Текст книги "Я люблю Париж"

Автор книги: Линдси Келк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Может, не прошлую, но…

– Иди в задницу. Солен, – сказала я со всем ядом, который только смогла набрать в себе, а его было много, учитывая, на каком подъеме я была. – Какая же ты жалкая.

Я, конечно, и не ожидала, что она разрыдается на ровном месте, максимум – тихо уберется восвояси, но чего я совсем не ожидала, так это того, что Солен испустит страшный боевой клич и бросится на меня, вцепится в волосы и вообще поведет себя как абсолютная шизофреничка. Я пыталась держать ее на расстоянии, припоминая последний раз, когда у меня были разборки с девочками – с Джанет Мартин на школьном дворе в девять лет. Только на сей раз рядом не было Луизы, которая ударила бы ее по ноге, давая мне возможность убежать.

– Какого… – задыхаясь, произнесла я, пытаясь оттолкнуть ее. Но по сравнению с ней я была всего лишь любителем. От Виржини вряд ли можно было бы ожидать чего-то большего, чем пощечины исподтишка, но вот Солен – другое дело: по всему было видно, что она участвовала в боевых действиях не в первый раз. Моей главной ошибкой было надеть ободок а-ля Алиса. Потому что она первым делом вырвала его из моих волос и принялась атаковать меня им словно когтем. Прошла, наверное, целая минута боя, прежде чем кто-то попытался разнять нас, но Крейг задержал этого человека, технического менеджера, чтобы тот не мешал ему смотреть, как мы месимся. Если я выберусь, он будет следующим в списке тех, кому я надеру задницу.

Не успела Солен вырвать у меня еще несколько волосков, как я почувствовала, что кто-то устремился ко мне сзади и, схватив за талию, поднял. К счастью, я успела воспользоваться преимуществом и вмазала ей по челюсти из висячего положения, прежде чем меня унесли.

– Энджел, ты что творишь? – прошипел Грэм, пытаясь удержать Солен другой рукой. – На вас же все смотрят.

– Я хочу надрать ей задницу, Грэм, не мешай, – сказала я, быстро вставая на ноги и отталкивая его с дороги. Но зря я набросилась на столь тощую цель с такой энергией. Как только я ударила ее, мы обе повалились и кубарем покатились назад, затормозив только тогда, когда поняли, что попали прямо на середину сцены.

Толпа завопила и принялась всячески выражать свой восторг, когда мы появились на больших экранах по обе стороны от сцены. Я села, удерживая Солен между ног, и стала смотреть на огромное море людей.

– Вот черт, – сказала я, ослепленная вспышками из скопления журналистов.

– Тупая дрянь! – взвыла Солен, сшибла меня с ног и, перекатившись, уселась на меня. Толпа приветствовала нас, когда Солен обрушила в мою сторону свои крошечные кулачки, а я извивалась под ней, отфутболивая ее руки и отчаянно пинаясь. Некто очень умный, отныне и навечно прописавшийся в моем черном списке, включил микрофоны на сцене, чтобы толпа могла слышать текущие комментарии и мат на двух языках, и хотя мне казалось, что она мутузит меня уже долгие часы, прошло, наверное, всего лишь несколько секунд, и тут я почувствовала ее ступню на своем животе, которая касалась меня почти невесомо, а потом и вовсе перестала ощущать ее, когда кто-то стал оттаскивать эту ненормальную.

Открыв глаза, я увидела, что ее тащит не Грэм и не Крейг, а Виржини – именно она волокла ее со сцены. Виржини была заметно мельче моего заклятого врага, однако оказалось, что она умеет цепляться за волосы, у самых корней. Платье Солен задралось выше талии, а один из каблуков ее сапог отвалился. Лучшего ракурса для камеры придумать было просто невозможно. Две девицы кричали друг на друга по-французски, к восторгу собравшихся здесь носителей языка; Солен пыталась вырваться от Виржини, вцепившейся в нее мертвой хваткой. Я с трудом поднялась на локтях, чтобы посмотреть и перевести дух.

