком снова приняло невозмутимое, бесстрастное выражение безупречно вышколенного слуги. Джулиан пожал плечами. – Поскольку вы распоряжаетесь моими денежными делами, назначьте ей ежемесячное содержание. Достойное, но не слишком щедрое.
– Слушаюсь, милорд. Но возможно, нам с вами надлежит обсудить…
– Нет уж, довольно с меня! Все и так ясно. Она отправится за границу, а если откажется, что ж, пусть коронер проведет следствие. А я пальцем не шевельну, чтобы ей помочь.
Он поймал себя на мысли, что почти этого желает.
«Пусть она откажется уехать и наконец-то получит по заслугам».
Глава 1
– Вот, гляньте сюда, может, соблазнитесь моими пирожочками, а, милашка?
Лаура Ланкастер сердито напоминала себе, что ей следует отвернуться и идти своей дорогой, но ноги вдруг словно приросли к земле. Помимо воли она склонилась над горкой аппетитных пирожков с мясом, теплых, румяных, источавших восхитительный аромат сдобного теста и жареного мяса, шалфея и лука. Желудок ее болезненно сжался, ведь он давно уже был пуст. Сглотнув, она раскрыла кошелек и потрогала пальцем несколько монеток.
«Целое состояние! Двухпенсовик, полпенни и фартинг. А что, если и в самом деле потратить одну из них на пирожки?»
– Уж поверьте мне, красоточка, лучших вы нигде не сыщете. Свеженькие, только что из печки.
Лаура мучительно колебалась. Пытаясь потянуть время, она закусила губу и вдруг спросила:
– В самом деле свежие?
Маленькие глазки торговца утонули в сетке морщин. Он весело усмехнулся и кивнул. На голове его красовался вязаный шерстяной колпак, из-под которого выбивались пряди седых волос. Впалые щеки топорщились бакенбардами, казавшимися на вид жесткими, как солома.
– Ну а как насчет доброго кусочка яблочного пирога, моя красавица? Что скажете?
Лаура грустно улыбнулась. Если что и могло бы утолить голод, выгрызавший ей внутренности, так это огромный кусок ростбифа с ломтем свежевыпеченного белого хлеба, щедро намазанного маслом. Но о таком пиршестве можно было только мечтать. Каждый пенни был на счету. Если попусту транжирить деньги, то на билет вовек не накопить.
А ей так хотелось очутиться наконец на палубе корабля, так хотелось домой! Это желание было едва ли не более острым, чем терзавший ее голод.
Но как назло лавочник поставил на прилавок поднос с кусками яблочного пирога. В животе у Лауры громко заурчало. Аромат корицы и печеных яблок буквально сводил ее с ума. Она с трудом отвела взгляд от аппетитных ломтиков и сжала в ладони свой старый потрепанный кошелек. Лоточники всегда были не прочь торговаться.
– Фартинг? – спросила она с надеждой, заискивающе заглянув в хитро прищуренные глаза торговца.
– Полпенни, милашечка моя. – Маленькие глазки широко раскрылись и уставились на нее в упор.
– Полпенни за два кусочка? – не сдавалась Лаура. Торговец расхохотался и погрозил ей пальцем.
– Полпенни за один. Так уж и быть, в придачу еще вот этот берите, который надломился.
Она с улыбкой выудила из кошелька монетку. Прощай, полпенни! Сделка свершилась. Лаура завернула горячие ломтики пирога в свой носовой платок и обхватила сверток обеими ладонями, сложенными лодочкой, чтобы хоть немного согреться. Она склонила вниз лицо, вдыхая восхитительный аромат корицы, яблок и сдобы. Медно-рыжий локон выскользнул из-под чепца и свесился ей на щеку. Запах пирога живо напомнил Лауре бабушку. Она перенеслась мыслями в прошлое и вновь словно наяву увидела перед собой старую женщину, когда та вынимала из печи противень с горячим яблочным пирогом, мурлыча себе под нос старинную балладу.
