Текст книги "С мамой нас будет трое"
Автор книги: Лиз Филдинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
– Так будет определенно безопаснее. Одного комплекта идентичных шрамов вполне достаточно, благодарю вас.
Люси предложила, чтобы каждая показала свой шрам, и Бронти повернулась на сиденье и продемонстрировала ей маленький шрамик у себя под бровью.
– Ух ты! Здорово! – И Люси показала результат своего недавнего приключения с чашкой.
Фиц в это время сбавил скорость и свернул на подъездную дорожку, ведущую к небольшому дому в стиле эпохи короля Георга.
Дом из красного кирпича, выкрашенная в белый цвет решетка крыльца, алые лепестки с цветков вьющейся розы, усыпавшие дорожку, а в отдалении, под безоблачным небом, простирается синева моря.
– Как здесь красиво, – сказала Брон, выпрыгнув из машины, прежде чем Фиц успел открыть ей дверцу. – Какой изумительный вид… – Но Фиц смотрел не на вид, а на нее, и складка между его бровями стала еще глубже. Она с ужасом поняла, что Брук раньше была здесь с Фицем; они занимались любовью, зачали Люси… – Я забыла, – быстро сказала она. Как будто такое можно забыть.
– Идем же, мамочка. – Люси тянула ее за руку. – Сначала я покажу тебе мою комнату. Папа там нарисовал для меня всех своих персонажей…
Бронти натянуто улыбнулась Фицу и вошла в дом вслед за Люси. Холл был оклеен обоями в блеклую золотую и зеленую полоску, которые выглядели как старинные шпалеры. Изогнутый стол у стены и висевшее над ним зеркало в золоченой раме идеально вписывались в интерьер. Но здесь не было ни украшений, ни цветочной композиции, которые придавали бы интерьеру завершенный вид. Точно так же и у нее дома: все было убрано от греха подальше, пока она не подросла и не научилась управлять своими непослушными конечностями.
– А где ты живешь, мамочка? Какая у тебя комната?
Мамочка. Люси то и дело произносила это слово, словно это было заклинание, как если бы хотела убедить себя в том, что это новое в ее жизни лицо не исчезнет вдруг в клубах дыма, и Брон с упавшим сердцем поняла, что какая-то там неизвестная тетка послужит весьма слабым утешением для девочки взамен утраченной матери. Она сглотнула застрявший в горле комок и сосредоточилась на описании спальни Брук.
– Она белая. Там стоит старинная железная кровать под кружевным пологом и кружевным же покрывалом.
– И занавески на окнах?
– Да, и такие же занавески. – Комнату Брук отделал декоратор интерьеров в обмен на рекламу, которую он получил, когда снимки ее дома появились в каком-то журнале. – Они подвязаны широкими желтыми лентами. Там еще стоит большое старое мягкое кресло под чехлом…
– И он тоже белый?
– Там все белое, кроме ковра. Он светло-серый.
– А разве это все не пачкается? – спросила явно удивленная Люси.
– Нет. – Брук была из тех детей, что могли играть целый день в угольном подвале и не запачкаться. Но вопрос дал Брон возможность заговорить на нужную тему: – Нет, Люси, не пачкается, потому что меня почти никогда там не бывает.
– Да?..
– Я ведь большую часть времени в отъезде. Ты же знаешь.
– Папа говорил. – Люси остановилась на верхней ступеньке лестницы и посмотрела на нее. – Он говорил, что из-за этого ты оставила меня с ним. Потому что у тебя нет времени быть мамой.
О боже.
– Папа прав.
Люси отвернулась и открыла дверь.
– Вот моя комната, – сказала она. Но девочка вдруг утратила всю свою живость. Плечи ее опустились, и она больше не производила впечатления упругой пружинки. Даже голос стал невыразительным. Наступил момент объяснить Люси, что у Брук есть сестра, у которой будет масса времени, чтобы дружить с ней.
– Люси, я должна тебе кое-что сказать… – И тут она увидела комнату. – Люси! Это же невероятно. Неужели Фиц сам все это сделал?
Немного повеселевшая Люси кивнула.
