Текст книги "Туман (СИ)"

Автор книги: Лина Гамос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

   Я невольно откланяюсь на спинку дивана, тем самым облегчая действия его пальцев, которые тут же начинают двигаться, пока причиняя неудобство и только обещая продолжение кошмаров из моих снов.

   – Прошу перестань...

   – С чего бы это?

   – Энтони...

   – Нет до нас никакого дела, мы можем уединиться в тишине моей спальни.

   Он рывком вытаскивает из меня пальцы и болезненно морщиться, вставая и поправляя штаны, возбуждение ясно обрисовывается под тканью его брюк.

   – Пошли.

   Он протягивает ладонь, учтиво помогая подняться с дивана, нежно обхватывает за талию, выводя из комнаты нашего сына.

   – Со мной можно договориться.

   Кхан закрывает двери спальни и поворачивается ко мне. Добро пожаловать в пыточную, начинайте трепетать, просить о снисхождение и унижаться перед палачом. Я знаю все, что меня здесь ждет, но это не спасает от страха. Мгновение до того, как он обрушит на меня свой гнев. Давным – давно, у камина, на коленях, испуганная и жалкая, я испытывала тот же ужас перед его первым настоящим ударом. Почему я не помню ничего, кроме своего страха? Неужели в этом доме меня будут окружать только такие воспоминания?

   – Ты восстановил дом до мелочей?

   Он удивлен вопросом, но отвечает, неспешно обходя меня по кругу, до боли напоминая стервятника, кружащегося над добычей.

   – Для этого понадобилось несколько лет и западное крыло до сих пор реставрируют. Откуда неожиданная забота, Сани?

   – Я ненавижу этот дом.

   Кхан плавно скользит по паркету, словно танцует, безумно притягательный в светлой рубашке с расстегнутым воротом и темных классического кроя брюках. Я стискиваю кулачки и замерзаю в ожидание наказания.

   – Расслабься, Сани, я не собираюсь пачкать паркет твоей кровью.

   Почти обнадеживает, но опыту трудно поверить.

   – Я хотел бы поговорить... договориться... я показал тебе, что умею ждать, не тронул пальцем, не вынудил лечь под меня... попробуй, и ты сделать хотя бы шаг навстречу... не отталкивай... прими меня...

   – Это сразу после слов, что тебе все равно, почему я кричу под тобой?

   Он зажимает подбородок пальцами, выворачивает вверх, заставляя посмотреть в его глаза.

   – Нет, это сразу после слов, сука отправиться в подвал и больше не увидит сына.

   – Я его уже видела, вряд ли ты позволишь нам еще встретиться.

   – Я хочу договориться, он предмет торга между нами, я хочу, чтобы ты уступила.

   – На самом деле не хочешь, – надоело бояться, выскажусь, продолжение разговора с ним мне отлично известно. – Ты хочешь и всегда хотел исключительно одного, получить свою долю удовольствия от моего унижения и полного подчинения. Ты мог не насиловать... в тот раз... в самый первый... но ты изнасиловал...

   – Я дал тебе в рот, не передергивай, непривычно, возможно, противно, но никакой боли...

   – Конечно, каждая девушка начинает отношения с парнем своей мечты, вставая на колени и, губами помогая ему кончить.

   – Не каждая сможет это сделать...

   – После нескольких ударов ногами талант откроется в каждой... Кхан, ты замечательный преподаватель, лучший в ремесле палача и похотливого извращенца, – он щерится, и я наотмашь бью по его руке, вырываясь из захвата и отступая в сторону. – Плевать, что ты сделаешь, надоело бояться, ты же уже все решил, превратишь меня в овощ, не позволишь видеться с сыном, а я тебе все скажу, потому что ненавижу до дрожи, потому что ублюдок жив, а Вила нет, и справедливости нет, ты дышишь, но ты не имеешь права, у тебя нет права быть здесь, когда его больше нет...

   Одним ударом он прерывает мой истеричный лепет и глупые обвинения, перекидывает через спинку кровати и разрывает белье.

   – Я изнасилую тебя, Сани, но исключительно по твоей настойчивой просьбе и неуместного воспоминания о любовнике.

