Текст книги "Потери и обретения. Книга первая"

Автор книги: Линн (Лайни) Смитерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 3

Всю ночь Джоанна не могла уснуть. Собираясь на работу, она зацепила колготки, потом у платья оторвалась пуговица. Она нервничала, все валилось из рук, мысли были наполнены ожиданием приближающегося момента истины. Сегодня сам Бертье увидит ее рисунки!

Когда утром Джоанна вошла в салон, она первым делом натолкнулась на высокомерный недоброжелательный взгляд Вивьен.

– Бонжур, мадам, – поздоровалась Джоанна, изображая большую уверенность, чем ощущала на самом деле.

Та невозмутимо пропустила ее приветствие мимо ушей.

– Бертье ожидает в своем кабинете.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, и не достигнув результата, Джоанна поднялась по лестнице, ведущей к кабинету модельера, расположенному в пентхаусе. Перед эбонитово-черной дверью с надписью «Вход запрещен» она помедлила и подумала, что, наверное, такое же чувство испытывала Мария Антуанетта, когда ее везли к гильотине. Строго напомнив себе, что робкое сердце никогда ничего не добьется и что лишь об этом она мечтала столько времени, Джоанна постучала.

Тишина. Затем послышался низкий голос Бертье:

– Входите.

Вызывающе одетая в ярко-красный, сшитый ею самой жакет с прямыми плечами, который был накинут поверх черного платья, девушка вошла в святая святых прославленного модельера.

Бертье говорил с кем-то по телефону по-английски. Показав ей жестом на стул для посетителей возле своего стола, он развернулся вместе со стулом, отгородившись от нее высокой спинкой, и продолжал разговор. По его сдержанно-недовольному тону Джоанна поняла, что телефонный звонок принес ему не лучшие новости.

Воспользовавшись возможностью, она неторопливо оглядела кабинет. Как и в остальных помещениях салона, здесь все сверкало первозданной чистотой. На блестящей поверхности письменного стола был наведен такой глянец, что Бертье отражался в ней как в зеркале.

– Разумеется, понимаю, миссис Сэвидж, – говорил между тем модельер, – я понимаю ваше нежелание вкладывать свои средства именно сейчас.

Джоанна видела, как его пальцы теребят телефонный шнур, и ей пришла мысль, что этими пальцами Бертье с большей охотой схватил бы эту миссис Сэвидж за горло.

До нее дошли слухи о том, что, вероятно, Бертье возьмется за разработку модельных серий готового платья для фирмы «Сэвидж», располагавшей сетью престижных универсальных магазинов. По слухам, ходившим в салоне, после провала на прошлой неделе модельер оказался в столь отчаянном положении, что готов был заключить такой договор в расчете возместить понесенные убытки. Но, к несчастью, теперь, похоже, Милдред Сэвидж, как и все остальные, покинула его.

– Обязательно. Буду ждать вас на показе коллекции осеннего сезона в июле. Конечно, мы оставим за вами ваши постоянные места. Ну, разумеется, в первом ряду.

Последние слова означали, насколько серьезно он относится к владелице американской фирмы. Места на показах мод играли особую роль. Многие издатели модных журналов даже вели себя так, будто распределение между ними мест имело для них большее значение, чем сами моды.

– До свидания, мадам Сэвидж.

Модельер положил трубку и пробормотал какое-то замысловатое ругательство. Но когда он повернулся к Джоанне, выражение его лица было ласково-вежливым. Однако он сразу прореагировал на ее красный жакет, слегка приподняв бровь. От комментария он воздержался, и Джоанна сделала выдох, не заметив, что в какой-то момент перестала дышать.

– Американцы, – снисходительным тоном пояснил он, чтобы закрыть тему, – никак не могут понять, что постоянный риск – это то, на чем держится искусство высокой моды.

– Но ведь миссис Уилсон купила всю вашу коллекцию.

– Верно. Только я не понимаю, почему она предпочла мой стиль, он ведь совершенно не подходит ее фигуре.

– Она сказала мне, что ей нравится ваш стиль. – Джоанна не собиралась раскрывать истинную причину грандиозной покупки Холли. – И леди Сторм, кажется, в восторге от своего черного платья для коктейль-приемов.

