Текст книги "Жестокое завоевание (ЛП)"

Автор книги: Лилит Винсент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

12

Зеня

Милая вечеринка по случаю шестнадцатилетия Аны проходит дома в пятницу вечером. В доме полно семьи и друзей, повсюду бегают дети. Мое сердце разрывается от счастья, потому что это напоминает мне о вечеринках, которые мы устраивали перед смертью Чессы и изгнанием дяди Кристиана. Раньше дом становился холодным и безмолвным и наполнялся болезнью и слезами.

Мне потребовался целый день, чтобы украсить дом, поприветствовать официантов, помочь им расставить еду и напитки и подготовиться. Элеонора тоже была здесь весь день, помогая, только ненадолго поехала домой, чтобы переодеться в блузку и юбку и сделать макияж.

Я так благодарна ей за то, что она здесь, особенно если учесть, что Лана не дочь Чессы, но Элеонора всегда с любовью относилась ко всем детям Троян. Я удивлен, что у нее нет семьи или собственного парня. Ей чуть за тридцать, и ее внешность поразительна. Она носит смелые цвета и много черной подводки для глаз, что так не похоже на мягкую и романтичную внешность Чессы. Интересно, Элеонора бунтует против своей традиционной семьи и втайне она немного дикая. Я никогда не видела, чтобы она приводила мужчину на вечеринку, и я не знаю, какой у нее тип, но, возможно, ей нравятся плохие парни.

Когда она заканчивает ставить стаканы для пунша на стол с напитками, я замечаю красную отметину на ее плече, прямо у шеи.

– Это засос? Подождите, это же укус, – восклицаю я, но недостаточно громко, чтобы мой голос был слышен, потому что я не хочу смущать Элеонору.

Она кладет руку на шею, ее глаза расширяются, а затем она улыбается. – Разве это не глупо? Я чувствую себя подростком. – Ее щеки краснеют, и она торопливо уходит, подтягивая вырез блузки.

Я улыбаюсь про себя, глядя, как она уходит. Значит, у Элеоноры есть любовник, и, судя по всему, озорной. Интересно, когда я встречусь с ним. Мне придется намекнуть, чтобы пригласить его на один из наших семейных обедов.

Я раздаю пунш своим братьям, сестрам и младшим двоюродным братьям и сестрам, когда Лана бежит через комнату ко мне в блестящем ярко-синем платье, от которого ее глаза выглядят еще голубее.

– Что вы думаете? Это та вечеринка, на которую вы надеялись?

Лана обнимает меня за шею и крепко обнимает. – Это все, что я хотел. Благодарить ты.

Я немного расслабляюсь от слов сестры. Я хотел, чтобы у нее все было идеально, но есть и другая причина. Возможно, это последний день рождения, который она празднует с папой, и от этой мысли у меня всю неделю горло горит непролитыми слезами.

Несколько дней назад мы с папой ходили к доктору Вебстеру, чтобы получить результаты его последних сканирований. На этот раз опухоли не поддались химиотерапии, и, что еще хуже, они распространились на его печень и надпочечники. Это была душераздирающая новость. Хуже было выражение лица доктора Вебстера, когда я спросил, какие у нас есть варианты.

Это было короткое молчание, но оно звенело в моих ушах, пока я не оглох. Я едва расслышал его следующие слова. Просто обрывки фраз из моих самых страшных кошмаров. Контроль над болью. Паллиативная помощь. Ожидания качества жизни.

Мой мозг застыл, пока я не понял, что доктор Вебстер мягко пытался мне сказать. Папа умрет от рака, и это будет скоро.

Папа пока не хочет рассказывать детям, так как он все еще пытается найти слова, чтобы сообщить им такую ужасную новость. Я могу это понять, потому что при воспоминании о разговоре с доктором Вебстером меня покрывает холодный пот, и мне хочется кричать, пока я не потеряю сознание. Я даже не успел сказать дяде Кристиану, а с тех пор, как мы поговорили с доктором, мы несколько раз оставались наедине.

Как будто мысли о нем вызвали его существование, входная дверь открывается, и дядя Кристиан здесь. Мое сердце кувыркается в груди, и прежде чем я понимаю, что делаю, я иду по коридору к нему, все быстрее и быстрее. Я не сомневаюсь.

