Текст книги "Темное пространство (ЛП)"
Автор книги: Лиза Генри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Глава четыре
Следующие двадцать четыре часа я торчал в изоляторе, так что не видел, как пузырь натягивали на раму в безопасном помещении в техотделе. Он высох – ну, как настоящая кожа, по словам Дока. Может, это она и была. Мы так и не выяснили. Она рассыпалась трухой, так что капитан-лейтенант Чантер чертовски разозлился. У него все еще оставался корпус капсулы, но этого было недостаточно, чтобы выяснить принцип ее действия.
А я тем временем помирал в изоляторе со скуки, хотя старался этого и не показывать. Я знал, что дареному коню в зубы смотреть не принято. Я читал медицинские журналы, которые притащил мне Док, сидел у постели Камерона Раштона и смотрел, как он спит. Никогда бы не подумал, что тому, кто был в стазисе, настолько нужен сон, но какого хрена я об этом знаю? Он очень много спал.
Хотя в принципе я не возражал против того, чтобы целый день приглядывать за спящим парнем. Это все равно лучше занятий или физподготовки. Может, мне и приходилось спать на стуле, но по крайней мере над моей головой не болталась койка вовсю храпевшего О'Ши.
Док каждые четыре часа брал у меня кровь на анализ, внимательно следя за изменениями, но я чувствовал себя отлично. У меня была собственная комната, никто не гнал меня на занятия, к тому же на следующий день я впервые за три года принимал душ в одиночестве. Карантин – гребаный праздник.
Четыре года назад, когда его похитили Безликие, Камерону Раштону было двадцать два. Он все еще выглядел на двадцать два. Конечно, четыре года не обязательно должны читаться по лицу молодого парня, но пребывание в плену у Безликих не могло не оставить след. Поначалу я подумал, что он все время провел в стазисе, но потом понял, что это глупо – ведь у него отросли волосы. Они были волнистые и светло-каштановые с золотистыми прядями, словно выгоревшими на солнце. Он оказался вовсе не таким бледным, как все на Защитнике-3. Все его тело покрывал легкий загар.
Мне стало интересно, видел ли он хоть одно солнце за прошедшие четыре года.
Светящиеся надписи, которые так всех напугали, исчезли. Поразмыслив я, как потом выяснилось, пришел к тому же выводу, что и капитан-лейтенант Чантер: их просто никогда не было на его коже. Они проецировались на нее с оболочки пузыря. Может, это и правда был Безликий эквивалент «В случае потери вернуть…»
Когда это только пришло мне в голову, то показалось смешным, но сейчас я так не считал. Что если Безликие в самом деле его ищут? Черт, на Третий Безликие никогда не нападали, но тому, что после Третьего сразу шел Шестой, имелась веская причина. Четвертый и Пятый мы потеряли много лет назад. Погибли в общей сложности тысяча триста человек, и у них не было и шанса. Конечно, наши технологии вооружения с тех пор изменились, но, наверное, у Безликих тоже.
Поэтому я смотрел на Камерона Раштона, на то, как он спит, и задавался вопросом, почему Безликие оставили его в живых и не хотят ли вернуть его. Может, его появление спустя столько лет вовсе и не было чудом. Может, он предвестник конца.
Он все время спал. Иногда открывал зеленые глаза, и они расширялись от страха, словно он не знал, где находится. А потом он находил мое лицо, и вопящий монитор успокаивался, а Камерон Раштон засыпал снова. А я в это время читал вслух медицинские журналы, иногда пропуская длинные слова, которые не мог выговорить – просто чтобы Камерон Раштон слышал голос кого-то с β-14.
Я никогда не хватал звезд с неба в школе. Линда, моя мачеха, называла меня тупым как пробка, но, сами понимаете, не ей судить. К тому же, наверное, самым тупым из нас всех был отец, раз уж ему пришла в голову бредовая мысль, что мальчику нужна мать, и еще более бредовая – что Линда подходит на эту роль.
