Текст книги "Пространство круга"
Автор книги: Лина Баркли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Лина Баркли
Пространство круга
1
Дик Треверс вытащил из-за чайника балетную туфельку и выругался сквозь зубы. Он, было, подумал, не запустить ли ею в другой конец светлой просторной кухни, но сдержался. Тогда туфелька скорее всего канет безвозвратно в этом шумном безалаберном доме, и он представил, какая воцарится паника, если это случится!
– Кладут ли эти девчонки хоть что-нибудь на место? – вопросил он таким низким, глубоким и потрясающе чувственным голосом, что большинство из тех, кто встречался с ним в первый раз, не могли отделаться от иллюзии, что перед ними драматический актер.
На самом деле Дик был бизнесменом, обладающим едва ли не самым солидным портфелем ценных бумаг в Лондоне.
Подняв голову, Хейзл посмотрела на мужа. Она сидела на полу, наводя глянец на три пары детской обуви, и у нее уже начала побаливать шея. Надо сказать, что сегодня Дик нарушил устоявшуюся привычку, неожиданно рано явившись с работы. И до сих пор не сказал, в чем дело!
У Хейзл зачастило сердце, когда она с обожанием посмотрела на мужа. Дик был одним из тех мужчин, о которых часто говорят, что для их же собственного блага им не стоит так хорошо выглядеть, правда, по этой части у Хейзл не было никаких претензий. Высокий и хорошо сложенный, с сильными мускулистыми ногами и поджарым гибким телом, Дик обладал грацией прирожденного спортсмена. Его густые черные волосы слегка вились, а улыбка была ослепительной.
Если бы кто-нибудь попросил Хейзл перечислить не столь привлекательные качества супруга, она бы зашла в тупик, ибо, когда дело касалось Дика, ей порой хотелось ущипнуть себя, дабы убедиться, что их брак ей не приснился.
Десять совместно прожитых лет и трое детишек никоим образом не сказывались на том ощущении чуда, которое порой охватывало Хейзл, стоило ей осознать, что она замужем за такой потрясающей личностью, как Дик Треверс.
– Ммм? – рассеянно переспросила она, осторожно кладя сапожную щетку на расстеленную газету. – Что ты сказал, дорогой?
– Эти девчонки, – нетерпеливо повторил Дик. – Похоже, они никогда не научатся класть вещи на место.
Хейзл покосилась на холодильник, на котором разместила большой портрет хохочущих тройняшек, со светлыми кудряшками и с темно-синими, как у матери, глазами.
Фотография заметно преувеличивала их достоинства и была сделана у известного лондонского фотографа, который не переставал восхищаться фотогеничностью девочек. Но удивляться этому вряд ли стоило, ибо Лили, Летти и Валери Треверс последние два года успешно участвовали в рекламной кампании сети супермаркетов «Триумф».
Эти три девочки были находкой агента по подбору актеров, чей сын учился с ними в одной школе – той же самой, которую ребенком посещала и Хейзл. Троица с огромным удовольствием согласилась принять участие в рекламной кампании, но потребовались немалые старания, дабы убедить Хейзл и Дика, что школьные занятия дочерей не пострадают.
И с тех пор девочки работали исключительно на «Триумф», обширную сеть супермаркетов, раскинувшуюся по всей Великобритании. Они регулярно появлялись в телерекламах, их симпатичные мордашки красовались на огромных рекламных щитах по всей стране. Школьные друзья отчаянно завидовали популярности тройняшек.
– Я знаю, что они могут быть слегка несобранными, – неохотно согласилась с мужем Хейзл, ибо, обзаведись ее три дочери крылышками и нимбами, преданную мать это не удивило бы.
Черные брови Дика сошлись над серыми глазами, которые сегодня были мрачными, как декабрьское небо.
– Чему вряд ли стоит удивляться, – ехидно заметил он.
Хейзл вопросительно уставилась на него.
– Да? Почему же?
– Потому что ты всю жизнь квохчешь над ними! – возмущенно рыкнул он.
