Текст книги "Возвращаясь к себе (СИ)"

Автор книги: Лия Нежина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава 11

Лиза

Не помню, как оказалась возле его палаты. Кто-то проводил меня, по пути набросил халат, дал бахилы. Перед дверью я стояла чуть живая. Думала, что наконец-то сейчас увижу его, смогу обнять!

Но, войдя, растерялась. Романов лежал хмурый и смотрел на меня, будто был чем-то недоволен. Рядом с его кроватью с таким же каменным лицом стоял врач. Виктор Михайлович расположился у окна и, казалось, следил за каждым моим движением. Было неловко. Они все будто ждали от меня чего-то, а я не могла понять, чего.

Лешка выглядел ужасно. Дело даже не в синяках и ссадинах на лице. Он был будто потухший фонарь, и лежал серым пятном на кипенно-белых простынях.

Я так много хотела ему сказать, но, оказавшись рядом, забыла обо всем на свете, растерялась и испугалась пытливого взгляда его отца. Кажется, несла какую-то чушь, хоть и чувствовала, что говорю совсем не то, что нужно.

А потом ему вдруг стало плохо, и мне пришлось уйти. С отчаянием заламывая руки, я шла по коридору. Здесь меня догнал Виктор Михайлович.

– Боли пройдут со временем, – заговорил он, останавливая меня и внимательно вглядываясь в лицо. – Самое страшное – что он не чувствует ног.

Проглотив ком в горле, ответила неуверенно:

– Но ведь прошло совсем мало времени? Сейчас нельзя отчаиваться.

Он отвел глаза, будто боялся показать свои мысли. И вдруг спросил негромко:

– Лиза, вы ведь не бросите его? Вы ему очень нужны!

Я окинула его непонимающим взглядом. О чем он? Почему говорит так, будто хоронит Лешку, будто уже никакой надежды, что он встанет? И зачем он это говорит? Неужели он ничего не видит? Неужели так и не понял, что для меня значит его сын, что я готова быть с ним с любым! Всегда.

– Все будет хорошо, – ответила я Романову, – Алексей обязательно поправится.

Больше ничего говорить ему я не стала. Просто не знала, какие нужны слова, чтоб утешить этого несчастного отца. К тому же я торопилась: из фирмы уже звонили несколько раз, напоминали, что сегодня совещание и зарплата, а, значит, нужно ехать в офис.

Появляться и встречаться с коллегами не было никакого желания, но мне очень нужны были деньги, поэтому заставила себя отправиться к Ивашкину.

В офисе было до странности тихо. Но не успела снять пальто и стряхнуть подтаявшие снежинки с шапки, как наткнулась на Катю.

– Лиза! – она закричала так громко, что за закрытой дверью что-то уронили. – Наконец-то!

И практически силой потащила меня в наш кабинет. Здесь, как всегда, царил беспорядок.

– Ты почему опоздала? – затараторила она. – Тебя все ждали. Планерка закончилась уже. Ивашкин недоволен жутко. Сейчас ценные указания раздаст и уж достанется тебе.

В ответ я только пожала плечами. Я в жизни не опаздываю. Никогда. Терпеть не могу, чтоб меня ждали. И в другое время страшно переживала бы, а теперь… Теперь понимаю, как ничтожна эта мышиная возня перед другой, настоящей жизнью, которая течет за стенами офисов, баров, клубов. Все, в чем раньше я видела смысл жизни: карьера, деньги, Сергей – теперь казалось мне ничтожным и мелочным, не заслуживающим внимания.

– Кого-то еще приняли? – кивнула я на свой стол, на котором лежали чьи-то вещи.

– Нет, что ты! – рассмеялась Катя, – это Светка притащила. Зашиваемся без тебя. Возвращайся уже скорее!

Минуту мы с Катей просто смотрели друг на друга.

– Ну рассказывай! – вдруг приказала она

– Что именно? – конечно, я догадывалась, что ее интересует, но настроения откровенничать совсем не было.

– Как что? Чем суд закончился?

