Текст книги "Не отдавай меня ему (СИ)"

Автор книги: Лия Султан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 20

Её слова повисли в воздухе – тихие, сломленные, полные стыда.

«Простите, я не сдержалась».

В них был такой надрыв, что мои собственные желания показались мне эгоистичными и грубыми. Да, я хотел её. До боли во всём теле, до сумасшествия. Но сейчас она – как раненый зверёк, и мой долг – не пугать её ещё больше, а дать опору.

– Тебе не за что извиняться, – отступаю на шаг, создавая между нами безопасную дистанцию. – Ты имеешь право на слёзы и гнев.

Она смотрит на меня с благодарностью.

– Что касается твоей сестры, – продолжаю я, заставляя себя говорить деловым тоном, – то забудь об этой проблеме. Мои люди уже работают. Они будут сопровождать её в школу и обратно, пока вся эта история с Зауром не будет закрыта. Ни одна волосинка не упадёт с её головы. Я тебе это обещаю.

Она слушает, затаив дыхание, и я вижу, как понемногу страх отступает.

– А с Зауром я поговорю сам. Лично. И это будет наш последний разговор.

– Спасибо вам, Джафар-бей, – кивает она. – Большое спасибо. Вы… вы не представляете… – она запнулась, подбирая слова. – Вы такой хороший, сильный человек. Пусть Аллах вознаградит вас за вашу доброту.

Эти слова, такие простые и чистые, тронули меня: одновременно согрели и ранили. Потому что я не такой уж «хороший». В этот момент я был мужчиной, который из последних сил сдерживает бушующую внутри страсть и желание.

– Иди, – мягко сказал я, указывая взглядом на дверь. – Всё будет хорошо.

Она ещё раз кивает и покидает кабинет, оставив за собой лишь лёгкий шлейф аромата жасмина и щемящее чувство пустоты.

Как только дверь закрывается, я подхожу к креслу и опускаюсь на него. Воздух с силой вырывается из моих лёгких. Всё моё тело напряжено, мышцы горят. Уперевшись локтем в подлокотник, сжимаю кулак и прижимаю к губам, стараясь заглушить эмоции.

Перед глазами стоит она – её испуганные глаза, дрожащие плечи и шелковистые волосы, которые она по моему разрешению уже не покрывает. И этот проклятый, сводящий с ума запах.

Как же я скучал по ней. Все эти дни вдали я думал о ней больше, чем о родной дочери. И это неправильно.

В тишине кабинета я медленно возвращаюсь к реальности, осознавая, что я не могу её касаться. Нельзя. Она – жена моего брата. Она ранена, напугана и доверяет мне. Переступить эту грань сейчас – значит уподобиться Зауру, использовать её уязвимость. Я должен быть её защитником, а не ещё одним источником боли и смятения.

Я сижу так долго, пока напряжение в теле не начинает понемногу спадать, оставляя после себя лишь горький привкус. Всё пошло не по плану, но отступать некуда.

Спустя несколько дней, когда мои люди нарыли всё, чтобы раз и навсегда заткнуть Заура, я назначаю ему встречу на нейтральной территории – в закрытой VIP-кабинке одного из дорогих ресторанов. Я вхожу, когда Заур уже сидит за столом, развалившись в кресле с видом самоуверенного наглеца. На его лице играет кривая ухмылка, которая мгновенно исчезает, когда он видит мой настрой.

Я не трачу время на приветствия, швыряю на стол плотную папку. Она с грохотом приземляется рядом с хрустальным стаканом.

– Ознакомься, – хрипло и грубо говорю я, опускаясь в кресло напротив. – Очень познавательное чтиво.

Заур скептически поднимает бровь.

– Что это?

– История о том, как высокопоставленный сотрудник мэрии, – начинаю ровным, ледяным тоном, – годами получает многомиллионные откаты от строительных компаний. Подделывает заключения комиссий, признавая вполне добротные здания аварийными, чтобы их снесли и отстроили заново его “друзья”. Интересная судьба у тех, кто пытался противостоять, не находишь?

Заур хмурится и нехотя тянется к папке, открывает её и листает. С каждой перевёрнутой страницей его лицо становится всё бледнее. Он видит там всё – копии документов, выписки со счетов, фотографии его встреч. Всё, что собирали парни.

