Текст книги "Пространство круга"
Автор книги: Лина Баркли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
2
Хейзл нежилась в мягком свете предзакатного солнца.
Отчаянное сердцебиение стало стихать, и она улыбнулась, проведя пальцем по бедру Дика.
– Ммм, – пробормотал он в ответ, перехватывая руку Хейзл и направляя ее в более интимное место.
У нее перехватило дыхание от изумления и неподдельной радости, когда она почувствовала под пальцами вновь твердеющую плоть мужа.
– Дик! – только и смогла выдохнуть восхищенная Хейзл, осмелившись оставить руку там, где она находилась.
– О-о-о! – издав довольный стон, он приподнялся на локте, разглядывая раскрасневшееся лицо жены и разметавшиеся по подушке пряди ее светлых шелковистых волос.
Вспомнив, что вот-вот вернутся дочери, Дик переборол себя и отвел руку Хейзл.
– У-у-у… – надулась она.
– Не сейчас, милая, – отрывисто бросил Дик, хотя тело его томилось по тому волшебному ощущению, которое дарили легкие, почти невесомые прикосновения ее пальцев. – Сколько еще у нас осталось времени?
Хейзл бросила взгляд на часы, которые стояли на столике у кровати.
– Примерно полчаса, – с сожалением доложила она и погрустнела при мысли, как торопливо они отдались друг другу. – До чего быстро все кончилось, правда?
– Но ведь тебе понравилось? – улыбнулся он.
Хейзл покраснела. Она так и не отделалась от этой привычки, которая немало досаждала ей и откровенно веселила Дика.
– Ты же знаешь, что да, – тихо ответила она, но в голове у нее царила сумятица. Да, это было чудесно, но на этот раз они занимались любовью не так, как Хейзл привыкла.
Лихорадочное нетерпение охватило их еще до того, как они оказались в спальне, Дик срывал с нее одежду с такой поспешностью, которая не имела ничего общего со свойственной ему чуть насмешливой нежностью.
Хейзл села, и длинные светлые волосы спрятали под собой ее обнаженные груди.
– Мне лучше встать…
Он удержал ее за руку.
– Подожди, не торопись.
С радостной улыбкой, в которой, тем не менее, крылось легкое раздражение, она повернулась к нему.
– Дорогой, ты же сам дал понять, что у нас нет времени…
Но Дик покачал головой и серьезно сказал:
– Я не собираюсь снова заниматься любовью, Хейзл. Я не это имел в виду. Я хочу поговорить с тобой.
– Поговорить?
От страха у нее во рту появилась горечь, горло перехватил спазм. Чтобы не видеть решимости, которая искорками поблескивала в глубине серых глаз мужа, Хейзл соскользнула с кровати и стала искать свои тапочки.
– О чем поговорить, Дик? – небрежно спросила она.
– О том, о чем мы говорили до того, как ты стала демонстрировать мне свое соблазнительное тело. О переезде, – напомнил он, наблюдая, как Хейзл натягивает хлопчатобумажные темно-синие трусики. Дик мельком удивился, почему она никогда не носит то изысканное белье, которое он каждый раз привозит ей в подарок из заграничных вояжей.
– Но я думала, что мы полностью исчерпали эту тему, – возразила она, неуклюже изогнувшись, чтобы застегнуть бюстгальтер.
Дик отрицательно покачал головой.
– О нет, радость моя. Это ты сказала все, что думаешь по этому поводу, а именно, что никуда не хочешь перебираться.
– О! – У нее задрожали губы. – Мое мнение для тебя ничего не значит?
– Конечно, значит! – вздохнул Дик. – В сущности, если бы не твое упорное нежелание сниматься с места, я бы уже давным-давно завел разговор о переезде поближе к природе!
– А я бы возражала точно так, как и сейчас! – фыркнула Хейзл.
Решив подойти с другого бока, он закинул руки за голову и, откинувшись на подушки, расплылся в улыбке.
– Что же в городе есть такого, чего ты не можешь себе позволить в сельской местности?
Хейзл оценивающе посмотрела на мужа. Значит, он решил взять логикой? Интересно, осознает ли Дик, насколько покровительственно звучит его голос?