Она бросила нас два года спустя, оставив кучу своих долгов и ребенка. Впрочем, я не настолько глуп, чтобы скучать по ней. Хотя мне не хватало отца и Люси. Не хватало сильнее солнца. Я родился и вырос в β-14, в городке Копа, который когда-то был просто лагерем беженцев, пока люди не устали от кочевой жизни и не решили пустить корни в здешней грязи. Было это почти шестьдесят лет назад, когда Безликие впервые напали на Землю. Миллионы людей погибли, и миллионы родились. Лагеря вроде Копы возникали по всей планете. И хоть теперь они и перестали быть временным явлением, их все еще называли лагерями. Жители крупных городов не желали, чтобы их заполонили беженцы.
Камерон Раштон был достаточно известен, так что я знал, что он совсем из других мест. Он был с юго-востока β-14 – оттуда, где асфальтовые дороги, университеты, города, пляжи и тысячи магазинов, чтобы тратить деньги, которые, казалось, там водились у каждого. Я видел фотографии.
У меня не было ничего общего с этим парнем, совсем. Я родился в нищем фабричном городке, провонявшем дымом, где земля была красной как боксит. Он – в большом городе. Ему, наверное, никогда не приходилось вставать в пять утра, чтобы приготовить отцу завтрак перед работой. Не приходилось попрошайничать. Или слушать вопли аварийной сирены и думать, не значит ли это, что отец не вернется со смены.
Не то что бы я ему завидовал. Черт, нет. Что бы ни случилось с Камероном Раштоном в открытом космосе, я никому не пожелал бы такого.
Я читал про хирургическую обработку ран, когда он проснулся. Последние несколько часов спал он плохо, и у меня от чтения вслух уже сел голос. Я как раз добрался до отрывка, где говорилось, что, чтобы избавиться от омертвевшей плоти, можно использовать личинок.
– Миллионы лет эволюции, и мы снова вернулись к гребаным личинкам, – пожаловался я. – Вот же кошмар!
Камерон Раштон потянулся и вздохнул. Его глаза приоткрылись.
– Крис?
Выронив журнал, я вскочил с кресла с такой скоростью, что ощутимо хрустнула спина. Я склонился над койкой. Камерон Раштон не спал, он был в полном сознании, и в его глазах застыло такое выражение, словно он видит меня впервые. И при этом до такой степени разочарован увиденным, что, если бы у меня не перехватило дыхание, я бы извинился.
– Привет, – наконец выдавил я. – Я Гаррет, помнишь?
Похоже, нет. Зеленые глаза потемнели. Нахмурившись, он провел языком по пересохшим губам.
– Где я?
– На Защитнике-3.
Если бы он умирал или мучился от боли, я бы снова взял его за руку. Но он просто лежал, пытаясь сообразить, где он, и я его не знал. Я знал его лицо, знал его историю, но его самого не знал. А он так уж точно не знал меня – и что толку от знакомого акцента.
– Что-то не так. – На его лицо набежала тень. Он сжал губы, так что они побелели.
– Сейчас все хорошо, – возразил я. Мне впервые пришло в голову, что я понятия не имею, как к нему обращаться. Лейтенант? Было странно – вспомнить, что он все еще офицер, значит, все еще выше меня по званию.
Он заморгал и вздохнул.
– Хорошо.
– Хорошо.
Я нагнулся и поднял журнал.
Раштон снова закрыл глаза.
– Безликие идут.
Меня охватил озноб.
Вот это уж точно кошмар.
* * *
В карантинную палату набилась целая толпа офицеров в защитных костюмах. Я держался сзади, ожидая, что в любой момент меня выставят за дверь. Ну, или хотя бы запрут в другой палате. Вряд ли меня выпустили бы из медблока, пока оставался хоть малейший шанс, что я переносчик заразы. Но никто не обращал на меня ни малейшего внимания, с тех пор как Камерон Раштон заговорил.
Он говорил тихо, без интонаций, как будто зазубрил слова наизусть. Он даже не мог смотреть коммандеру Леонски в глаза.
– У военного регента Кай-Рена сообщение для начальника станции. Он направляется сюда.
Безликий. Он говорил о каком-то Безликом, будто у того было имя – имя и звание или титул. И гребаная миссия. Я почувствовал, как кровь отливает от лица, когда до меня дошло: Безликие идут. Нам всем конец.
Причина, почему я не годился в офицеры, сразу стала очевидна. Коммандер Леонски даже не дрогнул, когда Камерон Раштон закончил. Он лишь сложил руки на груди и посмотрел на того сверху вниз.
