Текст книги "Не отдавай меня ему (СИ)"

Автор книги: Лия Султан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 9

Джафар

Обхватив дверную ручку, вдруг слышу за спиной сдавленный вздох и глухой стук. Оборачиваюсь – и сердце падает в пятки. Латифа, только что стоявшая у окна, лежит на полу, бездыханная и бледная.

– Латифа!

Я бросаюсь к ней в тот же миг и поднимаю её на руки. Она до ужаса лёгкая, хрупкая, будто хрустальная. Голова беспомощно запрокинулась назад, руки безвольно болтаются, как у тряпичной куклы.

В горле стоит тугой, болезненный комок. Гнев к Зауру, к матери, к этому несправедливому миру смешивается со щемящей, всепоглощающей жалостью.

Прижимаю её к груди, не в силах сдержать порыв. Укладываю на кровать, пытаюсь привести в чувство, зову по имени. Рука сама тянется к её лицу – большим пальцем касаюсь щеки, смахиваю влажную прядь волос. Кожа невероятно нежная, горячая от слёз. В этот миг, пока никто не видит, я позволяю себе то, чего не позволил бы никогда: касаюсь её не как подопечную, не как невестку, а как женщину, чья боль отозвалась в моей душе.

– Джала! – кричу я. – Скорее!

Она прибегает и сразу причитает, но я велю ей отставить разговоры и действовать. Пока Джала суетится вокруг, смачивая виски водой, я звоню в скорую.

Время растянулось в мучительную бесконечность. Врач приезжает через десять минут. Мне, как полагается, входить нельзя, поэтому стою в коридоре вместе с Аишей. Слышу невнятные голоса, шёпот Джалы. Каждая секунда ожидания нервирует.

Дочь испуганно смотрит на меня и говорит, что Латифа, скорее всего, перенервничала. Конечно, как тут не перенервничаешь, если со всех сторон опасность. Кладу ладонь на голову дочери и глажу её по волосам. Моя девочка никогда не столкнётся с такой болью. Никому не позволю её обидеть. Перегрызу всем глотки, как бешеный волк, если хоть один волос упадёт с её головы.

Наконец, дверь открывается, и фельдшер – женщина лет сорока – выходит из комнаты. Я не заглядываю внутрь, а иду провожать гостью. Уже во дворе не выдерживаю и спрашиваю:

– Что с ней, доктор?

У кареты скорой она оборачивается и устало улыбается:

– Ничего страшного. Переутомление, стресс, давление упало. Отлежится, попьёт витамины, – она делает многозначительную паузу, глядя на моё напряжённое лицо, и добавляет просто, без эмоций: – Но подозреваю, вы скоро станете отцом. Обратитесь к своему врачу, подтвердите.

Она прощается и идёт к машине, оставив меня одного. Я не двигаюсь, переваривая её слова. Всё смешалось в доме. Всё перевернулось с ног на голову. Если Латифа беременна – всё не просто усложняется, это взорвёт и без того хрупкую ситуацию в семье. Ребёнок. Племянник.

Я сжимаю кулаки и, нахмурившись, иду широким шагом в дом. Желание защитить её вспыхнуло внутри с новой, яростной силой. Но теперь эта защита обрела совсем иной, куда более опасный смысл.

Стою у её двери и собираюсь с мыслями. Затем всё же стучусь пару раз, и из комнаты доносится тихий голос:

– Войдите.

Толкнув дверь, останавливаюсь на пороге. Латифа полулежит в кровати. Её ноги прикрыты одеялом. В глазах – огромных, карих – читаются усталость и тревога.

– Как ты? – спрашиваю, подходя и останавливаясь у изголовья. Мне не хотелось нарушать её пространство, пугать.

– Лучше, – она пытается улыбнуться, но выходит неуверенно. – Простите, что я снова вас подвела.

Я делаю глубокий вдох. Что ж ты постоянно извиняешься?

– Я всё знаю. Врач проговорилась.

Я вижу, как по её телу пробегает дрожь. Глаза расширяются от паники, а затем ладонь инстинктивно ложится на живот. Этот маленький, безмолвный жест пронзает меня острее любого ножа.

– Я даже ничего не заметила, – шепчет она, и в голосе звучит странная смесь страха и надежды. – Если это правда, если я действительно стану матерью, то это чудо. После всего, что было. Но я не могу! Я не могу растить этого ребёнка рядом с ним. Ни дня. Я не вернусь к Зауру. Никогда.