   Ответить не успеваю, впрочем, он и не ждет, наказание начинается, я прикусываю плед, чтобы не сорваться на крик, Кхан умеет заставить почувствовать полноту боли.

   – Надеюсь, теперь, когда ты получила желанный повод для ненависти, мы сможем поговорить? – Он вытягивается поперек атласного покрывала и насмешливо добавляет, не сводя с меня пристального взгляда. – Я был терпелив, я показал тебе, что могу сдерживаться, дай мне шанс... пусти к себе, начнем заново... я могу измениться, поверь в нас.

   – Ты забрал у меня сына.

   – Такая мать ему не нужна, забитое существо, вздрагивающее от малейшего шороха.

   – Я была другой...

   – Ты была мстительной сукой, спрятавшей от меня единственного сына. Наследник Аканти жил в городских трущобах и посещал детский сад в обществе преступного сброда.

   После этих слов Кхан притягивает меня к себе, укладывает вдоль своего расслабленно – вытянувшегося тела.

   – Скажи мне, почему я не могу ответить тебе тем же? Я имею право на месть и мелочное удовольствие.

   – У каждого из нас своя истина, ты не видел ничего плохого в том, чтобы уничтожить меня, выбить все достоинство до капли. Я меньше чем никто, а кого нет, тот и уважения не стоит. Я не дура, Кхан, я могла бы учиться, но ни ты, ни твоя сестра не стали прикладывать усилий для того, чтобы дать возможность получить образование.

   – Хочешь поступить в университет?

   – Пока ты рядом не будет подобной возможности...

   – Я буду более сговорчивым, при условии определенных уступок с твоей стороны.

   – Ты угрожал мне...

   – Всего лишь ревность. – Кхан приподнимается, опираюсь на руку, заглядывает в мои глаза. – Я забуду твою неверность, не отправлю в подвал, позволю видеться с Энтони, при одном единственном условии, ты дашь нам шанс быть вместе. Я хочу семью, ласковую супруга, воспитанного сына... я хотел бы еще детей.

   Его губы совсем близко, обжигают дыханием, пытаются свести с ума. Горячие ладони скользят под платьем, тянут застежку вниз, он не скрывает желания. Мой слабый выдох:

   – Меня тошнит от тебя.

   В ответ слышу его безразличное и холодное:

   – Привыкнешь.

   Я могу привыкнуть ко всему, к дурному обращению, к насилию, к равнодушию слуг, не удается лишь привыкнуть к его любви и ласкам. От них мутит и воротит, но кому это интересно? Желание Кхана договориться продлилось до тех пор, пока ему не надоело игра в дипломата. Куда эффективней унижать, топтать и убивать несогласных с его высоким мнением. И снова те же чувства и те же ощущения, как будто и не убегала от него, и только приснилась свобода, а вот это было, окружало всегда, мерно раскачивающийся полог, низкие стоны на выдохе и его запах, влажный, терпкий, оседающий горечью на губах. Я стараюсь ему понравиться. Старая игра, только теперь он сделал ставку на нашего сына. На что я способна для того, чтобы остаться его матерью? Наверное, на все.

   Он перекатывается на спину, какое – то время лежит, пытаясь отдышаться и выровнять дыхание, потом лениво тянется к прикроватному столику, берет сигарету и прикуривает.

   – С Энтони будешь видеться по выходным, – он приподнимается на локтях, чтобы взглянуть на меня. – Знаешь, как в частной школе, за примерное поведение полагается награда в виде пирожного или конфет. Я позволю общаться с сыном при условии того, что ты будешь стараться угодить мне. Повторяю, Сани, мне нужна образцово – показательная супруга, нежная, трепетная лань с преданным взглядом и неистребимым желанием ублажать малейшие прихоти дорогого супруга.

   Он затягивается сигаретой и курит молча какое – то время, затем добавляет уже не глядя в мою сторону:

   – Что же касается тошноты, забудь, чем лучше притворство, тем сильнее мое желание вознаградить тебя за труды.

   – Я буду обязана прекрасно выглядеть и ничего не делать, тебе нужна бессловесная игрушка?

