Текст книги "История одной любви "Любить волка. Быть волком" (СИ)"

Автор книги: Лилия Мигаро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Часть 13. продолжение решение совета стаи

– Совет стаи вынес этот вопрос на обсуждение всей стаи, и стая поддержала ваше с Сергеем предложение. Но условием этого решения будет то, что Сергей не сменит стаю, даже если соглашение об объединении стай будет разорвано. – Говорил это Князев, говорил строго и безапелляционно, посматривая то на меня, то на Сергея. – Согласна ли ты на условие. Понимаешь ли ты последствия решения. Принимаешь ли ты их.

Я тяжело вздохнула. Да от куда я могу знать и уж тем более понимать последствия? Я о стаях узнала вот только-только, я еще даже до конца не поверила во все. А тут такие вопросы и решения и не только за себя, не только за свою семью, но и за всю стаю, которую я даже не знаю. Сергей за моей спиной ободряюще сжал мое плечо и поцеловал макушку. Это ободрило. Я хочу верить этому человеку, нет, головой я понимаю, что мы по сути чужие люди, но что-то внутри ему верит безоглядно. И я снова согласилась на все и со всем. Думаю, хуже не будет.

И Вожак пролил кровь, Николай Федорович разрезал ладонь и несколько капель попали в огонь. Сергей подвел меня к костру и мне передали тот же нож, маленький с рисунками не понятных символов на лезвии и ручке, а на самом краю ручки был большой лунный камень. Я не смело взяла его в руки и всунула в руку Сергею. Протянула ему свою ладошку и зажмурилась. Опять услышала смешки со всех сторон, но глаза не открыла. Он поцеловал мою ладонь и только после этого порезал, резкая боль дала мне понять, что дело сделано. Я открыла глаза и проследила как капли уже моей крови падали в огонь.

– Жертва принесена, признана равноценной, закрепим договор объединением крови и этим объединим стай.

Николай Федорович говорил как-то по-особенному, торжественно и подавляюще. Все вокруг прижались к земле от его голоса, все кроме совета, меня и Сергея. Вот сейчас я почувствовала и силу, и волю вожака и не склониться стоило мне больших трудов. Николай Федорович сделал пару шагов ко мне и протянул мне свою разрезанную руку, я протянула свою. Мы сжали руки. Серая дымка и золотые искорки разлетелись в стороны от этого пожатия, а огонь объял словно скрепляя. Я не успела ничего спросить и удивиться. Просто почувствовала резкую боль. Открыла глаза. Я была на земле и меня больно били ногами по животу. Бил сам Фонберин.

– Тварь. Хитрая тварь. Но тебе не поможет и это. Слышишь? Ты станешь моей подстилкой.

Каждое слово, каждую фразу он выплевывал желчно, кричал и сопровождал все новыми и новыми ударами. Боль была такой, что слезы лились сами по себе, а сознание было на грани. Я словно была и тут наяву, и там, в беспамятстве. Я видела и всех собравшихся здесь, всю стаю Фонберина. И там, на поляне у огня, я видела и их. И видимо они видели меня, призрачные волки скалились, а Сергея удерживали Николай Федорович, Петя и Владислав Григорьевич. Держали его и не могли удержать. Я понимала, на каком-то подсознательном уровне понимала, что если не разорву эту связь двух мест, то Сергей сделает глупость, возможно не поправимую. Фонберин перестал бить. Присел рядом со мною на корточках и взял мое лицо за подбородок поворачивая к себе. Я приподнялась на локтях без возможности вдохнуть, боль пробивала сознание. Но я оттолкнулась и поднялась еще присев. Одной рукой обняла себя, скорее всего у меня сломаны ребра. Второй опиралась о землю. Я посмотрела в призрачную гущу событий, туда, где уже почти вырвался Сергей и прошептала одними губами «Я жду тебя». Потом закрыла глаза и глубоко вздохнула. А когда открыла глаза, то была видна лишь стая Фонберина и он сам. Я посмотрела на его лицо, внимательно, изучающе. И Из последних сил на выдохе сказала, как можно тверже и жёстче.

– У тебя, псина, не хватит силенок сломить меня, бей не бей. Но сейчас у тебя еще есть шанс выжить, в отличии от твоих братьев, не сдохнуть бездомной псиной.