– И откуда же военному регенту известно, где нас искать? – спросил он.
– Надо было уничтожить капсулу. – Кажется, это сказал капитан-лейтенант Чантер, но за оранжевыми костюмами было трудно разобрать.
– Теперь уже слишком поздно! – отмахнулся кто-то другой.
– Он не отслеживает капсулу, – возразил Камерон Раштон. – Он знает, где я. Это он меня послал.
Это на минуту заставило всех заткнуться.
Камерон Раштон потеребил одеяло, зажатое в длинных тонких пальцах. Его сердце забилось чаще, и монитор запищал быстрее.
– Военный регент Кай-Рен послал меня как своего представителя.
Голос коммандера Леонски оставался ровным:
– И как вы общаетесь с этим Безликим, лейтенант Раштон?
Камерон Раштон покраснел, и монитор громко пискнул.
– Я знаю их язык, – с запинкой сказал он наконец. – Он меня научил.
Мне стало его жаль. Все в комнате смотрели на него как на предателя. Черт, да может, так и есть. Откуда мне знать?
Коммандер Леонски ничего не сказал. Наверное, тут нечего было говорить. Его рука в защитной перчатке сжалась в кулак, разжалась и сжалась снова, словно он не знал, что с ней делать.
Страх холодом сковал все внутри. Я вспомнил фигуры, затянутые в черную броню, высокие и отталкивающие. И подумал, каково было Камерону Раштону. Жуткие твари из кошмаров – какие у них лица? «Когти и клыки, – уверенно подумал я. – Когти и клыки, боль и ужас».
Офицеры насели на Камерона Раштона, а коммандер Леонски не стал их останавливать. Они закидывали его вопросами – быстрыми, хлесткими, жалящими – и ему было некуда деваться. Я даже не мог понять, кто из оранжевых костюмов выплевывал слова. Они стояли ко мне спинами и выглядели абсолютно одинаково, а их голоса, напряженные от гнева, а может, страха, звучали так же одинаково.
– Что вы рассказали Безликим? О нашей системе обороны?
– Ничего, – ответил он сквозь громкий писк монитора. – Я не рассказывал…
– О наших станциях?
– Об оружии?
– О Земле?
На этом слове офицер осекся, и мне на мгновение показалось, что голос его подведет. Мой бы подвел на его месте.
– Он не спрашивал. – Лицо Раштона было бледным, а голос дрожал.
– Что они с вами делали?
– Чем вас подкупили?
– Я не… Меня не подкупали. – Его взгляд скользил от одного скрытого шлемом лица к другому, но все они оставались холодными.
– Вас пытали?
Он открыл и закрыл рот, но ему не дали ответить.
– Сколько вы им рассказали? – снова вклинился коммандер Леонски.
– Пожалуйста, пожалуйста… – Раштон задыхался. Его грудь поднималась и опадала слишком быстро.
Леонски поднял стиснутую в кулак руку и повторил вопрос:
– Сколько вы им рассказали?
– Сэр, пожалуйста…
Шкала на мониторе опасно скакнула.
– Гаррет! – Голос Дока пробился сквозь весь этот шум. – Сюда, быстро!
Оранжевые костюмы расступились, и я подошел к койке.
Док не казался особенно взволнованным. Он подкатил кислородный баллон и нацепил на Раштона маску. Прозрачный пластик затуманился, когда тот вздохнул. Я протянул руку и поправил маску.
Я подумал, мне показалось, что меня словно ударило током, когда пальцы мои коснулись его щеки, но Раштон отдернулся, будто тоже это почувствовал, и его глаза расширились.
– Капсула, – выдавил он хрипло и зажмурился. – Вы ее не отключили, да? Вы вырезали меня оттуда!
– Да, вырезали, – подтвердил Док.
Раштон закусил нижнюю губу.
– Да. – Его голос снова дрогнул. – Стоило догадаться.
И у него остановилось сердце.
В одну секунду он разговаривал, а в другую умер, и Док заорал, чтобы несли дефибриллятор.
