Текст книги "Белый лебедь"
Автор книги: Линда Фрэнсис Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Маргарет просияла,
– Хорошо сказано, Ди! – Генри захлопал.
– Браво, мадемуазель!
Софи закусила губу, чтобы удержаться от улыбки. Ее охватила нежность к друзьям.
– Дорогие мои, заголовки нам не понадобятся. Насколько я понимаю, короткого визита к любому здешнему судье будет достаточно, чтобы немедленно освободить меня от этого контракта. В конце концов, сейчас 1890-е годы. А это значит, что помолвка будет расторгнута и я получу свой дом обратно. Так что на вашем месте, дорогой мой Грейсон, я бы помчалась в ближайшую фирму, которая сдает помещения под конторы, и нашла себе новый адрес, где можно было бы вести свои дела.
– Но дело в том, Софи, – произнес он голосом низким и глубоким, от которого все внутри у нее задрожало, – что вы не я.
Она вздернула подбородок. Чего ради она трепещет, точно девчонка?
– Ну-ну, сегодня утром мы сообразительны, да?
– Настолько сообразительны, что понимаем вы никогда не выиграете. А сейчас нам нужно поговорить. – Грейсон сердито посмотрел на свиту, а потом повернулся к Софи. – Наедине.
– Я не знаю, о чем нам говорить, разве только в вас проснулась совесть и вы пришли сказать, что совершили страшную ошибку. – Она заколебалась, с отвращением поняв, что в голосе ее прозвучала надежда. – Вы поэтому пришли сюда?
– Нет.
– Тогда нам не о чем говорить.
– Вы ошибаетесь. Я принес контракт на ваше выступление, – сообщил он.
– Выступление! Какое выступление? – удивилась? Диндра.
На щеках Софи вспыхнул предательский румянец. Но она не станет сожалеть о своем поспешном решении.
– Разве я забыла сказать, что собираюсь выступить с концертом?
– Господи!
– Не может быть!
Диндра скрестила руки на груди и внимательно вгляделась в Софи.
– Сегодня утром нам то и дело преподносят сюрпризы. Сначала помолвка, потом концерт в Бостоне. И не меньше чем в концертном зале!
– Так я могу поговорить с вами наедине? – спросил Грейсон. Вежливость в его голосе сочеталась с напряжением.
– Нет, – повторила она, отставляя в сторону виолончель и направляясь к двери. – Просто оставьте документы на столе, и я потом просмотрю их. Идемте, мои дорогие.
Все потянулись к дверям, Софи вела их, точно стаю гусей. Но едва она подошла к двери, как Грейсон остановил ее. Генри и все остальные тоже остановились.
– Уходите! – рявкнул на них Грейсон.
– Не смейте! – крикнула в ответ Софи. Генри и обе женщины смотрели то на Софи, то на Грейсона, потом дружно скорчили гримасы и отправились на кухню.
– Предатели! – бросила им вслед Софи.
– Ничуть, – проговорил Грейсон зловещим тоном, – просто они сообразительны. – Он поднял черную бровь. – Я так понимаю, что устраивать сцены – это ваше любимое занятие?
Она бросила в ответ:
– Еще не знаю. Вчера вечером я впервые попробовала. – И, нырнув под его руку, она выскользнула за дверь. К сожалению, Грейсон пошел за ней следом, и так, вдвоем, они вошли в библиотеку, где на темных стенах, обшитых панелями орехового дерева, висели его жуткие картины с изображением охотничьих собак и убитых фазанов, похожие на обратную сторону игральных карт. На обоях выделялось несколько мазков цветной краски.
– Что это за языки пламени? – спросил он.
– Как это выглядит?
– Это выглядит так, будто вы открыли рисовальные классы и использовали стены, когда оказалось, что вам не хватает бумаги для рисования пальцами.
Софи улыбнулась.
– Я не настолько умна. Если хотите знать, я просто заново декорирую комнату. – Она разрисовывала стены вместо того, чтобы сменить обои, потому что краски нашлись в подвале, а на обои у нее денег не было. А эту темную комнату и удручающую живопись она не могла выдержать больше ни одной секунды.
– Я совсем недавно оклеил комнату этими обоями.
