Текст книги "Потери и обретения. Книга первая"
Автор книги: Линн (Лайни) Смитерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 6
Дни сливались в недели, недели в месяцы, время накатывало словно череда океанских валов, а жизнь Джоанны протекала в трудах праведных под неослабевающим вниманием Бертье.
Дизайнер продолжал придирчиво направлять ее работу, там грубо убирая оборку, тут безжалостно разделываясь с украшением из перьев, которое, как ей казалось, придавало наряду очаровательную сексуальность, и держал ее в постоянном чувственном возбуждении случайными на первый взгляд прикосновениями и интимными улыбками, от которых у нее слабели ноги.
Его личный интерес к новой протеже не остался незамеченным другими помощниками дизайнера. Зависть, широко распространенная в мире моды, поднимала свою уродливую голову и проявлялась в будничных мелочах. Бывали случаи, когда, придя на рабочее место, Джоанна обнаруживала, что уборщица «по ошибке» выбросила вчера ее наброски. Или коллега «нечаянно» проливал кофе на ее рисунки, над которыми она корпела далеко за полночь, торопясь их закончить. Даже ее любимые карандаши исчезали, но, к счастью, потом обнаруживались, к примеру, под грудой грязных полотенец в комнате, служащей им раздевалкой.
Но хотя все как один отказывались принять ее за свою, ничто не могло испортить то приподнятое настроение, с которым она каждый день входила в салон.
Прошло уже четыре месяца с того времени, как Джоанна стала работать. И однажды Бертье пригласил ее поужинать с ним. Не желая разыгрывать из себя скромницу, она сразу же приняла его приглашение.
Они ужинали в кафе «Ле Флер» – в одном из тех немногих мест, сохранивших свой прежний вид с тех времен, когда Пикассо организовал свой неофициальный салон, а Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар пережидали немецкую оккупацию за столиком в задней комнате.
Но Джоанна мыслями была устремлена в будущее, а не в прошлое. А если точнее, то в ближайшее будущее.
Она надела один из тех туалетов, которые создавались ею исключительно для того, чтобы привлекать внимание мужчин. Платье из узорчатой парчи без бретелек обнажало спину до талии. Искрящееся золото ткани перекликалось с оттенком ее волос. Оборки черных кружев нижней юбки мелькали из-под расклешенного подола. Праздничный наряд завершали ослепительные золотые чулки, туфли без задников на невероятно высоких каблуках и золотые подвески в ушах, свисавшие до плеч.
– Я не говорил вам еще, что собираюсь включить две ваши модели в показ осенних мод? – спросил Бертье.
– Нет. – Волна бурной радости захлестнула ее. – А какие?
– Прежде всего, шелковый костюм для вечерних приемов с юбкой в стиле «саронг». Он будет хорошо смотреться в дымчато-сером варианте.
Ее рыжевато-каштановые брови сошлись к переносице.
– В сером?
– Фиолетовый не подходит.
В тот же миг вся ее радость улетучилась, она раздраженно закинула ногу на ногу, прошуршав черными оборками нижней юбки.
– Это не фиолетовый, а цвет аметиста, в точности повторяющий цвет драгоценного камня. – Она была полна решимости отстаивать свой вариант, так как собиралась предложить этот костюм выполнить еще в цветах рубина, изумруда и сапфира.
– Женщинам, как правило, больше идет серый, чем фиолетовый. Костюм будет показан в дымчато-сером варианте. И, конечно, в черном.
Разумеется, в черном, подумала Джоанна с тоской. Она знала, что все равно будет переживать. У нее было такое чувство, словно она отдает своего единственного ребенка цыганам.
– А еще какая модель вам понравилась?
Вообще– то для Джоанны придержать свой язык было равносильно тому, чтобы перестать дышать, но в тот момент ей хватило ума сообразить, что, ступив с Бертье в полемику по поводу выставочной коллекции, которая в конце концов будет носить его имя, она совершила бы роковую ошибку.
«Терпение», – повторяла она себе вот уже неизвестно в который раз за последние месяцы.