Наверное, за ним следовало бежать мне, потому что никто из офицеров не знал, где он хранится, но я не двинулся с места. Я протянул руку и прижал ладонь к обнаженной груди Раштона, точно так же, как когда мы вырезали его из капсулы. Не знаю, откуда я понял, что надо делать, но… Несмотря на гул в ушах, несмотря на бешено колотящееся сердце, я точно знал, что нужно делать: Дотронься до него, Брэйди. Дотронься. Ты батарейка, забыл?
Кожа на груди Раштона была гладкой. И теплой. Моя ладонь зачесалась, когда между нами словно проскочила искра.
– Гаррет? – позвал Док, густые брови за стеклом шлема нахмурились.
Именно в этот момент я почувствовал его – сердцебиение. Поначалу слабое, оно становилось все ровнее и сильнее. А потом грудь Раштона поднялась, и он вздохнул, а глаза его распахнулись.
Он обхватил мое запястье длинными пальцами.
– Не двигайся. Ты мне нужен.
У меня закружилась голова. Твою мать, я батарейка! Я так и знал, и он тоже знал, но больше никто.
– Какого черта происходит? – прорычал коммандер Леонски.
На кардиомониторе снова появилась кривая сердечного ритма: чересчур быстрого, немного испуганного, но сильного. И сейчас он откликался на сердце вовсе не Раштона, понял я. А мое. Это мое гребаное сердце.
– Вы меня вырезали, – сказал Камерон Раштон, краска медленно возвращалась на его лицо. Он говорил слабым голосом и тяжело дышал, но по крайней мере был жив. – Вы не дали капсуле завершить цикл. Это что-то вроде резервной системы на случай повреждения оболочки. Импульсы другого человека используются, чтобы стабилизировать мои. – Он посмотрел на меня и покраснел. – Думаю, это временно.
– Насколько временно? – спросил Док.
Хороший вопрос.
– Не знаю, – отозвался Раштон, наморщив лоб. – Кай-Рен сможет ответить.
И снова о нем. Мы возвращаемся к гребаному Безликому кошмару. Я бы убрал руку, позволив Раштону умереть, если бы он все еще не сжимал мое запястье.
– И когда он будет здесь? – невозмутимо поинтересовался коммандер Леонски.
– Скоро, – заверил Раштон. – Он будет скоро.
Ну просто зашибись.
Мое сердце застучало быстрее, и сердце Раштона – тоже. Так, это уже пугает.
– Мы почти на дальнем полюсе, – заметил капитан-лейтенант Чантер.
У всех станций, как у планет, имелись орбиты. Большую часть времени мы плавали по солнечной системе, как нитки из игры в «веревочку». Иногда мы подходили друг к другу так близко, что в иллюминатор можно было увидеть другие станции. Иногда мы даже видели Землю. Но через неделю мы окажемся наиболее уязвимы: в дальней точке эллипса, совсем одни.
Моя рука на груди Раштона задрожала, и он крепче сжал пальцы на моем запястье.
– Кай-Рен направляется сюда не для того, чтобы убить нас, – сказал он. – Я уверен, коммандер.
Леонски покачал головой.
– Они могут стереть нас с лица космоса в долю секунды!
Я старался не слушать, что он говорит. Хоть это и правда. Все знали, что он прав, но офицеры не должны говорить подобное. Офицеры должны толкать пустые пафосные речи о долге, работе для нужд фронта и о том, что все мы здесь ради тех, кто остался дома. Они не должны бояться так же, как и остальные.
– Он не станет этого делать, – с тихой уверенностью повторил Раштон.
Мне снова захотелось вырвать руку. Да кто он такой, чтобы утверждать, что слово какого-то Безликого что-то значит? Боже, офицеры правы. Он окончательно и бесповоротно себя дискредитировал. Мы не можем доверять Безликим, как не можем доверять и этому ублюдку.
– Он хочет переговоров, – сказал Раштон. – Это может означать мир, коммандер.
Или полное уничтожение Защитника-3, всех станций и Земли. Но едва ли мы в силах остановить Безликих, так ведь? У нас просто нет выхода.
– И вы его посланник, – заключил коммандер Леонски, поджав губы. – И на чьей же вы тогда стороне, Раштон?
Его сердце пустилось вскачь – или мое. Нас обоих.
– Не знаю, – растерялся Раштон и опустил глаза – ну разве это не говорит само за себя?
