Текст книги "Обсидиановый храм (ЛП)"

Автор книги: Линкольн Чайлд

Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

22

Констанс мгновенно узнала этот голос. Выхватив стилет, она вскочила с табурета клавесина, с грохотом отодвинув его. Откуда он донесся? Внутри Констанс взрыв унижения, возмущения и обманутых ожиданий смешался с потрясением и жаждой убийства.

«Он выжил!» – думала она, стоя в центре музыкальной комнаты и водя лучом фонаря из угла в угол, в поисках его укрытия. – «Каким-то образом он сумел выжить!»

– Покажись, – тихо прошипела она.

Но в комнате по-прежнему царила тишина. Констанс стояла, дрожа. Так вот, кто придумал все эти искусные способы ухаживаний. А ведь она позволила себе наслаждаться ими! Подумать только, она ведь так восхищалась орхидеей, которую – она теперь знала – открыл именно он и привез сюда, к ее тайным апартаментам. Она наслаждалась пищей, приготовленной им! Волна злости и отвращения прокатилась через все ее тело, дрожавшее не от страха, но от ярости. Он шпионил за ней! Преследовал ее! Наблюдал за тем, как она спит…

Луч фонаря ясно показывал: комната пуста. Однако в ней находилось несколько дверей и гобеленов, за которыми можно было спрятаться. Он был где-то здесь и, надо думать, тихо посмеивался над ее замешательством.

Что ж, если он хочет поиграть с ней, она согласна вступить с игру, но только на своих правилах. Констанс выключила фонарь, погрузив музыкальную комнату в непроглядную темноту. Похоже, он знал эти помещения довольно неплохо, и все же он не мог знать их настолько хорошо, как она.

В темноте у Констанс было преимущество.

Она выжидала, крепко держа стилет. Ждала, пока он снова заговорит и выдаст свое укрытие, чтобы сделать выпад в его сторону. Стыд и ужас того, как он играл с ней, все еще сжигал ее изнутри. Все эти изысканные приемы: блюда эпохи декаданса… превосходные вина… стихотворение с пером исчезнувшей птицы… его собственные переводы редкой книги… новый вид орхидеи, названный в ее честь… Не говоря уже о том, что он обнаружил, где скрывается ее сын – его сын – и сделал тхангку с его изображением!

«Мой сын»…

Тревога охватила Констанс, отодвинув на второй план даже ярость. Что Диоген делал – или, хуже того – уже сделал с ее сыном?

Она убьет его. Однажды она потерпела неудачу, но на этот раз она этого не допустит. Коллекции подвалов Ленга полнились оружием и ядами, которые могли поспособствовать ее намерениям. У нее есть масса возможностей вооружиться. Но в данный момент ее устраивал и стилет – чрезвычайно острый. При умелом обращении он был по-настоящему смертоносным оружием.

– Констанс, – снова послышался голос из темноты.

Он удивительным образом разнесся эхом по комнате и исказился ее каменными сводами, но в то же время оказался приглушен гобеленами. Сам звук его голоса наполнил ее смесью горечи и желчи – он также всколыхнул внутреннюю ярость, которая захватила ее не только эмоционально, но и физически.

Констанс метнулась вперед, в темноту, в сторону предположительного источника звука. Она вонзила лезвие сначала в один гобелен, затем в другой, чувствуя, что оно рвет и кромсает только ткань, но не тело. Снова и снова клинок вонзался в камень, лишая ее чувства удовлетворения ощутить, как он погружается в его плоть. Она продолжила метаться по темной комнате, натыкаясь на инструменты и спотыкаясь о витрины, уничтожая гобелен за гобеленом в тщетных попытках отыскать и убить Диогена.

Наконец, жар ее ярости поутих. Она поняла, что действовала, как сумасшедшая. То есть, отреагировала именно так, как и ожидал Диоген.

Констанс вернулась в центр комнаты, стараясь восстановить дыхание. Это помещение, как и большинство в этих подземельях, было оборудовано каменными воздуховодами для того, чтобы выводить отсюда вредоносные испарения. Должно быть, именно их он использовал, чтобы сбить ее с толку. Он мог находиться где угодно.