Драка – самое лучшее упражнение, которое мне только приходилось пробовать.

Виржини почти удалось столкнуть Солен со сцены, но она сумела выкрутиться и начала атаковать мою неудавшуюся спасительницу. Я прыгнула на ноги, убедившись, что футболка прикрывает все, что нужно, и снова бросилась в самое пекло. Я оттолкнула Виржини, насколько возможно осторожно, учитывая накалившуюся атмосферу, и, повернувшись, отвесила Солен давно заслуженную оплеуху. Та изумилась, увидев, что я встала на ноги, однако ее изумление было не настолько сильным, чтобы забыть, чем мы занимаемся. Я даже не отвела руку, как она наварила мне именно в тот глаз, под которым не так давно сиял мой фонарь.

– Ах ты, тварь! – взвизгнула я, перегибаясь пополам и прижимая руку к лицу.

Солен победно ухмыльнулась, поправила платье и перекинула волосы за спину. Не успела я среагировать, как услышала позади громкий вопль и увидела, как промелькнули темные волосы. Я отпрянула в сторону и, завалившись на пятую точку, увидела, как Виржини от всей души вмазала Солен по физиономии. Та закачалась, сделала несколько неуверенных шагов, а потом сделала шаг назад по сцене, чтобы восстановить равновесие. К сожалению, сцена уже кончилась. Я ожидала, что она уморительно замашет руками, как в комедии, чтобы податься чуть вперед и удержаться. Она свалилась с переднего края сцены и полетела вниз, как кирпич, прямо на журналистов, стараясь, чтобы получился качественный снимок после драки. Я замерла, ожидая ее крика, и не успела даже сделать вдох – она не заставила себя ждать.

Мы с Виржини перегнулись через край сцены и увидели, что Солен отмахивается от рук, предложенных ей, чтобы помочь принять вертикальное положение. Я помахала ей с издевательской улыбкой, обретя способность смеяться теперь, когда убедилась, что моя обидчица не сломала себе шею. Это был бы уже перебор – во всех смыслах. Она растолкала фотографов, беспрерывно щелкавших вспышками камер, и стала исчезать в толпе, которая ликовала, когда она проходила мимо.

Я покачала головой, довольно потирая шею. Не могу поверить, что она все же решилась на открытое противостояние. И еще я не могла поверить, что Виржини нокаутировала ее.

– Спасибо, – сказала я, прижимая руку к челюсти.

– Обычно я веду себя мирно, – покраснела Виржини, – но теперь чувствую себя великолепно.

– Мне можешь не объяснять. Я прекрасно понимаю, что иногда просто необходимо дать пощечину. Или запустить туфлей. Кстати, извиняюсь за это еще раз.

– В меня ты не запускала туфлей, – смущенно уточнила Виржини.

Я обернулась и посмотрела за кулисы, где все еще стоял Грэм и с открытым ртом оглядывал весь хаос, который мы с Солен организовали. Крейг стоял рядом, но вид у него был не такой озабоченный, и он подбадривал меня, показывая «подкову» и попивая пиво.

– Алекса нет? – спросила я, беззвучно шевеля губами, не зная, включены ли еще микрофоны.

Грэм покачал головой и пожал плечами, указывая на свои часы. Группа должна была выйти на сцену еще пять минут назад.

Лишенные развлечения, которое их занимало, зрители забеспокоились. Передние ряды начали скандировать: «Стиле!» – и этот клич скоро разнесся по всей площади. Грэм вскинул руки в воздух и отвернулся, прижав телефон к уху.

– Э-э, а эта штука еще работает? – спросила я у воображаемого собеседника и подняла микрофон с пола. Высокочастотный визг, донесшийся из колонки в ту же секунду, подтвердил, что да. И, даже не зная, что сказать, я моментально привлекла всеобщее внимание, хотела я того или нет.

