Текст книги "Возвращаясь к себе (СИ)"

Автор книги: Лия Нежина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 6

Алексей

Просыпаюсь оттого, что кто-то рядом возится и лупит по рукам. Черт! Было так хорошо, тепло, уютно… С трудом открываю глаза и вижу брыкающуюся, вырывающуюся Лизу, к которой прижимаюсь сзади.

– Романов, проснись наконец! – зло шепчет она. – Убери от меня свое хозяйство!

Хорошенькое начало!

– С добрым утром! – говорю, откатываясь на другую половину кровати и протирая глаза.

Она тут же вскакивает, злая, растрепанная, запыхавшаяся, в мятых брюках и блузке.

– Ты придурок! Ты что сделал? Ты зачем вообще влез в мою жизнь?

И слезы… Истерика номер такой-то. Собирается устроить потоп, пожалеть себя, а меня обвинить во всех своих бедах! Ну уж нет, детка, сегодня это не прокатит.

– Я влез в твою жизнь? – на полном серьезе спрашиваю я. – Да это ты в мою влезла! Ты сама меня соблазнила, заманила к себе…

Она столбенеет.

– Я? Тебя?

– Ну не я же! – теперь надо постараться ее отвлечь. – И хватит препираться, нам еще на работу!

– На работу? Да какая работа! – потом смотрит на себя в большое зеркало и ужасается. – Это я? Что с моим лицом? А одежда!

Ура! Если она думает о внешности – не все еще потеряно. Поэтому очень спокойным, деловитым тоном говорю:

– Иди в душ, потом заедем в магазин и купим тебе что-нибудь.

Она вдруг меняется в лице и произносит самые страшные для меня слова:

– Мне нужно домой…

Теперь надо по-другому, теперь только честно, чтоб душа наизнанку.

– Лиз, тебе здесь плохо? – подхожу и мягко обнимаю ее за плечи.

– Нет, но…

Никаких «но», не отпущу, теперь точно ни за что не отпущу тебя.

– И мне хорошо, когда ты здесь, – сдавленно шепчу ей, зарываясь лицом в растрепанные волосы.

Капец! Не умею, не люблю красиво говорить! Неужели ты не видишь, дурочка, что я с ума по тебе схожу!

– Останься у меня, – прошу я ее. – Пусть мама успокоится… Черт! Просто останься. Если хочешь – есть еще одна спальня и санузел. А потом – съездим к ней вместе.

– И ты поедешь? – смотрит на меня с таким выражением, будто спрашивает, согласен ли я спуститься с ней в ад.

– И я… – говорю, как само собой разумеющееся.

Плевать мне на эту стерву. Лизку я ей не отдам.

– Весь подъезд подумал неизвестно что, – говорит она и наконец-то доверчиво прижимается ко мне, утыкаясь носом в рубашку и, по-моему, принюхиваясь.

Приятно-то как! Зачем я вообще про вторую спальню заикнулся?

– Пусть думают, что хотят, – это их проблемы.

– Хорошо, – вдруг соглашается она, целуя мою татуировку на шее, так что я начинаю терять самоконтроль. – Я останусь.

Лиза

«Вот так «хорошая девочка»!» – рассуждала я, стоя в просторном коридоре в квартире Алексея и гладя брюки. За пару дней я наворотила такого, чего не сделала за всю предыдущую жизнь. Неужели это я переспала с малознакомым парнем, сбежала от матери и ночевала в чужой постели?

Нет, это не про меня! Это какая-то другая, которую я не знаю, влезла в мою голову и за меня сказала «останусь». Только почему так хорошо и спокойно, почему так весело, что с лица не сходит довольная улыбка?

И ведь прекрасно же понимаю: оставаться здесь, с этим чужим, по сути, человеком – авантюризм, но не могу заставить себя сейчас ехать домой, видеть злое лицо матери, слушать упреки…

Впервые решила отпустить вожжи и просто жить. Впервые от меня не требуется что-то кому-то доказывать, что-то из себя изображать, притворяться. А какой смысл притворяться перед Романовым? Он видел меня в заштопанных колготках и куртках с чужого плеча. Он видел в ярости мою мать. Что может быть хуже?

