Текст книги "Литературная Газета 6523 ( № 35 2015)"
Автор книги: Литературка Литературная Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
«Город поэтов» в День города
Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ
В рамках праздничных мероприятий, посвящённых 868-летию Москвы, 5 сентября на Триумфальной площади прошёл театрально-поэтический марафон под названием «Город поэтов». За восемь часов марафона изящной словесности на сцену успели подняться более 70 поэтов и актёров московских театров. В качестве организатора акции выступил Театр на Таганке, художественное руководство осуществлял режиссёр Влад Маленко, непосредственно координацией и «мясом» процесса занимался московский поэт Арсений Молчанов (Арс-Пегас).
Открыли программу гости – знаменитый нью-йоркский пушкиновед Джулиан Генри Ловенфельд и молодые поэты из Саранска, Череповца, Ижевска, Ярославля, Брянска, Вологды, Калуги. В разное время в «Городе поэтов» выступили актёры Анатолий Белый, Гоша Куценко, Авангард Леонтьев, Сергей Векслер, Владимир Завикторин, Дмитрий Смолев, Сергей Шолох, порадовали собственными стихами поэты Елена Исаева, Влад Маленко, Александр Вулых, Вадим Степанцов, Андрей Щербак-Жуков, Александр Чистяков, а также множество молодых авторов, музыкальную атмосферу создали Сергей Летов, Алексей Вдовин и группа «Рада и терновник». Полный восторг зрителей вызвали юные дарования из детского центра «Катюша» под руководством Земфиры Цахиловой. Достойно выступили участники проекта «Литературные Понедельники у Арса-Пегаса», не ударили в грязь лицом финалисты Всероссийского фестиваля поэзии и драматургии имени Леонида Филатова «Филатов-Фест», Всероссийского форума гражданской поэзии «Часовые памяти», серии поэтических дуэлей «Слово за слово». В финале Городской театр поэтов (Влад Маленко, Алексей Шмелёв, Виталий Веникеев) на практике показал, как даже десятиминутная зарисовка может при помощи синтеза поэзии, сценического искусства и музыки создать лирическую камерную атмосферу на огромной площади. В течение дня, несмотря на периодически сгущавшиеся тучи, зрительский интерес не ослабевал. Пожалуй, сухая фактическая часть такова. А теперь – эмоции!
Такой плотной концентрации поэтического вещества на одной площадке я, честно говоря, ещё не встречал. Нон-стопом, без зазоров и пауз, лилась на зрителя волна поэзии. Но важно даже не это. Поражаешься, насколько удачным может быть синтез молодёжных стихов, музыки и актёрского мастерства. Оказывается, выступления совершенно разных, казалось бы, исполнителей могут при правильной режиссуре соединиться в величественную, трогательную, резкую, волнующую – добавьте своё! – поэтическую симфонию. Разумеется, такой эффект возникает благодаря высокому уровню и релевантности стихотворного материала. Только тщательный отбор и удачная композиция позволяют органично соединить творения Пушкина, Есенина, Маяковского, Бродского и ультрасовременную молодёжную поэзию улиц. Нельзя обойти вниманием тот факт, что за весь день не прозвучало ни одной «чернушной» строчки. Казалось бы, представители либеральной общественности всеми силами двадцать с лишним лет старались привить народу своё понимание поэзии – ан нет! «Город поэтов» доказывает, что людям нужно созидательное, светлое искусство. Глаза светятся не от заумной рефлексии, не от беспочвенных мутных рассуждений об отсталости страны, не от плохо прикрытой или не прикрытой вовсе похабщины. Только наследники великой языковой традиции могут достучаться до сердца простого человека, растолковать важные вещи просто и доступно, растрогать до слёз.
Долгое время пространство перед памятником Маяковскому на Триумфальной площади использовалось оппозиционерами для проведения «Маяковских чтений». Казалось бы, что в этом плохого? Но, прикрываясь светлым именем классика, горстка возомнивших себя единственными хозяевами поэзии сочинителей несла смуту и раздрай в умы горожан. Хочется верить, что обновлённая площадь станет домом для совсем других настроений. Хорошее начало положено. «Город поэтов» имеет потенциал для того, чтобы стать доброй московской традицией. Поэзия жива, в её жилах по-прежнему течёт молодая кровь. Безвременье ушло в прошлое, «другие юноши поют другие песни». И единственное, чего хочется пожелать, – чтобы власти города всё-таки наладили освещение памятника Маяковскому.