– Я могу ходить в театры, – не мешкая, выпалила она. – И на концерты. Кроме того, в Лондоне есть художественные галереи, парки… и разные специализированные магазины.
– А если мы будем жить рядом с другим городом? Как тогда? Все это будет доступно для тебя.
– Но чего ради нам туда стремиться? Мы обосновались здесь, – ушла она от ответа.
– Верно, но столь же легко мы можем обосноваться в другом месте. – Заметив непримиримое выражение лица жены, он решил, что пока благоразумнее дать задний ход. – Я далеко не так наивен, дорогая, и понимаю, как сложно будет собраться и…
– Так зачем же это надо? – вопросила Хейзл, разозлившись, что Дик собирается перевернуть весь их уютный мирок вверх тормашками в силу всего лишь своей прихоти.
– В силу тех причин, о которых мы говорили: будет больше простора, тройняшки могут вести здоровый образ жизни…
– Но только не я?
– Все мы, – мягко поправил он. – И в глубине души ты сама это понимаешь, дорогая.
Хейзл понимала, что еще минута – и она разразится слезами. Она натянула мятую майку и, мотнув головой, откинула с лица густые светлые волосы.
– И что это вдруг тебе взбрело в голову? – спросила она. – Только потому, что Лили поплакалась из-за лошади?
– Отнюдь. Это было просто совпадением.
– Так в чем же дело?
Дик повел широкими плечами.
– Потому что я давно понял, что нет абсолютно никакой необходимости в моем постоянном присутствии в Лондоне. При нынешнем уровне развития связи можно работать в любом месте. К тому же ты знаешь, как долго мне приходится добираться до офиса.
Хейзл кивнула. Тут он попал в точку. По утрам движение бывало таким плотным, что Дику приходилось выезжать с рассветом, и часто он возвращался домой, когда тройняшки уже укладывались в постель. А порой еще позднее. Неудивительно, что он постоянно выглядел усталым.
И не имело никакого смысла убеждать его не перерабатывать, пусть даже доходы Дика от бизнеса могли позволить им вести иной образ жизни. Ибо в нем глубоко укоренилась этика рабочих отношений, а давние сложившиеся привычки очень трудно переломить. Дик вкалывал, не щадя себя, потому что был целеустремленным человеком, и, как всем людям такого склада, ему было необходимо много и тяжело работать. Сказывались и условия, в которых прошла его молодость.
– Не сомневаюсь, что мы можем найти какое-то компромиссное решение, – предложила она и с легким раздражением бросила: – Ради бога, Дик, не можешь ли ты встать и что-нибудь накинуть на себя? Девочки вот-вот вернутся.
Он ухмыльнулся и, соскочив с кровати, стал натягивать джинсы, а Хейзл поймала себя на том, что не может отвести от него глаз. Она никогда не сможет насытиться Диком, и у нее просто зудели руки от желания снова ласкать его.
Застегивая рубашку, он поднял на Хейзл глаза и лукаво улыбнулся.
– Хочешь, чтобы мы снова залезли в постель?
Она покраснела.
– Нет, не хочу.
Дик сделал несколько шагов и, остановившись перед Хейзл, пальцем приподнял ее подбородок.
– Не смущайся, радость моя. Еще десять минут назад ты и не думала о стеснительности! А я все пытался понять, что на тебя нашло, пока не догадался, что это я сам завелся!
– Дик! – Хейзл закусила губу, вспоминая, как исступленно они только что любили друг друга.
– Но в этом же нет ничего плохого. Я надеюсь, наслаждение, которое мы дарим друг другу, с каждым годом будет только возрастать! И это еще одна причина для переезда. Нам хватает места и здесь, но комнат у нас маловато. Тем более таких, где мы можем с тобой уединиться.
– Разве нет?
– Черт побери, Хейзл! – выпалил он с уверенностью человека, который тщательно продумал все свои аргументы. – Комната девочек дверь в дверь с нашей. И что, по-твоему, произойдет, когда они подрастут и поймут, почему мама так сладострастно стонет?
Она залилась краской.