– Fils a putain![93]93
  Fils a putain – сукин сын (фр.)


[Закрыть] – прошипела она в темноту. – Del glouton souriant![94]94
  Del glouton souriant – (здесь) Самодовольный ублюдок (фр.)


[Закрыть]

– Констанс, – снова прозвучало одновременно отовсюду и из ниоткуда. На этот раз тон Диогена был преисполнен нежности и печали.

– Я бы сказала, как сильно ненавижу тебя, – тихо произнесла она. – Но ведь никто не снисходит до того, чтобы ненавидеть лошадиный навоз под ногами. Его просто сбрасывают с туфель и идут дальше. Я думала, что сбросила тебя. Какая жалость, что ты спасся! И, тем не менее, я испытываю определенное утешение от мысли, что ты не сгорел дотла в вулкане Стромболи.

– Вот как? – послышалось со всех сторон.

– Теперь ты можешь встретить свою смерть от моей руки. И на этот раз я прослежу, чтобы ты умер в еще большей агонии.

Пока она говорила, голос ее звучал то выше, то ниже, то громче, то тише. Но теперь красная пелена окончательно спала с ее глаз, и на ее место пришло ледяное спокойствие. Она не доставит ему удовольствия услышать в ее голосе, насколько сильно она его ненавидит. Воистину, он был достоин лишь одного усилия – удара ее клинка. Она решила, что будет целиться в глаза: сначала один, потом второй. И будет наблюдать, как из них вытекает мерзкое желе! После этого она сполна сможет насладиться местью. Но сначала ей нужно было дождаться момента, чтобы ударить.

– Что скажешь о моей композиции? – спросил Диоген. – Между прочим, ты сыграла ее очень красиво. Надеюсь, мне удалось передать контрапунктный огонь, свойственный Алькану[95]95
  Шарль Валантен Алькан (1813-1888) – французский пианист.


[Закрыть] в одном из его наиболее консервативных настроений?

– Не зли меня сравнением себя с Альканом, – отозвалась Констанс. – Это сделает твою кончину лишь более мучительной.

На какой-то миг в комнате повисло молчание. А затем:

– Ты права. Это сравнение, должно быть, показалось… впрочем, нет, оно и было неуместным. Это не было моей целью. Во мне говорило мое прошлое «я». Прими мои извинения.

В глубине души Констанс не могла поверить – просто не могла понять, как такое возможно – что она разговаривает с человеком, который обманул, соблазнил ее ради своих извращенных целей, а после бросил с таким торжествующим цинизмом и презрением. Что он здесь делает и какова его цель? Без сомнения, он желает еще больше ее унизить.

Диоген ничего не говорил. Молчание затягивалось, но, тем не менее, Констанс продолжала выжидать.

– Так Алоизий был прав, – наконец сказала она. – Он предупреждал, что мне следует готовиться к противостоянию. Значит, это был ты в туннелях под Олдхэмом? И это тебя видел Алоизий на дюнах Эксмута? Ты наблюдал за нами!

Тишина.

– Что ж, можешь считать свою месть завершенной. Прими поздравления. Алоизий мертв – благодаря тому существу, которое ты выпустил на свободу. И теперь ты явился сюда, чтобы снова со мной поиграть? Ты думаешь, тебе удастся снова соблазнить меня своими стихами, эффектной эстетикой блюд и интеллектуальными подарками, чтобы, когда настанет нужный для тебя момент, воткнуть мне нож в спину – снова?

– Нет, Констанс.

Она продолжала, не обратив внимания на его ответ.

– О, нет, connard[96]96
  Connard – Придурок (фр.).


[Закрыть], на этот раз это я собираюсь вонзить в тебя нож. Не могу дождаться момента, когда увижу после этого выражение твоего лица. Я уже наблюдала нечто подобное, когда столкнула тебя в жерло вулкана, и мне оно очень понравилось. То был удивленный взгляд человека, терявшего все свое превосходство!

Во время этой речи она почувствовала, что гнев ее снова начинает расти. Она заставила себя умолкнуть, чтобы вернуть хладнокровное спокойствие и не упустить тот самый момент, которого она так ждала.

