Текст книги "Белый лебедь"
Автор книги: Линда Фрэнсис Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 14
Грейсон добрался до «Белого лебедя» в полном смятении чувств. Прекратив бессмысленное преследование, он вернулся в Хоторн-Хаус и спросил у горничной, может ли он увидеть свою мать. Горничная почему-то пришла в замешательство.
– Леди занята, мистер Хоторн, – ответила она, и тут появилась другая и проговорила одновременно с ней:
– Она в постели, мистер Хоторн. – Женщины смутились.
– То есть… то есть… ваша матушка занята, она ложится в постель.
Он помрачнел еще больше.
Возвращаясь из доков, он убедил себя, что ему просто померещилось и это вовсе не была его мать. Ведь лица ее он не видел. Это вполне мог быть кто-то другой. Но, увидев смущение на лицах покрасневших горничных, он сделал вывод, что в доках действительно была Эммелайн Хоторн.
Поток этих неприятных размышлений был прерван, когда спустя несколько минут Эммелайн сошла вниз, одетая по-домашнему. При ее появлении горничные с облегчением вздохнули. Грейсон без всяких околичностей спросил у матери, не была ли она только что в гавани. Она рассмеялась – пожалуй, слишком громко – и уверила его в том, что он не мог ее видеть, поскольку она весь день пробыла дома.
Правда ли это? С чего бы она стала лгать? А если его мать не пробыла весь день дома, тогда почему она, женщина безупречного поведения, встретилась с мужчиной, не являющимся ее мужем, в той части города, которую приличные леди обходят стороной?
Грейсон громко захлопнул дверь «Белого лебедя» и, стуча каблуками, направился через холл к лестнице. Собака Софи вышла к нему, потягиваясь с таким видом, будто только что проснулась.
– Софи! – позвал он.
Он хотел увидеть ее, чтобы привести в порядок взбаламученные мысли. Он сейчас не думал о своих чувствах к Софи. Желание, сильное и бурное, не походило ни на что испытанное им доселе. Он не может без нее жить. Эта женщина сводит его с ума почти так же, как и его мать. Только совсем по другой причине.
– Софи! – позвал он нетерпеливо, и голос его эхом отдавался от мрамора и высоких потолков.
Но никто не отозвался. В доме, судя по всему, не было никого, кроме собаки. Грейсон тихонько выругался.
Ему нужно было поработать, он приказал себе идти в контору, но был слишком взбудоражен, чтобы спокойно сидеть за столом. Он бродил из одной комнаты в другую, рядом плелась, прихрамывая, любимица Софи. Грейсон никого не нашел. И поговорить ему было не с кем.
Вечером ему предстояло посетить важный светский прием, а его шкаф в отеле был пуст, одежда, которая валялась на полу, была наконец унесена в чистку. Но в этом доме наверху у него было много одежды.
Он снова вернулся в холл, собака ковыляла следом. Грейсон остановился и посмотрел на нее. Собака посмотрела на него. Они представляли собой достойное зрелище. Он это понимал. Два одиноких существа, по иронии судьбы оказавшиеся вместе.
– Идем туда, – приказал он, направляясь в сторону кухни.
Собака склонила голову набок и покорно пошла за ним.
Грейсон поднимался по лестнице, когда его остановило тихое поскуливание. Оглянувшись, он увидел, что собака пытается подняться по ступенькам и скулит, потому что не может его догнать.
Грейсон раздраженно заворчал. Но когда собака остановилась, тяжело дыша, и посмотрела на него большими черными глазами, Грейсону ничего не оставалось, как сойти вниз, чтобы ей помочь.
– Ты сводишь меня с ума, совсем как Софи, – сердито пробурчал он, хотя на самом деле совсем не сердился. Он сгреб псину в охапку и пошел с ней наверх, не переставая чертыхаться.
Но не успел он подняться на три ступеньки, как стук в дверь возвестил о чьем-то приходе. Грейсон спустился вниз, осторожно поставил собаку на пол и открыл дверь в тот момент, когда стук возобновился.
– Ну и ну, – произнес какой-то человек. – Ты что же, бросил юриспруденцию и подался в дворецкие? – Грейсон радостно улыбнулся:
– Лукас! – Он протянул руку своему младшему брату. Лукас уклонился от рукопожатия и схватил Грейсона в крепкие, прямо – таки сокрушительные объятия.