– Вот это Артур, – сказала она, указывая на ярко раскрашенную картинку, заполнявшую обращенную к ним стену. – Он…
– Мышонок Эйнштейна. Я знаю. – Одной рукой Артур небрежно исправлял знаменитое уравнение, а в другой у него был кусок пиццы с толстой сырной верхушкой. Другие персонажи уютно, по-домашнему устроились на остальных стенах комнаты. Могглы – как и полагалось вновь прибывшим – помещались у самой двери в окружении ящиков с багажом, которые они как раз распаковывали. – Знаешь, если бы это была моя комната, то мне, наверно, хотелось бы целый день проводить здесь в такой компании.
– У меня есть для тебя подарок. – Люси открыла шкаф и достала сверток.
– Что там такое? Можно посмотреть сейчас? – Люси кивнула, и Брон развернула бумагу. Внутри оказалась сильно потрепанная мягкая игрушка, в которой лишь с большим трудом можно было узнать Моггла.
– Его зовут Прото Моггл. Это сокращенно от Прототипа, – пояснила девочка. – Он самый-самый первый Моггл. Папа дал его мне на испытание.
– Прото? – На глаза Брон опять навернулись слезы. Если и дальше так пойдет, то ей не удастся дотянуть до конца дня, не разрыдавшись. – Он замечательный, Люси. Я буду очень любить его.
– Его вид не очень-то подходит к твоей белой спальне.
Брон задумчиво посмотрела на потрепанную игрушку.
– Иногда комната может казаться слишком уж прилизанной. А он сделает ее похожей на дом, где живут. – Немного помолчав, она сказала: – Вообще-то у меня тоже есть для тебя подарок. Она вынула из сумки маленькую коробочку и открыла ее. В ней оказалось изящное серебряное колье филигранной работы. Несколько лет назад Брук привезла его с Дальнего Востока в подарок маме. Брон показалось правильным, чтобы теперь колье принадлежало Люси. Девочка осторожно потрогала его одним пальчиком, не делая попытки вынуть из коробки. – Хочешь надеть?
– Я могу порвать его.
Брон покачала головой.
– Ничего подобного. Оно гораздо крепче, чем кажется. Как Прото. Можешь мне поверить. – Она вынула колье из коробки и застегнула на ее шее. – Ну вот. У тебя есть зеркало?
Люси посмотрела на нее таким взглядом, словно хотела сказать, что она, должно быть, шутит.
– Здесь нет. – Она вскочила, схватила Брон за руку и заставила ее подняться. – Пошли. Зеркало есть в соседней комнате.
Соседняя комната оказалась не ванной, как сначала подумала Брон, а комнатой Фица.
Когда Брон перешагнула порог и увидела огромную старинную кровать, покрытую толстым темно-зеленым одеялом, она остановилась как вкопанная. Не здесь ли Брук и Фиц были вместе? У нее перехватило дыхание.
Нет. Ей нельзя здесь находиться. Шагнув назад, она налетела на что-то или на кого-то. На Фица.
– Эй, осторожно!
Но он опоздал со своим предостережением. Ее сумка резко качнулась на ремне, задела лампу и сшибла ее с низкого комодика.
– Боже, Брук, да ты просто комок нервов. – Он поддерживал ее, пока она приходила в себя.
– Прости, – сказала она. – Мне очень жаль.
– Ничего. Это всего-навсего лампа. – Он наклонился и поднял лампу. – Все цело. – Он поставил ее на место. – Видишь?
Брон покачала головой. Дело совсем не в лампе.
Просто все неправильно. Ей не надо было приезжать. Фиц взял ее за плечи, озабоченно посмотрел в лицо.
– Бог мой, ты вся дрожишь.
– Она думала, что ты будешь на нее кричать, – сказала Люси, беря ее за руку. – Не бойся, мамочка. Он никогда не кричит.
– Никогда? – дрожащим голосом переспросила Брон.
– Никогда. Он просто считает до десяти и подбирает осколки.
Она подняла голову и встретила взгляд Фица. У него в глазах роилось множество вопросов.
– Счет до десяти действительно помогает каждый раз? – быстро спросила она.
– Почти всегда, – произнес он после секундной паузы. – Почти всегда.
