Текст книги "Журнал, указка, мел, очки (СИ)"

Автор книги: Лилия Гаан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Иди...

Я – учитель русского языка, поэтому не могу себе позволить повторить всю ненормативную лексику, которая рвалась с её губ. Скажу только, что фразы были цветистыми, выразительными, и я даже услышала несколько новых идиом, сочетавших в себе, казалось, не сочетаемое.

Итак, эта пьяная пародия на человека стояла передо мной и кочевряжилась, твердо уверенная, что я могу предстать перед его взором только после пробежки зелёных чертей.

– И что мне с ним делать? – кисло поинтересовалась я. – Он ведь ручки от ножки стола не отличит.

– А мне какое дело? – рявкнула на меня классная дама (видимо нервы у неё уже никуда не годились, раз она позволила себе такой тон по отношению к коллеге), – вы просили привезти, я привезла, а остальное...

Она сделала красноречивый жест руками.

– Делайте, что хотите!

И всё же мы попытались эту пьяную мерзость усадить за парту. Кондрат сел, но тотчас завалился на бок и пустил изо рта вонючие пузыри.

– Какую же они гадость пьют? – задумчиво принюхалась Татьяна Сергеевна. – Светка самогон на "дихлофосе" что ли настаивает?

– Из "Мадам Клико" перегоняет, – буркнула я.

Вообще-то, это была катастрофа. Я ума не могла приложить, что делать. Эта же мысль не оставляла и Татьяну Сергеевну.

– Может, оставим его здесь? А потом с утра...

– ... будем бегать и искать, где ему опохмелиться.

Моё терпение лопнуло.

– Да пусть они хоть все сдохнут, – рявкнула я, – и Лось, и этот мутант! А я сейчас иду домой!

На душе у меня накипело, и речь я заготовила длинную, но внезапный возглас Татьяны Сергеевны остановил мою филиппику, можно сказать, на старте красноречия.

– Точно, Лось, – мстительно заметила она. – У него такой почерк, что любая курица с тоски удавилась бы.

– Директор задумал эту аферу, – моментально ухватила её мысль и я, – так вот пусть и расхлебывает. Где этот пьяный птеродактиль?

И мы деловито застучали каблуками по направлению к кабинету директора, где в пьяной тоске страдал Лось, не до конца удовлетворивший свою тягу к спиртному. Заначку он уже вылакал, и душа требовала добавки, а тут неугомонная учительница не давала ему покинуть храм науки. Можно было послать за вожделенной бутылкой сторожа дядю Петю, но мешали нюансы.

Во-первых, всю жизнь положивший на алтарь "зеленого змия" запойный алкоголик дядя Петя мог тихонько исчезнуть с заветной бутылкой в очередной двухнедельный запой. Во-вторых, следующая стадия опьянения Лося в народе метко характеризуется несколькими метафорами: "нажраться до усрачки", "упиться до свинского состояния", "наклюкаться до состояния риз" и т. д. Этого директор на рабочем месте позволить себе не мог: а вдруг (опять же из-за происков врагов) внезапная проверка? Нет, стреляного воробья на мякине не проведешь! Вот и мыкался он в пьяной хандре, когда в его кабинет бойко ворвались две взъерошенные тётки.

– Михаил Абрамович, – с ходу нервно застрекотала я, – Кондратьев настолько пьян, что не только не может писать сочинение, но даже сидеть составляет для него проблему.

– Он сильно пьян, – поддакнула Татьяна Сергеевна.

Лось недоуменно вращал на нас глазами из-за толстых стекол очков, мучительно пытаясь сообразить: снимся мы ему или нет?

– Как это пьян? – в конце концов, грозно воззрился он на Татьяну Сергеевну. – Почему пьян?

– От самогона, по-видимому, – ледяным голосом пояснила я.

"Русаки" – элита любого учебного заведения. Труд школьных филологов невероятно тяжел и неблагодарен, и от нас так многое зависит, что с учителями русского языка обычно считаются больше, чем с другими учителями-предметниками. Можно кое-что себе позволить нарушающее субординацию. А сейчас я и вовсе была выведена из себя. Лось видимо "пятой точкой" просёк, что ко мне лучше не придираться, и всю свою артиллерию обрушил на несчастную Татьяну Сергеевну.