К черту! К черту тебя, Камерон Раштон. Гребаный предатель.
Меня вдруг накрыла волна тоски, очень похожей на мою собственную. И дело было не в том, что его тело читало мое. И даже не в сердцебиении. Я чувствовал то же, что и он. Его тоску, страх, боль и под всем этим попытавшееся ускользнуть, когда я попробовал за него ухватиться, тошнотворное чувство стыда.
Я покачнулся, перед глазами поплыло. Дерьмо. Откуда взялось это ощущение? Я попытался открыть рот, чтобы сказать Доку, что, наверное, все-таки болен, но не смог выдавить ни слова.
Док положил руку мне на плечо и усадил на койку.
– Приляг, Гаррет.
Я слишком устал и у меня слишком кружилась голова, чтобы спорить, поэтому я молча забрался в койку. Раштон сплел свои пальцы с моими, и я почувствовал это снова: стыд и что-то еще. Что-то новое. Мой мозг не узнал это чувство, а вот яйца – напротив. Твою мать. Похоть.
Кардиомонитор запищал еще быстрее.
Мы лежали плечом к плечу, бедром к бедру, и разделяли нас только моя форма и его одеяло. Мы держались за руки, и я уговаривал себя, что все как раньше, в душе. Просто странный коктейль из гормонов и химических веществ, текущий в крови. Чисто физическая реакция. Она ничего не значит.
Но почему я это чувствую?
Я закрыл глаза и попытался представить, как унизительно было бы возбудиться в комнате, полной офицеров.
– Все в порядке, – прошептал Раштон, но это был не шепот. Я слышал его в своей голове.
Мои глаза распахнулись; выгнув шею, я поглядел на него.
– Все в порядке.
Он даже не смотрел на меня. Он разговаривал с коммандером Леонски. А я так устал, что не мог разобрать слова за тихим, ровным звуком его голоса. Я не мог больше держать глаза открытыми.
– Все в порядке, Гаррет. Мне просто нужно ненадолго взять у тебя силы.
«Мать честная, – подумал я, отключаясь, – да он гребаный вампир».
Глава пять
– Объясняйте, – прорычал Док.
Я не открывал глаз и пытался не слушать.
– На самом деле я не знаю, сэр. – Голос Раштона звучал напряженно. – Это резервная система. Этого не должно было произойти.
– Почему Гаррет?
– Потому что он до меня дотронулся.
Твою мать. Я все еще дотрагивался до него, все еще тесно прижимался и жалел, что проснулся. И теперь лежал, притворяясь спящим, когда Раштону прекрасно известно, что я не сплю, а Док наверняка догадывается.
Если бы я не держал его за руку, пока он валялся в отключке, он, скорее всего, был бы сейчас мертв. Может, мне даже этого хотелось. Это не остановило бы Безликих, но по крайней мере я бы об этом не знал.
Гребаные Безликие. Раз уж они не поленились научить Раштона своему языку, то можно было бы хотя бы приделать на капсулу табличку: «НЕ РАЗРЕЗАТЬ» или «ДЛЯ НАЧАЛА СПУСКА ЖИДКОСТИ НАЖАТЬ СЮДА». Мы же вскрыли эту штуковину, как ребенок разрывает подарочную упаковку, разрушив капсулу и чуть не уничтожив Раштона.
– Это как-нибудь сказывается на нем? – спросил Док.
– Не знаю. – Раштон говорил едва слышно. – Не думаю.
После того как ушли офицеры, я действительно заснул. И мне снились странные сны, в которых вспыхивали какие-то огни, слышалось странное шипение, словно пар под давлением. Несколько раз я пытался вырваться из сна, но все время проигрывал. Чем больше я спал, тем дольше Раштон бодрствовал. В какой-то момент я даже испугался, что, чем сильнее станет он, тем больше ослабею я сам – неужели этот процесс высосет из меня все силы? – но к концу дня все пришло в норму. Теперь я просто чувствовал себя чуть более усталым, чем обычно, и словно в похмелье, хотя Раштон казался гораздо сильнее.
При мысли о похмелье мне захотелось выпить. Интересно, как там Хупер со своим новым перегонным аппаратом, который он прятал в кладовке у Трубы-7. Мы, конечно, не должны были пить, но, твою мать, много ли других развлечений на Защитнике-3? Играть мы тоже не должны были, но нам это не мешало. Хупер все еще торчал мне пачку курева за проигрыш в покер.