– Господи, и вы за это заплатили?
– Очень дорого.
– Значит, вас обманули. – Она повернулась и посмотрела на стены. – Наверное, я сделаю их красными.
– Но нельзя же покрасить комнату в красный цвет! – Она побарабанила пальцами по щеке и огляделась, а потом с невинным видом взглянула на Грейсона.
– Немного чересчур, как вы считаете?
Он с трудом сдерживал ярость. Софи очень хотелось от удовольствия потереть руки, но тут в голову ей пришла некая мысль. Может быть, в результате не понадобится ни обращаться в суд, ни давать концерт, чтобы заставить его убраться отсюда.
– Пожалуй, я пройдусь веселым желтым цветом или приятным спокойным голубым. – Она склонила голову набок, словно погрузившись в серьезные размышления. – Как вы полагаете? Желтый или голубой?
На мгновение ей показалось, что Грейсон и вправду обдумывает этот вопрос, но потом он покачал головой, и на лице его появилось угрожающее выражение.
Но Софи его опередила.
– Я думаю – спокойный голубой. Тогда перемена декораций пойдет на пользу нам обоим. Я смогу играть в красивой обстановке, а вы – сидеть здесь и слушать, а не стискивать зубы. Это будет полезно для вашего здоровья.
– Вы для моего здоровья не можете быть полезны, – буркнул он.
– Вот именно. Тем больше причин расторгнуть эту дурацкую помолвку и вернуть мне мой дом.
– Никогда в жизни! И можете забыть ваши планы насчет перемены декораций.
– Господи, да почему же вы так расстроились? – удивленно спросила она. – Исходя из нашего предыдущего разговора, произойдет одно из двух: либо я получу обратно свой дом, либо выйду за вас замуж. В любом случае я буду жить здесь, и мне понадобится музыкальная комната. – Она улыбнулась озорной улыбкой. – Вы азартный человек, мистер Хоторн? Хотите заключить пари?
– Азартный человек вложит деньги в адвоката, разбирающегося в законах. Ее улыбка исчезла.
– Вы пожалеете о том дне, Грейсон Хоторн, когда обручились со мной! Азартная женщина готова держать пари. – Он нахмурился.
– Будьте осторожны, Софи.
– Ой, как страшно! Вы чувствуете, как я дрожу? – Некоторое время эти слова висели в воздухе без ответа. Софи увидела в нем перемену – в глазах его вспыхнул дьявольский огонь. Он прислонился к столу, осторожно взял ее за руку – прежде чем она успела отступить, – притянул к себе, так что оказалось, что она стоит между его сильными ногами. Жест этот казался требовательным и интимным в одно и то же время.
В голосе его появилась хрипотца, и он держал ее на удивление ласково, но от его прикосновений кожу ее жгло огнем.
– Мне бы хотелось уложить вас в постель и заставить дрожать от желания, которое я читаю в ваших глазах.
Она не готова была услышать от него подобные слова и отвернулась, чтобы скрыть смущение.
– Это может быть только в ваших снах, – наконец удалось выговорить ей.
Она видела, что на него снизошло спокойствие, как бывает с воином, готовым вступить в бой, и занервничала. Когда он злится, ей легче с ним справиться. И когда она не стоит между его ногами.
– Это и бывает в моих снах. Каждую ночь. – Он произнес это хрипловатым голосом, подействовавшим на нее возбуждающе; его пальцы скользнули выше, туда, где плечо переходит в шею. Она чувствовала его жар, который согревал ее, как костер на морозе. От него пахло луговыми травами, качающимися на ветру. И мужчиной. Мрачным, чувственным, мужественным.
– Когда мы поженимся, уж вы у меня подрожите! – Она рванулась и зажала уши руками.
– Прекратите! Я не собираюсь выходить за вас. Ни сейчас, ни вообще. Неужели вы этого не понимаете?
Он очень осторожно отвел ее руки и держал их перед собой.
– Это потому, что контракт подписали, не посоветовавшись с вами? Это вас огорчило и заставило мне противоречить?
Он обхватил пальцами ее запястья, и она была, уверена, что он чувствует, как трепещет ее пульс.
– Это только начало! – с трудом выговорила она.