Наконец, Диоген вновь заговорил с ней:

– Прости, Констанс, но ты ошибаешься. Ошибаешься в причине моих поступков и – что совершенно точно – ошибаешься в моих намерениях.

Констанс не ответила. Спокойствие возвращалось к ней. Рука, сжимавшая стилет, все еще была готова ринуться вперед и вонзить смертельный клинок в грудь врага при малейших признаках звука или движения. Годы, проведенные в темных подвалах этого особняка, отточили ее восприятие, поэтому сейчас она обладала чувствительностью кошки. При этом для ее глаз было странно так долго адаптироваться к темноте, она явно слишком много времени провела наверху, при свете дня.

– Позволь заверить тебя в одном. Я здесь не для того, чтобы отомстить своему брату или кому бы то ни было еще. Больше нет. Теперь у меня другая цель. Твоя ненависть изменила меня. Та твоя невероятная погоня изменила меня. Вулкан изменил меня. Я теперь совершенно другой человек – исправленный и трансформированный. Преображенный, если хочешь. И причина, по которой я здесь, заключается лишь в том, что здесь находишься ты.

Констанс ничего не сказала. Его голос звучал все громче. Казалось, что он приближается. Еще несколько шагов… затем еще…

– Я буду честен с тобой. Это наименьшее, что я могу дать тебе. Наименьшее, что ты заслуживаешь. Кроме того, я не сомневаюсь, что твой высокий интеллект распознал бы любой обман. Но, поверь, когда я закончу, ты удостоверишься, что я говорю правду. Это я тебе обещаю.

Повисла краткая пауза.

– Так вот, правда заключается в том, что было время, когда я отчаянно хотел видеть страдания своего брата. Я мечтал, чтобы ему воздалось сполна за то, как я пострадал от него в детстве. В то время я считал тебя – прости мою грубость – всего лишь неким орудием, с помощью которого я мог бы уничтожить Алоизия. Видишь ли, Констанс, тогда я совсем не знал тебя.

В абсолютной темноте, с босыми ногами, одетыми в одни чулки, она сделала тихий шаг в направлении его голоса. Затем еще один.

– Я действительно был сильно ранен после падения в вулкан. И пока проходили месяцы реабилитации, у меня было много времени на то, чтобы обдумать случившееся. Поначалу я планировал отомстить вам обоим. Но затем – и, Констанс, это произошло так внезапно, что было похоже на упавшие шоры – все переменилось. Я осознал, что внутри моего гнева покоятся еще несколько эмоций. Мои истинные чувства.

Она молчала. Диоген уже и раньше использовал с ней подобные слова. Тогда, в прошлом, они возымели необходимый ему эффект. Она же выпила те слова, как иссушенный сад выпивает нечаянно пролитую воду.

– Позволь мне объяснить, почему я чувствую – и я не могу подобрать слова лучше – почтение к тебе. Во-первых, ты единственный человек из всех, кого я знаю, кто может соперничать со мной по уровню интеллекта. Возможно, я даже завидовал тебе в этом. Во-вторых, ты победила меня. Я не могу не уважать этого. Я совершил ошибку, поступив с тобой подобным образом, но потом меня поразила твоя неудержимая целеустремленность и сила духа, когда ты отправилась за мной в погоню. Это привело меня в восторг.

Еще один шаг вперед.

– Я испытываю к тебе благоговение. И уважение. На этой земле мало людей, которых бы я уважал – как среди живых, так и среди мертвых. Ты – одна из них. И благодаря моему предку, доктору Еноху Ленгу, ты прожила долгую и насыщенную жизнь. Его эликсир сохранял твою молодость более ста лет. Лишь после его смерти ты начала нормально стареть. И результатом всего этого стало то, что ты могла обучаться в шесть раз дольше и больше, чем любой другой человек.

Диоген посмеялся над этим своим наблюдением. Однако в этом смехе не слышалось злобы или сарказма. Нет, скорее, это был легкий, добросердечный смех.

