Текст книги "Темное пространство (ЛП)"

Автор книги: Лиза Генри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Если бы? – пробормотал Раштон. Он поднял глаза и вскинул брови. Его губы сложились в слабую насмешливую улыбку.

Я поморщился:

– Я имел в виду, что это было бы менее странно.

По пальцам пробежал ток.

Его улыбка стала шире.

– Угу.

Док нахмурил брови и пристально посмотрел на нас.

– Все в порядке?

Я кивнул:

– Все отлично.

Иисусе, на кого мы, наверное, были похожи, идя по коридору, держась за руки. Док предложил понести мой рюкзак, но я отказался. Тогда бы я точно почувствовал себя девчонкой. Парней в коридорах в этот час почти не было, но и те немногие вовсю на нас пялились. Оттого ли, что Раштон был знаменитостью, или оттого, что мы держались за руки?

Мы забились в лифт в конце коридора. Когда двери разъехались, мы оказались на третьем уровне Внутреннего Пояса: в офицерском отсеке. Здесь было тихо. Коридоры казались уже, и, как я догадался еще до того, как двери в нашу комнату открылись, шириной коридоров пожертвовали, чтобы сделать больше спальни.

Мать честная. Я три года провел в тесной казарме, где со мной жили еще сорок с лишним парней. И это был лишь один зал в целом коридоре таких же. Здесь же обнаружилась широкая, просторная комната с окном. Мы находились так высоко на внутреннем поясе, что в окно был виден изгиб внешнего, уходящий далеко в черноту. У меня закружилась голова.

Раштон стиснул мои пальцы.

– Все в порядке, Гаррет.

Окно оказалось не единственной роскошью, которую я видел впервые за очень долгое время. Здесь было еще кое-что – индивидуальная ванная комната. Ну, не совсем индивидуальная, но я никогда еще не делил ванную меньше, чем с двумя другими людьми – папой и Люси, – так что для меня это был просто пятизвездочный отель. Лучше всего, что мне доводилось видеть с прибытия на Защитник-3, где я вынужден был мыться все с теми же четырьмя десятками парней, с которыми спал в одной казарме. Тут не пришлось бы прятать все вещи в шкафчик. Тут не нужно было беспокоиться, что какой-нибудь урод стащит мою бритву, если я оставлю ее на раковине.

Я бросил рюкзак на пол.

Кровать в комнате наблюдалась всего одна – и я задумчиво уставился на нее. Однако не по той причине, которая заставила наш эскорт сдерживать смешки. Настоящая кровать. Двойная, с хорошим матрасом. О такой не натрешь кожу, если материал слишком новый, и не порвешь – если слишком старый. И тебе уж точно не грозит проснуться от треска и оттого, что О'Ши плюхнулся тебе на голову.

«Какого хрена? Какого хрена?» – хватал он ртом воздух, а я не мог выдавить ни слова, потому что у меня от удара перехватило дыхание. Все смеялись над нами еще несколько недель, но не им же было ходить с треснувшими ребрами.

Мудилы.

– Дай знать, если что понадобится, – сказал Док. – Если хоть что-то будет нужно, просто пошли одного из солдат, пусть вызовут меня по внутренней связи.

– Да, Док, – кивнул я, и он вышел из комнаты.

Двери сомкнулись, я услышал, как защелкнулся замок.

Значит, вот так я проведу остаток жизни: запертым в комнате наедине с Камероном Раштоном. Черт, ну, у меня хотя бы будет настоящая кровать, да? Не придется бегать круги или карабкаться на стенку. Могло быть и хуже. Правда мне очень бы хотелось увидеть папу и Люси. Это желание внутри меня росло, болезненно тянуло в груди.

Раштон нахмурился.

– Это не конец. Он хочет мира.

– Как скажешь, – отозвался я. Мне не хотелось говорить о Безликих и военном регенте Кай-Рене или как там оно себя называло. Мне не нужно было знать название твари, которая собиралась убить меня. Я отпустил его руку. – Мне надо отлить.

По моей спине пробежала дрожь – мое тело словно считало его страх остаться одному. Живот свело, и я охнул. Это нечестно.

– Я быстро, – пробормотал я.

Когда я вернулся из ванной, он лежал на кровати. Я сглотнул. Наверное, это будет чертовски неловко. Я вспомнил ту дразнящую улыбку, что он послал мне у казармы, и мое сердце забилось быстрее. Я был почти уверен, что он гей. Я просто не понимал, почему эта мысль не приводит меня в панику.