– Дик, я вовсе не…
– Хейзл, так и есть, – перебил он. – И ты прекрасно это знаешь! Ты стараешься все за них делать! Вот, например, как сейчас! – Он раздраженно ткнул пальцем в наполовину почищенные туфельки. – Почему ты стараешься все делать для них?
– Потому что я их мать, – спокойно ответила Хейзл.
– Другие дети помогают матерям.
– Другие матери заняты карьерой. А коль скоро я не работаю, то не могу доверить воспитание своих детей чужим людям!
– Не могу видеть, как ты чистишь их обувь, – упрямо сказал он. – Вот и все.
Хейзл перестала думать, есть ли у девочек чистые трико для завтрашней съемки, разогреть ли на ужин лазанью, которая лежит в холодильнике, или просто что-нибудь наспех приготовить: теперь все ее внимание было отдано мужу. Она аккуратно закрыла баночку с кремом.
– Ты из-за чего-то сердишься, Дик?
Их взгляды встретились.
– Ты даже не хочешь слушать о…
– Нет-нет, я слушаю.
Хейзл, не сводя с него своих огромных темно-синих глаз, рассеянно поймала длинную прядь волос, упавшую на щеку, и заправила ее за ухо.
Этот жест подчеркнул соблазнительные округлости ее высокой груди, и Дика опалило жаром, хотя жена не сделала ровно ничего, чтобы соблазнить его. В сущности, скорее наоборот.
Хейзл всегда одевалась с предельной практичностью: привычка эта объяснялась наличием трех маленьких детей, которые требовали постоянного внимания. На ней были брючки, которые от долгого ношения уже пузырились на коленях, и совершенно бесформенный и оттого выглядевший неряшливо красный свитер. Ее пышные светлые волосы были собраны на затылке в конский хвостик и перетянуты бархатной ленточкой; на лице нет и следа косметики.
– Почему бы тебе не рассказать, в чем дело, Дик? – Она поднялась с пола и лукаво посмотрела на него. – Или сначала приготовить тебе выпить?
Он покачал головой, но, взглянув в доверчивое лицо жены, едва не передумал, зная, какую неожиданность сейчас вывалит ей на голову.
– Спасибо, не надо. Давай присядем где-нибудь в комнате, хорошо?
Кивнув, Хейзл последовала за ним в гостиную, где Дик немедленно уселся на один из огромных диванов болотно-зеленоватого цвета. Хейзл устроилась на дальнем конце того же дивана и ободряюще улыбнулась, понимая, что ее обычно спокойный и уравновешенный муж сегодня чем-то раздражен. Хотя, если задуматься, это настроение не покидало его последние несколько недель. И каждый раз, когда она спрашивала, все ли в порядке, Дик лишь нетерпеливо мотал головой.
– Так что тебя беспокоит, дорогой?
Он помедлил, подбирая слова, поскольку предвидел реакцию жены на то, что он собирался сообщить.
– Радость моя…
– Ох, ради бога, Дик, не мямли!
Хейзл была единственной женщиной в мире, которой Дик Треверс позволял разговаривать с собой подобным образом.
– Может, настало время подумать о переезде…
Вот это Хейзл ожидала услышать меньше всего. Она бы не столь удивилась, если бы Дик сказал, что хочет организовать пешую прогулку для всей семьи по Аравийской пустыне.
– О переезде? – испуганно переспросила Хейзл.
Они начали семейную жизнь в этой квартире, вырастили в ее стенах троицу веселых, здоровых детей и продолжали жить здесь дружно и счастливо, несмотря на сомнения и мрачные прогнозы тех, кто знал супругов Треверс как облупленных.
Дик кивнул.
– Именно. Ведь это не такое уж бредовое предложение, радость моя? Многие и года не могут усидеть на месте! Напряги извилины и поразмысли об этом.
Хейзл с унынием подумала, что напрячь извилины для нее почти невыполнимая задача. За десять лет после рождения тройняшек мозги у нее буквально размягчились. И если в школе она могла складывать в уме целые столбцы цифр, то теперь, когда к чаю собирались друзья и подруги детей, она порой считала на пальцах, сколько понадобится чашек и приборов! Она с головой ушла в материнские обязанности, ухитряясь помнить о двадцати вещах одновременно, но терялась, сталкиваясь с необходимостью логически осмыслить проблему. Вот и сейчас растерялась.