Особенно эта покупка рассматривалась как хороший знак, поскольку Памела Сторм не только доводилась племянницей Милдред Сэвидж, но, если верить слухам, она и была тем посредником, который привлек к Бертье исключительное внимание фирмы «Сэвидж» как к персоне номер один. К сожалению, когда дело дошло до заключения договора, леди Сторм явно утратила свое былое влияние на могущественную тетушку.

– Что касается этой покупки, то мне было бы намного легче, если бы Памела Сторм на самом деле заплатила за это платье, – возразил он. – Не понимаю я Вивьен. Скидки, которые она предоставляет этим женщинам, равносильны тому, чтобы раздавать результаты моего труда даром.

Джоанна и не подумала подвергать критике столь значительную особу, как сестра Бертье.

– Я думаю, делу не повредит, если жена английского пэра будет щеголять в ваших моделях, – осторожно заметила она.

– Такие вещи никогда не вредят. Но ее англичанин чертовски скуп, и они редко покупают модную одежду. Средняя англичанка скорее вложит средства в бронзовое изваяние своих мерзких собачонок или потратится на новую полудохлую лошадь. Кстати, леди Сторм в ближайшее время собирается разводиться.

Джоанна припомнила услышанный ею только вчера разговор между Вивьен и закупщицей Памелы Сторм во Франции, обсуждавших брачный статус лица, занимавшего видное положение в обществе.

– Давайте скрестим на счастье пальцы, – вдруг предложил Бертье. – Возможно, все к лучшему и на этот раз ветреная леди обвенчается с кувейтским принцем. Они никогда не просят скидок.

Джоанна засмеялась, поскольку этого он от нее явно хотел.

Наконец дальнейшее ожидание стало для нее невыносимым.

– Я знаю, месье, что вы очень заняты. Но не могли бы вы посмотреть мою папку сейчас?

– Один момент. Сначала я хотел бы узнать, почему такая красивая женщина предпочитает трудиться за кулисами, когда она легко могла бы стать преуспевающей моделью.

– Я недостаточно худа для модели. И рост не тот. Кроме того, я всегда хотела стать модельером.

– Всегда? – переспросил он с легкой насмешливой улыбкой.

– Ну, с тех пор, как увидела Бетти Мелоун в «Колодце». Это один очень старый американский фильм, – пояснила Джоанна, заметив вопросительный взгляд Бертье. – Она в нем играет модельера. С первого раза, как увидела, втрескалась по уши.

– В Бетти Мелоун? – Он нахмурился.

– О нет. – Джоанна рассмеялась, уловив его мысль. – Не в актрису. Меня покорил волшебный мир этой профессии. А потом увлечение сменилось всепоглощающей страстью. – Она улыбнулась с трогательной застенчивостью. – Мои друзья сказали бы вам, что профессия модельера – единственное, что по-настоящему занимает меня.

– Неужели? – У Поля Бертье глаза были как у сестры, но не холодные. Он неторопливо разглядывал ее лицо. – В это трудно поверить. У красивой молодой женщины, как вы, должны быть и другие увлечения: вечеринки, танцы… мужчины. Или, может, один мужчина.

Теперь он настороженно следил за ней, голубизна его глаз почти исчезла, заполненная черными расширившимися зрачками. У Джоанны сжалось горло, она с трудом сглотнула.

– Позвольте, я покажу вам свои наброски.

Папка лежала у нее на коленях. Непослушными от волнения пальцами она пыталась развязать тесемки.

– Вероятно, я должна сразу признаться, что большинство преподавателей в Институте моды не одобряли мою манеру. И хотя я считаю, что это мои лучшие работы, я была бы в высшей степени благодарна, если бы по их поводу высказался мастер. – Слова вылетали у нее с такой скоростью, словно она торопилась от них избавиться.

– Не понимаю, почему Вивьен не сказала мне о вашем даровании, – размышлял вслух Бертье, пока Джоанна боролась с тонкими тесемками папки.