– Как ты жил все это время? – спросил Грейсон, отстраняясь, чтобы взглянуть на брата. – И главное – где ты жил? Я не видел тебя целую вечность.
– То тут, то там, – пожал плечами Лукас.
– Входи.
– Я ненадолго. Извини, тороплюсь. – Лукас Хоторн был высок, как и Грейсон, с такими же темными волосами и такой же фигурой. Они были очень похожи, только глаза у Лукаса были удивительно синие, совсем как у их отца.
Грейсон подавлял своим величием, а Лукас был повесой, красивым малым с озорной улыбкой.
Он был владельцем печально известного «Найтингейлз гейт», шикарного бостонского клуба для джентльменов. Танцы, выпивка, карты – все для всех и на любой вкус. Чтобы проникнуть в это элегантное заведение с ограниченным доступом, нужно было иметь деньги, и немалые. Грейсон знал, что мужчины буквально рвутся в этот клуб.
Самый младший Хоторн прославился благодаря «Найтингейлз гейт», а также тому, что был блудным сыном аристократического клана Хоторн. Редко случалось, чтобы семья, слывшая такой же респектабельной, имела сына, который был бы владельцем заведения с дурной славой. И если у них оказывался такой родственник, они старательно скрывали от общества этот прискорбный факт.
Именно так и пытался поступить Брэдфорд Хоторн, но его младший отпрыск расстроил все его планы, с удовольствием рассказывая всем и каждому о том, какой образ жизни он ведет. За это Брэдфорд возненавидел его лютой ненавистью. И все знали, что сын отвечает ему тем же.
Грейсону все это было хорошо известно. Он пытался помирить отца с сыном, пытался заставить их объясниться. Но оба с одинаковым упорством не желали говорить о том, что положило конец их отношениям.
Лукас достал приглашение, красиво вытисненное на толстой бумаге.
– Это тебе.
Грейсон быстро прочел его.
– Маскарад, – проговорил он, качая головой, – в «Найтингейлз гейт». – Он нахмурился. – Благоразумно ли это?
– Да ладно тебе, братец, – увещевал его Лукас. Его забавляла реакция брата. – Ты удивишься, когда увидишь, сколько твоих знакомых посещают это мое ежегодное мероприятие.
– Похоже, это прекрасная возможность для бостонской полиции без особых трудов заполнить тюремные камеры. – Лукас в ответ рассмеялся и вдруг удивленно спросил:
– Кто это? – Он смотрел на собаку, доверчиво прижавшуюся к ногам Грейсона в отлично выглаженных фланелевых брюках.
Покосившись на любимицу Софи, Грейсон проворчал:
– Пополнение в рядах домочадцев. – Собака завиляла хвостом и заскулила. Лукас присел на корточки и провел рукой по покрытой шрамами шкуре.
– У тебя такой вид, дружок, будто ты пару раз побывал в хорошей переделке и пообщался с плохими людьми.
– Эта собака уже прощалась с жизнью, когда ее подобрала Софи, – объяснил Грейсон, вспомнив о судорожном дыхании у себя на груди и не подумав о том, что он говорит.
Лукас выпрямился с недоуменным видом.
– Софи?
Грейсон оторвался от своих воспоминаний.
– Да, Софи. Она вернулась.
– Малышка Софи Уэнтуорт! И у Софи есть собака. – Лукас громко рассмеялся, потом внимательно посмотрел на брата. – У тебя, между прочим, такой вид, будто ты собираешься сокрушить все вокруг. И не говори мне, что это из-за собаки.
– Если уж ты так хочешь знать, то именно Софи вносит в мою жизнь смуту. Но это к делу не относится. Лукас снова рассмеялся.
– Софи всегда обладала способностью вносить в жизнь беспокойство. Бог мой, я сто лет ее не видел! Она все такая же? Растрепанные буйные кудри, слишком большие для ее лица глаза? И рюшечки! Уверен, она больше не носит такого количества рюшечек, ведь она в них была похожа на овцу.