   – Хочешь поработать?

   – Это лучше, чем сидеть запертой в комнате.

   – Мне нужен секретарь, – Кхан затягивается, глядя на меня сквозь насмешливый прищур. – Здесь, в поместье, отправка почты, сортировка писем, ничего важного, но это должен кто – то делать.

   – Я могла бы помочь...

   Я приподнимаюсь, машинально стягивая на груди разорванное в порыве страсти платье, унижаться не хочется, но кого и когда интересовало мое мнение? Пришла пора забыть о том, что было совсем недолго, не вспоминать их имен... Кхан единственный важен, нужно взрослеть хотя бы ради возможности быть с сыном. Он долго и пристально изучает меня тяжелым взглядом из-под длинных ресниц. Молча тянется к столику, грубо давя сигарету в пепельнице, поворачивается ко мне и, кивая в сторону стула у стены, приказывает:

   – Танцуй для меня.

   Я послушно сползаю с кровати, иду к стулу, ставлю его посередине спальни, так, чтобы ему было отчетливо видно. Кхан нажимает кнопку пульта, и комната наполняется медленной чувственной музыкой.

   К вечеру того дня, сговорчивая и умелая шлюха, получила право видеть собственного сына не только на выходных, но и среди недели. Она была также принята на место личного секретаря Кхана после обольстительно проведенного собеседования. Наверное, он был прав, не особенно обольщаясь на счет ее моральных принципов, она с легкостью научилась продаваться, выгодно торгуясь за то, что было дорого для нее. Она не хотела попасть в подвал, она не хотела становиться тенью и, если для этого, нужно было встать на колени, она встанет, потому что он все равно поставит... или пристрелит. Наверное, она все же сломалась в тот вечер, когда не стало Вила и Сюзи, перестала бороться за что – то спрятанное глубоко внутри нее, то, что столь трепетно оберегала, закрывая ото всех, ее мечты, заветные и лелеемые, напрасные и совершенно не нужные. Зачем придумывать для себя другой мир и другую жизнь? Кхан не отпустит, побежишь, он найдет и дорогие ей люди будут уничтожены снова, снова и снова только потому, что он решил стать для нее единственным. Нельзя ни к кому привыкать и привязываться, никаких чувств, которые позволят причинить ей боль. Она же никто, слабая, безвольная игрушка с остекленевшими глазами и золотыми, тщательно завитыми локонами, послушная, исполнительная... внутри изломанная и пустая. У нее есть сын, может, стоит попытаться сделать так, чтобы ей позволили остаться его матерью. Он любит ее... любой... даже вот такой, униженной и сломленной... это мужчина ее мечты...

   С Ванессой я столкнулась неожиданно, пробыв в поместье чуть больше полугода. Энтони совсем привык к огромному дому и давно перестал пугаться гулкого эхо его парадных залов с лепными потолками и зеркально – натертым паркетом. Дом ему нравился, одна сплошная игровая площадка, оригинальный трек для его новенькой спортивной машинки. Это я все не могла свыкнуться с высотой потолков, антикварной мебелью и картинной галереей с длинными рядами портретов семейства Аканти. Возвращаясь со стопкой просмотренных писем в кабинет Кхана, я не смотрела по сторонам, пока не наткнулась на препятствие в виде этой ухоженной стервы. Классическое платье до середины колена, туфли и сумка в тон, брезгливое выражение породистого лица.

   – Все еще не найдешь смелости покончить с собой?

   – И вам приятного дня.

   Я уже не та забитая девочка за обеденным столом, могу ответить, Кхан все же пришел к выводу, что его супругу должна уважать хотя бы домашняя челядь. Надеюсь, что и к его драгоценным родственникам это тоже будет относиться, грубить я не собиралась, но и вытирать о себя ноги не позволю, для этого мне вполне достает Кхана.

   – Слышала, он стал тебя меньше бить и больше трахать, – Ванесса вызывающе скалится. – Выглядишь чрезвычайно довольной собой.

   – Смотрю вас так никто и не подобрал, чтобы хорошенько удовлетворить.

