Текст книги "Темное пространство (ЛП)"
Автор книги: Лиза Генри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Лиза Генри
Темное пространство
Глава один
Я очень старался напиться.
Сделав глоток Хуперского самогона, я поморщился сначала от вкуса, а потом оттого, что обжег язык, и чуть не заплевал вербовочный плакат, висевший на стене склада. «Вступай в ряды героев и спаси Землю!» Чушь собачья.
Скорее всего на плакатах просто не поместилось: «Вступай в ряды героев и стань гребаным пушечным мясом для пришельцев». Или «Вступай в ряды героев, дай пришельцам тебя похитить, и пусть Безликий кошмар выпотрошит твои мозги такими способами, каких ты даже не можешь себе представить». Ну, вспомните Камерона Раштона.
Мы как раз недавно говорили о нем. Каждый раз о нем. Он был типичной темой для беседы в такие вечера. Шел под номером три в этом довольно коротком гребаном списке.
Сначала мы обсуждали девушек. Не таких, которых видели во плоти, а девушек из журналов, с огромными буферами, пухлыми губами, сонными глазами, с таким видом, будто их всю ночь трахали, а теперь они недовольны оттого, что парень наконец-то вышел. Мы очень много говорили об этих девушках. И само собой это были просто слова. Всех нас призвали в шестнадцать. Кто-то, возможно, дома даже успел переспать с какой-нибудь девчонкой, но мы точно не трахали моделей с картинок, пока у тех глаза в кучку не собирались. Любой, кто заявлял, что спал с такой – просто брехло.
После девушек мы переходили на офицеров – тех, которые на этой неделе нас особенно ненавидели, и на то, что мы, само собой, ничем это не заслужили. А они – просто ублюдки от природы и без нашивок не были бы такими уж крутыми. Один на один мы бы их точно уделали. Хотя это, конечно, тоже только на словах.
Замыкали список Камерон Раштон и Безликие. Невозможно было отделить одно от другого.
– Безликие разберут тебя на частицы, – сказал Хупер, забирая у меня бутылку. – Молекула за молекулой, и ты будешь чувствовать каждый разрез.
Впрочем, Хупер был чокнутым.
Он работал на внешнем поясе, в трубах.
Я ненавидел трубы. Мне не нравилось ощущать, что от асфиксии меня отделяет лишь маленькая шлюзовая камера. Трубами называли тоннели, ведущие из ангаров на внешнем поясе прямо в черноту. Из труб выпускали Ястребов.
Я бы вообще не совался на внешний пояс, если бы мог. Я предпочитал держаться на внутреннем, поближе к ядру. Вообще-то, вряд ли в ядре было много безопаснее, но я себя чувствовал гораздо спокойнее. В трубах мне казалось, что я начинаю задыхаться.
– Это невозможно, – фыркнул Чезари.
– Неправда. Это нанотехнологии! – Хупер был техником, так что, вполне возможно, знал о чем говорит. Но того факта, что он псих, это не отменяло. Частично оттого, что полжизни он провел, дыша растворителями и выхлопными газами, а частично – потому, что готовил самогон с помощью газоочистителей, но Хупер был гораздо более не в себе, чем все мы вместе взятые. Он пробыл на станции куда дольше. Хупер отслужил уже восемь лет из десяти обязательных, а восемь лет в консервной банке без женщин – это очень долго.
Правительство заявило, что женщины – слишком ценны, чтобы ими рисковать, так что на станциях те больше не служили. Гребаное правительство. Гребаные Безликие.
– Это нанотехнологии! – повторил Хупер. – Так ведь, Гаррет?
И почему, черт его подери, он спрашивает именно меня?
– Точь-в-точь как те, что сейчас разрабатывают для медиков-техников!
Мне не хотелось, чтобы меня втягивали во все это дерьмо. Я пришел напиться и поиграть в карты, но Хупер, видимо, принял меня за судебного эксперта. Я пожал плечами.
– Я читал в медицинском журнале, что у нас изобрели наноботов, которых можно впрыснуть прямо в сердце. Однако это не значит, что такое есть и у Безликих.
Я ненавидел это слово. Что если я запнусь от страха, и все станут смеяться? Или вдруг то, во что я верил ребенком, правда – назови их, и они появятся? Как демоны из страшилок, которые я слышал, или кошмаров, что мне снились.