– Какой суд?

– Ну над твоим мажором! – скривилась она зло.

– Что? – я тоже начала злиться.

– Вот только не надо делать вид! – упрекнула Катя и протянула журнал, на обложке которого красовалась фотография Алексея. Надпись кричала:

«Никакие деньги Виктора Романова не помогут его сыну избежать справедливого наказания!»

Я лихорадочно открыла статью на 15-ой странице, пробежала глазами. Что за бред! В статье утверждалось, что в аварии виновен Алексей, который пьяным сел за руль.

– Это ложь, Катя! – сказала я подруге. – Он был абсолютно трезв. Ему навстречу вылетел автомобиль. А сам Лешка в больнице. У него паралич обеих ног.

– Да ты что? – вытаращилась она на меня, садясь в кресло. – И что теперь?

– Врачи делают все возможное, – сказала ей любимую фразу Виктора Михайловича.

– Лиза, он что, не сможет ходить? – произнесла Катя медленно.

– Я даже думать об этом не хочу! Нужно верить в лучшее.

Мой голос звучал чуть резче, чем я хотела бы, но Катю и это не остановило. Она привстала в кресле и посмотрела на меня как на сумасшедшую.

– Да, но ты понимаешь, что он может остаться инвалидом? Ты хоть представляешь себе, какая это жизнь!

– Катя, чего ты от меня хочешь?

Я прекрасно понимала, чего, но еще надеялась.

– Лиза, беги от него! Конечно, можешь поддерживать, быть другом, но не вздумай связать себя с ним. Это же похоронить себя заживо!

В голову пришла мысль, что этот разговор бесполезен: ей все равно меня не понять.

– Ты ведь жизнь свою разрушишь, ты хоть понимаешь?

«Да что там рушить-то!» – хотелось мне ответить, но вышло по-другому.

– Катя, я его люблю! – призналась я ей вдруг. Или себе?

– А Сергей? – растерянно развела она руки.

– А Сергея – нет!

Она стояла и смотрела на меня с жалостью, но мне было все равно, я мысленно вычеркнула ее из списка подруг и вышла из кабинета.

Мне нужно было поговорить с Сергеем и получить деньги. Все. Здесь вы меня долго не увидите. Сбегу в «Атаку» и займусь любимым делом.

Сергей сидел в кабинете один и, по-видимому, ждал меня.

– У меня к вам разговор, – начал, едва я переступила порог. – Виктор Романов отказывается от проекта. Насколько я понял, «Атака» будет продаваться, так что наша работа им больше не нужна.

Вот это был удар так удар!

– Это невозможно! – воскликнула я. – Работа на завершающем этапе! Как же так?

– У них проблемы с деньгами, так что наше сотрудничество на этом прекращается. С рабочими он расплатится сам, вам деньги перечислят сегодня – завтра.

Я так и стояла перед ним, как школьница перед директором, и не знала, что сказать.

– Но это еще не все, – искоса посмотрел он на меня. – Поскольку проект закрыт, новых крупных заказов нет, а вся ваша работа распределена между нашими сотрудниками, я не считаю целесообразным наше с вами дальнейшее сотрудничество.

С трудом продираясь сквозь сказанное, я пыталась понять смысл его слов.

– Я не понимаю! Вы меня увольняете? – спросила еле слышно. – Как же так!

– У меня нет для вас работы, – ответил, закидывая ногу на ногу.

– Почему? – все еще не понимала я.

Сначала его лицо оставалось непроницаемым, потом уголки губ нервно дернулись, он вдруг сменил свою расслабленную позу, поставил локти на стол и подался ко мне.

– Неужели ты думала, что останешься здесь после всего? – выплюнул презрительно.

Хотелось к черту послать все свое воспитание и крикнуть ему в лицо: «Мразь! Подонок! Импотент!». Но, видимо, еще не дошла до какой-то черты, точки кипения… Только дрогнули губы. Я встала и вышла с высоко поднятой головой, удивляясь, как могла думать, что люблю этого человека.