Ещё пять-семь лет назад трудно было представить, что поэзия может удерживать внимание публики больше часа-полутора. Что уж говорить о целом дне! Но сегодня мы видим, что стихи вновь, как во времена знаменитых шестидесятников, занимают заслуженное место в информационном пространстве. Вот Анатолий Белый охватывает площадь поэмой «Люблю» Маяковского – и кажется, что сам классик советской литературы сошёл с постамента. Вот под песни Алексея Вдовина в сгущающихся сумерках начинают тут и там танцевать пары – и мы уже не в пасмурной Москве, а где-то на юге, в знойном портовом городе, и шумит самое настоящее море, а не Садовое кольцо. Вот Сергей Векслер читает отрывок из пушкинской «Полтавы» – и благодарная публика забывает о футбольном матче «Россия – Швеция». Прикосновение к подлинному искусству бесценно. Когда люди начинают понимать это, можно говорить о начале духовного подъёма нации.
Теги: литературный процесс
«Не разделяю мнения о том, что читать сейчас стали меньше…»
В Кейптауне прошёл Всемирный библиотечный и информационный конгресс, посвящённый теме «Динамичные библиотеки: доступ, развитие и трансформация». Со стороны России в нем участвовали представители Российской библиотечной ассоциации (РБА), которой в нынешнем году исполнилось 20 лет.
О работе конгресса и юбилее ассоциации мы беседуем с её президентом Владимиром Руфиновичем Фирсовым.
– Вы вернулись со Всемирного библиотечного конгресса буквально неделю назад. Какие впечатления вы привезли? Каковы мировые тенденции библиотечной жизни сегодня?
– Всемирный библиотечный конгресс проходит каждый год в разных странах, место проведения определяется путём длительного отбора. В нём участвуют около 4000 человек практически из всех стран мира, где люди читают или учатся читать. Организатор конгресса – Международная Федерация библиотечных ассоциаций и учреждений (ИФЛА), в работу которой активно включены и российские профессионалы.
Основной темой конгресса в Кейптауне стало продолжение разговора об использовании современных технологий в повышении доступности информации. Социальный смысл здесь прост – оперативный доступ к образовательной, общекультурной, научной информации на равных условиях, независимо от места проживания. Вторая тема, которая волнует библиотекарей уже второе десятилетие, – поиски аргументов, социальной роли, которые позволили бы библиотеке не оказаться на «обочине истории». Третий лейтмотив обсуждений – участие библиотек в процессах демократизации, ибо справедливо, что только читающий и хорошо информированный человек способен составить собственное (а не навязанное мультимедийной культурой) мнение, принимать самостоятельные решения, деятельно участвовать в государственной жизни.
Долгое время российское библиотечное сообщество страдало чувством неполноценности: «Мы не такие, как они», сбились со столбовой дороги прогресса. Общение на международном уровне показывает, что проблемы и профессиональные решения в организации деятельности библиотек разных стран мира на деле во многом общие, а традиции в области общедоступного библиотечного обслуживания, приобщения к чтению, формирования читательской культуры, характерные для советского периода, в значительной степени остались неизменными.
– Российская библиотечная ассоциация, насколько мне известно, участвовала в конкурсе на проведение Всемирного библиотечного конгресса 2017 года.
– Мы предлагали провести конгресс в Санкт-Петербурге. У нас была поддержка Министерства культуры России, губернатора города, делегация ИФЛА посетила Российскую национальную библиотеку, но конкурс в конечном итоге мы проиграли Вроцлаву (Польша), хотя трудно предположить, что культурный, экономический потенциал и возможности организации международных конгрессов у нас слабее…
– Да, если учитывать, что Российской библиотечной ассоциации уже 20 лет. Пользуясь случаем, позвольте поздравить вас и библиотекарей России с этим юбилеем.
– Спасибо за поздравления. Российская библиотечная ассоциация – самая представительная общероссийская организация в библиотечной сфере. Её возникновение в 1995 году произошло на волне эйфории от грядущего демократического переустройства общества, где управление, а уж в сфере культуры особенно, будет носить общественно-государственный характер. Эйфория прошла, а РБА существует уже 20 лет, и пока мы развиваемся поступательно. Большинство федеральных законов и нормативных актов, касающихся библиотечной сферы, готовится и принимается с участием ассоциации. Процесс разработки любого федерального закона – всегда результат бурных дискуссий. То, что положения Гражданского кодекса, регулирующие порядок доступа к информации научного и образовательного характера, приняты в нынешней редакции – результат наших двухлетних усилий. РБА принимала самое активное участие в обсуждении «Модельного стандарта деятельности общедоступной библиотеки», и в октябре 2014 года он был принят с учётом наших рекомендаций.