У нее были собственные соображения по этому поводу, но, зная, какая близость существует между братом и сестрой, она оставила эти соображения при себе.

– У нее так много дел. – Наконец-то! Джоанну прошибло холодной испариной, пока она развязывала этот взбесившийся узел.

Поль Бертье взял у нее листы и положил их на стол изображением вниз. Он достал из кармана пиджака золотой портсигар, закурил дорогую сигарету и лишь тогда обратил свое внимание на выложенное перед ним богатство красок.

Джоанна волновалась как никогда в жизни. Но она набралась терпения и ждала от него слов… каких угодно! Бертье все перебирал листы, смотрел их с начала до конца, потом возвращался к первому, перебирал листы в обратном порядке и вновь с начала до конца.

Нравятся ему эти модели или вызывают неприятие? На самом деле они интересны и современны или кажутся такими только ей? А может, прав тот преподаватель, который пришел в такую ярость, что обозвал ее модели одеждой для проституток?

Время тянулось черепашьим шагом. У Джоанны от напряжения пот заструился по спине.

– Вы чрезвычайно талантливы, – наконец произнес Бертье.

– Вам действительно понравилось?

– Эти модели самые новаторские из тех, что мне довелось увидеть за многие годы.

Джоанна лучезарно улыбнулась.

– Но они совершенно не годятся для продажи. – Эти слова произвели на нее эффект удара в спину, на какой-то момент она лишилась дара речи. – Вы плюете в лицо традиции, – продолжал он резко и категорично, не щадя ее чувств. – Ваши модели – это костюмы для театра, а не для реальной жизни.

Такое обвинение приходилось ей слышать и раньше, но никогда еще она не воспринимала его столь болезненно.

– Я пыталась стать новатором. Как Шанель в двадцатые годы со своими твидовыми костюмами, как послевоенный «новый взгляд» Диора. Как Ив Сен-Лоран, который совершил революцию, введя в моду женские брючные костюмы. И, конечно, как Куреж с его мини-платьем. – Она перевела дух. – Вы сами только что сказали – кутюрье всегда на грани риска. Все великие законодатели мод, да и вы сами, завоевали славу людей, добившихся права не изменять собственному вкусу.

– У вас есть талант, но вы не совсем ясно понимаете, в чем состоит задача модельера, – подытожил Бертье. – Модельер должен увидеть женщину такой, какой она хочет быть увиденной.

– Да, верно, – пошла на попятный Джоанна, хотя это утверждение противоречило ее идее: вместо того чтобы подсказывать женщинам, что им нужно, получалось, что модельеры обязаны спрашивать у них, чего они хотят.

«Терпение» – словно услышала она голос матери, предостерегающий ее.

– Вот, например, эта модель. – Он держал в руках набросок из числа ее самых любимых – вечернее платье из золотых кружев на черном шифоне, покроем напоминающее наряд танцовщицы фламенко. – Такой наряд подошел бы ряженой для вечеринки в честь американского праздника Всех Святых.

Его слова задели ее.

– Не понимаю, что плохого в том, если воспринимать жизнь как праздник. – «Терпение!» – послышалось ей. – К тому же я подумала, что оно еще и сексуально привлекательно.

– Первое, что вам нужно усвоить, Джоанна, это то, что мужья хотят видеть своих женщин одетыми как леди. Особенно отличаются этим американские мужья, которые имеют привычку менять жен и с каждым разом жениться на все более молоденьких, не узнав толком их родословной.

Он не дал ей вставить слово, хотя она уже набрала воздуха для очередного возражения, и продолжал:

– Поскольку именно мужья оплачивают счета, то мудрый дизайнер создает свою модель, ориентируясь на их вкус.

– Но это же неслыханный шовинизм!

– Пожалуй, тоже верно. У англичан есть выражение – молодящаяся старушка. Никогда не забывайте, мадемуазель Лейк, что нам платят именно за то, что мы учитываем такие вещи.

– А как же быть с торжеством женственности… – Джоанна не могла остановиться и продолжала спорить, – если ориентироваться в своей работе только на бесполых женщин, похожих на гермафродитов?

