Текст книги "Третий лишний"

Автор книги: Лилия Сорокина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Annotation

Л. Сорокина – автор книги "Дети Сталинграда". Новая ее повесть посвящатся мирному детству. Герои – сегодняшние школьники, они живут на Сахалине, учатся, мечтают о подвигах.

Глава 1. Упражнение с предметом

Глава 2. Как стать белой вороной

Глава 3. Без дураков

Глава 4. Собака – друг человека

Глава 5. Обидно…

Глава 6. Козни уцененной старушки

Глава 7. Все мы немножко черепахи

Глава 8. Взрослые мы или дети

Глава 9. «Маруся отравилась»

Глава 10. Каникулы

Глава 11. Здравствуй, «Лишний человек»!

Глава 12. Где купить чувство меры?

Глава 13. Размышление

Глава 14. Можно ли скосить трын-траву?

Глава 15. Открытие № 1

Глава 1. Упражнение с предметом

Сегодня утром я сделала открытие. Оно настолько меня потрясло, что даже помню, как это случилось. Сначала я вычистила зубы, потом умылась, потом стала причесываться. Вот тут-то все и произошло. Я увидела свои глаза! Это, наверное, смешно звучит – увидела свои глаза; где же они до сих пор были? В затылке? В том-то и дело – нет. Они были на месте, как сказала бы наша биологичка, «на лицевой части». Но я их не замечала – и все. И вдруг! Я увидела в них что-то такое, чему до сих пор не могу найти слова. Я должна непременно выяснить, что же именно, иначе я буду мучиться все уроки – уж я себя знаю, – пока не придумаю. Совсем недавно на истории со мной приключилось что-то в этом роде. Весь класс веселился по поводу какого-то курьезного случая, рассказанного учителем. А я сидела задумчивая и тихая, что редко со мной бывает. Учитель, конечно, не мог не заметить этого. Он, наверное, подумал, что меня поразила крестьянская война семнадцатого века, и решил со мной закрепить новый материал. Он задал вопрос похитрее, надеясь получить достойный ответ. Но я пожала плечами. Это его удивило.

– Так о чем же ты думала весь урок? – спросил он.

– О тетеньке. Не могу вспомнить, где я ее видела.

Он, наверное, подумал, что я чокнулась.

– О какой тетеньке?

И тут меня осенило. Я сказала с чувством:

– Вспомнила! Это же продавщица книжного магазина. Она мне посоветовала купить одну забавную книжку с картинками, и я купила. А сегодня я увидела ее в школе. Не знаю, зачем она сюда пришла.

Историк вознегодовал:

– Ну, знаешь, Бубликова, это уже слишком! Это неуважение! Надо уметь переключаться!

Но я еще не умею. Я не нашла ту кнопку, на которую надо нажать при случае. Поэтому про свои глаза я решила выяснить дома.

Подвернулся папа. Он постучал в ванную.

– Катерина Александровна, вы живы? А то мне то же захотелось сегодня умыться…

Я открыла дверь и спросила:

– Папа, что ты видишь в моих глазах?

Папа нисколько не удивился такому вопросу. Может быть, удивился про себя, но виду не подал. Он сказал:

– По бревну в каждом, поэтому твои глаза – главная бревнобойная сила.

– Ты все шутишь, а я серьезно.

– Тебя не устраивает? По-моему, это не так уж плохо.

Лучше бы он не говорил этого!

Я решила сейчас же, не откладывая, проверить, прав ли он. Взяла маленькое зеркальце и сделала «в угол – на нос – на предмет», как учила меня Лариска. Получилось неплохо.

Это меня вдохновило, и я стала тренироваться. И так увлеклась, что не заметила, как в комнату вошла мама. Она изумленно спросила:

– Катя, чем ты занимаешься?

– Учусь кокетничать.

Мама засмеялась – она подумала, что я шучу.

– Завтракать! Опаздываешь!