– Какие-то предпочтения? – спросил Раштон.

– Что, прости? – Вежливая версия «Какого хрена?» в моем исполнении.

Он фыркнул, будто знал, о чем я думаю. Он и знал, так ведь?

– Какую сторону кровати хочешь, Гаррет?

– Ох. – Я почувствовал, как краска заливает щеки. – Все равно.

Он подвинулся. Я вытащил из рюкзака книжку и устроился рядом. Наши пальцы сплелись, и через мгновение сердцебиение синхронизировалось. Боже, если тридцатисекундный поход в туалет так на нем сказывался, будет чертовски неловко, когда мне понадобится сходить по-большому.

– Я становлюсь сильнее с каждой секундой, – сказал он мне. – Завтра будет еще лучше, думаю.

– Но не знаешь наверняка? – спросил я.

– Нет, не знаю. – Он помолчал немного, а потом добавил: – Ты теплый.

– Что?

– У тебя ладони теплые, – тихо пояснил он. – Не холодные. Это приятно, ну, знаешь, после…

Не говори мне. Я не хочу знать. Твою мать. Пожалуйста.

Он отвел глаза:

– Прости.

Мое сердце зачастило – его тоже – попытавшись сглотнуть страх, я хмуро посмотрел на свою книжку, а он уставился в черноту за окном.

Читая, я чувствовал слабые отголоски восхищения, и это не имело отношения к книге. Я читал ее тысячу раз. Мне понадобилась секунда, чтобы сообразить, что это чувство исходит от Раштона.

– Я не видел эти звезды очень долго, – вздохнул он. – Это как вновь вернуться на Восьмой.

– На Восьмом так же херово, как и на Третьем? – пробурчал я, отказываясь поворачиваться и смотреть в окно.

Он улыбнулся:

– Наверное. Тебе не нравится вид?

– Что мне не нравится, – начал я, – так это знать, что от гребаного вакуума меня отделяет лишь тонкое стекло.

И еще ощущать, как эта чернота подбирается ко мне все ближе, как сейчас.

Его улыбка стала шире.

– Это не стекло, Гаррет.

– Не суть важно, – пробормотал я. – Мне просто не нравится, понятно?

– Хорошо. – Его взгляд снова скользнул к окну. Я видел отражение звезд в зеленых глазах. – Я был пилотом. Я просто люблю космос. Всегда любил.

– Даже после всего? – удивленно спросил я. Его улыбка поблекла. – Прости. – Молодец, Гаррет.

Он сменил тему:

– Что ты читаешь?

Я покраснел:

– Сказки.

– Правда? – Он придвинулся ближе и, протянув руку, наклонил книгу так, чтобы видеть открытую страницу.

Книга была старая и потрепанная. Она принадлежала моей матери. Она читала ее мне, когда я был маленьким. Я все еще помнил ее голос, хотя и забыл лицо. Я знал все истории наизусть, но мне нравилось листать потертые страницы и рассматривать рисунки, намалеванные карандашами – сначала мамой, потом мной. Их разделяло целое поколение. Мы оба накарябали свои имена на внутренней стороне обложки: эта книга принадлежит Джессике. Брэйди. А в нижнем углу виднелось имя Люси. Единственное, что осталось у меня от дома.

Боже. Я не хотел умереть на этой гребаной станции. Я хотел домой. Мне нужно было домой.

Раштон приподнялся на локте и внимательно посмотрел на меня. Зеленые глаза широко распахнулись.

– Это не война, Гаррет, обещаю. Он хочет мира.

– Ага, – кивнул я. Мое сердце пропустило удар, когда он поднял свободную руку и дотронулся до моего лица. – Как скажешь.

– Ты что, не можешь прочитать, правда это или нет? – спросил он.

Его пальцы на моей щеке были прохладными, или мне вдруг стало жарко. Я сглотнул и попытался не думать о том, каким приятным казалось его прикосновение. Это просто биохимия и электричество.

– Я знаю, что ты считаешь, что это правда. Но откуда мне знать, что ты не идиот?

Он слегка улыбнулся и нагнулся ниже.