– А когда приходится сдерживаться, это совсем не то… – безжалостно продолжал Дик. – И я не могу не думать, что со временем возможности для таких вспышек страсти будут сходить на нет… Разве что мы найдем какой-то выход!
– И все же, что с тобой вдруг стряслось, Дик Треверс? – потребовала Хейзл ответа. – Неужели ты считаешь, что и другие мужчины готовы сорвать с места своих жен и детей лишь ради того, чтобы секс не стал пресным?
Дику стоило немалых усилий демонстрировать во время разговора терпимость и понимание, но, услышав оскорбительные слова Хейзл, он побелел от гнева и угрожающе тихим голосом спросил:
– Значит, ты думаешь, что я озабочен исключительно сексом?
– Не знаю, – устало ответила Хейзл. – Ты сам привел это в качестве аргумента. А что еще может быть? Кризис среднего возраста? Но, в таком случае, не слишком ли ты молод в свои тридцать три года для такого кризиса?
– Еще бы, черт побери! – с жаром согласился он. – А может быть, ты и права. Может, у меня в самом деле какой-то кризис, просто раньше у тебя не было ни времени ни желания заметить это…
– Дик… – перебила она, потрясенная не столько гневным выражением лица мужа, сколько тем непреложным фактом, что, похоже, они по-настоящему ссорятся. – Ты не имеешь права так думать!
– Неужели? – Он не собирался остывать. – Откуда ты знаешь, о чем я думаю? Если мои слова не совпадают с тем, что нужно тебе, ты никогда меня не слушаешь, разве не так? Но пришло время выслушать меня, Хейзл Треверс!
– Ну так говори, – тихим сдавленным голосом предложила она.
Дик перевел дыхание.
– Неужели ты никогда не чувствовала, что жизнь наша движется по накатанной колее?
– По накатанной колее? – Она удивленно вскинула брови.
– Конечно. – Увидев, как она растеряна, Дик смягчился и протянул руку, чтобы приласкать ее, но Хейзл отпрянула, холодно бросив:
– Ты вроде хотел что-то сказать.
Он кивнул. Хейзл права: секс уже отвлек их от предмета разговора.
– Дорогая, ты выросла в этой квартире. Мы провели в ней всю нашу семейную жизнь. Мы вырастили в ней трех детей, но теперь нам не хватает места. Я думаю, что мы переросли ее.
В его словах была холодная решимость, словно Дик пришел к выводу, что этот этап их жизни подошел к концу, и Хейзл почувствовала, как по спине пробежал знакомый холодок. От страха у нее перехватило дыхание, но она сглотнула едкую горечь комка в горле.
– Я слышала, что ты сказал, Дик, – тихо промолвила она.
– Вот и хорошо.
Глаза ее заволокло слезами.
– И ты в первый раз дал мне понять то, что мы оба знаем: я заставила тебя жениться на себе лишь тем, что забеременела! И, не встреть ты меня, ты бы, наверное, никогда не попал в такую действительно ужасную ситуацию. Жил бы себе, как живешь, и женился бы на своей обожаемой Паоле!
Серые глаза Дика сузились так, что стали напоминать ледяные щелочки.
– Хейзл, прошу тебя. Ты слишком возбуждена и можешь сказать то, о чем потом пожалеешь!
Но она отметила, что Дик не стал опровергать ее предположение.
– В таком случае я вообще не буду ни о чем говорить.
– Но…
Громкий звонок у входной двери возвестил о появлении тройняшек, и Дик решил не продолжать разговор. До поры до времени.
Когда Хейзл поравнялась с мужем, он сделал попытку примирительно обнять ее, но она уклонилась.
– Просто обдумай все, что я сказал, – бросил он ей вслед. – Это все, о чем я прошу. Просто подумай. Это ты можешь для меня сделать?
Как она ему могла отказать?
Выскочив из спальни, Хейзл рискнула бегло взглянуть на себя в зеркало. До чего у нее ужасный вид! Волосы спутаны, на щеках рдеют предательские красные пятна… Девочки не должны заметить ее смятения! Она схватила ленточку и собрала волосы в привычный конский хвостик.