– Вечернее бархатное платье с отделкой золотым шнуром.
– О, одно из самых моих любимых!
После того как он столь жестко обошелся с ее костюмом для вечерних приемов, Джоанне едва верилось, что он мог выбрать из всего сделанного ею самую яркую и привлекательную модель.
– Удивительно, что оно вам понравилось, – призналась она.
– Из-за покроя, демонстрирующего, как на витрине, изгибы женского тела, – усмехнулся он.
– Ну да, именно поэтому. Хотя я знаю, что вы отдаете предпочтение моделям для худощавых женских фигур.
Отстраненным взглядом Бертье разглядывал плавные женские линии, подчеркнутые ее золотым платьем.
– Нисколько не отказываясь от своего утверждения, что мужья предпочитают видеть своих жен одетыми как леди, я могу допустить, что в одном вы абсолютно правы, дорогая.
Он заговорил тише, голосом низким и доверительным. Взглядом он ласкал ее грудь, соски которой набухли в маленьких чашечках платья и причиняли ей боль, упираясь в жесткую золотую парчу.
Джоанна сглотнула комок в горле.
– Что вы хотите сказать?
– Хочу сказать, что мужчине надоедают элегантные худощавые женщины. – В его немигающем взгляде горел откровенный огонь желания.
Любая женщина погибнет под таким взглядом, подумала Джоанна. А этот человек и пальцем не шевельнет, чтобы прийти на помощь. Но от этой мысли, которая должна была бы предостеречь ее, она почему-то еще больше захотела этого страстного и к тому же талантливого мужчину.
В разговоре все чаще возникали паузы. Они сидели так близко на красной банкетке, что их бедра соприкасались, а взгляды, которыми они обменивались, становились все более долгими, более жаркими.
И когда Джоанна предложила пойти к ней и выпить завершающий вечер бокал, она всего лишь следовала внутреннему велению сердца, стремившегося к естественному исходу.
Наша любовная близость, говорила она себе, когда они стояли бок о бок в медленно ползущем лифте, была предрешена заранее. При той целеустремленности, позволившей ей почти осуществить свою мечту к двадцати четырем годам – а это ведь не такой большой возраст, – могла ли она не верить, что сама судьба соединяет ее с Полем Бертье? Во всех смыслах.
Лифт наконец дополз до ее этажа. Богато украшенная латунью дверь открылась. Они вошли в холл. Раздувавшаяся на ходу юбка колыхалась вокруг ее ног.
Когда Джоанна попыталась открыть дверь своей квартиры, ключ упрямо застрял в замке. Она энергично покрутила его, но напрасно.
– Позволь мне.
Бертье забрал у нее ключ. Она с облегчением вздохнула.
Дверь распахнулась как по волшебству.
– Что будешь пить? – Перенервничав, Джоанна внезапно почувствовала, что весь арсенал ее женской соблазнительности таинственным образом улетучился. – Вино? Коньяк? Кофе?
– Лучше коньяк.
– Сейчас. – Стоимость коньяка значительно превышала ее финансовые возможности, но в тот день она разорилась на бутылку дорогого «Реми Мартэн». И не зря.
Она разлила темный напиток в два пузатых бокала и протянула один Полю. Его пальцы, обвившие бокал, были длинными и красивой формы. Она представила, как эти пальцы ласкают ее тело, и острое желание пронзило ее.
Пока они пили, их окутало сгустившееся до физического ощущения молчание. Бертье первым нарушил его. Он поставил бокал на стол, взял из ее онемевших пальцев второй и поставил рядом со своим. Потом повернулся к ней.
– Ты очень красивая, Джоанна Лейк. – Он провел пальцами по ее шее. – И такая талантливая.
Как она надеялась, как жаждала услышать именно эти слова!
– Ты действительно так думаешь? – прошептала она.
– Разумеется.
От желания у нее путались мысли, а его голос еще больше возбуждал ее. Теплые, сильные, нежные ладони держали ее голову. Его улыбка согревала ей сердце. Казалось, его тепло через пальцы волнообразными приливами серебряного света проникает ей в кровь, заполняет все ее существо, устремляясь с током крови к ногам.