Глава шестая
– Смотри, пап, что подарила мне мама. – Нарушив ставшую вдруг странно вязкой атмосферу, Люси дотронулась до изящного колье.
Фиц присел на корточки, чтобы как следует полюбоваться подарком.
– Очень красивое колье…
– Оно принадлежало бабушке Люси, – сказала Брон, отсекая предупреждение о том, что обращаться с подарком надо очень бережно. В детстве она страшно ненавидела такие предупреждения – они портили все удовольствие от подарка. – Она бы захотела отдать его Люси.
– Принадлежало? – Он взглянул на нее снизу вверх, потом выпрямился. – Я помню, что твоя мать была больна…
Стало ли это предлогом, на который ссылалась Брук, отказываясь от Люси? Но если бы Брук явилась домой, принеся с собой Люси, они бы справились. Но тогда Брук не смогла бы уехать, поступить на эту замечательную работу…
– Она умерла на прошлой неделе.
Фиц был поражен.
– Брук, мне очень жаль. Я ничего не знал… Вот почему ты была дома? То-то мне показалось странным… – Тут он заметил, что Люси смотрит на них во все глаза и слушает открыв рот. – Я приготовил чай, солнышко. Спустись-ка, выложи на тарелку кексики, ладно?
– Ладно, только вы не очень долго, – попросила девочка и вприпрыжку побежала к лестнице.
– Помедленнее, Люси. – Судя по тону, эти слова часто произносились, но к ним редко прислушивались, и Фиц стоял полуобернувшись, пока не убедился, что девочка благополучно спустилась. Потом он снова повернулся к Брон. – Честно говоря, я не ожидал застать тебя в Мэйбридже…
– Наверно, это был твой счастливый день.
– Брук…
Он казался озадаченным, растерянным, и она поняла, что он собирается извиниться за то, как вел себя с ней, когда у нее такое горе. Ну, Брук-то, положим, не горевала, а самой Брон принимать его извинения было неловко.
– Фиц, я приехала повидать Люси. – Она хотела было пройти мимо него, но он не отступил. – Времени остается не так уж много. Мой поезд отправляется в шесть…
Он крепко сжал ее руку повыше локтя.
– В семь будет следующий. – Неужели он потрудился узнать это или говорит наугад? – Брук, ты должна понимать, что не можешь просто вот так войти в жизнь Люси, а потом быстренько опять исчезнуть.
– Люси сама говорила…
– В письме. Я знаю. Но хотела-то она совсем другого. Ты должна была это понимать. Мы оба знали это. Люси так легко не отступится. – Его глаза смотрели напряженно, как у человека, который знает, что требует невозможного. – Одной открыткой к Рождеству не спасешься, Брук. Она заслуживает большего.
– Ты говоришь сейчас по-другому, не как утром. Что там с поездкой на станцию в четыре часа?
– Я был не прав. Признаю это. Ты хорошо ведешь себя с ней, Брук. Я даже не ожидал.
Да, он выразился яснее ясного. И теперь давал ей шанс, давал Брукшанс превратиться в одночасье, словно по волшебству, в чудесную, любящую мать. Брон пожалела, что у нее нет волшебной палочки, но у нее опять есть возможность затронуть тему чудесной, любящей тетки.
– Может, помогла бы тетя? – спросила она.
– Тетя? – С секунду он смотрел на нее так, словно не знал, верить ли собственным ушам, и ей даже показалось, что он готов ухватиться за эту идею обеими руками. – Тетя!– недоверчиво переспросил он, и ее уверенность улетучилась. – Ради всего святого, Брук, у Люси этих «тетей» хоть пруд пруди. А ей нужна мать. Ее собственная. То есть ты.
Его реакция оказалась столь резкой, что картинка в розовых тонах, которую нарисовала себе Брон, сразу съежилась, словно проколотый воздушный шарик. Эта картинка какое-то время прочно существовала в ее сознании: маленькая девочка, лишенная общества женщин-родственниц, порученная заботам одного отца; девочка, страстно желающая иметь кого-то своего, кто бы узнал и полюбил ее ради нее самой. И тут Брон открылась еще одна истина: она думала не только о Люси, а и о себе. Она сама нуждалась в том, чтобы ее любили. Она сама искала кого-то, кто бы заполнил болезненную пустоту.