Едва открыв входную дверь, Хейзл оказалась в водовороте зеленых школьных платьиц и развевающихся кудряшек. Три девчонки, влетев в квартиру, стали прыгать, как кузнечики, одновременно тараторя наперебой, что всегда за ними водилось, стоило им только научиться говорить.
– Мама, Ханна Фиппс, которая написала книгу о лошадях, после Рождества приедет к нам в школу!
– Мамочка, а мне дали роль злой ведьмы в пьесе, я составила тебе список, чего нужно для костюма, но потеряла его!
– Мама, я сделала дополнительное задание по латыни, просто ради удовольствия, и миссис Макфадден была очень довольна мной!
– Весьма печально!
– И вовсе не печально! Миссис Макфадден сказала, что я, наверное, получу грамоту от директора школы!
– Еще хуже!
Глядя на троицу своих дочек, Хейзл расплылась в широкой улыбке, полной любви и гордости: неотличимые внешне, девочки были совершенно разные по характеру. От матери они унаследовали белую кожу, спрыснутую россыпью веснушек, темно-синие глаза и золотистые волосы, но если у нее они падали прямыми прядями, то у всех троих клубились копной кудряшек. Для своих лет они отличались довольно высоким ростом и крепким спортивным телосложением, доставшимся от Дика.
– Привет, мои дорогие! – просияла Хейзл, радостно обнимая их всех вместе и по отдельности. – До чего вы у меня умные девочки!
В холл вышел Дик.
– Папа, а почему ты так рано пришел с работы? – полюбопытствовала Летти, и ее умные глазки с интересом перебегали с отца на мать и обратно.
– Я… ну в общем-то… решил пораньше закончить, – смутился Дик, и Хейзл с трудом сдержала улыбку, забыв на время о размолвке. Она редко, если вообще когда-либо, видела, чтобы муж не мог найти слов для ответа!
– Ну да. Понимаю. А почему у тебя рубашка шиворот-навыворот? – с невинным видом продолжала допытываться Летти.
– Ммм… После тяжелого трудового дня всем троим полагаются сок и печенье. И как насчет того, чтобы переодеться, девочки? – попытался сбить их с толку Дик.
– О да, пожалуйста, папочка! – хором завопила троица.
– А тебе, дорогая? – Дик в упор посмотрел на Хейзл.
Их взгляды встретились над тремя шелковыми золотистыми головками, и неумолимая решимость в серых глазах мужа заставила Хейзл содрогнуться от мысли, что продолжения неприятного разговора ей не избежать.
– Чаю, пожалуйста, – спокойно попросила она.
На кухне царила уютная спокойная атмосфера, пока Дик возился с посудой, а Хейзл причесывала взлохмаченные головки дочек и ужасалась предложению пригласить на чай половину класса.
И хотя Хейзл изо всех сил старалась не думать об этом, но снова и снова возвращалась мыслями к ссоре, ибо она в первый раз набралась смелости бросить в лицо Дику всю правду.
Хейзл никогда не позволяла себе такого, но от фактов никуда не денешься. Да, она в самом деле заставила Дика пойти под венец, чего он не собирался делать…
3
Хейзл встретила Дика Треверса в ночном клубе. Ей только что исполнилось семнадцать, и она никогда не бывала в таких заведениях.
Клубные вечеринки никогда ее не привлекали, но сегодня был день рождения одной из ближайших подруг, и та настояла, что хочет пригласить Хейзл и еще четырех в один из самых знаменитых клубов Лондона.
Клуб был шумным и забитым до предела, а от мерцающего света и сигаретного дыма у Хейзл очень быстро стала раскалываться голова. Стоило ей пробыть в этой атмосфере двадцать минут, как захотелось удрать домой.
Дик тоже страдал, оказавшись в этом клубе. Его водитель, который неотлучно находился при нем, с тех пор когда Дик зарабатывал свой первый миллион, в ближайший уик-энд праздновал свою свадьбу и пригласил Дика на мальчишник. Двадцатитрехлетнему Дику еще не доводилось проводить ночи на мальчишниках, но он чувствовал себя обязанным разделить компанию, и оставалось лишь надеяться, что никто не обратит внимания на тоскливое выражение его лица.