Губами он разомкнул ее губы в разрушительном долгом и глубоком поцелуе, от которого она опьянела. Все тело горело и лихорадило. Ей захотелось раствориться в нем, ощутить рядом со своим его обнаженное тело, погрузиться в запах его плоти. Никогда Джоанна не испытывала подобного. Она прижалась к нему и почувствовала упругую выпуклость. Ей захотелось впустить его глубоко в себя.
Он отстранил голову и смотрел на нее с непостижимым выражением так долго, что у нее замерло сердце. Когда он наконец протянул ей руку, она ухватилась за нее, позволив ему удержать себя на ногах.
Неторопливо он расстегнул молнию ее платья. Оно упало на пол к ее ногам черно-золотой грудой, и Джоанна переступила через него. На ней оставались отделанная кружевами золотистого атласа грация и длинные золотые чулки. Когда он повлек ее в спальню, она безвольно прильнула к нему, готовая идти с ним куда угодно.
Джоанна не заметила, каким образом с нее исчезло белье – его просто не стало, как по волшебству. Не заметила она также, каким таинственным образом исчезла одежда с Бертье. Он стоял рядом с постелью, откровенно возбужденный. Старинные пружины закряхтели, когда он лег рядом с ней.
– Какая ты чувственная, моя кокоточка. – Он обвел пальцами ее болезненно набухшие соски. – Какая страстная. – Языком он прикоснулся к ее горевшей плоти.
Он гладил, целовал ее всю с головы до пят – ее шею, грудь, живот, бедра, ложбинку внизу спины, даже пальцы ног.
Он открывал все ее потаенные женские местечки, постоянно шепча что-то ласково-зазывное по-французски, вызывая у нее чувственную дрожь.
Это было мучением, сладким мучением вперемежку с наслаждением. Захватывающие, лихорадочные, освобождающие ощущения все нарастали. Тело Джоанны словно полыхало розовым светом.
– Пожалуйста, – умоляла она, неистово вожделея его. – Невыносимо… хочу… – Она не могла больше ждать.
Но, сохраняя выдержку, он только посмеивался, лишая ее последних проявлений воли.
А потом он взял ее. Волна страсти, бешеная, словно предгрозовой ураган, обрушилась на нее. Джоанна прижалась к нему, полностью отдаваясь ритму движений.
Бертье выгнул спину в длительной завершающей фазе, каждой влажной мышцей отзываясь на пронзительное чувство облегчения. Тело Джоанны окатило изнутри жаркой волной, и эхом вторил ей первобытный крик Поля. Из пламени их страсти будто возникла шаровая молния, ослепившая их на время.
Навсегда, думала она, лежа в надежном кольце его сильных рук. Губы ее тронула таинственная женская улыбка. Вот и осуществилось счастливо последнее из тех желаний, что составляли ее жизненные планы. Исполнилось все, о чем она так долго мечтала. Отныне Бертье и она связаны неразрывно – творчеством, душами и телами. Навсегда.
Глава 7
Расположенный в самом сердце Лондона, Сити, как известно, считался богатейшим местом на земле. Сити всегда служил синонимом власти. Когда-то на этом месте стояли лагерем римские легионеры, а теперь здесь возвышались здания офисов. В средние века гильдии мастеровых развернули в этих краях торговлю, а грабители-капиталисты – люди, финансирующие войны и сельское хозяйство, – заключали миллионные сделки на джентльменских условиях.
В наши дни в Сити толпами устремились американцы и японцы, сжимая в руках набитые портфели и сложенные номера газеты «Файнэншл Таймс». Теперь заключаемые в Сити сделки касались прежде всего французских фильмов, импорта арабской нефти и торговых центров.
– Ты проделал большой путь от мест своего детства, парень, – пробормотал себе под нос Редклифф, глядя на стайки голубей, кружащих над куполом собора Святого Павла.
– Вы что-то сказали? – спросил водитель такси, посмотрев на своего пассажира в зеркальце заднего обзора.
– Нет, ничего, я просто размышляю вслух.