Эта квартира была ее гнездом и прибежищем; она жила в ней, сколько помнила себя – задолго до того, как вышла замуж за Дика. И здесь они были счастливы. Меньше всего на свете Хейзл хотелось покидать насиженное место, и поэтому она твердо сказала:
– Но я никуда не хочу переезжать.
На его лице отразилась досада.
– Да, я понимаю. Но ты не можешь просто взять и отбросить мое предложение, Хейзл!
Он прав. Этого сделать она не могла. Ни в коем случае, если хотела одержать верх и заставить мужа принять ее точку зрения. Ибо Дик Треверс был одним из тех потрясающе спокойных и рассудительных личностей, у которых всегда готов ответ на что угодно. А если Хейзл разразится бурными истерическими слезами – что в данный момент ей и хотелось сделать – и со всей силой страсти объявит, что никуда переезжать не собирается, в таком случае Дик пустит в ход свою изощренную логику и не оставит камня на камне от всех ее аргументов.
Хейзл набрала в грудь побольше воздуха и жалобно спросила:
– Но, дорогой, почему мы должны переезжать? Я хочу сказать, ведь мы так счастливы здесь… Верно?
Он помедлил с ответом. Хейзл отметила, что Дик замялся уже во второй раз. Наступившее молчание повисло в комнате как густое облако дыма.
– Дик? – Хейзл внезапно побледнела. – Ты хочешь сказать, что несчастлив?
Он помотал головой.
– Милая моя… все не так просто.
Серьезность его тона заставила Хейзл застыть на месте, и, тут же погрузившись в уныние, она стала прикидывать, что же на самом деле муж пытается сообщить ей.
– Т-ты хочешь сказать, что встретил другую женщину? – высказала она догадку и почувствовала дурноту.
Дик расхохотался.
– Ох, Хейзл…
– Хватит! – взорвалась она, хотя реакция мужа вызвала у нее облегчение. – Если в твоей жизни появилась другая женщина, то я, черт возьми, хочу знать об этом, Дик Треверс!
Дик встал, и Хейзл поймала себя на том, что похотливо смотрит на его бедра. Да возможно ли так злиться на человека, подумала она, и в то же время понимать, что, если этот мужчина подойдет ко мне с целью заняться любовью, я не стану противиться? Конечно, он этого не сделает. Во всяком случае, здесь и сейчас: на диване, средь бела дня. Дик всегда держит в узде свои непомерные сексуальные аппетиты…
– Никакой другой женщины нет, – мягко сказал он. – И ты это отлично знаешь. Другие женщины меня просто не интересуют…
– Неужели? – позволила себе кокетливо усомниться Хейзл, не желая отказываться от предмета разговора.
– Разве что у меня было бы время и силы… Оп! – воскликнул Дик, когда в него полетела подушка, которая попала точно в цель. – Вы отличный стрелок, миссис Треверс, – пробормотал он, потирая подбородок, куда угодила вышитая бисером подушка. – Может, вам стоит заняться гольфом?
– Только не пытайся сменить тему, Дик, – весело предупредила она. – И если нет другой женщины, то тебе лучше не медлить с объяснением, почему ты несчастлив!
– Я ведь не говорил ничего подобного, не так ли?
Он остановился прямо перед ней, и Хейзл, к своему стыду, ощутила желание.
– Могу я присесть?
– С каких это пор ты стал просить разрешения?
– С тех пор, как ты стала швырять в меня вещи и вообще смотреть на меня как на отпетого злодея, – насупился Дик. – Так могу я присесть?
– Располагайся, – пожала плечами Хейзл, беспокоясь, что ведет себя отнюдь не как взрослый человек, но совершенно не знает, как овладеть ситуацией. По мрачному выражению физиономии Дика она догадывалась, что муж собирается сообщить ей нечто, чего она решительно не хочет слышать.