В её словах – стальное упорство. Киваю, понимая её лучше, чем кто-либо.

– Знаю. Но с твоей беременностью всё усложнится. По нашим законам процесс расторжения брака затянется. Ему, да и суду, дадут больше времени на «перемирие». Будут давить на тебя, ссылаясь на интересы ребёнка.

– Они не могут заставить меня жить с тираном! – вырывается у неё. – Разве Аллах желает, чтобы мать мучилась в страхе?

– Нет, – отвечаю я твёрдо. – Но люди часто прикрывают свои интересы волей Всевышнего. Они будут говорить, что ребёнку нужен отец. Что ты должна дать Зауру шанс.

Она смотрит на меня, и в её взгляде – беззащитность раненого зверька.

– И что же мне делать, Джафар-бей? – с надеждой и мольбой спрашивает она.

Моё сердце сжимается. Впервые за долгие годы я чувствую такую острую, почти физическую потребность оградить кого-то от боли.

– Тебе ничего не делать, – произношу твёрдо. – Твоя задача – беречь себя. И его, – мой взгляд скользит к её руке, всё ещё лежащей на животе. – А всё остальное я беру на себя. Никто, слышишь, никто не сможет принудить тебя к чему бы то ни было. Ни Заур, ни родня, ни суд.

Она замирает, всматриваясь в моё лицо, словно ища подтверждение моим словам.

– Почему? – тихо спрашивает она. – Почему вы так поступаете? Рискуете ради меня отношениями с братом, с матерью…

Я на мгновение задумываюсь. Объяснить ли ей про дочь? Про то, что не могу смотреть на чужую слабость? Но это всё лишь часть правды.

– Потому что однажды принятое решение определяет дальнейшую жизнь.

Она не отвечает, просто смотрит на меня, и по её щеке катится слеза.

– Отдыхай, Латифа, – велю я, отступая к двери.

Выйдя в коридор, прикрываю за собой дверь и прислоняюсь лбом к прохладному дереву. В груди бушует ураган. Я дал слово. Возможно, меня осудят за то, что вмешался и не помог сохранить семью. Но что это за семья, где жена до животного страха боится мужа?

Глава 10

Латифа

Полночь. Дом утопает в бархатной тишине, но в моей голове стоит оглушительный гул. Я сижу на кухне, обхватив ладонями кружку с молоком и мёдом. Напиток уже остыл, а сон всё не приходит.

Мысли кружатся, как осенние листья в вихре: две полоски на тесте, слова врача из скорой, леденящий ужас при мысли о Зауре. Эта новая жизнь внутри меня – такое хрупкое чудо – возникла именно тогда, когда я сама решила начать жить заново. И теперь Заур сделает всё, чтобы не отпустить меня. Чтобы навечно приковать к себе ребёнком.

Внезапно тишину разрезают тяжёлые, уверенные шаги в холле. Сердце ёкнуло и замерло.

Спустя несколько секунд в дверном проёме появляется высокая, мощная фигура Джафар-бея. Он кажется уставшим: рубашка расстёгнута на пару пуговиц, волосы слегка растрёпаны. Его тёмные глаза с удивлением встречаются с моими.

– Латифа? Почему не спишь?

Я сжимаю кружку так, что костяшки белеют.

– Не могу уснуть. Молоко с мёдом, – мой голос звучит тише, чем я хотела. – Говорят, лучшее средство.

Он молча стоит на пороге, будто взвешивая что-то, а затем входит на кухню и тяжело опускается на стул напротив.

– И мне сделаешь?

– Конечно.

Я тут же встаю, почувствовав на себе его взгляд. Он был тяжёлым, почти осязаемым, и от него по спине пробежали мурашки.

Повернувшись к столешнице, чтобы подогреть молоко, я улавливаю в воздухе едва заметный, но устойчивый шлейф. Сладковатый, пряный, дорогой аромат женских духов. Значит, он приехал от своей женщины, о которой говорила Джала. От той, чьё присутствие в его жизни никогда не афишировалось, но всегда подразумевалось.

Интересно, а она снова оставила след от помады на его воротнике? Бедная Джала – снова ей придётся отстирывать. Вновь стало любопытно, какая она и почему он не представляет её семье. Может, она не из наших? Не хочет расстраивать Аишу? Хотя Аиша не похожа на ту, что будет против новой любви своего отца.