Как она может быть такой эгоисткой?
Как она может быть такой тупицей?
Наверняка у Фица есть сестры, кузины; есть родители, наконец. Единственный человек на свете, который нужен Люси, – это ее мать. То есть Брук.
Надо бежать отсюда. Как можно скорее. И надо поговорить с Брук. Сестра, когда наконец явится домой, должна будет привести поистине неоспоримый довод, сразу и со всей определенностью объясняющий, почему она не может воспользоваться той дверью в жизнь дочери, которую открывает ей Брон.
– Я знаю, ты очень занятой человек, – сказал Фиц, возвращая ее от мыслей о том, что она сделает, к чудовищности того, что уже сделала. – Но неужели я прошу слишком многого? Ведь она твоя дочь, Брук.
Что можно на это ответить? Нет, она мне не дочь? Признаться в обмане и оказаться под огнем его гнева? А он рассердится, рассердится по-настоящему, – и будет прав. Потом успокоится, даже, может быть, поймет ее мотивы, но будет уже поздно. День для Люси будет непоправимо испорчен, а все, что она сделала, окажется напрасным. Брон вдруг ощутила себя запутавшейся в сетях, которые сама же и сплела.
– Останься. – Его рука скользнула по ее плечу вниз, нашла пальцы, легонько сжала. Невиннейший из контактов – но тогда почему по всему ее телу бегут электрические разряды? Ее молодой человек, которого она пригласила на свое восемнадцатилетние, не вызвал у нее такой реакции, хотя имел в своем распоряжении все ее тело. Правда, тогда оба они были девственны; вероятно, нужна немалая практика, чтобы простое сплетение рук могло показаться грехом. Он поднял другую руку и ласково погладил ее по щеке. Боже правый! Неужели она хотела и этого тоже?Ребенка Брук? Любовника Брук?
Она вспомнила его поцелуй, и это воспоминание обожгло ее, словно огнем. Конечно, она этого хотела.
– Останься, – повторил Фиц, и его голос завораживал, ослаблял сопротивление, лишал ее воли. Как ему удалось наполнить одно слово таким искушением?
Потом его губы коснулись уголка ее рта. Этот поцелуй был столь же невинен, как и пожатие руки, так почему же все у нее внутри кричало «да!»?
– Брук?
Брук. Всего одно слово. Сегодняшний день явно был днем фраз, состоящих из одного слова. Фраз, способных изменить жизнь. Эта последняя оказалась эффективной в том смысле, что резко привела ее в чувство. О чем она, черт возьми, думает? Ведь Фицу, как и Люси, нужна не она,а ее сестра.
Раньше Брон как-то не понимала смысла пословицы о том, что благими намерениями дорога в ад вымощена, но теперь…
Все было бы, возможно, не так уж плохо, если бы она не поддалась желанию досадить Фицу, приняв его совершенно неискреннее, как она считала, приглашение на чашку чая. Если бы она настояла, чтобы из школы он отвез ее прямо на станцию, то сейчас благополучно ехала бы домой, совершив свое благое дело. Но она не захотела уехать.
Что ж, надо это сделать сейчас. Убраться как можно скорее и уговорить Брук, когда та вернется в Англию, приехать сюда вместе с ней. Тогда она сможет чистосердечно признаться в содеянном.
– Папа! Чай стынет! – послышался снизу голосок Люси, в котором звучали властные нотки.
– Мы уже идем, принцесса, – сказал Фиц, не сводя с нее глаз, и этот его взгляд творил с ней невероятные вещи, повышая температуру крови до точки кипения. Он просит Брук остаться ради Люси или ради себя самого? – Ну так как? – спросил он, и его голос был нежен и обольстителен.
– Нет… – У нее вырвался беззвучный стон. Как она умудрилась, чтобы это бескомпромиссное слово прозвучало так нерешительно, так похоже на… да…
Куда делись ее сила воли, ее решимость, служившие ей опорой все эти долгие, одинокие годы тревог и забот?
Это все Фиц.
Он ворвался к ней на кухню и поцеловал ее так, что у нее размякли мозги – иной причины явно нет. Именно поэтому она с тех пор не может мыслить здраво.