Пока бежала в школу, все думала, как войду в класс и испробую свою бревнобойную силу. Меня смущало только одно – кто предмет, на котором я испытаю свое новое открытие? Перебрала всех мальчишек – их у нас мало. Серега Непомнящий? Но он влюблен в девятиклассницу. Сама видела, как он ждал ее после уроков. Правда, говорят, она не отвечает взаимностью. И Серега страдает. Он такой томный и несчастный бывает на уроках. Серега, конечно, не предмет. Женька Семин? Я представила, как он скажет:

– А что, Катя, это идея – встречаться. В кино ходить будем… Только давай со следующего понедельника – понимаешь, новый транзистор дособрать надо…

Недаром он у нас Маленький Рац – сокращенно от «рационализатор». Он весь в железках, и по-моему, еще не родилась та девчонка, которая может его заинтересовать больше, чем транзисторы. Оставался Ленька Рыбин, по которому умирали сразу две девчонки (третьей быть не хочу), и мой сосед по парте – Юрка Дорофеев. Юрка – вот кто! Надо было с него начинать. У него нет определенных привязанностей. Иногда он делает вид, что кем-то увлечен, но это ненадолго. Уж я-то знаю – он частенько приходит к нам домой, и мы болтаем с ним о разных разностях, в том числе об этом. Но мне и в голову никогда не приходило сделать его предметом. Как, впрочем, и ему – если уж быть честной.

В класс влетела на звонке.

– Здрасьте! – небрежно бросила всем.

Села за свою парту вполоборота к Юрке и для начала посмотрела на него длинным многозначительным взглядом.

Юрка спросил:

– Ты забыла тетрадь по алгебре? Сейчас контрольная.

Я молча достала тетрадь. Сделала «в угол – на нос – на предмет». Юрка отреагировал по-своему:

– Угу! Не волнуйся – решу и тебе.

Дело в том, что у меня не математический склад ума (так говорит мама, и она права), а Юрка отличник, он всегда решает и за себя и за меня.

Но не это сейчас главное. Он меня не понимал, а мне так хотелось, чтобы он настроился на мою волну. И я стала повторять про себя: «Юрка, ты мне нравишься! Ну, честное слово! Не веришь? Ты мне нравишься! Ты мне нравишься! Ну, да!» Есть же люди, которые передают мысли на расстояние, а между нами разве расстояние? Всего полметра. До Юрки, наверное, все-таки дошло. Он сделался задумчивым, потом прошептал:

– Твою задачку в общих чертах решил. – И стал энергично набрасывать на листке.

Я все-таки не теряла надежды. Ну, Юрочка, думала я, если я не скажу тебе на алгебре, то к концу пятого урока будешь трепыхаться в моих сетях, как золотая рыбка… Так я думала, аккуратно переписывая в тетрадь задачку, которую мне решил Юрка.

Но дальше события стали развиваться немного не так, как я предполагала. О том, что мое открытие действует, я узнала буквально на первой перемене. Ко мне подлетела моя Лариска и сказала:

– Катя! Ты сегодня какая-то новенькая. Что случилось?

– Пока еще ничего, а там посмотрим, – ответила я.

Прозвенел звонок, и Лариска пошла на свою парту,

изрядно озадаченная.

На немецком языке, когда все дружно «шпрехали», на мою парту шлепнулась записка. Я быстро накрыла ее ладонью и оглянулась. По лицам ничего нельзя было понять – все они были какие-то иностранные. Я спросила у Юрки:

– Тебе или мне?

– Открой – узнаешь.

– А если мне?

– Могила.

В доказательство Юрка скрестил руки и прижал их к груди.

Я открыла записку и прочитала: «катя ты законная девчонка давай ходить ле-ры». Все без точек и запятых. Странно читать свое имя с маленькой буквы. Да и подпись не поняла сначала.

– Ого! – сказал Юрка. Он тоже прочитал.

– Что – ого? – спросила я.

– Ле-Ры.

– Остроумно. А что это?

– Не что это, а кто это. Ленька Рыбин.

Я посмотрела на Леньку-он сидел с каменным лицом. Ну, конечно, это он. Кто же еще так метко бросит записку? И в то же время это на него непохоже. Ленька не такой парень, чтобы заниматься всякими глупостями – писать записочки. У него хватит мужества подойти к девчонке и сказать прямо. Он ведь на медведя ходил чуть ли не один на один! А тут – записочки… Но на всякий случай я решила ответить ему, будь что будет! Да ничего не будет! Ленька в мои планы не входил, главная моя цель – Юрка. Но на письма надо отвечать. И я пригласила Юрку в соавторы.

К Леньке полетело ответное письмо – его я довольно метко швырнула: «Ле-Ры! Странное ты мне делаешь предложение. А как же те две обожательницы? Ка-Бу».