– Привет, – начала я. – Я Энджел. Простите за эту заварушку с дракой.

Толпа неожиданно смолкла. И все стали просто смотреть на меня.

Кто-то из журналистов покашлял и крикнул на сцену:

– En Franais? [85]85
  А по-французски? (фр.).


[Закрыть]

– Je suis desolee, je ne parlez vous la Frangais [86]86
  Мне очень жаль, я не говорю по-французски (фр.).


[Закрыть], – с запинкой вымолвила я дежурную фразу на французском в микрофон под возмущенное мычание. – Но я уверена, «Стиле» появятся через минуту.

Мычание переросло в какое-то тревожное массовое обсуждение.

– Э-э, Stillsseront sur la scene dans un moment [87]87
  «Стиле» появятся на сцене через минуту (фр.).


[Закрыть]. – Виржини выхватила микрофон у меня из рук, и толпа ответила одобрительным восклицанием. – Скажите что-нибудь, – поторопила меня Виржини, прикрыв микрофон рукой. – Я буду переводить.

Я взяла микрофон и стала пялиться на зрителей. Серьезно, их была тут целая армия.

– Ну вот, меня зовут Энджел, и я большая фанатка «Стиле». – Я закрепила микрофон на стойке.

Возникла небольшая пауза, пока Виржини переводила, а потом раздался восторженный рев.

– Энджел, ты что делаешь? – закричал Грэм за кулисами. Крейг был слишком занят, поддерживая толпу. Было такое ощущение, что он фанат собственной группы.

– Не знаю, – крикнула я в ответ. – Хочу сказать, что выкраиваю для вас время, но не хочу выставлять себя на посмешище.

– М-да, второе вполне возможно, – отозвался он.

– У группы возникли какие-то технические сложности, – снова сказала я в микрофон. – Но они через минуту появятся.

По всей площади слышались пересуды. Фотограф, стоявший у моих ног, что-то крикнул Виржини в обход меня. А она ответила в микрофон, подняв волну фривольных возгласов и вызвав хихиканье пришедших на фестиваль девушек.

– Что ты там сказала? – прошипела я, ослепленная внезапными вспышками прямо у своих ног.

– Он спросил, кто ты, – ответила Виржини, закрываясь от камер. – Я сказала, что ты подружка.

– Ты что?!

Это уже нехорошо. Я была совершенно не в том виде, чтобы фотографироваться в качестве «подружки вокалиста». Я могла бы сойти за «наркодилера вокалиста», но и только. Этот факт не остался не замеченным женской половиной аудитории, которую не впечатлило откровение Виржини. Я увидела, как то там, то сям руки складываются в неприличные жесты, и даже услышала несколько неодобрительных возгласов. Фу, девушки.

– Они хотят знать, почему группа не вышла на сцену, – перевела Виржини окрики, доносившиеся с передних рядов. – По-моему, надо им все рассказать, история захватывающая.

– Нет, не надо! – ответила я, стараясь придумать другой отвлекающий маневр, но мне не приходило в голову ничего другого, как только красоваться перед микрофоном, что, конечно, не могло никого впечатлить. Особенно девушек, которые меня уже ненавидели. Не лучший выдался день. – Я не стану говорить им, почему Алекса нет здесь.

– Тогда я скажу. – Виржини лукаво улыбнулась мне. Новая Виржини имела больше сходства с Дженни, чем хотелось бы. – И еще они хотят знать, почему мы месились с девицей из «Стерео».

– Отлично. – Я посмотрела на тысячи людей в последний раз, а потом кто-то навел на меня прожектор, и все они исчезли. – Ладно, вот как все было.

Где-то за кулисами, справа от меня, выругался Грэм. А где-то слева стояла и переводила Виржини.

