Текст книги "Шепот фиалок"
Автор книги: Линда Мэдл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
12
За последний час Николас получил возможность убедиться в собственной силе воли. Она потребовалась ему вся без остатка, иначе он бы не выдержал подробный рассказ тети Шарлотты и бесконечную, страница за страницей, демонстрацию нотных рукописей Шамьера.
В кабинете, куда они прошли из сада и где, судя по стопкам нот, громоздившихся на крышке рояля, музицировала тетя Шарлотта, было ужасно душно – несмотря на распахнутые балконные двери. Если бы не правила приличия, Николас скинул бы сюртук, распустил шейный платок и сам занялся документами.
К его нетерпению добавлялась еще и злость. Все время, пока длился рассказ тети Шарлотты, Дориан то маячила у него за спиной, то беспокойно вышагивала по комнате. Она ему не доверяла, поддавшись, как и его бывшие коллеги и друзья, слухам о предательстве.
– А вот и он! Тот самый фрагмент, который, как мне сказала Дориан, вы хотели увидеть. – С величайшей осторожностью тетя Шарлотта вынула из темно-красной папки листочек и положила на стол перед Николасом.
Николаса на мгновение охватил страх. Мало того, что обрывок странички сильно выгорел и казался очень хрупким… внешне он ничем не отличался от сотни других рукописных нот, уже побывавших в руках Николаса. Тот же нотный стан, испещренный символами тактов и размеров, те же нотные знаки. Но именно здесь таилась разгадка. Или по меньшей мере часть разгадки.
– Остальные рукописи гораздо четче, – пробормотал Николас.
– Это потому, что Францу пришлось пользоваться самодельными чернилами, – объяснила тетя Шарлотта. – Видите, даже в заключении, без музыкальных инструментов – он все равно продолжал работать.
Подняв голову, Николас встретил взгляд Дориан – испытующий, недоверчивый.
– Полуголодный, в сырости и холоде, он все равно сочинял музыку, – сказала она. – Мы пытались передавать ему в тюрьму одежду и еду, но мало что доходило. И все-таки он закончил этот романс, посвященный тете Шарлотте.
– Вы можете взять листок, рассмотреть поближе, – предложила тетя Шарлотта. – Дориан мне сказала, что второй кусочек у вас?
– Верно. – Как ни тронуло Николаса великодушие тети Шарлотты и как ни неловко ему было, он не мог отказаться от своего кусочка рукописи. – Я приобрел верхнюю часть страницы, с росписью Франца Шамьера и названием «Шепот фиалок».
– «Шепот фиалок»! – Мечтательный вздох Шарлотты как ножом полоснул Николаса по сердцу.
Дориан перегнулась через стол:
– Теперь-то вы представляете, какая это память для тети Шарлотты?!
– Ну-ну, Дориан, не стоит сердиться на его милость, – кротко укорила племянницу Шарлотта. – Мне очень дорог каждый, кто ценит музыку Франца.
Дориан, не удержавшись, фыркнула, но спорить не стала.
– Прошу вас, милорд, взгляните поближе, – повторила тетя Шарлотта.
Николас, едва справляясь с дрожью в руках, осторожно перевернул листок. На обратной стороне он нашел именно то, что искал: несколько последних букв имени настоящего предателя. Одну из букв, стершуюся на изломе, он не разобрал, но две другие читались совершенно ясно. Буквы оказались греческими.
– Я не имею представления, что это значит, – сказала Шарлотта. – Бумага была большой ценностью в тюрьме, и Франц – или же кто-то другой – видимо, записал это для себя. Только вот что, не пойму.
– Вы знаете греческий? – подозрительно прищурилась Дориан.
– Немного, – ответил Николас. – Я же моряк, а не ученый.
– По-моему, последняя буква – это…
– Сигма, – подсказал Николас. – Вторая, кажется, эпсилон… или же еще одна сигма. Почерк не слишком разборчив, да и чернила размылись… наверное, от слез.
– И что это означает? – спросила тетя Шарлотта.
– Не знаю, – признался Николас.
– На вашем кусочке тоже что-то написано по-гречески? – вставила Дориан.
Николас кивнул.
– Дельта, затем альфа. Третья буква тоже расплылась.