Таксист пожал плечами и сосредоточился на ведении машины в сплошном транспортном потоке.
Рабочий день близился к концу. Служащие покидали учреждения и устремлялись к станциям метро, которое развезет их по домам. Автобусы с трудом прокладывали себе путь на забитых транспортом улицах.
Завтра утром все те же люди снова ринутся в свои учреждения, будут на ходу обмениваться новостями, потом исправно трудиться и обсуждать способы заработать ошеломительные суммы денег. Потому что единственной и неизменной сущностью Сити были и остаются деньги.
Именно денежный вопрос и привел Редклиффа в Лондон. Он прибыл сюда по делам «Сэвидж». По крайней мере, он так считал, пытаясь обмануть сам себя.
Но в ту минуту, когда дворецкий Памелы открыл дверь, он понял, что через континент и океан его привело сюда желание быть рядом с этой женщиной, мысли о которой не оставляли его последние три недели. Понимал он и то, что такое поведение для него нетипично. Он не мог припомнить, даже из времен подростковой сексуальной озабоченности, чтобы чувственное влечение так захватило его. Правда, и таких женщин, как Памела Сэвидж, я еще не встречал в своей жизни, подумал он, следуя за облаченным в темный костюм дворецким в гостиную.
– Дело сделано, – вместо приветствия сообщил Редклифф.
– Сделано? – Памела загасила сигарету в пепельнице штучной работы и пошла ему навстречу, шурша малиновым шелком. – Ты хочешь сказать…
Чувствуя себя рыцарем, вернувшимся из удачного крестового похода, он водрузил свой портфель на бесценный столик в стиле Людовика XV и достал из него один-единственный листок бумаги.
Лорд Сторм глубоко сожалеет о нанесенном им моральном ущербе. В подтверждение своей готовности полностью принять на себя вину в расторжении вашего брака он не только отказывается от всех претензий на ваше имущество, но настоятельно готов взять на себя все положенные по закону издержки, связанные с его попыткой присвоить ваши акции «Сэвидж», а также все расходы по разводу.
– Ты, конечно, шутишь! – Памела выхватила у него из рук бумагу и жадным взглядом впилась в строчки текста. – Ты милый, ты удивительный… – Ее низкий голос был похож на довольное урчание. Она прижала ладонь к его груди, постепенно сдвигая ее все ниже и ниже. – Как мне тебя отблагодарить?
Все было так бесхитростно – ее ласкающие пальцы, светящиеся призывным желанием глаза… И Редклифф решил, что главное очарование Памелы в ее непосредственности.
– Уверен, ты что-нибудь придумаешь.
Значительно позже он позвонил Милдред из антикварной кровати Памелы и сообщил своей хозяйке, что намерен взять пятидневный отпуск, чем привел ее в крайнее изумление.
Поскольку невозможно было заниматься любовью все двадцать четыре часа в сутки, Редклифф с Памелой время от времени выбирались из постели. Она охотно взяла на себя обязанности гида и поводила его по всем достопримечательным местам в Лондоне: Гайд-парк, Тауэр, Кенсингтон. Повела она его и в лондонский универсальный магазин «Сэвидж».
Для человека, управляющего цепью универсальных магазинов, Редклифф представлял некую аномалию, так как терпеть не мог делать покупки. Но, не в силах отказать в чем-либо очаровательно элегантной Памеле, он провел весь день в огромном магазине, следуя за ней по пятам, и, хотя витрины с китайским фарфором и постельным бельем его абсолютно не волновали, все же ему пришлось признать, что кашемировый свитер, выбранный ею для него, оказался весьма кстати.
В один из вечеров они побывали в концертном зале Алберт-Холл, увековеченном группой «Биттлз» в их альбоме «Сержант Пеппер».
– Ты, наверное, слышал? – предположила Памела когда они усаживались на заднее сиденье «даймлера», который ожидал их, чтобы отвезти в ее городской дом после концерта. – Когда здесь выступал Том Джонс, женщины буквально забросали его на сцене своим нижним бельем.