Ленька не замедлил ответить. Но мне не суждено было получить записку – поймала на лету Шпрехен Зи Дойч.

– Это что еще за воздушная почта? Посмотрим-по-смотрим, кто же голубки…

И она медленно стала разворачивать записку. Сквозь звон в ушах я услышала ужасное:

– «Какая же ты дура, Ка-Бу, что не хочешь быть моей…»

* * *

– Нет, вы меня не утешайте, – сказала я Лариске и Юрке.

Они нашли меня под лестницей первого этажа – в местечке, которое я забронировала за собой еще в пятом классе, когда впервые удрала с урока.

– Не утешайте. Все кончено.

Я отвернулась от них и сморгнула слезы.

– Что все? – подал голос Юрка.

Он стоял вопросительным знаком – ему здесь было низко.

– Все, – сказала я и залилась в три ручья.

– Ниагарский водопад, – сказала Лариска. – Только интересно, какая водичка – соленая или пресная?

Лариска взяла в руки мою голову, как берут арбуз, и привалила к своему плечу. Так мы постояли минуты две. Со стороны мы выглядели, должно быть, комично, потому что Юрка фыркнул:

– Ни дать ни взять – скульптурная группа. – И тоном приказа – Бубликова, перестаньте рыдать. Под лестницей это смешно, мягко говоря.

– В то время, как мы стоим под лестницей, наши вычерчивают фланец, – поддержала его Лариска.

– Ну и пожалуйста, – сказала я, вытерев насухо глаза фартуком, – никто вас не просил приходить сюда, оставались бы со своим фланцем.

– Не груби, – попросил Юрка, – а объясни.

– Вылазьте. Я вас вижу, – раздался вдруг сверху голос директрисы, который нельзя было спутать ни с каким другим голосом.

Нам ничего не оставалось. Увидев нас, Елена Ивановна сказала с притворным ужасом:

– Как?! Цвет восьмого «б» под лестницей? В то время, как идет урок!

Мне стало не по себе. Во-первых, никакой я не цвет, так же, как и Лариска. Это слово относится только к Юрке. А еще я подумала: если она узнает о записке, мое дело – труба.

Директриса сказала, посмотрев на часы:

– До звонка еще целых пятнадцать минут, так что марш в класс.

То, что она не потащила нас к себе в кабинет сразу, тоже не предвещало ничего хорошего. В класс, конечно, идти было глупо, и мы пошли под другую лестницу.

Глава 2. Как стать белой вороной

Гром разразился на следующий день. Сразу после пятого урока, когда мы готовы были ринуться домой и уже предвкушали, как застрянем пробкой в дверях, в класс вошла Мария Алексеевна, или Маруся, как мы ее ласково называли за веселый характер. По ее решительному виду мы поняли, что домой пока не пойдем.

Оставлять нас после уроков без предварительной подготовки считалось делом довольно опасным и рискованным – мы могли выйти из берегов, как однажды сказала о нас географичка.

Но Маруся – другой разговор. Она же наша классная. Она по должности своей может нас оставить. Едва поздоровавшись с нами (мы еще не виделись), Маруся спросила:

– Вы случайно не знаете, за что нас всех вызывает директор?

Все мы страшно удивились:

– Нас вызывает директор?

– Вот это новость!

– Соскучилась, должно быть!

– На то она и директор, чтобы вызывать!

Маруся выслушала наши остроты довольно охотно. И даже стала советоваться:

– Вы так думаете?

– Думаем!

– Что-то я слышала насчет воздушной почты…

Я покраснела. Осторожно посмотрела вокруг себя. Но у всех были вопросительные и наивные лица, как у младенцев. Неужели никто не помнил вчерашней записки? Юрка толкнул меня локтем в бок:

– Что я говорил? А?

Вообще не верилось, чтобы нас вызывали из-за этого. Воздушная почта – обычная вещь! Тем более урок мы не сорвали.

Но Маруся была все-таки напугана, потому что у нее был довольно взъерошенный вид, а большие глаза стали еще больше. По-моему, она боится директора так же, как и мы. Бедная Маруся, она никак не привыкнет к нашим выходкам. Да и можно ли к ним привыкнуть? Каких-то полмесяца назад нас трясли, как грушу, за Едкую Щелочь – так Ленька Рыбин при всех назвал учительницу химии, а мы заржали, вместо того чтобы скорбно промолчать, а потом на классном часе устроить Рыбину головомойку. Кличка была довольно остроумной, а главное, соответствовала действительности – все классы, где она работала, называли ее только так (разумеется, за глаза), и с этим ничего нельзя было поделать.