Склонившись над листочком, тетя Шарлотта с интересом вглядывалась в загадочные буквы.
– Без третьего фрагмента, наверное, не поймешь. А может, это название какого-нибудь тайного общества, как вы думаете, милорд? – Она обернулась к Николасу.
– Такая мысль мне в голову не приходила, – удивленно отозвался Николас. – Я считал, что это имя шпиона или же название шпионской организации.
– Шпионской организации? А что? Очень даже возможно… – Тетя Шарлотта в задумчивости потерла подбородок.
– Позвольте вам напомнить, что на третьем кусочке записана большая часть партитуры! – Дориан недовольно нахмурилась, переводя взгляд с одного на другого, словно отчитывала расшалившихся детей.
– Ну что ты, дорогая, конечно, я помню. Мне лишь хотелось помочь его милости. Ты же видишь, для него эти буквы значат что-то очень важное.
– Мы все равно не отдадим ему свой кусочек, – упрямо пробурчала Дориан.
– Разумеется, нет. Но граф Сикум и не просил об этом, дорогая. – Я и не собирался просить о таком, – быстро подтвердил Николас, чтобы не подливать масла в огонь опасений Дориан. – Я крайне признателен за то, что вы позволили мне взглянуть на вашу коллекцию, тетя Шарлотта, и восхищен результатами этого нелегкого труда.
– Спасибо, милорд. – Шарлотта аккуратно вложила листочек обратно в красную папку. Николас с тревогой отметил, что она сильно побледнела и прямо на глазах осунулась.
– Я утомил вас своим присутствием. Пожалуй, мне пора откланяться.
– Нет-нет, милорд!
Несмотря на протесты тети Шарлотты, Николас распрощался с ней и в сопровождении Дориан покинул кабинет. В коридоре он обернулся к Дориан:
– Надеюсь, вы храните этот листочек в надежном месте. Он представляет огромную ценность.
– Еще бы! К нам ежедневно обращаются с предложениями о покупке рукописей Шамьера. Все оригиналы мы храним в сейфе и достаем только по просьбе тети Шарлотты.
– Что ж, очень хорошо.
Николас направился к выходу. Он был расстроен тем, что его надежды, связанные с принадлежащим Сент-Джонам отрывком партитуры, не оправдались – или же оправдались только частично. И по-прежнему злился на Дориан за то, что она ему не доверяет. Но ни ее подозрительности, ни ее опасениям он не позволит стать между ними, решил про себя Николас.
У самой двери, прямо перед дворецким, он задержался. Дориан, похоже, поняла намек.
– Можете идти, Бартон, – сказала она. – Я сама провожу графа Сикума.
– Как прикажете, мисс Сент-Джон. – Тот понимающе улыбнулся.
– Что бы это значило? – Дориан проводила дворецкого удивленным взглядом. – Бартон же никогда не улыбается! Считает это признаком дурного тона.
– Видимо, он решил, что нам нужно на пару минут уединиться. На прощание.
– Вот как? – Дориан вскинула к нему лицо. – А нам это действительно нужно?
– Конечно. – Николас шагнул к ней и понизил голос: – Поцелуйте меня, дорогая. Горничная тети Шарлотты смотрит на нас с площадки второго этажа, еще одна служанка поглядывает в зеркало в гостиной. Должны же мы оправдать их ожидания.
Дориан поджала губы.
– Вы ведете себя непристойно, милорд.
– Я знаю, – охотно признал Николас, но уже в следующий миг его губы накрыли рот Дориан.
Поцелуй, который должен был быть всего лишь нежным прощанием влюбленных, неожиданно затянулся, когда Дориан всем телом прильнула к Николасу, со стоном приоткрыла губы, вскинула руки на шею. Николас гладил ладонями ее бедра, талию, плечи, осыпал бесчисленными быстрыми поцелуями уголки рта, скулы, виски, лоб…
Никогда еще желание смыть позор с имени Деррингтонов не было в нем так сильно. Теперь он хотел этого не только ради своей семьи, но и ради Дориан.
– Я не предатель, – шепнул он ей на ухо. – Вы можете мне доверять.
Едва заметная грустная улыбка тронула ее губы.