По его реакции она поняла, что сказала бестактность, задев самого Бертье. Ведь именно этот стиль в его новых работах доведен до предела. Застывшее выражение его лица заставило бы осторожную женщину отступить. К несчастью, Джоанна осторожностью никогда не отличалась.

– Вы считаете, что мы должны создавать модели для мужей, – горячо продолжала она, подавшись вперед. – Но я не могу поверить, что все мужчины так уж жаждут видеть своих любимых женщин похожими на страдающих от недоедания преждевременно состарившихся мальчиков.

– Не всем мужчинам это нравится, – признался Бертье, а его неотрывный взгляд, который он не спускал с мягких женственных линий ее черного платья и красного жакета, был еще откровеннее. – Но факт остается фактом, Джоанна, жены непременно должны быть похожими на леди. А не на сирен.

По мнению Джоанны, не было ничего дурного в том, чтобы днем выглядеть как леди, а ночью как сирена. В конце концов, времена меняются. Доказав, что они способны выполнять мужскую работу, женщины должны теперь снова выглядеть как женщины.

– Разрешите задать вопрос? – тихо произнесла она.

– Разумеется.

– Как вы можете считать меня талантливой, если все в моих моделях вам так ненавистно?

– Напротив, ничто в них не вызывает у меня ненависти. Мне нравятся ваша энергия, индивидуальность. Считаю, что вы изумительно владеете цветом, правда, кое-где с перебором.

– Ну, хоть что-то. – Джоанна позволила себе перевести дыхание.

– Это очень важно. – Он встал и, глядя на нее с высоты своего роста, улыбнулся. – Пора нам найти достойное применение вашим талантам.

– Вы хотите сказать…

– Я предлагаю вам работу помощника модельера, – подтвердил ее догадку Бертье. – Я сообщу Вивьен, чтобы вас перевели наверх. Немедленно.

Джоанну охватила бурная радость. Она с трудом удержалась, чтобы не броситься Бертье на шею. Она знала, что от широкой, до ушей, улыбки вид у нее, должно быть, самый нелепый, но не могла не улыбаться.

– Не знаю, как и благодарить вас, месье.

– Просто стараться. Вот и все, чего я от вас жду. – Бертье проводил ее до двери.

Ей удалось скрыть свои чувства от ледяного взгляда Вивьен, пока она переносила свои цветные карандаши и рисовальную бумагу в мастерскую дизайнеров, расположенную над демонстрационным залом.

Она уже вовсю работала за своей наклонной рисовальной доской, когда в тот же день Бертье зашел в мастерскую. Он медленно прошелся по комнате, делая замечания по работе каждого дизайнера. Не все замечания носили одобрительный характер, но ободрить он сумел каждого. Пока не дошла очередь до Джоанны.

– Молния здесь не подойдет, – заметил он достаточно громко, чтобы каждый в комнате услышал его слова. Пальцем он показал на спинку нарисованного ею вечернего платья. – Вашему платью не хватает живости. – Он выдернул грифельный сиренево-серый карандаш из мгновенно вспотевшей ладони Джоанны и ловкими изящными движениями изобразил завитками ряд пуговиц, обтянутых атласом. – Вот так. Теперь у нас здесь появилось чувство.

Длинный ряд пуговиц от ворота до подола смотрелся очаровательно. Но они были в высшей степени непрактичны. Джоанна невольно подумала о том, каким образом женщине удастся надеть такое платье без помощи служанки. А в конце вечера какая морока будет с раздеванием.

– По-моему, – кротко высказалась она, – необходимость справиться с этими пятью десятками скользких атласных пуговок, идущих сверху донизу по спине платья, может погасить любое чувство.

За соседними столами ахнули: эта новенькая осмелилась спорить с самим мастером. Бертье бросил на нее предостерегающий взгляд.

– Главное, что отличает модную одежду от готового платья, это декор, отделка, – ответил он. – Индивидуальность создается покроем и мастерством. Нужны украшения. Например, какая-нибудь кайма здесь. – Он охватил рукой ее плечи, провел вниз по лацкану ее красного пиджака. – Немного шитья из бисера вот здесь. Нам всем нужно есть, Джоанна. Кто из нас откажется от сочного куска мяса под соусом тартар в пользу вашего американского хот-дога? Или предпочтет воду стакану хорошего вина? А крем-брюле обменяет на диетическое желе из желатина?