Ход мыслей прерывает звонок телефона. Ставлю на гладильную доску утюг и отвечаю:

– Привет, Катя!

Из кухни высовывается любопытная физиономия Романова и усмехается, глядя на мои голые ноги, выглядывающие из-под его футболки.

– Знаешь, подруга, – сердитым тоном начинает Катюша. – Хотела на тебя обидеться, но жалко дуреху неразумную. Слушай: если ты еще претендуешь на фамилию Ивашкина – разбирайся со своим татуированным мачо и мчи в офис. Сергей второй день на себя не похож!

Я долго молчу, так что Катя, не дождавшись, продолжает нравоучительным тоном:

– Не будь дурой! Ну гульнула, ну и ладно! Сергей за тобой столько времени ухаживал, а у Романова таких, как ты, знаешь сколько!

«Знала бы ты, – думаю я, – почему Сергей такой галантный и терпеливый!».

Но отвечаю другое:

– Я приеду, Катюш, не переживай. Спасибо, что беспокоишься.

И кладу трубку.

Из кухни доносится звон посуды – Романов обещал накормить завтраком. Посмотрим, пока пахнет довольно аппетитно.

Снова взявшись за утюг, кричу ему.

– Романов! А сколько у тебя таких как я?

Он выглядывает из кухни и сначала недоуменно таращится на меня, потом, замечая улыбку, приподнимает одну бровь и тоже улыбается.

– Много! А что? Кто-то сомневается? Каждый день краду дочек у разъяренных мамаш!

После завтрака мы едем сначала в магазин, где покупаем мне кое-что из белья и свободное светло-серое трикотажное платье, которое я сразу одеваю. Потом Романов везет меня в офис. Я, конечно, могу поехать сразу в «Атаку», там мое рабочее место, но избежать разговора с Сергеем, по-видимому, все равно не получится.

Когда подъезжаем, Алексей собирается идти со мной.

– Плохая идея, – останавливаю я его.

– Это он кандидат в мужья? – спрашивает, имея в виду Сергея.

– Нет никакого кандидата, – отвечаю, не глядя ему в глаза.

– Слушай, а, может, тебе уволиться оттуда, – вдруг предлагает он.

– Вот глупости! – отрицательно качаю головой. – То, что произошло между нами, никак не повлияет на мою работу.

– Хорошо, – наконец соглашается он. – Я подожду здесь, и вместе поедем в «Атаку».

В офисе обычная суета. Моему приходу никто не удивился. Хотелось заглянуть к Кате и Свете, но боюсь, расслаблюсь, а нужно быть максимально собранной для разговора с Сергеем.

– Здравствуй, Лиза! – окликает меня в коридоре его голос.

Я киваю и иду за ним в кабинет.

– Мне звонила Лилия Викторовна. Очень взволнованная, заплаканная, – говорит он, изучающе глядя на меня, будто давно не видел.

«Странно… – думаю я. – Почему она звонит тебе, но не берет трубку, когда звонит собственная дочь?».

И все-таки начинаю оправдываться:

– Мы с ней немного повздорили…

– Может быть, ты ее чем-то обидела? – голос мягкий и вкрадчивый. Он никогда так со мной не разговаривал.

– Я не хочу это обсуждать, – чуть резче обычного отвечаю я, и он прекращает наседать.

– Ты подумала над моим предложением? – говорит после некоторого молчания.

Боже! Неужели он всерьез думал, что я соглашусь стать его женой и собирался удовлетворять меня всю жизнь игрушками из секс-шопа? И что ему сказать? По дороге сюда я придумала около пяти вариантов, но все они сейчас казались ужасно пошлыми:

– Давай сделаем вид, что этого разговора не было…

– Я не могу принять твое предложение…

– Мне жаль, но в моей жизни кое-что изменилось…

Я стояла и перебирала в голове варианты, но он догадался сам:

– Это из-за Романова? – он не столько спрашивал, сколько утверждал.