– Нет. – Она попыталась повторить это слово, но получилось не намного лучше.
Фиц продолжал смотреть на нее так, словно собирался съесть ее, очень медленно, смакуя каждый кусочек, но только все никак не мог решить, с какого места начать. Лишь предельным усилием воли Брон смогла оторвать от него свой взгляд. Как только ей это удалось, она попыталась пройти мимо него.
Брон не сообразила, что он все еще сжимает ее руку. Она почувствовала опасность, поняв, что если сейчас посмотрит на него, то он опять ее поцелует, а если он ее поцелует, то она пропала. Поэтому она продолжала неотрывно смотреть на стену, на блеклые полосы обоев, пока они не начали сливаться у нее в глазах и ей не показалось, что она сейчас упадет в обморок.
– Нам лучше сойти вниз, а то как бы чего не вышло… – сказала он наконец, отпуская ее.
Люси поставила на поднос бумажную тарелку с горкой тонко нарезанных сэндвичей и еще одну, с кексиками. Опасливо обходя масляные пятна на полу, Брон поставила на поднос и чайник с заваренным чаем.
– Давай я понесу поднос? А то он тяжелый.
– Подождите-ка. – Фиц достал с полки кружку и налил себе чаю. – Идите вдвоем на ваш пикник. – Он посмотрел на часы. – Ты все еще хочешь уехать шестичасовым поездом?
Он давал ей шанс.
– Да. – Слово получилось почти неслышным. Она откашлялась. – Да, конечно.
Он кивнул.
– Тогда будь готова к отъезду в пять тридцать. В самом городе движение будет большое.
– Мне не трудно взять такси… – Голос ее замер. Вот, оказывается, что значит выражение «жесткий взгляд». Такой же холодный, как и лезвие штыка. – В пять тридцать, – послушно повторила она.
Но он, добившись своего, сразу утратил к ней интерес, взял свою видеокамеру и вышел из кухни. Она смотрела ему вслед через открытую дверь: длинные ноги легко несли его через двор, а морской бриз шевелил темные кудри. Брон смотрела на него, пока он не вошел в длинное здание из красного кирпича, служившее когда-то каретным сараем и конюшней. Только тогда она подняла чайный поднос и ласково улыбнулась Люси.
– Показывай дорогу, солнышко.
Фиц пристально смотрел на журнал, лежавший перед ним на столе. Это был последний выпуск телепрограмм, и его обложку украшала фотография Брук, анонсирующей свой новый сериал. Она была где-то в джунглях: никакой косметики, намокшие волосы прилипли ко лбу. Десять минут назад он прикасался к этому лицу, сжимал эту руку в своей, вдыхал сложную смесь запахов, которая составляла ее персональный, неповторимый аромат. Тогда откуда у него такое чувство, будто он смотрит на совершенно другого человека?
Он потер затылок, пошевелил плечами, выглянул в небольшое окно, выходившее в сад. Люси, как всегда, болтала без умолку, а ее руки непрерывно двигались в пресловутых размашистых жестах, которые были крайне опасны для всего хрупкого вокруг, но при этом обладали дивной экспрессией. Дочь разговаривала руками почти так же красноречиво, как и голосом.
Ему не было слышно, что она говорит, но он очень хорошо знал ее и много раз слышал, как она рассказывает любому, кто готов ее слушать, всю историю своей жизни с описанием всех важных событий, которые с ней происходили, и это повторялось с тех пор, как она обнаружила, что умеет говорить.
Сейчас дочь наверняка рассказывает Брук о Джози, с которой подружилась еще в детсадовской группе. У которой тогда тоже не было матери. Теперь ее отец женился во второй раз, и у нее есть не только новая мама, но и маленький братишка, и собака, и еще кто-то в проекте. Фиц не мог бы точно сказать, чему Люси завидовала у Джози больше – братику или собаке, но подозревал, что собаке. Надеялся, что собаке. После каникул он сходит с ней в центр спасения животных, и пусть она выберет там себе какую захочет собаку. Слабая компенсация за отсутствие матери, но тут уж ничего не поделать.
Наблюдая за Брук, он видел, с каким увлечением она слушает рассказ Люси. Что происходит? Чем она так действует на него, затрагивая какие-то струны, запрятанные глубоко в сердце?