– Есть кое-что еще, что кажется мне весьма привлекательным в твоей долгой жизни. То, как ты жила. Ты единственный человек, чья жажда знаний, мести и – не побоюсь этого слова – страсти поразила меня своей свирепостью. Констанс, я не просто восхищаюсь тобой, но я даже боюсь тебя. Я понял это, когда лежал и набирался сил после ранений в небольшой хижине близ Джиностры на склоне вулкана и слушал рокот Стромболи. Это было унизительное открытие, потому что до этого я никогда не боялся ни мужчин, ни женщин. Теперь я боюсь одной-единственной женщины.

Совершенно бесшумно она сделала следующий шаг, и почувствовала, что он стоял там, прямо перед ней. Еще один шаг, и она сможет…

– И это подводит меня к следующему моменту, который я считаю жизненно важным для понимания нашей с тобой связи: ты мать моего сына.

В полной тишине Констанс совершила выпад и пронзила стилетом всего лишь воздух.

– Ах, Констанс. Это меня огорчает. Но я не виню тебя.

Неподвижно застыв, она снова прислушалась к темноте. Источник звука переместился. Каким-то образом он предвидел ее действие и ушел от удара. Или же он был не насколько близко, как ей в тот момент показалось? Эхо, отражающееся от каменных стен комнаты и искажающееся бесчисленными дверями и воздуховодами в сочетании с тихим, мягким голосом Диогена, было для нее плохим союзником.

– Понимаешь ли, Констанс, я убежден, что ты – единственный человек, кто в глубине своей души способен разделить мой особенный взгляд на жизнь. Давай взглянем правде в глаза – мы отбросы. Мы мизантропы, скроенные из одного материала.

Потребовалось некоторое время, чтобы понять то, что имел в виду Диоген. И когда Констанс осознала услышанное, ее рука еще крепче сжала стилет.

– В этом суть, – продолжал Диоген. – Я был слеп. Я не видел, но теперь я прозрел. Мы похожи друг на друга гораздо больше, чем нам изначально казалось. А в некоторых областях ты существенно меня превосходишь. Что ж, неудивительно, что мое почтение к тебе настолько возросло.

Констанс на мгновение показалось, что Диоген собирается сказать что-то еще, но теперь мрак вокруг нее заполнился тишиной – тишиной, которая тянулась и продолжалась. Наконец, она сама нарушила молчание.

– Что ты сделал с миссис Траск?

– Ничего. Она осталась в Олбани подле своей сестры, которой потребовалось несколько больше времени на выздоровление, чем ожидалось первоначально. Не беспокойся, это не серьезно. И миссис Траск не волнуется о тебе после того, как получила письмо, где я сообщил, что о тебе хорошо заботятся.

– Заботятся обо мне? Если только Проктор. Которого ты, я полагаю, убил.

– Проктор? О, нет, он не умер. В настоящий момент он несколько занят неожиданным путешествием по пустыне Калахари.

Пустыня? Говорил ли он правду? Проктор никогда бы не оставил дом без защиты, пока она находилась здесь. Так что многое из слов Диогена казалось попросту невозможным.

– Так значит, тебе нужен мой сын?

– Констанс, – укоризненно прозвучало в ответ, – как ты можешь так говорить? Да, у меня были кое-какие проблемы с моим братом. Но с чего бы мне хотеть навредить нашему ребенку?

– Ты ему не отец.

– Я и вправду плох в роли отца. Но, надеюсь, это изменится. Ты ведь видела картину, которую я сделал? Кстати, я направился в Индию, чтобы убедиться, что о нашем мальчике хорошо заботятся. Он самый замечательный ребенок на свете, – Диоген на пару мгновений замолчал. – Впрочем, этого следовало ожидать, учитывая, что он – наше с тобой потомство.

– Наше потомство. Ты не мог найти более оскорбительного слова для своего собственного ребенка.

Вновь повисло молчание.

– Ах, я довольно ясно осознаю свое непростительное поведение. В знак моих истинных чувств прими то, что лежит в отсеке под табуретом клавесина.

Констанс немного поколебалась. А затем она вновь включила свой фонарь и огляделась. Несмотря на то, что голос Диогена, казалось, раздавался совсем близко, его нигде не было видно.