Резкий удар по лицу и я потеряла сознание. Не было встречи с моим волком, точнее Сергеем, не было и совета их стаи. Никого. Я просто провалилась в беспамятство.

А очнулась уже на закате нового дня, который я провела в беспамятстве, как и ночь. Очнулась на поляне у костра привязанной к какому-то столбу. Привязанной стоя и не имея возможности пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже головой толком не пошевелишь, мало того, что она дико болит, так еще и веревка на шее мешает. Ну хоть жива. Осмотримся что к чему. Костер, вокруг несколько волков и пару молодых чахликов, иначе худющих ребят не назовешь. Чуть дальше какое-то здание на три этажа и из окон горит свет. А за ним лес. Справа стоит уже знакомый мне грузовик и внедорожник. Надеюсь Сеня еще жив. Мое пробуждение заметили. Ко мне подошел худой парень. Он был в резиновых галошах и грязных, рваных джинсах, сверху была надета на голое худое и бледное тело куртка. Я была привязана к столбу, избита психом и не известно где находилась, но жаль мне было не себя, а его. Еще молодого, но такого больного на вид оборотня.

– Проснулась? Это хорошо. Вячеслав будет рад. – Он говорил со злорадством в голосе, предвкушая что-то мне не известное и вряд ли приятное. На его слова оглянулись остальные. Один волк подошел хромая и поджимая лапу. Я смотрела на них и мое сердце жалось от сочувствия и переживания за них самих. Не знаю видели ли они лучшее или пришли как Сеня с друзьями, но они были словно тень самих себя. Я видела не так много оборотней, точнее я знала, что видела именно оборотней не так уж и много, но и тех, кого я видела для сравнения достаточно. Те же Сеня с друзьями, они присоединились к этой стае недавно и были широки в плечах и мускулисты. В отличии от этих, они не были бледны и истощены, их кости не обтягивала кожа подчеркивая худобу. Тело всех, кого я видела были в шрамах, старых еле видных, новых и совсем свежих, еще не затянувшихся.

– Заткнись Костлявый. – еще один мужчина, взрослый, лет сорока или даже старше, такой же худой и с усталостью во взгляде подошел ко мне со спины. – Не волнуйся девочка. Если переживешь, если выживешь, будет легче.

И столько печали, столько безысходности и даже горя было в его словах, в его тоне и взгляде.

– Я вожак своей стаи. – Я говорила не громко, слова и глубокое дыхание причиняло боль. Но мой голос звучал словно сталь. – Моя стая объединена со стаей Князева, у вас есть только один шанс выжить – подчиниться.

Все тот же старик посмотрел на меня, внимательно, изучающе. В какой-то момент в его взгляде засверкали искорки… надежды. И он заговорил со мной, совсем уже другим тоном.

– Мы стая и во главе нас вожак. Мы те, кого не волей, а силой подчинили. И мы не принадлежим себе. – Последнюю фразу он шептал. И дальше говорил скрывая ото всех промелькнувшую надежду уже и в голосе. – Но многие хотят другой жизни и поддержат вожака, пойдут за ним, за тобой, если ты сможешь им стать в этой стае.

Дальше он отстранился от меня и говорил с наигранной угрозой играя на публику, а ее было уже не мало. У огня, вокруг столба где я была привязана собрались люди и их было много. Видимо это и есть стая Фонберина. Люди разного возраста, худые и измученные, в шрамах были даже дети, одежда была не по размеру, и какая-то застиранная и заношенная.

– Ты будешь сегодня принята в нашу стаю. Ты станешь сучкой вожака. Ты…

– Я Волкова Елена Макаровна, вожак своей стаи, объеденной со стаей Князева, дам свободу и волю тем, кто не нарушил, по своей воле, закон и даже приму в свою стаю и дам защиту. Но сейчас, вы должны сейчас это решить для себя, потом будет поздно.

– Что девчонка может решать. Сопливая девчонка. Ты станешь сучкой Вячеслава, и твоя стая станет его. А твое объединение… Это сказка.