Грейсон улыбнулся:
– Нет, на овцу она теперь не похожа. Она выросла и превратилась в красивую женщину.
– Хотелось бы мне ее повидать.
– Я не вижу иной возможности, разве что ты как-нибудь придешь сюда пообедать. В «Найтингейлз гейт» ты ее, разумеется, не увидишь.
– Почему бы и нет? Приведи ее сегодня вечером на маскарад. Никто не узнает, что это ты.
– Никто не узнает, что это я, потому что этому не бывать.
Лукас опять расхохотался.
– На днях я все равно отведу тебя туда, братец!
После ухода Лукаса Грейсон постоял некоторое время в дверях, пока не услышал, как рядом с ним поскуливает собака. Он бросил приглашение на стол и присел на корточки.
– Что такое, девочка?
Собака уткнулась носом ему в бедро. Грейсон усмехнулся и взлохматил ее мех.
– Тебе нужна ласка, да? К сожалению, мне пора уходить. Но сначала я должен найти себе костюм. – Он стал подниматься по лестнице, но на этот раз, когда собака попробовала пойти за ним, он поднял руку: – Стоять.
И собака остановилась.
– Тебя явно кто-то учил, дружок. Но кто? Есть ли у тебя семья, которая тебя разыскивает?
Собака лизнула ему руку и легла на мраморный пол, а Грейсон поднялся наверх.
Софи вернулась домой за минуту до того, как пошел дождь. Щеки у нее порозовели, руки ныли от холода. Придется хорошенько согреть их, прежде чем приступить к игре.
Снимая шляпу, она с удивлением увидела, что Милаша терпеливо лежит на полу в холле. Милаша, как она стала звать свою дорогую псину, чувствовала себя намного лучше, но до полного выздоровления было еще далеко.
Они дали второе объявление о найденной собаке, но опять никто не откликнулся. И хотя Софи обещала себе, что не привяжется к собаке, она знала, что уже привязалась. Каждую ночь Милаша спала в ее комнате и каждое утро спускалась за ней вниз послушать ее музыку. Как тень. Как некая постоянная величина. Как некто, кто действительно любит ее ради нее самой, вне зависимости от того, как она выглядит или как играет.
Софи зажмурилась, чтобы остановить слезы. Ее переполняли любовь и надежда. Никогда в жизни у нее не было никого, кого она могла бы любить. Виолончель не в счет, потому что инструмент не способен отвечать ей взаимностью. Она любила свою свиту, но ведь это было совсем другое. Она им нравится, она им дорога, быть может. Но суть в том, что стоит ей перестать платить им жалованье, как ее «друзья» исчезнут.
– Ты все время ждала меня здесь? – спросила она, кладя шляпу на столик.
Милаша подползла к ней, давая понять, что соскучилась. Софи рассмеялась и погладила ее по голове.
– Только немножко, а потом мне нужно будет позаниматься.
Последнее время она играла очень мало. Она просто не могла провести смычком по струнам. Всякий раз, принимаясь за «Вальс лебедей» или даже за «Гнездышко любви», она начинала грезить наяву о том, как будет исполнять Баха.
Выпрямившись, она сняла пальто и бросила его на стул, потом стянула с рук перчатки. Тут-то конверт с приглашением и попался ей на глаза.
Погода все ухудшалась, с оловянно-серых небес полил дождь. Жаль все-таки, что она не поехала с друзьями в Нью-Йорк. Будь они прокляты, эти деньги!
Дождь она терпеть не могла. Никогда.
Ей нужно чем-то заняться – кроме попыток играть.
С легким волнением она вскрыла конверт и обнаружила приглашение на бал-маскарад в некоем заведении, именуемом «Найтингейлз гейт». Почти каждый день она получала какое-либо приглашение. Но ничто не звучало так восхитительно – порочно, как это слово: «бал-маскарад»! Это именно то, что может поднять ее настроение.
Раздался осторожный стук в дверь. Софи решила не обращать на него внимания, но тут же подумала, что это может оказаться как раз тем самым вмешательством, которое ей так необходимо. Вдруг это кто-то из клиентов Грейсона? Или поклонник? Может быть, даже старый друг? Сейчас ей сгодится кто угодно.