– Это сделал ваш отец, а не я. Меня заставили поверить, что вы согласны.
Он был так близко, его могучее тело действовало на нее сокрушительно.
– И вы считаете, что это вас извиняет?
– Почему же нет?
– Потому что вы не сказали мне о своем обмане, когда я приехала сюда.
– Я вас не обманывал. – Он погладил чувствительную кожу на ее запястьях.
– Это вы теперь так говорите, – произнесла она, с усилием соединяя слова. – Но вам следовало бы сказать мне о помолвке сразу, как только вы поняли, что мне о ней ничего не известно.
– Я сказал вам о доме. – Он успокоился и устремил взгляд на ее пальцы. – В то время я не знал, сколько, еще новостей вы сможете выдержать.
Она с шумом втянула воздух, почувствовав в сердце знакомую тоску по своему детству, когда она жила надеждами и обещаниями.
– Милая Софи. – Доброта в его голосе была неожиданна для нее, и она опустила глаза.
– Давайте начнем сначала, – предложил он.
В ней шевельнулась надежда, и она резко подняла голову.
– Ну что ж, – вымолвила она задыхаясь. – Мы можем начать сначала и на этот раз сделать все как нужно.
– Чудесно.
Он склонился к ее руке, и когда она решила, что он поцелует ее, он перевернул ее и прижался губами к ладони. Ее как молнией пронзило.
– Вы окажете мне честь стать моей женой?
Она крепко зажмурила глаза и затаила дыхание. Его женой. Осуществилась ее детская мечта. Она хотела сказать «нет», она приказала себе сделать это. Но вместо этого выпалила неожиданно даже для себя:
– Вы меня любите?
Ее слова застали его врасплох, это было очевидно. Он выпрямился, и в его темных глазах появилось странное выражение.
– Любовь вряд ли является необходимым условием для брака, – ответил он, точно адвокат, консультирующий клиента. – Я буду относиться к вам с уважением, вы же будете находиться под защитой моего имени. Как моя жена вы будете пользоваться всеми привилегиями.
Ее разочарование было таким сильным, что у нее потемнело в глазах. Как глупо. Она ведь знала, что он так скажет.
– Мы прекрасно подойдем друг другу, – добавил он, хотя эти скупые слова, кажется, дались ему с трудом.
Они ничуть не подходят друг другу. Ведь он ничего не знает о ней.
– Нет, – обронила она и убрала руку. – Вы ничего не знаете обо мне.
Она слышала, что голос ее дрожит, но ничего не могла с этим поделать. Она стояла совсем рядом с ним, и голова ее едва доставала до его сильных плеч, а глаза находились на уровне его широкой груди, Софи не осмеливалась опустить взгляд на его суживающийся книзу стан – она не могла себе позволить отвлечься на другие мысли.
– Тогда расскажите. Я хочу все о вас знать, – настойчиво попросил он.
Правдивое признание уже вертелось у нее на языке. Но не могла же она рассказать ему о своих легкомысленных туалетах и позе, которую она принимала, когда ставила виолончель между ног. О своей матери. О Найлзе. Она не могла заставить себя рассказать Грейсону о том вечере, когда пришла в его мансарду и обнаружила, что он не один. Она не могла ничего ему рассказать. И тогда она сказала первое, что пришло ей в голову:
– Я из тех, кого нельзя посадить в клетку. Он издал какой-то резкий, гортанный звук.
– Это всего лишь предлог.
– Называйте как хотите, но я не выйду за вас замуж, Грейсон Хоторн.
Взгляд его стал жестким, хотя в нем было что-то еще. Что-то мрачное, что-то неуловимое – она уже видела это выражение, когда отец бросил его на произвол судьбы.
– Что во мне кажется вам неприемлемым? – властно спросил он.
Этого она не ожидала и могла бы ответить – «ничего».
Он безупречен, если не считать, что он собственник и деспот. И он захочет, чтобы она тоже была безупречна. А она ни в коем случае не безупречна.
– Вы человек нетерпимый. – Он насторожился.
– Нетерпимый? Что вы хотите этим сказать?