– В общем, когда я приехала в Париж, я была подружкой Алекса, Алекса из группы. – Свой слова я дополнила, указав на огромный развевавшийся от ветра баннер с изображением обложки альбома «Стиле», свисавший за моей спиной. – Но он не сказал мне, что его бывшая девушка живет здесь, та самая, с которой мы говорили на сцене минуту назад.

– Вы хотите, чтобы я сказала «говорили»? – Виржини прервала свой перевод посреди фразы и посмотрела на меня с таким выражением, которое говорило: «Что, серьезно?» – Они хоть и французы, но не слепые же.

– Говори. – Я строго посмотрела на нее и продолжила свой рассказ: – Ну вот, она постоянно околачивалась поблизости, притворяясь, что хочет быть моей подругой, приглашала на вечеринки и все такое, но оказалось, что она просто хотела развести нас, чтобы вернуть Алекса.

Я не видела толпу, но слышала их бурную негативную реакцию на такой неожиданный поворот сюжета. Фотограф действовал как их парламентер, выкрикивая вопросы Виржини.

– Он спрашивает, почему они вообще расстались, – перенаправила она его вопрос мне.

– Ну, потому что она изменяла ему, – сказала я, ожидая соответствующей реакции. И дождалась. Десять тысяч человек сделали «а?» на вдохе и одновременно, громогласно и несомненно сказали «сука» всей площадью. – Да, она отвратительно вела себя. Все это произошло пару лет назад, еще до того, как мы встретились с Алексом. Она растоптала его сердце.

Я поняла, что бормотание в толпе прекратилось. Не было ни единого звука, стояла гробовая тишина – все ждали продолжения рассказа.

– И вот вчера «Стиле» выступали в «Нуво казино» в Париже. – Я сделала паузу, чтобы люди, тоже побывавшие там и говорившие что-то вроде: «Йоу, я тоже был там», – утихли. – И она огорошила меня, что они воссоединились. А я не знала, что подумать, потому что видела их вместе в баре до шоу, а у нас с Алексом произошла размолвка, съезжаться нам или нет…

– Ты переезжаешь к нему? – спросил Крейг за кулисами. – Черт, это клево! – Грэм толкнул его в плечо и улыбнулся мне, качая головой.

– В общем, я не знала, как обстояли дела на самом деле, и даже немножко напортачила с работой. – Я бросила взгляд на Виржини, которая морщилась, переводя мои слова. – Но я думаю, что все будет в порядке, к тому же я ужасно скучала по дому и друзьям, поэтому решила вернуться в Лондон. И, короче говоря, Алекс поехал в Лондон за мной, ноя передумала в последнюю минуту и вернулась в Париж, чтобы отыскать его. Вот поэтому его и нет здесь.

Толпа какое-то время впитывала информацию, а потом снова пустилась в обсуждение.

– Наверное, история не такая уж захватывающая, – сказала Виржини, отступая назад от края сцены, когда люди принялись буянить. – Или может, нам не стоило рассказывать им, что Алекс уехал в Лондон искать вас.

Пока толпа совсем не сошла с ума, фотограф что-то крикнул им, и люди сначала расхохотались, а потом принялись скандировать что-то снова и снова.

– Энджел? – Виржини улыбалась, хотя безуспешно пыталась подавить улыбку.

– Что?

– Они хотят, чтобы ты спела.

Я на мгновение вышла из-под света прожектора, стараясь вернуть себе способность видеть. Это ничего не изменило. Десять тысяч человек скандировало «chantez» [88]88
  Пой! (фр.).


[Закрыть], снова, и снова, и снова. Я посмотрела на Грэма и Крейга, но это не помогло. Грэм хлопал вместе со всеми, а Крейг кинулся к барабанам, крикнув что-то о том, что подыграет.

– Ребята, я вообще-то не умею петь. – Я нервно хохотнула. – Если только вы уже успели выпить и любите «Волчий голод» под караоке, то я спою.

– Они любят «Волчий голод», – подтвердила Виржини, а фотограф поднял большой палец вверх.