Он был близко, слишком близко. У меня пересохло во рту, сердце застучало еще быстрее. Не знаю, чего я ожидал. Нет, знаю. Я думал, он меня поцелует. Черт, я думал, он наклонит голову и поцелует меня. И думал, что позволю ему.

Его дыхание защекотало мне ухо.

– Тебе придется довериться мне, Гаррет.

Он снова отстранился. Я вздохнул от облегчения или, может, от разочарования. Черт, не знаю.

– Да, как скажешь, – повторил я, презирая себя за то, как высоко и напряженно звучал мой голос.

Он повалился спиной на матрас и закрыл глаза.

– Читай свою книгу. А я посплю.

Как будто я мог сосредоточиться на книге. Вместо этого я закрыл ее и запихнул под подушку. Зажмурившись, я лежал и думал, как бы мне хотелось, чтобы не нужно было держать его за руку. И как бы хотелось, чтобы мне это не нравилось. А потом я целую вечность не мог заснуть.

Глава шесть

На следующий день была отработка действий при эвакуации. Пришел Док, и мы вместе с ним и Раштоном сидели и слушали завывания сирены. В теории эвакуировать весь персонал со станции вроде Защитника-3 можно было за двадцать восемь минут, если, конечно, говнолетов хватило бы (о чем оставалось лишь мечтать), и если Безликие дали бы нам эти двадцать восемь минут (чего никогда не произойдёт). Защитник-5 они разрушили меньше чем за десять, и все, скорее всего, задохнулись еще до того, как реактор взорвался. А ведь это было очень давно. Готов поспорить, с тех пор Безликие улучшили свое вооружение. Мы были для них все равно что насекомыми. Прихлопни – и нам всем конец.

– Пустая трата времени, – вздохнул я. Сирена раздражала до чертиков. Привычный пронзительный вой: уауауауауа. Только не будь это учения, на заднем фоне не повторялось бы рефреном «Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

– Это отвлекает людей от бесконечных размышлений, – тихо пояснил Док, выглядывая в окно.

– Как учебная тревога может кого-то отвлечь от того, что должно произойти? – пробурчал я. – Разве это не напоминает об очевидном?

Док послал мне улыбку и снова отвернулся к окну.

– Это дает им почувствовать, что они хоть что-то делают, – сказал он. – А не просто сидят и ждут.

«Как мы, например», – подумал я, посмотрев на Раштона.

Тот лежал на постели, читая журнал, который принес Док. Что-то о технологиях – впрочем, я успел лишь на мгновение увидеть обложку, прежде чем Раштон его забрал. Привилегии высокого звания, видимо. Мне достался второй журнал – что-то про достопримечательности для туристов в δ-6. Если бы мне довелось побывать в Старом Квебеке, там была одна маленькая уютная гостиница… которую меньше чем через пару недель сотрут в пыль вместе с остальной планетой.

Да и вообще, на вид там слишком холодно.

Раштон улыбнулся чему-то, что прочитал в моих мыслях, несмотря на мое дурное настроение, а может, просто представил, как я подскальзываюсь и плюхаюсь на задницу в какой-нибудь сугроб.

Делить с кем-то собственные мысли было странно. Насколько я понял, делили мы не все. Только то место, где обычно оставалось невысказанное: саркастические замечания, которые ты сдерживал, прежде чем из-за них у тебя будут неприятности, или слова, которые собирался произнести, но в последний момент передумывал. Все это было ясно как день. Внутренний голос – в смысле ту часть сознания, которая понимала, что это мысли – мы слышали оба. И это было странно. С бессознательным было иначе. Чувства и смутные бесформенные идеи – я улавливал их, но не всегда понимал. Это было еще страннее.

А самым странным были сны. Пусть наши сознания и были закрыты друг от друга, сны мы делили на двоих. Просто какое-то сумасшествие. Мне снилась темнота, вспышки света и странное шипение, которое пыталось говорить со мной. Мне было холодно и страшно, а сердце колотилось так быстро, что я задыхался. По какой-то причине от этих снов у меня всегда вставал. Его шизанутые мокрые сны становились моими шизанутыми мокрыми снами. Если реагировало его тело, то и мое тоже. И не спрашивайте меня, почему вспышки, странные звуки и страх его заводили. Я понимал, что это как-то связано с Безликими – на этих снах только что табличка не висела «Осторожно, пришельцы!», – но меня это не интересовало.