– Как вы могли такое допустить, – заорал он, – почему ваш ученик пьян?

Обычно Татьяна Сергеевна, имеющая троих детей и вечно неработающего мужа, тихонько помалкивает в ответ на его наскоки, но сегодня был не тот день. Она завелась с пол оборота.

– Я что ли его поила?

– Почему вы не проконтролировали?

– Что я не проконтролировала – качество самогона у Светки?

Они перекинулись ещё десятком подобных фраз, но тут мне надоело изображать статиста.

– Какая разница, почему он похож на половую тряпку? – агрессивно вторглась я в перепалку. – Нам надо решить, кто из вас будет писать за него работу!

Когда до Лося дошло, что речь идет о нём, его затрясло похмельной дрожью.

– Вы предлагаете мне подделку документов? – взревел он, как пароход. – Да знаете ли...

Я пренебрежительно фыркнула. Нашел, чем пугать!

– Давайте ничего не подделывать. Пусть этот придурок остается без аттестата и катится в армию. Возраст у него для этого самый подходящий!

О, этого наш любимый директор допустить никак не мог. Тогда бы оказалась скомпрометирована сама идея существования технических классов как кузницы рабочих кадров – его любимое, нежно выпестованное детище.

– Татьяна Сергеевна напишет, – буркнул он, – она допустила столь возмутительную ситуацию, пусть теперь сама выкручивается.

Пока моя коллега бледнела и серела, хватая воздух ртом, я сдержанно растолковывала, что это не совсем удачная идея.

– У Татьяны Сергеевны каллиграфический почерк, как минимум говорящий, что его владелец – женщина и что у неё высшее образование. Ученик "техкласса" просто физически не может так писать.

Я нагло уставилась ему прямо в глаза: пусть самостоятельно додумывается, какого я мнения о его способностях. Но Лось не сообразил, что ему в лицо бросили открытое оскорбление: его мысли приняли другой оборот.

– А вы?

Ну, и дебил! Просто оторопь берет.

– Спешу довести до вашего сведения, – ядовито напомнила я, – что образцы моего почерка стоят на каждой работе в этом классе.

Лось возмущенно смотрел на нас, все ещё надеясь найти другой выход из положения.

– Время идет! – сурово напомнила я.

И директор сдался. Усы поникли, грустно свесившись с губы, очки потускнели, и он шаркающей походкой пошёл в аудиторию.

Кабинет нас встретил новыми сюрпризами. Похоже, в этот день им было не видно конца. К уже привычному запаху протухшей "бомжатины" присоединился новый, весьма красноречивый аромат.

– Неужто обгадился? – ахнула Татьяна Сергеевна.

Меня чуть не вырвало, но подчиняясь выработанному за многие годы работы инстинкту, как наседка к цыплятам я кинулась к учительскому столу, где хранились бесценные творения одноклассников Кондрата. И именно там – около ножки учительского стула приютилась аккуратненькая кучка дерьма в луже жидкости из той же оперы.

– Как же он умудрился, – выразил общее недоумение на мгновение протрезвевший Лось, – так приткнуться?

Но я уже поняла в чём дело. Если Кондрат и обделался, то всё его добро надежно хранилось в собственных штанах и покидать их в ближайшее время не собиралось, а вот Жужа – любимая вертлявая дворняжка нашего сторожа дяди Пети уже не первый раз проделывала такие фокусы в классных кабинетах.

Жужа – собака нелегкой судьбы. Половины хвоста у неё нет, шея как-то странно свернута, поэтому кажется, что она что-то ищет в небе, половины одной из задних лап также не хватает. Не псина, а животное с плаката "зеленых"!

Как-то раз меня не было в школе три дня, и надо же так случиться, что шавка выбрала именно этот момент, чтобы оставить продукты своей жизнедеятельности в моем кабинете. Любимые ученички три дня просидели в одном классе с дерьмом, перебравшись на другие ряды, но убирать его даже не подумали. Уборщицы естественно тоже не разбежались выполнять свои обязанности, и только по приезде, вежливо укоряя детей, что они сидят в такой антисанитарии, я смела уже окаменевшие "каки" в совок и выкинула их.