Редклифф удивленно приподнял бровь.
– Надеюсь, это не были истинно английские женщины, – ответил он с наигранным возмущением.
Памела кивнула.
– Так мне рассказывали.
По блеску ее глаза соперничали с бриллиантами в ушах и на шее. Короткое платье едва прикрывало бедра, облегая каждый изгиб ее тела, подчеркивая нахально выпирающие из выреза груди и обтянутые серебристым атласом ягодицы. Под платьем у нее явно ничего не было.
Пошел дождь, в его бесконечных потоках свет уличных фонарей расплылся, тротуары заблестели как черное стекло. Чувственный смех Памелы обещал море наслаждений.
Она нажала кнопку, и толстое матовое стекло отделило их от сиденья водителя.
Встав на колени перед Редклиффом, она расстегнула его брюки, склонила голову, укрыв его пах, словно покрывалом, светлым шелком волос, и блестящими губами вобрала в себя его плоть. Каждое движение ее рта приближало Редклиффа к извержению. Почувствовав, что в следующий момент не сможет удержаться, он подхватил ее и уложил к себе на колени.
Она лежала, бесстыдно раскинувшись перед ним. Лайковые серебряные туфли на сиденье, платье на бедрах задралось, и в свете уличных фонарей ее обнаженная кожа переливалась как драгоценный фарфор. Он провел пальцами ей по бедрам, и тело ее отозвалось дрожью. Он ласкал лобок, ерошил светлые волоски на нем, а Памела извивалась и выгибала спину, чтобы теснее прижаться к его ладони. Пробравшись пальцами сквозь мягкие завитки, он начал ласкать влажные губы ее влагалища.
– Скажи мне, чего бы тебе хотелось? – спросил он в безумном желании услышать только один ответ.
Сексуальные увлечения не были его стихией, но с первой минуты, как он увидел Памелу, он постоянно хотел ее. За последние пять дней он открыл в себе нового человека – ненасытного. Чем больше он получал, тем больше ему хотелось.
– Тебя, черт возьми! – простонала она гортанно, но этот стон не имел ничего общего с капитуляцией. – Тебя хочу!
Он приник к ее рту в самозабвенном поцелуе, ощутив на ее губах привкус собственной плоти. Затем, обхватив ладонями талию, приподнял Памелу и быстрым движением посадил прямо на себя.
Она приняла его вызов и, опустившись на него, стала покусывать своими белоснежными зубами его за шею.
Пьянящий дух распаленной страсти заполнил машину, тела их стали горячими и скользкими. Пальцы Редклиффа зарылись в ее волосы, он жадно целовал ее грудь, и внутри у нее все сжималось, отзываясь на его ласку.
Она двигалась все напористее и быстрее, требуя еще и еще, пока они вместе не пересекли финишную линию. Обессиленная, она рухнула на него.
Они долго оставались в том же положении, не имея ни сил, ни желания шевелиться. Только их тяжелое прерывистое дыхание нарушало тишину да легкий перестук дождя по крыше лимузина.
– Пожалуй, я нашла выход, – шепнула Памела, прижимаясь к его груди.
– Какой?
Она подняла голову и улыбнулась ему.
– После парижского показа моделей я проведу свой отпуск в Америке.
– А сколько продлится твой отпуск?
– Думаю, две недели. К тому же у меня появится возможность изучить те новшества, которые вы с тетей Милдред внедряете в американских магазинах фирмы. Мне нужны новые идеи для лондонского «Сэвидж».
Редклифф уже открыл для себя, что за сексапильной внешностью Памелы скрывается живой ум деловой женщины. Благодаря ее стараниям в цепи «Сэвидж» появлялись дорогие модные магазинчики женских туалетов. Правда, непонятно было, почему она постоянно осаждала Милдред предложениями дать модельеру Бертье еще один шанс, хотя договор с ним не состоялся.
– Розничная торговля развивается за счет новых идей, – тихо согласился он.
– Знаешь, меня волнует эта неудачная дружба тети с миссис Червински. Кто-то должен помогать тебе присматривать за ней.