– Мне бы хотелось доверять вам, милорд. Мне бы этого очень хотелось.
* * *
Николас перегнулся через плечо дяди Джорджа, рассматривая аккуратно расправленный на столе листок. Вернувшись от Дориан, он сразу же достал свой кусочек рукописи, и они с дядей Джорджем занялись изучением таинственной надписи.
– Альфа, йота или мю, затем омикрон и опять мю, – вслух повторял дядя Джордж, записывая буквы под диктовку Николаса. Оба и прежде не раз проводили долгие часы, пытаясь расшифровать послание Шамьера. Теперь же, когда Николас получил новые сведения, они надеялись обнаружить скрытый до сих пор смысл.
– Нет, все равно непонятно, – не поднимая глаз от кусочка нотной бумаги, пробормотал дядя Джордж. – Да, кстати, я все забываю спросить – понравилась твоей даме безделушка, что ты ей купил?
Николас улыбнулся, припомнив радость и облегчение, написанные на лице Дориан в ту минуту, когда он надевал ей на пальчик кольцо. И ее поцелуй… тоже незабываемое впечатление. А просьба играть перед тетей Шарлоттой роль ее возлюбленного – вообще нечто особенное, и он совсем даже не против этой идеи.
– Кажется, да.
– Так я и думал, – удовлетворенно кивнул дядя Джордж. – Хотя мне трудно понять даму, отказавшуюся от фамильного сапфира Сикумов… Но если честно, Ник, я никак не ожидал, что ты решишь жениться до того, как разберешься с этой клеветой.
– Я и не собирался этого делать, дядя Джордж, но помолвка с мисс Сент-Джон открывает кое-какие возможности.
– Да-да, разумеется. Например, возможность увидеть второй обрывок. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, Ник.
Николас оставил замечание дяди без ответа. Ситуация складывалась не совсем так, как он поначалу рассчитывал, но известно, что основная отличительная черта хорошего плана сражения – свобода маневра. Для победы необходимы тщательная подготовка и умение обратить возникшие в ходе битвы новые условия себе на пользу. До сих пор он не совершил ни единого неверного шага. И не видел причин сожалеть о помолвке. Только это вряд ли поймет дядя Джордж. Он и сам, пожалуй, еще не до конца разобрался в своем отношении к Дориан.
– Ни черта не понимаю в этих греческих буквах, хоть убей! – удрученно качая головой, признался дядя Джордж. – Я-то надеялся, мы найдем на листке имя предателя. Уж конечно, ты бы его узнал даже и без недостающих букв. А тут!..
Николас достал из резного ящичка манильскую сигару, зажег от лампы и устроился в кресле у остывшего камина.
– Я тоже считал, что найду здесь фамилию или хотя бы псевдоним шпиона. Между прочим, тетя Шарлотта высказала одну интересную мысль – о тайном обществе.
– Ничего не скажешь, сообразительная леди. Сам я как-то об этом не подумал. А ведь у адмирала Нельсона были враги не только в армии Наполеона, но и на родине. Что, если они объединились в тайное общество, чтобы достичь своей цели – уничтожить или хотя бы скомпрометировать адмирала?
– Мне это кажется маловероятным, – покачал головой Николас. – Ответственность скорее всего лежит на одном человеке. Чем больше замешано людей, тем труднее сохранить тайну. Помните старую поговорку – трое могут сохранить секрет только в том случае, если двое из них мертвы… Да, думаю, предатель действовал в одиночку, и его имя стало известно Шамьеру. За что он и поплатился жизнью, успев лишь передать это послание. Нам остается только расшифровать его.
– Но этой части слова недостаточно, верно?
– Именно. Нужно отыскать третий кусочек, – ответил Николас. – А это не так просто. Ведь тот, чье имя стоит на записке Шамьера, наверняка ведет собственные поиски и приложит все силы, чтобы добраться до цели первым.
13
Дориан никак не ожидала, что ее помолвка вызовет в высшем свете такой фурор. Каждый день на серебряном подносе в прихожей высились груды писем сгорающей от любопытства лондонской знати с наилучшими пожеланиями и приглашениями на всевозможные приемы. Всю корреспонденцию Дориан разбирала вместе с Николасом, который ни на день не оставлял свою нареченную без внимания. О более заботливом женихе нельзя было и мечтать.
