Текст книги "Потери и обретения. Книга первая"
Автор книги: Линн (Лайни) Смитерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 2
Колени Джоанны нестерпимо ныли. В тесной примерочной она простояла на них не один час, работая под бдительным взглядом холодных глаз Вивьен.
Она по– прежнему радовалась, что получила эту работу. За последнюю неделю после сезонной демонстрации моделей, проходившей среди позолоченного великолепия салона «Империал» в отеле «Интер-континенталь», Бертье внезапно испытал на себе последствия дурной привычки средств массовой информации мира моды разжевать и выплюнуть модельера.
«Мода для монахинь» – назвал американский «Вог» коллекцию одежды, решенной в черно-белых тонах. «Выверты дурного вкуса» – декларировала Жаклин Бразоль в «Интернэшнл Геральд Трибюн», обозвав стиль дизайнера «черное джерси» гермафродитским, поскольку он делал грудь плоской. «Гибрид между ведьмой и графом Дракулой» – насмешливо отозвалась ежедневная газета «Женская одежда». Родственное ей издание «Дабл-Ю» поставило коллекции оценку «У», то есть «убийственную», и заявило, что вызывающие депрессию саваны черного цвета как будто взяты прямиком из комического стриптиза «Загробные истории».
После злосчастной демонстрации светские дамы, обычно дважды в год совершавшие паломничество в этот священный для них салон, покинули французского модельера и устремились в Рим к самому ненавистному из всех соперников Бертье, к Рудольфо Манчини.
И на этом фоне было весьма удивительно, что Холли Уилсон, продюсер дневных передач на телевидении и жена голливудского магната Патрика Уилсона, не обратила внимания на происшедшие в мире моды перемены. Более того, она заказала шесть вечерних туалетов и дюжину костюмов для дневных приемов, чем привела в изумление даже невозмутимую Вивьен.
Поскольку каждый наряд должен сидеть на заказчике как влитой, миссис Уилсон и Джоанна провели вместе в тесной примерочной почти целую неделю.
– Кажется, это платье меня толстит. – Холли повысила голос, чтобы быть услышанной сквозь звучащую по всему зданию классическую музыку.
– Это только кажется из-за белого тюля, миссис Уилсон, – вкрадчивым голосом заверила ее Вивьен. – Стоит перевести модель в черный атлас, как вы убедитесь, что черный цвет очень стройнит.
– Вы так думаете? – Холли провела унизанными кольцами руками по своим выдающимся бедрам, натянув ткань. Джоанна едва сдержалась, чтобы не выругаться, так как повылетали булавки, которые она только что вколола. Твердую как кремень женщину слова директрисы не убедили. – А вы что думаете? – обратилась она к закройщице.
Джоанна не привыкла к тому, чтобы клиенты интересовались ее мнением. Она находилась на самом нижнем уровне профессиональной иерархии.
Но Холли Уилсон уже доказала свою принадлежность к числу наиболее эксцентричных клиентов Бертье. В первый же день она рассказала в примерочной, как добиралась до Парижа. Не желая принимать на веру утверждение, что человек рожден, как птица, для полета, она остерегалась пользоваться услугами воздушного транспорта, поэтому заказала персональный пульмановский вагон из Майами до вокзала «Гранд-Сентрал», затем на океанском лайнере «Королева Елизавета» до Шербура и оттуда до авеню Монтеня на «роллс-ройсе».
Возможно, дама и эксцентричная, подумала о ней Джоанна, но явно не дура.
– Мадам справедливо заметила, что черный цвет делает фигуру более стройной, – уклонилась она от прямого ответа.
– Значит, я не буду выглядеть толстой?
Джоанне не хотелось настраивать против себя Вивьен. Тех, кто осмеливался подвергать сомнению слова директора салона, рассчитывали в первую очередь во время летнего сокращения штата сотрудников. Причем без рекомендаций.
На шее у нее болтался выбившийся из пучка локон. Чтобы выиграть время, она неторопливо принялась заправлять его в прическу.
– Вы действительно не толстая, миссис Уилсон.
И это была правда. В определенном смысле. Если бы Джоанна могла быть честной до конца, то она высказала бы свое соображение о том, что Бертье не тот модельер, который нужен этой женщине не первой молодости.