Да, вот, есть такая профессия – за каждой собакой дерьмо убирать!

Разбираться по этому поводу с дядей Петей дело гиблое и неблагодарное. Жужа – его единственная радость в жизни, и за неё он способен заложить динамит под крыльцо нашей школы, а уж наши учительские вопли ему как мертвому припарки.

– Это не она, – неизменно тупо талдычит сторож, – сами, небось, нагадили, а на бессловесную животную спирают.

Так и представляю себе сцену – делающий свои дела возле ножки стула Лось или как там пристраивается наша учительница музыки Алла Михайловна – солидная дама, упорно приближающаяся к двум центнерам. Обычно мы махали на всё рукой, но надо сказать, что сегодня Жужа явно погорячилась: могла бы потерпеть и до более удобного случая. Для одного дня это уже был явный перебор.

– Всё, – нервно завопила я, тыча рукой в безобразие, – всё! Я ухожу, пишу заявление об уходе! Кругом дерьмо, кругом дебилы!

– Жанна Ивановна, – взмолился Лось, тряся от моего визга похмельной башкой, – чёрт с ним. Я заставлю Петра Семеновича всё это убрать, но сейчас... пожалуйста, где это чертово сочинение?

Надо же, в его голосе вдруг прорезались человеческие нотки. Мне стало стыдно. И чего это я в самом деле распоясалась? Дурак он, кретин, но что поделаешь: таким ведь его природа создала. Лось не виноват, что какие-то идиоты назначили его директором школы. Чего я тут ору-то, как оглашенная?

Схватив в охапку и сочинения, и черновики, как стадо заговорщиков-убийц мы крались по уже темным коридорам школы, вздрагивая от воинственного визга кого-то преследующей на лестнице второго этажа засранки Жужи.

Шел одиннадцатый час ночи, а этот проклятый день всё не заканчивался, несмотря на стремительно пустеющий флакончик с таблетками валерьянки. Жара стояла немыслимая, усугубляемая пронзительным запахом перегара, которым, казалось, пропиталась вся школа – от скелетов в кабинете биологии до "коней" в спортзале.

Высунув язык от натуги, Лось старательно переписывал сочинение Кондрата. Высокий лоб рано облысевшего мужичка покрыли капли пота, он что-то бормотал себе под нос, шипел и фыркал. Мы с Татьяной Сергеевной, притулившись на стульях, принялись клевать носом и даже вздремнули, когда наш любимый директор широким жестом откинул от себя поддельный "паркер" и, довольно фыркнув, громко заявил:

– Всё!

Квохча от облегчения как курица, я суетливо схватила сочинение и принялась его проверять. Прямо скажем, с "русским" наш начальник был не в ладах, но там подправили, там зачеркнули, тут добавили...

Внезапно мои волосы поднялись дыбом. Я поморгала, не в силах поверить, что вижу не мираж. Тошнотворно знакомое предложение упрямо толковало: "Сатин не любил Луку, картофель нужно было уничтожить полностью, даже кожуру" И дальше повествование плавно переходило на произведение Дудинцева.

Мне стало по-настоящему дурно. Не преувеличивая могу признаться, что меня на несколько мгновений покинуло сознание.

– Михаил Абрамович, – по дурному взвыла я, – переписать – это не значит тупо скопировать то, что сотворил наш троглодит, а переделать согласно черновику! Вот же я вам здесь положила лист!

Лось обиделся: на меня, на себя, на Кондрата, на весь свет. Из его ноздрей вырвалось облачко пара, символизирующее драконий огонь. Но он жестко как д' Артаньян шпагу схватил ручку и принялся писать.

Теперь уж мы не дремали! Периодически на цыпочках, неумело притворяясь, что нечто заинтересовало за окном, мы заходили за его спину и тайком читали текст. Лось ловил нас на этом и шипел как змея.