Но, открыв дверь – Милаша ковыляла рядом с ней, – она замерла на месте. На пороге стояли хорошо одетый мужчина и мальчик. Сначала лица у них были серьезными, но в следующий миг мальчик закричал и опустился на колени. Собака заскулила и бросилась вперед, прямо к нему в объятия.
– Голди! – радостно воскликнул мальчик, потом всхлипнул и вгляделся в собаку. – Что с тобой случилось?
Софи не могла говорить. Внутри у нее снова все заледенело.
Мальчик спрятал лицо на шее Милаши, и Софи поняла, что он плачет, и тоже заплакала.
– Ах, Голди! – всхлипывал он, уткнувшись в ее шерсть.
– Ты знаешь эту собаку? – зачем-то спросила она. Мужчина шагнул вперед и протянул ей руку.
– Я Норвилл Грин. Это мой сын Денни, мы видели ваше объявление. Боже мой, что с ней случилось?
– Я не могу сказать в точности, – с трудом проговорила Софи. – Она была изранена и чуть не умерла, когда я нашла ее через два дома отсюда.
Мужчина покачал головой.
– У нас был пикник в парке, когда она погналась за белкой. Она не вернулась, и мы долго ее искали. – Он встал на колени перед Милашей. – Судя по ее виду, просто чудо, что она выжила. – Он поднял глаза. – Как мы можем отблагодарить вас за заботу?
Горло у Софи перехватило. Дурочка, сказала она себе, это ведь всего лишь собака. Не ее собака. Она уже не один раз говорила это себе.
– Меня незачем благодарить. Я просто рада, что у Милаши – то есть у Голди – есть кто-то, кто ее любит и будет заботиться о ней.
Софи очень не хотелось отпускать Милашу, она присела перед ней на корточки. Милаша, казалось, разрывалась между мальчиком и ею.
Софи помогла своей любимице. Она быстро и крепко обняла ее – и оттолкнула.
– Ну что же, я рада, что вы ее нашли. Может быть, вы как-нибудь зайдете?
Дверь за ними закрылась, и Софи крепко зажмурилась, чтобы снова не расплакаться. Не зная, чем заняться, , она пошла в контору и опустилась в кресло, прижавшись щекой к кожаной обивке и воображая, что ее обнимает Грейсон.
Мысль о великолепном бале-маскараде больше не привлекала ее. Она чувствовала себя одинокой из-за того, что у нее было слишком много времени на раздумья.
Что ей делать?
Вернуться к той жизни, которую она вела в Европе?
Она резко покачала головой. В Европе хорошо к ней относились. Там ее любили. Там она была нужна так, как больше нигде и никому не была нужна.
Хотя, кажется, в Бостоне она тоже нужна. Визитеры. Цветы. Бесконечные приглашения. Разве не так?
Ее злило это неопределенное положение, злило то, что стоило ей прожить в этом городе некоторое время – и ей начало казаться, что время остановилось, а потом вернулось вспять, туда, где она была еще ребенком, который, один раз услышав музыку, запоминал ее наизусть, в то далекое детство, когда мать называла ее вундеркиндом. Другие дети терпеть ее не могли за это. Когда ей хотелось играть с ними в обычные детские игры, мать уводила девочку домой, говоря, что она может испортить себе руки.
Сколько раз проклинала она свой талант и желала быть такой, как все! Но даже она понимала, что она другая. Бывало, ей вдруг хотелось получить куклу, но играть в куклы ей было неинтересно. «Классики», шашки, мальчики? Ерунда. Шахматы? Пожалуй. Но музыка? Ноты и такты, паузы и интерпретации… Все это увлекало ее с тех пор, как она себя помнит. И из-за этого другие дети считали ее странной.
Она закрыла глаза, чтобы отогнать воспоминания. Но отогнать одно из них оказалось не так-то легко. Ей было четыре года, когда Грейсон, который выглядел старше своих лет, встал на ее защиту, потом опустился на колено и вытер ей слезы, поцеловал в нос, взъерошил волосы и отпустил. В это мгновение она и влюбилась в него. А потом стала ходить за ним по пятам при всяком удобном случае.
Где-то что-то щелкнуло, и она вернулась в реальность. Выглянув за дверь, она увидела Грейсона.
