Текст книги "Третий лишний"

Автор книги: Лилия Сорокина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Куда? – спросил Юрка.

– Сам еще не знает.

– Зато я знаю, – сказал Юрка.

Получилось задиристо и хвастливо, прямо по-заячьи. И мы с Лариской немножко поиздевались над Юркой.

– Когда я задет за живое и рассержен, – возразил высокопарно Юрка, – я невозможное сделаю возможным.

– Закройся, – сказала я, – противно слушать.

– Ах так! – сказал Юрка. – Ну, хорошо. Спектакль начнется завтра ровно в восемнадцать ноль-ноль. Место действия – под одном палаты, где желтолицый. Зрители могут расположиться рядом. Итак, восемнадцать ноль-ноль. Прошу не опаздывать!

Лариска пришла в настоящий восторг от такой речи, а я чуть не заплакала. Ну, зачем он паясничает, думала я. Неужели он не понимает, как это противно…

Мы подошли к Юркиному дому. Все окна были освещены, одно окно открыто. Слышались музыка, гомон, смех. Наши еще не разошлись. Лариска с Юркой стали тянуть меня в дом. Но я уперлась. С какой стати? Не хочу.

– Хватит уже демонстрировать верность, – сказала Лариска.

– Ну и дура ты! – сказала я.

Уж слишком зло это получилось. Пусть! У меня было такое состояние, что я могла бы и подраться. Лариска, наверное, обиделась и собиралась затеять со мной объяснение, но я опередила ее.

– Адью! – сказала я и ушла домой.

Второго мая мы не учились. Я просидела весь день дома. К Леньке не пошла, сама не знаю почему. Никто ко мне не пришел, никого не видела.

В школе Лариска сделал вид, что ничего не случилось, и первая со мной заговорила. Юрка тоже был общительный и веселый. Когда кончились уроки, Лариска подошла ко мне и ласково напомнила:

– Катюша, ты не забыла про 18.00? Ведь Юрка не трепался – не такой он человек. Первое представление состоялось вчера.

Лариска вся светилась. Мне стало неловко за нашу ссору, и я сказала:

– Давай так: кто старое помянет…

– Ладно-ладно, – сказала Лариска. – Чего там! Я же тебя люблю.

– Не меня…

– И тебя тоже!

В 18.00 мы были на месте. Мы почему-то спрятались за деревьями («Так надо», – сказала Лариска) и стали наблюдать. Вот раскрылось окно Ленькиной палаты. А вот и он, желтолицый и желтоглазый – так непохожий на себя. Поздоровался с Юркой, полистал что-то на подоконнике и сказал:

– Поехали!

Юрка, задрав голову, стал объяснять ему сегодняшний урок алгебры. Он говорил скупо, точно и убедительно. Ленька кивал, подмигивал желтым глазом (опять одним глазом!). Юрке приходилось довольно громко говорить – все-таки на второй этаж, поэтому к концу урока появились первые заинтересованные. Окна в некоторых палатах открылись, и те, у кого, должно быть, плохо было с алгеброй, тоже внимательно слушали.

Урок был закончен по всем правилам: «учитель» закрепил материал. Ленька хотел было выбросить ему тетрадь, для проверки, но медсестра подкараулила. Она сказала строго:

– Больной! Вы же инфекционный! Вам противопоказано всякое общение с окружающими!

Тут Лариска вытащила из портфеля медный колокол (где только она и взяла?!) и зазвонила. Это означало, что урок окончен, и мы вышли из засады.

Ленька так обрадовался, что чуть не вывалился из окна.

– Лови! – сказали мы и бросили ему в окно целлофановый пакет, набитый всякими вкусными вещами. По этому поводу снова выступила медсестра:

– Это же можно передать обычным способом!

– А мы не хотим обычным! Мы хотим оригинально! – сказал дурачась Юрка.

Ровно через десять минут Лариска строго сказала:

– Теперь урок немецкого!

– А русский?! – завопила я.

– Занимай очередь, дорогая, – сказала Лариска и стала «шпрехать».

Тут подошел Колян. Он сначала ничего не понял. Когда наконец до него дошло, он изрек:

– Не дадут человеку поболеть спокойно.

– Покой нам только снился, – отрезала Лариска.

Но Колян не сдавался:

– Лично я вижу другие сны! А тебе, Рыбин, я лучше принесу «Исторические анекдоты» в двух томах – хоть это скрасит тебе жизнь!