Ну и конечно, РБА – это главная площадка для профессионального общения: мы организуем множество профессиональных мероприятий (ежегодное крупнейшее из них – Всероссийский библиотечный конгресс), проводим конкурсы, как раз сейчас проходит важнейший из них – III Всероссийский конкурс «Библиотекарь года», стимулируем профессиональные дискуссии…
– Юбилейный XX Всероссийский библиотечный конгресс, приуроченный к 20-летию РБА, прошёл в мае. Как вы оцениваете его работу?
– Юбилейный Всероссийский библиотечный конгресс собрался в Самаре – городе с богатыми культурными традициями и сильными библиотеками. Он стал и подведением итогов, и обсуждением самых неотложных проблем в рамках более чем 40 секций в составе нашей организации. Участники конгресса – это лидеры, люди, которые хотят делать больше, чем им положено, и способные организовать других.
– Говоря о деятельности РБА, невозможно не упомянуть о Годе литературы, тем более что вы являетесь членом оргкомитета по его проведению. Как сегодня можно оценить промежуточные итоги года?
– Приобщение к культурному ядру (в первую очередь – нашему классическому литературному наследию) крайне важно для развития – как социума, так и конкретной личности. Нужно не только написать и издать, но и создать условия для широкой доступности нашей литературной культуры. Подчеркну, библиотека – единственный институт, задача которого – бесплатное общедоступное распространение книг. В этом смысле, конечно, хотелось бы, чтобы в официальном плане мероприятий, поддерживаемых из федерального бюджета в Год литературы, было больше тех, которые проводят библиотеки. И чтобы наболевшие текущие проблемы библиотек – и прежде всего хроническое недофинансирование комплектования – были наконец решены. Не разделяю мнения о том, что читать сейчас стали меньше и что читают в основном электронную книгу. Чтение с экрана имеет большое значение как источник пополнения знаний, оно в значительной степени утилитарно. Однако для духовного развития, воспитания души или просто отдыха традиционная книга более эффективна, а именно она продолжает оставаться основой любой библиотеки.
Современная публичная библиотека полифункциональна, сочетает разные виды деятельности и разные роли: информационную, образовательную, социокультурную и, разумеется, просветительную. Последняя, как и культуросозидающая, нравственно-формирующая её роль в наши дни становится особенно значимой.
Беседовал Максим ЗАМШЕВ
Теги: литература , культура , библиотечное дело
Лебединая песнь стиляги
Александр Кабаков. Камера хранения: мещанская книга. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. – 351, [1] с. – (Проза Александра Кабакова). – 3000 экз.
Уже к середине девяностых и самые непрошибаемые оптимисты осознали: для достижения рыночного рая потребуется явно не одна пятилетка ударного капиталистического труда. Народ очухался от шоковой терапии и начал вспоминать своё прошлое, казавшееся теперь куда ярче обещанного светлого будущего. Привыкший к рекламе и клипам, он нуждался в более сильной анестезии. В канун президентских выборов 1996 года появились «Старые песни о главном», затем запустили цикл «Намедни», пошли передачи вроде «Старой квартиры», уже в «сытые нулевые» открылся телеканал «Ностальгия», загромыхали «Легенды Ретро FM» – в общем, предприимчивые медийные воротилы превратились в медиумов, помогая аудитории приобщиться к советскому духу.
На ту же делянку стали заглядываться и литераторы, даже патентованные антисоветчики – оказалось, и те не прочь сыграть на тоске по великой эпохе. С парфёновскими интонациями они принялись рассказывать про «то, без чего нас невозможно представить, ещё труднее – понять». Впрочем, бремя ответственности Александр Кабаков не по-джентельменски перекладывает на редактора – Елену Шубину: дескать, она надоумила засесть за мемуары, «пора, мой друг, пора!». Так и появилась исполненная элегической грусти книга о ширпотребе.