Полученных за «Атаку» денег хватило чтоб снять очень маленькую и не очень чистую квартиру на 1-м этаже девятиэтажки почти на окраине города. Нина долго отговаривала меня от переезда, но мне было важно самой начать решать свои проблемы.

Все выходные я выгребала грязь, оставленную предыдущими хозяевами, пыталась создать хоть какое-то подобие уюта. Меня охватила лихорадочная радость от сознания того, что я впервые ни от кого не завишу и никому не должна.

Настойчивый телефонный звонок застал за мытьем посуды. Посмотрев на экран, я не поверила своим глазам: звонила мама.

– Алло, – сдавленным голосом ответила я.

– Доченька, здравствуй! – радостно воскликнула она. – Лиза, каждый день тебя жду, все локоточки болят, – плакала мама, – а ты все не возвращаешься! Доченька, я все знаю. Какое несчастье! Лиза, приезжай, навести меня, боюсь, умру, и прощенья не попрошу.

Она говорила быстро, на одном дыхании. Видимо, боялась, что я брошу трубку. А я стояла и беззвучно плакала. Как же я соскучилась! Как мне не хватало ее!

– Конечно, мамочка, я приду! – кричала я в трубку.

И уже через час с пакетами, полными продуктов, стояла у родной двери.

Про «умру» мама, конечно, погорячилась. Мне даже показалось, что она выглядит посвежевшей и помолодевшей.

– Ну наконец-то! – радовалась она, помогая мне раздеться.

Мы прошли в кухню, где был накрыт стол и пахло домом и теплом.

– Лиза, деточка, как же так! Как же я одна-то? – начала причитать мама, вынимая из пакетов продукты. – Нечего тебе по съемным квартирам скитаться! Подурила – и ладно! Возвращайся домой!

От прежних властных ноток в ее голосе у меня в груди похолодело. Было такое ощущенье, что я только-только выбралась из болота и вот опять в нем вязну.

– Мам, прости меня, – как можно спокойнее ответила ей, – я, возможно, была неправа, но я хочу пожить одна.

Она всплеснула руками.

– Да как же! А как же я? Как же я в этих хоромах буду жить, пока ты на съемной квартире ютишься?

Про «хоромы» она сильно погорячилась. Наша стандартная двушка сроду не претендовала на такое звание. Но заинтересовало меня другое:

– Мама, откуда ты знаешь про квартиру?

– Так Сережа мне все рассказал, и про квартиру, и про этого гада.

Ах вот оно что! Конечно, кто еще общается с моей мамочкой чаще, чем родная дочь. И я психанула:

– Мама, да о чем ты говоришь! А Сергей поведал, что он меня с работы выкинул? Я же к нему из престижной фирмы ушла, он мне золотые горы обещал!

Она не смотрела мне в глаза. Она знала.

– Лиза, а как ему еще было поступать, когда ты с ним так? – начала неуверенно, но все-таки оправдывать Сергея.

И у меня закончилось терпение:

– Мама, ты ничего не знаешь, – резко оборвала ее я. – И тему эту больше не поднимай.

Она уперлась руками в бока – любимая поза при общении со мной. Все. Спектакль окончен. Актриса снимает маску.

– Тогда вот что я тебе скажу, – начала она приказным тоном, – бросай своего Романова и возвращайся сюда.

Мне стало грустно. Какое родство душ? Какое понимание? Она никогда не попытается понять и не даст мне повзрослеть.

– То есть ты ставишь мне условие: чтоб вернуться я должна бросить человека, попавшего в аварию и прикованного к постели? – спросила я, чеканя каждое слово.

Она утвердительно кивнула.

– Тебя с ним больше ничто не связывает. Лиза, о такой ли жизни мы мечтали! Бросишь Романова – Сергей тебя простит.

– Да за что же меня прощать?

Я вскочила так резко, что задела стол, и бокал на высокой ножке, который она только что наполнила вином, упал на пустую тарелку, заливая светло– желтую скатерть.