Глядя на Памелу, пока она придумывала всевозможные неубедительные объяснения, Редклифф наслаждался мыслью, что это невероятно сексуальное, прелестное, элегантное существо готово пересечь океан ради него – бывшего босяка из глубинки, который и ботинки-то впервые надел, когда начал учиться в школе.
– Думаю, твоя идея великолепна, – сказал он, чувствуя, как в нем снова нарастает желание.
Глава 8
Демонстрация моделей осеннего сезона из коллекции Бертье состоялась в конце месяца, в прохладный и дождливый поздний вечер. Вместо традиционного подиума над бассейном олимпийских размеров в отеле «Ритц» соорудили огромный деревянный помост. Сидящие вокруг бассейна выглядели словно многочисленные судьи на соревнованиях по прыжкам в воду.
Сюда явились все представители мира моды, чтобы посмотреть, не придется ли им засвидетельствовать конец карьеры бывшего вундеркинда. Словно саранча перелетная, богачи и знаменитости, тысячи представителей торгового мира и тысячи репортеров, живущих новостями из мира моды, слетелись в Париж. В тот момент, когда последняя модель завершит свой проход по доскам, эти арбитры общества шика будут или превозносить до небес, или хоронить короля моды.
Как обычно, они были готовы и к тому и к другому.
Не было предпринято никаких попыток оградить присутствующих на показе знаменитостей от вездесущих газетчиков – охотников за жареным. Сидевшие в первых рядах, а таких было большинство, сразу стали открытой мишенью и вынуждены были мириться с атаковавшими их полчищами фотографов, которые внезапно возникали перед ними, снимая крупным планом в упор. Затворы камер щелкали, словно дождь по жестяной крыше.
– Покажи свое личико, Пегги! – кричали они бывшей миссис Финлей, скрывавшейся за массивными солнечными очками. – Посмотри сюда!… Эй, Ивонна, как насчет того, чтобы подарить нам одну из твоих улыбок стоимостью в миллион долларов? – И все это входило в неписаные правила суетливой и суматошной игры под названием «высокая мода».
От их внимания не укрылось и трио жен шейхов Саудовской Аравии, тщательно закутанных на всякий случай в черное. Женщин сопровождала фаланга угрюмых телохранителей, из-за которых случился переполох, когда они отказались оставить свои кинжалы на входе. Время от времени руки этих мужчин будут нырять за отвороты костюмов, проверяя, на месте ли их автоматические пистолеты, запрятанные в наплечную кобуру.
В углублении по всему периметру помоста фотографы вставали на футляры от камер, чтобы увеличить обзор. Одна предприимчивая девица, фотограф из «Балтимор Сан», притащила с собой стремянку. Когда заносчивая жена, из благородных, одного торговца с Уолл-стрит начала слишком громко выражать свое недовольство тем, что фотограф крупной техасской газеты загораживает ей весь обзор, он просто ослепил ее вспышкой и продолжал снимать, не меняя позиции.
Милдред и Памела Сэвидж занимали самые лучшие места. Одно из привилегированных кресел было зарезервировано и для Редклиффа, но он предпочел смотреть показ из задних рядов толпы.
Суматоха за кулисами достигла крайних пределов. Пытаясь справиться одновременно с десятком дел, Джоанна подумала, что вся эта лихорадка напоминает ей сцены из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла, особенно сюрреалистическое чаепитие у безумного Шляпника. Манекенщицы в разной степени одетости носились повсюду, словно вечно опаздывающие белые кролики, вдогонку за ними неслись парикмахеры, на ходу завивая и спрыскивая лаком, потом костюмеры, которые терзали их, запихивая в одежды, не годившиеся для носки в нормальной жизни, следом – гримеры с накладными ресницами и огрызками толстых красных карандашей, которые сетовали, что абсолютно ни одна из них, Бог тому свидетель, не может постоять на месте и не вертеться, чтобы дать возможность прочертить правильную линию губ.
Бертье беспрерывно расхаживал, отдавал приказания и курил.