Он снова обратился к фотографии на обложке журнала. Снимок был простой, лицо не приукрашено ни ретушью, ни косметикой… Одна из причин, почему женщинам Брук нравилась не меньше, чем ее поклонникам-мужчинам. Она умела выглядеть потрясающе, но не боялась, чтобы ее увидели усталой, потной, не моложе своего реального возраста…
Фиц закрыл глаза и мысленно перенесся в прошлое, к тому моменту, когда впервые увидел ее. Он тогда намеревался снять небольшой документальный фильм из студенческой жизни и бродил с видеокамерой по территории университета в поисках подходящих персонажей. Брук сидела в одиночестве на скамейке, закутанная в толстое ярко-красное пальто, и крошила недоеденную булочку стайке воробьев. Время от времени она поглядывала на часы – явно ждала кого-то.
В тот холодный, пасмурный день ее светлые волосы были похожи на солнечный свет, а когда она улыбнулась какой-то своей мысли, он понял, что нашел свою звезду.
Она вздрогнула, когда он подсел к ней на скамью; на мгновение ее лицо осветилось радостью, но в следующую секунду до нее дошло, что она обозналась. Он представился, вручил ей свою визитную карточку и объяснил, чем занимается.
Все в ней подходило для документального фильма. Отец у нее умер, мать была тяжело больна, и она жила на стипендию, без материальной помощи из дому. Он предложил ей гонорар за неудобство, которое причинит ей съемочная группа, следуя за ней повсюду, хотя было ясно, что она согласилась бы и бесплатно. Она увидела шанс подать себя, и ее улыбка снова озарила день. Именно в этот момент он решил, что если даже больше ничего не достигнет в этом году, то у него будет Брук Лоуренс.
Однако все получилось несколько иначе. Брук позвонила ему и сказала, что передумала. Ей надо много работать, она на последнем курсе и хочет получить степень бакалавра с отличием и так далее – отговорки сыпались как из рога изобилия. Фиц не до конца поверил ей, а когда его объектив засек ее на нескольких вечеринках, он разыскал ее в студенческом баре. То, что ее не было в его документальном фильме, еще не означало, что ее не будет и у него в постели.
Ему показалось, что Брук рада его видеть. Он угостил ее выпивкой, она стала флиртовать с ним, но он быстро обнаружил, что она флиртовала со всеми, так что к ней стояла целая очередь желающих, хотя ее интересовал только легкий флирт. Потом, на рождественском балу, она наконец упала к нему в объятия. В буквальном смысле. Это была ночь везения, подумал он тогда.
Он рассматривал фотографию, большим пальцем обводя контуры ее крупного, улыбающегося рта. Его взгляд передвигался по ее лицу, пока не дошел до места под бровью. Там не было ни малейшего следа от шрама. Его отретушировали. Вот только зачем? Это ведь не официальный портрет. Да и шрам ничуть не портил лица. Напротив, он бы подчеркивал тот имидж, к которому она стремилась, – уставшая, вспотевшая, только что из джунглей.
И ее глаза казались темнее. Ну, это может быть из-за освещения или печати. Так в чем тут дело?
Он протянул руку, взял видеокамеру, выщелкнул кассету, вставил ее в видеоплеер и перемотал пленку вперед, к тому месту, где Брук вручает призы. Переводя взгляд с обложки журнала на кадр и обратно, прокрутил фильм еще раз. Снимок как снимок, зато фильм… Да, в фильме было движение, действие, была жизнь. Но ведь все это было и в ее телепрограммах, а он не испытывал этого жгучего, томительного желания к ее телевизионному образу.
Нет. Дело в чем-то другом. Что-то ускользнуло от его внимания…
Он открыл ящик письменного стола и достал конверт, где лежали свидетельство о рождении Люси, юридические документы, делавшие его единственным опекуном, снимки Брук, сделанные им до того, как она передумала сниматься в его документальном фильме. Он высыпал содержимое конверта на стол, но не успел больше ничего сделать, так как дверь у него за спиной со стуком распахнулась.
– Пап, у меня появилась гениальная идея!