– Я происхожу из старинного известного рода здравомыслящих людей, и я безошибочно узнаю тех, кто принадлежит к этому кругу. Некоторые люди умеют прощать другим их недостатки. Вы же этого не умеете и не хотите. Вы терпеть не можете женщин вроде Диндры, вы содрогаетесь в присутствии мужчин типа Генри. И у вас никогда нет времени для такой леди, как Маргарет. – Она замолчала, поэтому что в этот момент в голове у нее мелькнула некая мысль, но тут же продолжила: – Вы даже не задумываетесь о том, что можно быть другим.
– Вы ничего не знаете обо мне, – повторил он ее слова.
– Неужели? А разве вы не смотрите на людей предвзято, делая выводы на основе того, какими бы вы хотели их видеть: либо они похожи на вас, либо… они дурны?
Она говорила и ждала, что он будет отрицать эти обвинения, он скажет, что у всех есть отдельные недостатки. Но он молча смотрел на нее, жесткий, бескомпромиссный.
И опять ее охватило разочарование.
– Ах, Грейсон, вам нужна не такая жена, как я. Мало того, что вы не понимаете, кем я стала, вы забыли и о том, какой я была, – произнесла Софи с грустной улыбкой. – Почему-то – не знаю, вызвано ли это статьей в журнале или тем вечером, когда мы встретились на приеме в честь дня рождения моего отца, – вы начали видеть меня такой, какой я никогда не была.
– Это смешно.
– Разве? Что вы помните о нашем детстве?
Он не ответил.
– Вы помните, как я ходила за вами как привязанная? Хотя мне очень неприятно в этом признаваться, но Меган почти не преувеличила, когда вспоминала о нашем детстве. А помните, как вы злились, когда я то и дело являлась к вам без предупреждения?
– Я вовсе не злился.
– Да? А как насчет того случая, когда я пошла за вами в каретный сарай на Бикон-Хилл?
По его губам пробежала легкая улыбка.
– Если нужно, я напомню, что я свалилась с чердака, потому что слишком перегнулась через край посмотреть, что вы там делаете. Вы помните это?
– Возможно, – буркнул он. Она поняла, что он помнит все.
– Вы решили искупаться и открыли кран бочки, в которой в конюшне держали воду. – И вы так смутились, что потеряли дар речи! – Я тут же потеряла дар речи, потому что вы были голым, как в тот день, когда появились на свет. – На губах ее заиграла дерзкая улыбка. – Вы были очень красивы.
Он бросил на нее предостерегающий взгляд.
– Обнаженный и такой большой. Я спросила, можно ли вас потрогать. Вы это помните? Хотите, чтобы я рассказывала дальше?
– Пожалуй, я вспомнил достаточно. – Улыбка сбежала с ее губ.
– Ладно, и запомните хорошенько. Мы оба знаем, что я на вас не похожа. Я никогда не была вежливой и благовоспитанной. И я не могу жить с человеком, который всегда будет считать, что я не права.
Они смотрели друг на друга, темные глаза не отрывались от золотисто-карих. Но говорить им больше было не о чем. По выражению его лица она поняла, что он наконец-то осознал правоту ее слов. Все кончено. Раз и навсегда.
Софи, опустив глаза, отошла в сторону. И на этот раз он не пытался ее удержать.
Она почувствовала облегчение – и легкое сожаление. Отчасти она все еще оставалась девочкой, которая таскала за собой виолончель в три четверти своего роста повсюду, куда бы ни шла, отчего юноше, за которым она следовала, трудно было ее не заметить. – Но, подойдя к подножию лестницы, она услышала его голос:
– Софи.
Ей ничего не оставалось, как обернуться и посмотреть на него. Лицо его изменилось. Мрачность исчезла, негодование улеглось, осталась лишь доверчивая улыбка, от которой у нее захватило дух.
– Я не могу отступить так легко, – заявил он с обманчивой мягкостью хищника. – Вы достаточно долго меня знаете, чтобы понимать это. – Он подошел к ней и ласково взял в ладони ее лицо. – Теперь вы женщина, а не ребенок. Мы прекрасно подходим друг другу. Просто потребуется некоторое время, чтобы вы это осознали.
Она не слышала его слов, потому что взгляд его скользнул к ее губам и она решила, что сейчас он ее поцелует. Во рту у нее пересохло, и там, где он прикасался к ней, кожу начало покалывать. Но он только наклонился к ней так близко, что она почувствовала его дыхание.