Один из молодых ребят говорил уверено и нагло. Но это было уже не важно. Я видела в глазах оборотней, окруживших меня те самые огоньки надежды. Старики и женщины, прижимавшие своих детей, многие молодые оборотни, они боялись, боялись даже шевельнутся и этим вызвать подозрение Фонберина. Уверена, он наблюдает за всем. Но в их глазах был огонек, слабый, но что стоит разжечь пламя там, где уже горит слабый огонь. Я через боль выпрямилась, расправила плечи и осмотрела всех, до кого могла дотянуться взглядом. Я смотрела на оборотней, я заглядывала каждому в глаза. Я видела в них рождалась надежда, но страх все еще был силен. Кто-то проводил по своим шрамам, кто-то прижимал к себе детей, женщин. Но никто так и не посмел ответить. Но поймав взгляд того мужчины, который шептал мне одно, но говорил во все услышанные совсем другое, я поняла, я все сделала верно. Он словно поощрял меня взглядом и сам уже пылал большей уверенностью. В дали послышался волчий вой и все спешно разбрелись. Не знаю сколько времени прошло, я даже успела задремать. Из сна меня вырвал чей-то хрип. Открыв глаза не сразу смогла рассмотреть. Вокруг уже было темно, а огонь был прямо передо мною. Но проморгавшись увидела Сеню. Он уже не был связан, зачем это. Если его ноги и руки были многократно поломаны тело было все в ранах, царапинах и следах укусов, глубоких, местами не хватало кусков. Раны кровоточили, все тело было в грязи смешанной с кровью, и одежда отсутствовала. Он хрипло не глубоко дышал. Глаза закрыты и заплыли синяками.

– Держись Сеня, держись.

Он захрипел громче, но даже не пошевелился. А меня одолела злоба, она заливала и давала силы. Я уже не чувствовала боли, все выместило злость и ненависть к Фонберину. И я взвыла, сначала хрипя и крича как человек, а потом мой крик стал волчьим воем. И с леса, из здания напротив, со всех сторон мне откликнулись волки. Мой вой подхватили и округу огласил многоголосый вой. Вот сейчас, своим воем я подчиняла, я ломала чужую волю. И каждый откликнувшийся подчинялся. Одни сами этого хотели и не сопротивлялись, в их ответе я слышала радость и веру в меня. Другие сопротивлялись, но подчинялись моей воли подхватывая мою песню. Фонберина я узнала сразу, хоть и видела лишь темную фигуру в тени. Он шел не подчинившись моей воли. Шел тяжело, сопротивляясь и рыча в никуда. Тряс горловой словно отгоняя мою волю. Я оборвала вой и ответы умолкли. Лишь, когда он подошел я увидела в его ушах наушники и даже услышала тяжелую музыку, звучавшую в них. Он приблизился и дал мне пощечину. Взвыл призывая стаю. И стая пришла. Все оборачивались людьми и одеваясь собирались у костра. Но в их глазах была растерянность, недоверие и надежда. Многие смотрели на меня и ждали, ждали продолжения.

– Эта сучка посмела подчинить вас, мою стаю. Но не переживайте, я ваш вожак и это не изменится. И что бы никто не сомневался, я приму ее в свою стаю своей самкой. Ты станешь моей подстилкой и еще будешь вымаливать мое внимание к себе, тварь.

Он говорил громко для всех, но смотрел только на меня. И в его глазах я увидела страх, еле мелькнувший, но он был. Я ухмыльнулась и склонила голову на бок. Ну-ну, бей в барабаны, пока меха не порвали, не долго осталось. Еще одна пощечина. Я чувствовала, что он разбил мне губу и потекла кровь, но он не смог выбить из меня злость. Я уже не чувствовала боли, не испытывала страха. Я знала точно. Я смогу, я справлюсь.

Часть 13. продолжение не сказки

Я думала до этого я попала в сказку, легенду из прошлого об оборотнях, где все не реально. Но то что было дальше… Вот они картинки из кино о не реальном. Вот они картинки из книг о придуманном. Тот самый мир, скрытый и не объяснимый, о котором фантазируют, мечтают, который избегают.