– Как думаешь, – не отрывая от него взгляда, продолжаю я, – что будет, если эта папка попадёт в нужные руки? К журналистам? Или прямиком в антикоррупционный комитет? Думаю, твоя карьера – это самое малое, что ты потеряешь. Это лишь дело времени.

Он с силой швыряет папку обратно на стол.

– Подсуетился, да? Чтобы защитить эту шлюху? – его голос звенит от злости. – Уже подложил её под себя?

Это становится последней каплей. Всё моё самообладание, вся выдержка испаряются в одно мгновение. Я резко вскакиваю, протягиваю руку через стол, с силой впиваюсь пальцами в его шею и с размаху ударяю его головой о столешницу. Глухой стук прокатывается по кабинке.

– Шакал, – прошипел я, чувствуя, как ярость застилает глаза. – Твой отец упустил твоё воспитание, и ты стал тем, кем стал. Не мужиком, а гнилью. Ещё раз подойдёшь к Латифе, ещё раз заикнёшься о ком-то из её семьи – и я камня на камне от твоей карьеры и репутации не оставлю.

Он пытается вырваться, но моя хватка железная.

– Мать… мать проклянёт тебя за это! – выдавливает он, захлёбываясь.

Я наклоняюсь ещё ниже, так что мои губы почти касаются его уха.

– Мать проклянёт тебя, урод, когда узнает о твоих садистских наклонностях и особых предпочтениях. Или ты думаешь, я не в курсе, с какими дешёвыми шлюхами, готовыми терпеть твою жестокость, ты развлекаешься?

Я с силой отталкиваю его от себя, и он, потирая шею, тяжело кашляет.

– На следующей неделе ты подпишешь все документы о разводе и навсегда забудешь, что когда-то был женат. Любое, малейшее движение в её сторону – и я прикончу тебя. Клянусь Аллахом.

Выпрямившись, я отряхиваю ладони, словно убираю с них грязь, и, не оглядываясь, выхожу из кабинки, оставив его одного с разбросанными по столу документами. По-хорошему, мне надо пустить их в дело, но жалко маму. Ещё один груз на моей душе: зная о коррупционных преступлениях своего брата, я умолчу о них. Однако теперь у меня есть рычаг давления, чтобы эта мразь больше никогда не сделала плохо Латифе.

Глава 21

Я возвращаюсь домой в девять вечера. Голова всё ещё забита сегодняшней встречей. Гнев на Заура кипит во мне, как ядовитый родник, отравляя всё внутри. Мне нужна тишина. Покой. Но едва я вхожу в прихожую, до меня доносятся звуки музыки.

Она играет. Снова.

Я иду в гостиную и останавливаюсь у двери, не решаясь войти, и замираю, прислонившись головой к косяку. Я не знаю, что это за мелодия – грустная, протяжная, полная какой-то щемящей нежности и тоски. Она льётся по дому, как лекарство, смывая грязь сегодняшнего дня. Я закрываю глаза и слушаю, но также прислушиваюсь к себе. Дрожь бежит по моей спине, а сердце начинает биться чаще, тяжелее, наливаясь странным, болезненным теплом.

Потом я всё-таки открываю глаза и наблюдаю за ней. Она сидит за инструментом, её милое лицо освещено мягким светом торшера. Длинные ресницы дрожат, пальцы порхают по клавишам с той хрупкой силой, что сводит меня с ума. Она вся – воплощение неземной красоты. Как самый прекрасный цветок Востока, раскрывающийся при лунном свете. Как я мог не видеть этого раньше? Она не просто красива. Она… другая. Из другого теста, нежели все женщины, которых я знал.

С Дуньей, моей покойной женой, нас свели семьи. Мы учились уважать друг друга, в нашей жизни со временем родилась тихая, спокойная привязанность. Но то, что происходит сейчас, когда я смотрю на Латифу, похоже на ураган. В душе всё переворачивается. Необъяснимое, дикое влечение, против которого бессилен всякий разум.

Она заканчивает играть, и в наступившей тишине я делаю шаг вперёд. Она поднимает глаза и видит меня. Вздрагивает, смущённо опускает ресницы.

– Джафар-бей, вы уже вернулись.

– Да, – отвечаю хрипло. Вхожу в гостиную и закрываю за собой дверь. – Нам нужно поговорить.

Она встаёт, её поза выдаёт напряжение.

– Что случилось?

– Я виделся с Зауром. Он подпишет все документы о разводе. На следующей неделе.