В общем, Юрка развил бурную деятельность не на шутку и втравил меня в это дело. Теперь к литературе я готовилась особенно тщательно – меня слушал не только Ленька.

Марусе мы ничего не говорили. Она узнала об этом случайно и ужасно раскипятилась.

– Хороши, хороши! Порадовать меня вам даже в голову не пришло! Можно подумать, что я к Рыбину никакого отношения не имею. Вот публика!

– Мы хотели сюрприз.

– Вашими сюрпризами я сыта по горло!

Короче говоря, дело кончилось тем, что мы с Марусей придумали Леньке тему домашнего, вернее, больничного сочинения, такую хитрую, что он нигде не мог списать.

Мы приходили к Леньке каждый день, и каждый день он говорил нам: «Пишу-пишу!» На третий день он швырнул нам сверток. Там оказалась тетрадь по литературе. Мы открыли ее. На первой странице была написана одна-единственная фраза:

«Возьмите меня в 9-й класс – я хороший!»

Маруся долго хохотала, прямо до слез.

– Мария Алексеевна, ну как?

Маруся сказала с комической серьезностью:

– Думаю, нам крепко не поздоровится, если мы потеряем единственного отличника. А потом, оставлять на второй год хотя бы просто пятерочника – это же беспрецедентный случай…

Она хитро посмотрела на Дорофеича.

Юрка взмолился:

– Ну, Мария Алексеевна!

– Все, Юрочка, дорогой! Нет больше пятерочника, есть отличник!

– Да я вовсе не об этом, – смутился Юрка.

– Ладно уж, Дорофеич, не кокетничай!

Леньку выписали из больницы за неделю до экзаменов. Чувствовал он себя неплохо. Конечно, как и все мы, он засел за книги. Дорог был каждый час.

Но однажды вечером Ленька пришел к нам домой. Выпили чаю, поболтали о том, о сем. Я чувствовала, что Леньки пришел не просто так. И не ошиблась. Ленька сказал:

– Катя, как ты смотришь на то, чтобы завтра рано утречком сходить в лес? Часа на два.

– Ты не забыл про березовый сок?

– Нет.

– Интересно, будет так, как я представляла…

Ленька посмотрел на меня удивленно.

– Да, все до мельчайших подробностей.

– Чудачка! – сказал Ленька.

– Вот и нет!

Ну, ладно. До завтра, Ка-бу!

До завтра, Ле-Ры!

Утром была сказка. И солнце, и трава, и деревья, и березовый сок.

Ленька даже не вспомнил песню – наверное, нам было не до этого. Мы много говорили. Ленька сказал, что никогда в жизни не ждал так экзаменов.

Экзамены ты сдашь, – сказала я.

– Ты думаешь?

Да! Ведь мы все этого хотим. Но я хотела сказать тебе одну вещь…

– Какую?

Я сделала открытие. Открытие номер один,

Ленька остановился. Взял меня за плечи и очень внимательно посмотрел на меня. По-моему, он догадывался и ждал моих слов. Мне очень захотелось его подразнить.

– Догадайся!

– Скажи…

– Если знаешь, зачем говорить…

– Тогда идем домой.

И мы пошли.

Глава 11. Здравствуй, «Лишний человек»!

Зима еще держится, а в классе полно солнца – такой веселый сегодня выдался денек. Зайчики так и прыгают по нашим лицам, шастают по книжкам-тетрадкам, которые мы разложили на партах. От всего этого у нас хорошее настроение. А еще потому, что к нам должна прийти Маруся. Мы любим Марусины уроки и всегда ждем их с нетерпением, потому что она приводит с собой живого Митрофанушку и Чацкого, Евгения Онегина и Татьяну. При этом она говорит:

– Попробуйте понять их через себя – они вас затронут и понравятся, честное слово!

Сегодня у нас сочинение. Ну что ж! Мы, как всегда, во всеоружии. Перемигиваюсь с Ленькой и Лариской. Получаю в ответ то же самое. Это значит, все в порядке. Я могла бы перемигнуться со всем классом и получила бы в ответ то же самое. Но это долго. Я и так знаю, что все в порядке. В нашем заговоре не участвует, пожалуй, один человек – Юрка Дорофеев. Но он же белая ворона, причем положительная.