Душу Лауры затопили отчаяние и жгучая тоска по родному дому. А дом был так далеко, что казалось, существовал теперь только в ее воспоминаниях, в какой-то другой, счастливой и беззаботной жизни, к которой она больше не причастна. В ту далекую пору счастливая жизнь ей казалась чем-то само собой разумеющимся, а порой представлялась довольно скучной и однообразной. Ах, зато как страстно она теперь хотела хоть на миг вернуться туда, в тот благословенный край за океаном, где над нею сияло голубое безоблачное небо, где так ласково светило солнце, где ее любили и баловали…
Нет, довольно предаваться унынию! Лаура решительно тряхнула головой. Сентиментальными воспоминаниями сыт не будешь. Стоит еще немного промешкать, и можно за здорово живешь потерять работу.
Времени у нее и правда было в обрез. Только что отзвонили колокола церкви Святого Джайлса. Лауре нужно было проделать еще немалый путь через Ковент-Гарден. С рассветом рынок неизменно заполняли зеленщики со своим товаром. Перед каждым из них возвышались горы капустных кочанов, репы, моркови, свеклы высотой в два человеческих роста. Лондонцы азартно раскупали товар. К восьми от всего этого изобилия и следа не оставалось – лишь обрывки морковной ботвы на земле и белевшие кое-где между рядами капустные листья красноречиво указывали на то, что здесь еще недавно шла бойкая торговля. Лаура вздохнула. Хорошо хоть дождь перестал. Небо по-прежнему было свинцовым, а от резкого влажного ветра становилось как-то зябко.
Быстрым шагом миновав Лонгэйкр, она свернула на Боу-стрит и очутилась возле театра «Ковент-Гарден» с его крытым портиком и статуями Трагедии и Комедии, украшавшими величественный фасад. Однажды она отважилась заглянуть внутрь. Вид роскошного зрительного зала и огромной сцены до глубины души потряс ее, ведь она уже привыкла к тесноте и скудному убранству маленьких театров, к некрашеным деревянным скамьям для зрителей, к щелястым полам…
Вздохнув, она заторопилась к театру Грина. Ей приходилось прокладывать себе путь сквозь густую толпу, запрудившую узкие тротуары. При этом она не забывала то и дело поглядывать вверх, чтобы ненароком не угодить под струю помоев, которые здешние хозяйки выливали из окошек верхних этажей прямо на улицу, на головы прохожих. На ходу она развернула платок и стала понемногу откусывать от одного из ломтиков пирога. Лаура подолгу держала на языке каждый из крохотных кусочков, наслаждаясь вкусом и ароматом яблок с корицей, сдобного теста. Только так можно было заглушить свирепый голод, хотя бы ненадолго его обмануть, ведь чтобы насытиться, ей надо было не меньше дюжины таких ломтиков.
Здесь было так же многолюдно, как и в районе Севен-Дайалс, где она жила. Разве что подозрительные личности с чумазыми и мрачными физиономиями, одетые в лохмотья, попадались ей на пути гораздо реже, чем там. По мостовой с грохотом проехала повозка, набитая бочками с пивом. Лошади бежали рысцой, повозку трясло на неровных булыжниках, бочки так и подпрыгивали при каждом толчке. Лаура давно уже не обращала внимания на звуки и запахи Лондона. Она задерживала взгляд лишь на роскошных ландо, изредка появлявшихся на этих улицах, и на каретах с золочеными гербами на дверцах, с лакеями в униформах, что стояли на запятках, с величественными кучерами, которые уверенно правили сытыми, холеными лошадьми. То были картинки из другой жизни, до боли знакомой и безнадежно далекой. Когда-то и она была частью этой жизни, не подозревая, что скоро настанет день когда ей придется терпеть голод и холод, снимать угол в трущобах чужого города, делить убогую комнату с тремя другими постоялицами.