– Слушайте, что я вам скажу, – сказала Маруся. – Если виноваты, имейте мужество признать это.

Ленька тотчас зло выкрикнул со своего места:

– С такими адвокатами, как Дорофеев, не пропадете! Он поможет сочинить вам оправдательную речь.

Юрка засмеялся и сказал:

– Все понятно!

– Что тебе понятно, девчачий угодник?

Юрка покраснел, хотел что-то возразить, но Маруся прекратила их пикировку. Я подумала: «Наверное, она еще не знает про лестницу».

– Имейте мужество, – сказала еще раз Маруся.

Все с этим согласились, потому что привыкли раскаиваться, и двинулись из класса. Как только мы подошли к лестнице, Ленька скакнул на перила и помахал нам ручкой, моментально скатившись вниз.

– Ты куда? – крикнули мы ему.

– К маме, – сказал он. – На этот раз я умываю руки. Смелее, Ка-Бу! – Это Ленька крикнул у самой раздевалки и показал, как он умывает руки.

«Уж лучше за лестницу, чем за записку», – думала я, когда мы стояли в очереди к директору школы. Прошло минут десять, но нас никто не вызывал. Кто-то предложил:

– Давайте посчитаемся.

Мы посчитались. Никто не хотел быть тринадцатым. Женька Семин, или Маленький Рац, не мог жить без идей ни минуты, поэтому он предложил быстро-быстро сделать двадцать шесть бумажек, а на одной написать роковое число.

– Кому оно достанется, тот первым пойдет к директору.

Так и сделали. И в тот момент, когда мы устроили веселый свал, вытаскивая свою судьбу из чьего-то фартука, на пороге появилась директриса:

– Развлекаетесь?

И хотя сказано это было довольно тихо, мы быстро замолчали. Стало слышно, как Елена Ивановна играет ключами.

Нас сразу всех пригласили в кабинет, и мы набились в эту маленькую комнату, как соленые грибы в банку. Наша Маруся тоже была здесь. Елена Ивановна села в свое кресло, поправила в стакане карандаши и только после этого сказала:

– Я не спрашиваю, кто написал эту мерзость. – И она помахала запиской, как флажком. – Не это главное. Главное другое. Что вы способны написать такое. Вы делаете это не стесняясь. И наглеете с каждым днем, особенно Рыбин. Что-то я его не вижу, где он?

Все старательно завертели головами в поисках Рыбина, которого, конечно, здесь не было – об этом знали все.

Директриса, не дождавшись ответа, продолжала:

– Но я возвращаюсь к записке. Что можно о вас подумать, если мальчик предлагает девочке такое…

Послышалось фырканье.

– Что вы хихикаете? Вы понимаете, что это значит?

Она обвела всех строгим взглядом и вдруг улыбнулась, приглашая повеселиться и Марусю:

– Нет, Мария Алексеевна, вы только подумайте, на уроке немецкого языка, вместо того чтобы постигать перфекты и плюсквамперфекты…

Она не договорила, она захлебнулась смехом. У меня отлегло от сердца – значит, это уж не так страшно, раз не принимают всерьез. От полноты чувств я чуть было не ляпнула про то, что все получилось случайно, нечаянно, что я вовсе не ожидала получить такой ответ от Леньки и не знаю, хоть убейте, почему он так написал. Да я и вообще не собиралась с ним затевать воздушную почту, не говоря о флирте. Виновато во всем утреннее открытие. А потом, все девчонки влюблены, кроме меня. А это обидно.

Я чуть было не начала эту речь, но, к счастью, кто-то больно наступил мне на ногу. Юрка! Спасибо, Юра! Я вспомнила Ленькины слова – девчачий угодник. «За что он так вызверился на Юрку?»

– Бубликова, ты что-то хотела сказать.

Я отрицательно замотала головой.

– Ну, хорошо-хорошо, о тебе еще разговор впереди.

Я поняла – с запиской пронесло, а про лестницу пусть – я даже рада.