Дальше было что-то не объяснимое. Точнее я, человек из двадцать первого века не находила всему происходящему объяснений. Вся стая обнажилась сверху до бедер. На женщинах остались бюстгальтеры, а некоторые разделись полностью. Какой-то старик вынес чан с чем-то парящим, в него добавили кровь. Прямо на глазах у всех перерезав горло пару лисицам и зайцам и сцедив в него кровь. Потом тот же старик что-то напевая полушёпотом обходил всю стаю измазывая получившейся смесью оборотней. Всех подряд, он обмазывал лицо и оголенное тело спереди и со спины. Все, кого уже обмазали подходили к огню. Садились и раскачиваясь из стороны в сторону что-то подвывали старику. Все это вызвало лишь улыбку у меня. Нет, может я не знаю традиций оборотней, но все мое естество говорило, что этот бред и ересь лишь показуха и устрашение слабых, ну и подчинение заодно. Фонберен стоял спиной ко мне. Он подозвал нескольких оборотней и что-то им сказал махнул головой в мою сторону. Они оттащили Сеню в сторону. Он был совсем плох, когда его подхватили он даже не отреагировал. Просто безвольной куклой, хрипя на вдохе и выдохе обвис в чужих руках. А потом те, с кем переговаривался Фонберин подошли ко мне. Они перевязали веревки. Теперь меня держала веревка под руками, под и над грудью, а сами руки были связаны сзади обнимая столб, на котором я была связана. Мои ноги получили относительную свободу, как и голова. Веревка не впивалась больше в шею и дышать стало легче, хотя каждый вдох и выдох причинял боль. Я не сопротивлялась. Я зло буравила спину Фонберина, зная, я дам отпор и связанной. Вот не знаю, как, но смогу. У огня сидели раскачиваясь уже всей стаей. Старик подошел к вожаку, к ним подошла Дина, подбежал мальчишка, еще совсем ребенок и тот мужчина с которым я говорила, который шептал мне. Это совет, догадалась я. Что ж, какая стая такой и совет. Слабый и подчинённый вожаку без права голоса. Старик измазал лица членам совета и себе, потом подошёл к Фонберину и отдал ему чан или миску, не знаю, я не рассматривала. Вожак взял ее и рыча поднял над головой, а потом задрав голову завыл и ему ответила вся стая. Он оборвал свой глупый вой и открыл рот обливая себя остатками этой не понятной жижи глотая. Он тоже был обнажен по пояс и в отличии от остальных он был сыто сложен, если можно так выразится. Он не был болезненно бледен, не был худ до обтягивающей кости кожи. Жижа стекала по вполне себе сформированным мышцам. Жижа закончилась, и он откинул чашу. Резким движением головы струсил с себя потеки и рукой размазал по лицу. Он обернулся ко мне и стал приближаться. Словно хищник, жадно рассматривая меня. Дина подбежала ко мне обгоняя своего вожака. Она упала на колени и стала снимать с меня одежду, джинсы, белье. А потом ползком удалилась к костру. Все у костра прекратили раскачиваться и подвывать. Все повернулись к столбу и смотрели на меня. К ним присоединился мальчонка и старик. А тот мужчина, который играя на публику тайком шептал, он смотрел на меня смело и чуть заметно качнул головой, а потом так же ушел к костру и сел рядом с каким-то мальчишкой прижимая его к себе и закрывая рукой ему глаза. Я перевела взгляд на Фонберина, он так же смотрел на меня, жажда и безумие читалось в его взгляде. Он стоял в паре шагов от меня рассматривая. А подойдя ко мне стал разрывать остатки одежды на моей груди с болью вырывая обрывки из-под веревок. Жадно заглатывая освободившиеся соски. Втягивая и кусая. Властно сжимая руками до синяков. Но я не чувствовала, я словно отключилась в этот момент. Я не хочу чувствовать и ощущать ни его рук, ни его губ на моем теле, ни языка, зализывающего укусы до крови которые сам же и оставлял своей грубой лаской. Я словно со стороны смотрела на эту тварь. Но хотел меня. Я видела его возбуждение. Он желал реакции на свои касания, но я словно столб к котором меня привязали, я была не в его руках, не в его власти. Он видел, чувствовал это. Мое дыхание не сбилось, а тело не реагировало, я словно в транс ушла. Словно была в себе, но при этом отдельно от тела. Фонберин злился. Он хотел преподать урок, хотел реакции. Любой. Молила бы я о пощаде, стонала бы от удовольствия, вырывалась – не важно. Он хотел реакции которой он бы наслаждался ломая меня и устрашая всю стаю. А я просто стояла, чуть рвано не глубоко дышала от боли впивающихся веревок и поломанных ребер. Стояла смотря на его, наблюдая за реакцией насильника не меняясь в лице. В душе меня выворачивало от омерзения и брезгливости. Но тело, оно меня не подводило, не выдавая ни страха, ни презрения, ни чего. Я справлюсь. Я все переживу. Меня не сломать.