Любви… Интересно, а как он любит, если его брат этого не умеет? Как может любить такой большой и надёжный мужчина?

От этих мыслей щёки заливает краской. Как хорошо, что он этого не видит. И зачем вообще я об этом подумала?

Я чувствую странное покалывание в затылке, осознавая, что он, вероятно, смотрит на мою спину, на волосы, спадающие на плечи. Это непривычно – ходить перед ним без косынки, но, кажется, я начинаю привыкать, ведь Аиша вообще её не надевает. Мне становится не по себе, к горлу подкатывает непонятный, горьковатый ком.

Я делаю всё быстро, почти машинально. Ставлю перед ним кружку, стараясь не коснуться его пальцев, не встретиться взглядом.

– Держите.

– Спасибо, – он берёт кружку, его крупные пальцы обхватывают керамическую чашку. – Посиди со мной. Не хочется в тишине оставаться.

Я медленно возвращаюсь на своё место, снова ощущая на себе его внимание.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он и делает первый глоток. Его взгляд – пристальный, изучающий – заставляет подсобраться.

– Лучше, – вру я, опустив глаза. Сказать ему о тестах? Нет. Ещё рано. Слишком страшно. – Завтра… завтра я поеду к врачу. Надо пройти обследование.

– Это правильно. Надо беречь себя и ребёнка. Твои вещи привезли?

– Да, – прикусываю губу. – И ещё мама позвонила моему отцу и мачехе. Они перезвонили мне. Завтра утром выезжают сюда.

Джафар-бей мгновенно и недовольно напрягается. Мне стыдно, что я втянула его во всё это.

– Они хотят поговорить со мной, но я знаю, что начнут убеждать вернуться.

– Во сколько они приедут? – деловито спрашивает хозяин дома.

– В два где-то.

Коротко кивает, снова отпивает из кружки. Закрыв глаза, говорит спокойно:

– Я их встречу. Разговор будет нелёгким.

Джафар-бей вновь меня спасает. Вновь берёт на себя удар и ответственность. Знаю, что папа будет недоволен – его накрутила не только моя свекровь, но и мачеха.

– Пусть Аллах вознаградит вас, Джафар-бей.

Он кивает, и на кухне вновь наступает напряжённая тишина. Я чувствую его через стол – каждый его вздох, каждое движение. Не могу понять, что происходит со мной и почему меня так волнует и одновременно пугает его присутствие. Его брата я боялась – наверное, срабатывал инстинкт самосохранения. Но никогда моё сердце так не стучало рядом с ним. А с Джафар-беем – стучит.

И началось это всё вчера, когда он увидел меня в сорочке.

Рискнув, поднимаю на него глаза и вижу, что он, не отрываясь, смотрит на меня. В его взгляде нет привычной суровости – лишь усталость, глубокая задумчивость и что-то ещё… что-то тёплое, опасное, от чего по телу разливается странная мягкая волна, будто то самое молоко с мёдом пролили внутрь.

– Латифа, – тихо произносит он, и моё имя в его устах звучит по-новому – красиво, почти ласково.

Вдруг он медленно тянет руку через стол. Не касаясь меня, просто кладёт свою крупную, сильную ладонь рядом. Расстояние между его мизинцем и моим большим пальцем – не больше сантиметра. Я замираю, затаив дыхание. Кажется, я чувствую исходящее от его кожи тепло.

Я медленно встаю, отодвигаю стул.

– Мне пора. Спокойной ночи, Джафар-бей.

– Спокойной ночи, Латифа.

Я почти бегу прочь, чувствуя, как его взгляд жжёт спину, а сердце бешено колотится, порождая во мне всё новые страхи и запреты.

Глава 11

В клинику меня везёт водитель Аиши. Он молчалив и суров, я тоже сижу тихо и смотрю в окно на серое небо. Однозначно будет дождь. Я хорошо подготовилась к визиту. Аиша одолжила мне тональный крем, и я замазала им синяк на щеке, чтобы на меня не глазели и не задавали лишних вопросов.

Мужчина подвозит меня прямо к ступеням частной клиники, выходит и подаёт руку. Удивительно. Неужели Джафар-бей ему велел так сделать? Он и так перевёл мне деньги на приём, и мне ужасно перед ним неудобно. Потом я подумаю, как ему их вернуть. Может, устроиться в школу учителем ИЗО? Только кто меня возьмёт, если я совсем чуть-чуть до замужества работала?