Её глаза расширяются от изумления и облегчения.

– Как вам это удалось?

– Неважно, – отрезаю я, не в силах и не желая вспоминать тот разговор. – Не думай об этом.

Она слабо и грустно улыбается, и грудную клетку прошибает, словно туда выстрелили и всё к чёртям раздробили. Эта улыбка – такая беззащитная и благодарная – сводит меня с ума.

– Вы снова будете ругаться, если я в сотый раз скажу вам спасибо? – тихо спрашивает она.

– Не за что, Латифа.

– Нет, есть, – она настаивает, и в её глазах вспыхивает огонь. – Для меня никто никогда не делал того, что делаете вы, Джафар-бей. Я не знаю, чем заслужила это. С моего появления в вашем доме у вас всё пошло кувырком.

Я не выдерживаю и делаю шаг к ней. Затем ещё один. Мы очень близко, и до меня долетает её аромат – медовый, цветочный. Он кружит голову.

Латифа не отступает. Просто смотрит на меня с опаской, в ожидании чего-то.

Я поднимаю руку и кладу ладонь ей на предплечье. Ткань её платья мягкая, а я ловлю себя на том, что хочу ощутить под пальцами тепло и нежность её кожи. Аллах, как я хочу почувствовать на губах вкус её тела. Я сжимаю её руку, чувствуя, как она вздрагивает, но не уходит. Латифа лишь чуть дрожит, и её взгляд до сих пор прикован к моему лицу.

– Джафар-бей, – её шепот едва слышен. – Что вы делаете?

– Прости, Латифа.

И я теряю остатки рассудка. Потянув её на себя, прижимаю всем телом к своей груди и целую.

Её губы оказываются мягкими, податливыми, они пахнут чаем с жасмином и вареньем из райских яблок. Этот вкус, эта пленительная нежность сводят меня с ума. В этот миг нет ни Заура, ни прошлого, ни будущего. Есть только она. Её тело, прижатое ко мне, её запах, её губы, которые сперва замерли в шоке, а потом начали отвечать.

Сначала робко, неуверенно. Потом смелее. Её руки поднимаются, обвивают мою шею, пальцы впиваются в волосы на моём затылке, притягивая меня ближе. Она отвечает мне с той же жарой, той же удивительной страстью.

Мы отрываемся друг от друга одновременно, тяжело дыша. Её глаза широко раскрыты, в них – шок, стыд и остатки того самого огня, что горел на её алых лепестках секунду назад.

– Что мы наделали? – выдыхает она, прикладывая дрожащие пальцы к своим распухшим губам. – Нам нельзя. Я… я жена вашего брата. Я жду от него ребёнка. Аллах, это харам! Что мы натворили?!

Её слова обрушиваются на меня, как ушат ледяной воды. Реальность возвращается – жестокая и неумолимая. Грех. Предательство. Я только что переступил все границы.

Я тяжело дышу, смотрю на её испуганное лицо и хмурюсь, пытаясь собрать в кулак свою волю.

– Прости меня, – мой голос звучит чуждо и надтреснуто. – Этого больше не повторится.

Я резко разворачиваюсь и выхожу из гостиной, не оглядываясь. Иду по холлу широкими шагами, сжимая кулаки с такой отчаянной силой, что слышу хруст. Мне нужно уехать. Сейчас же. Пока я не сделал чего-то непоправимого.

Я выхожу на улицу, сажусь в машину, завожу двигатель и набираю номер.

– Ты дома? – бросаю я в трубку, едва слышу на том конце провода Карину.

– Да.

– Я приеду.

– Конечно, милый. Жду.

Бросив мобильный на пассажирское сиденье, срываюсь с места. Мне нужно забыться. Заглушить этот огонь, это безумие, этот вкус её губ на своих. И самый простой, самый привычный способ сделать это – пойти туда, где меня ждут без лишних вопросов. Где всё просто. Где не нужно думать о грехе.

Но даже когда я мчусь по ночному городу, я знаю – это не поможет. Потому что её образ, её глаза и вкус её поцелуя уже выжжены во мне навсегда.

Глава 22

Дверь в её квартиру открывается, как только я выхожу из лифта. Карина стоит на пороге, как всегда, безупречная, соблазнительная, красивая. Шёлковый чёрный халат, идеальный макияж, томный взгляд. Она – готовая отдушина, простой и понятный выход для того адреналина и ярости, что клокочут во мне.