Попадались среди писем и не слишком приятные, а один раз Дориан, вскрыв конверт, даже не сумела скрыть шок от Николаса.
– Что там такое? – Николас отбросил очередное приглашение на прием и протянул руку за листком в руке Дориан. На первый взгляд письмо не отличалось от десятков других. Дорогая бумага, ровный почерк… впрочем, как раз почерк выглядел немного странно. – Вы вдруг так побледнели.
Дориан хотела было спрятать листок, но не успела. Николас выхватил письмо из ее пальцев.
С каждой прочитанной строчкой он все больше мрачнел. Некто неизвестный, к тому же явно изменивший почерк, обвинял Николаса в измене королю, родине и британскому флоту. И делал это, если верить написанному, «ради блага Дориан».
– Кто бы ни был автором этого письма, он не рискнул поставить свою подпись под этими обвинениями. Не обращайте внимания, милорд.
– Это первое? – Николас помахал листком. – Или еще были подобные послания?
– Первое, – твердо заявила Дориан. – Сожгите. Не желаю держать эту гадость в доме.
Николас нахмурился.
– Скажите мне, если получите еще.
– Непременно, милорд. – Дориан взяла из стопки следующий конверт.
В малой гостиной всегда было прохладно, и потому здесь часто горел камин. Николас швырнул листок в огонь, бумага вспыхнула и через несколько секунд превратилась в пепел.
Когда намеченные на день светские визиты оставались позади, Николас, как правило, настаивал на прогулке в экипаже по парку. Дориан не могла избавиться от ощущения, что ему нравится появляться с ней на людях. Ей и самой это доставляло удовольствие. Завидев их вместе, люди всегда оборачивались, и Дориан очень хотелось думать, что так происходит потому, что они составляют красивую пару.
Все ее дни были заполнены приемами, визитами к портнихе – будущая графиня Сикум не могла себе позволить появляться в свете в прежних нарядах – и прогулками с Николасом.
Она была слишком занята, чтобы видеться с тетей Шарлоттой так часто, как ей бы хотелось. И уж совсем не было времени задаваться вопросом, почему Дэвис внезапно с головой погрузился в свой бизнес. Дориан нисколько не удивляло, что брат принимает приглашения только на те светские мероприятия, где ожидалось присутствие леди Элизабет; новость была в другом – в его полном безразличии ко всему остальному.
Тем не менее гадать по поводу странного поведения Дэвиса ей было некогда, и Дориан просто решила, что причина в неудачном сватовстве брата. Вот вернет ему Элизабет свою благосклонность – и он вновь станет самим собой.
Куда более любопытным было поведение Николаса. Его внезапный интерес к светской жизни казался Дориан весьма необычным для человека, который до недавнего времени вел почти отшельническое существование.
Теперь же он стремился бывать всюду, куда их приглашали, – на музыкальных и званых вечерах, на балах и в театрах.
Как-то вечером, возвращаясь с одного из приемов, Дориан решилась высказать удивление его внезапной активностью.
– Кто-то же держит третий отрывок у себя, – ответил Николас. Света в экипаже не было, и Дориан не могла видеть его лица. – Чем больше мы общаемся, тем больше вероятность услышать что-нибудь важное.
– Но я почти не знаю всех этих людей, присылающих нам приглашения, и очень боюсь, что ими движет одно лишь любопытство. Ну как же! Самая модная пара сезона!
– Что ж, – безразлично пожал плечами Николас. – Не такая это большая плата за наши поиски. – Помолчав несколько секунд, он спросил: – Разве вам не нравятся наши выезды в свет?
– Конечно, нет! То есть… я хотела сказать… да, милорд… очень нравятся, – с запинкой отозвалась Дориан.
Николас снова напомнил ей о том, что их помолвка – не более чем ширма. А ведь случались минуты, особенно минуты наедине с Николасом, когда она готова была забыть об их основной цели и поверить, что помолвлена с ним по-настоящему.