Ближе к полуночи, когда грохот музыки стал болезненно отдаваться в голове, он выскользнул из зала, чтобы хоть несколько минут передохнуть в тишине и покое, и на первом этаже здания обнаружил полутемный бар.
Хейзл же искала дамскую комнату, но, найдя, пожалела о своем открытии, ибо, представ перед высоким зеркалом, с ужасом убедилась, что тщательно наложенный макияж превратил ее в видавшую виды особу.
Платье она, конечно, одолжила, ибо ее собственный гардероб, к сожалению, не позволял показываться в свете. Пусть Хейзл и училась в престижной дорогой школе, ее отец не имел представления, чего молодая девушка может хотеть от жизни.
Адам Маршалл был незаметным чиновником, который большую часть жизни проводил в маленьком пыльном кабинетике в Уайтхолле. Едва Хейзл минуло четырнадцать, ее мать стала жертвой наезда пьяного водителя, и с тех пор для мистера Маршалла померкло сияние жизни. Он даже старался как можно меньше времени проводить дома.
Заживо похоронив себя на работе, он оказался не в состоянии разделить с дочерью свою неизбывную печаль. Высоколобый интеллектуал, отрешенный от мирской суеты, мистер Маршалл не обращал внимания на моду, а то немногое, что знал о ней, привело его к убеждению, что мода представляет собой изощренное жульничество, дабы безнаказанно опустошать карманы юных и впечатлительных девушек. И пусть даже Хейзл получала деньги на расходы, она, конечно же, не могла позволить себе наряды, которые носили большинство ее сверстниц.
Позаимствованное у подружки вечернее платье не относилось к числу тех, которое она выбрала бы в нормальной обстановке, но, вне всякого сомнения, оно как-то изменило ее облик, ибо никогда раньше Хейзл не замечала, чтобы мужчины буквально пожирали ее глазами.
Короткое облегающее платье с узенькими лямками оставляло на виду матовую кожу обнаженных плеч Хейзл. Серебристо-серая материя обтягивала девичьи формы как вторая кожа, и большинство мужчин в зале откровенно разглядывали Хейзл.
Потягивая свой тоник, Дик краем глаза заметил девушку в коротком поблескивающем платье. Первым делом он невольно отметил, что у нее потрясающие ноги, но что-то в ее облике заставило его присмотреться к незнакомке, и Дик нахмурился.
Ибо при всем своем неподдельном обаянии она как-то не вписывалась в эту обстановку. Хотя бы тем, что чувствовала себя в клубе явно неуютно. Словно опасалась, что в любую минуту какой-нибудь перебравший ухажер, обдав ее перегаром, попытается завязать разговор. Или хуже того.
Дик встал, не обращая внимания, что все женщины, сидящие по соседству, похотливо раздевают его взглядами. Все, кроме одной.
Хейзл конечно же заметила его. Он был так обаятелен, что не заметить такого мужчину было просто невозможно! Но лишь предельно тщеславная или бесконечно уверенная в себе женщина могла предполагать, что великолепный красавец остановит свой выбор на ней.
Хейзл не была ни той, ни другой и поэтому только удивленно моргнула, увидев, что он целенаправленно пересекает бар, явно направляясь к ней. Она даже украдкой оглянулась – не стоит ли у нее за спиной некая блистательная светская дама, радостно улыбаясь этому высокому мужчине с прищуренными серыми глазами. Но за спиной никого не было. Хейзл покраснела.
От Дика не укрылось ее невинное детское смущение, и, подойдя поближе, он испытал более чем странное удовольствие.
– Здравствуйте, – сказал он волнующе низким голосом. – Похоже, вы заблудились.
– Чего я и хотела, – откровенно призналась Хейзл. – Тут хуже, чем на фабрике фейерверков во время взрыва.
– Да? Почему же? – Дик не скрывал, что она его развеселила; в последнее время ему не доводилось встречать девушек, способных на оригинальное высказывание: большинство покорно соглашались с каждым его словом.
– Ну, все эти вспышки мерцают, как сумасшедшие, а музыка грохочет так, что уши лопаются! – Хейзл неодобрительно покосилась на бармена. – И представить себе не могла столь диких цен за выпивку!