– Готов поспорить, что у них и покруче имеется! И Камерона Раштона они наверняка вскрывали с помощью таких!
Чезари закатил глаза.
– Они не вскрывали Камерона Раштона, Хупер. Они забрали его, чтобы изготовить биологическое оружие против нас!
Это было логичнее, чем теория Хупера, но тоже не слишком успокаивало.
– Ага, – кивнул тот. – А после этого они разберут его на молекулы!
Самое худшее в том, что он, скорее всего, прав.
– Так ведь, эй, Гаррет? Гаррет? – спросил он. Когда я не ответил сразу, он позвал меня по имени. – Эй, Брэйди?
Я нахмурился.
– Откуда мне знать, долбоеб?
Я провел на Защитнике-3 уже три года. Скорее всего отец пришел бы в ужас, услышь он меня сейчас. Как и Хупер, я считал дни до окончания службы, чтобы поскорее вернуться на Землю. Как и все, я торчал тут с шестнадцати, и мне оставалось еще семь лет. Иногда мне казалось, что все семьдесят. Иногда – что вечность.
Хупер расхохотался в ответ на оскорбление и протянул мне бутылку.
– За Камерона Раштона, – отсалютовал я бутылкой и сделал глоток. Горло и желудок обожгло, но чего еще можно было ждать от Хуперовской отравы? От нее напиваешься – остальное не имело значения. – Так мы будем играть в карты или как?
– Ага, – кивнул Чезари. – Давайте сыграем и заткнитесь уже об этих Безликих.
Хупер заворчал и начал раздавать.
Мой взгляд скользнул обратно на вербовочный плакат и лицо Камерона Раштона. Красивое лицо с правильными чертами – в самый раз для подобного. У него была спокойная улыбка, зеленые глаза и офицерская прическа: короткие волосы на висках и чуть подлиннее – на макушке, вместо ежика, как у срочников.
Я отвел глаза от плаката, от этой улыбки. Что бы ни произошло с Камероном Раштоном, готов поспорить, его улыбку они забрали первой.
Четыре года назад Камерона Раштона похитили Безликие. Я видел запись; все видели. Ее даже на Земле показывали. Камерон Раштон только-только получил звание младшего лейтенанта. Он был пилотом Ястреба, вроде как именно к этому все мы должны были стремиться. Только не я. Я предпочитал не поднимать головы. Но пилотов считали героями флота. Они всегда готовы были тебе об этом напомнить. Мудилы.
В тот день, когда все случилось, Камерон Раштон не управлял Ястребом. Он вел один из говнолетов с Защитника-8 на Девятый. Нет, транспортные шаттлы вовсе не так назывались. Можете представить, чтобы какой-нибудь инженер хвастался таким проектом?
Джентльмены, Говнолет! Их прозвали так за неуклюжую квадратную форму и уродливый вид. На борту говнолета было пять человек: Камерон Раштон, второй пилот, стрелок – его присутствие мало чем помогло – и два офицера, переводящихся на Девятый. А потом из ниоткуда впервые за много лет появились Безликие. Говнолет нашли позже, он медленно дрейфовал в открытом космосе.
Стрелок успел сделать всего один выстрел, прежде чем Безликие вывели из строя защитную систему. А уж обогнать корабль Безликих говнолет вряд ли мог. Поэтому их взяли на абордаж.
Безликие не походили ни на что из виденного мною прежде. Высокие и пугающие. Они чем-то напоминали людей – фигурами, в смысле – но никто не знал, как они выглядят под своей черной боевой броней. Она облегала тело, словно тонкий латекс, но ничто не могло пробить ее – ни пули, ни клинки, ни бластеры.
На записи было видно, что все на говнолете понимали, что их ждет. Камерон Раштон и второй пилот бросили кабину и раздали всем оружие. А потом они впятером стояли и ждали, что, наверное, было самым ужасным.
В правом нижнем углу на записи шел обратный отсчет. Безликим понадобилось три минуты сорок шесть секунд, чтобы вскрыть обшивку говнолета. А потом они оказались внутри: три высоких фигуры с ног до головы в черном, похожие на тварей из ваших кошмаров. Их было не остановить.
И за какие-то доли секунды они убили всех… кроме Камерона Раштона.
На тактической вводной нам показали запись целиком. Лучше бы не показывали, уроды. На записи не было звука. Не знаю, потому ли что она оказалась испорчена или потому что инструкторы просто не хотели напугать нас до усрачки, заставляя слушать крики Камерона Раштона. Потому что он кричал. Беззвучный ужас с открытым ртом.