Теперь она находила особое удовольствие в танцах. Николас был где-то поблизости, и ее партнеры неизменно об этом помнили. В кавалерах у Дориан никогда не было недостатка – на любом приеме или балу находилось немало желающих пригласить на танец богатую наследницу. Одним она действительно нравилась, другие хотели скорее покрасоваться в паре с изысканной Дориан Сент-Джон, ну а третьи – большей частью обнищавшие аристократы – делали вид, что снисходят до танцев с хорошенькой дочерью торговца.
После официального объявления о помолвке все партнеры стали с ней подчеркнуто вежливы, но в глазах каждого из них Дориан ловила скрытое любопытство. Было ли это следствием их уважения к ее будущему статусу супруги пэра Англии, или же они просто боялись человека, заслужившего репутацию предателя, – неизвестно. Ни то, ни другое Дориан не слишком вдохновляло.
Но как бы то ни было, а балы приобрели для нее новый смысл, да и музыкальные вечера заиграли неожиданными красками. Николас проявлял явный интерес к музыке, у него оказался довольно приличный слух; Дориан не раз замечала, что он наслаждается музыкой как истинный ценитель.
– Сегодня на музыкальном вечере я вами по-настоящему гордилась, – сказала она.
Удивленный, Николас повернулся к ней:
– То есть?
– Вы и глазом не моргнули, пока леди Уэстон тянула свою жуткую сольную партию.
Николас усмехнулся.
– Я проявил не большую стойкость, чем остальные присутствующие. Никто даже не поморщился при звуках ее верхнего до. Не могу не признать, однако, что был бы крайне признателен тому, кто посоветовал бы ей заняться живописью.
– Боюсь, она слишком преданная поклонница музыки, – хмыкнула Дориан. – Но меня изумило ваше терпение, милорд. Я ведь занимаюсь музыкой всю жизнь и исполнителей слышала всяких – и хороших, и не очень. Но даже на меня сегодняшний концерт наводил тоску.
– Надеюсь, только концерт, но не общество, в котором вы провели вечер. – Николас снял шляпу и пересел со своего места напротив Дориан на сиденье рядом с ней.
У Дориан бешено заколотилось сердце. Бедро Николаса, твердое, горячее, было прижато к ее бедру. Цитрусовый запах его мыла дурманил ей голову. Дориан вздрогнула, когда Николас обнял ее за плечи. Он вел себя как истинный джентльмен всегда и во всем – и на публике, и среди знакомых, и в присутствии тети Шарлотты и Дэвиса. Но каждое его прикосновение, даже мимолетное и вежливое, отзывалось в ней дрожью.
– Нет-нет, милорд, – поспешно пробормотала Дориан. – Я очень рада вашему обществу.
– Приятно это слышать. Я тоже рад вашему обществу. – Приподняв ее подбородок, Николас накрыл губами губы Дориан. Она подалась к нему всем телом, скользнула ладонью по его бедру. Николас со стоном прижал ее руку, остановив робкую ласку.
Поцелуй становился все глубже, все настойчивее. Он не был похож на те поцелуи, которые срывали с губ Дориан ее прежние поклонники.
Николас провел языком по ее губам, заставив их приоткрыться; а потом его язык проскользнул внутрь, обласкал внутреннюю поверхность щек, пробежал вдоль ровного ряда зубов. Дориан тихонько застонала и, вскинув руки ему на плечи, обхватила ладонями голову.
Губы Николаса обожгли ее подбородок, потом шею, ключицы. Он вдруг тоже застонал, зарывшись лицом в ложбинку на груди.
– Я хочу большего, Дориан, – хрипло пробормотал он. – Позвольте мне.
Она прекрасно знала, что леди не положено даже внимать подобным просьбам. Но груди ее вдруг отяжелели, заныли, и Дориан инстинктивно чувствовала, что лишь губы Николаса смогут облегчить эту мучительно-сладкую истому.
Дориан распахнула накидку, потянула вниз лиф своего вечернего, с очень глубоким вырезом платья – достаточно, чтобы обнажить грудь. К собственному удивлению Дориан, она не испытала ни стыда, ни неловкости, одно лишь желание доставить радость Николасу и насладиться его прикосновениями.
– Так, милорд? – шепнула Дориан, вновь скользнув пальцами ему в волосы.
Ночная прохлада не успела добраться до ее обнаженной кожи, как губы Николаса уже сомкнулись на чувствительном соске, который сразу отвердел и напрягся под влажной дразнящей лаской языка.