Он смахнул всю кучку бумаг обратно в ящик, задвинул его и только тогда обернулся. В дверях стояла Люси; ее лицо сияло. Позади нее стояла Брук и решительно качала головой. Он снова перевел взгляд на Люси.
– Ну так не заставляй меня умирать от любопытства. Что за идея?
– Мама может поехать во Францию вместе с нами! Скажи ей, что она должна поехать! Там на ферме полно свободного места, и она близко от пляжа и… ну, это было бы здорово… – Несколько секунд прошло в абсолютном молчании. – Разве нет?
Гениально. Он взглянул на Брук, и бурный выброс тестостерона дал ему понять, что это могло бы быть действительно здорово. Но она снова выразительно покачала головой.
– Я думаю, Люси, что у твоей мамы другие планы на лето.
– Нет. – Хотя ей только восемь лет, она не намерена сдаваться. Она решительно подошла к столу и взяла в руки телевизионный журнал. – Здесь ее интервью. Я прочитала… – Она повернулась к Брон. – Ты сказала, что будешь дома все лето. Не поедешь в это Пата… Пата-что-то еще несколько месяцев.
– Люси, мама все равно будет занята, – резко бросил Фиц. Потом, увидев ее лицо, продолжал более мягким тоном: – Множество людей захотят встретиться и поговорить с ней. А организация поездок в «Пата-что-то» требует массу времени.
– Она должна приехать на неделю, – упрямо сказала Люси. – Это не так уж долго.
Вскинув глаза, Фиц посмотрел на Брук, которая беззвучно умоляла его о поддержке. Что ж, он тоже умолял, но она его не послушала.
– Ты могла бы приехать на неделю, – повторил он, не желая больше выгораживать ее. Он сделал все, что мог… даже больше, чем следовало, чтобы они встретились. Люси получила именно то, что просила, ни больше, ни меньше, и ей придется с этим примириться. Других предложений не будет. Чем скорее она это поймет, тем лучше.
Брон пристально смотрела на обоих. Одно лицо светилось надеждой, другое, она была уверена, насмехалось над ней. Но может быть, все еще устроится. Она не читала этого интервью с Брук, но, по словам Люси, сестра скоро приедет домой. Если это так, то, возможно, ей удастся все уладить.
– Я должна заглянуть в свой ежедневник, – сказала она. – Вы когда уезжаете?
– В последнюю неделю этого месяца. – Фиц насмешливо приподнял брови.
Он думает, что она просто оттягивает момент, когда придется сказать «нет». Ну, пусть думает что хочет, устало вздохнула Брон.
– Я посмотрю, что там можно сделать, и позвоню вам. – Она посмотрела на часы. – Мне пора ехать, Фиц. Хочу успеть на поезд.
Половины шестого еще не было, но он не возразил.
– Правильно. Наверняка у тебя на сегодняшний вечер намечено какое-то страшно важное мероприятие. Ужин с генеральным директором? Тусовка с какими-то знаменитостями?
– Просто мне надо разобрать мамины вещи.
Дешевый прием, но здесь не до изысков, зло думала Брон. Выйдя из дома, она еще раз обвела взглядом открывающийся вид, посмотрела на дом, запоминая все на тот случай, если никогда больше этого не увидит. Ее гнев испарился. Ей стало просто ужасно грустно.
Люси сидела уже на своем месте на заднем сиденье, а Фиц стоял в ожидании у пассажирской дверцы и наблюдал за ней. Глаза его были прищурены, словно он не верил тому, что видел. Проклятье, вдруг спохватилась Брон, сестра никогда бы не потратила вечер, разбирая хлам, накопленный мамой за целую жизнь, прожитую в одном и том же доме. Так что прием оказался не просто дешевым, а еще и глупым.
– Я сяду с Люси, – быстро сказала она. Ни слова не говоря, он повернулся и открыл заднюю дверцу, все так же не сводя с нее глаз. В его взгляде было чуть-чуть больше пристальности и задумчивости, чем требовалось по обстоятельствам. – Фиц? – Ее голос прозвучал резче, чем хотелось бы, но желаемый результат был достигнут: он захлопнул дверцу.
Пока они ехали к центру Брэмхилла, ручонка Люси нашла руку Брон и уцепилась за нее.