– Табурет, моя дорогая.

Решив подчиниться, она приподняла верхнюю часть сидения. Внутри лежала фотография, прикрепленная к каким-то бумагам. Она отсоединила фото и внимательно к нему присмотрелась.

– Снимок был сделан пять недель назад, – вновь прозвучало из ниоткуда. – Он казался очень счастливым.

Пока Констанс смотрела на фотографию, рука, сжимавшая фонарь, задрожала от волнения, отчего его луч начал немного колебаться. Несомненно, на этом фото был ее сын – он стоял, одетый в шелковый халат ученика, а Церинг держал его за руку. Они находились под аркой, обрамленной пробковыми деревьями. Мальчик смотрел прямо перед собой, и в его глазах светился интеллект, который был присущ далеко не всем трехлетним детям. Сердце Констанс внезапно преисполнилось щемящим чувством одиночества и тоски.

Далее она обратила внимание на прикрепленные бумаги. Это была записка от опекунов ее сына в монастыре, адресованная ей и подтверждающая, что мальчик в безопасности, крепок здоровьем и уже демонстрирует блестящие способности. На записке стояла особая печать, которая подтверждала доподлинно, что Диоген действительно был там, и письмо не было подделкой. Констанс не могла себе представить, как Диогену удалось проникнуть туда и заключить договор со столь консервативными монахами.

Она положила фотографию и письмо на клавесин и вновь погасила фонарь, погрузив комнату во тьму. Она знала, что не может позволить этому отвратительному человеку снова воздействовать на свои чувства.

– Ты был там, – произнесла Констанс. – В Эксмуте. Ты шпионил за нами.

– Да, – ответил Диоген. – Это правда. Я прибыл туда вместе с Флавией. За неимением более подходящего слова ее можно назвать моей ассистенткой. Ты, несомненно, видела ее: молодая официантка в ресторане гостиницы «Капитан Халл», которая также работала на полставки в магазине «Вкус Эксмута».

– Та девушка? Флавия? Работала на тебя?

– Должен признать, с ней возникли определенные сложности. Она слишком увлеклась исполнением своих обязанностей.

– Могу вообразить себе, что это были за обязанности, – обличительно бросила Констанс. Ответа не последовало, и она продолжила. – Ты освободил Моракса! Именно ты запустил ту цепочку насилия, ты привел ее в движение!

– И ты снова права. Я помог тому бедному существу, с которым так жестоко обращались, сбежать от его мучителей. Я понятия не имел, что он отреагирует именно так. Все, чего я хотел, это немного позабавиться. Отвлечь своего братца. И таким образом добиться более близкой встречи с тобой.

Констанс покачала головой, чувствуя, что вновь теряет самообладание. Гнев снова стал прорываться наружу.

– Отвлечь своего брата?! Ты убил своего брата!

– Нет, – снова прозвучал голос, в котором она расслышала скорбные нотки. – Здесь ты ошибаешься. Похоже, мой брат действительно мертв, но это не было моим намерением. Я знаю о том, что между вами вспыхнули некоторые чувства. Прости мне мою корысть, но я искренне наслаждался этой конкуренцией. Мне грустно говорить об этом сейчас, но тогда я воспринял это как легкое братское соперничество.

– Ты… – Констанс замолчала. Тишина вновь заполнила темную комнату. Все обвинения, все возражения, все возмущения, которые копились у нее в сознании, вдруг улетучились. Она поняла, что совершенно запуталась. – Так… почему ты здесь? Что тебе надо? – пробормотала она, наконец.

– Неужели ты все еще не поняла? – раздался голос из бархатной темноты. – А ведь моя цель пребывания здесь довольно очевидна. Я влюблен в тебя, Констанс.