Дориан выгнула спину, впервые окунувшись в головокружительные ощущения, в этот жар, поднимавшийся из самой глубины ее тела. Николас спустил лиф платья еще и припал ртом к другому жаждущему ласки соску. Тихий стон наслаждения сорвался с губ Дориан. Она изнывала от желания прильнуть к Николасу всем телом, как тогда, на кровати в спальне Тьюк-Эбби. Прижимая его голову к себе, она откинулась назад на мягком сиденье. Николас наклонился вслед за ней, не отрывая от ее груди нежных и жарких губ.
Колесо наехало на какое-то препятствие, карету сильно тряхнуло.
– Ч-черт, – процедил сквозь зубы Николас.
Снаружи послышался раздраженный голос кучера, затем экипаж двинулся дальше, подскакивая на каждом булыжнике.
Николас выпрямился на сиденье.
– Нет, так не пойдет. – В его взгляде блеснуло раздражение. Он заправил выбившуюся рубашку и потянулся к Дориан.
– Я сама!
– Нет, я, – пробормотал он. Дориан послушно уронила руки.
Очень медленно Николас прикрыл лифом сначала одну грудь, потом другую, и от его прикосновений огонь желания вспыхнул в Дориан с новой силой. А потом она поняла, что проникающий внутрь свет фонарей падает прямо на нее, и взгляд Николаса не отрывается от полукружий груди с розовеющими сосками.
Когда лиф платья оказался на месте, Николас с нежностью поцеловал ложбинку на груди.
– Жаль, что мы не зажгли лампу.
– По-моему, вы и так увидели достаточно, милорд. – Дориан поправила сползающую с плеч накидку. – Николас?
– Да? – бросил он, не глядя на нее.
– А что, другие пары тоже делают это в темноте?
– Я понятия не имею, что и как делают другие пары. – Судя по голосу, наивный вопрос Дориан его насмешил. – Единственная моя забота – то, что происходит между нами. И я точно знаю, что экипаж – место для этого неподходящее.
– Для чего неподходящее?
– Для того, что здесь едва не произошло.
Дориан насупилась. В который раз Николас вот так обрывает их близость. Неужели эти поцелуи и ласки для него ничего не значат?
– А, понятно! – Дориан и не пыталась скрыть раздражение. – Куда удобнее было соблазнять меня в спальне Тьюк-Эбби. Вы согласны, милорд?
Даже в темноте кареты она уловила, как вдруг гневно раздулись крылья его носа и откровенным желанием загорелись глаза. Он хочет ее. Эта мысль наполнила ее восторгом.
Но вместо того чтобы вернуться к ней, как рассчитывала Дориан, Николас рывком пересел на сиденье напротив.
– Полностью. И нечего выпячивать свою прелестную губку, Дориан. Даже этим вы ничего не добьетесь.
Теперь он был полностью скрыт от Дориан, и, сколько она ни всматривалась в густую тень, ей ничего не удалось прочитать по его лицу.
– Как бы ни велик был соблазн, радость моя, я не меняю своих принципов. И я не лишаю девушек невинности в карете, которая подпрыгивает на каждом ухабе.
Разочарование – и жгучая ревность – комком застряли в горле Дориан. Отрицать то, что она невинна, было бы нелепо. Но она не могла избавиться от целого роя вопросов, жаливших ее сердце. Он сказал – «девушек». Сколько же их было в его жизни? Сколько женщин раскрывали ему свои объятия? И был ли он с ними так же удручающе благороден, как с ней?
– Итак – что вам известно о маркизе Фернхэме?
– О ком? – переспросила Дориан, озадаченная такой резкой сменой темы. – О лорде Фернхэме? – Подумать только, Николас заводит разговор о Фернхэме, словно между ними ничего и не было. Словно она только что не готова была отдаться ему телом… и душой.
Чтобы хоть как-то вернуть в обычное состояние распаленное желанием тело, Дориан сделала несколько быстрых, глубоких вдохов. Затем наглухо завязала ленты накидки. Хватит, больше она не поставит себя в дурацкое положение.