– Вы ставите знак равенства между моделями Бертье и утонченной французской кухней? – осмелилась пошутить Джоанна.

– Вот именно. – Он одобрительно улыбнулся. Эта улыбка согревала ее потом до конца рабочего дня. – Я верю, что вы станете хорошей ученицей, Джоанна. – Он склонился над ней, и его рука как бы случайно легко коснулась ее груди. – А теперь давайте посмотрим ваш вариант обеденного костюма Бертье.

Глава 4

Дом, эффектно расположенный на самой вершине холма, окутывал туман. Внутри дома мерцали свечи в подсвечниках из веджвудского фарфора. Комната библиотеки дополнительно освещалась жарко пылающим огнем в камине с мраморной облицовкой. Возле камина, расположившись за столиком из красного дерева, сидели друг против друга две женщины – Милдред Сэвидж, в блузке из шелка цвета слоновой кости и в льняных брюках, и Берта Червински, в наряде, похожем на театрализованный костюм и состоящем из бледно-лилового тюрбана на голове и просторного длинного восточного халата из шифона радужной расцветки.

Берта долго копалась в большой сумке из декоративной гобеленовой ткани с цветным узором и наконец достала небольшой аметистовый шар.

– Удивительно, как он лучится сегодня положительной энергией, – сообщила она.

– Вы действительно верите, что этот… Ярлаф поможет нам найти Элисон?

Берта даже возмутилась.

– Ярлаф лишь проводник, Милдред, помогающий подняться на более высокий уровень, эволюционировать.

– Я бы предпочла, чтобы он пропустил всю эту чепуху с эволюцией и отыскал мою внучку, – проворчала пожилая леди.

Милдред всегда считала себя здравомыслящей женщиной. Она с усмешкой слушала всякие истории, в которых у фермеров неведомая сила каким-то таинственным образом похищала детей, а потом так же таинственно возвращала. Не верила она ни в Бермудский треугольник, ни в снежного человека, ни в Лохнесское чудовище. Вступив в брак, она стала равноправным партнером в деловом мире Сэвиджей, владевших цепью универсальных магазинов, в фирме, основанной ее мужем. Когда Майкл Сэвидж скончался от сердечного приступа – а с этого времени прошло вот уже почти тридцать лет, – она взяла бразды правления в свои руки и с тех пор не сделала ни одного ложного шага.

Несмотря на солидный возраст и то обстоятельство, что теперь она предпочитала вести дела из дома в Сарасоте, а не колесила, как прежде, по всему побережью до Майами, где находились их главные торговые центры и штаб-квартира правления, Милдред оставалась энергичной и продолжала работать, сохраняя за «Сэвидж» репутацию самых преуспевающих универсальных магазинов в мире.

Та же ее целеустремленность, что обеспечила фирме ведущую роль в сфере торговли модной одеждой, обусловила и другую, даже более ожесточенную, не ослабевающую с годами одержимость. Милдред поклялась во что бы то ни стало отыскать свою пропавшую внучку. И хотя прошло уже двадцать с лишним лет после ее похищения, она не оставляла своих попыток.

В дни годовщины исчезновения Элисон она помещала в многочисленных газетах, выходивших в больших и малых городах, объявления, в которых обещала щедрую награду за информацию, имеющую отношение к похищению ее внучки. Но до сих пор безрезультатно.

Менее упрямая женщина сдалась бы, тем более что все вокруг считали своим долгом убеждать ее в тщетности поисков. Но упорство было у Милдред в крови. К тому же подсознание подсказывало ей, что, если бы ее внучку убили, она бы это почувствовала. Элисон жива – в этом Милдред нисколько не сомневалась.

– Как всякая деловая женщина, вы больше используете левое полушарие мозга, управляющее логикой, – говорила Берта.

Милдред вернулась мыслями к предстоящему сеансу.