Лаура обошла огромную, чуть ли не во всю ширину тротуара лужу, затем свернула в переулок, куда выходил задний фасад театра Грина. Еще издали она заметила небольшую толпу, которая собралась у служебного входа. Сердце ее заныло в тяжелом предчувствии. Она быстро взглянула вверх. Дыма не было. Значит, это не пожар. Все актеры почему-то находились на улице, хотя им следовало быть на сцене – доучивать роли, спорить друг с другом из-за укромного местечка в тесных кулисах, где можно переодеться и впопыхах нанести грим. До слуха ее начали долетать чьи-то сердитые голоса. Теперь она уже могла разглядеть насупленные брови и ладони, сжатые в кулаки.
Лаура прибавила шагу. Когда она подошла к собратьям по ремеслу, запыхавшись от быстрой ходьбы, те приветствовали ее хмурыми взглядами и тотчас же вернулись к бурному обсуждению тревожной темы. Отовсюду доносилось:
– Том Костли… Том Костли…
Лаура не без труда протиснулась вперед и тронула за плечо Джереми Пинча, с которым была дружна.
– В чем дело? Ушам своим не верю. Неужто Том нынче опоздал? А я-то боялась – мне от него нагорит за то, что явилась позже на пару минут. Я всю дорогу едва не бежала…
– Какое там опоздал! Удрал он!
– Удрал?!
Джереми кивнул и молча указал на листок бумаги, прибитый четырьмя гвоздями к двери служебного входа. Проглотив комок в горле, Лаура принялась читать:
– «Объявление. По распоряжению мэра Лондона это здание со всем находящимся внутри его движимым имуществом конфисковано ввиду неуплаты владельцем установленных законом налогов, а также в связи с банкротством последнего. Самовольное проникновение карается штрафом в размере пяти фунтов».
У Лауры потемнело в глазах. На миг голоса актеров слились для нее в едва различимый гул, который доносился словно откуда-то издалека. Лишь через несколько минут она пришла в себя, а мысли обрели былую ясность. Она встретилась взглядом с Джереми, без слов умоляя его сказать, что это неправда, но тот лишь развел руками. Нет, этого не может быть! Она осталась без работы. Их всех вышвырнули на улицу в буквальном смысле слова.
– А как же наше жалованье? Мы ведь уже несколько недель ничего не получали…
Вопрос ее так и повис в воздухе. Ответ читался в глазах Джереми, в выражениях лиц остальных актеров, в их унылых, безнадежных позах. Но ведь она уже давно рассчитала, как потратит свой скудный заработок, весь до последнего фартинга. Его хватило бы лишь на самое необходимое… Нынче срок уплаты за комнату, и Макфин, владелец дома, будет дожидаться ее возвращения у порога той конуры, которую она делит с тремя другими женщинами. И при ее появлении вытянет вперед руку с короткими толстыми пальцами. Если она не заплатит за следующую неделю, он не позволит ей туда даже войти.
Четыре пенни в неделю – во столько обходилось ей убогое жилище в доме Макфина. Кроме нее, в комнате проживали еще трое, но ведь не пятнадцать, не двадцать, как в других доходных домах! А она позволила себе потратить целых полпенни на такой пустяк, как два ломтя яблочного пирога! Лаура перевела взгляд на зажатый в ладони носовой платок, в который были завернуты остатки роскошного лакомства. Да, за шиллинг в неделю она могла бы жить в комнате одна, но в таком случае возвращение домой пришлось бы отложить на неопределенный срок. Она экономила каждый фартинг из своих нищенских заработков, чтобы накопить на билет до Америки, а сегодня польстилась на яблочный пирог… и осталась без работы. И должна заплатить Макфину.
– Эй, вот еще выдумала! – Джереми, видя, что губы Лауры дрогнули и она вот-вот заплачет, взял ее за подбородок. – Слезами горю не поможешь. Я знаю, что нам делать. – Он кашлянул и произнес хорошо поставленным голосом, обращаясь ко всем собратьям по ремеслу: – Нам такое не впервой! Зато старина «Ангел» никуда от нас не денется. Направим же стопы туда и зальем свои горести ромом!