В первом часу ночи он второй раз разогнул спину. Я опять-таки с уже окончательно одуревшей головой начала читать сочинение, и в этот миг тишину школы вдруг прорезал громкий стук озверевших шагов.

Теперь я знаю, что испытала донна Анна, заслышав шаги Командора, потому что мгновенно угадала нечистой совестью поступь своего благоверного. Телефонов тогда у нас ещё не было, и я в запарке не имела возможности его предупредить о своём ночном бдении.

Ох, не хочется описывать дальнейшее. Чего мы только не услышали в свой адрес! Ну ладно. Занавес. Если кому-то любопытно, задержитесь без объяснения причин на работе до часу ночи, и сами узнаете, на что способна в ярости ваша вторая половина.

Не знаю, что ждало Татьяну Сергеевну, которую мы завезли домой уже во втором часу ночи, но на мою несчастную голову, казалось, обрушилось небо.

После роскошного скандала с угрозами развода и с различными ультиматумами мой муж наконец-то засопел рядом. Устал кричать. Я вроде бы тоже придремала, когда мою голову внезапно прорезала страшная мысль: Кондрат!

Опившийся сивухи пьяный парень дрых на втором этаже школы, и до утра с ним могло случиться всё что угодно: он мог захлебнуться рвотными массами, мог умереть от отравления суррогатом, мог... впрочем, и двух первых предположений вполне достаточно. Моя отнюдь не бедная фантазия мгновенно подкинула мне красочный портрет загнувшегося с высунутым багровым языком Кондрата и крупные заголовки газет: "Учительница русского языка до смерти замучила ребенка во время написания экзаменационного сочинения!" Я живенько представила себя на скамье подсудимых, мою рыдающую мать, изукрашенных татуировками сокамерниц...

– Милый, – толкнула я в бок любимого мужа, – заводи автомобиль: мне нужно срочно в школу!

Только в бессонном исступлении я могла отважиться на такое кощунство, и тут же поплатилась за это львиным рыком властелина своего семейства. Самый вежливый из выданных эпитетов звучал примерно так: "В "дурке" куда поместят всех малахольных учителей, ты будешь несомненным лидером!" После чего благоверный повернулся на бок и мирно задремал. Он всегда так делает после наших скандалов. Спит крепким сном человека, чья совесть совершенно чиста, а я мечусь и принимаю валерьянку.

Делать нечего. Мучиться до утра кошмарами и бессонницей я не имела никакого желания. До рассвета оставалось около двух часов, когда быстрым шагом я вышла из дома.

Вокруг меня царила душная июньская мгла, которую отнюдь не смягчал гул многочисленной мошкары, страшно обрадованной таким подарком и поэтому радостно сигнализирующей своим товарищам: "Летите скорее сюда, здесь еда!" Где-то чистил горло то ли засыпающий, то ли наоборот проснувшийся соловей, а под ногами деловито шмыгали спешащие по своим таинственным делам кошки.

Вообще-то, идти до школы мне где-то три четверти часа, но пробираюсь я к месту работы местами малообитаемыми, изобилующими всяческими кочками, рытвинами да ухабами, где и в голову никому не придет повесить фонарь. Можно идти по асфальту, но тогда дорога займет раза в два больше времени. Бояться в наших заповедных местах мне особо некого, потому что, как говорится, тут меня каждая собака знает, но шагать в полной темноте мимо спящих особо сладким предутренним сном домов всё-таки было неуютно.

Мне казалось, что мои шаги по громкости сопоставимы только с танцами на барабане, о которых так задорно пел певец в моей юности. Я громыхала каблуками как подкованный жеребец, будя всю округу и приводя в смущение придремавших было псов. Но собаки, пару раз неуверенно гавкнув, мирно укладывали морды на лапы и погружались в сон. На небе сияли неправдоподобно огромные звезды, и у меня создалось стойкое ощущение, что в этом мире я одна.

Однако после сорока минут аллюра мир вокруг предрассветно посерел, и я в ужасе заметила, что вдоль дороги, по которой я столь отважно вышагивала, двигаются какие-то таинственные молчаливые тени.