– Мама, я этого не сделаю никогда. Даже ради тебя.

Она тоже встала, глядя на мокрое пятно, потом перевела грозный взгляд на меня. Ничего больше говорить не стоит, иначе дойдет до обычных комплиментов в мой адрес.

– Я пойду, – сказала я ей напоследок. – Мне здесь душно.

На улице я не могла надышаться морозным прозрачным воздухом. Здравствуй, свобода! Я больше не вернусь в прошлое, буду строить свою жизнь сама так, как хочу я.

Глава 12

Лиза

На следующей неделе я занялась поисками работы.

В первую очередь отправилась в фирму, из которой ушла к Сергею. Но места там не оказалось. Ничуть не расстроившись, разослала резюме в 5 самых крупных дизайнерских агентств города и стала ждать ответа. Из одного сразу пришел отказ, три других пригласили на собеседование, но в течение часа отменили встречу.

Я была растеряна. Не дожидаясь ответа из 5-ой фирмы, я начала обзванивать менее престижные и более мелкие агентства. Наконец, договорилась о встрече и пошла на собеседование.

Женщина средних лет внимательно изучала резюме и кивала головой на мой обстоятельный рассказ о том, где я училась, работала, что умею делать. Но в конце беседы, возвращая мою увесистую папку с документами, холодно сказала: «Извините. Вы нам не подходите».

После второй такой встречи я заподозрила что-то неладное. Когда же мне отказали еще в трех крупных организациях, сомнений не осталось: кто-то очень постарался, чтоб меня не взяли. Задумавшись лишь на мгновение, я достала телефон и набрала контакт «Сергей».

– По-вашему, это поступок достойный мужчины? – спросила резко.

– О чем ты? – не понял он или только сделал вид.

– О том, что по какой-то причине в городе больше не нуждаются в дизайнерах.

– Ааа, – и я услышала сдавленный смех, – в этом городе тебе ни в одну фирму не устроиться! Подъезды мыть будешь! Ничего! Работа тебе знакома…

Я сбросила вызов. Нет, эти слова не тронули, не обидели меня. Что Ивашкин – не мужик, я и так поняла. Меня убила фраза про подъезды, которые я, правда, мыла и в своем доме, и в соседнем, когда еще была студенткой. Ивашкин об этом знать мог только от одного человека – моей матери.

Какое-то время я просто сидела, сжимая телефон в руках. Потом, очнувшись, разозлилась. Кого я боюсь? Ивашкина? Нищеты? Да я из нее никогда и не вылезала! Мыть подъезды и сортиры – не самое страшное в жизни. Самое страшное – когда любимый человек, самый сильный, самый хороший, лежит беспомощный, и ты ничем не можешь помочь.

И я стала пытаться еще и еще. Я звонила по всем объявлениям, ходила на собеседования, везде слыша одно и то же: «не требуется», «не подходите».

Нина, которая была в курсе, настаивала, чтоб я попросила помощи у Виктора Михайловича. Но тогда мне пришлось бы все рассказать и ему, и Алексею. А я не хотела взваливать на них свои проблемы, хотелось доказать и себе, и всем вокруг, что я чего-то стою.

Возможность ежедневно навещать Лешку – единственное, что необыкновенно грело мне душу в эти безрадостные дни. Я ездила к нему каждый день утром или вечером. Меня пускали минут на 30–40, и весь оставшийся день я вспоминала эти драгоценные минуты.

Он понемногу приходил в себя, но все еще был очень слаб. Мы много разговаривали. Сначала я рассказывала ему о Нине, потом, видя его угнетенное состояние, перечитала всю литературу, которую только смогла найти о травмах позвоночника, нашла множество историй людей, справившихся с такой травмой и вернувшихся к обычной жизни.

Меня переполняла бесконечная нежность к нему. Я ловила каждое его слово, каждое выражение его лица. Наверное, если бы было позволено, я бы даже жила в его палате, забыв обо всем, что происходит за ее стенами.