– Вы будете моей женой, – прошептал он. – Это я вам обещаю.
Сердце у нее подпрыгнуло, и она выругала себя за это.
Потом неожиданно он отстранил ее от себя.
– А сейчас мне нужно поработать. Может быть, попозже вы выпьете со мной чаю?
И он с абсолютно невозмутимым видом отошел от нее и направился в свою контору.
Огорченная, Софи заморгала, пытаясь прийти в себя, и крикнула ему вслед с жалким смешком, больше похожим на всхлип:
– На это не рассчитывайте!
У него хватило наглости фыркнуть в ответ.
Глава 11
Грейсон решил покорить ее властной уверенностью, которая и интриговала ее, и смущала. Он ухаживал за ней так терпеливо, словно располагал бесконечным количеством времени, уверенный, что в конце концов она сама к нему придет.
А Софи делала все для того, чтобы он не обольщался на этот счет.
Но несмотря на ее выходки, он становился все настойчивее и молча пожимал плечами и улыбался, когда она начинала извлекать из своей виолончели скрежещущие звуки при появлении его клиентов. Он только прищурился, когда она все-таки выкрасила библиотеку в ярко-красный цвет. Он только скривился, когда энергичная мисс Пруитт, собрав свои бумаги, заявила о своем уходе в весьма энергичных выражениях. Он просто взял высокий бокал, когда Софи и ее друзья устроили вечеринку с шампанским и икрой, выпил за присутствующих, а потом, попросив их не устраивать пожар, отправился ночевать в отель.
Казалось, чем больше она старалась вывести его из себя, тем сильнее крепла его уверенность в том, что в этой неравной борьбе победит он.
Софи была уверена, что этого не произойдет.
На пятый день ухаживаний Грейсон наконец-то смог насладиться покоем, когда Софи решила поиграть. На улице было холодно, и в камине ярко горел огонь. Она надела домашнее платье из бархата ярко-розового цвета, отделанное страусовыми перьями, и такие же шлепанцы, что было бы более уместно в доме терпимости, нежели в гостиной особняка, принадлежащего респектабельному мужчине.
Едва она начала разогреваться перед тем, как приступить к новой вещи – переложению для виолончели фрагмента из оперы «Волшебная королева», который она хотела добавить к своему репертуару, как в комнату вошла Диндра.
– Я решила внести в выступление кое-какие изменения, – заявила Софи, остановив смычок на полпути.
– Вот как?
Софи лукаво улыбнулась.
– Я хочу, чтобы получилось очень эффектно, надо добавить как можно больше блеска и шума. – Она злорадно ухмыльнулась. – У меня даже будут мужчины.
– Мужчины? – спросила Маргарет, входя вслед за Диндрой
– Один или два. Один подает мне стул, другой – виолончель. Крупные красивые мужчины. Мы оденем их в хорошие шерстяные брюки – чуть-чуть тесноватые – и тонкие шелковые рубашки. Мне кажется, это будет экстравагантно, такого Бостон еще никогда не видел.
– Такого еще никогда не видел цирк «Братья Ринглинг», – фыркнула Маргарет, покачав головой.
– Уж если ты решила произвести впечатление, – назидательно проговорила Диндра, – давай выстрелим тобой из пушки, а эти мужчины поймают тебя и представят публике как сувенир.
Софи засмеялась. Маргарет тяжело вздохнула. Диндра задумчиво постучала по щеке карандашом.
– А знаешь, мы на самом деле могли бы…
– Я не буду вылетать из пушки. Всему есть предел, даже моим выходкам. Просто мне хочется, чтобы все сразу догадались, какого рода выступления я предлагаю их вниманию.
– Как будто у кого-то остается хоть капля сомнений, когда ты сбрасываешь с плеч накидку! – Диндра смерила ее негодующим взглядом. – О чем речь? Или ты уже так осмелела, что в перерыве собираешься предложить ароматические соли вместо шампанского? Зачем тебе понадобились такие экстравагантные выходки?
Софи усмехнулась и стала рассматривать свои ногти.