– Видно, что вам тут не нравится, – заметил Дик. – Напрашивается вопрос: почему вы тут оказались?
– Я пришла с подругами, – объяснила Хейзл, старательно избегая уточнения «по школе».
– И они?.. – Дик оглянулся.
– Танцуют.
– А вы не хотите потанцевать? – спросил Дик, подумав, какое это будет блаженство, обнимая ее, покачиваться в такт музыке.
Хейзл на секунду задумалась. Она ничего не имела против того, чтобы потанцевать с ним. Ровным счетом ничего. Но стоит ли рисковать? Перед ней стоял самый симпатичный мужчина из всех, что за этот вечер попались ей на глаза. А не повиснут ли на нем остальные девчонки, исходя слюной, как собаки над костью?
– Не очень. Там слишком тесно.
– Как насчет выпить? Может, кофе?
– О, кофе я люблю, – встрепенулась она. – А его тут подают?
Он состроил презрительную гримасу.
– Точнее, выдают за кофе какую-то мутную коричневую жидкость, но я знаю тут за углом маленький экспресс-бар, где варят лучший в Лондоне кофе. Если вас это интересует…
Хейзл замялась. Она отлично усвоила правила личной безопасности, но внутренний голос подсказывал, что этому человеку можно довериться.
– Прихватите с собой гувернантку, если так вам будет спокойнее, – вежливо предложил он, правильно истолковав ее замешательство.
Долой страхи! Хейзл замотала головой, и в полумраке бара ее волосы взметнулись золотистым ореолом.
– В этом нет необходимости: у меня черный пояс, так что в случае чего я смогу защитить себя.
– В самом деле? – восхитился он.
– Да нет! – засмеялась она. – Но, кажется, я вас смутила, не так ли?
Он тоже засмеялся, пробормотав:
– Дик Треверс, – протянул ей руку.
– Хейзл Маршалл, – представилась она.
Забыв о всех и вся, целый час они провели в невинной болтовне за кофе, хотя потом Хейзл с трудом могла вспомнить, о чем шел разговор. Она была счастлива, что новый знакомый внимательно слушает ее. Слава богу, отец приучил ее внимательно читать газеты, и она не ударила в грязь лицом, имея дело с отлично информированным Диком Треверсом.
Бок о бок они вышли на улицу, залитую неоновым светом, и, остановив такси, Дик доставил ее в Найтсбридж. Хейзл была благодарна темноте, потому что, когда водитель подъехал к дому, она залилась краской, отчаянно надеясь, что Дик попросит об еще одной встрече.
Дик же всю дорогу маялся угрызениями совести. Хейзл не походила на тех особ, с которыми он обычно встречался. В ней были такие чистота и непосредственность, что, как ни смешно, ему хотелось оберегать ее, а подобные чувства он испытывал только к своей младшей сестренке и подруге школьных лет Паоле. Но он никогда не представлял Паолу в такой ситуации…
Когда такси остановилось, совесть заставила его проявить благоразумие, и он осмелился спросить:
– Сколько вам лет, Хейзл?
– Двадцать, – легко солгала она и, увидев, как Дик облегченно улыбнулся, поняла, что подписала себе смертный приговор.
В течение нескольких последующих недель Хейзл встречалась с Диком едва ли не каждый день, ухитрившись так и не познакомить его с отцом. Впрочем, сделать это оказалось нетрудно, потому что Дик не хотел ни с кем делить ее общество – как и она по отношению к нему.
В случае необходимости Хейзл увиливала от ответа, объясняя, что у нее пасхальные каникулы. Когда Дик предположил, что она учится в Университете, Хейзл не стала разубеждать его, успокаивая себя тем, что скоро действительно станет студенткой. Она, привыкшая к безупречной честности слов и поступков, быстро выяснила, как потрясающе просто прибегать к обману, когда страстно хочешь кого-то. А Хейзл хотела Дика.