Причем ставки мы делали не только в карты. Мы ставили на то, в каком порядке будут прибывать говнолеты. Спорили, кто быстрее взберется на альпинистскую стену. Спорили, будет ли новенький в первую ночь распускать нюни. Спорили, нагнут ли его в душе и расскажет ли он об этом.
Мне повезло. Со мной это случилось только раз, и инстинкт подсказал мне держать язык за зубами. Если по каждому поводу плакаться своему куратору, уважения от других не дождешься, а вот когда ты отвязываешь у парня страховку, пока тот карабкается на стену, и он падает… в общем, он понимает, что сделал, чтобы это заслужить, и тоже молчит. Я все еще помню выражение лица Уэйда, когда он увидел, что я сижу на стене прямо у крепления его страховки. Я дал ему забраться повыше, так что, когда он потерял точку опоры и сорвался, то пролетел тридцать футов, прежде чем плюхнуться на маты.
«Мелкий засранец!» – орал мне Уэйд, когда его уносили в медотсек. Несколько его дружков после меня за это хорошенько отделали, но оно все равно того стоило. Не я ведь теперь хромаю.
Я подумал об этом, и Раштон сжал мои пальцы.
– Все хорошо, – услышал я в своей голове.
Мои глаза распахнулись.
Черт. Раштон это слышал? То есть эта фигня действует в обе стороны? Или это просто эхо того, о чем он успел подумать, прежде чем я уснул, или Раштон и сейчас у меня в голове, больной извращенец, копается в том, что ублюдок Уэйд сделал со мной тогда в душевой? Потому что я больше не сопливый подросток, и мне не хотелось, чтобы он меня таковым считал. Это было три года назад, и я с тех пор изменился. И отомстил.
Я отодвинулся от него насколько возможно, пока не наткнулся на поручни койки. Впрочем, она была слишком узкой, так что мы все еще соприкасались.
– Я принесу поесть, – сказал Док, его лицо за стеклом шлема казалось размытым.
– Да, Док! Да здравствует медпаек! – Я попытался изобразить привычный энтузиазм, но ничего не вышло.
Как и у Дока со смешком.
Еда на Защитнике-3 была дерьмовая, правда в медотсеке чуточку лучше, чем в казармах. Овощи здесь были тушеные, а не консервированные, а мясо не разваливалось как мокрая губка, когда ты протыкал его вилкой. Еда была одной из причин, по которой я так часто торчал в медотсеке. Порой мне доставалось то, что не доели пациенты.
Раштон скосил на меня глаза. Я что, выдал в себе помойщика? Именно так мы дома называли ибисов, которые рылись в мусорных ямах: помойщики. Иногда подобные мысли вызывали у меня улыбку. Не сегодня. Сегодня мысль о доме меня не успокаивала. Сегодня она засасывала, словно черная дыра.
Несколько минут спустя вернулся Док с двумя подносами. Он подтащил поближе стул и стал смотреть, как мы едим.
– В твоей крови все еще ничего нет, Брэйди, – сообщил он мне. – Если к утру ничто не изменится, ты свободен. Ну, насколько можно быть свободным в данных обстоятельствах.
Меня накрыло облегчение. В смысле нас. Иисусе, да я из-за этого чуть не опрокинул свой обед.
– Док, я не понимаю, что происходит. Это так странно.
Я боялся, что он сочтет меня психом. Ради бога, я же слышал голос Раштона в своей голове!
Что еще он может подумать?
Док положил руку в перчатке на мое плечо.
– Что именно?
Я посмотрел на Раштона. Он снова выглядел усталым. Я видел это в тенях под зелеными глазами и ощущал сам.
Я наколол фасолину. Она была какая-то скользкая.
– Док, я чувствую то же, что и он. Я слышу его в своей голове.
Я попытался сдержать дрожь в голосе, но не смог.
Глаза Дока за пластиковым стеклом расширились.
Только не пугайтесь, Док. Если вы испугаетесь, то и я тоже, и где мы оба тогда окажемся?
Раштон подвинулся, и меня будто защекотало током, когда тыльная сторона его ладони задела мое запястье.