– Ярлаф поможет вам войти в контакт с вашей интуицией. Как только проход откроется, вы получите необходимый вам ответ.

Милдред отметила про себя, что голос медиума звучит неприятно, напомнив ей одного из тех телевизионных вещателей, который недавно выступал в передаче «Шестьдесят минут». Но, не желая упустить любую возможность, она внутренне решилась на все. Даже на это сомнительное занятие оккультизмом, от которого ее пресвитерианские предки, должно быть, перевернулись бы в своих гробах.

– Ладно, – сказала она охрипшим голосом, – давайте начнем.

Берта положила между ними на стол алфавитную гадательную доску и водрузила в ее центре кварцевый шар.

– Кварц тесно связан с энергией луны, – продолжала она. – Я считаю, он создает более сенсорный канал, чем обычные указатели. Аметистовый экран обладает исключительной мощью.

Милдред кивала головой и удивлялась – а такое с ней уже случалось, – почему она позволила себя уговорить на эту дурацкую затею.

– Теперь, – Берта подожгла палочку ладана, – вы должны очистить свои мысли. Прочь все сомнения!

Только свяжись с этим, нашептывал Милдред беспокойный дух отрицания. Она почувствовала дискомфорт и заерзала на месте.

– Чувствую в вас отрицательную энергию, – с упреком в ее адрес произнесла Берта и начала раскачиваться. – Ярлаф не придет, если его не ждут. Запишите искушающие вас отрицательные мысли на воображаемую черную доску. Теперь сотрите их.

Слава Богу, подумала Милдред, никто из знакомых не видит этой нелепой сцены. Она вздохнула и сделала новую попытку.

– Так, – кивнула Берта, – уже лучше. Расслабьте свое тело. Почувствуйте, как вас охватывает безмятежность. Откройте свои мысли. Позвольте вашему физическому и духовному началам обрести гармонию и слиться воедино, – нараспев произнесла она и положила пальцы на кварц. – Ярлаф, ты здесь?

Милдред увидела, как фиолетовый камень медленно заскользил по доске и остановился на слове «да».

– Мы приветствуем тебя, Ярлаф. Здесь присутствует мой большой друг Милдред Сэвидж. Ей нужна твоя помощь, Ярлаф. Очень нужна. Она пытается отыскать свою внучку Элисон.

Милдред знала, что такое невозможно, но, несмотря на жаркое пламя в камине рядом с ней, ей показалось, что воздух в комнате внезапно стал прохладнее. Она наклонилась вперед над столом.

– Спроси его, не видел ли он девочку.

– Терпение, – предостерегла ее Берта. – Ярлаф откроется в свое время. – Тем не менее ее следующими словами были: – Элисон с тобой?

Камень снова заскользил и остановился на слове «нет».

– Я знала это! – с радостным торжеством воскликнула Милдред. Проводник Берты сообщил ей то, что она и без него хорошо знала. Элисон жива!

Возникла длинная пауза. Затем мерцающий камень передвинулся на букву «Д». Затем на букву «Р», потом на «У». Вначале камень двигался медленно, потом все быстрее и быстрее. Составилась фраза: «Другой желает говорить». Язычки свеч эффектно склонились вправо, словно на них подуло ветром. Захваченная драматизмом момента, Милдред и думать забыла о своем недоверии.

– Кто с тобой? – вопросила Берта. – Кто желает говорить с Милдред Сэвидж?

На этот раз аметистовый камень рысью прошелся по доске. Огоньки свеч отражались в его гранях.

– Мертвый.

– Великий Боже! Наверное, Майкл. Или Астор. – Голос ее дрогнул при мысли о сыне. – Или Патриция. – Красавица, трагически погибшая, жена ее сына. Мать Элисон.

– Нет.

Берта недовольно посмотрела на Милдред, как бы напоминая ей, ради кого затеян сеанс.

– Тогда кто?

Молчание.

– Положите пальцы на камень рядом с моими, – посоветовала Берта. – Это увеличит приток энергии.

Милдред послушалась. Кварц неуверенно, то и дело запинаясь, снова стал передвигаться – от «М» к «Э». Казалось, аметист излучает тепло, потому что пальцы пожилой леди нагрелись. Камень остановился на букве «Р».