Отметив, что Дик устроился в некотором отдалении, Хейзл испытала чувство благодарности за то, что он позаботился, по крайней мере, сохранить дистанцию, ибо ее внезапно вспыхнувшее влечение к Дику не собиралось угасать.
– Ты спросила, были ли мы счастливы в этой квартире…
– И ты дал мне уклончивый ответ.
– Что ж, попробую ответить с полной откровенностью. – Дик провел рукой по густым, уже взъерошенным темным волосам и посмотрел на нее. – Конечно, я был тут счастлив.
Она отметила, что глагол употреблен в прошедшем времени.
– Ах был…
– Я и теперь счастлив, – поправился он. – Просто думаю, что мы можем стать еще счастливее.
– И как же это, по-твоему, получится?
Дик вздохнул, пожалев, что отказался от выпивки. Он слишком долго ждал и боялся этого момента, но и не хотел дольше тянуть время.
– А то, что нам может выпасть большая, очень большая удача… в чем я не сомневаюсь, Хейзл. Мы можем жить в еще более большой и комфортабельной квартире…
– …От которой рукой подать до центра столицы! – с иронией подхватила она.
– Верно.
– Дик, при всем желании мы не можем жить ближе к центру! Не правда ли?
– Совершенно верно. Но кроме того у нас три стремительно растущие дочери, – сухо напомнил он. – Которых очень скоро перестанет устраивать общая спальня, как бы она ни была велика.
– Тройняшки никогда не захотят, чтобы их разделяли! – горячо возразила Хейзл, вспомнив все сражения, что ей пришлось выдержать за эти годы. Господи, даже на каникулах девчонки и слышать не хотели об отдельных комнатах. – Они всегда это говорят! – выдвинула она аргумент, казавшийся ей убийственным.
– Как давно ты с ними разговаривала на эту тему?
Что-то в его интонации предостерегло Хейзл вступать в дискуссию, в которой она неминуемо потерпит поражение.
– Давно, – честно призналась она. – Но, кажется, ты располагаешь более свежими данными?
– Я действительно поговорил с девочками об образе жизни. В общих чертах, – неохотно признался Дик, удивляясь, почему чувствует себя так, словно совершил преступление.
– И ты, конечно, решил, что я не имею права присутствовать при вашем разговоре? – ехидно спросила Хейзл. – Или это не обсуждалось?
Дик побарабанил длинными пальцами по подлокотнику дивана.
– Не пытайся выставить меня предателем по отношению к тебе, Хейзл, – мягко предупредил он. – У тебя была масса бесед с девочками, при которых я не присутствовал.
Хейзл с трудом удержалась от искушения напомнить, что болтовня о покупке новых платьев или напоминания о необходимости вовремя делать уроки вряд ли имеют что-то общее с обсуждением переезда в другой дом.
Она в упор посмотрела в помрачневшие серые глаза мужа и требовательно спросила:
– Так что же вы обсуждали? И когда возникла эта тема?
– В твой день рождения, когда я остался с ними. Помнишь?
Еще бы ей не помнить! Когда Хейзл исполнилось двадцать восемь, Дик преподнес ей билет на целый день пребывания в одном из самых шикарных лондонских женских клубов здоровья.
Хейзл сердечно поблагодарила за подарок, хотя ее не слишком привлекало это заведение. Тем не менее весь день ее разминали и массировали; она потела в сауне, из которой приходилось прыгать в бассейн с ледяной водой. Ее кожу умащивали кремами, привели в порядок ногти на руках и ногах, и после ланча, состоявшего из совершенно несъедобной травы и кореньев, она явилась домой помолодевшей и посвежевшей. И со зверским аппетитом!
– Значит, эта тема возникла сама собой? – не стала скрывать подозрений Хейзл. – Вот так, сама собой? Девочки внезапно подошли к тебе и сказали: «Папа, мы хотим переехать»?
Дик не ответил, всем своим видом выражая бесконечное терпение.
– Ну?! – не на шутку разъярилась Хейзл. – Значит, так и было?