Бертье исходил из того, что все женщины делятся на две категории – малорослых лошадок для игры в поло, то есть кругленьких коротышек, и породистых – высоких и стройных. Он гордился тем, что создает модели одежды для породистых. Если оценивать миссис Уилсон с точки зрения Бертье, подумала Джоанна, то он, вероятно, определил бы ее высокую крепкую фигуру как лошадь-тяжеловоз.
– Я всегда отличалась крупнокостностью, – как бы прочитав ее мысли, сказала Холли. – И все равно я думаю, что это платье меня толстит.
Врожденная честность боролась в Джоанне со здравым смыслом. И хотя она тряслась от страха, честность победила.
– Пожалуй, – произнесла она, избегая тяжелого, колючего взгляда Вивьен, – если мы используем более мягкую ткань вместо атласа, ну хотя бы матовое джерси… и скроим вот так… – Она заложила ткань по-другому, и сразу исчезли коротковатая талия и широкие бедра, зато выделилась четкая линия высокой груди.
Глаза Холли засветились одобрением.
– Именно то, что требовалось. – Она повернулась к директрисе. – Месье Бертье согласится внести изменения?
– Конечно. – Тон Вивьен был холодноватым, но по-прежнему услужливым. – Это ваше право, мадам, вносить любые угодные вам изменения.
– В таком случае мадам угодно. – Уладив это дело, Холли взглянула на свои ручные часы, усыпанные бриллиантами. – Мадам также умирает от голода.
– Мы сделаем перерыв, – уловив намек, прожурчала Вивьен. – Сочту за удовольствие принести вам ланч, мадам Уилсон.
– Не обижайтесь, Вивьен, – сказала Холли, – но я бы предпочла что-нибудь посущественней, чем ваша кроличья еда. – Она посмотрела на склонившуюся у ее ног Джоанну. – А вы как?
– Я?
От удивления Джоанна выронила коробочку с булавками, и те рассыпались по серому ворсу коврового покрытия. Вивьен мгновенно опустилась на колени и бросила три пригоршни булавок через плечо. Джоанна уже успела привыкнуть к царящим в мире моды предрассудкам. Сделаете наметку зелеными нитками – и считайте, что загубили сезон. Откажетесь бросить через плечо рассыпанные булавки – и вам обеспечен конфликт. Легендарная модистка Лили Даш устраивала показы своих моделей только по тринадцатым числам или отказывалась устраивать вообще. Коко Шанель дожидалась, пока администратор Антонио Кастильо составит расписание его выставок, а затем составляла собственное, назначая свои показы на те же дни. Ходили слухи, что обозленный модельер в отместку даже прибег к колдовству с использованием куклы, изображающей Коко, и булавок. О Бертье было известно, что он перед показом своих моделей не бреется.
– Я не привыкла есть в одиночестве, Джоанна, – заявила Холли. – Вас ведь зовут Джоанна?
– Да, миссис Уилсон, – ответила девушка, ползая по полу и собирая рассыпанные булавки.
– Ну тогда, – продолжала Холли категоричным тоном женщины, которая привыкла к тому, что все ей повинуются, – раз уж я ненавижу есть в одиночестве, а вам все равно надо поесть, почему бы вам не позволить мне оплатить ваш ланч?
Джоанна почти физически ощущала раздражение, исходящее от застывшей фигуры Вивьен.
– Благодарю вас, миссис Уилсон, но боюсь…
– Если вас беспокоит мнение вашего босса, то я уверена, что месье Бертье не стал бы возражать. – Холли бросила многозначительный взгляд на Вивьен. – Если принять во внимание ту сумму, которую я кинула в его сундуки на этой неделе.
Ледяная особа сигнал приняла – он прозвучал громко и отчетливо.
– Джоанна, почему бы тебе не пойти с мадам на ланч? – предложила она, будто именно ей эта идея только что пришла в голову. – У месье Бертье открытый счет у «Максима». Если, конечно, мадам одобряет русскую кухню. – С последней фразой она обратилась к Холли.
– Пусть будет «Максим», – грубовато согласилась та.
Через десять минут Джоанна уже восседала в кресле в банкетном зале знаменитого ресторана. Франко-русский ресторан, расположенный над магазином, где продавали икру, издавна был любимым местом клиентов кутюрье, когда им нужно было убить время между двумя примерками.