Я только знаю, что хочу быть с ним прямо сейчас.

Мне нужны его руки вокруг меня.

Мне нужно .

Его глаза расширяются, когда я приближаюсь к нему, обхватываю руками его шею и прижимаюсь щекой к его челюсти. Он крепко сжимает меня в ответ, слегка покачивая из стороны в сторону, а затем отстраняет от себя, наморщив лоб озабоченно.

– Не то чтобы я не люблю, когда ты бросаешься в мои объятия, но что-то не так, не так ли?

Я киваю, чувствуя, как горло снова горит. – Давайте не будем говорить об этом прямо сейчас. Я просто хочу притвориться, что сегодня все в порядке.

Дядя Кристиан смотрит мимо нас в гостиную, где на диване сидит папа, бледный и усталый. Губы моего дяди тонкие, и тревога наполняет его глаза, но он целует меня в лоб. – Конечно, принцесса. Давайте наслаждаться вечеринкой. Место выглядит потрясающе.

Он берет меня за руку и ходит со мной, любуясь украшениями и хваля все подряд. Он говорит Лане, как она прекрасно выглядит, и дарит ей подарок на день рождения – браслет из аметистов.

– Ты подарил мне бриллианты на шестнадцать, – бормочу я, когда Лана торопливо уходит, чтобы показать свой подарок Элеоноре. – И мои четырнадцатый и пятнадцатый.

– Ну, ты особенная, принцесса, – говорит он мне с хитрой ухмылкой. – Только моя лучшая девочка получает бриллианты.

Мы вдвоем оказываемся на кухне, которая в любом случае всегда является моим любимым местом на вечеринках. Мы слышим, как все разговаривают и смеются в соседних комнатах, и играет музыка. Время от времени через них пробегает ребенок или кто-то заходит за бутылками лимонада или чтобы ответить на телефонный звонок.

Двоюродная сестра моего отца, Хелена, держит на руках свою четырехмесячную Селесту, в то время как ее трехлетняя дочь плачет, что хочет, чтобы ее качали на качелях снаружи.

– Не тогда, когда твоя сестра суетится. Если я посажу ее в переноску, она завопит на весь город.

– Я возьму ее, – с готовностью предлагаю я, протягивая руки к ребенку. Я так давно не получала хорошей дозы детских объятий.

Хелена благодарит меня с усталой улыбкой и проходит мимо, позволяя вытащить себя на задний двор. Темно, но в саду горит свет, полдюжины детей резвятся на качелях и с пляжным мячом.

– Ты суетишься? Ты капризный ребенок? – шепчу я Селесте, оставляя поцелуи на макушке ее тонких волос.

Я поднимаю глаза и вижу, что дядя Кристиан смотрит на меня с той же неприкрытой тоской, которая была на его лице, когда я держала Надю.

Он берет мою челюсть в свою руку и наклоняет свое лицо к моему, как будто собирается меня поцеловать.

– Не надо, – шепчу я, осознавая, что люди входят и выходят из кухни.

– Но ты мне нужен, ангел, – бормочет он. – Я хочу трахнуть тебя так сильно, что это больно. Я хочу, чтобы твой живот был наполнен мной прямо сейчас.

Мой рот открывается, и я прикрываю ухо ребенка. – Перестань возбуждаться посреди вечеринки. И перед ребенком.

– Я возбужден за всю твою чертову душу , – выдыхает он. – Я хочу построить свою жизнь с тобой. Твой и мой ребенок, представляешь? Трое младенцев. Пять младенцев. Я хочу большую семью с тобой. Мой член тверд, а сердце мягко. Ты убиваешь меня, принцесса.

Мои губы дергаются, и я качаю головой. Я даже не могу притвориться, что удивлен, что он так говорит. – Получить контроль. Ты превращаешься в беспорядок всякий раз, когда я держу на руках маленького ребенка.

– Всегда было, всегда будет – соглашается он с грустной улыбкой, глядя на Селесту, и я вспоминаю тот день, когда держал Данила, стоящего прямо здесь с ним в день смерти Чессы.

– Ты думал об этом, когда мне было шестнадцать, – упрекаю я его.