– Может, позволишь мне все рассказать? – холодно осведомился Дик. – Или ты и дальше собираешься разговаривать в таком мелодраматическом тоне?
– Мне нужно выпить, – вдруг вскинулась Хейзл, заметив удивленный взгляд мужа. Она, которая обычно употребляла алкоголь лишь по праздникам и на отдыхе, да и то в таких мизерных количествах, что бокал вина для нее был бы просто пьянкой!
– Я сейчас приготовлю, – тут же вызвался Дик и скрылся в кухне, где, открывая вино и доставая бокалы из буфета, прикидывал, как лучше продолжить разговор, который пошел явно не по тому пути.
Хейзл вскинула брови, когда Дик принес в гостиную поднос с бокалами, отметив, что он выбрал самое дорогое вино.
– Должно быть, меня ждут очень плохие новости, – невесело пошутила она.
Дик, усевшись рядом и молча выпив содержимое своего бокала, пропустил эти слова мимо ушей, после чего, поставив бокал на стол, повернулся к Хейзл.
– Дело в том, что я проводил с девочками куда меньше времени, чем мне всегда хотелось, так что в твой день рождения я разрешил им делать все, что хочется, конечно, в разумных пределах. Это был мой подарок им.
– Весьма любезно с твоей стороны, – автоматически ответила Хейзл, пригубив вино.
– Вот тогда-то самым убитым голосом, который только можно себе представить, Лили сообщила: она не может заниматься тем, о чем мечтает, лишь потому, что ей не разрешают.
– Полагаю, она имела в виду лошадей?
Лили, первой из тройняшек появившаяся на свет, буквально сходила с ума по лошадям. Все свои деньги девочка тратила на катание на пони и на журналы, посвященные лошадям. Более того: в каждой книге, которую она читала ради удовольствия, затрагивалась эта тема.
– Да, так и есть, – согласился Дик. – Она откровенно спросила меня, почему ей не разрешается иметь собственную лошадь.
– Потому что она прекрасно знает, как рискованна верховая езда, – вздохнула Хейзл. – Все трое в курсе дела, что не имеют права заниматься опасными видами спорта. Господи, да это записано в их контрактах! Режиссер с самого начала предупредил Лили, что, если она поломает руку или ногу, это будет просто катастрофа.
– Которая, без сомнения, станет для фирмы концом света, не так ли? – ехидно осведомился Дик. – «Триумф» пойдет ко дну?
Задетая насмешливым тоном, Хейзл вскинула голову, и какое-то неуловимое выражение в глазах мужа вынудило ее торопливо поставить на стол бокал вина, к которому она едва притронулась.
– Что ты конкретно имеешь в виду? – тихо спросила она.
Дик спокойно выдержал ее взгляд.
– Ничего особенного. Просто прикидываю, так ли будет страшно, если наши девочки перестанут работать для магазинов «Триумф»…
– Конечно, будет! – возмутилась Хейзл. – Ты же знаешь, как они были счастливы, заполучив этот контракт! Другие родители обеими руками ухватились бы за возможность сделать детей знаменитыми!
– Ты говоришь как типичная мамаша, чей ребенок работает в шоу-бизнесе, – осуждающе сказал Дик, и Хейзл похолодела от возмущения и страха, потому что муж никогда не говорил с ней так неодобрительно.
– Это нечестно! Я никогда не организовывала судьбу девочек, она сама нашла их! Прежде чем позволить им заниматься рекламой, мы с тобой долго говорили со всеми тремя на эту тему! И мы оба согласились, что, пока это не мешает учебе, пусть попробуют. И учеба не пострадала, не так ли?
– Пока нет, – осторожно ответил Дик. – Но…
– И они зарабатывают кучу денег на свои нужды, – не ослабляла натиска Хейзл.
– Но ведь нам не приходится думать о куске хлеба, не так ли, дорогая?
В подтверждение своих слов Дик обвел взглядом просторную красивую комнату с высоким потолком и дорогой люстрой, хрустальные подвески которой отбрасывали миллионы радужных отблесков.