Я не говорю ни слова. Вхожу, захлопываю дверь и тут же прижимаю её к стене, находя её губы. Это не ласка, а нападение. В нём вся горечь от сегодняшнего разговора с братом, злость на себя за слабость к Латифе, отчаяние от этой невозможной ситуации. Я жду, что она оттолкнёт меня, скажет «успокойся» или «не так грубо».

Но она не отталкивает. Наоборот, её пальцы впиваются в мои плечи, и она отвечает мне с готовностью, расстёгивает пуговицы на рубашке, блуждает ладонями по телу. Её готовность принять всю мою жёсткость, не задавая вопросов, на секунду озадачивает меня. Почему?

– Ты голодный, да? – шепчет мне в губы. – Ничего не говори, я вижу, что голодный.

Снова целует меня, касаясь пальцами плотной ткани брюк, поглаживая, приглашая.

Мы перемещаемся в спальню. Одежда летит на пол, падаем вместе на кровать. Я сжимаю её грудь, прикусываю сосок, чувствуя, как она выгибается и кричит не от боли, а от возбуждения. Она хочет этого. Ей нравится эта грубая сила, этот животный напор.

– Джафар, – зовёт, кусает губы, когда я развожу её колени.

Я вхожу в неё резко, без прелюдий. Движения мои жёсткие, почти безжалостные. Я пытаюсь изгнать из себя этого демона, это наваждение по имени Латифа. Карина стонет подо мной, её ноги обвивают талию, а ногти царапают мою кожу.

– Да, вот так! Сильнее! Дааа… – крики Карины, её быстрый, яркий оргазм лишь подстёгивают меня, но не трогают.

Я закрываю глаза, погружаясь в ритм, ищу забвения. Но вместо темноты передо мной возникает другое лицо. Испуганные, огромные глаза, дрожащие губы, вкус янтарного варенья.

Латифа. Латифа. Латифа. Запретная моя…

Это как удар током. Я представляю, что это она подо мной. Что это её тело трепещет от моих прикосновений. Что это её тихие стоны я слышу. Эта мысль, греховная и пьянящая, доводит меня до края быстрее, чем любая физическая стимуляция.

Я кончаю с резким, сдавленным рыком, всё ещё зажмурившись, пытаясь удержать её образ. На мгновение забываю, где я и с кем. В порыве странной, несвойственной мне нежности я приподнимаю женщину подо мной, прижимаю к своей груди и целую в висок, шепча на ухо с хриплой лаской, что сама собой слетает с губ:

– Джиним… Шириним… Хорошая моя… (Дорогая моя, сладкая моя.)

Карина замирает, затем судорожно вздыхает, её тело напрягается.

– Ты… ты никогда так не называл меня, милый, – её голос звучит смущённо и удивлённо. – Никогда не говорил таких ласковых слов.

Её слова возвращают меня в реальность с жестокой резкостью. Я открываю глаза и смотрю на неё. На её распущенные волосы, искусанные пухлые губы, размазанную косметику, лицо, которое сейчас кажется мне чужим. Хмурюсь.

Я говорил не ей. Эти слова были для другой. Для той, чей призрак лёг между нами в эту ночь.

Я молча выхожу из неё, перекатываюсь на спину, чувствуя, как накатывает волна острого, почти физического отвращения – к себе, к ситуации, к этой жалкой попытке сбежать. Воздух в комнате становится тяжёлым и невыносимым.

Карина не говорит больше ничего. Она просто устраивается рядом, и тишина говорит сама за себя. Я приехал к одной женщине, но люблю другую.

Я лежу на спине, глядя в потолок, чувствуя, как стыд медленно заполняет всё внутри. Рядом неподвижно лежит Карина и ждёт, что я что-то скажу. Может, обниму. Но я не могу.

Я резко поднимаюсь с кровати.

– Я в душ. И потом поеду.

– Что? – переспрашивает. – Почему? Джафар, что случилось? Всё же было хорошо. Ты же назвал меня джиним. Ты никогда…

Она не договаривает. Я стою к ней спиной, натягивая брюки, и молчу.

– Джафар? – зовёт, а потом замолкает. Слышу, как она встаёт с кровати.