– Нет, – вру я.

А из-за кого же еще? Ведь не ты, а он стал моим первым, не ты, а он 8 часов без отдыха проехал по обледенелой дороге, чтобы привезти мою взбалмошную мать, он…

– Да! Я вижу, что из-за него! Не боишься, что пожалеешь? – садясь в кресло и глядя снизу-вверх на меня, спрашивает Сергей.

Боюсь! Ужасно боюсь! Но пусть это будет мой поступок, мой выбор и, если ошибка, то тоже моя.

– Я бы не хотела это обсуждать, – отвечаю неуверенно. Ну зачем он завел этот разговор!

– Не хотела бы, а я тебе скажу… – вдруг подавшись вперед и чеканя каждое слово, говорит Сергей.

У меня сердце ушло в пятки. Никогда еще не видела его таким злым: губы подрагивают, глаза горят.

Но в этот момент дверь открылась и на пороге появился Романов собственной персоной.

– Дорогая, вот ты где! – радостно восклицает он и вваливается в кабинет, прижимая меня к себе. Не знаю, радоваться ли его приходу. С одной стороны, он помог избежать неприятного разговора с Сергеем. С другой – он явно хотел продемонстрировать наши отношения моему несостоявшемуся жениху.

– Устал ждать и решил зайти за тобой, – шепчет мне в ухо так, чтобы Сергей слышал. – Вы закончили?

Ивашкин ничем себя не выдает. Видимо, считает недостойным.

– Я Лизу не задерживаю, – отвечает он совершенно равнодушно. А потом обращается ко мне:

– В «Атаке» еще много работы, так что поторопись.

Поторопись? Да я на крыльях готова отсюда лететь.

Уже сидя в машине, спрашиваю Романова:

– Зачем ты пришел?

– Да так… – откинувшись на сиденье, отвечает он. – Если честно, испугался за тебя. Кто знает, что ему в голову придет…

Тепло-тепло становится внутри. Хочется услышать еще что-то от него, про то, как он относится ко мне, но он не скажет, а я не спрошу.

Я говорю другое:

– Сегодня мне нужно съездить к маме.

Намеренно говорю «съездить». Да, я не хочу оставаться там, мне нужно убедиться, что с ней все хорошо и забрать вещи. Он понимает подтекст, но все равно поджимает губы.

– Давай вечером. Ты закончишь в «Атаке», а я проверю, что в «Мотылеке». Часов в 6 вечера нормально?

Я только киваю. Не хочу, чтоб он ехал со мной. Опять при нем терпеть унижение! Придумаю что-нибудь, уговорю, чтобы поехать одной.

Романов высаживает меня у «Атаки», убеждается, что Ирокез на месте и уезжает. Весь день мы с Ирокезом подбираем материалы, цвет, фактуру. Торопимся, некогда присесть отдохнуть. Романов звонит только один раз, чтобы узнать, как дела, но поговорить нормально мы не можем: в помещении грохот, рабочие то и дело отвлекают вопросами. В 5 часов я вызываю такси и прошу Ирокеза передать Романову, что доберусь сама.

В родной подъезд вхожу уже с трясущимися руками. Ключи от квартиры у меня всегда с собой, но мама наверняка закрылась на задвижку, так что открыть может только она.

Звоню коротко. Даже ругаю себя за это. Она может подумать, что дети балуются, и не подойти. Но дверь открывается очень быстро. Мама стоит в платье, с прической и макияжем. На кухне горит свет. Выходит соседка.

– Ааа, гулящая вернулась! – восклицает мама, и я понимаю, что разговора не состоится.

– Мам, не говори так! – все-таки делаю попытку. – Я пришла поговорить.