– Дайте подумать… Кажется, Фернхэм унаследовал коллекцию музыкальных инструментов своего отца и продолжает ее пополнять. А собирать нотные рукописи и другие документы по музыке стал совсем недавно, в дополнение к коллекции инструментов.
– В таком случае он может быть для нас весьма интересен.
– Согласна. У леди Фернхэм другое пристрастие – ботаника. По слухам, ее оранжерея – весьма впечатляющее зрелище. Да, кстати, судя по всему, на приеме обещал быть Гэвин Треффорд с женой.
– Гэвин и Элеонор приедут во Флоратон-Корт?! – Николас резко выпрямился на сиденье.
– Вы этого н-не знали? – Дориан растерялась. Он с такой легкостью назвал леди Треффорд по имени!
– Нет… не слышал… – задумчиво протянул Николас. – Приятно будет вновь встретиться с Элеонор.
На Дориан вдруг словно подуло ледяным ветром. Съежившись, она забилась в самый угол экипажа.
– Вы с ней, похоже, близко знакомы.
– Наше детство прошло рядом в Линкольншире. – В голосе Николаса прорвались ностальгические нотки. Дориан проклинала царившую в карете темноту. Если бы можно было увидеть сейчас его лицо! Что же значит для него леди Элеонор?
Дориан отвернулась к окну, хотя оно было затянуто шторой и смотреть, собственно, было не на что. Ее мучили ревность и обида. Сама виновата, думала она. Забыла, что Николас обручился с ней только ради достижения своей цели. Для него помолвка – это возможность отыскать рукопись, не больше… «Вот и помни об этом, – весь оставшийся путь твердила себе Дориан. – Всегда помни».
* * *
Загородный особняк Флоратон-Корт был построен в Дербишире двадцатью годами ранее и представлял собой великолепный образчик античного стиля. Каждый выступ и каждую нишу этого шедевра архитектуры украшали статуи римских богов, а коринфский портик венчала богиня красоты и плодородия Венера в окружении Цереры и Бахуса.
Когда экипаж Сент-Джонов въехал на обсаженную вековыми дубами аллею, Дориан готова была поверить, что окажется сейчас на вилле какого-нибудь римлянина… во всяком случае, именно так в ее представлении должна была бы выглядеть римская вилла.
– Если бы не силуэт норманнской церкви – там, вдалеке, – я бы поверил, что мы попали в Италию. – Дэвис словно прочитал ее мысли.
К удивлению Дориан, брат решил составить ей компанию на этом приеме, а ведь не далее как неделю назад он послал маркизу свои извинения. Причины столь внезапной перемены планов Дэвиса остались для нее загадкой, но его обществу она была рада. Николас незадолго до этого уехал в родовое поместье Сикумов, и они договорились встретиться прямо во Флоратон-Корт.
Дориан приложила немало усилий, чтобы избавиться от неприятного осадка после разговора с Николасом о леди Элеонор. Собственно, именно этим она и занималась всю дорогу сюда. «Они ведь выросли вместе, – вновь и вновь твердила себе Дориан. – Нет ничего удивительного, что Николас рад встретиться с Треффордами».
– Что это за церковь, не знаешь? – поинтересовался Дэвис, пока экипаж катил по аллее к дому.
– Кажется, церковь Всех Святых. По-своему хороша, правда? – Дориан переключила внимание на панораму за окном. – И церковь, и сама деревня, говорят, появились еще во времена норманнов. Никогда не видела таких лохматых собак. Смотри, во-он там, на лугу. Да это не собаки, это же пони. Какая прелесть!
– Дети, наверное, играют. – Лоб Дэвиса перерезала морщинка. – У Фернхэмов ведь восемь детей, знаешь?
– Конечно, знаю. – Дориан изучающе смотрела на брата. – У тебя не слишком-то довольный вид. Ты мог на этой неделе отправиться на бал, где будет леди Элизабет. Никак не пойму – зачем тратить время на прием, который тебе не по душе и от которого ты уже все равно отказался?
Дэвис лишь молча покачал головой, но Дориан нутром чувствовала, что он хочет о чем-то спросить.
– Смелее, Дэвис.
– Что тебе известно о Сюзанне Санридж? – решился он наконец.
– О леди Сюзанне? – Дориан удивленно заморгала. – Она приняла приглашение во Флоратон-Корт.