Кто они, куда так целеустремленно направляются? Лоб покрылся испариной, и противно заныло сердце: неужели оказалась у врат параллельного мира? Ведь я видела это таинственное явление, а вот теням не было до меня никакого дела. Они меня в упор не замечали!

Загадка космического масштаба разъяснилась, когда я поравнялась с домом бабы Дуси – известной торговки самогоном в наших краях. Оказывается, именно её дом был целью этого молчаливого паломничества. У высокого крыльца собралось мучающееся утренним похмельем самогонное братство. Стояли тихо, почти не шевелясь, и взирали на крыльцо с такой же голодной надеждой, как давно не евшие дикари на жирного миссионера. Я протопала сквозь сборище, вызывающе цокая каблуками, и уверяю, что ни одна живая душа не повела в мою сторону даже бровью, как будто я была нереальнее тумана.

Школа возникла в поле моей видимости, когда нежно багряная полоса на востоке возвестила о рассвете. Деловито морща лоб и размышляя при помощи каких уловок стану будить дядю Петю, я завернула за угол, а там...

Дядя Петя, Лось и Кондрат сидели на скамье у входа в школу и мирно вели беседу, крепко сжимая в руках по граненому стакану. Не надо было иметь большого ума, чтобы опознать его содержимое. Огромное облегчение снизошло на мою душу, и я было рванулась назад, но противная шавка Жужа и тут не подкачала. Едва завидев мой силуэт, она так разлаялась, как будто страшная беда грозила не только её алкоголику-хозяину, но и всему человечеству в целом. Грозно помахивая огрызком хвоста, это недоразумение обнаглело настолько, что устрашающе рыча, кинулось мне под ноги. Собак я не боюсь, но кто знает: может псина, как и дядя Петя находится в перманентном приступе белой горячки?

– Жанна Ивановна?

Очки Лося с удивлением уставились на меня.

– Я кошелек с деньгами в кабинете забыла, – мгновенно сориентировалась я.

– И много денег? – с обидой на злую судьбу горько осведомился дядя Петя.

– Достаточно, – холодно огрызнулась я. – Кондратьев, что вы здесь делаете?

Глупый вопрос, конечно. Но учителям, что греха таить, не дают покоя лавры инквизиторов, и мы постоянно грозно осведомляемся: где, почему и зачем бывают наши ученики? Просто проклятье какое-то.

– Не знаю, – между тем простодушно ответил Кондрат, с сожалением нюхая пустой стакан, – я это... в общем... короче, проснулся почему-то в классе, а Жужка мне в ногу носом тычет.

Ясное дело скотинка норовила возле такого привлекательного объекта ещё кучку оставить.

– Я хоть экзамен-то сдал?

Вопрос ребенка застал нас врасплох. Ох, как же мне хотелось на этот счет откровенно высказаться, но Лось оказался мудрее.

– Сдал, конечно, – отечески похлопал он его по плечу. – А как же иначе? Такие парни как ты нужны стране.

Опять же, забегая вперед, доложу, что стране Кондрат понадобился в роли дважды осужденного. В первый раз не знаю за что, а во второй раз он сел за изнасилование. Больше ни на что не пригодился: времени между отсидками не хватило.

Не помню уже подробностей процесса, но мы случайно встретились на улице, когда над ним ещё только нависло обвинение.

– Ну, что за шмара, Жан Иван, – горько жаловался он мне, – в честь чего я её насиловал бы, когда она мне раз десять и так давала. Вот сука!

По-своему Кондрат, конечно, прав. Только сдается мне, что как и в случае с сочинением, он опять-таки ничего не помнил. Да и его подруга, скорее всего, также страдала пьяной амнезией, и кто кого насиловал в ту ночь, можно будет узнать только на Страшном суде. У российской же Фемиды и без того дел по горло, чтобы вникать в столь деликатные подробности бытия нашего доморощенного Казановы, вот и осудила она нашего мальчика по полной, исходя из имеющихся данных. А не всё коту Масленица!

ОБ УЧИТЕЛЯХ И ДЕТЯХ.

Сколько я себя помню, взрослые вечно ворчат, мол, молодежь-то какая пошла: ничего святого, оболтусы какие-то, хамы и бездельники. Вот мы были!