– Мэри! – ахнула Милдред. – Няня Элисон.

Подтвердив ее догадку, кристалл остановился на букве «И». У Милдред закружилась голова, в глазах заплясали какие-то пятна. Ярко вспыхнул огонь. Несмотря на безветренную погоду, громко задребезжали оконные стекла. Затем все погрузилось в темноту.

– Вы преувеличиваете, – настойчиво повторяла Милдред часом позже. Она по-прежнему находилась в библиотеке, и настроение у нее было далеко не лучшим. – Это просто легкий приступ тахикардии. Больше ничего!

Максвелл Стоун нахмурился, щупая пульс у женщины, чей возраст недавно перевалил за седьмой десяток.

– Это вы так считаете. Я и не знал, что у вас медицинское образование.

Вызванный сюда прямо со стоянки яхт, куда он только успел причалить свой кеч – небольшой двухмачтовый парусник, – Максвелл прибыл в чем был: в синей рубашке без ворота и в парусиновых брюках. Лицо у него обветрилось, волосы посветлели, выгорев на солнце за время прогулки на яхте вдоль побережья.

– Ты всегда был остер на язык, Макс, – парировала Милдред. – Я помню то лето, когда вам, мальчикам, только что исполнилось по семь лет и ты учил Астора ругаться плохими словами. Должна признаться, я отнеслась к этому сдержанно, как к забавному эпизоду, но Майкл не разделял моего мнения, и прошла целая неделя, прежде чем Асти смог сидеть.

– Это случилось зимой. И нам было по девять лет. – Из магнитофона на столике, стоявшем рядом с креслом, лилась индийская мелодия для флейты. Максвелл выключил его. – А если уж быть совсем точным, то это Астор учил меня плохим словам. – Он подошел к столу. – Я отправляю вас в больницу на обследование.

– Но это же нелепо! Я отлично себя чувствую.

– Давайте убедимся в этом, хорошо?

– В медицинском всех вас, докторов, учат быть такими сукиными детьми?

– Прямо с первого курса. Одновременно с тем, как подтасовывать списки на оказание медицинской помощи за счет правительства.

– Да, остер ты на язык, – холодно повторила Милдред, качая головой.

Ее волосы и осанка стойко отказывались поддаваться возрастным изменениям. Роскошная золотисто-каштановая грива сохранялась в прежнем виде еще с тех времен, когда она была девушкой, за исключением одной серебряной пряди, которая появилась у нее за одну ночь после трагедии – двойного убийства и похищения ребенка.

– Я думаю, вам следует прислушаться к советам Максвелла, Милдред, – со спокойным достоинством вступил в разговор второй мужчина, находившийся в комнате.

– Это нечестно. Вы вдвоем ополчились против меня одной.

– Что же делать, – живо ответил высокий брюнет, на которого явно не действовал ее гневный взгляд.

Редклифф стоял, прислонившись к стене, обтянутой кожей, скрестив на груди руки. В отличие от врача, одетого по-спортивному, на нем был традиционный черный костюм, белая рубашка и темно-синий галстук. Ботинки со шнурками выглядели слишком степенными даже для этой цитадели республиканцев.

– Как президент фирмы «Сэвидж» я обязан делать все возможное, чтобы оберегать ее интересы. Для нас, Милдред, вы значите больше, чем основной владелец фирмы, вы источник ее жизненной силы. Вы нужны нам. – Он говорил со специфическим легким французским акцентом, который свидетельствовал о том, что он родом с Юга. Его темные глаза, скорее черные, чем карие, лучились теплотой. Грубо очерченные, поистине мужские губы изогнулись в ласковой улыбке. – Вы мне нужны, – добавил он.

Возможно, ей и шел восьмой десяток, но все равно Милдред продолжала оставаться женщиной. А как могла женщина с таким темпераментом, как у нее, устоять перед откровенно соблазнительной улыбкой?