Маруся входит, как всегда, стремительно. Здороваемся. Она кладет свои пожитки на стол, внимательно на нас смотрит – изучает, хочет увидеть вглубь и даже дальше – кто там запасся шпаргалками. Но у нас святые, ангельские лица. Мы приветливы, ждем от нее какой-нибудь шуточки. Но Маруся строго говорит:

– Все учебники по литературе – на мой стол!

Это значит, чтоб мы не списывали. Пожалуйста! Кто бы возражал, только не мы. Вскоре на столе вырастает целая гора учебников.

Маруся уже не говорит нам обычное, чтобы мы выражали свои мысли своими словами. Это она нам твердит с самого начала года – срок довольно солидный. Но мы не внемлем. Как известно, на свои мысли большой спрос, поэтому их нам не хватает. А раз так, зачем убиваться без толку, не лучше ли списать?

Но Маруся объявила нам борьбу ну прямо не на жизнь, особенно после новогодних событий. Придет на сочинение, и ходит по классу, ходит, смотрит во все глаза, шпаргалки отбирает, двойки ставит, хотя прекрасно знает, что мы-то должны быть лучшими в школе. Странные, непонятные действия в собственном классе. Другое дело в восьмом «а», там пожалуйста.

В общем, нас это заело. Неужели, думали мы, нельзя перехитрить Марусю? И мы ее перехитрили. Недаром же у нас есть Маленький Рад. Вот он и внес рацпредложение: заготовить дома сочинение на приблизительную тему и спрятать в парте, а на уроке с умным видом будто бы писать сочинение. А когда прозвенит звонок, подменить одну тетрадку другой.

Темы нам, конечно, заранее не объявлялись, но если имеешь голову, догадаешься. Проходим мы, к примеру, бессмертный роман Пушкина «Евгений Онегин». Чего там только нет: и поместное дворянство, и высший свет – одним словом, энциклопедия русской жизни, как утверждают Белинский с Марусей. Энциклопедия так энциклопедия – им виднее. Но разве может обойтись классное сочинение без этого несчастного типа Евгения Онегина, который был «лишним человеком» и не любил Татьяну до тех пор, пока та не вышла замуж за другого! Вот уж действительно третий – лишний! Даю голову наотрез, что ни одно сочинение не обойдется без «лишнего человека». А раз так – напиши заранее дома, дай хорошему ученику проверить ошибки.

Маруся долго недоумевала, как это мы умудрялись с точностью до запятых заучивать статьи из учебника по литературе.

– Что стало с вашей памятью, – спрашивала Маруся. – Она, как фотоаппарат «Зоркий».

Мы загадочно улыбались. Но Маруся была не тот человек, который останавливается перед трудностями. Она поставила на нас всего лишь один опыт, и мы попались.

После того, как Маруся собрала учебники, она сказала:

– Достаньте тетради для сочинений и раскройте их.

Мы достали и раскрыли. Тогда Маруся взяла обыкновенную авторучку, которая была заправлена, оказывается, красными чернилами, прошлась по рядам и расписалась на каждом листе. У каждого получилось по шесть раз «кис-кис-кис» (фамилия ее Киселева).

Это был удар ниже пояса, игра в одни ворота и еще что там – не знаю, потому что мы не могли теперь сидеть так просто с умным видом – надо было писать по-настоящему именно в этих тетрадях! А у каждого в парте лежало по образу «лишнего человека»… Теперь уж действительно лишнего, так мы не могли его сдать без Марусиной подписи.

Класс слегка заволновался. Мы переглянулись с Лариской. Вид у нее был довольно испуганный. У меня, наверное, тоже.

Маруся не могла не заметить волнение. Она спросила:

– В чем дело? Я что-нибудь не так делаю?

Ответом ей было молчание. В общем, народ безмолвствовал, хотя его казнили самым настоящим образом.

Что было делать? Я честно переписала с доски тему сочинения и первый раз по-настоящему задумалась.

Думала я, думала и вдруг почувствовала прилив безграничной нежности к этому несчастному типичному представителю. Эх ты, белая кость, думала я об Онегине. Ах ты, дурачок! До чего же ты лишний!.. И я стала пропускать через себя его образ. Надо сказать, это довольно увлекательное занятие, и мысли откуда-то свои берутся.

Другие тоже скрипели перьями. Другие, но не Ленька. Он решил бороться с Марусей до победного конца. И знаете как? Он расковырял свой палец и вывел своей собственной кровью «кис-кис-кис», ну точь-в-точь как Маруся! Красными чернилами. Но глазастая Маруся все это увидела. Она, наверное, очень испугалась, потому что закричала страшным голосом:

– Рыбин! Сейчас же прекрати кровопролитие!