По толпе пронесся рокот одобрения. Все как один, словно только того и ждали, актеры повернулись и зашагали вниз по переулку. Кто-то из этих неунывающих неудачников отпустил соленую шутку, остальные весело расхохотались.
Джереми обнял Лауру за плечи и ободряюще ей улыбнулся:
– Радость моя, в Лондоне полно других театров. И платят там получше, поверь мне!
Лаура невесело усмехнулась:
– Вот-вот. Заплесневелым хлебом и сыром. Или ты о таком не слыхал?
Замечание было вполне справедливым, поэтому Джереми пропустил его мимо ушей.
– Завтра же пойдешь на прослушивание, а потом на другое, а после на третье, любовь моя. И согласишься на любую роль, какую бы тебе ни предложили. Как и все мы.
Лаура молча кивнула. Он изо всех сил старался ее утешить, бедняга. Ведь на душе у него было сейчас так же скверно, как и у нее самой, как и у остальных. Она с тоской подумала о нескольких монетках, лежавших в кошельке, об остатках яблочного пирога, которые придется сберечь на ужин. У нее было кое-что отложено, но эта небольшая сумма растает без следа, если в ближайшее время не удастся найти работу. И надо будет снова начинать копить, откладывая по несколько пенни в неделю, а потом все может повториться: закрытие театра, поиски новой работы, трата сбережений. А билет на корабль до Америки стоит так дорого! Слезы жгли ей глаза.
– Что толку проситься в другой театр, если они один за одним закрываются? Это уже третий за год.
– Лаура, голубка моя, это всего лишь издержки актерской профессии.
– Счастлива это слышать. – Лаура нахмурилась и закусила губу. – Знаешь, иди-ка в «Ангел» без меня. Я лучше вернусь к себе. Хочу побыть одна.
Губы Джереми тронула усмешка, лицо преобразилось, стало почти красивым. Он вскинул голову, хлопнул ладонью по подбородку и мелодраматически произнес:
– О Феба! Сжалься надо мною, Феба! Скажи мне, что не любишь, но не так враждебно!
Лаура невольно улыбнулась и подхватила:
– Я не хочу быть палачом твоим. Бегу тебя, чтобы тебя не мучить.[1]1
Шекспир. Как вам это понравится. Пер. Т. Щепкиной-Куперник. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть] «Как вам это понравится». Действие четвертое, сцена пятая.
– Действие третье, – поправил ее Джереми. – Будь же ты нынче моей пастушкой, Лаура. У тебя на душе полегчает, вот увидишь.
– Ах, Джереми, я сегодня не при деньгах.
– Ну и что же с того? – весело возразил он. – У меня найдется чем заплатить за нас обоих. Да я и не взял бы твоих денег, ненаглядная Лаура. Сегодня уж точно не взял бы. Пойдем-ка. Будь хорошей девочкой. – И он увлек ее вслед за остальными.
На самом деле Лауре вовсе не улыбалось возвращаться сейчас в свое убогое жилище в отвратительном Севен-Дайалсе. Здесь обитали проститутки, мелкие воришки и прочие отбросы общества. К счастью, все три ее соседки по комнате, белошвейки, были женщинами достойного поведения. Им просто не повезло в жизни, поэтому они принуждены были тяжким трудом зарабатывать себе на пропитание. Лаура с ужасом осознавала, что с каждым днем все больше уподобляется этим безответным созданиям, которые уже ничего не ждали от судьбы, ни на что не надеялись.
– Будь по-твоему. Но только ненадолго, ладно?
Джереми взглянул на нее с деланным осуждением.
– Ну что, моя любовь? Как бледны щеки! Как быстро вдруг на них увяли розы!
Лаура с улыбкой продолжила диалог Гермии с Лизандром:
– Не оттого ль, что нет дождя, который из бури глаз моих легко добыть?[2]2
У. Шекспир. Сон в летнюю ночь. Пер. Т. Щепкиной-Куперник.
[Закрыть]
– Им дождя недостает, а нам – крепкого рома, – подытожил Джереми, приобнимая ее за талию. – Но ничего, милая, сейчас мы отдадим ему должное.