Мое сердце билось так быстро, что я едва могла дышать. Что происходит? Почему мне показалось, что общение с многотысячной толпой на музыкальном фестивале и шутка про песню «Дюран Дюран» – это хорошая идея?

– Серьезно, это не лучшая идея, – сказала я в микрофон, но Виржини уже поставила свой на стойку. Она беспомощно подняла руки, но я почему-то была уверена, что ей это нравится.

Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь еще, но толпа загудела, и я закрыла глаза.

– Она правильно говорит: это не лучшая идея.

На всю площадь раздался чей-то голос, за которым последовало комедийное «бу-бум» на барабане. Прожектор переместился с меня на высокого темноволосого человека, бегущего по сцене с микрофоном в одной руке и гитарой в другой.

– Ах ты, сукин сын! – воскликнула я, бросаясь Алексу на шею.

– Да, наверное, я это заслужил, – сказал он и поцеловал мою макушку, а я ткнула его в плечо. – Хотя вот насчет тычка не уверен. Зачем это?

– Затем, что ты не пришел вчера ночевать. – Я посмотрела ему в лицо. Он правда здесь, или я сплю? Я вообще впервые была перед таким аншлагом.

– Я знаю, нам было что обсудить, – сказал он, внезапно посерьезнев, но по-прежнему с чертиками в глазах. – Обещаешь, что не удерешь, пока мы будем выступать?

– Обещаю, – сказала я, вспоминая, что люди пришли сюда не затем, чтобы смотреть на меня. – Народ собрался крутой, будет трудновато.

– Мы постараемся, – ответил Алекс, передавая мне свой микрофон, забирая мой и подключая гитару. – Обычно я играю лучше, если до этого не гоняю как сумасшедший в другую страну, но уверен, что мы справимся.

– Теперь твоя очередь, – сказала я, крадучись уходя со сцены, – а я закончила.

– С тобой трудно тягаться, – крикнул он мне вслед с улыбкой.

– Это точно, – крикнула я в ответ, сжимая руку Виржини.

– Ай, – взвизгнула она, отдергивая ее.

– Извини, – сказала я, оборачиваясь и глядя на своего парня, уверенная в том, что он именно мой, когда группа наконец начала играть.

Глава двадцатая

Прошло несколько часов, прежде чем мы снова оказались в Париже, в гостинице и наконец-то одни. Виржини отправилась в бар с Крейгом, проигнорировав мои тычки всю дорогу назад, а Грэм пошел ложиться. Он сказал, что мой моноспектакль-экспромт вызвал у него мигрень. Ну и хорошо. Даже страшно подумать, что было бы, если бы я начала петь. Удар бы хватил? Стремясь избежать обсуждения своего выступления, я разыгрывала свою любимую карту «притвориться, что сплю» до конца поездки, положив голову Алексу на плечо и отсрочивая неизбежный разговор о том, что нам «было обсудить». В Аррасе все до единого знали в деталях о нашей ссоре, но даже я не знала, что будет дальше.

Алекс открыл дверь спальни, и я торопливо вошла, внезапно испугавшись остаться с ним наедине. Я бережно положила свою сумку на прикроватную тумбочку, что было абсолютно бессмысленно, учитывая, что до этого я уже успела грохнуть ее вместе с ноутбуком, но я получала удовольствие оттого, что наконец-то нет причин беситься. Сделав громкий вдох, я повернулась к Алексу, который по-прежнему стоял в дверях.

– Может, войдешь?

– А ты хочешь? – Он вопросительно поднял плечи.

– Я хочу знать, где ты был вчера ночью. – Я села на кровать и посмотрела на свои стоптанные туфли. – И еще я хочу знать, зачем ты поехал за мной в Лондон.

– Я поехал за тобой в Лондон, потому что, вернувшись утром, не обнаружил твоего паспорта, а кроме того, ты оставила распечатку со своим предполагаемым маршрутом, – ответил он, прошел в комнату и сел в кресло. – Ночь я провел у друга.