– Трусло, – вякнул кто-то, но голос его дрожал.
А я просто смотрел на лицо Камерона Раштона и пытался не представлять, что это происходит со мной.
Он сопротивлялся, даже когда они убили всех остальных, даже хотя это было бесполезно. Безликие повалили его на пол, прямо на тела других, и вывернули ему руки. А потом они что-то сделали. Было плохо видно. Скорее всего что-то вкололи ему шприцем, или, может, под черными перчатками у Безликих прятались ядовитые когти, но Камерон Раштон внезапно перестал вырываться. И его снова подняли на ноги.
Его шатало. Все так же заведя руки ему за спину, его вытолкали за пределы охвата камеры, и он исчез.
Шли минуты.
Момент, когда корабль Безликих отстыковался от говнолета, можно было легко угадать, потому что все трупы мгновенно высосало в открытый космос, словно марионетки, которых внезапно дернули за ниточки.
На Земле эту запись крутили очень часто, по крайней мере отредактированную ее версию, потому что Камерон Раштон был симпатичным парнем и потому что его называли героем. А еще ее показывали, потому что некоторые люди говорили, что Безликие больше не вернутся, и станции – просто лишняя трата денег. В основном видеозапись использовали для рекламы, ту часть, в которой он еще сопротивлялся. «Угроза Безликих реальна. Поддержите оборону Земли. Купите облигации военного займа!»
Мне всегда было жаль семью Камерона Раштона, когда я видел эту рекламу. Кому захочется смотреть это снова и снова?
Я сделал еще глоток самогона и притворился, что неприятный привкус во рту у меня появился только из-за этого. Мы немного поиграли в карты, разговор вернулся к девушкам с большими сиськами, которых мы хотели бы трахнуть, и к уродам-офицерам, у которых на нас зуб.
Потом, как раз когда Купер рассказывал, что сделал бы с капитаном Керслэйком, представься ему шанс, дверь склада распахнулась, и в проеме показался Брански.
– Мать честная, парни! – Брански был тощим и жилистым парнем со сломанным носом и ямочками на щеках, когда он улыбался. Сейчас он был серьезен. – Вы слышали?
– О чем? – спросил Хупер.
– Твою ж… Парни! – Глаза Брански были широко распахнуты. – Раштон! Камерон Раштон вернулся!
– Да ты гонишь, – пробормотал я.
– Видел его собственными глазами, – сообщил мне Брански. – Я стоял у стыковочного отсека, когда его выгружали. Он в стазисе.
Мое сердце ухнуло.
– В стазисе?
Лицо Брански вытянулось.
– Или типа того. Черт, я никогда подобного не видел!
Скажи это кто другой, я бы не поверил, но Брански знал о том, что происходит на Защитнике-3 побольше офицеров. Он работал в главном хранилище и был тем, к кому все обращались, если им нужны были сигареты, выпивка, таблетки или другая контрабанда. Брански почти в одиночку заправлял всем черным рынком на станции.
Хупер рядом со мной беспокойно поерзал.
– Подобного чему?
– Он в воде или чем-то вроде, – пояснил Брански. – Но они говорят, что он жив. Не знаю как, потому что на вид он утопленник. И, боже, его кожа!
– А что с ней? – Голос Чезари был едва слышен.
Я сразу же вспомнил каждую слышанную мной страшилку про Безликих. Несмотря на то что никто не знал, на что они способны, это не мешало никому пытаться угадать. Это как страшные истории вокруг костра, только посреди непроглядно-черного космоса. Здесь всегда ночь.
– Они его всего исписали, – сказал Брански. – Это как татуировки или что-то типа того. И они, мать их, светятся.
– Что за бред, – буркнул я, хотя не знал, верить ли этому. Лучше быть циничным, чем легковерным, так ведь?
– Это правда, – возразил Брански и медленно покачал головой. – Я никогда еще такого не видел.
И выражение его глаз напугало меня до чертиков.
Глава два
Я пропустил физподготовку, но никто даже не заметил, потому что к тому времени, когда прозвучал сигнал к отбою, вся станция знала, что Камерон Раштон вернулся. В казармах все только об этом и говорили.
– Он не такой, каким его помнят, – сказал Мур, в одном полотенце выходя из душа. – Поэтому коммандер Леонски и не объявляет о его возвращении.