Елена Ивановна между тем припомнила все наши грехи, начиная чуть ли не с первого класса. Она сказала, что наш класс, насколько она помнит, всегда был неблагополучный, мы всегда ходим по краю пропасти, висим на волоске, потому что у нас слишком много любителей острых ощущений и некоторым не место в школе (мы знали, на кого она намекала), учимся неважно – всего один отличник, а в восьмом «а» – два.

Кто-то сразу отреагировал:

– Раз-два и обчелся!

– Вот-вот, и при всем при том, – сказала Елена Ивановна, – изображаете из себя умников. Помилуйте, на каких таких основаниях? Не знаю, что вы способны выкинуть завтра, – продолжала она, – да, я не знаю, что вы выкинете завтра. Мне страшно подумать об этом. Поэтому вам нужны ежовые рукавицы.

Когда Елена Ивановна сказала про ежовые рукавицы, мы не сразу поняли, к чему она клонит. В следующую минуту мы услышали ужасное:

– Видимо, Мария Алексеевна не справляется с вами по своей молодости и неопытности. Придется вам дать в качестве воспитателя более строгого учителя.

Я посмотрела на Марусю – на ней лица не было. Ноги мои куда-то делись, и я крикнула не своим голосом:

– Только не Едкую Щелочь!

Это было, конечно, очень глупо с моей стороны, потому что у Едкой Щелочи был уже свой класс – восьмой «а».

– Что ты сказала, Бубликова? Повторяешь глупости своего Рыбина? – строго спросила Елена Ивановна.

Я покраснела.

– Он вовсе не мой, и я не то хотела сказать. Я хотела сказать, что нам никто не нужен, кроме Марии Алексеевны.

– А мы вас не будем спрашивать, кто вам нужен, а кто нет – вы этого не заслужили, особенно ты.

Елена Ивановна поправила карандаши в стакане.

– Да, особенно ты, Бубликова. Где я тебя вчера нашла вместе с твоими друзьями?

И я сказала:

– Под лестницей.

Она тотчас подхватила эту фразу и обнесла ею всех, как чашкой чая.

– Под лестницей! Понимаете? Идет урок, а она под лестницей. Но опять не это страшно. В конце концов там может очутиться каждый. Но на этот раз там оказалась не просто ученица, а комсорг! И вот что симптоматично: Бубликова, подав дурной пример, увлекла за собой сразу двух!

Тут Лариска совсем некстати засмеялась, за что бедняжке сейчас же влетело:

– Что тебя так развеселило, Назаренко? Я ведь говорю не про ухажеров. Но если уж и отличники оказываются под лестницей, куда же дальше?

Юра Дорофеев, как на уроке, поднял руку.

– Елена Ивановна! Мария Алексеевна здесь ни при чем. Она не виновата.

Маруся поднялась со своего места. Рука ее чуть-чуть дрожала. Видимо, заметив это, она спрятала ее за спину. Получилась такая задиристая старшеклассница. Маруся сказала необыкновенно тихо и изумленно:

– Дорофеев, ты меня защищаешь? Мне, между прочим, защитники не нужны. Да, это я виновата в том, что вы чуть не каждый день веселитесь. Но я думаю, что мы в конце концов найдем общий язык.

Мы закивали в ответ, как цирковые лошади. Но Маруся, оказывается, еще не закончила свою речь. Маруся сказала насмешливо:

– Вы извините меня за смелость, Елена Ивановна, что я вам напоминаю очевидную истину, так сказать, аксиому: я не ученица, а учительница, и кое-какие вещи в присутствии ребят говорить не стоит.

Ну и молодчина Маруся! Недаром она нам понравилась сразу. Любовь с первого взгляда! Честное слово, так оно и было. Помню наше самое первое знакомство, когда она пришла к нам по расписанию. Конечно, мы ее оглядели с ног до головы: во что одета, какая стрижка. Ничего, она нам понравилась – современная. А потом начался обоюдный экзамен – кто кого. Ей задавали разные вопросы: откуда приехала, зачем, долго ли собирается жить на Сахалине. На все это она нам ответила, и вдруг:

– И это все? А почему не спрашиваете, есть ли родственники за границей, каким языком владею?

Это она шпарила из анкеты туристов, уезжающих за Границу. Я видела у нас дома такую – мама заполняла.