– А двойку не поставите? – спросил Ленька нахально, но палец все-таки замотал носовым платком. Его друг Колян Митракович, который был помешан на истории и прошел ее всю самостоятельно даже за десятый класс, тотчас дал Леньке новую кличку Леонид Кровавый.

Наши сочинения Маруся проверила через неделю. Все это время мы думали-гадали, поставит она Леньке двойку или нет. Дела у нас обстояли неважно. Неужели его Маруся не пожалеет?

Наши сочинения аккуратной стопкой лежат на столе. Вот сейчас Маруся скажет: «Я было совсем уснула над вашими сочинениями, да вот спасибо Юре Дорофееву…»

Или что-нибудь в этом роде. Я люблю слушать Марусин обзор – она весело его делает, всегда читает всякие перлы, которые мы выдаем.

Сегодня у нас было другое состояние – мы были в тревоге, потому что двоек могло быть очень много, а до конца четверти всего лишь одно сочинение.

– Я хочу поздравить вас с рождением самобытного автора.

Она долго копалась в стопке, отыскивая чью-то тетрадь. Наконец нашла:

– Катя Бубликова…

Я вспыхнула. Меня ни разу не хвалили, поэтому я так волновалась, что плохо помню, о чем она говорила. Кажется, у меня получилось лучше, чем у Юрки. Я просто не могла поверить своим ушам.

Долго она говорила о других сочинениях. Наконец дошла до Леньки.

– Рыбин…

Маруся сделала паузу, вздохнула. Видно, собиралась с силами (положение-то у него было плохое!).

– Собственно, что говорить о твоем сочинении? Эго огромная шпаргалка, кем-то очень хорошо проверенная…

Мне показалось, что она посмотрела на меня. И я снова покраснела.

– Поэтому тебе, Рыбин, два.

Мы прямо ахнули, стали просить:

– Ну, пожалейте, Мария Алексеевна, он больше не будет.

Маруся нас выслушала и сказала:

– Нет, раз уж решили обходиться без уцененной старушки, так надо выполнять.

И мы поняли, что никакие мольбы не помогут. Не знаю, подошел бы ко мне Ленька после уроков, если бы его Маруся пожалела. А тут подошел:

– Когда твой «Глагол» заседает?

– Сегодня в шесть.

– Я приду. Может быть, не все потеряно…

– Вполне может быть…

Глава 12. Где купить чувство меры?

Дни в школе шли ни шатко ни валко. Но вскоре у нас произошло одно неприятное событие (мы ж не можем без событий!), и если бы я знала, где купить чувство меры, я бы купила и отдала его Лариске, потому что она заварила всю эту кашу.

Недели через две после каникул Клара провела комсомольское собрание на тему «Смерть шпаргалкам!» Конечно, оно так не называлось, но смысл был такой, мы так поняли.

– Наша задача на эту четверть, – сказала Клара, – не уступить первенство восьмому «а» и побить его так же по всем показателям. Но нам придется неизмеримо труднее (она так и сказала – неизмеримо) – у нас не должно быть показухи.

И дальше она стала распространяться о том, что в нашем классе очень развито списывание; можно сказать, процветает. Искоренить эту привычку – дело чести всех комсомольцев.

В общем-то она была права, даже очень. И говорила она убедительно, страдая. Было видно, что она, комсорг, здорово переживает. И возразить-то было нечего – все понимали справедливость ее слов. На этом бы все и кончилось, не скажи Клара следующее:

– Мне неприятно, но я вынуждена назвать фамилии ребят, которые особенно увлекаются списыванием. Мы должны правду говорить, не так ли?

Мы потупились. И она перечислила многих, в том числе меня и Лариску, Бедную Лизу и Раца, Непомнящего и Леньку.

– И это все? – спросила Лариска.

– Все, – сказала Клара и победоносно на нее посмотрела.

– Тогда уж говори правду до конца – называй себя, – сказал Ленька.

Клара слегка смутилась, но взяла себя в руки, улыбнулась:

– Леня, не надо горячиться.

– Нет, надо! – сказала Лариска, и класс зашумел.

Звонок прекратил эти разговоры, надо было уходить,

потому что в нашем классе занималась вторая смена.

Лариска подошла к Кларе и сказала:

– Пойдем в химкабинет – поговорим.