   Я тоже умею огрызаться, Сюзи научила, я ведь когда – то была свободной, имела право быть собой и делать то, что захочу.

   – Ты, что себе позволяешь, дрянь.

   Она буквально шипит и капает ядом, я насмешливо добавляю:

   – Согласна, в вашем возрасте вряд ли можно встретить достойного кандидата, хотя бы в любовники, если только прислугу заставить.

   – Жалкая шлюха...

   – Удовлетворенная шлюха, у вас же, после сбежавшего с секретаршей муженька, вряд ли кто – то появится. Сколько лет прошло, – я наслаждаюсь ее искаженным злобой лицом. – Вы стали старой.

   – Кхан подобрал тебя...

   – Он на мне женился, это разные вещи, не находите?

   – Всего лишь вещь, он принимает душ, в тебя спускает излишки спермы, нравится быть его вещью?

   – Очень, – я высокомерно смотрю в глаза ошарашенной светской стервы. – Особенно теперь, когда поняла, что и с ним можно договориться.

   – Возомнила себя единственной...

   Голос Ванессы сочиться ядом, но внезапный окрик Кхана со ступенек лестницы обрывает ее предложение. Он спускается вниз и становится рядом со мной, натянутой, словно струна от страха перед предстоящим наказанием. Я заигралась во вседозволенность, меня поставят на колени, запретят видеться с сыном. Сама виновата. Смелость, гордость, чувство собственного достоинства невиданная роскошь для ничтожества, вроде меня. Зачем сорвалась? Молчала же до сих пор, угодливо улыбалась и получала желаемое. Кхан слишком долго позволял почувствовать себя человеком... и меня занесло.

   – Она, мать моего сына, Ванесса.

   – Случайное обстоятельство, не более того, это у нее наследственное, выгодно пристраиваться под опеку обеспеченного мужчины.

   – Я просил оставить подобные высказывания в отношении Сани.

   – Энтони, рано или поздно, узнает всю нелицеприятную правду.

   Градус в холле понижается до критического минуса, инеем покрывается мебель и поддергивается ледяным узором окно.

   – С этого дня этот дом закрыт для тебя.

   – Это и мой дом тоже.

   Ванессу не запугать.

   – Я являюсь единственным распорядителем финансов, – представила зазмеившуюся по его губам усмешку и невольно вздрогнула. – Хочешь, сокращу содержание?

   Она задирает подбородок и стискивает зубы, глаза мечут молнии, но Ванесса молчит и ее можно понять, дочери выходят замуж, оплачивает торжество Кхан. Стук каблуков ее туфель, грохот захлопнувшейся двери и... тишина. Я смотрю перед собой, боясь взглянуть на того, кто стоит рядом. Вздрагиваю, когда он берет меня за плечо, вталкивая в двери своего кабинета. Гордость не мое. Смелость не мое. Трусость и умение вовремя заткнуться, вот наше все. Интересно, уже можно ползать на коленях, униженно выпрашивая не лишать меня встреч с сыном?

   – Я же обещал изменить отношения между нами.

   Уже слышала и испытала на собственной шкуре.

   – Зачем эти дрожащие губы и руки.

   Прикусываю нижнюю губу, стискивая пальцы в кулачки. Слишком быстро. Выдыхаю, пытаясь расслабиться. Разжимаю пальцы, пытаюсь улыбнуться, но глаз не поднимаю. Тени скользят по полу, уродливые темные пятна. Кхан размеренно ступает, выхаживая прямо передо мной. Менторский тон, знакомые слова назидания и липкий страх, скользящий вдоль взмокшей спины.

   – Мне приятно, что ты осмелела настолько, что даже попыталась дать отпор нападкам Ванессы. Я сделал многое, чтобы изменить тебя, превратить из забитого животного обратно в разумную и ухоженную женщину. Энтони заслуживает обоих родителей, а ты прекрасная мать. И мне тоже приятней иметь в спальне обольстительную девушку, вместо запуганного и постоянно дрожащего существа.

   Кхан прекращает марш, подходит ближе, треплет по волосам, словно отлично выдрессированного сеттера.

   – Я не хотел ломать тебя, Сани, только договориться, но...