Юрка Дорофеев, который всегда претендовал на звание яркой индивидуальности, сказал:

Это мы узнаем позже, при более близком знакомстве… Извините…

– Мария Алексеевна, – подсказала она.

– Мария Алексеевна – очень приятно. Простое русское имя.

– Не отвлекайтесь, пожалуйста, – сказала вежливо Маруся.

– Ах, да, простите. Вот такой вопрос, если разрешите: как стать белой вороной?

В классе засмеялись. Маруся слегка покраснела, небрежным жестом поправила волосы и сказала:

– Лично мне известно два способа: взять обыкновенную черную ворону и окунуть ее в перекись водорода, она обесцветится и будет белая. Этот способ доступен всякому. Второй способ сложнее. Делать то, что не делают другие, и наоборот, не делать того, что делают другие. Здесь возможны два варианта: или ты будешь положительной белой вороной, или отрицательной. Какой вороной хотели бы вы быть?.. Извините, не имею чести…

Класс грохнул. Ленька поднапрягся и перекричал всех:

– Дорофеев, Дорофеев – положительная белая ворона. Гордость школы! Единственный отличник восьмого «б»!

Юрка был положен на обе лопатки – ясно. Но Маруся, великодушный человек, пощадила его. Подождав, когда стихнет шум, Маруся сказала:

– Хочу сообщить вам еще одно сведение о себе: я ваш классный руководитель, поэтому чем больше у нас в классе будет положительных белых ворон, тем лучше.

И тут пошли такие аплодисменты, мы так развеселились, что Маруся еле-еле успокоила нас. На перемене мы побежали к «ашникам» и стали им взахлеб рассказывать, какая у нас мировая Маруся, не то что их Едкая Щелочь, которая кого хочешь вгонит в могилу своими моралями, а наша Маруся веселая, остроумная, и с ней мы теперь заживем! Правда, через два дня мы все удрали с химии в кино… Вы думаете, она нас распекала за это? Нет. И не потому, что одобряла эту выходку. Маруся видела, как нам здорово досталось от Елены Ивановны и от родителей, поняла, что нам несладко и, наверное, у нас надолго отбили охоту к таким мероприятиям, поэтому она горько пошутила:

– В следующий раз возьмите меня с собой, чтобы уж страдать – так за дело…

Вот какая наша Маруся, вот почему мы разволновались, когда Елена Ивановна сказала нам про ежовые рукавицы. После Марусиного выступления директриса некоторое время молчала. Видно было, что ей неприятно Марусино заявление, но что делать, факт – упрямая вещь. Маруся-то учительница, и тут, конечно, Елена Ивановна наломала дров. Она, наверное, обдумывала сейчас, как все это сгладить. Мы не мешали ей этим заниматься – сидели тихо-тихо, даже дыхание сдерживали. Наконец она сказала:

– Вы меня извините, Мария Алексеевна, я действительно погорячилась в отношении вас. Но вы ведь тоже понимаете, что дальше так нельзя.

Она обвела нас всех пристальным взглядом. Мне казалось, она видит каждого насквозь и даже глубже. По-моему, никто в школе не умеет так смотреть, как она. Наверное, этот особый директорский взгляд вручают директору вместе с ключом от кабинета. Бр-р! Пригвоздив нас всех к земле, Елена Ивановна сказала:

– Я верю вам… в последний раз. Ведь вы неплохие ребята и при желании могли бы обставить восьмой «а». Почему это вы ему уступаете, а? Вот сейчас идите и за воскресенье подумайте обо всем.

Мы облегченно вздохнули и с удовольствием покинули директорский кабинет.

Глава 3. Без дураков

Я проснулась оттого, что кто-то настойчиво и протяжно спрашивал: «Зачем вы, девочки, красивых любите?» Это была, конечно, моя сестрица, которая «от двух до пяти». Правда, ей было почти шесть, но она выглядела моложе своих лет. Она могла задавать какие угодно вопросы, причем в любое время дня и ночи. Интересно, сколько же сейчас? Я пошарила на тумбочке, не вставая с кровати. Там должны быть мои часы, новенькие, с иголочки – мне их подарили совсем недавно. Как сказал торжественно папа, «в честь восьмого класса, чтобы ты теперь-то не теряла зря минуты». Хотя подарок был с намеком на мои тройки, я все-таки очень обрадовалась: наконец-то я не буду выглядеть белой вороной (!) и смогу теперь, как все, высчитывать на уроке, сколько осталось до конца. Некоторые это делают с шестого класса, а меня из педагогических соображений (ребенку не положены украшения, роскошь портит и т. д. и т. п.) держали до сих пор в черном теле.