Приём у гинеколога проходит быстро. Врач – женщина с усталыми, но добрыми глазами, выслушав меня, осматривает в кресле и выписывает направления на анализ ХГЧ и УЗИ.

– Сначала в лабораторию, на третьем этаже, потом, с результатом, на УЗИ в 412 кабинет, – говорит она, передавая мне бумаги.

Я выбираю экспресс-анализ – его берут, кажется, очень быстро. Укол почти не чувствуется. Медсестра говорит, что результат будет через час. Эти шестьдесят минут тянутся мучительно медленно. Я сижу в коридоре у кабинета УЗИ, листаю один и тот же журнал и не вижу букв. В голове крутится одна мысль: «Что мне делать дальше?»

Наконец называют моё имя. Вхожу в полутёмный кабинет, ложусь на кушетку. Дрожащими пальцами приподнимаю блузку и расстёгиваю брюки.

– Дату последних месячных помните? – спрашивает врач-узист, подкатывая ко мне аппарат.

Я смущённо качаю головой. У меня совершенно вылетели из головы все даты, и вообще сейчас я дезориентирована, как слепой котёнок.

– Не помню. Извините, – тихо и виновато признаюсь я.

Врач кивает, не настаивая. Прохладный гель заставляет вздрогнуть. Датчик касается кожи, и на экране появляется чёрно-белое изображение, в котором я ничего не понимаю. Затаив дыхание, впиваюсь взглядом в монитор, пытаясь разглядеть в этих пятнах и тенях хоть что-то.

Миловидная девушка в белом халате несколько раз проводит датчиком, замирает, потом снова двигает его и диктует ассистентке какие-то цифры.

– Да, беременность есть, – наконец говорит она деловым тоном. – Пять-шесть недель. Поздравляю. Вот, смотрите, – она показывает ручкой на маленькое тёмное пятнышко на экране. – Ваша будущая лялька.

Я смотрю на это пятнышко, и странное чувство тепла разливается за рёбрами. Мой ребёнок. Моё маленькое, хрупкое спасение и моё же самое большое препятствие к свободе. Мысль о Зауре, который теперь получит надо мной ещё большую власть, пронзает меня, как ледяной клинок.

Нет. Я не позволю этому случиться.

«Я не скажу ему, – твёрдо решаю я, не отрывая взгляда от экрана. – Пусть меня назовут грешницей, пусть проклянут. Но я должна уйти от него. Для себя. И для тебя, малыш».

Врач вытирает мой живот салфеткой и протягивает распечатку с тем самым изображением. Я беру её, как самую ценную реликвию, и с ним же возвращаюсь к гинекологу. Она проверяет по базе готовность анализа и утвердительно кивает, когда находит его. Говорит, что мне повезло – так быстро обычно не управляются.

– Всё подтверждается. Поздравляю вас. Показатели в норме. Теперь главное – спокойствие и забота о себе. Встать на учёт нужно до двенадцати недель, не позже.

Я киваю, автоматически принимая брошюры о питании и витаминах. Выходя из кабинета, сую руку в карман лёгкого кардигана и сжимаю листок с УЗИ. Внутри меня бьётся новая жизнь. И я буду бороться за неё. До конца.

На обратном пути мы попадаем в пробку из-за крупной аварии. Водитель пытается объехать её, но я вижу две искорёженные машины и раненых людей, которых грузят на носилки фельдшеры скорой.

«Плохой знак» , – отчего-то проносится в голове, но я отгоняю эту мысль.

Я стараюсь стряхнуть с плеч напряжение прошедшего утра, но внутри всё ещё дрожит – от волнения, от страха, от странной радости, которую я боюсь признать.

Приезжаю к полудню и тихо вхожу в дом деверя. Из кухни с подносом выходит Джала, и, увидев меня, вздыхает. Её лицо неспокойно, глаза полны тревоги. Она берёт моё пальто и шепчет, наклоняясь так близко, что её дыхание касается моего уха:

– Они здесь. Твой отец и мачеха. Приехали раньше. Я уже позвонила Джафару, он выезжает.

Моё сердце проваливается куда-то в бездну. Я киваю, сглатывая комок в горле. Так скоро. У меня нет ни минуты, чтобы подготовиться, собраться с мыслями.

Делаю глубокий вдох и вхожу в гостиную.

Отец сидит в большом кресле. Он напряжён и выглядит усталым. Увидев меня, поднимается, и в его глазах я читаю смесь облегчения и беспокойства.