– Затем, что мне хочется, чтобы Грейсон Хоторн получил апоплексический удар, увидев свою нареченную в деле.
– А я думала, ты собралась вызвать его в суд.
– Вызову, если придется. Но вчера вечером мне пришло в голову, что судебное разбирательство может тянуться годами. А Грейсон вбил себе в голову, что хочет на мне жениться. Совсем как бостонцы, которым кажется, будто они хотят, чтобы я выступила перед ними. А хотят они этого потому, что мои фотографии попали в журналы и они узнали, что я – знаменитость.
Диндра задумчиво кивнула, постепенно начиная понимать ее замысел.
– Но как только они увидят, что тебя выносят на сцену мускулистые мужчины…
Она обретет свободу.
Но какой ценой?
Она отогнала от себя эту мысль. Она не выйдет замуж и не потеряет «Белого лебедя». Она будет бороться за свою независимость и за свой дом. Она будет бороться за жизнь, которую сама для себя создала.
И если к тому дню, на который назначен концерт, Грейсон Хоторн еще не поднимет руки, признавая себя побежденным, он ударится в бегство, едва увидит ее на сцене. Этот добродетельный джентльмен разорвет с ней помолвку с такой быстротой, что никто и опомниться не успеет. Потом она заставит его разорвать контракт и вернет себе «Белого лебедя».
– Ты только скажи, чего ты хочешь от меня, – проговорила Диндра. – Вообще-то мы можем найти кое-какие идеи в Нью-Йорке. Я слышала, Лили Лэнгтри будет петь в «Карнеги-холл» в конце февраля. Генри подумал, что мы могли бы съездить на ее концерт.
Съездить? Это ведь стоит денег. Софи содрогнулась.
– Я не смогу, – отказалась Маргарет. Слава Богу, подумала Софи, вздохнув облегченно с такой силой, с какой выходит воздух из детского шарика. Маргарет и Диндра с любопытством посмотрели на нее.
– Не обращайте внимания, это я зеваю. – И она действительно зевнула и демонстративно потянулась. – Почему ты не сможешь, Мэгги?
По карим глазам Маргарет было видно; что она едва сдерживает волнение.
– Потому что на этой неделе моя кузина Люсинда пригласила меня за город. Там, очевидно, будет вся семья. Ты ведь ничего не имеешь против, если я туда поеду?
Софи мгновенно отбросила все размышления о деньгах и занялась Маргарет.
– Против? – Она сжала руку Маргарет. – Я безмерно рада за тебя. Я знаю, как много значит для тебя это приглашение.
Наконец Диндра и Маргарет оставили ее одну, и она углубилась в переполнявшие ее мысли о том чем была ее жизнь раньше и чем она станет, когда все закончится. Жизнь ее останется какой была, сказала она себе, это будет та жизнь, которую она любит. Путешествия, концерты. И когда она вернет «Белого лебедя», после окончания гастролей она будет жить дома вместе со своими друзьями. Деньги к тому времени перестанут быть для неё проблемой. Они смогут приезжать и уезжать, когда им заблагорассудится. Жизнь станет насыщенной и увлекательной. Непременно так и будет, твердо пообещала она себе, пытаясь заглушить одолевшее ее сомнение.
Размышляя о жизни, Софи вдруг обнаружила, что руки ее начали двигаться самостоятельно и смычок извлекал ноты, которые она не вспоминала уже много лет. Испуганно посмотрев на свои руки, она заставила их вернуться к знакомой мелодии «Вальса лебедей».
Но прежде чем она успела это понять, ее рука нашла соль, потом метнулась к до плавным, катящимся движением смычка взад-вперед по трем верхним струнам. Баховская прелюдия Первой сюиты соль мажор для виолончели.
Могла ли она исполнить это?
Могла ли она одержать победу, если бы ей позволили дебютировать в концертном зале?
Неужели Найлз Прескотт был прав, не разрешив ей солировать?
Она отдернула руку, словно обжегшись, и смычок ударился о стол. Она только сейчас осознала, что сыграла начальные такты из Баха и они прозвучали так, как и было задумано великим композитором.
Она прислушалась – в доме было тихо. Диндра и Маргарет поднялись наверх, в свои комнаты. Никто ее не услышит.