– Черт возьми, Джоанна! – набросился он на нее. – Ты вдела Монике не те серьги! С этим платьем ей полагаются кристаллы в виде слезок, но никак не турмалины! – В ярости он сорвал с ушей манекенщицы неподходящие украшения – той вместе с Джоанной оставалось только порадоваться, что это всего лишь клипсы. – Глупая девчонка! За что я только плачу тебе?!
– Простите, – прошептала Моника, заменяя украшения и даже не заикнувшись о том, что сам Бертье специально напомнил, причем трижды, что к этому платью нужны зеленые турмалины.
По другую сторону занавеса представление разворачивалось с хронометрической точностью: холеные голенастые манекенщицы с глазами словно сливы скользили по настилу под безжалостным светом юпитеров.
– Номер пять. «Площадь Вогезов», – объявлял голос, пока три высоких манекенщицы в брюках и смокингах, выполненных в отличительных для Бертье цветах – черном и сером, проходили под взглядами зрителей.
– Номер тринадцать. «Люксембургский сад». – В этом сезоне Бертье назвал свои модели по улицам и площадям Парижа.
– Номер двадцатый. «Пале-Ройял»…
Довольно скоро все присутствующие отметили, что нынешняя коллекция Бертье более раскованна, чем обычно. То смокинг сверкнет широкими золотыми лацканами, то лиф платья неожиданно украсит вышивка, выполненная бисером.
Никому из зрителей, конечно, и в голову не приходило, что сверкающие дополнения были исключительной заслугой Джоанны. Поскольку коллекции кутюрье носили имя дизайнера, усилия его ассистентов, как правило, оставались невознагражденными.
Джоанне удалось в конце концов убедить Бертье попробовать ее модель шелкового костюма для вечерних приемов в каком-нибудь другом цвете, кроме черного и серого. Хотя он наотрез отказался от цвета аметиста, самого любимого ею, взрыв аплодисментов, которым зрители наградили костюм рубинового цвета, наполнил ее сердце гордостью.
– Повернись ко мне, крошка! – наперебой кричали мужчины-фотографы и одобрительно свистели, когда манекенщица охотно поворачивалась то в одну, то в другую сторону.
Известные с прошлого сезона модели в стиле пончо нашли свое место и в этой коллекции, только теперь уже с огромными шалями, перекинутыми через плечо, концы которых свободно свисали до пола. Одни шали были с бахромой, многие были предложены в плавно меняющейся гамме цветов, от неопределенного розовато-лилового через густой цвет вереска до насыщенного королевского пурпура, который, по мнению Джоанны, никак не смотрелся в костюме.
С каждым номером аплодисменты становились все более восторженными. А вот вскочили со своих мест редакторы «Вог» и «Базар», чтобы стоя поприветствовать еще одно достижение Джоанны – роскошный вечерний наряд из бархата, решенный в цвете стручкового красного перца, который добавил успеха всей коллекции.
К тому времени, когда демонстрация традиционно завершалась показом свадебного платья из белого атласа, усеянного жемчугом, вердикт был вынесен. В сиянии телевизионных юпитеров Бертье присоединился к двенадцати манекенщицам на сцене, а толпа зрителей громко скандировала: «Браво!»
В считанные секунды на его небритых щеках запечатлелись следы губной помады восторженных поклонниц. Он с блеском вернул себе принадлежащее ему по праву место в высшем эшелоне законодателей моды, он был, по общему признанию, гений.
– Ну что ж, – Милдред повысила голос, чтобы перекрыть шум дружных аплодисментов, – это уже вдохновляет. Теперь, полагаю, самое время привлечь Бертье к сотрудничеству с нашей фирмой.
– Похоже, шоу имело успех, – согласился Редклифф. Он выбрался из толпы и присоединился к обеим женщинам.
– Я говорила вам, что этот человек для «Сэвидж» просто находка, – ответила Памела. У нее было то блаженное выражение, которое в представлении Редклиффа обычно ассоциировалось с лицами на картинах религиозного содержания.
Ни он, ни Милдред не обмолвились и словом о ранее постигшем Бертье провале. После сегодняшнего триумфа в этом не было необходимости.