Там же, наискосок от них, сидела восхитительная Твигги в алом брючном костюме под цвет губной помады и увлеченно беседовала с Ив Сен-Лораном. Неподалеку пресс-атташе фирмы «Карден» изо всех сил пытался очаровать закупщицу магазина «Сакс», что на Пятой авеню. Знаменитая своим прямолинейно-деловым, без поблажек подходом к профессиональным вопросам, дама, представитель «Сакса», до этого ушла с показа моделей салона Бертье, не дождавшись его окончания.
– Ты американка, угадала? – спросила Холли, накладывая на теплый блин белужью икру.
– Да, мэм.
– Тогда чем ты, черт возьми, занимаешься в Париже? Втыкаешь булавки, подгоняя безумно дорогие платья на женщин, у которых больше денег, чем здравого смысла?
Не зная, как реагировать на вторую часть вопроса, Джоанна ограничилась рассказом о цели своего приезда в Париж.
– Сколько себя помню, я всегда хотела стать модельером. У моей матери какое-то время было собственное дело, связанное с пошивом одежды, но потом она осталась без мужа… Отец ушел от нее еще до нашего с братом рождения, мы с ним близнецы… Забота о двух детях отнимала у нее слишком много времени и не позволила ей заниматься дизайном, поэтому она ограничилась тем, что брала в переделку одежду из универсальных магазинов и от владельцев прачечных. – Она нахмурилась, машинально играя с ножом. – Из-за этого я постоянно испытывала чувство вины перед нею.
– О, я уверена, у твоей матери и в мыслях не было, что она приносит себя в жертву! – живо откликнулась Холли и сделала жест рукой, как бы снимая с Джоанны бремя вины. Ее полная рука была обременена очень крупными бриллиантами.
– Вот и она всегда так отвечала, если я заводила разговор на эту тему, – подтвердила ее слова Джоанна. – Между прочим, это она меня научила всему, что я знаю о пошиве одежды. Я была еще совсем маленькой, но уже придумывала фасоны и шила платья для своих кукол. А потом настолько наловчилась, что стала обшивать и маму.
– Счастливая леди! – заметила Холли. – А как она относится к твоей работе у Бертье?
– Она умерла раньше, чем я приехала в Париж.
– Извини.
– Она долго болела. В каком-то смысле смерть стала для нее избавлением от ужасных физических страданий. А я не закончила институт, но проработала несколько лет в Вашингтоне на Пятой авеню. – Джоанна вкратце описала свою работу в фирме по дизайну одежды.
– Бьюсь об заклад, что ты приехала во Францию совсем не для того, чтобы стать закройщицей, – бросила Холли, поливая черную икру сметаной.
Джоанна пожала плечами, не желая выдать свое нетерпение. Мать не раз предупреждала ее: не торопи судьбу! Ей было свойственно вечно спешить.
– Всю жизнь я стремилась к тому, чтобы найти свое место в дизайне одежды. А Париж – это дизайн. И Бертье в этом мире самый лучший.
Когда она еще училась в средней школе, она развесила возле кровати на стене фотографии Бертье, вырезанные из журналов мод. Она поклонялась ему, словно идолу, как другие девушки поклоняются рок-звездам. И хотя время тех фотографий ушло в прошлое, она по-прежнему хранила в душе тайную любовь к модельеру.
– Былсамым лучшим, – поправила ее Холли. – Но в этом сезоне его барахло навоняло до небес. Если говорить честно, то я бы скорее облепила себя грязью, чем появилась на людях в одном из платьев этого мужлана.
В глубине души Джоанна и сама была ошеломлена тем новым направлением в стиле, который выбрал ее кумир. Это обстоятельство помешало ей сказать хоть слово в защиту его последней коллекции.
– Зачем же тогда покупать то, что не нравится, да еще в таких количествах?
– Покупаю не я, а мой муж, который очень скоро станет бывшим, – уточнила Холли. – А поскольку твой босс самый дорогой из всех модельеров, выбор определился сам собой. Даже после провала его показа на прошлой неделе.
Джоанна поняла только одно – Холли Уилсон приехала в Париж за туалетами, на которые ей было в высшей степени наплевать. Клиентуру элитного законодателя моды традиционно составляли люди богатые, связанные между собой солидными денежными узами, протянувшимися через континенты, однако значительную часть завсегдатаев салона Бертье составляли любовницы денежных мешков и их сердитые жены в отставке.