Глубоко вздохнув, она снова сыграла начальные такты. Руки у нее задрожали, слезы жгли глаза. Время вернулось вспять, и она чуть ли не физически ощущала присутствие в комнате своей матери.
– Ты понимаешь, мама? – прошептала она. – Ты понимаешь, что я делаю и почему? К Бостону меня привязывала ты, но тебя больше здесь нет. Мне нужен «Белый лебедь», мне нужно знать, что этот дом мой.
Но в комнате по-прежнему стояла тишина, и никакого ответа Софи не получила.
Она откинулась на спинку стула, и деревянная рама впилась ей в тело. Матери нет, и поговорить ей не с кем.
Резко наклонившись вперед, она опять поднесла смычок к струнам и сосредоточилась на «Вальсе лебедей». Один такт, второй. Легко и лирично. Но звуки не лились. Звуки, издаваемые виолончелью, совсем не походили на те звуки, которые она пыталась из нее извлечь. В голове у нее настойчиво звучала музыка Баха, и она не отпускала ее от себя, и Софи поняла, что это сражение она проиграла.
Она резко опустила смычок и хотела выйти из комнаты, но музыка обвилась вокруг нее. Как обещание? Или – проклятие?
Ее начал бить озноб, и задрожали руки, и она сдалась перед этим неумолимым влечением и заиграла. Соль-до-си-ля – си-до-си-до. Она повторяла этот фрагмент снова и снова и наконец перешла к следующему. Она играла с закрытыми глазами. Мечтая. Надеясь. Чувствуя каждую ноту, как мать чувствует своего ребенка.
Софи ни о чем не думала, играла так, как играла в детстве. Она отдалась звукам, сладостной, резонирующей вибрации струн у своего тела, она исполняла сюиту так, словно играла ее лишь вчера. Она играла с такой страстью, что не слышала, как отворилась входная дверь, не слышала, как в вестибюле раздались чьи-то шаги. Она не слышала ничего, пока не прозвучала последняя нота.
– Господи, это просто потрясающе! – Она вскинула голову, вздрогнув от неожиданности, и смычок неровно скользнул по струнам.
– Грейсон?
Музыка еще не отпустила ее, мешая сосредоточиться, и она смотрела на него – и не видела и никак не могла осознать, что он стоит рядом с ней. Обещания, данные Баху, и вид высокой фигуры Грейсона, стоящего в двух шагах от нее, – это уже было для нее слишком.
– Что вы играли? – спросил он.
– Ничего, – пожала она плечами, аккуратно кладя смычок на стол.
– Это ни на что не похоже. Я никогда не слышал этого раньше.
Она отмахнулась от него, как от мухи.
– Это просто начало баховской сюиты для виолончели.
– Неужели? – удивился он. – Я не знал, что Бах писал сюиты для виолончели.
– Таких сюит шесть, хотя не многие знают об их существовании. Человек, который их обнаружил, многие годы полагал, что это нечто вроде упражнений для начинающего виолончелиста.
– Вы исполняете их на концертах?
– Господи, конечно, нет! – с излишней горячностью воскликнула она. «Успокойся!» – приказала она себе.
– Почему же нет?
Спокойствие не давалось ей, ладони вспотели.
– Потому что это скучно.
Ей был неприятен его взгляд, который, казалось, проникал в самую душу.
– Тогда что же вы играете?
– Всего понемногу. В основном то, что нравится публике. Зачем вы здесь?
Грейсон понял, что она хочет переменить тему разговора. Пускай. Он понятия не имел, почему на щеках ее заалели пятна, когда он спросил ее о той потрясающей музыке, которую она исполняла, когда он вошел в дом.
Все утро он провел в суде и музыку услышал, уже подходя к дому. Он шел со стороны Беркли-стрит и увидел Софи в боковом окне, подойдя ближе. Ему хорошо были видны ее волосы, напоминающие золотистое пламя. И теперь, когда он стоял перед ней, ее красота завораживала его. У нее были удивительно живые глаза, и легко было проследить следы, оставленные в ее внешности норманнскими предками – воинами, которые умели быть упорными в достижении своей цели.
Неужели они передали ей не только цвет глаз и волос? Неужели это кровь предков заставляет ее бросать вызов всему свету?