– Это ты не мне говорил? – в её словах впервые звучит горькая, острая обида. Я поворачиваю голову и вижу, как на её глазах выступили слёзы. – Ты приехал ко мне, трахал меня, но представлял на моём месте другую, да?

Я шумно выдыхаю, снова отворачиваюсь и застёгиваю ремень.

– Джафар, ответь мне, чёрт возьми! – кричит Карина. – Кто она? Ты её… любишь?

Я молчу, поднимая с пола рубашку и надевая её.

– Ты любишь её, – она произносит это уже не как вопрос. – Но не можешь с ней спать, так? И поэтому пришёл ко мне? Слить всё это… всё, что предназначено ей? Козёл! Какой же ты козёл!

Она была на сто процентов права. Я резко обернулся. В этот момент я возненавидел себя ещё сильнее.

– Прости, Карина! – говорю ясно, громко. – Да, я козёл. Называй как хочешь. Мне нечего тебе возразить. Ничего!

Она с размаху даёт мне отрезвляющую пощёчину, а потом начинает колотить кулачками в грудь.

– Уходи тогда! – сквозь слёзы кричит и продолжает бить. – Уходи! Не хочу тебя больше видеть! Вон пошёл!

Я ничего ей не отвечаю, потому что крыть эту уродливую правду нечем. Я просто перехватываю её запястья, мягко, но твёрдо отстраняю от себя и смотрю в полные ненависти и боли глаза.

Она опускается на край кровати и плачет, а я выхожу из спальни и иду к двери. Тяжёлый камень вины лежит на душе. Мне нет оправдания. Я так запутался в собственных чувствах, что ранил Карину и заслужил её ненависть.

Глава 23

Солнечный свет, льющийся в окно внедорожника, кажется мне неестественно ярким, издевательски назойливым. Я сижу на заднем сиденье и смотрю на проплывающие мимо здания. На другой стороне – Джафар-бей, которого я все эти дни тщательно избегала. Да и сам он приходил поздно. Слава Аллаху, мы не пересекались, но когда накануне он сказал, что поедет со мной в суд, я промолчала и покорно согласилась.

Пора уходить из его дома, потому что незамужняя невестка не должна оставаться под одной крышей с бывшим деверем. Несколько дней назад я чётко поняла одну истину – я люблю Джафар-бея. Но эта любовь неправильная, запретная, грешная. И самое правильное – покинуть особняк, оставив в душе воспоминания о нём – таком родном и далёком.

Перевожу взгляд на руки, лежащие на коленях. Они слегка трясутся. Сегодня день, которого я так ждала и так боялась одновременно. День развода.

Джафар-бей молчалив и суров. Несмотря на наши сложные ныне отношения, его присутствие придаёт мне уверенность в себе. Арсен и Руслан сопровождают нас, их лица непроницаемы. Деверь настоял на охране, учитывая прошлое нападение Заура.

В зал суда мы с Джафар-беем и адвокатом входим первыми. Потом появляется он – мой муж, которого я ненавижу всей душой. Он бледен, его глаза горят тёмным, немым огнём. Он бросает на меня взгляд, полный такой лютой злости, что мне становится физически холодно и неприятно. Но он молчит. Не говорит ни слова. Не смотрит на брата. Процедура проходит быстро, формально. Судья говорит, что брак расторгается, стороны претензий друг к другу не имеют.

Я свободна.

Когда мы выходим, Заур проходит мимо, и на секунду его взгляд находит меня. В нём – обещание. Обещание мести. Этот взгляд впивается в меня мерзкой занозой.

Джафар-бей берёт меня под локоть, твёрдо и бережно, и помогает сесть в машину. Его прикосновение обычно заставляет меня трепетать, но сейчас я ничего не чувствую, кроме оцепенения.

Дома нас встречает Джала. Её доброе лицо полно беспокойства.

– Ну что, дочка? Как ты? – она обнимает меня, и я в этот момент так благодарна ей за участие и доброту.

– Всё закончилось, – тихо говорю.

Аиша ещё в школе. Джафар-бей коротко кивает Джале и говорит мне:

– Пойдём в кабинет.

Мы снова здесь, где всего несколько дней назад его губы коснулись моих. Теперь между нами лежит целая пропасть. Он стоит у своего стола, я – в нескольких шагах от него, у окна.

– Всё закончилось, – повторяю я, глядя во двор. – И как только я приведу в порядок документы, я уеду.

Он замирает.