– Зачем ты искал мой паспорт? – спросила я, решив пока оставить в стороне ночного «друга».

– Я проверяю твой паспорт каждый день. – Алекс пожал плечами. – Не принимай близко к сердцу, но ты теряешь все с такой легкостью. Как ты думаешь, кто каждый раз кладет тебе ключи в вазу у двери? Не ты же сама.

– О… – Я была тронута его заботой.

– И я знаю, что ты бесишься, но спрашивать сама не станешь, поэтому скажу, что это был брат Солен, – продолжил он. – Они не ладят, но мы с ним постоянно общались. Он парень что надо. Мне нужно было подумать кое о чем, а Грэм сказал, что ты вернешься в гостиницу, у тебя мигрень и звонить тебе не надо, так что я отправился к нему.

– Он так сказал? – Подумать только – он решил соврать, когда обещал этого не делать. И если бы он не соврал, Алекс вернулся бы в гостиницу и всей этой чепухи просто не было бы. Отлично! Значит, всю эту кутерьму со стихийным бедствием на фестивале заварил он!

– Да. – Алекс посмотрел на меня из-под длинной пряди волос, которая выбилась, когда он заправлял непослушные волосы за ухо. – Но я так понимаю, это неправда. На шоу ты разговаривала с Солен, да?

– Да. И я видела вас в баре до этого.

– Господи, почему ты просто не подошла? – Алекс сник и провел рукой по волосам. – Так вот почему ты уехала. Честное слово, Энджел, ну сколько раз можно повторять одно и то же, что нужно говорить друг с другом?!

– Ну так поговори со мной теперь, – тут же отозвалась я. – Скажи мне, почему ты был в баре со своей бывшей девушкой, которую так ненавидишь.

– Потому что она не хотела оставлять меня в покое. Потому что она не хотела оставлять в покое тебя. Потому что я хотел, чтобы она знала, что все кончено раз и навсегда, что я люблю другую, и что бы она ни сказала или сделала – без разницы, – не изменит этот факт. – Он поднялся и подошел ко мне, стал на колени у края кровати и взял мои руки в свои. – Прости, что я ничего не сказал тебе; просто это что-то вроде личного письма, отложенного на потом. Я собирался сказать тебе после. Она не часть моей жизни, Энджел, что бы она тебе ни сказала. Она перестала быть этой частью с той поры, как изменила мне, и больше никогда уже ею не будет.

– Рада слышать. – Я шмыгнула носом, твердо решив не плакать. У меня еще оставались вопросы. – А что случилось позавчера? На твой день рождения?

– Это ты мне скажи. – Он обернулся и сел передо мной, скрестив ноги. – Это ты вела себя странно.

– Не-а, – взвизгнула я. – Ты. Ты же завел всю эту чушь про женитьбу и детей, а потом – что не хочешь жить со мной вместе.

– А. Ты об этом.

– Да. Я об этом.

– Что ж, – он уставился в пол, – ты все твердила, что не хочешь перебираться ко мне, вот я и подумал, что пора убрать камень преткновения, который постоянно маячит у тебя перед глазами.

Я нахмурилась. Ненавижу, когда Дженни бывает права до самых мелочей.

– Но я хочу перебраться к тебе, – сказала я тоненьким голоском. – Просто мне было страшно, ну, ты понимаешь, из-за прошлого раза, когда я к кому-то перебиралась.

– И мне тоже страшно. Когда я с кем-то жил в прошлый раз, это тоже был не сахар, – сказал Алекс, снова глядя на меня и заправляя мои волосы за уши. Я была благодарна за то, что он не стал говорить, какие они грязные. – Но я хочу жить с тобой. Я хочу делать все вместе с тобой.