– Можно я напишу тебе? – шепотом спросила Люси. – Отвечать не обязательно.
Вот хитрющая, подумала Брон, с нежностью сжимая детские пальчики.
– Это было бы чудесно. – У нее возник свой собственный план, ничуть не уступавший в хитрости задумке Люси. Что может быть прелестнее детского письма, полного болтовни, возбуждения, полного надежды, чтобы продемонстрировать Брук, как много она теряет?
– А позвонить тебе можно? – (Брон заколебалась с ответом.) – Ну пожалуйста!
Брон было не на чем писать, кроме конверта от письма Люси. Она быстро написала на нем свой номер и отдала ей.
– Но сначала ты должна будешь спросить папу, – предупредила она.
– Эй, на заднем сиденье! Что вы там вдвоем замышляете? – Остановив машину перед зданием станции, Фиц обернулся.
– Ничего, – быстро ответила Брон и опять слегка сжала девочке руку. – Нет, не выходи, – сказала она. – Терпеть не могу эти долгие проводы, а ты? – Она постаралась, чтобы ее голос звучал весело.
Когда Брон закрыла за собой дверцу, Люси высунулась из окна.
– Ты не забудешь, что едешь с нами отдыхать?
– Нет. Не забуду. – Она поцеловала Люси в щеку и быстро отвернулась, пока они обе не разрыдались. Но убежать сразу оказалось невозможным, так как Фиц, обойдя машину спереди, присоединился к ней на тротуаре.
– Я позвоню тебе относительно Франции.
– Дай мне несколько дней.
– Я бы дал тебе вечность, если бы думал, что это будет иметь какое-то значение. – И он смахнул пальцем с ее щеки предательскую слезу. – Это входит у тебя в привычку. – И, помолчав, добавил: – Береги себя, Брук.
На секунду он привлек ее к себе, поцеловал в щеку. Едва заметная щетина шершаво чиркнула ее по подбородку. Ощущение было чудесное.
– Эй! Здесь нельзя стоять.
Фиц кивнул приближавшемуся к ним человеку.
– Я уже уезжаю. Постарайся, чтобы с Францией у тебя получилось. – Не дожидаясь ответа, он запрыгнул в «рейнджровер» и отъехал; Брук успела лишь нерешительно помахать рукой. Собираясь уже войти в здание станции, она вдруг услышала голос Люси:
– Я тебя люблю, мамочка!
Она резко повернулась. Высунувшись из заднего окна, Люси неистово махала рукой.
– Я тебя люблю!
Брон приросла к месту, не в силах ни помахать, ни крикнуть. Тем временем «рейнджровер» влился в поток уличного движения и растворился в нем.
– Я тоже тебя люблю, малышка, – прошептала она. – Я люблю вас обоих.
Повернувшись, она увидела того человека, который накричал на Фица за парковку в неположенном месте, – он смотрел на нее во все глаза. Она ответила ему прямым взглядом и вошла в здание станции.
Она купила билет первого класса и зашла в газетный киоск. Прикрывшись журналом, можно будет дождаться поезда, не боясь быть узнанной. Ей не хотелось разговаривать ни с кем.
Журнальные обложки полнились кричащими сенсациями типа: «Я отбила дружка у своей дочери», «Как я доигрался до тюрьмы», «Я родила ребенка, не зная, что беременна». Брон представила себе, как бы тут смотрелся такой заголовок: «Я выдала себя за сестру и влюбилась в отца ее ребенка». Издатели наверняка были бы готовы заплатить любую цену, чтобы заполучить такое, да еще и с именем Брук Лоуренс. Наверняка ей не пришлось бы заботиться о деньгах до конца жизни.
А заботиться об этом как раз приходилось. Проблемы Люси на время заслонили все проблемы Брон, отодвинули их на второй план. Тем не менее теперь она занимала полдома, что ей одной было не по карману, у нее не было работы и не было никаких перспектив, не было даже жалкого пособия по уходу за инвалидом. Похоже, пора начать беспокоиться о себе, и если она сосредоточится на этом, то по крайней мере не будет зацикливаться на Люси. И на Фице. И на шершавом прикосновении мужской щетины к ее щеке.