Это все, конечно, мама. Она у меня учительница, а это, скажу я вам, не дай бог. Хорошо, что мы с ней в разных школах.

Часов на тумбочке не было. Но я-то ведь точно помню, что они там лежали. Вчера вечером я их собственноручно завела и положила. Меня прямо подбросило на кровати от страшного предположения. Неужели эта паршивая девчонка… Она все может. Недавно она так поиграла с папиной электробритвой, что он два дня ходил обросший, пока не купил новую. Вполне возможно, что и мои часы постигла та же участь.

В два прыжка я очутилась около ее раскладушки (она выросла из своей качки и ей собирались покупать новую кровать). Она пела, глядя в потолок: «Зачем вы, девочки, красивых любите…» Руки ее лежали поверх одеяла, но это еще ничего не значило. Я потребовала зловещим шепотом:

– Отдай мои часы!

Она ничего мне не ответила. Она продолжала задавать девочкам коварный вопрос. «Зачем…»

– Вот я тебе сейчас покажу «зачем», дрянь такая! – Я вытащила этого толстого пупса из постели, поставила на пол и обшарила раскладушку. Часов не было. Я шлепнула ее по мягкому месту – Куда ты дела мои часы?

Она посмотрела на меня невинным детским взглядом, но это еще ничего не значило. Точно так же она посмотрела па маму, когда та спросила, не брала ли Танюша билетики в кино, такие синенькие бумажечки.

– Не брала, – сказала Танюша. – Я сделала из них лапшу. Хочешь, дам?

И она принесла маме синюю билетно-киношную лапшу, которую запихала почему-то в кукольный чайник. Вот так было сорвано культурное мероприятие моих родителей. Так что невинные глаза еще ничего не значили, хотя на этот раз она не была виновата – я положила часы под подушку, а не на тумбочку, но уже успела ее пошлепать, и она ревела на своей раскладушке. Настроение мое чуть-чуть испортилось от собственной несправедливости. Потом я вспомнила, что мне сегодня предстоит, и перестала расстраиваться. Сегодня было воскресенье, и мы собирались пойти всем классом в лес, на форель, вместе с Марусей. Так мы решили после вчерашней встряски. Все я с вечера приготовила – крючки-удочки, картошку и колбасу, спортивные брюки и кеды.

Времени у меня было предостаточно, и я начала не спеша одеваться. Тут в комнату вошла мама. Она спросила:

– Что это вы ни свет ни заря шум подняли?

Я сказала:

– Это твоя младшая дочь отличилась, шести нет, а она про любовь песенки поет.

И Танька, словно ее переключили на другую волну, как приемник, моментально перестала хлюпать и завела свое «зачем вы, девочки». Мама засмеялась, взяла сестру на руки и сказала:

– Устами ребенка глаголет истина. Ты спроси, Танюша, об этом у нашей Катерины.

В эту минуту, ну прямо как по заказу, раздался осторожный стук в дверь. Это Юрка. Он никогда не звонит. Черти принесли его в такую рань! Что стоило человеку прийти на пять минут позже! Все-таки мне не хотелось, чтобы мама так уж была права, и я сказала ей без всякой надежды:

Может быть, это соседка или тетя Клава принесла молоко (мы покупали у нее молоко).

Может быть, – согласилась мама, но я увидела, как повеселели ее глаза, и пошла открывать.

Конечно, это был Юрка. Он стоял на лестничной площадке, вооруженный до зубов: рюкзак, фотоаппарат, транзистор. При этом он так преданно смотрел. Меня прямо смех разобрал. Я сказала:

– Знаешь, на кого ты похож? Догадайся!

Я и сама не знала, на кого он похож.