– Что? Выгнал? Да? Выгнал? – не слышит меня она.

Я растерянно смотрю на нее, потом на соседку и иду мимо них в свою комнату.

– Я за вещами пришла.

– Твоего здесь ничего нет! – кричит она мне и встает на пороге. Из-за ее плеча в мою комнату заглядывает соседка.

– Мама, я работала с 18 лет! – говорю, выпуская из рук сумку.

– Забирай свое барахло, но ключи верни, – указывает она на мою сумочку, лежащую на кровати.

– Хорошо, – отвечаю покорно, доставая ключи и протягивая ей.

– Если уйдешь – ты мне не дочь!

Она не берет ключи и прямо смотрит мне в глаза.

– Хорошо! – соглашаюсь я, положив ключи на столик.

– Замок сменю, завещание вон на Ильиничну составлю, чтоб тебе не досталось ничего!

– Хорошо, мамочка.

Ничего уже не вижу из-за слез. Кое-как выволакиваю сумку на лестничную площадку и слышу, как за мной запирают дверь. Долго жду лифт. Наконец он приезжает, и из открывшихся дверей, чуть не сбив меня, вылетает Романов. Несколько секунд он испытующе смотрит мне в глаза, потом берет из рук тяжелую сумку и только спрашивает:

– Живая?

Я шмыгаю носом и киваю.

Глава 7

Лиза

Вот уже неделю я живу у Романова. Просыпаюсь и засыпаю в его постели, готовлю ему завтрак, принимаю душ в его ванной и постоянно ощущаю на себе его жадный ласкающий взгляд.

В ту ночь, когда он приехал за мной, мы впервые поссорились. Не знаю, что на меня нашло, но я обозвала его тупым придурком, который виноват во всех моих бедах, а он меня – мамочкиной дочкой, которая, как страус, прячет голову в песок и живет чужой жизнью.

После таких слов ехать к нему я не собиралась, но попробуйте переубедить Романова! В итоге, мы снова оказались в его квартире, правда я отвоевала себе право спать в другой комнате. Лежа в темноте с открытыми глазами и даже не пытаясь уснуть, я долго прислушивалась к шагам за стеной. А потом он пришел и молча перенес меня на свою кровать, из которой я не вылезала до утра, потому что она оказалась единственным местом, где мне хорошо, тепло и спокойно.

Я начинаю привыкать к тому, что каждое утро просыпаюсь рядом с мужчиной, который обнимает меня и улыбается во сне. Мы вместе собираемся на работу. Он подвозит меня в «Атаку», а сам едет по своим делам, но иногда остается и наблюдает, как мы с Ирокезом спорим о каких-нибудь мелочах или звоним поставщикам.

Вечером я всегда его жду в «Атаке», даже если он задерживается, хотя у меня уже есть ключи от его квартиры.

Когда я приезжаю в офис и встречаюсь с пытливым взглядом Сергея, мне хочется спрятать глаза, чтобы он не догадался, как я счастлива. Мы общаемся только по работе.

С подругами я практически не вижусь. Однажды случайно встретились с Катюшей в торговом центре. После нескольких ничего не значащих фраз она вдруг спросила:

– А что с Романовым? Вы все еще вместе?

– Все еще – да, – ответила я, пожав плечами.

И мы разошлись, как чужие, так ни о чем больше друг друга не спросив.

У меня только одна печаль и непроходящая боль. Она не дает мне покоя, мешает спать. О ней я не могу поговорить ни с кем, даже с Лешкой, потому что он слышать ничего не хочет о моей маме. А я за нее молюсь.

Мы не общаемся. Несколько раз я звонила соседке Валентине Алексеевне, но она знает только, что мама хандрит, ругается с соседом и жалуется на больную ногу. Идти или звонить маме сама я пока не могу – не хочу обижать упреками родного человека.