– Здравствуй, папа, – подхожу, обнимаю его, чувствуя знакомый запах табака и его одеколона. Целую в щёку.

– Здравствуй, дочка, – он гладит меня по плечу, но в его прикосновении нет прежней ласки.

Затем я поворачиваюсь к мачехе. Она сидит на диване – прямая и неумолимая, как всегда. Её руки сложены на коленях, на лице – маска холодного неодобрения. Я подхожу и склоняюсь, чтобы обнять её.

– Здравствуй, мама, – говорю я, целуя её в щёку.

Её тело остаётся жёстким, она едва отвечает на приветствие. Когда я пытаюсь отойти, её рука хватает меня за запястье – не сильно, но достаточно, чтобы остановить. Её узкие и колкие глаза впиваются в меня.

– Латифа, – каждый звук её голоса отточен, как лезвие. – От тебя мы такого не ожидали. Какой пример ты подаёшь моим дочерям?

Я замираю, не в силах пошевелиться.

– Как ты могла так нас опозорить? Уйти от мужа? – она произносит это слово «мужа» с таким почтением, будто Заур – святой. – Почему я должна краснеть за тебя перед твоей свекровью? Весь район, наверное, уже судачит. Ты думала о своём отце? О нашей семье? О младших сёстрах?

Каждое её слово – как пощёчина. Тепло, которое жило во мне после визита к врачу, мгновенно испаряется, сменяясь ледяным ожогом гнева. Я смотрю на отца, но он не спешит заступаться.

Я медленно высвобождаю своё запястье из её пальцев. В ушах звенит. Из приоткрытого окна слышен голос Джафара. Он приехал с работы. Мой спаситель...

Но до его появления я остаюсь здесь одна – перед судом своей семьи и с тайной под разбитым сердцем.

Глава 12

Слова мачехи повисли в воздухе – тяжёлые и ядовитые. Стыд, который она пыталась во мне разжечь, внезапно погас, сменившись холодной, острой яростью. Я медленно выдёргиваю запястье из её цепких пальцев и, выпрямившись, гляжу ей прямо в глаза.

– Я никого не опозорила, – голос, к собственному удивлению, звучит ровно и твёрдо. – Позор – это терпеть побои и унижения. Позор – это молчать, когда твою душу растоптали. Я ушла, чтобы сохранить себя. И мне нечего краснеть ни перед Зулейхой-ханум, ни перед всем районом.

Севда откидывается на спинку дивана, её глаза округляются от изумления. Даже отец поднимает на меня взгляд, в котором мелькает что-то похожее на испуг.

– Латифа! Как ты смеешь так разговаривать! – выдыхает она.

– Я говорю правду, которую вы не хотите слышать, – не отвожу взгляда. – Вы предпочитаете видеть меня несчастной, но удобной для вашей репутации.

В этот момент в прихожей раздаются уверенные, тяжёлые и знакомые шаги. Атмосфера в комнате мгновенно меняется – становится напряжённой.

В дверном проёме появляется Джафар. Он в деловом костюме, его лицо спокойно, но в осанке чувствуется непререкаемый авторитет. Его взгляд скользит по мне, задерживаясь на пару секунд дольше, чем нужно, будто проверяя, цела ли, а затем переходит на гостей.

– Ассаляму алейкум, Мустафа-ага, Севда-ханум. Добро пожаловать в мой дом.

Отец и мачеха тут же преображаются. Папа встаёт, чтобы поприветствовать его рукопожатием и лёгким объятием. Севда отвечает на приветствие, почтительно сложив руки и склонив голову. Они знают, с кем имеют дело – с человеком, чьё слово и положение в обществе имеют вес.

– Ваалейкум ассалям, – почтительно говорит отец. – Простите, что побеспокоили.

– Никаких беспокойств, – Джафар подходит к столу и занимает место в большом кресле, бессознательно утверждая своё главенство. – Вы – семья Латифы. Ваше место здесь, когда речь идёт о её судьбе.

Севда, ободрённая его вежливым тоном, но не замечающая стали в его глазах, тут же решает взять инициативу.

– Джафар-бей, мы очень благодарны вам за заботу о нашей Латифе, – начинает она слащавым тоном. – Но, конечно, вы понимаете, ей пора вернуться домой. В семью мужа. Все недоразумения можно уладить, проявив мудрость. Она должна помириться с Зауром.