Это прозвучало как «Гражданка, пройдёмте!», и Клара нервно передернула плечами:

– У меня нет сегодня времени.

Но в химкабинет все-таки пошла, потому что мы нечаянно взяли ее под стражу. Мы – это девчонки. Мальчишки решили, наверное, в это дело не ввязываться. На этот раз они поступили мудро, словно знали, что случится что-то из рук вон выходящее.

Как только мы вошли в пустой химкабинет, я почувствовала тоску, которая чуть-чуть щемит сердце недобрым предчувствием. Я не могла понять, отчего это. Пахло химией. Пробирки, пустые и строгие, выстроились в ряд на огромном демонстрационном столе. Вытяжной шкаф зловеще молчит. В чем же дело, почему так неуютно? Мне показалось, будто на меня кто-то пристально смотрит. Точно! Я поймала взгляд корифее© мировой науки. Ломоносов, Менделеев, Глинка – не композитор. Они разместились в простенках между окон. Ну что уставились, корифеи? На доске я увидела сложные, непонятные мне формулы. Взяла тряпку и стала стирать.

В этот момент все и произошло.

Я слышала, как Клара сказала, что она все равно уйдет сейчас, что говорить с нами у нее нет никакой охоты.

– Зато у нас есть охота выяснить с тобой отношения.

Я сказала, все еще стирая доску, не оборачиваясь:

– Брось, Лариска, не связывайся!

Но в этот момент я услышала жуткий звук пощечин. Через мгновенье я увидела, как Лариска колошматила Клару и та, кажется, закричала. Я настолько обалдела, что и не сообразила в первый момент, что должна делать. Наконец я крикнула и бросилась к ним:

– Вы с ума сошли! Перестаньте!

Но мое вмешательство уже не имело смысла. Я опоздала. Клара в слезах выбежала из кабинета. А остальные девчонки все еще усаживались за столы – готовились к разговору. Они тоже не поняли, что случилось. Одна Бедная Лиза, кажется, все видела. Она застряла между столом и стулом – видимо, пыталась броситься к девчонкам.

У Лариски было страшное лицо, и ее трясло.

В кабинет влетела Маруся и, захлопнув за собой дверь, будто выстрелив, подперла ее спиной. Она смотрела на нас так, словно видела в первый раз. И корифеи смотрели. Я опять поймала их взгляд. Вообще со мной происходила какая-то странная вещь: я была участником всего этого и в то же время наблюдала со стороны, то и дело ловила осуждающие взгляды корифеев. Как во сне, честное слово.

Вдруг я увидела ужасное: огромные Марусины глаза наполнились слезами. Слезы еще не пролились. Не хватало маленькой-маленькой капельки…

– Мария Алексеевна! Что с вами?

Маруся молчала. Она все еще смотрела на нас изумленно и изучающе. Сморгнула слезы, и они прыгнули в пушистый свитер и притаились.

– Это я должна у вас спросить, что случилось… На лестнице встретила Клару. Она плакала. Не то слово. Она рыдала.

Лариску все еще трясло, и она зло и вызывающе сказала:

– Ничего особенного не случилось, просто хотели выяснить отношения. Но эта ваша Клара оказалась жидка на расправу.

– Что ты сказала? На расправу? Так вы ее специально заманили сюда, чтобы расправиться?

– Считайте, как хотите!

– Ты в запале, Лариса. Успокойся. Я хочу знать, как все случилось и почему.

Я кое-как ей объяснила. Девчонки, кроме Бедной Лизы, ничего не могли добавить. Вдруг Лариска снова выступила:

– Очень жалею, что мало ей досталось. За такие штучки надо учить как следует.

– За какие штучки? Что ты мелешь? – спросила Маруся.

– Да за то, что хочет быть хорошенькой за счет других!

– Ага! Значит, вы пытались добыть правду с помощью кулаков.

– Никто не пытался. Случайно вышло.

– Откуда в тебе столько жестокости? – спросила Маруся.

Лариска молчала. Но видно было, что Марусины слова ее здорово задели.

Маруся села за стол, закрыла лицо руками. Мы долго молчали. Первой заговорила Маруся.

– Я молчу, потому что не знаю, что вам сказать. Просто не могу найти слов. Не от возмущения вовсе, а от того, что я вас совсем не знаю. Эти полгода мы жили как бы параллельно. Вы себе, а я себе. Но мне казалось, что мы понимаем друг друга. И я очень ценила это. Но все обернулось мыльным пузырем. Вы, я и мыльный пузырь… А мне так хочется, чтобы третий был лишний.