Да такими же и были. Ничего в этом мире не меняется кроме никчемного антуража. Мы сидели, заткнув уши наушниками возле магнитофонов, они сидят у компьютеров, а моя бабка на хуторе на балалайке играла. И в первом, и во втором, и в третьем случае все развлекались в меру возможностей, которые предоставляла данная эпоха.

В годы моей юности молодежь с ума сходила по мотоциклам, сейчас в основном колесят за рулем автомобилей (что, кстати, гораздо безопаснее). Также влюбляются, также выходят замуж, также обзаводятся домом и начинают в него впихивать то, что требует современный уровень жизни. Ничего не меняется!

Дети отнюдь не ангелы, с ними может произойти абсолютно всё: и врут, и крадут, и пакостничают, и дерутся, но они все-таки нормальные дети, а не скопище циников-монстров с цементными мозгами и словарем олигофренов, какими их зачастую показывает российский кинематограф (допустим в своё время широко обсуждаемый фильм "Школа"). Зачем же вы так о них? Современные подростки имеют и свой кодекс чести, и свои представления о добре и зле. Пусть не такие как у взрослых, но позвольте: давно ли мы сами стали такими умными? Разве не обжигались, разве не творили откровенные глупости?

Правда, бывают иногда такие дети! Штучный товар, попадающийся раз в жизни.

Вообще-то, жестокость к себе подобным в частности и ко всему миру в целом свойственна детям. Она у них из-за недостатка жизненного опыта и вполне здорового детского эгоизма, но иногда нетерпимость к себе подобным доходит до абсурда и приобретает уродливые и безобразные формы.

Был у меня один такой ученик, о котором даже двадцать лет спустя не могу вспоминать без дрожи. Когда он впервые пересек порог моего класса, я посмотрела на маловыразительную веснушчатую физиономию со странными застывшими глазами и почему-то сразу подумала: "У этого паренька "большое" будущее! Если не в дурке, так в тюрьме" и надо сказать, что Максим Головлев за все годы обучения ни разу не обманул моих ожиданий. Что он творил! Будучи физически очень сильным, беспощадно избивал всех, кто только попадется под руку. Дети и с сотрясением мозга в больницу попадали, и руки он ломал, но мы ничего не могли поделать, потому что его мама занимала в этом вопросе несгибаемую позицию.

– Это ребенок, – напирала она нехилой грудью на педагогов и родителей, – а между детьми всякое бывает. Подрались, помирятся, они Максика сами провоцируют.

Врал он как дышал. Допустим, сочинил байку, что наша пожилая учительница математики Римма Павловна так щипала его и выкручивала кожу, что у него появились синяки. Наглая матушка дошла до зав. районо с этими синяками. Римма Павловна потом плакала в учительской, рассказывая, как её унижали и оскорбляли господа Головлевы, заставляя просить прощения за то, чего она не делала. А юный мерзавец после этого совсем обнаглел:

– Если вы, Жан Иван, "два" ещё раз поставите, я всем буду рассказывать, что вы мне руки выкручиваете!

Всем доставалось. На моих уроках Максим забивался под парту и жил там отдельной от класса самостоятельной жизнью, повизгивая или выкрикивая оскорбления в адрес окружающих. Остальные дети опасливо косились на парту. И так целых пять лет. Родители и педагоги писали жалобы во все инстанции, несли заявления в милицию – всё без толку. Тогда во главе нашего районо стояла настоящая "Кабаниха" – асфальтный каток, а не баба, но связанная с Головлевыми каким-то родственными связями. Так вот она задолго до появления ювенальной юрисдикции ввела её в нашем отдельно взятом районе.

– Ест на уроке? Пусть. Может, ребенок голоден?

– Сидит под партой? Значит, так ему комфортнее воспринимать информацию!

– Не ходит в школу? А сколько вы выездных педсоветов провели у него дома? Приходите в дом ученика к семи утра, проследите за тем, чтобы он поел, собрался в школу и за руку приведите его в класс (от автора – ни слова преувеличения!)