В часы бодрствования Раштон казался нормальным. Только я знал, насколько безумны его сны. Хоть и не по своей воле. Но не имел возможности на это повлиять. Мне просто не повезло.

Оставалось надеяться, что визиты Дока помогут мне не сойти с ума.

Я вздрогнул, когда он провел стетоскопом по моей голой спине.

– Дыши глубоко, – напомнил он мне.

Слабый хрип на вдохе напомнил мне, что я уже несколько дней без сигарет, а Хупер все еще должен мне пачку. Хотя, наверное, теперь шансов забрать ее у меня мало.

Док не стал комментировать хрипы.

– Отлично, – выдал он наконец. – Ваша очередь, Раштон.

К этому мы уже привыкли. После того как солдаты приносили нам завтрак, приходил Док, измерял у нас давление, слушал сердце и брал кровь. А еще колол витамины. Изгибы локтей у меня были уже как у наркомана.

Я сидел на полу со своим журналом и пытался проникнуться изображениями осенних листьев в Старом Квебеке. Из зеленого в желтый, потом в оранжевый, потом в красный, в коричневый и наконец в ничто. Такова жизнь. Я никогда такого не видел. У нас в Копе было два сезона: сухой и дождливый. Засуха и наводнение. Это была суровая земля, но другой я не знал – и мне ужасно хотелось домой.

А не крутиться в консервной банке посреди черной пустоты.

Я услышал, как Раштон резко втянул воздух, когда Док прижал стетоскоп к его коже. Я тоже это почувствовал и передернулся. От осмотров ему становилось не по себе. Он неловко напрягался каждый раз, когда до него дотрагивались. Док был хорошим мужиком, но после четырех лет с Безликими Раштон устал быть предметом изучения.

Я подвинулся на кровати и протянул руку. Раштон сидел, наклонив голову, и глубоко дышал для Дока. Его волосы закрывали глаза, но это не имело значения. Он и так чувствовал, что я рядом.

Он потянулся ко мне. Наши пальцы сплелись, по коже пробежал ток, а сердцебиение снова синхронизировалось. Он поднял голову и улыбнулся.

– Спасибо.

Интересно, это странно – то, что мне начинали нравиться вспышки вожделения, охватывавшие его, когда мы соприкасались? Охватывавшие нас обоих? Мне нравилось, как он на меня смотрит. Нравилось, что от его прикосновений сердце бьется чаще. Нравилось, что он нуждается во мне. Нравилось, что я для него важен.

Хотя долго это все равно не продлится. Либо мы все умрем, как я думал, либо Кай-Рен исправит эту связь, как говорил Раштон. Возможно и то, и другое, но пока все не пошло прахом, я этим наслаждался.

Меня вгоняло в ступор то, что Раштон знал, о чем я думаю, когда зачастую я сам этого не знал. Хотелось ли мне хотеть его? Я не мог ответить на этот вопрос. Но покалывающее ощущение, когда мы соприкасаемся, мне безумно нравилось.

В то утро мы впервые принимали душ вместе. Это не должно было казаться таким уж странным. Я мылся с парнями и раньше, с кучей парней, но вдвоем это было ужасно неловко. Мне приходилось смотреть на него, а когда я отвел глаза, то вдруг понял, что смотрю прямо на его член. И я в принципе ничего не имел против его утренней эрекции, но при виде ее мой собственный член тоже начал твердеть. После этого мне пришлось отвернуться и уставиться в стену, надеясь, что это не похоже на приглашение. Стоя под струями воды я горел от стыда, но притворяться, что ничего не случилось, было бесполезно, потому что он прекрасно читал мои мысли. Мое сердце бешено колотилось, и ничего хорошего Раштону это не сулило.

– Гаррет, – позвал он, и я услышал панику в его голосе.

Я развернулся и увидел, что его шатает. Я поймал его за руки, и мы застыли, смотря друг на друга, пока ему не стало лучше. А я вдруг понял, что мое смущение, как и его деликатность, неважны. За все время в душе я ни разу до него не дотронулся, потому что я не пидор, а Раштон был слишком хорошим парнем, чтобы навязываться. Так что мне нужно было взять себя в руки и напомнить себе о собственных обязанностях.

И мне вроде как нравилось, когда, соприкоснувшись, мы оба вздрогнули от электричества.