– Как это «не такой»? – спросил Микаллеф. Микаллеф был новеньким: щуплый шестнадцатилетний парень с неровными зубами и нездоровой бледностью.
В обычное время Мур не обратил бы внимания на новичка вроде него, но сейчас ему не терпелось рассказать обо всем. А может, не терпелось напугать Микаллефа до смерти.
– Безликие что-то с ним сделали, – наклонившись поближе и понизив голос, произнес Мур. – Они написали что-то прямо на его коже, салага! Он весь в каких-то каракулях!
Мур работал в стыковочном отсеке, так что, наверное, мог все это видеть.
Микаллеф побледнел еще сильнее, и, скорее всего, не он один вдруг ощутил, как далеко, очень далеко, все мы сейчас от дома. Кружимся посреди черноты как блесна на леске.
– Оставь его в покое, Мур, – вклинился Чезари, и он не просто защищал новенького. Все сейчас думали об одном и том же – Безликие вернулись.
Когда я получил приказ явиться в медотсек, парни в казарме покосились на меня со страхом и завистью, и мое сердце бешено заколотилось.
Я направился в отсек по одному из рукавов станции, ведущему из казарм к ядру. На внутреннем поясе располагались жилые модули, казармы, комнаты отдыха, столовая и спортзалы. Все важные органы Защитника-3 были сосредоточены в ядре. Здесь находились Купол, оперативный отдел, медицинский отсек, администрация и под всем этим техотдел и ядерный реактор. В ядре на каждом шагу попадались офицеры. К тому времени когда я добрался до отсека, рука у меня просто отваливалась, столько раз я отдавал честь.
Я никак не мог понять, зачем Док позвал меня.
Доку я всегда нравился. На самом деле его звали майор Лэйтон, но я называл его Док. Он позволял это всего нескольким своим ученикам, и я был, наверное, самым младшим. После вводного занятия он сказал мне, что сделает из меня хорошего медика, и все эти три года выполнял свою угрозу. Он говорил, что я достаточно умен, чтобы стать врачом, как он сам, но не настаивал. Он знал, что я не хочу оставаться в армии дольше, чем нужно, а если бы я сдал экзамен и стал офицером, мне пришлось бы служить еще по меньшей мере лет пять. Спасибо, уж лучше пусть мне почти не платят, но я уберусь отсюда при первой же возможности.
Когда он вызвал меня в медотсек, я решил, что мне опять придется латать какого-нибудь идиота, который свалился с гимнастической стенки и подвернул лодыжку. Такое случалось по меньшей мере раз в месяц. Это никак не могло быть связано с Камероном Раштоном, потому что у Дока под командованием было минимум пять других врачей, плюс толпа курсантов офицерской школы, которых он натаскивал. Я слишком мелкая сошка для чего-то столь важного.
Двери в отсек разъехались. На мгновение мне показалось, что тут никого нет; а потом из одной из карантинных палат появился Док. Он был крупным мужчиной. Пуговицы мундира на животе грозили вырваться из петель. Док был жутким ворчуном и постоянно хмурился. На первый взгляд казалось, что он едва ли способен ухаживать за больным, впрочем, как большинство военных врачей, но под этим угрюмым фасадом скрывался хороший человек. Док поздно попал в армию, после смерти жены, и его не волновали звания. Именно поэтому он мне так нравился.
Кстати, он, как и я, курил, хотя постоянно грозился надрать мне зад за то же самое.
– Гаррет, – кивнул он, и я, не оглядываясь, понял, что здесь есть и другие офицеры. Иначе Док назвал бы меня Брэйди.
– Майор, – отозвался я и постарался красиво отдать честь. Не вышло.
В уголках его глаз проступили морщинки, хотя голос оставался ворчливым.
– Гаррет, за мной.
Он развернулся и направился обратно к первой карантинной палате.
Я их ненавидел и вовсе не из-за карантинных правил. Просто за три года на Третьем при мне их использовали вовсе не для того, чтобы защититься от инфекций: сюда Док клал пациентов, которых нельзя было оставить в общей палате – тех, которым нужно было тихое место, чтобы умереть. В основном это были люди с ожогами – как после пожара в реакторе. В тот день умерли два инженера и один рекрут – вернее они начали умирать в тот день. Рекрута звали Смит. Мы с ним вместе ходили на некоторые занятия. Даже хотя вся его кожа обгорела, он умирал целых три дня. Я часто сидел с ним, потому что его друзья были слишком напуганы. Именно после смерти Смита Док сказал моему куратору приписать меня к медицинскому отделу.