В эти выходные Мила и Паша пригласили нас на вечеринку по случаю помолвки. Пашка развернул бурную деятельность: снял за городом коттедж, пригласил всех знакомых и малознакомых, хотя сначала уверял, что будут только свои.

Идти мне не хотелось – не люблю такие мероприятия. Но для Лешки это важно, и мы не можем не пойти. Я одела свое зеленое платье с вырезом на спине: покупать что-то новое не было времени. Лешка – черные узкие брюки, светлую рубашку и черный пиджак с рукавами три четверти. Все татуировки на виду. Заметив, как я рассматриваю его, подошел и обнял за талию.

– Что? Не соответствую представлениям хорошей девочки об идеальном мужчине?

И ведь не ради смеха спросил. Всерьез сомневается в том, что нравится мне. Ничего не могу ответить – комок в горле. Прижимаюсь к нему, с наслаждением вдыхая его запах. Лешка, ты посмотри на нас со стороны и вспомни, из какого дерьма ты меня вытащил. У тебя только на руках татуировки, а у меня вся душа исколота.

Сначала мы хотели вызвать такси и остаться у Пашки с Милой на ночь, но с утра накрапывал дождь, холодный ветер волочил тяжелые серые тучи. Вечером обещали снег. И Лешка, не доверяющий таксистам, решил ехать на своей машине.

Коттедж находился в 15 километрах от города и оказался огромным двухэтажным домом с верандой, колоннами и балконом. Кое-как припарковавшись (вся дорожка была заставлена машинами) мы вошли в дом, держась за руки.

Яркий свет, отражающийся в глянцевой поверхности пола и потолка, ослепил меня. В холле гремела музыка и толпились люди.

Лешкин недовольный голос вывел из оцепенения:

– Лучше бы на футбол пошли!

Но он тут же радостно улыбнулся, потому что сквозь толпу незнакомых людей к нам продирался румяный счастливый Пашка.

– Привет! – завопил он, пытаясь перекричать музыку. – Ну наконец-то! Мила сейчас петь будет!

Паша повел нас через холл в круглую комнату, где на импровизированной сцене рядом с музыкантами уже стояла Мила. Наступила тишина, и полилась приятная знакомая мелодия. Мила пела, как всегда, грустную балладу о любви. Некоторые начали танцевать, другие, как мы с Романовым, стояли, обнявшись, и слушали. Пашка встал рядом с Милой, взял ее за руку и пытался пританцовывать. Это выглядело так трогательно, что, по-видимому, подействовало и на Лешку.

– Давай тоже поженимся… – шепнул он мне в ухо.

И так естественно это прозвучало, так просто, что я с улыбкой ответила:

– Давай…

Когда песня закончилась, Паша обнял Милу и взял у нее микрофон.

– Друзья! – гаркнул он так, что зазвенели колонки. – Спасибо, что вы пришли разделить с нами наше счастье…

– Знаешь во сколько обошелся Пашке этот банкет? – спросил вдруг меня Романов. – Он квартиру мог бы купить…

Только теперь я начинала улавливать всю фальшь этого вечера. Мила, одетая в длинное золотистое платье, с пышными волнистыми волосами, напоминала конфету в дорогой обертке. Она не пыталась скрыть, а будто нарочно подчеркивала разницу между ними. Пашка рядом с ней смотрелся как деревенский парень рядом с оперной дивой. Румяный, круглолицый, в простой клетчатой рубашке и джинсах, он, кажется, совсем не замечал диссонанса.

Нас обступили, с Романовым здоровались, он знакомил меня с какими-то людьми, чьи имена я тщетно пыталась запомнить. В основном, это были его знакомые по клубу.

Когда начался банкет, пришел Ирокез, почему-то один, и по-видимому, как и я, почти ни с кем не знакомый. Он поздравил Пашу и Милу, а потом присел рядом с нами. С ним всегда было весело, интересно, и на какое-то время мы так увлеклись беседой, что забыли об общем веселье.