Многие годы он стремился удовлетворить свою тягу к чему-то, что не мог определить словами, пытаясь заполнить пустоту в душе. Он нашел способ отвлекаться от этого замкнутого круга мыслей, забываться, просиживая долгие часы за рабочим столом или погружаясь в нежную женскую плоть. Но ему это не помогало. Пробуждаясь, он понимал, что лежащая рядом женщина не может его спасти. Женщины никогда не заполняли пустоты в нем; на час или два они избавляли его от тяжелых мыслей, которые после их ухода наваливались на него с новой силой.
Существовали и другие способы забыться. Работа. Сделки, судебные процессы, поглощавшие все его мысли и силы. В своей области он достиг вершины, работая как одержимый. Но, достигнув вершины, что он приобрел?
Всю жизнь он трудился, чтобы завоевать уважение своего отца. Но несмотря на свои достижения, он не мог сказать, что достиг цели. Он привык к мысли о бесполезности собственных усилий. Зачем ему нужен замкнутый крут, в котором вращаются его мысли? Это делает его слабым. А слабость – это не для него.
– Здравствуйте. Мы что, уснули? – Он сморгнул и увидел, что перед ним стоит Софи и водит у него перед глазами пальцами в изящных кольцах.
– Я задумался.
– Вы переусердствовали.
Он смотрел, как она идет по комнате и шлейф ее мерцающего платья волочится сзади, как водопад прозрачного золота; пятна на ее щеках исчезли, она успокоилась. Только что она была знойной и восторженной, а теперь вдруг предстала перед ним ранимой.
Этого он не понимал. Он слышал о музыкантах, которые были блестящими артистами, но их талант сочетался них с чудовищным эгоцентризмом.
Так можно было бы подумать и о Софи, если не заглядывать глубоко. Но Грейсон видел в ней нежность и щедрость, когда они были детьми. И недавно – с собакой. Со своими друзьями, о которых она заботилась, точно наседка.
– Вы так и не ответили мне, зачем вы здесь, – проговорила она, направляясь к подносу с чайными принадлежностями.
– Я внес исправления в контракт с концертным залом и добавил в него дополнительные условия, о которых вы просили. Вы поставили жесткие условия. Но они на все согласились.
Она резко повернулась к нему.
– Как это может быть?
Он смотрел на нее, не понимая, что выражает ее лицо. Сожаление?
– Мне казалось, это именно то, чего вы хотите.
– Ну да, только…
Софи внимательно смотрела на лист бумаги, который он держал в руке, и ее фарфоровое личико так побледнело, что стали видны еле заметные веснушки на носу.
– Что-то не так? – встревожился он. Она взглянула на него.
– Нет, нет. Все в порядке. Просто я подумала… то есть я не думала, что они согласятся с такой легкостью.
– Но они согласились. Вы хотите пойти на попятную? – Она вздернула подбородок:
– Ни в коем случае! Где поставить подпись? – небрежно спросила она.
Он изучающе посмотрел на нее, вынул из ящика письменного стола ручку и чернила и разложил перед ней бумаги.
Софи на мгновение закрыла глаза, потом посмотрела на документ и взяла ручку. Но вдруг замерла. Она стояла не шевелясь. Грейсон видел высокую шею, легкие завитки волос на гладкой коже и румянец на нежных щеках. От нее пахло хорошим мылом и ключевой водой, а не тяжелым запахом парфюма, который всегда раздражал его в других женщинах.
– Мне хочется поцеловать вас прямо сейчас. От этих слов мысли ее разбежались в стороны, она хотела отойти, но он ее не пустил. Он взял ее руку, ласково скользнув пальцами по коже.
– Я не дам вам держаться от меня на расстоянии.
Он чуть помедлил и взял в ладони ее лицо.
– Я не позволю вам оттолкнуть меня, Софи. – Он нежно пробежал пальцами по ее щекам.
Она ничего не ответила и лишь посмотрела на его губы – такие полные и чувственные, такие желанные. Дрожь пробежала по ее телу, медленный, пульсирующий жар подобрался к ее щекам, и она залилась ярким румянцем. Это сделал он – он заставил ее ощутить томление.