Американские женщины имели дурную репутацию – они копировали модели во время показа. Всегда славившиеся своей бережливостью француженки покупали выкройки. Полную стоимость платили только японцы да державшиеся в тени жены южноамериканских наркобаронов и арабские невесты. Фактически от банкротства Дом моделей Бертье спас один заказ в связи с недавно состоявшейся свадьбой в Саудовской Аравии.
– Разумеется, весь этот гардероб я отдам в благотворительный комитет, как только вернусь в Майами. У меня на сердце легче становится, как подумаю, что мой лживый слизняк закупает модный гардероб для какой-нибудь голливудской старушенции. – Холли зло усмехнулась. – Хотя, знаешь, то, что ты проделала с тем вечерним платьем, совсем преобразило его. Пожалуй, только это платье я и оставлю себе. – Она задумчиво пожевала. – А если его выполнить в красном цвете, как ты считаешь?
Джоанна, обожавшая яркие основные цвета, улыбнулась.
– В красном оно будет смотреться изумительно! Коко Шанель говорит, что именно красный цвет, а не синий больше всего идет голубоглазым.
Холли кивнула, не скрывая удовольствия.
– Значит, красное.
Она явно не торопилась покидать ресторан. Наконец после третьей чашки кофе Джоанна, у которой нервы натянулись до предела, напомнила клиентке о дневной примерке.
– Но сначала я хочу увидеть твои рисунки, – заявила Холли.
– Мои рисунки?
– Разве у тебя нет собственных наработок?
– Конечно, есть. Только…
Честолюбие Джоанны вступило в борьбу с чувством осторожности. С одной стороны, она знала, что Вивьен ждет не дождется их возвращения. С другой – ей безумно хотелось услышать чье-нибудь, ну хоть чье-нибудь мнение о своей работе.
Папку с набросками она передала Вивьен в надежде, что они попадут в руки Бертье. Неделями она ждала хоть одного слова ободрения от мастера. Не дождалась. Не склонная к отчаянию, она приступила к новой серии рисунков.
Уступив просьбе новой подруги, Джоанна повела Холли в свою квартиру. Она находилась двумя этажами выше над булочной в доме, гордость которого составляли хоть и привычные для Парижа, но бесподобного изящества чугунные решетки, слуховые окна, крыша мансарды и красные глиняные трубы. Джоанна получила эту квартиру в субаренду от ассистента помощника редактора «Ле Тан Модерн», который взял положенный ему раз в семь лет годовой отпуск и уехал в Грецию писать роман.
В первые дни, переехав туда, она подолгу простаивала у окна спальни и, очарованная, не могла налюбоваться оградой Люксембургского сада на противоположной стороне улицы. Она считала, что эта панорама с лихвой компенсирует своенравность старомодного лифта, который заставлял жителей дома полагаться на собственные ноги чаще, чем им этого хотелось бы.
Вот и теперь Джоанне оставалось только проклясть собственное невезение, когда непредсказуемый лифт отказался тронуться с места. Но Холли проявила неординарные спортивные данные, хотя к тому моменту, когда они добрались до дверей квартиры, едва дышала.
– Ах! – воскликнула она, войдя в комнату и оглядевшись. – Да здесь просто великолепно!
– Я была так счастлива, когда нашла эту квартиру. – Осмотрев помещение как бы глазами своей спутницы – человека старше ее по возрасту, Джоанна увидела прежде всего не те следы, которые оставило на нем время, а его очарование.
Возле окна, выходящего в сад, стояло обитое ситчиком кресло, заваленное лоскутами ярких тканей. На столе рядом с ним возвышалась большая коробка карандашей всех цветов радуги и лежала папка. Швейцарские карандаши, те самые, которым отдавал предпочтение Пикассо, были расточительным подарком матери ей на день рождения. Через месяц Маргарет Лейк умерла. Но желание ее исполнилось – карандаши остались овеществленной памятью о ней, и Джоанна, приступая к работе над эскизами, мысленно всегда была с нею.
Холли сразу увидела папку и начала просматривать рисунки.
– Потрясающе!