Раштон крепче стиснул мои пальцы и повернул голову посмотреть на меня, пока Док слушал его сердце. Наше сердце.

Волосы скрывали его лицо, и я с трудом удержался, чтобы не протянуть свободную руку и не откинуть их с блестящих зеленых глаз. А может, провести подушечками пальцев вдоль его подбородка.

Дерьмо! Откуда взялась эта мысль?

Первым желанием было вырвать руку, но я не стал. И дело было не только в том, что из-за меня он чуть не потерял сознание в душе. Скорее – в том, что мне это нравилось.

Губы Раштона сложились в робкую улыбку, а щеки покраснели.

Прошлой ночью я ждал, что он меня поцелует, и я бы позволил ему это. Не отвечая. Сейчас же мне хотелось толкнуть его на кровать и поцеловать самому. Хотелось, удерживая его голову, запустить пальцы ему в волосы. Хотелось прижаться к нему, чтобы чувствовать, как вжимается в него мой член. Черт, я хотел почувствовать, как его член прижимается к моему.

Если бы не Док, одному Богу известно, что бы я натворил.

* * *

Я проснулся рывком. Я лежал рядом с Раштоном. Он пристроился у меня под боком, закинув руку мне на грудь. Я слегка поерзал, боясь разбудить его, но мне надо было как-то стряхнуть с себя этот сон.

Мне снился Безликий. Он возвышался надо мной. А я был связан, подвешен на руках. Я не мог пошевелиться, а Безликий стоял у меня за спиной, дышал мне в шею. Его дыхание было прохладным, и он шипел на меня, как змея. А я просто висел, и мышцы в плечах ныли в ожидании удара. В ожидании того, что он вопьется клыками в мою шею.

Боже. Откуда эти мысли? От Раштона или из укромных уголков моего больного воображения? Какой кошмар.

Раштон потянулся.

– Гаррет? – прошептал он. – Ты в порядке?

– Да, – отозвался я в темноте. – Просто приснился странный сон.

– Хорошо, – пробормотал он и погладил ладонью мою грудь. Это совсем не расслабляло. – Хочешь, я лягу у окна?

Как с маленьким. Я залился краской.

– Хорошо.

Он перебрался через меня. На мгновение я оказался прямо под ним и испугался, что мое тело отреагирует, а потом мы откатились в стороны.

– Ты правда ненавидишь космос? – спросил он, повернув голову и посмотрев на меня.

– Правда ненавижу, – ответил я.

– Почему? – Он протянул руку и сплел пальцы с моими.

Наше сердцебиение выровнялось.

– Потому что там холодно и темно, и потому что он высосет из тебя весь воздух, пока твои легкие не лопнут, а глаза не повываливаются из орбит, – пояснил я. – Этого мало?

Он улыбнулся.

– Пожалуй, достаточно.

Мы полежали еще немного. Мне никак не удавалось стряхнуть с себя сон. Он все еще прятался на задворках сознания. Я боялся, что, если засну, то снова попаду туда.

– Мне нравится бескрайность, – наконец сказал Раштон. – Я всегда думал, что стать свободным можно, только осознав собственную незначительность. Почувствовать себя такой крохотной, но все же частицей волшебства вселенной. Времени, пространства и вечности.

Я вскинул брови. Отец называл это сладкими россказнями. Ими можно было приправить любой бред, так чтобы звучало красиво.

– Вселенная безбрежна, – продолжил Раштон.

Я поморщился.

– Не моя.

Раштон вздохнул:

– Когда ты был маленьким и смотрел на звезды, разве от них не захватывало дух? Тебе никогда не было интересно, каково там, высоко?

– Теперь я знаю, – ответил я. – И здесь хреново. – Раштон не ответил, поэтому я добавил: – С Земли звезды мне нравятся. Но на станции, когда какая-нибудь машина откажет, и ты не сможешь дышать… Или когда шлюзовая камера сломается, и все окажутся в полной жопе… Я не понимаю, как кто-то может хотеть сесть за штурвал Ястреба, когда там между тобой и вакуумом, который в случае чего вывернет тебя наизнанку, будет еще меньше защиты.

«Все пилоты Ястребов – чокнутые», – говорил Хупер. А уж он-то в этом разбирался.

– Там красиво, – мечтательно вздохнул Раштон и повернулся к окну. – И мы гоняемся за звездным светом.