Ее не волновало, что она водит его за нос. Хейзл была влюблена, но понимала, что возлюбленный отбросит ее, как горячую картофелину, если только она признается, сколько ей на самом деле лет. А любовь оставалась любовью. Потеря матери заставила ее слишком рано повзрослеть. И Хейзл лучше, чем кто-либо, понимала эфемерную природу счастья: она не могла отделаться от мысли, что, если только представляется такая возможность, его надо хватать и держать обеими руками. И она решила, что пойдет на что угодно, лишь бы Дик Треверс не исчез из ее жизни…
Да и сам Дик увлекся ею куда серьезнее, чем предполагал: никогда раньше любовь не посещала его, – он был откровенно растерян. И впервые осознал, что значит оказаться во власти сил куда более сладостных, чем доводы здравого смысла.
В определенном смысле жизнь его складывалась так же непросто, как и у Хейзл. К своему восемнадцатилетию он унаследовал полуразрушенную фабрику пластмассовых изделий, что сыграло большую роль в его решении не поступать в Оксфорд. Его отец проиграл те небольшие средства, которыми обладала семья, после чего скрылся в Австралии, где через год, обнищав, скончался от белой горячки.
Дику пришлось содержать мать и маленькую сестру, и гнев, который вызвало в нем предательство отца, он направил на создание стремительно и успешно развивающегося производства великолепных сортов мороженого из лучших натуральных продуктов. Его стратегический замысел пришелся как нельзя кстати: люди были готовы переплачивать за качество. Тогда Дик еще не догадывался, что уловил тенденцию, но потом всегда на шаг опережал время.
За первым предприятием последовали другие, Дик проявлял интерес к самым разным областям. Бизнесмены, дела которых дышали на ладан, видя, как он преуспевает, обращались к нему за советом, и он помогал им. Короче, Дик Треверс научился чеканить деньги.
Дик всегда пользовался консультациями самых лучших специалистов и довольно рано обзавелся внушительным портфелем акций и инвестиций, которого вполне хватило бы, чтобы больше ни о чем не беспокоиться.
Да, Дик работал много – и даже чрезмерно много – и сейчас ему захотелось расслабиться…
Заниматься с Хейзл любовью стало для него не только радостью, но и необходимостью. Страсть, которую он питал к ней, буквально ошеломляла его, ибо он никогда не верил, что может испытывать к женщине нечто подобное. Но увлечение поглотило его с головой. Он должен обладать этим прекрасным нежным созданием – и на первых порах в нем говорил скорее инстинкт собственника, чем жажда наслаждения. Дик испытывал примитивное желание называть ее своей: чтобы все видели его тавро.
И не будь ему всего двадцать три года и не относись он к браку с циничной подозрительностью, зиждущейся на предательстве отца, он бы незамедлительно женился на Хейзл…
В конце концов настал момент, которого Хейзл страшилась, но и оттягивать который больше не могла: ей пришлось признаться Дику не только в том, что ей всего семнадцать лет, но и в том, что она беременна…
– Дорогая?
Растерявшись от столь стремительного возвращения в настоящее, Хейзл подняла взгляд и увидела, что Дик протягивает ей чашку чая, исходящую паром.
– У тебя был такой вид, словно ты за много миль отсюда, – заметил он, передав ей чашку и усаживаясь на подоконник.
Дик вытянул длинные ноги, обтянутые джинсами. Штанины так выцвели, что казались почти белыми. В проеме окна, не затянутого шторами, уже сгустилась темнота. Сквозь голые ветви деревьев, окаймлявших площадь, ослепительно сияли уличные фонари. В молочной пелене облаков едва просвечивал серебристый диск Луны.
При всем старании Хейзл не могла себе представить иной вид из окна, чем этот, который она знала и любила с детства. И она попыталась подавить охватившую ее дрожь.
– Где девочки? – спросила она.
– Наслаждаются соком с печеньем и смотрят детскую передачу. Я объяснил им, что нам надо поговорить, и попросил какое-то время не беспокоить нас.
– Понимаю. – У нее был на удивление бесцветный голос, напрочь лишенный привычной живости.
Дик посмотрел на жену из-под опущенных ресниц и заботливо посоветовал:
– Выпей чаю.
Она попыталась выдавить улыбку, но губы не слушались и сложились в гримасу.
– Ты же знаешь, что не стоит обращаться со мной как с инвалидом.