23

В мотеле «Рыбацкая шхуна Годерры» в Катлере, штат Мэн, Дуэйн Смит сидел на кровати и рассматривал четыре одноразовых телефона, лежавших на покрывале. Несмотря на то, что окно в комнате было открыто, и помещение хорошо проветривалось, первый помощник сильно вспотел. Его мучила тревога. Далька связался с ФБР по электронной почте. Их реакция была неожиданной и, пожалуй, даже приятной. Все оказалось в точности так, как и предсказывал Филипов: ФБР, казалось, было согласно удовлетворить их требования, выдвинув лишь символические угрозы и сопротивляясь только для вида, но де-факто они были готовы пойти на что угодно, чтобы сохранить своего человека в живых. Похоже, этот специальный агент являлся довольно ценным кадром.

Так же Филипов предугадал, что ФБР будет настаивать на непосредственном разговоре с кем-нибудь из них. Так и случилось. И связным должен был выступить Смит. Итак, все было устроено: через пять минут по одному из одноразовых телефонов ему предстоит набрать номер некоего человека по фамилии Лонгстрит из штаб-квартиры ФБР в Нью-Йорке. И эта часть нервировала Смита больше всего. ФБР, если верить словам Филипова, могло воспользоваться методом триангуляции и отследить звонок всего за тридцать секунд. У первого помощника было двадцать секунд на то, чтобы провести этот разговор, а после этого ему необходимо будет прервать вызов, отключить и уничтожить телефон. Четыре телефона: четыре разговора продолжительностью по двадцать секунд.

Он выставил на часах таймер. Как только прозвенит будильник, Смит отключит телефон, вынув из него аккумулятор. Сейчас он взял в руки одну из трубок – ему уже заранее было жалко уничтожать столь хороший аппарат. Впрочем, они все были хорошими, выбирать не приходилось. Вздохнув, он снял заднюю панель и открыл себе доступ к аккумулятору. Даже задержка в несколько секунд в процессе уничтожения телефона может привести к тому, что все пойдет прахом.

Итак, назначенное время пришло. Он набрал номер, одновременно запустив таймер. На звонок ответили сразу.

– Лонгстрит, – раздался строгий голос, и прежде чем Смит успел ответить, агент продолжил говорить, произнося речь, видимо специально заготовленную для подобных сценариев. – Мы сделаем все, что вы хотите. Но нам потребуется несколько дней, чтобы вызволить и перевезти Арсено из Синг-Синга в столичный исправительный центр, откуда мы доставим его в аэропорт Кеннеди и посадим на рейс до Каракаса.

Столичный исправительный центр. Осталось всего десять гребаных секунд. Черт!

– Когда вы его перевезете?

– Вас это не касается.

– Нет, это, черт возьми, меня еще как касается! Вы сами настаивали на этом разговоре. Теперь и я кое-что потребую взамен. Когда именно вы его перевезете? Точное время. Мне нужны подробности, иначе мы убьем Пендергаста прямо сейчас.

Небольшое затишье. Осталось пять секунд.

– Завтра в… – пауза, – полчетвертого дня. Транспортный фургон из Синг-Синга отправится в СИЦ[97]97
  СИЦ – столичный исправительный центр.


[Закрыть] по проезду около площади Кардинал-Хайес.

– Подведите Арсено к правому окну.

– Взамен я хочу…

Прозвенел будильник. Смит резко вытащил аккумулятор из телефона, воткнул в аппарат нож и отбросил батарею в сторону. Затем, работая методично и дотошно, он открыл слот для сим-карты, извлек карту и, держа над пепельницей, стал плавить ее зажигалкой до тех пор, пока она не превратилась в несколько капель жидкого пластика и пару металлических контактов. В комнате стоял очаровательный кирпичный камин, где чуть позже вечером Смит сожжет остатки самого телефона. Это станет гарантом его безопасности.

Он пребывал в приподнятом настроении. Этот парень – Лонгстрит – пошел на уступки. И быстро. Филипов был прав: они действительно взяли ФБР за яйца. Удивительно, как легко они подчиняются, когда у кого-то в руках находится один из их лучших агентов. Было бы это какое-то другое ничтожество, они бы и ухом не повели. Что ж, повезло, что Пендергаст так для них ценен.

Завтра, отправившись на Манхэттен, его подельник Далька своими глазами сможет убедиться, насколько серьезно ФБР относится к предстоящей сделке.