Она было собралась обвинить его в том, что он пускается во все тяжкие, лишь бы настоять на своем, как дверь библиотеки распахнулась, и в комнату влетела Берта Червински, а вместе с ней сильнейший запах фиалкового корня и гвоздики, исходивший из серебряного флакончика для духов, который она носила на шее.

– Милдред, дорогая! – С напором, которому позавидовал бы бульдозер, она практически смела оказавшихся на ее пути двух мужчин и рванулась к софе. – Я совершенно схожу с ума с тех пор, как твои телохранители выгнали меня отсюда. – Она стрельнула гневным взглядом сначала в Максвелла, затем в Редклиффа, который спокойно выдержал это. Раздражение, вызванное ее появлением, проявилось только в более жесткой линии его губ.

Тонкая изящная рука Милдред утонула в толстых ладонях этой огромной женщины.

– Я отлично себя чувствую, Берта. Правда, – заверила леди. – Легкий приступ обычной тахикардии. Нет причин для беспокойства.

– Конечно нет, – охотно поддержала ее Берта. – Не волнуйтесь, дорогая. У меня есть именно то, что вам нужно, – тонизирующее из оранжерейных трав. – И успокаивающе улыбнулась. – Оно просто творит чудеса.

– Полагаю, вы сегодня натворили уже достаточно чудес, миссис Червински, – высказался Максвелл.

Яркая краска залила лицо пожилой женщины, что совсем не шло к ее бледно-лиловому тюрбану.

– Я не фокусник, доктор, и чудес не творю.

– Разве? – Редклифф сердито посмотрел на алфавитную доску. – А по-моему, очень похоже на забавный вечерок у Гекаты.

– Ред, – с упреком произнесла Милдред. – Ты не должен так разговаривать. Берта моя подруга. И она очень помогла мне. Мы были на пороге откровения.

– Откровения? – Редклифф не мог сдержать насмешку в голосе.

– Мы чуть не вошли в контакт с Мэри, умершей няней Элисон.

Глаза Берты, глубоко спрятанные в складках розового жира, вызывающе смотрели на него: посмеет ли он теперь оспорить слова Милдред?

– Посредник Берты сказал, что Мэри желает говорить с нами, – продолжала Милдред.

– Ах да, тот самый лживый посредник. Как теперь его называют? Челюсти? – ехидничал Редклифф.

– Ярлаф! – злобно выкрикнула возмущенная Берта.

– Прекрасно! – Редклифф кивнул. – А нельзя выяснить у старины Ярлафа, нет ли у него возможности привлечь побольше покупателей в наши магазины?

– Ярлаф не занимается такими вещами, – со злостью ответила Берта. – Он духовный проводник, а не гадалка.

– Чертовски смахивает на колдовские штучки. – Редклифф снова обратился к пожилой леди, теперь уже не скрывая охватившего его гнева. – Черт побери! Милдред…

– Разве ты не понимаешь, Ред, – с полной убежденностью в серьезности своих слов прервала она его. – Мэри может сообщить нам, что случилось с Элисон.

Мужчины обреченно посмотрели друг на друга, как люди, утратившие былую самоуверенность и смирившиеся. Редклифф нервно провел рукой по своим черным волосам и тихонько выругался по-французски, на том французском, на котором говорили в тех местах, где прошло его детство.

– Милдред, – мягко, с неподдельной нежностью начал Максвелл, – прошло почти двадцать два года с тех пор, как Астор и Патриция… – Он замолчал, осторожно выбирая слова. – С тех пор, как исчезла Элисон, – поправился он. – Вам не кажется, что пора забыть?

– Я поклялась Астору, что найду его дочь. Никогда, пока был жив мой сын, я не нарушала данных ему обещаний, и будь я проклята, если сделаю это теперь.

– Я предлагаю всего-навсего провести несколько дней в больнице, – сказал Максвелл. – Пройти обследование. Получить давно необходимый отдых. В конце концов, для продолжения поисков вам необходимо быть в полном порядке. Если вы в самом деле настаиваете на этом.

– Да, настаиваю. – Но выражение непоколебимого упрямства на ее лице постепенно менялось. Она бросила взгляд на стол, возле которого они были так близки к контакту с няней девочки.