– Это временно, – сказал он. – Это двусторонняя связь. Моя система жизнедеятельности опирается на его. Плохо то, что это вызывает ответную реакцию в виде электрических импульсов и биохимии.
Я вскинул брови. Только и всего? Электроимпульсы и биохимия меня не волновали. Только гребаная телепатия.
Раштон поглядел на меня. Уголки его губ приподнялись в лукавой улыбке.
Я нахмурился. Ничего. Утешительного.
– Гаррет нужен вам, чтобы жить, – подвел итог Док. – Так ведь?
Раштон кивнул:
– Да, сэр.
– И это временно? – спросил тот, прищурив глаза.
– Полагаю, сэр.
– Отлично, – кивнул Док, стиснув мое плечо, словно я был пациентом. – Потому что этот парень будет моим лучшим медиком, так ведь, Гаррет?
– Да, Док, – заверил я.
Нет, Док. Безликие всех нас прикончат.
– Вот и хорошо, – сказал тот. Если бы у меня оставались хоть какие-то волосы, он бы их растрепал. А так – просто несколько раз провел ладонью в перчатке по короткому ежику. Дети Дока давно выросли, но это не мешало ему обращаться со мной как с ними. А мне – втайне наслаждаться этим.
Но не сегодня.
Раштон посмотрел на меня.
– Я не смогу все это съесть. Хочешь?
Может, эта его улыбка должна была меня успокоить?
Может, он все-таки не еще один офицер-мудак?
Жаль только, что гребаный предатель.
Улыбка дрогнула и потускнела, а потом пропала вовсе, будто ее и не было.
А я так и не смог понять, кому из нас принадлежало чувство вины, поселившееся у меня внутри.
* * *
Чтобы переселить нас, они дождались середины ночи. Хотя ночь здесь – понятие условное. В космосе всегда ночь, но у нас все циферблаты имели двадцать четыре деления, поэтому в неделе оставалось все так же семь дней. И формально, когда за нами пришли, было три часа утра вторника, хотя на Третьем это время ничем не отличалось от любого другого.
Камерону Раштону отдали чужую форму с именем Коулман на кармане. Она ему не шла. Может, из-за волос, которые курчавились у воротника? Он слишком отличался от всех на Защитнике-3, с этими длинными волосами и легким загаром. Хотя вряд ли в это время у нас был шанс с кем-нибудь столкнуться.
Большинство парней дрыхли в казармах. После сигнала к отбою свет автоматически приглушался и становился ярче только в шесть, когда мигающие трубки ламп пытались обмануть наши организмы, заставив их считать, что настало утро, что мы все еще дневные создания и что все это проведенное в темноте время не высасывало постепенно из всех нас жизнь. Мы миллионы лет жили на планете, где были солнце, и луна, и сменяющиеся сезоны, и наша биология не слишком хорошо справлялась с безжизненной стерильностью сделанных нами же станций.
«Желтое солнышко помогает жить», – пела Люси, но, подозреваю, что военные никогда не слышали эту песню. Раз в месяц нам приказывали раздеться до белья, надеть защитные очки и пройтись под лампами в зале ультрафиолета, но это было совсем не то, что ощущать на своей коже настоящие солнечные лучи.
Посреди так называемой ночи сводчатые серые коридоры Защитника-3 были почти пусты. Да, кое-где все еще работали бригады рабочих, но либо в ядре, либо на внешнем поясе, где всегда была работа. Внутренний же пояс превращался в город-призрак.
По пути к моей казарме мы с Доком, Раштоном и двумя вооруженными охранниками встретили всего двоих. Мне нужно было собрать вещи, поэтому Раштону пришлось идти со мной. Док хотел проследить, что с нами все будет в порядке, а вооруженный эскорт был идеей коммандера Леонски.
– Поспеши, Гаррет, – бросил Док, когда мы добрались до казарм.
– Да, майор.
Я проскользнул внутрь, размышляя, почувствую ли, если сердце Раштона остановится. Насколько можно растянуть связывающую нас странную биохимическую резинку, прежде чем она лопнет? Сейчас не время проверять.