– Да, черт возьми, я это сделал, – беззастенчиво говорит он, заправляя прядь моих волос за ухо. – Я уже много лет схожу с ума от того, что ты родишь мне ребенка. Может, было бы не так уж плохо, если бы меня не усыновили. Я не знаю.

Это новое. Я никогда раньше не слышал, чтобы он говорил что-то подобное. – Что ты имеешь в виду, если тебя не усыновили?

Он тянется ко мне сзади и кладет руку на стойку так, что его рука почти обнимает меня, и когда мы с Селестой оказываемся близко к его груди, он тихо говорит мне на ухо. – Ты смотришь на своего отца, своих братьев и сестер и видишь себя, не так ли? Вы узнаете свои собственные черты.

Мне кажется, я понимаю, к чему он клонит, и указываю: – Ты действительно очень похож на нас.

– Поверхностно, конечно. Те же волосы. Глаза одного цвета. Но мое телосложение отличается от телосложения твоего отца. Мое лицо отличается от твоего. Я никогда не чувствовал себя беляевым, даже когда меня выслали, но всегда в глубине души, когда я оглядываю комнату, полную беляевых, я не вижу своего носа. Мой подбородок. Никто не говорит: «О, вот каким был Кристиан, когда он был ребенком» , или «Вы получили это от своего дяди Кристиана ». – Он смотрит на меня с неприкрытой тоской в глазах. – Я жажду этого, принцесса. Когда я смотрю на своих детей, я хочу видеть в них себя, хочу видеть и вас. Твое красивое лицо. Твоя милая улыбка. Твой дух. Твоя сила.

Его слова заставляют мое сердце чувствовать, что оно вот-вот разорвется в груди. Я касаюсь его челюсти, желая поцеловать его в губы. – Я не знал, что ты так себя чувствуешь.

– Ну, теперь ты знаешь. Я не мог сказать этого, когда тебе было шестнадцать, но я могу сказать это сейчас. – Он наклоняет голову ниже к моей, бормоча: – Это выражение на твоем лице заставляет меня думать, что ты действительно хочешь моего ребенка. Скажи мне, что ты знаешь. Скажи это.

Тепло разливается по моему телу.

– Я… – Я хочу твоего ребенка, дядя Кристиан. – Я…

В его глазах вспыхивает голод.

У меня внизу живота щемящее чувство.

Маленький ребенок бежит через комнату к нам и обвивается вокруг ноги дяди Кристиана, радостно смеясь.

Хелена подходит к нам с улыбкой и забирает у меня Селесту. – Спасибо, что придержала ее для меня, Зеня. Давай, Энтони. Пойдем возьмем торт.

Мы остались одни, а дядя Кристиан не отводит взгляда от моего лица. Ноющее ощущение внизу живота не проходит, и я понимаю, что это не нервы.

Это что-то совершенно другое, и мое сердце падает.

Я смотрю на него с криком испуга и кладу руку на живот. – Дядя Кристиан, я…

Он переводит взгляд с моей руки на мое лицо, в его глазах расцветает тревога. – В чем дело?

Я должен чувствовать облегчение, не так ли? Или я не должен ничего особенно чувствовать, как я это делаю раз в два месяца. Вина и печаль пронзают меня, когда я смотрю в его голубые глаза. – Кажется, у меня начались месячные.

Его лицо падает. Мгновение спустя он стирает выражение лица, но я все еще вижу разочарование в его глазах. Несмотря на то, что беременность была бы катастрофой, я чувствую странное желание обнять его за шею и извиниться. Мне нужно сказать дяде Кристиану, что я ходила к доктору Надеру. Вернуться к нему на укол? Я просто оставляю все на произвол судьбы? Принятие решения об этом разрывает меня надвое.

– Ты уверена? – он спрашивает.

– Я не знаю. Я должен проверить.

– Пошли, – говорит он, беря меня за руку и выводя из кухни.

– Что? Нет…

Он ведет меня сквозь гостей вечеринки вверх по лестнице, крепко сжимая мою руку. – Слишком поздно. Я уже часть этого.

Когда мы остаемся одни в моей ванной комнате, он закрывает и запирает за нами дверь, и все звуки вечеринки стихают. Он берет мое лицо в свои ладони и целует, тщательно пробуя на вкус, массируя мой язык своим языком. К тому времени, как он отстраняется, я уже задыхаюсь.