Он открыл входную дверь и стоял, глядя на дождь, в руках у него был какой-то сверток.
Неожиданно она вспомнила тот вечер, когда застала его с другой женщиной. Впервые она увидела его обнаженным. По-прежнему ли он такой же крепкий и сильный? Доведется ли ей когда-нибудь прикоснуться к нему?
Эти мысли пронеслись у нее в голове прежде, чем она успела остановить их, пока она смотрела на властные черты его красивого лица. Как обычно, он был одет в темный костюм, к отлично выглаженной белой рубашке был прикреплен жесткий воротничок. Но сегодня на нем был жилет с модным узором, что было не совсем обычно для его строгой манеры одеваться.
Он, кажется, не знает, что она дома. Он смотрел на улицу, где лил дождь, в точности так же, как это недавно делала она. Лицо у него было какое-то странное – взволнованное, что ли? Надменность исчезла, хотя властное выражение сохранилось. Даже будучи погружен в свои мысли, он представлял собой силу, с которой следовало считаться.
Она попробовала потихоньку ускользнуть.
– Я знаю, что вы дома.
– Значит, у вас глаза на затылке, да?
– Я бы сказал, что в ваших туфлях нельзя ходить неслышно.
Она посмотрела на свои домашние туфли без задников на невысоких, изогнутых по моде каблучках.
– Да, пожалуй.
Грейсон повернулся спиной к двери, прислонился к косяку и посмотрел на Софи. Ее красота, как всегда, подействовала на него завораживающе – красота, за которой скрывалась ее страстная, пылкая натура.
– Я вызвал мастера починить замок, – произнес он.
Она смутилась.
– Тот замок, который сломал Генри, когда вы вломились в дом.
– Кому нужно вламываться в дом и красть ваши вещи?
Он оглядел ее с ног до головы. Взгляд его был очень выразительный.
– Я беспокоюсь не о своей картотеке и бумагах. Она вспыхнула, но быстро взяла себя в руки и направилась к лестнице.
– Мне скучно. – Она остановилась и повернула к нему голову. – Почему бы вам не сводить меня в кафе? Или еще лучше – на танцевальный вечер?
Он улыбнулся бы, если бы его не тревожили мысли о матери и Лукасе.
– Я не в настроении пить чай, – проворчал Грейсон, пытаясь отогнать мысли о своей семье, – и вряд ли в Бостоне найдется дансинг, который был бы открыт в это время дня. Хотя я все равно не повел бы вас туда, – добавил он недовольным тоном.
Она подняла брови:
– Это что же? Вы расстроены? Неужели мое предложение чересчур смело? Следует ли моему папочке спросить у вашего папочки, можно ли вам отправиться со мной на прогулку?
На губах его появилась улыбка; он отложил сверток, который держал в руках, и пошел к ней. С каждым его шагом вперед она отступала на шаг назад.
– Можно и поиграть, если хотите, – предложил он, озорно выгнув темную бровь. – Хотя я не уверен, что об этом нужно просить разрешения у вашего папочки.
Лицо ее зарделось румянцем.
– А разве вы не ждете клиентов? – спросила она. Он остановился и тяжело вздохнул.
– Только не говорите, что вы забыли сообщить мне об очередном клиенте.
– Я ничего не забыла, – обиделась она, – хотя целую неделю принимала для вас сообщения.
Еще несколько шагов – и она уперлась в его письменный стол, Грейсон остановился перед ней. – Вы хотите сказать, что сами открываете дверь посетителям? – удивился он.
Она сердито посмотрела на него.
– А что мне оставалось делать? Легче отозваться на стук, чем его игнорировать. Люди бывают очень настойчивы. И мне кажется, что сейчас к вам ходит больше народу, чем раньше. – Она кокетливо взглянула на него. – Наверное, это я привлекаю их внимание. И не сомневайтесь, я умею с ними обращаться. Возьмите, например, этого славного мистера Кардвелла. Вы ведь помните его, да? Я давала ему советы по поводу развода.
– Да, я помню. Он что, приходил сообщить, что подает на меня иск за халатное исполнение обязанностей? – Она возмутилась:
– Нет. Он уладил все свои разногласия с женой и снова блаженствует, основываясь на моих советах. И это подтверждает, что люди прекрасно могут обходиться без напыщенных скучных типов.