   Его пальцы путаются в волосах и больно дергают вниз, заставляя вскинуться и взглянуть в глаза хозяину.

   – Ванесса моя сестра, она Аканти, измени тон или я изменю твои условия пребывания в этом доме.

   Он не отводит пристального угнетающего взгляда, и я выдыхаю, едва слышное:

   – Да, Кхан.

   – Тогда, – захват у основания шеи слабеет, меня толкают на пол перед его креслом. – Поможешь расслабиться.

   Расслабляться он умеет, усиливая захват на затылке и умело задавая нужный ему ритм. Почти нежно проводит большим пальцем по нижней губе, довольно жмуриться, словно сытый кот и припечатывает к полу, унижая циничным:

   – Ты делаешь это профессионально.

   Молчит, медлит, потом выдает, скупо цедя сквозь сжатые зубы:

   – Я могу отпустить тебя.

   Он ждет восторга? Его нет, он не отпустит или, отпустив, прикажет вернуться через какое – то время. Он может расстаться со мной, но не отпустит Энтони.

   – Без сына, – разбивает он мои иллюзии. – Хочешь освободиться от моей власти, забудешь его.

   Я осмеливаюсь задать вопрос, не ожидая ответа, но Кхан произносит:

   – Никаких мужчин рядом, если не мне, то и никому больше. Одиночество станет платой за отказ любить меня.

   – За это ты убил Вила, зачем было убивать Сюзи?

   Его пальцы барабанят по обивки кресла, губы кривятся в оскале:

   – Это был ее выбор... после второго круга на глазах у любимого родственника.

   Я дергаюсь, как от удара и Кхан снисходительно похлопывает меня по щеке:

   – Насилие может быть разным, цени мое великодушие по отношению к тебе.

   Я хрипло выдыхаю:

   – За что ее?

   – Ему было больно смотреть, Сани, как и мне... осознавать то, что это мерзкое чудовище касалось тебя.

   Я всхлипываю, судорожно закрывая рот рукой, и он проводит кончиками пальцев по макушке, едва касаясь волос.

   – Я бы мог убивать его долго, но проявил милосердие, так же, как проявляю его теперь.

   Пальцы сжимают подбородок, выворачивая шею и принуждая смотреть в его глаза:

   – Я устал наблюдать за трогательными попытками изображать любящую супругу, надоел твой обман, захочешь уйти, отпущу и не попытаюсь вернуть. Ты должна быть одна, твое одиночество станет моим утешением.

   Он не оставлял мне выбора.

   – Тебя невозможно ненавидеть еще больше.

   – Знаю, – Кхан неожиданно притягивает меня к себе на колени, заботливо усаживает, скользит губами по шеи, касается губами мочки и хрипло шепчет. – Я люблю тебя, но ты же понимаешь, я не отпущу, ты принадлежишь мне и давно уже безразлично на все твои желания и мечты. Я хочу еще детей, подаришь мне сыновей и, я обещаю отдельную спальню...

   Обещал Кхан много и щедро, только забывал обещание с завидным постоянством.

   Это был удачный вечер. Классическая музыка легким фоном для неспешной беседы гостей, блеск драгоценностей, бокалы с вином и главные действующие лица, прекрасные невесты и их великосветские женихи. Дочери Ванессы даже замуж решили выходить вместе, что лично мне казалось очень милым и чрезвычайно глупым. Впрочем, это не мешало завидовать до зубовного скрежета и нахлынувшей волны зависти. Чем я хуже этих расфуфыренных дурочек? Почему им достается все, а мне ничего? Хотя, я глотнула вина и отвела взгляд от хихикающих племянниц, зачем мне жених и пышное торжество. Если бы Кхан не встретил меня, не запал, не надумал сделать своей, я бы, наверное, вышла замуж за того самого одноклассника, такого же забитого и закомплексованного, как и я, и принялась строить серый быт обычной прислуги, служащей в богатом доме. Дешевое платье, дешевая фата и дальше строгая экономия семейного бюджета. Мы бы откладывали деньги на покупку поддержанного авто, потом на покупку собственного дома, копили бы на мебель и ремонт. И у нас бы появились дети. Все предсказуемо и банально, оказывается, мне нравится банальность, я хочу быть серой и непримечательной, скользить тенью по огромному дому, стряхивая пыль и натирая пол, но принадлежать при этом себе, иметь право голоса на семейном совете, считать деньги до зарплаты или занимать у соседей в долг. В школе, где меня унижали, я была, оказывается, несказанно счастлива, потому что принадлежала себе. Глоток вина, взгляд на гостей. Дамы в вечерних нарядах и блеск драгоценностей затмевает свет хрустальной люстры. Мое платье не хуже остальных и такая же куча бриллиантов на ушах, шеи и запястьях. Вульгарно танцевать в стиле ню на затрапезной сцене дешевого бара, а увешаться сверху донизу дорогой мишурой верх изысканности значит. У Кхана странные представления о благочестии, двойные стандарты для себя и меня.