Мы не совсем поняли, куда она клонит, поэтому молчали.

– Как бы вы поступили на моем месте, а?

Маруся! Ну пожалуйста, что-нибудь полегче!

Мы видели, как страдает Маруся. Страдает на самом деле. И оттого, что она не ругала нас, не кричала, нам было тяжело.

– Наверное, я трудный задала вам вопрос… Я и сама не знаю, как мне поступить. Наверное, я все-таки виновата в том, что случилось.

Мы запротестовали.

– Спасибо за утешение, – сказала Маруся, – но давайте посмотрим правде в глаза.

И мы стали смотреть правде в глаза. Вот что мы увидели: в наш класс, 8 «б», вошла пожилая дама с драным зонтиком. Она сказала:

– Здравствуйте! Я уцененная старушка. Говорят, вы тоже мною любите размахивать. К вашим услугам!

– Шли бы вы, бабушка, домой. И было бы хорошо, если бы дорогой вас съел Серый Волк.

– Вам же будет хуже, – сказала уцененная, но упрямая старушка, – без меня вы проиграете восьмому «а».

Мы крепко задумались.

– А что, – сказала Маруся, – трудно быть честным? И уж если быть откровенной до конца, я тоже клюнула на уцененную старушку – мне так хотелось победить вместе с вами! Вот в этом моя главная вина. Ведь я догадалась кое о чем.

– Но мы старались быть честными, Мария Алексеевна! Мы готовили вам сюрприз. У нас просто мало было времени, поэтому пришлось обратиться за помощью к уцененной старушке – списывали, подсказывали.

– И Клара вместе с нами.

– Но при всем при том она хотела остаться чистенькой.

– Скажите откровенно: неужели каждый из вас мог бы ее ударить, избить?

– Нет!

– Тогда почему это сделала Лариса?

Лучше бы Маруся не задавала этого вопроса, потому что на него нельзя ответить так просто. Ну как ей это объяснить? И я почувствовала, что мне очень хочется поговорить с ней наедине. При всех не могу – это будет предательством по отношению к Лариске. Честное слово, Маруся стоит того, чтобы ей помочь!

– Вот мы с вами сидим, рассуждаем, а Клара одна. Надо идти к ней, – сказала Маруся.

Мы и сами об этом думали.

– Идемте с нами, – сказали мы.

– Нет, – сказала Маруся, – вы заварили, эту кашу, расхлебывайте сами.

И мы пошли расхлебывать кашу. Чем ближе подходили к Клариному дому, тем больше боялись встречи с ней.

– Ты знаешь, – тихонько сказала мне Лариска, – мне ее жалко. Безумно. Если бы меня так отдубасили…

Нам открыла ее мать. Она сразу все поняла и, видимо, сначала не хотела нас пускать.

– Что вам еще нужно от моей девочки? – спросила она, стоя в коридоре.

– Мы пришли извиниться и поговорить с вами, – просто сказала Лариска

Кларина мать отступила на шаг, и мы прошли в квартиру. Клара лежала на тахте, отвернувшись к стенке. Лицо ее было закрыто мокрым полотенцем. Мы стояли молча, не зная, с чего начать. Я решила помочь Лариске.

– Клара, – сказала я, – мы пришли к тебе, потому что очень виноваты. Если можешь, прости нас.

Лариска тоже извинилась.

Бедная Лиза заплакала. Мы тоже близки были к этому. Клара молчала.

Мать жестом позвала нас в другую комнату. Когда мы перебрались туда, мать сказала:

– Кларе очень плохо. Боже мой! Как же все получилось? Ну я понимаю – мальчишки это могли сделать, от них всего можно ожидать. Но вы… девочки…

Она заплакала. Это было невыносимо. Мы тоже захлюпали. Лариска сказала с чувством:

– Это я виновата, девочки ни при чем. Я не сдержалась.

Немного, успокоившись, мы разговорились. Выходило так, что Клара ангел, а мы, да мы просто ее ногтя не стоим.

– Вы говорите о ней так, будто ее уже нет. Если она такая хорошая, так почему же все это случилось?