Героев в книге нет, есть манекены, которых автор наряжает в румынские ботинки, треники, джинсы, телогрейки, шляпы и горжетки, навешивает на них фотоаппараты, расставляет вокруг них велосипеды, примусы и патефоны. Этих восковых персон Кабаков оставляет безымянными, перебирая прописные буквы: читатель встретит поэтов М., Е. и Л., режиссёра Р., кинематографиста М., писателей Ю. и А., главреда В., художника П., дизайнера З., актёра К. и капитана Б. – такая вот занимательная азбука, дабы избежать обвинений в клевете (об этом автор проговаривается в предисловии). Органично заселить пространство книги живыми людьми автор и не пытается, не вещи представляют людей, вводят их в повествование, а главный герой – инфантильный стиляга – слагает оды материальному миру.
Подзаголовок его «Камеры хранения» – «Мещанская книга» – говорит сам за себя, но Кабаков в предисловии ещё раз артикулирует сомнительную маркировку: «Это книга о мещанах и для мещан. Слышали? О мещанах и для мещан. Я настаиваю». Что ж, прислушаемся к автору и попытаемся понять, о чём пойдёт речь. Думается, внесёт ясность отрывок из эссе Набокова: «Мещанин – это взрослый человек с практичным умом, корыстными, общепринятыми интересами и низменными идеалами своего времени и своей среды». Не очень лестно по отношению к потенциальным читателям Кабакова. Набоков полагал мещанина и обывателя синонимичными понятиями, а Кабакову потакать обывательскому вкусу не впервой. В перестроечном 1988 году, когда стало можно, он прозвучал антиутопией «Невозвращенец» (напомню, именно тогда стали доступны в СССР «Мы» Замятина и «1984» Оруэлла) – вот что значит чувствовать конъюнктуру. Какое-то время Кабаков держался на волне, но совсем скоро футурологические «страшилки» перестали быть ликвидным товаром – «ужасами тоталитаризма» советского человека перекормили до интоксикации. К слову, Кабаков и прочие «солдаты перестройки» и «ландскнехты свободы» (так автор называет себя и тогдашнюю журналистскую братию, забывая, что «ландскнехт» – это наёмник) здорово повеселились в эпоху горбачёвского ускорения: «В гостиницу, где от демоса охраняли демократов, организовав строгую пропускную систему, нас допускали по журналистским удостоверениям. И мы, зарабатывавшие тогда гласностью приличные даже по депутатским меркам деньги, раз в неделю брали на двоих с приятелем в депутатском буфете коробку виски – под завистливо неодобрительными взглядами народных избранников…» Поразительные в своём цинизме откровения. В итоге старый мир оказался разрушен, оковы порвали, а что получили взамен? Кабаков пишет, что в годы его молодости шахтёры и офицеры получали приличные деньги, могли позволить себе съездить на Чёрное море и в Прибалтику в спальном вагоне. В 90-е же офицеры пошли в охранники, а шахтёры – на Горбатый мостик к Дому Правительства. Сам же Александр Абрамович, не особо рассчитывая повторить литературный успех «Невозвращенца», вернулся к журналистике – подвизался писать для «Коммерсанта», а затем принялся развлекать клиентуру РЖД журналом «Саквояж СВ».
«Я пишу эту книгу, посвящённую исключительно вещам, участвовавшим в моей биографии, пренебрегая будущим брюзжанием критиков, ходящих по литературным облакам. Наши вещи – это и есть мы. А тем, кто считает по-другому, предлагаю вернуться туда, где вещей не было», – заявляет Александр Абрамович несколько туманно. Куда «туда»? А откуда столько ширпотреба, что аж на очередную книгу хватило? Как говорил гайдаевский Семён Семёныч Горбунков: «Оттуда». Текст вообще изобилует противоречиями, видимо, из-за отсутствия сюжета, ведь Кабаков пишет в стиле акына – «что вижу, то пою». Конечно, не обходится и без традиционных либеральных мантр: «Брезгливое презрение нашей литературной публики к «тряпкам» тем более необъяснимо, что оно проявляется в стране, в которой всего двадцать с небольшим лет назад дефицит всего ушёл в прошлое». В своих филиппиках Кабаков доходит до совершенно комических обобщений: «У меня есть гипотеза: отсутствие при советской власти в продаже туалетной бумаги не было простым следствием планового управления экономикой и государственной собственности на все средства любого производства – её вечный дефицит был важной частью стратегического замысла». Обобщения и упрощения – излюбленная метода вещевого эскаписта.