Фонберин с рыком подхватил меня под бедра. В такой ситуации женщина должна обнять партнера ногами. Но мы не партнеры, мы враги и я по-прежнему не поддаюсь ему и обвисаю. Он рычит и что-то кричит, обращаясь к стае. Злясь, стервенея. Ко мне со спины подошло двое и подхватили под бедра. Руки Фонберина освободились и он, вжав сой меня в столб медленно поднялся руками по моему телу. Зарылся руками в волосы, сжал до боли. Но я не реагирую. Пусть от его удара телом и моего впечатывания в столб стало нестерпимо больно. Пусть его руки жгли. Пусть дышать все больнее. Пусть. Но его глаза, этот взгляд взбесившегося, проигрывающего слабого, он стоит этого. Терпи. Не дай себя сломать. Ты сильнее его. Ты сильнее всего этого. Ты не выживешь, ты победишь. Дыхание слабое и не глубокое, но до чего же больно даже просто дышать. Взгляд ровный, взгляд сильного, взгляд победителя, отстраненный и равнодушный. Он с болью сталкивает наши лбы, не отрываясь глубоко дышит по прежнему с болью сжимая мои волосы.

Часть 13. продолжение на кончиках клыков

– Сломаю, подчиню, слышишь? Я своего добьюсь.

Он скользит языком по моим губам, скуле, щеке, кусает за мочку уха. Противно. Больно. Я чувствую, как с уха капает кровь мне на голое плечо. Он слизывает её своим шершавым и слюнявым языком. Противно. Больно. Горю внутри не реагирую снаружи. Его руки отпускают волосы и скользят по телу. На пальцах, от злости и бессилия не ногти, уже звериные когти. Он теряет контроль. Бесится. Оставляет глубокие царапины на теле и больно впивается. Как же больно. Как же противно. Не реагирую. Я не знаю от куда во мне столько сил, столько воли. Но его злость лишь наполняет меня силой. Внутри все горит и рвёт, выворачивает. Номой враг видит чувствует другое. Мой равнодушный и надменный взгляд следящий за ним и поверхностное дыхание сквозь боль. Ни страха перед ним. Ни боли его ласк. Ни даже омерзения. И уж тем более нет места возбуждению. Лишь превосходство, сила. Он бесится. Целует, кусает, царапает, сжимает в руках и припечатывает к столбу – не реагирую. Рычит. Он давно возбуждён, но от меня нет реакции, никакой. И он меняет тактику. Становится сдержанней, наверное, даже нежный. Но разве может быть враг и насильник нежным, нет каждое касание словно ожог. Словно новая царапина звериными когтями, синяк грубых пальцев, укус. Теперь он словно вымаливает ответную реакцию. Целует еле касаясь губами. Руки нежно танцуют в страстной игре. Он возбуждён и захвачен игрой. Его зверь все чаще порывается наружу. Я вижу, чувствую. Но по-прежнему словно замкнута глубоко внутри или вовсе отсутствую в собственном теле. Там, где-то глубоко все рвёт и жжёт. А для всех наблюдающих и для Фонберина лично я равнодушна, надменна. Меня не сломать.

Фонберин увлёкся. Его ласки чередовались со словами, иногда ласковыми, иногда грубыми. Он шептал о моем вкусе, шептал о характере и обещал, много обещал. И о том, как сломает, подчинит, подомнёт и о том, как мне понравится, ка доставит удовольствие. Я не вслушивалась. Лишь внутри все сильнее разгорался огонь, злость, ненависть… Это давало сил и снаружи я была все так же надменной и равнодушной. А он, я чувствовала, как он менялся, он словно не завоёвывал, а подчинялся. Все больше ластился и тёрся. Ласковым щенком пытаясь заслужить похвалу и нежность хозяйки. Он не замечал изменений в своём поведении. Но я видела и чувствовала. Как и реакцию стаи на эти изменения. Фонберин опустился на присядки лаская меня, и я перевела взгляд на стаю у костра. Бегло просмотрела застывших оборотней и поймала, зацепившись взглядом за знакомое лицо. Того самого мужчины, который мне шептал не о, что говорил во всеуслышание, того самого из совета этой стаи, кто сжимал одной рукой мальчонку пытаясь второй закрыть ему глаза. Того. В чьих глазах первым увидела вялый огонёк надежды. Сейчас он сидел, расправив плечи и прямо смотрел. Нет, не со страхом и не с вожделением. Он не рассматривал меня скользя липким взглядом по телу. Нет. Он смотрел прямо мне в лицо, в глаза. И в его взгляде бушевал огонь. Там уже была не просто надежда, там была твёрдая уверенность и вера. Вера в меня. Я видела это и чувствовала. Он, этот мужчина чьего имени я не знаю, он словно вливал в меня силу своим огнём, своим взглядом, своей верой, уверенностью.