Я вошел вслед за Доком, и двери с шипением сомкнулись за моей спиной. Еще одна шлюзовая камера. Мы постояли, пока работала система дезинфекции, а потом шагнули в комнату.
Внутри оказалось целых шесть офицеров, включая коммандера Леонски, начальника станции. Готов поспорить, никто здесь не вспомнил бы мое имя, не будь оно пришито к форме. На станции было больше шестисот парней, в конце концов. И какого хрена я делаю в такой компании?
А потом я увидел его. Брански сказал, что Камерон Раштон в стазисе, и мне представлялся какой-нибудь пластиковый контейнер, гладкий и прозрачный, как в старых научно-фантастических фильмах. Но ничего подобного.
Капсула оказалась черной, такой же маслянисто-черной, как боевая броня Безликих, и вовсе не гладкой. Она была неровной и будто пористой, чем-то напоминая панцирь какого-нибудь жука. Дома, в Копе, мы часто ловили таких здоровенных шипящих жуков-носорогов с острыми жвалами и суставчатыми лапками. Стазисная капсула могла бы сойти за одного из таких, только футов десять длиной и лежащего на спине, обхватив лапками матовый пузырь, полный жидкости и окутанный венами. Кошмар.
При одном взгляде на него я почувствовал, как от лица отхлынула кровь.
Внутри белесой мутной жижи плавало тело, и мне не нужно было спрашивать: Камерон Раштон. Казалось, его проглотило гигантское насекомое, или… оно его высиживало?..
Я не мог оторвать от него глаз. Какая жуткая картина. Зачем Док попросил меня прийти? Ради этого? Что бы это ни было. Я поборол желание спрятать дрожащие руки в карманы и попытался вспомнить, как дышать. Если бы не толпа офицеров вокруг, я бы бежал со всех ног. Без вопросов.
– Это Гаррет? – спросил один из офицеров. У него на рукаве виднелась нашивка капитан-лейтенанта, но руки он сложил на груди, и я не мог прочитать его фамилию. По собственному опыту я знал, что, когда офицер просит кого-то подтвердить твое имя – это нехороший знак. Обычно это первый шаг к гауптвахте. За эти три года я попадал туда дважды, оба раза за драки. Шесть сотен парней и ни одной девушки, запертые в консервной банке посреди космоса: все когда-нибудь попадали на гауптвахту.
– Он самый, – протянул Док и хлопнул меня по плечу.
– Ты медик? – спросил капитан-лейтенант, сведя брови.
Не знаю, как я обрел дар речи или как сумел отвести взгляд от капсулы.
– Еще нет, сэр, – ответил я капитан-лейтенанту, расправив плечи. – До окончания курса осталось три месяца.
Он отмахнулся от моих слов, будто это не имело значения, и я снова задумался, какого хрена тут делаю. Зачем им вообще понадобился медик моего уровня? Я могу зафиксировать вывихнутую лодыжку, обработать ожоги и порезы, могу – в теории – заткнуть дырку при открытом пневмотораксе, чтобы пострадавшего успели дотащить до нормального врача, но какого черта я делаю в карантинной палате и пялюсь на какого-то несчастного в созданной Безликими стазисной капсуле? Я ничего в этом не смыслю. Черт, да Док тоже, наверное, ничего в этом не смыслит.
Но никто, конечно, мне ничего не сказал.
– Взгляни, Гаррет. – Док подтолкнул меня поближе.
Черт, нет.
В желудке заворочалась тошнота.
По коже побежали мурашки. Я не хотел находиться в одной комнате с этой капсулой, не говоря уже о том, чтобы ее трогать. Я не хотел подходить ближе. Я хотел убраться отсюда. Хотел обратно в казармы. Хотел оказаться за миллион миль, чтобы спину грело солнце, а под ногами чувствовалась рыхлая земля. Не здесь. Не в черноте и холоде, рядом с собственным ночным кошмаром.
Капсула жужжала, как живое насекомое, и я не мог избавиться от мысли, что, подойди я ближе, оно на меня набросится. Одна из мандибул в мгновение ока выпустит пузырь и воткнется мне в живот. Как в ужастиках. Может, именно за этим я и понадобился офицерам? Вместо подопытного кролика.