– Да, – подхватывает отец. – Её долг – сохранить семью.

Я замираю, сжимая пальцы в кулаки. Старое, знакомое чувство безысходности подбирается к горлу. Но тут раздаётся голос Джафара – спокойный, но не допускающий возражений.

– Я уважаю ваше мнение как её родителей, – говорит он, и его слова обрушиваются, как камни со скалы. – Но я не могу согласиться. Сохранить семью – это достойно. Но сохранить себя – это необходимо. Пока Латифа находится под моей защитой, я не позволю, чтобы её вернули в место, где её безопасность под угрозой.

Севда открывает рот, чтобы возразить, но Джафар мягко, однако твёрдо продолжает, обращаясь уже к моему отцу:

– Придя к вам сватать вашу дочь, я взял на себя ответственность как его старший брат. Два года мы все жили в неведении, не лезли в чужую семью, думая, что у них всё хорошо. Но оказалось – нет. Я дал Латифе слово защитить её. И я его сдержу. Никто не заставит её вернуться к Зауру против её воли. Никто.

Он не повышает голос, но каждое слово обретает такую силу, что даже мачеха умолкает. Я смотрю на него – на этого могучего человека, который без колебаний встал на мою сторону против своей и моей семьи, – и чувствую, как по спине бегут мурашки. Это уже не просто благодарность. Это что-то большее, что-то тёплое и трепетное, что я боюсь назвать своим именем.

Джафар не сводит с моего отца твёрдого взгляда. В воздухе висит напряжённая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов в углу гостиной.

– Я не оспариваю ваше право как отца беспокоиться о дочери, – продолжает Джафар, и его голос звучит уже без светской вежливости, а с холодной уверенностью. – Но я видел, что сделал мой брат и поэтому принял сторону Латифы.

Севда пытается вставить слово, её лицо заливается краской возмущения:

– Джафар-бей, конечно, мы благодарны, но это семейное дело! Она его жена перед Аллахом! Она отдана ему!

– Она не вещь, чтобы её отдавать из рук в руки, – поправляет её Джафар, и в его тоне появляется сталь. – Два года назад я сидел перед вами, Мустафа-ага, как глава семьи, и сам говорил, что мы забираем вашу девочку и сделаем всё, чтобы она была счастлива в новой семье. Но мой брат, к сожалению, забыл о своих клятвах, когда позволил себе поднять на неё руку. Я не позволю, чтобы это повторилось. Ни под каким предлогом.

Он переводит взгляд на папу, и в его глазах – вызов.

– Мустафа-ага, вы человек чести. Скажите, разве честь мужчины – в том, чтобы отдать свою кровь на растерзание? Или в том, чтобы защитить её, даже если для этого придётся пойти против дурных пересудов?

Папа молчит, его плечи опускаются. Он смотрит на меня, и впервые за сегодня я вижу в его глазах не разочарование, а боль и растерянность. Он всегда видел в Зауре удачную партию – успешного, представительного мужчину, который далеко пойдёт. И теперь его мир рушится.

– Он правда бил тебя, кызым? – тихо спрашивает он, обращаясь больше к Джафару, чем ко мне.

Джафар мягко поворачивается ко мне:

– Латифа. Покажи им.

Все взгляды устремляются на меня. Сердце колотится, как дурное. Я медленно поднимаю руку и отодвигаю широкий рукав свитера. На внутренней стороне предплечья, чуть выше запястья, до сих пор виднеется жёлто-зелёный след от старого захвата. Отпечатки пальцев.

Севда ахает и отворачивается. Лицо отца становится пепельно-серым. Он отводит взгляд, ему стыдно. Я рукавом стираю с щеки тональный крем, которым замазала свежий синяк на лице. Старательно, почти остервенело вожу тканью по коже и почему-то смотрю на Джафар-бея. А он – на меня. И в наших взглядах рождается что-то хрупкое, невидимое другим.

– Этого... этого я не знал, – глухо говорит отец.

– Теперь знаете, – голос Джафара неумолим. – Пока я жив и пока этот дом стоит, она останется здесь. И будет в безопасности. Я помогу ей с разводом. Это моё последнее слово.

Он встаёт, и его фигура кажется огромной, заполняющей всю комнату. Разговор окончен. Мачеха больше не произносит ни слова.

А я смотрю на Джафара и понимаю, что впервые в жизни стою за каменной стеной – за спиной настоящего мужчины.