– Вы считаете, они предпочли бы чтобы я был таким же распущенным и невоспитанным, как вы?
Она пожала плечами.
– Я считаю, что неплохо было бы иногда им улыбаться. – Он помрачнел, шутливость и хорошее настроение как рукой сняло, лицо его снова стало пугающе озабоченным, каким было, когда она несколько минут назад увидела его. Софи не удержалась и ласково улыбнулась.
– Но все равно он очень высоко ценит ваши советы. Из всех бостонских адвокатов вы пользуетесь наибольшим уважением.
– Он так сказал? – Она наморщила нос.
– Ну, нет! Однако у вас такой вид, будто вы нуждаетесь в добром слове.
Он недоверчиво посмотрел на нее и покачал головой.
Хватит его подбадривать.
– Скажите-ка, – начала она, упершись ладонями в край стола и шаловливо поглядывая на него, – по какому это случаю? – Она кивнула на его яркий жилет. – У вас свидание?
– Не думаю, что мне следует ходить на свидания, если учесть, что мы с вами помолвлены. – Он обошел вокруг письменного стола.
– Вы так считаете, да? – Она усмехнулась. – Тогда почему же вы пришли в «Белый лебедь», коль скоро никаких деловых встреч у вас не назначено? И обычно вы не показываетесь здесь в столь поздний час. – Губы ее изогнулись в лукавой улыбке. – Может, вам следует заняться чем-то другим, например, пойти вздремнуть?
– Если хотите, мы можем лечь в постель, поскольку я не уверен, что мне хочется вздремнуть. – Она одобрительно засмеялась.
– Вы делаете успехи.
– Я обрек себя на долгие годы практики, начиная с настоящего момента и пока смерть не разлучит нас. Раз уж мы об этом заговорили, давайте назначим дату нашего бракосочетания.
– Мне показалось вы говорили будто намерены ухаживать за мной?
– Я пытался. Разве вы не заметили?
– Если это называется ухаживанием, то лучше бы мне не знать, что такое ухаживание. – Она махнула рукой, словно ни на мгновение не верила, что он женится на ней.
– Вы все равно будете моей женой, Софи.
– Неужели? – спросила она, внезапно заговорив голосом тихим и сладким, как патока. Грейсон насторожился.
– Вы хотите сказать, что вам нужна жена, которая носит вызывающие туалеты? – Она обошла вокруг стола и встала перед ним, закинув голову и глядя ему в глаза. Потом сунула руки ему под пиджак и провела пальцами по его жилету. – Жена, которая носит боа из перьев? – Она соблазнительно улыбнулась, затем легким движением сняла с себя боа и накинула его на шею Грейсона.
Они оба были застигнуты этим движением врасплох. Неожиданно они оказались совсем близко друг к другу, и Софи вовсе не по душе пришлась эта перемена – Грейсон теперь стоял так близко, за спиной у нее был письменный стол, и все преимущества были за ним. – Вы кокетничаете со мной, Софи?
Она презрительно фыркнула, стараясь скрыть смущение.
– Нет, просто забавляюсь.
Она попыталась выскользнуть из той ловушки, в которую сама себя загнала. Но он стянул с себя боа и накинул его на Софи, после чего осторожно притянул ее к себе.
– Я не люблю забавляться, Софи. И своих обещаний я не нарушаю. А я обещал вашему отцу, что женюсь на вас.
– А я не имею склонности тревожиться из-за нарушенных обещаний. – Она попробовала отойти. – И ведь я никому ничего не обещала.
– Но ваш отец обещал, за вас.
– Вы ведь не хотите этого, правда, – с досадой проговорила она.
Боа удерживало ее прочно, как канат. Ее хорошее настроение вмиг испарилось, и Софи снова охватило отчаяние.
– Черт побери, да зачем вам нужно жениться на мне? Приведите хотя бы одну стоящую причину. Мы были с вами друзьями, – тихо сказала она спустя некоторое время. – Зачем нужно все портить?
– Мне неинтересно быть вашим другом, дорогая. – Он ласково прикоснулся к ее подбородку, заставив ее посмотреть ему в глаза. – Я хочу быть вашим мужем.