– Не приходится, – согласилась она, пожимая плечами. – Пусть девочки работают не ради денег, но им это страшно нравится!
Дик нахмурился.
– Они привыкли. И, уверен, сейчас это занятие нравится им куда меньше, чем в самом начале.
– В самом деле? Это то новенькое, о чем они поведали тебе, но забыли рассказать мне?
Хейзл понимала, что говорит обиженно и раздраженно, но ничего не могла поделать. Она чувствовала обиду. И обиду серьезную.
Она родила тройняшек, когда ей едва исполнилось восемнадцать. Господи, да она сама была едва ли не ребенком! Хейзл считала, что у нее сложились с детьми очень близкие отношения. Так что она испытала едва ли не потрясение, выяснив, что девочки, игнорируя ее, секретничают с отцом!
Видя побледневшее и разгневанное лицо жены, Дик досадовал, что разговор сложился далеко не лучшим образом. Меньше всего он хотел настраивать Хейзл против себя. Он вспомнил, как легко разрешаются все проблемы на рабочем месте, и подумал, что почему-то домашние дискуссии страдают избытком эмоций и отсутствием логики.
Дик решил предпринять еще одну попытку.
– В тот день, когда ты была в клубе, мы с девочками сели и обстоятельно побеседовали.
– Ах обстоятельно! – последовала издевка. – И чего же ради вы сели беседовать?
Дик сделал паузу, обдумывая, как лучше изложить Хейзл жалобы девочек на их образ жизни.
– Им, в самом деле, нравится работать на «Триумф», – сказал он с мягкой улыбкой. – Как они сами говорят, сколько ребят мечтают вдруг стать звездами рекламной кампании супермаркета, что, быть может, скажется на их будущей карьере!
– В том-то и дело! – радостно встрепенулась Хейзл. – Плюс к этому они встречаются с разными знаменитостями, о чем другие дети могут только мечтать…
Она умолкла, с гордостью вспомнив, как Лили, Летти и Валери, рекламируя новый диетический напиток «Триумф», поили им всемирно известную поп-звезду. Восторги в школе не стихали несколько недель!
– Никто не отрицает, что участие в рекламе дает им возможности, которых бы не было, веди они нормальную жизнь, – согласился Дик. – Но девочки отдали «Триумфу» уже два года.
– А хозяева «Триумфа» хотят, чтобы наши дочери и дальше работали на них, – упрямо сказала Хейзл. – До бесконечности.
Дик решил, что хватит ходить вокруг да около. Если жена отказывается слушать, значит, придется заставить ее!
– Да, я знаю, что они по-прежнему нужны фирме, Хейзл. Но, похоже, ты упустила из виду, что контракт, хотя и заманчив, и выгоден, во многом ограничивает свободу детей.
– Потому что это особый контракт, – возразила Хейзл. – Эксклюзивный. Вот почему.
– Я говорю не о тех пунктах, которые запрещают девочкам, пока они сотрудничают с «Триумфом», работать на кого-то еще, – покачал головой Дик. – Но ограничения имеют очень широкое толкование. Летти прекрасно занимается в школе…
– Я знаю, – просияла от гордости Хейзл. – И учителя говорят, что она даже может получить стипендию!
– Но в таком случае ей надо усиленно заниматься, не так ли? – подхватил Дик. – А откуда ей взять время, если оно целиком отдано запросам «Триумфа»?
– Для начала она может меньше смотреть телевизор, – повторила Хейзл слова всех матерей в мире, но Дик решительно замотал головой.
– Она не так уж много времени просиживает у телевизора. И неужели ты считаешь нормальным для десятилетней девочки, что она даже не может толком отдохнуть и расслабиться из-за школы, занятий и съемок? Между тем Лили запрещается ездить верхом из-за шишек, которые она может набить, – неумолимо продолжал Дик. – Она скопила достаточно денег, чтобы приобрести лошадь, а ей не разрешают даже ездить верхом.
– Но мы живем в Найтсбридже! – возмутилась Хейзл. – Ради бога, как она может обзавестись собственной лошадью, когда для животного нет места?