Известная субъективность и даже пристрастность – неотъемлемая черта мемуарной прозы, но ради красного словца Кабаков порой жертвует здравым смыслом: пытается казаться свидетелем эпохи, но «путается в показаниях». «Вообще, ирония смягчала ту жизнь и в некоторой степени делала ее выносимой. Ирония пробивалась сквозь зону, несмотря на то, что анекдот был распространённой причиной червонца на общих работах с последующим поражением в правах», – пишет Кабаков, однако всем смертям назло выживший в том ГУЛАГе. «Ландскнехту» на первых порах приходилось конспирироваться, стараться походить на лояльного гражданина СССР: в КБ ковал ракетный щит Родины, параллельно играя в КВН, позже стал зарабатывать журналистикой, печатал фельетоны в столичном «Гудке», не совался с плакатами на Красную площадь. Не покидал «зоны комфорта», лишь на кухне показывая друзьям свою диссидентскую сущность, под звуки джаза и «вражеских голосов» сетовал на невозможность «творить» и взглядом указывал на письменный стол: мол, туда и пишу. Времена поменялись – о своих страданиях и милых сердцу безделушках можно поведать гласно и без последствий.
Теги: Александр Кабаков , Камера хранения: мещанская книга
Нас бьют – мы летаем
Создатель легендарного Московского театра «На Юго-Западе», профессор ГИТИСа, народный артист России Валерий Белякович свой юбилей решил отметить на корабле, который на днях отчалил от берегов Крыма. Но шлейф восхищения этим человеком сопровождает его всюду, где бы он ни появился. Его светлый талант и неукротимая энергия, его мудрость философа и наивность художника притягивают к нему всех, кто жаждет понять что-то о себе и о жизни, которая для Беляковича пронизана любовью и прощением.
– Валерий Романович, что, по-вашему, нужно для счастья?
– Найти своё призвание и место в жизни. Человек счастлив, когда совпадают его желание работать и талант, что дарован ему Богом.
– А может прекратиться желание творить?
– У каждого свои пороги. Вдруг всё останавливается, и говорят: «Как же он писал, а сейчас не пишет, играл и не играет, ставил и не ставит?» Шифферс был, по-моему, гениальный режиссёр, ему просто крылья пообломали. Но это не конец жизни. Я часто думаю: как живут Шапиро или Кац, которых выгнали из Латвии? Успешные режиссёры, создавшие свои театры! И Русский театр, и ТЮЗ были прекрасны! А они нашли в себе силы действовать. Шапиро у меня на курсе в ГИТИСе был председателем приёмной комиссии, он много работает во МХАТе. И Кац тоже. Сейчас у них нет своего театра: заново в таком возрасте трудно начинать. Но они не сломались. Для меня всегда был примером Борис Равенских, которого выгнали на наших глазах из Малого театра, а он всему наперекор стал создавать новый театр. Приблизился к этому, уже деньги нашёл. Ему было под 70, но он не сдался. И умер на лету.
– Вы часто сталкивались с непробиваемой стеной?
– Никаких непроходимых стен у меня не было. Театр «На Юго-Западе» закрыли первый раз, когда мы поставили «Носорога» Ионеско, оказавшись в том страшном приказе по Министерству культуры, который перекрыл кислород Любимову. У него – «Борис Годунов», в Сатире – «Самоубийца», и мы в этой компании. Закончилось тем, что Любимов слинял, хитрый Плучек снял спектакль, а нас просто закрыли, повесив на дверь замок. Тогда нас легко было закрыть: спектакли бесплатные, статуса никакого нет. Но я был уверен, что всё будет хорошо, и три месяца ходил по всем инстанциям. В последний раз пришёл к какому-то начальнику в горком партии, а он говорит: «И не пойду я на ваш «Носорог»». Я ему в ответ: «Да это же антифашистское произведение!» Поняв, что бесполезно, поднялся на другой этаж, смотрю, написано: «Заместитель министра культуры СССР (тогда министром был Демичев) Тамара Васильевна Голубцова». Я вошёл, как есть – в солдатской рубашке, джинсах. У меня ничего больше не было: 81-й год, нищета. Я ей говорю: «Здравствуйте! Я такой-то, только что из армии. Вы знаете, что такое Востряковский домостроительный комбинат? Там наши родители работают!» В общем, я нашёл слова для этой женщины, и она сказала: «Хорошо, мы этот театр откроем». И открыла. Но теперь я должен был все спектакли сдавать комиссии. До