   – Потанцуем?

   Его рука на талии, любезная улыбка, строгий костюм. Он неотразимо прекрасен, когда отражается в зеркалах этого зала. Он не простил Ванессе того, что она посмела оскорбить меня, позабыв о его приказе. Для свадьбы арендовали дорогой ресторан, поместье оставалось закрытым не только для нее, но и для ее дочерей. Кхан устроил показательное наказание для близких и дальних родственников, он демонстрировал силу своей власти и все склонялись перед ним. Я довольствовалась мыслью, что не только меня, образно говоря, ставили на колени, чтобы основательно поиметь.

   – О чем думаешь?

   Он умело ведет в танце, наши движения слажены и технически идеальны. Он умелый партнер в техническом исполнении программы. И от этой его прилизанной идеальности и совершенства хочется нестерпимо выть.

   – О тебе.

   Бокал вина не дает забыться, слишком мало алкоголя, он не будоражит кровь, не дарует ощущение смелости полета.

   – Я так и понял по нервно прикушенной губе и скорбному выражению лица.

   – Здесь скучно...

   – Высший свет недостоин дочери дешевой стриптизерки?

   Кхан криво усмехается, и я неожиданно зло отвечаю на заезженное до дыр оскорбление:

   – Что же ты себе не выбрал одну из великосветских красавиц, зачем гонялся за мной, вынудил остаться?

   Его пальцы на талии больно впиваются в кожу, мы сбиваемся с такта, но я устала, устала быть с ним и молчать, покорно принимая то, что он делает для меня и для моего же блага.

   – Дома обсудим мои пристрастия, – шипит он, напрасно пытаясь взять себя в руки.

   – Ты мне угрожаешь?

   – Я тебе обещаю.

   – Я беременна и я ненавижу тебя.

   Когда приходит понимание того, что все прошло мимо тебя и все, то за, чем ты гнался было лишь жалкой иллюзией заветной мечты? Она другая с тобой... она никогда не будет с тобой, ты далек от нее и у тебя нет шанса стать ближе. Вас связывает документ и общие дети, но нет интереса и нет того самого, незримо прекрасного, того, что заставляет светиться ваши глаза, когда вы вместе. Вы чужие друг другу и сколько бы ты не старался, доказывая себе и ей, что она только твоя и принадлежит только тебе... власть не дает сладости победы и единения... только горечь на губах и одиночество даже когда она рядом, ближе насколько это только возможно для мужчины и женщины. Стеклянные глаза отражают блики люстры, но не отражают ее чувства, даже страха перед тобой. Она устала бояться и устала ненавидеть, она равнодушна и давно пуста. Ей уже все равно и ты, и твои наказания, и даже то, что ты отобрал у нее детей. Она по-прежнему прекрасна и притягательна, ты хочешь ее, ты любишь ее, даже вот такую насквозь фальшивую. Зачем ты начинал погоню за мечтой? Она стоила того? Наверное, да, если ты хотел заиметь ее на любых условиях. Твое желание исполнилось, все твои желания исполняются, но у нее пустые глаза и в них нет света. Она нужна тебе такой? И ты согласен на это, она нужна тебе любая, ты думаешь, что она оттает и простит тебе все, что ты сделал для того, чтобы обладать ею.