Его восхищение коснулось меня легким дыханием, но я отпихнул его подальше.

– В космосе происходит много дерьма. И это дерьмо убьет нас всех. – Я уставился в потолок и прерывисто вздохнул. В голове опять всплыл сон: я, подвешенный в темноте и холоде, ожидающий удара. – Мне нравится ощущать землю под ногами, чувствовать на спине солнечные лучи и знать, что я могу дышать вволю.

Он стиснул мою руку.

– Солнце – ведь тоже звезда. Так что ты тоже гоняешься за звездным светом.

– Я ни за чем не гоняюсь, – возразил я. – Я просто хочу отслужить и вернуться домой.

Мы полежали молча, а потом Раштон повернулся ко мне и скользнул ладонью под мою футболку.

– Какого черта? – Я попытался вывернуться.

Он прижал руку к моей груди.

– Просто закрой глаза на минуту, Гаррет. Не пугайся.

Не пугаться? Да он, мать его, шутит?

– Просто закрой глаза, – попросил он, и я услышал в его голосе улыбку. Правда, не уверен, что я ей поверил. – Я не собираюсь на тебя набрасываться.

– Как скажешь, – пробурчал я, желая, чтобы сердце не колотилось так быстро.

– Закрой глаза, – повторил он.

Я неохотно зажмурился и сказал себе, что, если понадобится, запросто его скину. Если захочу. Черт.

Он раздвинул пальцы, и у меня закололо кожу. Дыхание застряло в горле, а член зашевелился. Черт. Черт, черт, черт. Тысячу раз черт.

– Не пугайся, – повторил Раштон, обжигая дыханием мое ухо. – Просто чувствуй.

Я сглотнул. Он вовсе не удерживал меня силой, так почему же я не мог пошевелиться? Какого хрена со мной происходит? Я прошелся языком по пересохшим губам и тут же пожалел об этом. Что если он сочтет это приглашением? Вдруг он меня поцелует? Хочу ли я, чтобы он поцеловал меня?

– Просто чувствуй. – Его голос звучал едва слышно.

Я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. А выдохнув, понял, что сопротивление оставило меня вместе с воздухом.

Меня окружала темнота, но на этот раз мне не было страшно. Повернувшись, я заморгал, и в ресницах застряли лучи света. Света звезд.

Я прижал к окну ладонь, растопырив пальцы.

Здесь было так красиво. Я смотрел в черноту, и она словно разворачивалась передо мной. Слой за слоем. Темно-синий, фиолетовый, оранжевый и белый. Как калейдоскоп, только я не крутил его в руках. А медленно кружился посреди бесконечности. Столько цвета. Такая красота. Настоящее откровение.

Я надавил ладонью, и окно под ней прогнулось. Словно кожа.

Я был в капсуле. Плыл посреди космоса в капсуле Безликих. Окруженный странной молочной жидкостью, которая наполняла мои легкие. И я не боялся. Почему я не боялся?

– Чувствуешь?

Мне показалось, что голос доносится откуда-то издалека.

– Да. – Я вздохнул, повернув голову к цвету. Я был таким маленьким, меньше пылинки на безбрежном кипящем котле мироздания. И я не боялся, потому что был его частью. Что бы ни случилось, я не боялся.

Я плыл, слушая собственное сердцебиение, широко распахнув глаза.

– Хорошо, Гаррет, – прошептал Раштон мне на ухо. – Все хорошо. Теперь можешь вернуться.

Хорошо.

Это было все равно что медленно очнуться ото сна.

Я несколько раз моргнул и уставился в потолок. Повернув голову, я увидел совсем близко лицо Раштона. Я чувствовал его дыхание на своих губах.

– Что это было?

Он слегка улыбнулся.

– Воспоминание.

– Я думал, что в капсуле ты был без сознания, – прошептал я. Я не мог оторвать взгляд от его губ. Они снова изогнулись.

– Это сложно объяснить. Иногда я открывал глаза. Я не то чтобы бодрствовал, но все же видел.

– И тебя это не пугало? – спросил я.

Он покачал головой и поднял руку, чтобы откинуть волосы с лица.

– Нет. Я знал, куда лечу. Знал, что Кай-Рен позаботится о том, чтобы я туда добрался.

При упоминании Безликого мне стало не по себе. Я отодвинулся.

– Прости, что вырезали тебя. Мы понятия не имели.