Лауране могла не признать, что идея Джереми и впрямь оказалась неплохой. В трактире было тесно, шумно и весело. Лаура поместилась в середине длинной широкой скамьи между Джереми и Пожилым актером из их труппы, игравшим роли благородных отцов. Тепло их тел и крепкий ром согрели ее куда лучше, чем огонь, который едва тлел в просторном очаге. Она выпила совсем немного, и все же у нее слегка закружилась голова. Смех и шутки собратьев по ремеслу мало-помалу рассеяли ее грусть. Эти беззаботные люди давно успели привыкнуть к подобного рода переменам в судьбе, для Лауры же все это было трагично.
Они засиделись в «Ангеле» до позднего вечера. Джереми и Селия направились вместе с ней к Карриер-стрит.
Город окутала вечерняя мгла, скрыв сточные канавы, тянувшиеся вдоль тротуаров. Звук шагов Лауры и ее спутников отчетливо слышался в окружающей тишине. Ночь останется позади, а завтра они снова встретятся на прослушивании в одном из театров.
– «Друри-Лейн», «Хеймаркет», «Садлер-Уэллз» – везде будут рады хорошим актерам, – с уверенностью заявил Джереми.
– Никто и никогда не сравнится с Мастером Бетти, – вздохнула Селия и с нежностью взглянула на Джереми. – Хотя тебе, милый, не так уж и далеко до него.
– Мастер Бетти был гением, а век свой, когда ушел со сцены, отправился доживать в Кембридж, – сказал Джереми, чрезвычайно польщенный, что его сравнили со знаменитейшим лондонским актером.
Джереми, сын провинциального викария, в свое время тайком покинул отчий кров и направил свои стопы в Лондон, чтобы стать актером. Что же до девушек, то обе они были одни-одинешеньки на белом свете. Одна осталась сиротой в раннем детстве, вторая предпочла горькую сиротскую долю тем порядкам, какие царили в доме ее матери. Это сходство судеб сблизило, а затем и сдружило их.
«Завтра, – сказала себе Лаура, как только вернулась в свою убогую комнату, где вовсю резвился ветер, проникая внутрь сквозь трещины в стенах и холодную, черную от копоти каминную трубу. – Завтра я непременно найду новую работу».
– Еще раз, с самого начала. После слов мамаши, которая настаивает на невиновности своего сына. И проявите же хоть капельку чувства, мисс! Если только вы не любительница уворачиваться от тухлых яиц и гнилых яблок!
Лаура вспыхнула и закусила губу.
«До чего же он много мнит о себе, этот маленький уродец с отвислым подбородком и выпученными, как у жабы, мутными глазами!»
Но судьба ее была в его руках, поэтому она лишь кивнула и сделала несколько шагов по грубым скрипучим доскам сцены. Она заняла положенное место у самой рампы и проговорила:
– Притти, да как же ты можешь?! – Лаура вложила в эти слова всю свою досаду и раздражение. – Посовестилась бы лгать мне в глаза. Ведь кому, как не тебе, знать, что это он убил моего мужа!
– Я защищаю сына! Так сделала бы на моем месте любая мать, – вяло подал реплику актер, которому велено было подыгрывать Лауре, и постучал по переднему зубу обломанным ногтем. – И ты поступила бы точно так же, будь он твоей плотью и кровью… – Оторвав взгляд от тетрадки с текстом, он недовольно буркнул: – Что ж вы мешкаете? Ваш черед. Странный, однако, у вас акцент!
Лаура с тревогой наблюдала за выражением лица коротышки с выпученными глазами. Тот хмурился, брезгливо выпятив вперед нижнюю губу, и покачивал головой. Лаура сделала над собой усилие и дрогнувшим голосом проговорила:
– А что же ты станешь делать, когда он снова кого-нибудь убьет? Когда еще один несчастный падет от его руки?
– Довольно!