– Обзывается, кроет всех матом? Ребенок должен выплеснуть негатив. А вы должны создать ему благоприятную психологическую среду!

– Снял посреди урока штаны? Он жаждет вашего внимания!

И т.д. Зато, когда Максимка наконец-то окончил школу, его родители очень шустро примчались к нам и потребовали правдивую характеристику чадунюшки.

– Пишите всю правду – всё, как было, чтобы его в армию не забрали.

И они добились своего: в армию дебила не забрали, зато Максик очень быстро угодил в тюрьму по заранее предсказанной всеми статье – убийство с отягчающими обстоятельствами. Кстати, сейчас он сидит по той же статье уже второй раз.

Так вот, несмотря на все вышеописанные чудеса, однажды Максимка меня действительно чуть до инфаркта не довел.

Дело было так.

Ветеранов Великой отечественной войны с каждым годом становится всё меньше и меньше, да и те что живы слишком дряхлы, чтобы посещать школьные мероприятия. Но двадцать лет назад ещё были старички-бодрячки ответственно относящиеся к работе с молодежью. Нам особо повезло, потому что на территории микрорайона жил Борис Захарович Акулов. Бывший танкист и герой войны он любил общаться с детьми, охотно приходил к нам накануне 23 февраля и Дня победы. Хороший был человек.

Как-то в очередной раз пришел к нам Борис Захарович. Дело было в мае, и почему-то встречала его именно я, хотя обычно этим занимаются наши историки. Всё прошло как и задумывалось. Ветеран выступил перед собравшимися в актовом зале школьниками, они ему спели песни и рассказали стихи, а потом подарили старику тюльпаны и коробку конфет.

Я проводила Бориса Захаровича до дверей школы, горячо поблагодарила за выступление, и мы обменялись церемонными прощальными фразами. Старик ушел, а я вернулась к своим делам. Но минут через пять, проходя мимо выходящих во двор школы окон, я рассеянно посмотрела на улицу, и дыхание от ужаса перехватило.

Опираясь на трубу газового отопления, вольготно расслабился Максим, а в руках его были знакомые тюльпаны, коробка конфет и плащ ветерана.

Я схватилась за сердце и помчалась к выходу, лихорадочно размышляя, куда Головлев мог деть несчастного деда. Ладно, конфеты, но почему я не сомневалась, что он отнял у ветерана цветы и плащ? Не знаю. Однако факт остается фактом: я была твердо уверена, что Максимка, по меньшей мере, оглушил Бориса Захаровича, и только недоумевала, куда он спрятал тело?

На мой нервный галоп обратили внимание встревоженные коллеги. Я их проинформировала о своих подозрениях, не сбавляя темпа и, забыв про свои дела, они бросились вслед за мной.

Вот такой плотной и представительной толпой мы высыпали во двор как раз, чтобы увидеть, как Борис Захарович надевает плащ и, благодарно пожав руку нашему Максимке, берет коробку конфет с цветами и благополучно покидает территорию школы.

Пока мы отдышались, пока пришли в себя, кое-кто всё же сумел допросить Головлева, почему старик решил раздеться, едва покинув школу.

Дело оказалось до смешного обыденным. То поколение, несмотря на боевые заслуги перед Родиной, отличалось буквально пуританской застенчивостью. Захотев по "нужному" делу, Борис Захарович постеснялся при мне посетить туалет. Зато едва покинув школу, он спихнул на руки первому попавшемуся мальчишке плащ и подарки, припустив в сторону уличного туалета. Борис Захарович даже не заподозрил, что доверил свое имущество королю всех придурков. Ладно, деду-то как раз простительна такая беспечность, но вот почему Максик не слопал конфеты, не выбросил плащ на помойку и не разодрал в клочья тюльпаны? Удивления достойно. В тот день я впервые подумала, что даже у самых мерзких отморозков всё-таки есть совесть. Правда, ветеран войны стал чуть ли не единственным человеком на земле, который сумел встретиться с Головлевым без шокирующих последствий.

Вот такая история.