Моя койка была третьей справа во втором ряду. Я мог бы отыскать ее с закрытыми глазами. Нужно было просто идти на храп О'Ши. В казармах было темно и пахло потом и грязными носками, как и всегда. Я пробрался к своей койке и как можно тише открыл бокс. Вытащив свой рюкзак, я запихнул в него какую-то одежду. Темнота мешала что-либо разобрать, но не то чтобы у меня имелось много вещей. У меня было только то, что выдали мне в первый день, и книга, которую сунул мне отец. Я читал ее уже тысячу раз, но все равно спрятал в рюкзак. А то еще какой-нибудь урод стащит ее, пока меня нет.
Я думал, что все спят, но, когда пробирался к двери, чья-то рука дотронулась до моей ноги.
– Гаррет? – Мур выпрямился на кровати. – Я думал, тебя в космос высосало. Что случилось в медотсеке?
– Это засекреченная информация.
Видимо, Мур слишком устал, чтобы отреагировать на мои слова, но позже наверняка разозлится.
– Ты куда?
– Это засекреченная информация, – повторил я и вывернулся из его руки.
– Козел, – услышал я его шепот.
Как же все-таки приятно позлить Мура. Особенно приятно, потому что, несмотря на напускную браваду, я был до смерти напуган, и мне страшно хотелось отвлечься. Проблема не столько в том, что в обозримом будущем Раштон прилипнет ко мне как приклеенный, сколько в том, что это «обозримое будущее» будет чертовски коротким. Ведь идут Безликие. И я не верил, что им нужен мир. Никто в это не верил. Они хотят того, чего всегда хотели: стереть нас с лица вселенной.
Именно поэтому женщин перестали брать на станции. Какой лучший способ уничтожить врага? Разорвать цикл воспроизведения. Враг не может размножаться без женщин. Ну, люди не могут. Кто знает, как дела обстоят где-нибудь еще? Теперь Землю окружала паутина станций, движущихся по ночному небу, защищая наш самый ценный ресурс – наших женщин.
Моя девушка Кайли называла меня дураком. Ну, она была моей девушкой, еще до того как я попал сюда.
– Почему у девушек нет права работать на станциях? Дайте мне пистолет, и я научусь им пользоваться! – заявляла она. Но она родилась в той же дыре, что и я. Может, девушки из более приличных районов не такие боевые? Черт, наверное, почти всем девушкам с Копы война с Безликими казалась куда лучшей перспективой. По крайней мере лучше работы на заводах.
– Дело не в том, что они убьют тебя, – возражал я ей, притворяясь знатоком. – Дело в том, что они сделают это со смаком. Все это знают.
А на спину последней надежде мишени не вешают.
Когда я слышал о ней последний раз, Кайли выходила замуж за Марка Диметто – его родители заведовали универмагом. Помню, мне еще стало интересно, расскажет ли Кайли ему, что была одной из тех, кто тогда вломился в их магазин – Марк долго гнался за нами, но так и не поймал. Я все еще помнил, как от бега горели легкие. Я думал, мое сердце вырвется из груди. А стащить нам удалось всего одну паршивую бутылку водки. Это был прощальный подарок мне от Кайли. Это и дрочка под железнодорожным мостом.
Я выскользнул из казармы в коридор и почувствовал это. Словно шагнул в туман.
Меня накрыла волна усталости. Я так устал, хотя… вовсе не уставал. Это он устал, понял я; я просто ощутил эхо. Дорога от медотсека вымотала его, и наше короткое расставание тоже не прошло даром. Его сердце больше не билось в такт с моим. Оно колотилось быстрее. И у этого тоже было эхо, эхо, которое я чувствовал, даже не прикасаясь к нему.
Странно. И, пожалуй, жутко, но сейчас не время об этом задумываться. Сейчас я нужен ему.
Он стоял, прислонившись к стене и уставившись в пол. Волосы упали на лицо, скрывая черты.
– Эй! – Я потянулся к нему.
Раштон даже не посмотрел на меня. Он просто поднял ладонь туда, где, он знал, окажется моя рука, и мы дотронулись друг до друга. Я расставил пальцы, и он сплел свои с моими.
На лицах эскорта промелькнуло выражение брезгливости. Мне не нужна была телепатия, чтобы прочесть их мысли: «Пидоры». Дерьмо, если бы.