О нас и наших отношениях мы почти не говорили. Может быть, в этом была виновата я, потому что однажды Лешка спросил:

– Скажи, как ты думаешь, если бы не эта проклятая авария, Пашка и Мила могли бы помириться?

Я скептически покачала головой.

– Маловероятно. Хотя… – и задумалась. – Если б не эта авария, они, возможно, не потеряли бы ребенка, и ради него были бы вместе. Если б не было аварии, Нина и Ирокез вряд ли помирились бы, а мы…

– А мы бы поженились, – неожиданно закончил он.

Все внутри меня оборвалось от его слов. В его глазах был немой вопрос, они требовали ответа. Прямо сейчас! Немедленно! Но как бездомный котенок, привыкший к побоям, жмурится от руки, занесенной в ласке, так и я боялась. Во мне жил безотчетный страх быть непонятой, отвергнутой, получить оплеуху в ответ на искренность.

Поэтому я лишь улыбнулась, и никогда больше эта тема не всплывала в нашем разговоре.

Мои бесплодные попытки найти работу продолжались две недели и смертельно вымотали меня.

Однажды я пришла домой из больницы и взглянула в зеркало, висевшее напротив входа. На меня смотрела измученная, грустная женщина с потухшим тяжелым взглядом. Разве такая может поддержать тяжелобольного человека?

И я стала искать выход. Плевать на карьеру, у меня в кармане осталась только тысяча рублей, так что я согласна на любую работу. Внезапно меня осенило. А что, если?..

У меня были телефоны многих клиентов Ивашкина. Попытка – не пытка. Первый мой звонок был примерно таким:

– Алло! Дмитрий Константинович? Добрый день. Вас беспокоит Елизавета Савельева. Я разрабатывала дизайн-проект вашего загородного дома. У меня для вас эксклюзивное предложение…

Я предлагала дизайн, надзор и найм рабочих. Слава богу, научилась, работая в «Атаке». Пятый звонок попал в цель. В прошлом году этому бизнесмену я делала кофейню, теперь он строил ресторан и собирался сотрудничать с Ивашкиным. Он меня помнил, и мне удалось его убедить, тем более, на себя я взяла найм рабочих, поиск материалов, надзор… Короче говоря, отдала себя в рабство за сумму, гораздо более скромную, чем запросил бы мой бывший работодатель.

За работу я принялась с жаром. На следующий же день побывала на объекте, все увидела своими глазами, раздобыла чертежи, позвонила рабочим, которых уволили из «Атаки», договорилась с ними и принялась за дизайн-проект.

По мере того, как оживал этот ресторан, оживала и я. Клиент, лишь изредка заглядывающий на объект, был доволен.

Через месяц у меня появился еще один заказ.

А еще через пару месяцев я случайно столкнулась с директором небольшой строительной фирмы. Мы были едва знакомы, но, когда он узнал, что я ушла от Ивашкина, тут же предложил сотрудничество. Это было для меня великой удачей, потому что я возвращалась к своей любимой работе – разработке дизайна, – а реализацию проекта фирма брала на себя.

В эти сумасшедшие несколько месяцев я совершенно отказалась от каблуков, научилась командовать людьми, шпатлевать и наносить декоративную штукатурку, изучила все разновидности отделочных материалов и способы их нанесения. Кроме этого, я познала все прелести фаст-фуда и поняла, что, при необходимости, человек может обходиться всего четырьмя часами сна.

Помимо работы я умудрялась каждый день ездить к Алексею.

В загородном доме его отца, куда он переехал, для него была оборудована огромная комната. Виктор Михайлович нанял профессиональных медсестер и тренера, который занимался с Лешей каждый день.

Только шли неделя за неделей, а лечение практически не давало результатов.

Все чаще я стала замечать отчаяние в его глазах, все чаще видела его усталым и раздраженным. Вообще раздражение постепенно становилось его обычным состоянием. И все чаще оно было направлено на меня.

Хорошо, что у меня был большой опыт ухода за капризным больным, и я понимала, что человек просто страдает из-за своего состояния, иначе я решила бы, что чем-то обидела Романова.