Сердце ее заколотилось в груди, как пойманная птица. Снова отказ. Сколько их было за минувшие два года? Не сосчитать! Гордо вскинув голову, она взглянула на мужчин, стоявших внизу, возле сцены, у крайнего ряда свечей рампы.
– Вы нам не подходите, мисс Ланкастер. – Режиссер раздраженно передернул плечами. – Для этой роли требуется актриса с индивидуальностью, с характером. Здесь талант нужен, сценический кураж, знаете ли.
– Актриса, о какой вы говорите, ни за что не станет играть в этой бездарной пьесе! – парировала Лаура, которой больше нечего было терять. – Так что вам ради нее придется подыскать другого драматурга!
Автор пьесы, наблюдавший за этой сценой из боковой ложи, вспыхнул до корней волос и разразился потоком оскорблений в адрес Лауры. Она в ответ лишь усмехнулась и неторопливо, с достоинством покинула сцену. Одобрительные кивки и ухмылки, какими встретили ее в кулисах рабочие сцены, стали ей наградой за проявленную смелость и прямоту. Она вымученно улыбнулась. Душу ее переполняла горечь. Снова отказ. Значит, впереди новые поиски.
Спустившись по шаткой деревянной лестнице к служебному ходу и толкнув дверь, она плотнее запахнула полы своего ветхого, чиненого-перечиненого шерстяного плаща. В переулке гулял ледяной ветер. Лаура шмыгнула носом и мрачно задумалась.
Скоро полдень. Обе сегодняшние попытки найти работу окончились плачевно. Хотя первую, конечно, можно в расчет и не брать. Театрик подыскивал статиста на роль дюжего римского воина, и ей отказали только из-за того, что она не мужчина. До чего же это несправедливо! Щеки ее залил румянец досады. Ведь мужчинам часто, очень часто доверяют женские роли…
По переулку навстречу ей летел гонимый ветром обрывок газеты. Издали он был похож на испуганную птицу. Из подворотен и подвальных окошек выглядывали крысы. Их маленькие глазки посверкивали в полумраке ненастного полудня, как тлеющие угольки. Лаура втянула голову в плечи и прибавила шагу. Она миновала открытую дверь паба, откуда вместе с клубами пара вырывались громкие голоса и смех. Лаура едва не поддалась искушению войти внутрь, в спасительное тепло. Ей там оказали бы дружескую встречу, она это знала. Кабачок был излюбленным местом сбора таких же, как и она, горемык – «актеров без ангажемента».
Однако усилием воли она заставила себя пройти мимо. Не хватало еще поддаться слабости теперь, когда надо сосредоточиться на новых поисках.
Голодный желудок урчал протестующе. Лаура потерла ладонью щеку. Интересно, сколько же еще театров ей предстоит обойти, прежде чем она наконец получит роль? Узнать бы, как дела у Джереми и Селии. Последняя, с ее кукольно красивым личиком и жизнерадостным нравом, с неизменной веселой улыбкой на алых губах, надо полагать, уже нашла себе место. И как только ей это удается – всегда быть в отличном расположении духа, шутить и веселиться, радоваться жизни? Можно подумать, ей незнаком этот сосущий, сводящий с ума голод, от которого темнеет в глазах. И чувство безысходности… Впрочем, Джереми как-то раз обмолвился, что Селии есть на кого опереться, но не прибавил к этому ни слова. Хотелось бы знать, кого он имел в виду. Однако что-то удержало тогда Лауру от прямых вопросов, а больше к этой теме он не возвращался.