– Уедешь? Куда? Это бессмысленно, Латифа. Тебе и ребёнку нужна защита. Крыша над головой.

– Я не могу оставаться здесь, Джафар-бей.

– Почему? – его голос становится жёстче. – Из-за того, что произошло между нами?

Я закрываю глаза. Да. Из-за этого. Из-за этого запретного чувства, которое обжигает меня изнутри. Из-за стыда, который я испытываю каждый раз, когда вижу его. Из-за того, что я готова забыть обо всём на свете ради его прикосновения, и это меня пугает больше, чем угрозы Заура.

– Да, – выдыхаю я, не в силах лгать. – Спасибо вам за всё, но я хочу начать новую жизнь вдали отсюда. Я написала двоюродной сестре мамы. Она согласна приютить меня на время. И я начну сначала.

Я вижу, как напрягается его тело, как он сжимает челюсть. В глазах Джафара вспыхивает боль, гнев, разочарование. Но он лишь цедит сквозь зубы:

– Я подумаю.

Хозяин дома уходит, хлопнув дверью. Я остаюсь одна в тишине его кабинета, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. Не от печали, а от опустошения.

Через несколько часов, когда я сижу в своей комнате и бесцельно листаю книгу, в доме раздаются гневные голоса. Я выхожу в холл и замираю, увидев бывшую свекровь Зулейху-ханум и золовку Зарину. Мать Джафара и Заура в гневе. Её лицо пунцово от ярости.

– Ах ты неблагодарная гадина! – она бросается ко мне, тыча в меня пальцем. – Ты довольна? Рассорила моих сыновей! Сделала их врагами!

– Мама, оставь, это была плохая идея. Джафар нам этого не простит!

– Нет, пусть она знает, что сделала!

Я отступаю, словно от удара.

– Зулейха-ханум, я…

– Молчи! Не смей мне ничего говорить! Ты разрушила мою семью! Прокляну тебя! Да сгниёт твоё чрево, раз ты не смогла дать мужу ребёнка и совратила его брата!

Её слова подобно плети бьют хлёстко и невыносимо больно. Внезапно между нами встаёт Джала. Её обычно доброе лицо сурово.

– Ханум, опомнитесь! Побойтесь Аллаха! Как вы можете говорить такое? Уходите из этого дома!

– Я не уйду! – Зулейха истерично смеётся. – Позвоню сыну! Посмотрим, кого он выгонит!

– Звоните, – спокойно говорит Джала. – Хозяин знает, где правда.

– Сын против матери не пойдёт! – кричит Зулейха, но в её голосе слышна неуверенность. – Но и я здесь не останусь, пока эта дрянь здесь. Пойдём, Зарина! А ты, – она снова смотрит на меня, – будешь жить с этим. С моим проклятием. Оно будет преследовать тебя и весь твой женский род.

Она разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что задрожали стены.

Я стою, прислонившись к стене, и дрожу. Джала подходит ко мне, пытается обнять.

– Не слушай её, дочка. Это злость говорит в ней.

– Нет, – плачу я, отстраняясь. – Джала, пожалуйста, не говори об этом Джафар-бею. Хватит с него. Он из-за меня со всеми переругался. С братом, с матерью, сестрой. Хватит. Не хочу больше ничего знать об этой семье. Завтра же уеду.

Джала хочет возразить, но видит моё лицо и лишь грустно вздыхает.

– Иди отдохни, кизим. Ты бледная, а тебе нельзя нервничать.

Я киваю и, пошатываясь, ухожу к себе. Голова раскалывается от боли, в висках стучит. Задернув шторы, ложусь в постель, надеясь, что сон принесёт забвение.

Просыпаюсь от внезапных, тянущих болей внизу живота. В комнате темно. Я вся в липком, холодном поту, меня бьёт мелкая дрожь. Я включаю ночник и не сразу соображаю, сколько времени и сколько я проспала.

И только теперь я чувствую под собой влагу, сбрасываю одеяло и вижу, как на бежевой простыне расползается и алеет кровавое пятно.

Сначала я не могу даже пискнуть. Потом воздух с силой вырывается из моих лёгких, превращаясь в дикий, животный крик, полный такого ужаса и отчаяния, что, кажется, слышен во всём доме и за его пределами.

– Джала! – кричу, вцепившись в простыню, глядя на кровь, что отнимает у меня всё будущее. – Джала, помоги!