– Но ты же сказал…

– Я помню. Я просто ступил. – Он протянул руку и, коснувшись моей дважды пострадавшей скулы, покачал головой. – Солен разозлила меня больше, чем, как мне казалось, могла. Я никогда тебе не рассказывал, но я просил ее выйти за меня. Это было глупо, ничего не складывалось, у нее были проблемы с визой, и я подумал, что это поможет разрешить ситуацию. Хотя это нельзя назвать основой для долговременных отношений, я понимаю.

– Ты не рассказывал, рассказала она, – сказала я, обнимая его. – Ты ведь знал, что я тоже была помолвлена раньше, я бы поняла.

– Нуда, можно подумать, я не ревную всякий раз, как вспоминаю об этом. – Он поднял бровь и улыбнулся. – А серьезно? Ты бы правда не стала заморачиваться?

– В конце концов я бы все поняла, – призналась я. – Серьезно, я ведь знаю, что это было не так уж важно. Просто мне интересно, почему ты мне никогда об этом не говорил, хотя, в общем, тебя понимаю. У меня бы тоже пропало всякое желание фонтанировать о брачных отношениях, если бы мой бывший маячил у меня перед глазами.

Я решила не упоминать, что это дошло до меня только после того, как на это указала Дженни. Пускай думает, что это сама я такая умная и сообразительная, а так это или нет на самом деле, разберется потом сам.

– Ну да, вот об этом я как раз и раздумывал, – тихо сказал он. – Сказав, что обойдусь без женитьбы, я стал думать о ней.

– Вот как? – У меня внезапно пересохло во рту. – И что же ты решил?

– Что, может быть, я хочу этого, – сказал он, поднимая голову и глядя на меня. – С тобой.

– Правда? – прошептала я, приблизившись к его губам.

– Правда, – прошептал он в ответ. – Я решил, Энджел. Я твой, в любом качестве. Если хочешь, можем пожениться хоть завтра – полетим домой через Вегас. Хочешь вернуться в Лондон – я попрошу Грэма упаковать мои шмотки, и мы тронемся прямо сейчас. Хочешь восемнадцать детей и белый штакетник – черт, я устроюсь к рекламщикам, прилижу волосы, и мы будем «Безумцами» [89]89
  Многосерийная драма 60-х гг. о рекламном агентстве.


[Закрыть]. Только без измен и таблеток. Все, что захочешь. Прямо сейчас.

– Может быть, стоит начать с совместной жизни, а потом заводить речь о браке, – предложила я, и мое сердце забилось так сильно, что я даже чувствовала, как кровь пульсирует в висках. – И детях.

– Будем надеяться, что когда они у нас появятся, то не будут такими идиотами, как я, и такими неуклюжими, как ты, иначе у них все будет с ног на голову с самого начала, – сказал он, закончив наш разговор поцелуем. Я увлекла его на кровать, не отнимая своих губ от его, и, почувствовав знакомое напряжение под его телом, его тепло рядом, поняла, что все голоса в моей голове наконец-то умолкли.

Потом, когда мы лежали, обвив друг друга, мне пришла в голову одна мысль.

– Алекс? – сказала я, медленно выписывая круги пальцем по волоскам на его груди.

– Что?

– А как ты собирался искать меня в Лондоне? То есть ты же знал, что у меня телефон не работает.

– Нуда. – Он зевнул, перекатился на свою сторону кровати и обнял меня. – Завтра утром нам надо позвонить твоей матери и сказать ей, что с тобой все в порядке.

– Ты звонил моей матери? – Я внезапно очнулась.

– Утром, – ответил Алекс, целуя меня в волосы сзади. – Спи теперь.

– Тебе легко говорить, – прошептала я, рассердившись. – Не могу поверить, что ты звонил моей матери.