Линии причудливо пересекались, чтобы подчеркнуть талию или выделить бедра; нарочито асимметричные клинья юбок сделали бы привлекательными любые женские ноги.
Джоанна лучилась радостью. Как давно она не слышала одобрительных слов о своей работе!
Холли заинтересовало облегающее вечернее платье из черного муслина с отделкой из черных кружев и заниженной линией спины.
– Такое подошло бы Сюзанне.
– Какой Сюзанне?
– Которая играла в фильме «Уходи, но возвращайся», – машинально ответила Холли. Теперь ее внимание привлекло облегающее серебристое платье, напомнившее о фильмах тридцатых-сороковых годов. – Бывшая уличная приставала, которая стала кинозвездой, а потом романисткой.
– А, вспомнила. Во время учебы в Институте моды я часто ходила на фильмы с ее участием.
– Видимо, тогда ты и насмотрелась старых лент, – догадалась Холли.
– Мне они нравятся.
– Это я уже поняла. Твой художественный вкус определенно тяготеет к кинематографу. А не пойти ли тебе работать ко мне, хотя, признаться, телевидение и большое кино далеко не одно и то же.
– К вам?
– Я недавно приняла в производство три мыльные оперы. Поскольку мои шоу прославились эффектным оформлением, мы держим трех костюмеров, которые закупают необходимые костюмы для каждой одночасовки. Подходящие вечерние туалеты и белье для дам найти труднее, так что я решила взять на работу человека, который будет создавать модели одежды специально для наших передач. Если судить по тому, что я вижу в этой папке, ты прекрасно подойдешь.
Предложение показалось Джоанне соблазнительным. Особенно после многомесячных поисков работы. Да и сама эта работа в последние недели не приносила ей никакого удовлетворения. Но Джоанна еще не созрела для того, чтобы расстаться со своей мечтой.
– Признаюсь, ваше предложение для меня очень лестно, – неторопливо ответила она, проявляя чрезвычайную осторожность в выборе слов. – Но видите ли, я…
– Но ты надеешься, что вот-вот у этого идиота Бертье откроются глаза и он поймет, какой талантливый дизайнер ползает на коленях прямо у него под носом.
Джоанна почувствовал, что заливается краской.
– Что-то вроде этого.
Холли пожала высокими плечами.
– Ну что ж, если этот сценарий не пройдет, помни, что ты всегда получишь работу у меня. – Она открыла сумочку и достала визитную карточку. – Вот здесь номера телефонов моего кабинета в студии и домашний. Звони мне иногда, даже если просто захочется поболтать, договорились?
Джоанна убрала визитную карточку в ящик письменного стола.
– С удовольствием! Спасибо.
Когда она в очередной раз многозначительно взглянула на часы, Холли вздохнула с нарочитым смирением.
– Ладно, наверное, нам лучше вернуться, пока Вивьен не отправила полицию разыскивать нас.
Они вернулись в салон. В примерочной их дожидался сам Поль Бертье. В сером рабочем халате, со стянутыми сзади в конский хвост черными волосами, что делало более выразительными его галльские скулы, он имел идеальный вид художника.
Диор и Баленсиага предложили традиционный белый халат, Ив Сен-Лоран и Живанши продолжили эту традицию. Бертье, всегда выступавший против всех традиций, заменил белый цвет на антрацитово-серый. Халат оживляло яркое пятно – красная ленточка кавалера Почетного легиона. Хотя он был невысокого роста, под халатом угадывались широкая грудь и плечи, мощные, как у быка с офорта Пикассо.
– О, мадам Уилсон! – воскликнул он, приветствуя Холли, по обычаю жителей континента, воздушным поцелуем в каждую щеку. – Какое удовольствие встретить столь проницательную женщину!
– Мне нравится ваша коллекция, – находчиво солгала Холли. – Впрочем, должна признаться, я колебалась в выборе между вами и Рудольфо Манчини.
В помещении мгновенно воцарилась гробовая тишина. Только из задней комнаты доносилась приглушенная музыка Вивальди. Вивьен, вечный образец хладнокровия, побледнела. Большие глаза Джоанны стали еще больше. Не могла миссис Уилсон не знать об антагонизме между этими двумя модельерами! Их взаимная ненависть породила множество сплетен. Бертье не только запретил произносить в своем присутствии имя соперника – поговаривали, будто он спустил какую-то свою клиентку с огромной лестницы парижской оперы за то, что на ней оказалось вышитое бисером облегающее вечернее платье от Манчини.