– Вот именно! – воскликнул Дик, и Хейзл отчетливо поняла, что попалась в расставленную им ловушку. – Найтсбридж – не то место, где можно позволить себе держать домашних животных! У нас нет места не только для лошади, но даже для собаки, – продолжал Дик, и речь его лилась с такой гладкостью, словно он давным-давно обдумал эту тему.
А может, и в самом деле обдумал, мелькнула у Хейзл мысль. Но в таком случае почему же он, черт возьми, предварительно не поговорил со мной? Почему этот разговор явился для меня неожиданностью?
– Рядом с нами нет и яблонь, которые благоухают по весне, а осенью дарят сочными плодами, – продолжал Дик, и голос его был пронизан такой страстностью, которую Хейзл давно не приходилось слышать. – Наши дочери не собирали полевые цветы и не плели венков. Они никогда не видели, как играют кролики в полях, и не слышали, как по ночам ухает сова.
– Ты прочел слишком много книг о сельской жизни! – пошутила Хейзл, но муж в ответ даже не улыбнулся. – Ты забыл упомянуть грязь и комаров, а также необходимость сидеть дома, когда портится погода!
– А ты забыла, что я вырос в сельской местности, – спокойно возразил он. – И пусть даже мои слова отдают романтикой, могу заверить тебя, что прекрасно вижу все отрицательные стороны такой жизни.
Хейзл вспомнила, с чего начался этот разговор – с переезда. Она еще подумала, что ей совершенно не хочется куда-то перебираться, но, похоже, теперь Дик решительно настроен изменить уклад жизни семьи. Что ж, у супругов равные партнерские отношения. Он не может заставить ни меня, ни девочек жить в сельской местности, если мы этого не хотим, а мне этого уж точно не хочется! Но как убедить Дика?
И, когда Хейзл задумалась, как положить конец этой сомнительной дискуссии, ей пришла в голову смелая мысль. Как она порой делала, «заводя» Дика, Хейзл закинула руки за голову и потянулась, заметив, что щека мужа еле заметно дернулась.
Хейзл была неподдельно взволнована. Большую часть своей жизни она провела в этой квартире. Отец в виде свадебного подарка за символическую сумму уступил зятю право владения, ибо Дик, сохраняя верность своим принципам, отказался принять квартиру в дар. Хейзл не могла себе даже представить, что способна жить где-то еще. Да и не хотела представлять жизни в другом месте!
Она подумала, что в последнее время ее семья живет в каком-то хаотичном ритме. Может, я стала уделять мужу недостаточно внимания? А ведь именно против этого постоянно предостерегают все женские журналы, рассказывая о женах, которые воспринимают своих мужей как нечто постоянное и неизменное. Не поэтому ли сегодня вечером Дик в таком плохом настроении, и вообще не в себе?
Тем не менее у нее было весьма эффективное оружие, которое может переубедить Дика – если только она отважится пустить его в ход…
– Уф! – хрипло выдохнула она и тыльной стороной ладони отерла совершенно сухой лоб. Хейзл откашлялась и шепнула, не скрывая своего желания: – Тебе не кажется, что тут стало ужасно жарко?
По тому, как подрагивает голос жены, Дик без труда догадался, чего она хочет, и почувствовал, как откликается на призыв его тело – частично потому, что он и сам очень хотел ее, а частью из-за того, что обычно в гостиной они любовью не занимались.
Им почти не случалось днем ложиться в постель: он работал, но даже когда оставался дома… Словом, просто не было возможности, когда по дому носилась бойкая и любопытная троица. В таких условиях Хейзл откровенно стеснялась заниматься сексом. Должно быть, она действительно очень хочет остаться в Лондоне, если готова соблазнить его средь бела дня!
Дик отбросил крутившийся в голове вопрос: если они, в самом деле, займутся любовью, достаточно ли этого будет, чтобы замазать все трещины, которыми сегодня пошли их отношения? Ибо сейчас эта проблема не очень его волновала. Хейзл сознательно запалила фитиль, вот пускай и пожинает все последствия.
– Значит, тебе жарко? – осторожно осведомился Дик.