Чтобы быть полезной, я научилась делать массаж, ставить уколы и капельницу, наблюдала, как доктор занимается с Лешей лечебной физкультурой.

О том, как живу, я почти ему не рассказывала. Мне хотелось сначала добиться успеха, хотелось, чтобы он гордился мной. Гордился тем, что я освободилась от материнской опеки и сама смогла чего-то добиться. Потому что все, что я делала, я делала с мыслью о нем, о нас. Ради него мне хотелось стать сильной, уверенной в себе, способной быть надежной поддержкой.

Алексей

Красивых, богатых и здоровых любят все. Когда я приезжал в клуб на шикарной машине, девчонки почти визжали от восторга; когда я раздевался, они замирали от вида моего тренированного тела и млели, отдаваясь. Теперь рядом почти никого. Ловлю на себе лишь жалостливые взгляды девчонок-медсестер и долгие, тоскливые – Лизы.

Лиза приходит каждый день, и я каждый день жду и боюсь, что она не придет. Жду, когда у нее иссякнет терпение выносить мой мерзкий характер. У меня просто нет сил сказать ей: иди, живи своей жизнью, будь свободной. Поэтому я делаю все, чтоб она разозлилась, обиделась и не пришла.

Каждый день через боль со мной занимаются лечебной физкультурой, но с каждым днем все мрачнее выражение лица моего врача.

Я вижу, что стал для них обузой: для Лизы, которая порой чуть с ног не валится от усталости, для отца, который разрывается между работой, семьей и моими проблемами, для врача, который устал от постоянного давления с его стороны и не знает, как меня лечить.

После месяца в больнице отец настоял, чтоб я переехал к нему в загородный дом. Свежий воздух, все условия… Только нафига нужен этот свежий воздух, если, чтобы выйти на улицу, мне каждый раз приходится кого-то просить выкатить коляску! Лестницы, ступеньки, пороги! Бесконечные препятствия! Так что большую часть времени я сижу в своих шикарных апартаментах, смотрю на небо из окна и злюсь на отца, мачеху, тренера…

Почему-то часто вспоминается мама, жалостливый взгляд ее покрасневших глаз и тихое: «Как же ты без меня?». Только сейчас понимаю, что, уходя, она в первую очередь думала обо мне, мальчишке, остающемся сиротой. Потому что, хоть отец и помогал нам, доверять ему она больше не могла.

Как раз отец помог мне все это понять и осмыслить. Сегодня он, видимо, тщательно подготовившись, предложил разговор по душам:

– Леша, наткнулся тут недавно на одно видео, скинул тебе на планшет. На-ка, посмотри.

Включаю ролик. Новости на одном из федеральных каналов. Диктор рассказывает историю парня, который подорвался на мине, но остался жив. Без ног вернулся домой, и девушка, которая его ждала, не бросила и вышла за него замуж.

– Что это, пап? – начинаю догадываться, куда он клонит, но не подаю виду.

– Да хотел спросить: какого черта ты тянешь с Лизой? – насмешливо спросил он. – Сколько еще будете, как школьники, за ручки держаться? Я же вижу, какими голодными глазами ты на нее смотришь.

У меня аж скулы свело от злости.

Он и раньше пытался завести этот разговор, но я как-то удачно пресекал попытки. А сегодня просто не ожидал, что он начнет так в лоб.

– Пап, – резко отвечаю ему, – тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело!

Но он вспылил:

– Не мое дело? Тогда давай начистоту: ты же сам понимаешь, что лечение не дает результатов. Я твои снимки возил в столицу, говорят, надо делать операцию. И лучше – в Германии. Подсказали адрес немецкой клиники. Но с тобой кто-то должен быть. Ты же понимаешь, что я не могу. Если я уеду, мой бизнес, моя семья – все полетит к черту. А твое лечение, операцию, реабилитацию кто-то должен оплачивать!

Меня чуть не стошнило.

– Пап, тебе что денег на сиделку жалко? – выдавил сквозь зубы.