Я оглянулся на Дока.
Пожалуйста. Пожалуйста, не заставляйте меня.
Он жестом показал мне подойти ближе.
Скрипнув подошвами ботинок, я шагнул к капсуле. Она была чернильно-черной. Я видел в ней свое отражение: бледное лицо с большими испуганными глазами и ужасной стрижкой.
Держись, Гаррет.
Я протянул руку и коснулся капсулы. Она оказалась теплой и гладкой под моими дрожащими пальцами. Даже на ощупь как панцирь. Я не видел источника энергии, но чувствовал, как она гудит, волнами прокатываясь под тонким бесшовным корпусом. Я провел по нему ладонями, просто чтобы убедиться, что жук не шевелится. Только тогда я привстал на цыпочки и посмотрел на Камерона Раштона.
Мертвенно-бледное лицо было у самой поверхности мутного вещества.
Самое известное лицо войны моего поколения, лицо, которое я видел сотни раз на плакатах и по телевизору. Погруженное в эту молочную жижу, оно было бледным, бледнее моего, а еще худым и угловатым, словно кожу слишком сильно натянули на кости черепа. Его глаза были закрыты; темные ресницы лежали на щеках. На левом между ресниц застрял крохотный пузырек воздуха. Я машинально потянулся стереть его, но остановился, прежде чем дотронулся до пузыря. Черт. Сердце зачастило. Какого хрена я думал?
Камерон Раштон был голым. И походил на труп. Они уверены, что он жив? Как тут можно быть уверенным?
Я развернулся, и все офицеры уставились на меня.
– Что думаешь, Гаррет? – спросил Док.
– Он мертв, майор? – отозвался я дрожащим голосом. Мне казалось, что тело слегка шевелилось, подрагивало, но, возможно, это просто из-за вибрации энергии. Что я знаю о технологиях Безликих?
Док подошел и встал рядом со мной.
– Дотронься до него.
Сам дотронься.
Док подмигнул мне. Этот жест показался мне настолько неуместным, почти абсурдным – ведь мы стояли рядом с инопланетной гудящей штуковиной, которая могла на поверку оказаться чем угодно, которая могла означать приближающийся армагедец, – что я чуть не расхохотался. Я успел остановиться, прежде чем смех вырвался наружу, и сдавленно кашлянул, а потом вспомнил, что вообще-то должен быть в ужасе.
– Давай, – прошептал Док. – Все в порядке, Брэйди.
Откуда ему знать? Я скорчил ему гримасу – другие офицеры не могли ее видеть – и протянул руку к пузырю. Он был теплым. И прогнулся под моими пальцами, словно резиновый мяч – я отшатнулся, как ужаленный.
– Что это? – спросил я тихим голосом. – Это как… эмм… амниотическая жидкость?
Док пожал плечами.
– Понятия не имею, Брэйди. Никогда не видел ничего подобного.
Я притворился, что рассматриваю панцирь, а сам крепко зажмурился.
– Зачем я здесь, Док?
– Дотронься до него еще раз, – сказал тот. – Приложи к нему руку.
За эти три года я успел понять, что прямого ответа тут ни от кого не дождешься.
Я прижал ладонь к пузырю. Он слегка пульсировал, словно это действительно была амниотическая жидкость, и в ней слышалось эхо сердцебиения. И тут Камерон Раштон пошевелился.
Его рука взлетела ладонью вверх и прижалась к моей. Прямо напротив, словно он знал, что она там, хотя так и не открыл глаз. Странная эластичная оболочка пузыря скользила между нашими пальцами.
– Боже! – Я снова отскочил, сердце застряло где-то в пересохшем горле. Живот свело. Меня затошнило. Вот он: мой эпизод в этом ужастике.
Док схватил меня за плечо.
– Смотри.
И боже правый, Мур не врал. Он светился. Камерон Раштон светился. На его груди проступили надписи, строчка незнакомых символов протянулась от ребер к бедру, словно их вырезали лезвием. Они мерцали серебристым светом на его бледной коже. Как звезды.
– Что это? – спросил я, когда знаки пропали.
Док пожал плечами.
– Понятия не имею.
– Черт, Док, – прошептал я, – почему я здесь?
Тот мрачно улыбнулся.
– Потому что пора разбудить спящую красавицу.
Прямого ответа не дождешься.