– Не могу поверить, что ты мне не позвонила! – визжала мама по телефону на самых высоких частотах. – То ты приезжаешь, то ты не приезжаешь! Потом мне звонит какой-то незнакомый американец и спрашивает у меня, где ты. А потом звонишь ты и говоришь, что с тобой все нормально. Ну так вот что, Энджел: не нормально. Немедленно тащи домой свой зад. Я глаз не сомкнула всю ночь, места себе не находила, я не имела понятия, как с тобой связаться. Мы пытались через эту штуковину в «Фейсбуке» – но ты не отвечала; мы позвонили Луизе, позвонили в твою квартиру в Америке; я звонила этой твоей Дженни, и она сказала мне: «Не парьтесь!» Не парьтесь! Скажи мне на милость, пожалуйста, Энджел Кларк, что я должна была подумать?

Я закрыла глаза и мысленно составила список тех, перед кем должна извиниться.

– Извини, мам, – сказала я, когда она перестала прессовать меня. – Вчера был бешеный день, но у меня все в порядке, и сегодня вечером я возвращаюсь в Нью-Йорк. Мне уже пора бежать, опаздываем в аэропорт.

– Ну нет. Нет, ты немедленно возвращаешься сюда, юная леди. Ты измотала мне все нервы. Сначала сбегаешь в Нью-Йорк, потом слоняешься по Лос-Анджелесу, то ты в Париже, то ты в Лондоне. Все, ты едешь домой.

– Мам…

– Не мамкай…

– Может, дашь мне закончить?

– Хватит разговоров! Садись на поезд немедленно…

– Мам, может, ты заткнешься на минуту?

Она замолчала ровно на одну секунду.

– Ты только что сказала матери, своей матери, заткнуться? – медленно произнесла она с придыханием. – Да. Честное слово, просто не могу поверить…

– О, не начинай! – Я уже всерьез задумывалась о том, чтобы бросить трубку и говорить всем вокруг, что я сирота, но я знала – она ведет себя так потому, что любит. Знала где-то в глубине души, где-то глубоко. И постоянно напоминала себе об этом. – Тебе не какой-то незнакомец звонил, а Алекс, так что не надо делать вид, будто от меня тебе постоянно звонят какие-то неизвестные мужики.

– Отцепись от телефона, отцепись, – шумела мама, с каждым словом отдаляясь все больше и больше.

– Мам? – спросила я, игнорируя Алекса, который хохотал надо мной в ванной. – Мам, ты там?

– Энджел, это папа.

У меня едва не отпала челюсть. Я не слышала отца уже несколько месяцев. Мама постоянно твердила, что, по ее убеждению, «ему нечего сказать», но я думала, что это она не давала ему говорить. Кроме того, она не любила, когда он говорил по телефону, потому что у него возникали «идеи».

– Папа?

– Да, Энджел, детка, – ответил он очень спокойно, несмотря на шум и суету, которые творились вокруг. Я слышала, как мама бушует на заднем фоне – громче, чем раньше.

– Как же приятно услышать тебя, – сказала я и даже сама не поняла, что плачу. – У тебя все в порядке?

– Да, – сказал он. – Скажи мне, все ли в порядке у тебя?

– Да, – ответила я. – У меня все в полном, полном порядке.

– Такты говоришь, что возвращаешься в Нью-Йорк?

– Да.

– И ты знаешь, что можешь вернуться, когда пожелаешь?

Моей матери больше не было слышно, и у меня возникло подозрение, что папа заперся в чулане под лестницей. Мне всегда было интересно, зачем там изнутри задвижка.

– Конечно, папочка.

– Тогда приезжай когда захочешь, мы будем очень рады тебе, – сказал он. – Люблю тебя, ангелочек.

– Я тоже люблю тебя. – Я не хотела, чтобы он знал, что я плачу, но никак не могла остановиться. – Присматривай там за мамой.

– Обязательно, – сказал он и повесил трубку.

Алекс смеяться прекратил и теперь выглядывал из ванной.

– Ты в порядке? – спросил он. – Нам нужно ехать в Лондон? Я могу отвезти тебя домой, если надо.

– Мы едем домой, – кивнула я, утирая слезы, – но домой не туда, к себе домой.

– Ты уверена? – уточнил он.

Я повесила трубку.

– Так точно.