– Да при чем тут! – он злился и расхаживал по комнате, жестикулируя.

– В Германии тоже может быть всякое. Гарантии никто не дает. Надо быть готовым устроить свою жизнь такой, какая она есть. Тебе же баба нужна! Я же вижу! А она тебя любит. И про семью ее я узнал: нищета. Мать больная, Лиза сама квартиру снимает. Живет случайными заработками. Если будет с тобой – материально обеспечишь, я помогу.

Мне так хотелось наорать на него, но он ведь все равно не поймет, почему я разозлился. Наверное, он и с матерью был, потому что «нужна баба», потому что так удобно. А когда стало неудобно, нашел другую.

Самое поразительное, что отец ведь желает мне добра. Он реально хочет позаботиться о моем будущем, потому и носится так с Лизой. В ней он видит мою потенциальную сиделку. И ведь она не бросит. Это я уже понял. И простыни будет менять, и судно выносить. А я? Готов ли я взвалить на нее такой груз?

На следующий день особенно ждал ее прихода. Она впорхнула, как всегда, с улыбкой, принеся в комнату шлейф чистого морозного воздуха и растаявшие снежинки на ресницах.

– Привет! Как сегодня? – защебетала весело, отпустив медсестру. – Зарядку делал уже? Давай я начну, а врач продолжит. Я умею!

Я знаю, что она умеет, она делала со мной несколько раз, но сегодня я не хочу.

Она возомнила себя моей приходящей сиделкой, научилась делать массаж, пытается заниматься лечебной физкультурой. Поначалу мне это нравилось. Теперь бесит так сильно, что стараюсь вообще не давать ей к себе прикасаться. Она не понимает, делает вид, что обижается. Но я стою на своем. Я не могу выносить, что она ведет себя со мной, как мамочка, сестра или подруга. А я ей не сын, не брат и даже не друг.

Она не видит, что ее прикосновения пробуждают совсем другие эмоции. Не знает, что ночами мне снится, как она садится ко мне на колени, кладет руки на грудь и целует. Она не догадывается, как далеко я захожу в своих фантазиях. И даже не подозревает, что из-за этих мыслей я не могу спать.

Все мои попытки вернуть нашим отношениям хоть намек на то, что было раньше игнорируются. И я постепенно понял, что для нее я больше не мужчина, просто бесполое существо.

А отец тут со своим предложением…

– Ладно, лентяй, – озорно хмурится она, – не хочешь зарядку – не надо. Будем отдыхать! Давай телевизор включим? Или погуляем? Что ты хочешь?

– Поцелуй меня, – прошу ее, глядя прямо в глаза.

В ее лице мелькнуло что-то забытое, прежнее, отчего меня обдало жаром. Но в следующее мгновение на лице появилась все та же обычная веселая улыбка.

– Неужели все настолько плохо, что ты не хочешь меня поцеловать? – невольно спрашиваю я.

Тогда она наклоняется и чмокает меня в уголок губ. Быстро. Как ребенка. И тут же отстраняется, будто боится, что я удержу. Эх, Лиза, если б я стоял на ногах, тебе бы не помогли ни расстояния, ни стены.

Но я инвалид-колясочник, а ты полная жизни молодая и красивая женщина, поэтому пора принимать решение.

– Я плохо спал сегодня, – говорю хрипло. – Хочу отдохнуть.

– Ааа, – тянет она и удивленно смотрит на меня. – Хорошо. Тогда я посижу с тобой?

– Нет, Лиза, не надо, – бормочу в ответ, – иди, мне одному лучше.

– Мне уйти? – растерянно переспрашивает она, и когда я киваю, медленно встает. – Хорошо. Ты отдыхай. Завтра я в то же время.

Когда она уходит, я еще впитываю кожей аромат ее духов. А потом строго-настрого запрещаю ее пускать. Всем. Особенно отцу. Для нее я уехал в Германию и возвращаться не собираюсь.

Я вернусь к ней, чего бы мне это не стоило, но только на своих ногах.