У Дика еле заметно сузились зрачки.
Неужели? То есть если дело касается инвалида, надо вести себя с предельной осмотрительностью? И старательно избегать в разговоре тем, которые могут огорчить его?
Хейзл аккуратно поставила чашку, опасаясь, что рука может дрогнуть и она прольет чай.
– Не потому ли ты налетел на меня коршуном? – осторожно осведомилась она.
Она попала в самую точку. Но в течение нескольких недель Дик постоянно ронял намеки, что дела у них идут далеко не лучшим образом, – намеки, которые Хейзл не воспринимала или предпочитала пропускать мимо ушей. Впрочем, неважно. Куда важнее то, что происходит сейчас.
Как смягчить то потрясение, которое бедняжка испытает от неожиданности его предложения?
Как объяснить Хейзл свою точку зрения, чтобы она с восторгом приняла ее, а не смотрела так, словно ей предлагают билет на Марс в один конец?
– Моя идея – все продать и переехать. Американцы называют это «сняться с места», – задумчиво сказал Дик. – Решительно изменить ритм жизни, чтобы улучшить ее. Чтобы не носиться все время по кругу, пытаясь ухватить себя за хвост. Неужели ты этого не понимаешь?
Хейзл почувствовала себя так, словно ей на голову вылили ведро ледяной воды. Неужели он именно так воспринимает наше существование? Как постоянную гонку? Может, как ловушку, из которой нет выхода? И мы безостановочно крутимся как белки в колесе. А может, просто существуем рядом, каждый сам по себе, и мне, укрывшейся в своем уютном и безопасном маленьком мирке, не приходит в голову, как Дик отчаянно несчастлив?
– Сомневаюсь, что могу представить тебя, ведущего такой образ жизни, – медленно ответила она.
– То есть?
– Да ты полностью поглощен стремительным темпом городской жизни. Деланием денег. Подъемом на самый верх. Ты бизнесмен с головы до пят.
– Может, я действительно привык к этому облику, – кисло признал он, – но ситуация не может все время оставаться статичной. Я хочу проводить куда больше времени с тобой и с девочками.
От изумления она вытаращила глаза.
– В самом деле?
– Да, в самом деле. Потому что, если мы не будем меняться и развиваться, значит, мы стоим на месте. Не растем.
– Предполагаю, ты имеешь в виду свой личный рост? – выпалила Хейзл, подумав, что, наверное, им стоит заняться написанием учебника по самосовершенствованию.
Дик грустно посмотрел на нее, и Хейзл вдруг обратила внимание, до чего он вымотан, какие тени лежат под глазами, как ввалились щеки. Ее снова захлестнула волна желания. Ей страстно захотелось отбросить со лба мужа упрямые пряди темных волос, легкими прикосновениями кончиков пальцев снять груз, что лежит на его плечах.
– Наверное, и его тоже, – пробормотал Дик.
– А если мы не изменимся? Что тогда?
В молчании, которое последовало в ответ на ее настойчивые вопросы, было напряжение скрипичной струны, готовой вот-вот лопнуть.
– Просто я знаю, что больше не хочу вести такой образ жизни, – наконец сказал Дик. – Участвовать в этих сумасшедших крысиных гонках большого города.
– А девочки?
– Думаю, что и они готовы к переменам. Почему бы тебе не спросить у них?
– Что я и сделаю, Дик, не волнуйся. О, я это сделаю.
Чтобы поговорить с детьми на эту тему, Хейзл дождалась времени вечернего купания, когда и сама успела в какой-то мере восстановить привычное спокойствие.
Тройняшкам уже минуло десять лет, но, когда наступало время купаться, они вели себя как пятилетние! В большей из трех ванных комнат располагалась обширная угловая ванна, и порой, как, например, сегодня вечером, Хейзл разрешала залезать в нее всей троице разом.
– Но только не брызгаться! – предупредила она, понимая, что ее слова тут же будут забыты. Набравшись терпения, она дала девочкам вволю натешиться воплями и пусканием пузырей. – Папа говорит, что ты очень хочешь завести лошадь, Лили, – осторожно начала она, поливая водой кудряшки старшей из тройни.