Я не сразу поняла, что пьяный истеричный смех – это смех Милы. Они с Пашей стояли у выхода из комнаты. Мила была так пьяна, что еле держалась на ногах, практически висела на Пашке, при этом громко разговаривая с молодым мужчиной, который, кажется, был владельцем клуба, в котором она когда-то работала. Паша улыбался, но выглядел растерянным и не знающим, что делать.

– Ну надо же так напиться! – кивнул Ирокез в их сторону.

Пашка уговорил наконец Милу присесть к столу, но стало только хуже. Пьяная Мила вела себя как базарная баба.

– Эй ты! – кричала она через стол гостям, – ты еще не выпил за наше здоровье!

Я видела, как незаметно покинули вечеринку несколько человек; другие старались не замечать пьяные выходки невесты и развлекались, как могли. Мила же, немного посидев за столом, встала и неровной походкой направилась из комнаты. Когда Пашка попытался ее остановить или проводить, она закричала на него так громко, что даже мы услышали:

– Да отстань ты от меня, мне в сортир надо!

На бедного Пашку жалко было смотреть. Он один вернулся к столу и, уткнувшись в тарелку, не поднимал головы.

Минут через 15 Мила так и не появилась, и я подумала, что нужно посмотреть, все ли с ней в порядке.

Туалет здесь был таким же шикарным, как и весь дом. Зеркала и много-много света. Опершись о края раковины, Мила исподлобья смотрела на свое отражение и качала головой. Все ее веселье как рукой сняло. Передо мной стояла несчастная женщина.

– Уйди! Не видишь – занято! – закричала она, увидев меня.

– Я помогу, – ответила я, потому что не могла оставить ее одну в таком состоянии.

Она, наверно выпроводила бы меня, но ее вдруг скрутило. Я придерживала ее волосы, потом помогла смыть потекшую тушь и наложила новый макияж.

– Пойдем на балкон, воздухом подышим, – предложила она.

Мы прошли каким-то узким коридором, поднялись на 2-ой этаж и вышли на балкон. Ночь была морозная, а на мне легкое платье. Чтоб не дрожать, я обхватила себя руками и встала у самой двери. Мила прошла к перилам и свесилась вниз. В какой-то момент мне показалось, что она сейчас сбросится, и я подалась вперед. Она только усмехнулась, отведя рукой волосы.

– Курить будешь? – спросила, прикуривая неизвестно откуда взятую сигарету.

– Я не курю, – ответила я растерянно. – И тебе не советую, для ребенка это…

– Давай я сама буду решать, что хорошо, а что плохо для моего ребенка, – скривилась она.

Некоторое время мы молчали, она курила, жадно затягиваясь, и, казалось, совсем не мерзла под холодным пронизывающим ветром.

– Не ожидала увидеть тебя сегодня с Алексом, – вдруг выдала Мила. – Максимум, на что его обычно хватает, – пара недель.

Ее циничная усмешка больно резанула меня, но я ни за что не подам виду. Она просто хочет позлить меня, потому что ей самой нравится Романов. Это невооруженным взглядом видно.

– Он быстро устает от женщин. Поиграет и бросит. Не веришь? – улыбнулась она.

– Если честно – нет.

– Знаю, Алекс умеет заставить доверять себе, поверить, что ты у него единственная. А когда ты ему надоешь, подложит под какого-нибудь своего дружка типа Пашки. Не веришь? – удивилась она, встретив мой спокойный взгляд. – Поверишь, когда это с тобой случится.

– Не случится, – ответила я как можно спокойнее.

Пусть говорит, что хочет. Я не верю ей.

– Он скоро бросит тебя! – выплюнула она, глядя мне в лицо с такой ненавистью, что я отшатнулась, как от удара.

Она прошла, задев меня краем своего золотистого платья и окутав шлейфом аромата, который теперь казался мне тошнотворным. Я осталась стоять, полной грудью вдыхая холодный ноябрьский воздух. Из оцепенения меня вывел встревоженный оклик Романова:

– Лиза! Ты что тут делаешь? Я весь дом обыскал, пока тебя нашел.