Взгляды всех присутствующих были устремлены на Поля. Вид у него был устрашающий: ходуном ходили желваки, зрачки сузились до темных точек, взгляд стал невыносимо тяжелым, на виске угрожающе билась жилка. И когда Джоанна уже подумала, что сейчас он взорвется гневной тирадой, на его сжатых губах заиграла слабая улыбка.
– Польщен, что выбрали меня, – с трудом проговорил он.
Этот эпизод, как ничто другое, раскрыл перед Джоанной ту бездну, в которой очутился ее работодатель. Случись такое до провального показа мод сезона, он наверняка уже выкрикивал бы что-нибудь по поводу мещанских вкусов и требовал, чтобы миссис Уилсон покинула священные залы его салона и никогда впредь не переступала их порог.
Холли как бы и не коснулось возникшее вокруг нее напряжение. Только Джоанна, заметив веселые огоньки в ее глазах, поняла, что эта эксцентричная женщина переживает свой звездный час.
– Ваша высокая репутация равняется только вашим ценам, месье, – сказала богатая заказчица. – Кстати, я надеюсь, вы понимаете, как вам повезло, что вы заполучили к себе Джоанну?
Поль перевел взгляд на закройщицу и словно впервые увидел ее.
– Чего не могу понять, – продолжала Холли, – так это почему она не работает у вас по своей специальности дизайнера. С ее талантом и опытом работы на Пятой авеню, как мне думается, вам ее творческий потенциал может пригодиться для подготовки новой сезонной коллекции.
– Дизайнер? – Поль Бертье перевел взгляд на сестру. – Ты не говорила мне, что мадемуазель Лейк дизайнер.
Вид у Вивьен был такой, словно она проглотила целую коробку острых булавок.
– Она работала над моделями повседневной одежды. Пустяковые американские платья из полистирола, – категорично отчеканила Вивьен, продемонстрировав способности своего языка колоть словно швейная игла.
– Может, они и были из полистирола, но если они хоть немного напоминали то, что я видела сегодня, они должны были раскупаться как горячие пирожки, – парировала Холли.
Бертье повернулся к Джоанне.
– Рисунки у вас есть?
– Поль… – запротестовала было Вивьен.
Модельер даже головы не повернул в ее сторону.
– Ну так есть или нет? – переспросил он.
Наконец– то Джоанна поняла, почему ее папка с рисунками не удостоилась его комментария. Бертье их не видел. Она коротко посмотрела в сторону Вивьен. Директриса ответила ей холодным вызывающим взглядом. Джоанна сразу сообразила, что, обвинив ее в вероломстве, она вряд ли завоюет симпатии ее брата, и прикусила язык.
– Папка у меня дома.
Нахлынувшие чувства – гнев и предвкушение – заставили ее сердце биться так часто и громко, что она не удивилась бы, если б и остальные услышали его шумное буханье.
– Завтра утром вы первым делом занесете рисунки в мой кабинет. Я их посмотрю.
Игнорируя неодобрительное молчание сестры, Бертье снова обратился к своей заказчице.
– Надеюсь, мадам, вы останетесь довольны своими новыми нарядами и временем, проведенным в Париже.
– Если оставшееся время я проведу хотя бы наполовину так же весело, как сегодняшний день, – улыбнулась Холли, – то, значит, мне предстоит чертовски здорово развлечься. – Она заговорщически подмигнула Джоанне.
Впервые та поняла, какое чувство испытала Золушка, когда фея, ее крестная мать, сотворила на ее глазах золоченую карету из обычной тыквы. Наконец-то ее кумир увидит ее рисунки! А когда он увидит их, ему придется признать, что именно она нужна ему, чтобы вдохнуть новую живую струю в его осеннюю коллекцию.
На мгновение Джоанна дала волю своей фантазии: Бертье и она работают вместе, бок о бок, проводя дни и ночи в напряженной работе под музыку Вивальди, объединив свои усилия в восхитительном творческом экстазе.
Она оглянулась на Холли Уилсон и увидела на ее лице ослепительную улыбку – точное отражение ее собственной.