Выше я описывала злоключения технического класса, но эти ребята, несмотря на полную неспособность к каким-либо наукам, были бесконечно благодарны, что мы возимся с ними. Как-то всё в нашем российском образовании смешалось в одну кучу. Не факт, что плохо учащийся школьник предмет учительской нелюбви. Бедняга не виноват, что у него голова не варит: виноват тот, кто заставляет школу его насильно усаживать за парту и бесконечно мучить.

Как-то наша учительница географии Полина Модестовна – монстр от педагогической науки, имеющий всевозможные регалии и звания в нашей профессии, рассказала мне одну весьма поучительную историю.

Лет пятнадцать назад в нашей школе учился Сердюков Вова. Кстати, сейчас он весьма преуспевающий предприниматель и вообще хороший мужик, но тогда был толстеньким робким шестиклассником.

И вот Полина Модестовна хорошо поставленным голосом объясняет Вовочке, что условно низ висящей на доске карты – это юг, а верх – север. Собственно, это тема домашнего задания, и ему нужно что-то найти на карте: то ли впадину, то ли холм, а он не может. Она терпеливо объясняет раз, объясняет два, показывает, приводит примеры – ни с места.

Полина Модестовна начинает горячиться.

– Хорошо, Владимир, вот пол – это низ, а потолок – верх. Это тебе понятно?

Вовочка испуганно кивает головой.

– Представь себе, что пол – юг, потолок – север. Внизу на карте всегда юг, а вверху – север. Понимаешь?

И тут она видит, как на лбу у мальчишки выступил крупными каплями пот. Как мне позже признавалась Полина Модестовна, ей никогда не было так стыдно, как в тот момент. Далась ей эта впадина! Ребенок в полуобморочном состоянии, ему по-настоящему плохо. Что моря пересохнут, если он не будет ориентироваться в географических картах или сместятся полюса земли? Ну, не выйдет из него Тура Хейердала. Так что же?

И не вышло. Вовка закончил ПТУ на тройки, сходил в армию, открыл ремонтную мастерскую и плевать он хотел с высокой колокольни на все карты мира. Может, он знает, что земля круглая, а может и нет. Что это меняет в его жизни? Сердюкова как Митрофанушку кучер всюду довезет или самолеты доставят – сути дела это не меняет. Кстати, Вовка в отличие от положившей всю жизнь на алтарь географии Полины Модестовны уже объехал весь мир. У него хватает денег и на Египет, и на Мальдивы, а она как в студенческие годы съездила по Золотому кольцу России, так и остановилась на этом. Элементарное учительское безденежье.

Я собственно к чему веду? К той самой системе образования, которая у нас была в 60-х гг., когда существовали так называемые "семилетки", "школы рабочей молодежи" и многочисленные ПТУ, для поступления в которые не нужны были даже восемь классов. Выучился "сапоги тачать", поработал. Решил, что нужно учиться дальше – пожалуйста! Все условия вплоть до рабфака. Главное – желание учиться. И это было гораздо дешевле и эффективнее, чем современная система "обязаловки" ходить в школу всем без разбора девять лет. Но кто учителей и когда слушал? Легче всего обвинить, что, мол, учить не умеете. Встаньте сами у доски, и я посмотрю: удастся ли критикам не то, чтобы чему-то научить детей, а элементарно удержать сорок пять минут за партами? Это такой экстрим получится, что его можно будет продавать в турагентствах наряду с восхождением на Эверест или охотой в одиночку на Уссурийского тигра. Особо нервным инфаркт обеспечен!

Работать в школе интересно. Здесь постоянно что-то происходит и изменяется. Скуке и рутине нет места. У наших детей в крови кипит постоянный адреналин, который они охотно выплескивают на окружающих, и в первую очередь на одноклассников и учителей.

Например. Идет урок русского языка. Весь класс, высунув языки, царапает кто во что горазд сочинение. Я как маятник хожу между партами, периодически заглядывая в тетрадки, чтобы ненавязчиво подправить, подсказать, пояснить. Знаю, что нельзя, но иначе мои детки ничего не создадут. Рабочая, деловая тишина, столь отрадная сердцу любого учителя царит в классе. Рай в представление любого педагога он выглядит именно так.