– Знаю. А еще?
– Она только-только сняла траур по мужу, баронету из Девоншира.
Дэвис кивнул.
– Дети есть?
– Кажется, нет… Но она бы стала прекрасной матерью, правда? Заботливой, нежной.
Дэвис заерзал на сиденье, кашлянул.
– Из какой семьи она родом?
Тут уже Дориан насторожилась. Столько вопросов сразу… Подозрительно.
– Ее отец был викарием.
– Викарием! – со стоном повторил Дэвис.
– Не простым викарием, – поспешила объяснить Дориан. – Он был третьим сыном Гамильтона-Джонса, – закинула она удочку. – Помнишь, да? Гамильтон-Джонс, пятый сын графа Хитфилда.
– Графа Хитфилда? – Дэвис поднял голову.
Ага. Заглотил наживку. Дориан старательно прятала довольную усмешку.
– А ее мать была четвертой дочерью виконта Сарсдена. В общем, и по отцовской, и по материнской линии у леди Сюзанны прекрасные древние корни. Семьи знатные, но не сказать чтобы из самых высоких кругов. Честолюбивым мечтам особенно развернуться негде.
– Виконт Сарсден, – с благоговейной ноткой в голосе повторил Дэвис. – Так вот почему ее повсюду принимают.
– Ну не только. Ты же не станешь отрицать, что она прелестна.
– О да. Да, – поспешно согласился Дэвис. – Несмотря на цвет волос, она не лишена очарования. И фигура роскошная…
– Неужели и ты заметил? – ехидно поинтересовалась Дориан.
Дэвис послал сестре грозный взгляд, но оставил ее шпильку без ответа.
– За ней кто-нибудь ухаживает? Или она кем-нибудь увлечена?
– Ни о чем таком не слышала.
Дориан была в восторге от проснувшегося интереса брата. Но показывать свою радость ему – она знала – ни в коем случае нельзя. Вечно укорявший сестру, Дэвис и сам ни на йоту не уступал ей в упрямстве. Еще в детстве она поняла – нет лучшего способа отвратить его от чего-нибудь, как похвалить его выбор.
– Боюсь, правда, что все состояние леди Сюзанны – это она сама. Но я уверена – уже к концу малого сезона она составит счастье какого-нибудь достойного и проницательного джентльмена.
Дориан умолкла, как хорошая актриса выдержала паузу, чувствуя, что Дэвис весь обратился вслух, – и закончила:
– Да, уже к концу малого сезона! Если не раньше.
– Гм-м… – Дэвис вновь устремил взгляд в окно. Прикрыв глаза, он напряженно о чем-то думал, плотно сжав губы. Вокруг его рта обозначились угрюмые складки. Глядя на эту мрачную маску, Дориан могла лишь гадать – как же на самом деле Дэвис относится к Сюзанне Санридж.
С одной леди ее мысли невольно переключились на другую. Леди Элеонор. Дориан готова была молить Бога, чтобы леди Элеонор оказалась дородной и неуклюжей провинциалкой.
* * *
Утонченная красота леди Элеонор притягивала взоры.
Глупо было даже предполагать обратное. Дориан и уговаривала, и злилась на себя одновременно. Такой человек, как Николас, и не мог обратить внимания на лишенную привлекательности даму. Но Дориан никак не ожидала увидеть само совершенство, с густыми каштановыми волосами, громадными карими глазами, белоснежными плечами и гибкой фигурой, осиную талию которой подчеркивал высокий, но в меру пышный, как и диктовала мода, бюст.
Дориан и Дэвис прибыли во Флоратон-Корт последними и потому опоздали на традиционный осмотр дома. Николас появился подле нее сразу же. Ритуал знакомства был немного скомкан, так как лорд Фернхэм пустился в подробный рассказ о чудесах Рима и о том, как его отец совместно с архитектором решились воплотить эти чудеса во Флоратон-Корт.
Когда Николас представил Сент-Джонов, леди Элеонор улыбнулась – вежливо и отстраненно. Ответная улыбка застыла на губах Дориан. Подруга детства Николаса была непозволительно хороша, так хороша, что рядом с ней Дориан впервые в жизни потеряла веру в себя!