Лаура прерывисто вздохнула. Игра на сцене была для нее лишь средством хоть как-то прокормиться, удержаться на плаву. В отличие от большинства собратьев по ремеслу она никогда не мечтала стать актрисой, посвятить себя служению искусству. Возможно, именно поэтому дела у нее шли далеко не блестяще. Душа и сердце ее оставались глухи к тем атрибутам сценического ремесла, которые иных буквально сводят с ума. Лаура не благоговела перед огнями рампы, запахом кулис и шорохом декораций. Просто эта профессия стала для нее, вынужденной зарабатывать себе на хлеб и не имеющей никаких связей, средств и протекций, единственным спасением, единственной возможностью не умереть с голоду. А чтобы ступить на путь, который избрала для себя мать, она и помыслить не могла…
Но довольно унывать. Вскинув голову, Лаура слабо улыбнулась. Разве можно теперь предаваться меланхолии? Если в самое ближайшее время для нее не найдется роли ни в одном театре, то придется того и гляди искать места судомойки в богатом доме. Впрочем, найти таковое тоже весьма непросто. Челядь в домах вельмож относится к чужакам подозрительно и враждебно, и любой дворецкий, уловив ее легкий акцент, отправит ее восвояси. Для американцев, волею судьбы очутившихся в Англии, времена настали далеко не лучшие. Война между двумя странами все еще длилась, ей не было видно конца. Хорошо хоть Наполеон отправлен на Эльбу и больше не угрожает миру в Европе. Американцы сняли морскую блокаду, которая нанесла серьезный урон благосостоянию Англии, сведя торговые операции к минимуму. Лондон пережил триумфальное лето великой победы, Веллингтону был пожалован герцогский титул, а в обществе стали даже поговаривать о скором заключении мирного соглашения с Америкой, которое положит конец взаимной вражде…
Темза была совсем недалеко. Иногда Лауре случалось разглядеть над крышами домов, мимо которых она проходила, верхушки мачт и яркие флажки. Большие корабли с такими высокими мачтами бороздят Атлантику. Как только закончится война, она сможет вернуться домой. Тогда и цены на проезд на парусниках снизятся. Домой! К бескрайним зеленым полям, чистеньким фермерским домикам, к голубому виргинскому небу и яркому солнцу!
Воспоминание о родине придало ей сил. На следующем прослушивании она не ударит в грязь лицом и во что бы то ни стало поступит в театральную труппу. Она никогда не могла понять некоторых горемык-актеров, которые часто уверяли себя и других, что слава и деньги придут к ним со следующей ролью. Как бы не так! Лаура никогда не предавалась подобным иллюзиям. Игра на сцене была для нее лишь способом добывания денег. Это было куда более предпочтительнее, чем мытье полов или посуды. Набрав полную грудь воздуха, она почти побежала по шумным и грязным улицам к «Амфитеатру Фигга».
Лаура опустилась на табурет и поставила локти на грубую, шершавую поверхность туалетного столика. У зеркала громоздились склянки с гримом: белая пудра для лица, сурьма для ресниц и бровей, альканна, чтобы подкрашивать губы и румянить щеки. Здесь же стояло несколько флаконов с ароматическими притираниями, смешанными с уксусом. Вздохнув, Лаура взяла в руки кисточку, но прежде чем начать гримироваться, придирчиво взглянула в зеркало. Щеки ее окрасил естественный румянец. За это следовало поблагодарить пронизывающий лондонский ветер. На фоне румянца зеленые глаза стали ярче и выразительнее, и даже темные круги под нижними веками сделались менее заметными.
Вокруг, как всегда в день спектакля, царили шум и суматоха, но она давно научилась не обращать на это внимания. Благодаря Селии Картерет она получила роль, пусть и небольшую, и очень хотела старательно и добросовестно ее исполнить.
Сбросив с плеч теплый плащ, она вытащила шпильки из волос. И локоны – темно-рыжие, густые, блестящие – тотчас устремились вниз бурным водопадом. Она еще раз придирчиво вгляделась в свое отражение и погрузила кисточку в склянку с сурьмой.
Стоило ей это сделать, как позади с треском распахнулась дверь. В гримерку с веселым смехом ворвалась Селия. Она с грохотом затворила дверь и весело прощебетала:
– Привет, дорогая! – Лаура с улыбкой оглянулась и молча ей кивнула. Селия, миниатюрная очаровательная блондинка с тонкими чертами лица, была удивительно похожа на экзотическую птицу, невесть какими судьбами очутившуюся в туманном Лондоне, в этом жалком театрике… – Ты готова?