Он пожал плечами.

– Это неважно.

– Я думал, ты мертв, – сказал я, вдруг вздрогнув.

– Я просто спал, – ответил он и снова потянулся к моей руке.

Послышался треск электричества, и я опять передернулся, задумавшись, на что будет похоже, если мы прижмемся друг к другу, кожа к коже.

И, наверное, он услышал эту мысль, потому что глаза его широко распахнулись.

– Прости, – пробормотал я, отвернувшись.

– Все в порядке, – отозвался он, устраиваясь рядом со мной.

Скорее всего я даже не в его вкусе.

Прежде чем я успел подумать, откуда взялась эта мысль, он ответил:

– Как знать.

Черт. Я выпрямился, вырвал свою руку из его пальцев и ушел в ванную. Захлопнув дверь, я опустил туалетное сидение и, трясясь, уселся на него.

Черт, черт, черт. Да что со мной такое? Я не гей. Не гей. Не гей. Так откуда этот стояк?

– Гаррет?

Я вскинул голову:

– Дай мне минуту.

– Я вхожу. – Подождав немного, он открыл дверь и нажал на выключатель – я заморгал от света флюоресцентных ламп, залившего комнату. Здорово. Как там было у Шекспира? «Как? Самому мне освещать свой стыд? Ах, он и без того уж слишком ясен»[1]1
  Цитата из комедии «Венецианский купец», перевод: Т. Щепкина-Куперник.


[Закрыть].

Он поднял брови.

– Да, я читал Шекспира, – пробурчал я. – Удивлен?

– Немного, – признал он.

Может, я и бросил школу в двенадцать, но у нас были книги. Шекспир принадлежал матери. Папе нередко приходилось продавать что-нибудь из них, но Шекспира мы сохранили. Отец говорил, что любой уважающий себя человек должен его прочитать. И мне нравились трагедии, пусть я и не каждое слово понимал. Отец обожал хроники, а мать, по его словам – сонеты. Ее любимым был тот, что про любовь, которая не меняется. «Она звезда, и моряку сквозь мрак блестит с высот, суля приют счастливый»[2]2
  Цитата из 116 сонета Шекспира, перевод: М. Чайковский.


[Закрыть]. Похоже, Шекспир тоже гонялся за звездным светом.

– Ну, мы на севере не все безграмотные нищеброды, – сказал я Раштону.

Тот слабо улыбнулся:

– А мы на юге не все попивающие латте педики.

Туше, чтоб его.

Он вздохнул и опустился на корточки рядом со мной.

– Я тебя понимаю.

– В этом и проблема, – проворчал я.

Он наморщил нос.

– С Кай-Реном поначалу было то же самое. Потому что он знал все, знал, о чем я думаю. И это было ужасно. Я пытаюсь сказать, что тебе незачем бояться, если в голову вдруг придет какая-нибудь чушь. Я был на твоем месте. Я не стану думать о тебе хуже.

Я вызверился на него.

Ля-ля-ля-ля-ля. Ну и о чем я сейчас думаю, придурок? Не о сексе. Вот черт.

Раштон расхохотался, запрокинув голову.

– Гаррет, ты меня убиваешь!

– Пока нет, – заметил я, – но подумываю об этом.

– Мне очень жаль. Правда. Я понимаю, каково тебе, и мне жаль, что нам приходится это делать.

– Ты не виноват, – пробормотал я, слегка расслабившись. Может, бояться и нечего. Я ведь могу надеяться, что он не выболтает все мои секреты? К тому же мы все равно скоро умрем. Не то чтобы это меня успокаивало. Но… спасибо, Господи, и за малые милости.

Раштон встал и взял меня за руку.

– Так что, попробуем поспать?

– Хорошо, – кивнул я, поднимаясь.

Мы направились в спальню. Он снова лег у окна.

Я засунул под голову подушку.

– Слушай, спасибо за сегодня.

Мне не нужно было объяснять ему, что я говорю о показанных им воспоминаниях.

– Все нормально.

– Космос всегда пугал меня, – вымученно улыбнулся я. – Может, теперь эти кошмары оставят меня в покое?

Раштон помолчал немного. А когда заговорил, его голос был едва слышен:

– Прости.

Выгнув шею, я посмотрел на него:

– За что?

Его лицо в темноте было совершенно серьезным.

– Это не твои кошмары. А мои.