Такие слова сказала Кларина мать. Они здорово нас подбодрили. Мы видели, что она хочет по-настоящему разобраться. И мы рассказали ей о последнем собрании. Кларина мать сказала:

– В первый момент, когда она прибежала домой вся в слезах, я хотела подать в суд. Но вы поколебали мое решение. И тем, что пришли, и тем, что сказали правду. Клара действительно немного заносчива. Я мать, мне неприятно это говорить. Все-таки это скверное качество, и его надо изживать. Но не таким путем.

Она помолчала.

– Я пойду к ней. Может быть, она захочет с вами поговорить.

Минут через десять нас позвали. Клара сидела на тахте, закрыв нижнюю часть лица полотенцем. Как только мы вошли, она заплакала. Долго не могла успокоиться. Лариска еще раз извинилась, мы тоже. Клара сказала:

– Вы хорошие девчонки, и нам ведь вместе учиться.

Глава 13. Размышление

Размышлять трудно, но необходимо.

Недавно в моей записной книжке появились слова: «Чем хуже, тем лучше». Я их списала у Бедной Лизы (опять списала!). Они показались мне чушью, сплошным противоречием. В самом деле, что же хорошего в том, что Лариска отдубасила Клару? Мы раскаялись. Да, было такое. Но Лариска буквально через три дня оказала мне: «Больше всего жалею, что мало ей досталось, но я еще наверстаю упущенное, если она не прекратит шуры-муры с Юркой». До меня сначала не дошло – причем тут Юрка? А притом, сказала Лариска, что он мне нравится.

На меня вдруг нашло просветление. Я спросила: «Может быть, ты с Ленькой не прочь?» – «Да, – сказала Лариска, – не прочь». «Только попробуй», – сказала я. «А что будет?» – «А то, что я тебе за Леньку врежу». «Ха-ха-ха!» – сказала Лариска, потому что она уверена – я на это не способна. Я – тихая мышка. Но тихой мышки уже нет. Ее скушала кошка. И тут мы с Лариской выяснили отношения.

Я сказала, что она дрянь и все такое прочее, что надо уметь хранить верность одному человеку. Это в конце концов красиво, не говоря о том, что порядочно.

Я еще долго бы распиналась об этом, но меня остановила Лариска. Она оказала, опустив глаза (ну прямо ангел!):

– Ты права, Катя. Я учту все твои замечания и буду хранить верность, начиная с Юрки.

Когда Лариска посмотрела на меня, я увидела в ее глазах грустную насмешку. Мне стало стыдно и противно оттого, что я носила решетом воду. Да. А еще от умиления собой. По-моему, когда человек поучает, себя он ставит в пример. Может быть, об этом прямо не говорится, но выходит само собой.

Я поставила себя в пример, а что я знаю о себе в этом смысле? Ленька… Зеленые глаза…

Ну, а Юрка… Юрка был для Лариски всегда недосягаемой вершиной, хотя она с ним тоже целовалась. Но все это, как говорит Лариска, были шуточки, рыбалочный эпизод – не больше. Об этом они и думать забыли. И вдруг!

И вдруг Юрка Дорофеев, эта недосягаемая вершина, препожаловал к Лариске домой. Матери дома не было (слава богу!), и они проговорили весь вечер.

Кстати, у Юрки был разговор о Ларискиной выходке с Марусей. Он закончился не в Юркину пользу. Когда Юрка сказал, что все это ему смешно, Марусю обуял гнев. Она сказала Юрке, что он не отличник, а пятерочник, потому что ему нет дела до класса. Он занят только собой: он знает и ладно, он не списывает – и ладно, в классе ходят на головах – и ладно. Главное, он-то не такой! Грош цена такому человеку!

После этого разговора Юрка пришел ко мне весь расстроенный. «Я не привык, чтобы со мной говорили таким тоном», – сказал Юрка. Я не знала, чем его утешить. Мы долго молчали. Наконец он брякнул:

– Да, Маруся права. И я сделал первый шаг к исправлению. Я порвал все грамоты, которые нахватал на олимпиадах, и съел мелкие клочки.

– Ну и дурак, – сказала я.

– Не дурак, а пятерочник, – поправил меня Юрка. Он горько засмеялся.

– Но я ведь не такая дрянь, как вы все обо мне думаете. – Юрка долго еще кипел, как чайник на медленном огне.

Как ни странно, но Юрку выручил Ленька.

Глава 14. Можно ли скосить трын-траву?

Вчера нам Маруся сказала:

Я заглянула в журнал и поняла, что все вам трын-трава.