Фонберин не добившись успеха своими ласками стал подниматься, продолжая ласкать я зыком. Медленно, уверенно. Он решился. Сейчас он поднимется и перейдёт от ласк к действиям. В голое мелькнула предательская мысль о Серее, нет, я не винила его в том, что он опоздает или не придёт. Таких глупостей в моей голове не рождается. Не винила и в самой ситуации с Фонбериным, я понимала, я давно была целью этой семейки. Не сейчас та раньше или позже, но мы бы встретились. Я лишь радовалась, тому что в моей жизни был Сергей и понимала, что после того, что сейчас произойдёт я ещё долго не подпущу к себе никого. Ну а Сергея… его, наверное, никогда. Не наказывая, а наоборот, освобождая.

Я вернулась взглядом к Фонберину когда он встал передо мной. Он взял мои волосы в куру и глубоко вдохнул мои волосы.

– Ты вкусно пахнешь и скоро будешь пахнуть только мною.

Он приблизился ко мне ближе. Провёл рукой по щеке. И стал спускаться к бёдрам смотря на меня. В его глаза блестела страсть, вожделение и нетерпение. Он приблизился к моему лицу едва касаясь поцеловал губы. И в этот момент подхватил меня под бедра. Я не сдержалась. Моя бравада дала трещину, и я отвела взгляд и отвернулась. Он торжествующ рыкнул мне в шею пытаясь войти в меня. Не так это и легко с девушкой, привязанной к столбу.

– Развязать.

Рычит двоим за моей спиной. И они отпускают меня в руки Фонберину. Ему не удобно, я слишком низко, сама низкая и мелкая, да ещё и привязанная так, что не подвижна особо. И когда я оказываюсь всем весом в его руках. Он снова вдыхает мой запах у шеи и трётся щекой об неё. Я опять смотрю вперёд. Но уже нет той уверенности и безразличия. Нет, мои чувства ещё не вырвались наружу, но я чувствую, что уж скоро. Но теперь вся боль меня поглотила. Я явственно ощущаю каждое противное мне касание и его запах, и дыхание на моей коже. Он трётся своей щекой об мою. Шепчет «моя». И целует, едва касаясь губами. Крепко держит под бедра слегка сжимая ладони. Ему приходиться изгибаться стоя чуть дальше склонившись. Мой рост и то что я все ещё привязана к столбу даёт мне небольшую отсрочку.

Он опять трётся своей левой щекой о мою правую цепляя укушенную им же до крови мочку уха и снова капает кровь из потревоженной раны. Он подхватил губами и слизал кровь. А потом ещё нагнулся и уже правой щекой потёрся о мою шею и плечо. Именно сейчас меня развязали. Его шея, открытая и прямо передо мной, вот она – тут. В олове словно стая птиц взметнулись воспоминания, когда мой волк рассказывал мне о стае и о вожаках. О том, как можно стать вожаком. Волей и силой. Я действовала на инстинктах доверившись моей волчице себе самой. Я вцепилась в горло своего врага. Не рвала, нет. Стоит мне разомкнуть челюсти и второго шанса у меня не будет. Обмякнув в его руках и оперившись затёкшими и усталыми руками в его грудь. Я с огромным трудом подтянулась и опёрлась в плечи. Только сейчас заметив на руках звериные когти и чувствуя уже совсем не человеческие зубы. В рот и по шее текла чужая и горячая кровь. Я чувствовала её солоноватый вкус. Я чувствовала, как с каждым ударом его трусливого сердца мой рот наполнялся и по шее стекало все больше крови. Порвать, уничтожить, единственное моё желание – убить. Но чувства и желания бьются о стену хладнокровного расчёт. Разожму челюсти и все, он или убьёт меня, или просто не даст второго шанса. Он держит меня на весу, боясь лишнего движения. Любое его не обдуманное движение приведёт к его смерти. Он медленно прижимает меня к себе. Я чувствую его голое тело своим. Чувствую его дыхание рваное. Я чувствую запах его крови и страха. Это пьянит, и я чуть сильнее сжимаю челюсть рыча. Он отваживается заговорить. Медленно, не громко и голосом ласкового и нежного, даже любящего…

– Ну же, девочка моя сладенькая. Отпусти, будь умницей. Заигрались. Не стоит рисковать. Ты же не хочешь стать убийцей? Не хочешь убить и попасть в тюрьму. Ты же сломаешь себе жизнь. Не стоит детка.