– Я уже говорила вам, мистер Хоторн, – отчеканила она, – что я не собираюсь выходить замуж. Я не желаю быть собственностью мужчины.
Его глаза сузились.
– Женщина не может быть собственностью мужчины.
– Пусть не буквально. Но посмотрите на Патрицию.
– Она-то уж, разумеется, не собственность, – хмыкнул он. – Она жена. Хозяйка. Мать.
– Это ужасно, когда женщине диктуют, что она должна и чего не должна делать. – Она заколебалась, потом подалась вперед, не думая об опасности своего положения. Она зашла слишком далеко, чтобы отступать. – Посмотрите на свою мать.
Она почувствовала, как он напрягся.
– Отношения между моими родителями такие же, как у всех. Это и есть брак.
– Но он не должен быть таким!
– Почему? – Во взгляде его мелькнуло любопытство. – Скажите почему, – потребовал он. Голос его внезапно стал напряженным, словно ему хотелось поверить, что возможны какие-то другие браки.
Но у нее не было никаких серьезных объяснений, никаких примеров чего-то другого, кроме того, о чем он сам рассказал ей.
– Просто несправедливо, что женщину заставляют выполнять желания мужчины, – вздохнула она, не зная, что еще сказать.
Грейсон помрачнел, и ей даже показалось, что он разочарован тем, что у нее не нашлось объяснений получше.
– Если я что-то и понял в этой жизни, – задумчиво произнес он, – так это то, что жизнь – вещь несправедливая. Чем скорее вы это поймете, тем будет лучше для вас.
– Но это не сделает меня более пригодной для брака. Я не стану хорошей женой, что бы вы об этом ни думали.
– Чепуха.
– Вам нужна такая женщина, которая будет сидеть дома. И вести себя как благовоспитанная леди.
– Вам не придется сидеть дома, Софи. И разве это так трудно – вести себя благовоспитанно?
Горло у нее перехватило. Он не понимает. Ни её, ни ее жизнь.
– Это глупый разговор, – выкрутилась она, с трудом улыбаясь и стараясь проглотить комок в горле. Он отвел ей за ухо непокорный локон.
– Вы просто волнуетесь. Вы будете прекрасной женой и прекрасной матерью. Я понял это по тому, как вы обращались с собакой. – Он кинул взгляд в вестибюль, потом нахмурился. – Кстати, где ваша собака?
– Ушла. – У Софи задрожали губы, и она сжала их, не позволяя себе заплакать. Внезапно все события этого дня навалились на нее тяжелым грузом. Слезы жгли глаза, горло сжали спазмы, и она почувствовала себя совсем одинокой и брошенной. – Только что приходили, ее хозяева.
Грейсон сочувственно посмотрел на нее и привлек к себе.
– Почему вы мне сразу не сказали? – произнес он так ласково, что ей стало больно.
– Это всего лишь собака. – Она прикусила нижнюю губу. – Я уже начала звать ее Милаша.
– Превосходное имя для собаки, которую любишь. – Он прикоснулся губами к ее лбу. – Мне очень жаль, Софи. Если хотите, мы заведем другую.
– Мне не нужна другая собака! У меня все хорошо, все очень хорошо! – Она с трудом сдерживала рыдания.
Он поцеловал ее веки, потом положил ее голову себе на грудь.
– У вас не все хорошо. Вы никогда не забудете Милашу. И она никогда не забудет вас.
– Вы так думаете? – помолчав, тихо спросила она.
– Вы, Софи Уэнтуорт, незабываемы. – Он поцеловал ее в макушку. – Сегодня я иду на прием к одному своему клиенту. Пойдемте со мной. А вечером мы выпьем за Милашу.
– Простите, но у меня другие планы.
– Какие?
Она отчаянно старалась что-нибудь придумать. Меньше всего ей хотелось идти куда-то с Грейсоном. Потом ее осенило.
– Я получила приглашение.
Маскарад!
– Разумеется, от какого-нибудь очередного поклонника, – проворчал он. Она улыбнулась:
– Разумеется.
– Пошлите отказ, – безапелляционно заявил он и двинулся к двери. – Я вернусь за вами в восемь часов.