– Ммм… Прямо горю.
Неторопливо, потому что у нее дрожали пальцы, Хейзл стащила через голову мешковатый свитер, под которым оказалась легкая майка. Майка не была ни особенно новой, ни чрезмерно тесной, но, тем не менее, выразительно обрисовывала полные тяжелые груди, и от Хейзл не укрылось, что Дик, не отрываясь, следит за ее движениями.
– Вот так, – хрипло сказала она, и ей показалось, что у нее ужасно развратный голос.
Щека Дика продолжала подергиваться, и он понимал, что угодил в прочные шелковые сети чувственного влечения.
– Почему бы тебе не снять что-нибудь еще? – пробормотал он, подумав, что, скажи он эти слова, допустим, в офисе, их похотливая двусмысленность заставила бы его самого вздрогнуть. Но насколько они убедительны и к месту здесь и сейчас.
– А п-почему бы и тебе тоже… – не в силах справиться с нервным возбуждением, дрожащим голосом предложила Хейзл.
Еще одного намека не понадобилось. Дик наклонился к жене, жадным поцелуем припав к ее приоткрывшимся губам. Затем рука его скользнула под майку, властно сжав грудь Хейзл.
Закрыв глаза, она застонала от наслаждения, ибо нахлынувшее желание соблазнить мужа было неожиданностью и для нее самой, но реакция Дика ее более чем устроила.
– А где тройня? – глухо спросил он.
– Н-на экскурсии, – выдохнула Хейзл, стараясь внятно произносить слова. – Саския привезет их домой.
– Когда они возвращаются? – поинтересовался Дик, большим пальцем лаская соски Хейзл, которые, отвердев, распирали тонкую ткань бюстгальтера и бесстыдно тыкались ему в ладонь.
– Примерно ч-через час.
Хейзл сотрясала дрожь, она с трудом дышала, стараясь припомнить, когда они вот так, поддавшись внезапному порыву, занимались любовью. Несколько лет назад, упав духом, поняла она. Прошли годы и годы.
Дик, целуя ее, заметил, что его самого колотит, будто школьника. Он с такой силой хотел Хейзл, что не мог припомнить, чтобы страсть когда-то опаляла его таким жаром…
Неужели неприятный разговор добавил топлива в огонь нашего желания? – удивился он. Неужели к этому приходишь после десяти лет супружества, когда лишь резкость слов может привести в такое состояние, что уже ничего не соображаешь?
– Ох, Дик! – только и смогла выдохнуть Хейзл, охваченная жаром желания с головы до ног. – Пожалуйста…
Но старые привычки все же взяли верх, и Дик отрицательно покачал головой, хотя лишь огромным усилием воли смог взять себя в руки.
Почти все десять с лишним лет совместной жизни они провели рядом с детьми, в присутствии которых никогда не занимались любовью, даже когда девочки были совсем маленькими. И Дик, и Хейзл полагали, что не имеют права забываться в чувственных удовольствиях, когда в той же комнате сопит малышка, и не одна.
Как Дик часто говорил, дети отнюдь не способствуют желанию заниматься любовью. И Хейзл мысленно добавляла: не потому ли, что дети часто бывают нежеланным последствием любовных радостей? Как наши дети…
– Не здесь, – буркнул Дик, заставляя себя преодолеть искушение. – Что, если девочки вернутся раньше?
– В таком случае…
– Тсс, – остановил он Хейзл, вставая с дивана и увлекая ее за собой.
Без труда держа жену на весу, Дик понес ее в спальню, несколько смущаясь того неудержимого желания, которое она в нем вызывала и из-за которого все здравые мысли словно испарились. Но соображения здравого смысла лишь временно уступили жажде наслаждения, и Дик решил, удовлетворив свою страсть, продолжить дискуссию.
Хейзл же горела как в лихорадке, предвкушая неурочную и оттого особо возбуждающую близость с мужем, когда, положив ее на постель, Дик избавил ее от остатков одежды.
Она ошибочно, но совершенно искренне считала, что – вопрос о переезде отныне закрыт…