Он хочет успокоить. Хочет отвлечь. Хочет заговорить. Он понимает, что я не разбираюсь в законах стаи и пытается на этом с играть. На глупости мелкой девчонки и её неосведомлённости. Только кто из нас двоих ещё глуп?! Даже если бы мне не рассказал в тех снах мои серый хитрый волк подробностей как стать вожаком. Даже не зная того что я знаю. Кто сказал этому глупому «мальчику», возомнившему себя вожаком, что «девочка» глупа. Что «девочка» не понимает, что, если отпустит его сейчас, разомкнёт челюсти, что она поверит и что выживет. Или что этот «мальчик» не продолжит с того на чем остановился или не начнёт с начала и сделает её своей, как и обещал.

Злость. Ненависть. Они отрезвляют и дают силу ослабшим от усталости и побоев рукам и челюстям. Рычу и сжимаю ещё сильнее челюсти на его шее, чуть-чуть, но достаточно чтобы пробить артерию. Сейчас от кровопотери его спасает только мои челюсти. Чуть ослаблю и откроется кровотечение через артерию, дёрнуть и порву, сожму сильнее и пробью насквозь. Когтями я впиваюсь в его плечи, на которые опираюсь и ослабляю хватку, снова впиваюсь. Он матерится, и крепче сжимает мои бедра прижимая к себе терпит. Угрожает. Я рычу, плюясь и брызгаясь его кровью. Он замолкает, но ненадолго. Дышит рвано и не глубоко. Боится пошевелиться. Его жизнь сейчас на кончиках моих челюстей. Буквально в моих зубах-клыках. И я продолжаю впиваться когтями и отпускать, а потом опять впиваться. Он крепко держит.

– Ты хоть понимаешь, что означает наша поза? Ты хоть представляешь насколько это все интимно, девочка моя.

Фыркаю и снова со звуком выплёвывается и разбрызгивается кровь, его кровь.

– Значит знаешь. – Он меняет тон. Больше нет в голосе нежности и ласки. Нет компромисса и нет уговоров. – И когда успел просветить, щенок.

Он злится. А я довольно растягиваю губы в улыбке. Теперь передо мной тот самый Вячеслав Вольфович Фонберин. Достойный своих братьев, равный им по отсутствию морали, принципов, силы воли и взявший е своё силой ослабив до предела стаю. До того предела, когда ему не смогут противостоять. Мой личный враг и враг всей моей стаи и не только моей. Я словно всем телом почувствовала, как он изменился. С него спало наваждение страсти и вожделения, давно, ещё тогда, когда мои челюсти сомкнулись на его шее. Но его игра прекратилась именно сейчас, в этот момент. Голос стал жёстким, привыкшим приказывать и подчинять. Руки на моих бёдрах напряглись и когти впились глубоко в тело. Он словно стал твёрже, жёстче и увереннее.

– Что ж, сучка. Надо было тебя брать сразу. Это не победа. Это подлый удар. Тебя не признает моя стая если убьёшь меня так. Да и сама сея съешь с потрохами если сейчас убьёшь. Если вообще сможешь убить. Это ведь не так просто, оборвать чью-то жизнь. Тем более так, подло и кроваво.

Я фырчу и закатываю глаза. И о подлости мне будет говорить эта шавка? Довёл стаю до изнеможения. Рвал, ломал, калечил своих же, не жалея не старого не малого. Убивал, насиловал чужих. Не совести. Ни морали. Зато учит меня, критикует. Он не видит, как я закатываю глаза, как кривлю губы в подобие лживой улыбки, но чувствует мой настрой, мой скептицизм. Ощущает брызги и потеки собственной крови. О да, нервничай, «мальчик», твоя жизнь на кончиках клыков «мелкой сучки».