этого в чём была фишка – мы никому ничего не сдавали, потому и взяли «Носорога» Ионеско, который был первым в списке запрещённых спектаклей. Кто-то тогда шутил, что в нём был даже «Ревизор» Гоголя. Случались в жизни жестокие ситуации, но я их обходил. А вот с Театром Станиславского не рассчитал, сработал мой наив. Ведь я думал: ну не может быть, чтобы они не захотели соединиться с такими талантливыми ребятами «Юго-Запада»! Уже и Матошин там играл роль, и Дымонт, началось взаимопроникновение, публика пошла, и всё уже можно было преодолеть. И именно тогда тебе дают по башке и подключаются такие связи и силы, которые мне по незнанию даже не снились. Была придумана такая иезуитская система, которой никогда не было и не будет больше ни с одним театром. Но у меня нет ни к кому претензий: что Бог ни делает, всё к лучшему. И хотя я в этой ситуации был не просто пострадавшим, а мучеником: месяц комы, месяц реанимации, потом реабилитация, – у меня обиды ни на кого нет. Уже давно всё зарубцевалось. Я назначен главным режиссёром Токийского театра «Тоуэн». Езжу туда, ставлю. Мой «Гамлет» в шекспировский юбилей был сыгран 130 раз по всем городам Японии. На меня спроса хватает, с этим нет проблем. Когда ушёл из Театра Станиславского, поставил за год 10 спектаклей – в Токио, у себя «На Юго-Западе», в Пензе, в Белгороде. Наконец, впервые в родной Белоруссии в Витебске сделал «Ромео и Джульетту». Я никогда за такой срок не ставил столько спектаклей. Видимо, это было моё лекарство от того, что случилось в Театре Станиславского.
– Значит, нет пророка в своём отечестве? Не чудовищно ли это?
– Чудовищно. Когда читаешь «Преступление и наказание», кажется, что ну не может Раскольников убить топором! А бьют топором и всё что угодно делают. Твоя задача после этого – просто выжить. У меня было напряжение жуткое, ни минуты отдыха. На этом полёте и в этой больнице можно было умереть. Но я не помер, а, наоборот, себе, русскому театру и мировому сообществу доказал, что действую, громоподобен и со мной сам чёрт ничего не сделает. Как поёт Пугачёва: нас бьют – мы летаем!
– В вашей жизни были моменты, когда казалось, что всё кончено?
– Никогда! Только в армии было какое-то юношеское отчаянье. Такая тоска взяла по дому, когда служил в Прикарпатском военном округе… Смотрел я на эти горы и знал, что за ними Москва. А мне так хотелось туда, где все мои друзья уже поступили в театральные институты. И я уходил в Карпатские горы и учил, учил – Бунина, Маяковского, Межелайтиса.
– То есть вы депрессию не приемлете?
– Нет. Можно тысячу раз говорить, что тебе плохо. Но лучше найти варианты, чтобы это прошло: помоги кому-то или нажрись. Мы живём в больное время. Я вот смотрю на Барака Обаму, что худеет не по дням, а по часам, и который был мне даже симпатичен, потому что он из моего любимого Чикаго, где я ставил и преподавал. Но мне кажется, враньё и политические игры ему явно не на пользу. А нашему президенту испытания лишь укрепляют дух. И то, что Крым снова стал нашим, – это справедливо. Они сами его должны были вернуть, когда шёл делёж: ведь все прекрасно понимают, что это была идиотская прихоть Хрущёва. Но кто тогда знал, что Советский Союз не вечный? Я разве думал, что коммунистическая партия когда-нибудь свалится? Это был монолит! И в этом монолите я искал человеческие основания для того, чтобы он стоял. И мне это удавалось – и в спектакле «Русские люди», и в других гражданских спектаклях. А шельмование нашего прошлого, которое сейчас идёт, я ненавижу, потому что там было столько хорошего, начиная со счастливого детства! У меня и партбилет есть, я его не сжёг, как Марк Захаров. В билете я молодой, красивый с волосами. Зачем я его буду уничтожать? Это моя память. Я коммунист.
– Что для вас главное в жизни?
– Любовь! Почему я в Театре «На Юго-Западе» поставил спектакль «Игру в кубики» за семь дней? Потому что здесь потрясающие артисты, и они меня любят. А если бы не было любви и этой атмосферы, мы колупались бы два года и ничего не сделали. У нас театр – семья, театр – дом, и актёры в труппе разные. А для того чтобы их раскрыть, должен быть такой любящий отец, как я.
Теги: искусство , театр