– Так давайте ее скосим, – сострил Серега Непомнящий и запел: «А нам все равно!»

– Вот именно, что все равно. Уму непостижимо, как можно забывать распрекрасные обещания, которые вы давали мне в присутствии восьмого «а», или наоборот, восьмому «а» в моем присутствии. Скоро подводить итоги, а где результат?

– Результат на лице, – сказал Ленька, и все засмеялись.

– Остроумные вы ребята – ничего не скажешь, но этого мало.

Да мало – тут она права. Но трын-траву мы все равно скосим! Маруся ведь ничего не знает – мы готовим ей сюрприз.

Как только Маруся вышла из класса, Маленький Рац вскочил на парту, полистал толстую тетрадь и объявил:

– Дежурные по «Скорой помощи на дому» Бубликова, Назаренко.

– А где же «Глагол?» – спросила я (это было одно тайное общество, куда входили ребята, чьи сочинения оценивались такими дробями: 3/2, 4/2, 5/2, 2/2, т. е. кто делал пять и более ошибок).

– Перенеси занятие на завтра.

– Не выйдет, – сказал Юрка. – Завтра в 6.00 заседают «Пифагоровы штаны».

– Ну и пусть заседают. При чем тут «Глагол»?

– А при том, что его гениальный руководитель Катя Бубликова – участник «Пифагоровых штанов». Причем ей нельзя пропускать занятия, – сказал Юрка с нажимом на слове «нельзя».

Все поняли, почему нельзя, и я покраснела. Дело в том, что сегодня я отличилась на уроке математики. Раиса Михайловна, наша математичка, проверила наши самостоятельные работы. Я не дрожала – у меня все было решено. Держусь гоголем, слушаю, кто что получил. И вот она объявляет:

– Дорофеев – пять! Бубликова…

Пауза, и вдруг заговорила быстро-быстро:

– Бубликова, ты хорошая девочка, у тебя много значков, говорят, ты успешно работаешь с пионерами, но тебе – один.

– Как? – сказала я нахально, – ведь у меня точь-в-точь как у Дорофеева.

– Вот поэтому – один.

Юрка не успел мне решить задачку по-другому, как обычно он делал для маскировки, и вот результат.

С Юркой мы в конце концов договорились провести все в один день, только в разные часы.

– С кого начнем? – спросила Лариска, когда мы вышли на улицу.

Наступил синий вечер. От вкусного снега, от торжественных деревьев, покрытых инеем, мне стало весело. Если бы я умела, встала бы на руки и прошлась чуть-чуть. Вместо этого я запрыгала вокруг Лариски на одной ножке.

– Эх, ну что за жизнь! Сейчас бы санки и – с горки. Давай как-нибудь соберемся, а? Позовем мальчишек…

– Леньку, конечно? – ехидно спросила Лариска.

– А как ты думала? Я без него просто жить не могу. Вот и сейчас мы пойдем к нему – он в черном списке. Не веришь?

Я достала и прочла: «1. Митракович Н. – три англ. 2. Рыбин Л. – два русск».

– Митракович зачем? Тройка – не двойка.

– Смеешься? Он в хорошисты пробивается. Вот сейчас, кстати, проверишь, как он сделал английский. Плохо – поможешь.

У Лариски блестяще шел английский. Она умудрялась заниматься в двух группах. Когда она говорила по-английски, у нее во рту перекатывалась горячая картошка. Прямо пар шел. Ни у кого так не получалось. Чем не стюардесса международных линий? Между нами говоря, она об этом мечтала. Только втайне!

– Интересно, – сказала Лариска, – учимся с Митрой третий год, а я его совсем не знаю. А ты?

– Знаю только, что его родители на материке, а он живет с бабушкой и дедом. Один раз был у нас дома – пришел узнать, что задали – не был в школе. Я пригласила его в комнату. Он сначала отказывался, потом прошел. Сел за стул, как пятиклассник, честное слово. Юрка – тот бы развалился – я не я… А этот как воробей. Но меня не это поразило. В комнату вошла моя сестрица и повела с ним светскую беседу. Спросила, как зовут, сколько лет, умеет ли он под бокс курицу стричь. Колька как услышал это – прямо чуть со стула не свалился. А потом он стал играть с Танькой. И проиграл часа два. Боже мой, что она с ним делала! Скакала на нем верхом, трепала за уши, колотила. Нахальная девчонка, а он все терпел.