– Поговорить с этим малым о делах сегодня невозможно, – вынес заключение Редклифф, оглядев толпу из женщин, окружившую дизайнера.
– Завтра успеется, – согласилась Милдред. Она вдруг почувствовала сильную усталость, в которой ни за что не призналась бы своим спутникам. Потому что начиная с той истории, когда ее подвело сердце во время спиритического сеанса, Редклифф оберегал ее словно сторожевой пес, и пожалуйся она только на легкое недомогание, как он тут же упечет ее в больницу.
– Собираешься пойти на прием? – поинтересовался Редклифф у Памелы.
– Если ты не против, милый, я бы хотела остаться и составить расписание моих примерок с Вивьен.
– Прямо сейчас? – Судя по выражению его лица, он был чертовски против. Он-то рассчитывал вкусить с нею блаженство в самом влекущем к наслаждениям месте – в мраморной ванне.
– Знаешь, как говорится, никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. – Улыбающаяся Памела напоминала ухоженную изнеженную кошечку.
Она обвила руками его шею и притянула к себе для поцелуя, как бы забыв об окружающих их людях, а тихое стрекотание камер запечатлевало жаркий поцелуй на пленку.
– Долго не задержусь, – шепнула она с нежностью. И, словно обещая чувственные радости, на мгновение прижалась к нему лобком. – В конце концов, мы не можем пропустить прием у Бертье.
Когда ее влажный язычок проник ему в рот, несмотря на его твердо сжатые губы, Редклифф оттаял. Умела она с ним обращаться.
Личный прием, устроенный Бертье по поводу триумфа, состоялся в помещении бывшей католической церкви в первом округе. Вместо алтаря и резных дубовых скамеек там появились три балкона, пять баров, гигантский видеоэкран и три танцплощадки.
В толпе приглашенных перемешались представители высшего общества, художники, манекенщицы. Случайно оказались здесь гонщик – обладатель Большого приза и футбольная звезда. Такая же мешанина царила и в музыке на танцплощадках – от танго и босановы до рок-н-ролла.
Джоанна держалась подальше от толпы, стоя возле одной из высоченных готических колонн, на которые опирался сводчатый золотой потолок, расписанный толстощекими херувимами. Она пила шампанское и наблюдала за человеческой суетой вокруг себя, когда рядом с ней вдруг оказался Бертье.
– Ты готова уйти, мое маленькое сокровище?
Она удивленно посмотрела на него.
– Так скоро? Тебе не хочется повеселиться?
– Именно это я и хочу тебе предложить. – Он отобрал у нее бокал и поставил его на поднос проходившего мимо официанта. Обхватив руками за плечи, он повел ее через плотную толпу веселящихся вовсю гостей, то и дело останавливаясь, чтобы услышать пышные дифирамбы в свой адрес.
В тесном салоне его лимузина витало ожидание. Одной рукой он взялся за руль, а другой изловчился и скользнул под край ее платья. Редкая женщина с таким цветом волос, как у нее, осмелилась бы надеть розовое платье столь пронзительного оттенка, но Джоанна доверилась своему безошибочному чувству стиля и теперь напоминала горящую свечу с перламутровым отливом.
– Хороший был денек, не правда ли?
Ласковое прикосновение к ее ноге подействовало на Джоанну расслабляюще.
– Чудесный день, – едва слышно выдохнула она.
– А впереди у нас ночь, которая будет еще чудесней. – Пальцы его сжались, впившись ей в ляжку, и Джоанна подумала, что синяка не избежать. Не в первый раз за прошедшие недели их близости он оставлял на ней следы своей страсти. И, судя по тону его внезапно охрипшего голоса, не в последний.
Он снова положил обе руки на руль, продолжая вести машину.
– Я получил хорошие новости сегодня вечером, – после паузы сообщил Поль. – От леди Сторм.
Джоанна видела, как он разговаривал с владелицей британского филиала фирмы «Сэвидж». Сопровождал Памелу незнакомый ей высокий красивый мужчина, чья голова буквально возвышалась над толпой гостей.