Наверно, я была бледная, как смерть, потому что он втянул меня в тепло комнаты и принялся растирать руками.

– Слушай, поедем домой, – вдруг предложил он. – Что-то мне перестает нравиться эта вечеринка.

Я согласно кивнула, стараясь не показывать, насколько рада буду уехать отсюда, и прижалась к нему. Его тепло меня окутывало и успокаивало.

Никому ничего не говоря, мы спустились на первый этаж и, отыскав свою одежду, направились к выходу. Гости веселились, танцевали. Наше отсутствие никто даже не заметит, а прощаться и снова видеть Милу мне не хотелось. Но на полпути к двери нас остановил Паша.

– Лех, вы куда? – вытаращил он глаза. И тут же тревожным шепотом. – Леша, выручай, у Милы истерика, заперлась в спальне, ни с кем говорить не хочет.

– Паш, может сами как-нибудь разберетесь? – поморщившись, ответил Романов, не выпуская моей руки.

– Ну я тебя прошу! Гости же! Неудобно, – умолял Пашка.

Мы снова вернулись в холл. Леша с Пашей пошли на 2-ой этаж, я присела на диван. Ирокез, увидев меня, устроился рядом. Минут через 10 вернулся взъерошенный запыхавшийся Пашка и увел с собой Ирокеза. Я сидела и гадала, что там у них происходит.

Наконец вернулся Лешка. Почему-то без пиджака, с закатанными рукавами.

– Что случилось? – подскочила я к нему.

– Малыш, не волнуйся, – зашептал он мне в ухо, отведя в сторону. – Мила вены порезала. Хорошо опомнилась вовремя. Я сейчас в больницу отвезу ее и за тобой вернусь.

– Что? Я не останусь! Я еду!

– Лиза, пожалуйста! Она не в себе. Пашку не подпускает. Мы сейчас через заднюю дверь пройдем с Ирокезом, чтоб тут скандал не устраивать. Я тебя прошу: ты меня здесь подожди, я через полчаса, максимум через час приеду.

Как же мне не хотелось его отпускать! Я вцепилась в его плечи и, заглядывая в глаза, думала, что бы такое сказать, чтоб он взял меня с собой. Но он мягко отстранился, легко поцеловал в губы и ушел.

Когда за окном мелькнула его БМВ, я поднялась на 2-ой этаж и нашла Пашку. Он сидел на кровати и плакал. Тихо, беззвучно рыдал, как умеют только мужчины. Его руки, рубашка и лицо были в пятнах крови. Кровь была и на полу, и на бледно-голубом покрывале.

Обернувшись ко мне, Пашка сквозь рыдания выдавил:

– Я ее, а она… А она ребенка не хочет…моего, от него хочет, а от меня – нет…Брезгует… Противно… Я ей говорю: ты только роди! А она!

И еще много всякого бреда, и обрывки разговора, который, видимо, произошел между ними, и из которого я поняла только, что Мила заявила Паше, что не любит его и не хочет от него детей.

После долгих уговоров Паша наконец перестал нести весь этот бред. Прошло уже минут 40 с тех пор, как Романов увез Милу. Первым не выдержал Пашка. Он позвонил сначала Ирокезу, потом Лешке, но телефон одного был занят, у другого – не отвечал. Мы просидели еще минут 20. Внизу расходились гости, дом затихал. Пашка позвонил снова – то же самое.

– У Милы с собой телефон? – наконец догадалась я.

– Да, скорее всего, с собой!

Пашка дрожащими руками стал набирать ее номер. Я услышала, как пошли длинные гудки. Долго-долго никто не отвечал. Потом, наконец, низкий мужской голос сказал:

– Алло!

– Это кто? – заорал Паша, – где Мила?

– В аварию они попали, – раздалось из динамика. – улица Советская, 3-я городская больница.