В условленном месте нас уже ждал Рац, но Лариски не было. Конечно, она еще дрыхла, и мы отправились к ней домой. Мне вдруг захотелось завернуть к Леньке. Сказать бы ему: «Хватит дуться, Ленька! Даешь тройную уху?!» Честно сказать, без него я не представляю рыбалки, потому что у Леньки это от бога – талант такой. Место ли найти самое рыбное, костер смастерить, да и вообще с ним надежно. Но я не смею сказать об этом мальчишкам. Юрка, например, сразу обвинит меня в беспринципности. «Как, ты уже забыла про записку?!» Я не забыла. Но все равно мне хочется, чтобы Ленька был с нами. Может быть, я спрошу у него, зачем он написал мне такое…

Мы разбудили Лариску. Она выскочила к нам заспанная, очень милая и сказала томным голосом:

– Ой, мальчики, я сейчас. Катюша, это и к тебе относится – ты же свой парень.

– Ладно, – говорю я, – комплименты потом. Мигом одевайся, а то форель вся разбежится.

И Лариска побежала одеваться. Но ее не было довольно долго, по-моему, за это время можно было вполне посмотреть короткометражный сон. От нечего делать я спросила Юрку:

– Юра, а ты спишь в белом воротничке? (Потому что даже на рыбалку он в него вырядился).

– Спроси что-нибудь полегче.

– А по башке портфелем можешь?

– Несерьезный ты человек, Катя, – говорит Юрка.

– Я же кокетничаю, как ты не понимаешь. Причем кокетничаю серьезно, на полную катушку. Хочу тебя завлечь.

– Запрещенный прием, между прочим.

– Раз уж речь зашла о приемах, я скажу. И тайный прием не помог. Я ведь передавала тебе мысли на расстояние, а ты их не принял.

– На каком расстоянии?

– Полметра, а может и меньше – не измеряла, не знаю.

Юрка слегка обалдел, а Рац навострил уши.

– Если хочешь – скажу.

Юрка посмотрел на Раца.

– Не бойся, он безвредный.

И я рассказала Юрке, как решила испробовать на нем свое открытие.

– Если бы ты понял, тогда не было бы никакой воздушной почты.

Свою бесчувственность Юрка решил оправдать логикой. Он сказал:

– Но не ты ведь начала…

– А я бы не ответила. Я верная, Юрочка…

Юрка смутился и по очереди поправил транзистор и фотоаппарат – на груди обозначилась огромная римская цифра десять. Получилось так, будто Юрка перечеркнул себя.

– Зачем ты перечеркнул себя, ведь ты же не безнадежный.

Это наконец-то рассмешило Юрку, он изрек:

– Спасибо за поддержку, Ка-Бу! Я исправлюсь, честное слово.

– Не смей называть меня так! На это имеет право только один человек, которого, к сожалению, с нами нет.

– Ах, так, – сказал Юрка.

– Не ссорьтесь, дети мои, – сказал Рац. – Я нашел выход из положения. – Во время нашего разговора он, оказывается, не терял времени даром – он соображал. У него уже была готова схема приемника и передатчика, которыми он. собирался вооружить нас с Юркой, если нам захочется передать мысли на расстояние. Он так распалился, Маленький Рац, что стал чертить схему, в которой я не разобралась бы до завтрашнего дня. Но меня, слава богу, спасла Лариска – она наконец-то появилась. Она с ходу выпалила:

– И это весь народ? А Ленька здесь? Нет? Что за рыбалка без Леньки. Без него я не пойду!

Я благодарно засветилась. Юрка же не удержался от колкости:

По-моему, – сказал он, – изобретение Раца уже действует. – И посмотрел на меня так, как будто я должна ему сто рублей. Так он еще ни разу не смотрел…

Мне стало весело. Я прямо закричала:

Ну, чего мы стоим? Айда к Леньке!

Дальше все было нормально. Ленька не ломался. Он только спросил, сколько мы ему даем на сборы. Пять минут, сказали мы.

Около школы нас уже ждала Маруся, а с ней еще человек десять.

Благословенная минута! Прощай, презренный уют, цивилизация! Мы становимся лесными жителями, почти дикарями. Здравствуйте, березы и рябины, ели и сосны и просто деревья (простите, не знаю вашего имени)! Мы будем общаться с вами целый день, а к вечеру довольные, но усталые возвратимся с просветленными лицами, благородными порывами. Например, никогда-никогда не убегать с географии, сделать что-нибудь такое, чтобы вся школа почернела от зависти – не знаю что еще, но обязательно что-нибудь в духе положительной белой вороны. Это нам все предстояло обсудить, а пока мы шагаем, шагаем, шагаем!