– Я хотел сделать это всю ночь. Он снова прижимает свои губы к моим, прислоняет меня к туалетному столику и задирает мое платье. Его палец скользит по шву моего нижнего белья. Мое сердце покалывает от его поцелуев, и я чувствую, что скользну под его пальцами. Я мокрый? Это кровь?

Что делать, если у меня есть мой период?

А если нет?

Дядя Кристиан просовывает пальцы под ткань и медленно погружает палец в меня, любовно лаская мои внутренние стенки. Я задыхаюсь в его губы, потому что ему всегда хорошо во мне, независимо от причины.

Он убирает палец и осторожно вытаскивает его из-под моего платья. Мы прекращаем целоваться и вместе смотрим на него. Кончик красный от крови.

В его голубых глазах печальное выражение, но он улыбается мне и нежно целует. – Было бы безумием, если бы ты забеременела так рано. Не волнуйся, принцесса. Мы продолжим попытки.

– Но мы… – я собирался сказать, что официально мы не пытаемся , но в глазах дяди Кристиана вспыхивает желание. Он хватает меня за горло и крепко держит, наклоняя свой рот к моему, ополаскивая пальцы в тазике.

Когда он говорит, в его хриплом голосе нет и следа разочарования. – И мне нравится пробовать с тобой. Я также чертовски люблю менструальный секс. Глубокий, медленный трах, оргазм или два, горячий душ, и я заставлю тебя чувствовать себя намного лучше. Как это звучит?

Звучит удивительно, но в этом доме восемьдесят человек. – Мы не можем сделать ничего подобного. Вечеринка Ланы.

– Скоро все уляжется. Мы подождем, пока все не разойдутся по домам, а потом я отведу тебя к себе.

Период секса. Разве это не грязно? Не будет ли он чувствовать себя при этом странно? Уровень близости, в который мы только что погрузились, зашкаливает.

Он касается своими губами моих и улыбается. – Я мечтал о том, чтобы позаботиться о тебе вот так.

Я смотрю на него, озадаченный и довольный одновременно. – У тебя есть?

– Да, черт возьми. Я сказал, что хочу всю тебя. Позвольте мне позаботиться о вас сейчас, чтобы вы знали, что я буду из тех мужчин, которые пойдут в три часа ночи за мороженым из песочного теста и маринованными огурцами, когда вы беременны.

Я прячу лицо у него на груди, и мои плечи содрогаются от усталого смеха. Как мы здесь оказались? Почему я не прекращаю его бредовые речи? Я так давно не думал о будущем, но это все, чего хочет дядя Кристиан.

– Где твои тампоны или чем ты пользуешься? – говорит он, открывая и закрывая ящики туалетного столика.

– Я могу позаботиться об этом. Ты спускайся вниз. – Я толкаю его в плечи, но он не шевелится.

– Пожалуйста, я всегда хотел сделать это. Я сказал тебе, что я возбужден для всей твоей души. Всю твою жизнь. Он заглядывает в шкаф и выходит с фиолетовой коробкой тампонов и победоносной улыбкой.

Я умру от смущения, когда увижу, как он достает тампон и изучает листовку.

– Дядя Кристиан, вам действительно не нужно…

– Тихо. Я читаю.

– У здоровых отношений есть границы, – ворчу я.

– Я не хочу здоровых отношений. Быть сумасшедшим из-за тебя – мой язык любви.

Он смотрит на тампон и открывает обертку. Его глаза широко распахиваются от удивления, когда он переворачивает аппликатор, изучая его со всех сторон. – Блядь. Это так классно.

С аппликатором в одной руке он толкает мое бедро вверх. Я закрываю лицо руками, наполовину смеясь, наполовину униженно. – Не могу поверить, что ты это делаешь.

– Ты такой милый. Ты действительно думаешь, что немного твоей менструальной крови вызывает у меня брезгливость, когда я вырвала для тебя глазные яблоки живого мужчины?

Я медленно убираю руки от лица и вижу, что он улыбается мне. Он осторожно вводит в меня аппликатор, нажимает на поршень и осторожно вытягивает его.

– Хорошая девочка, – бормочет он с лукавой улыбкой и выбрасывает аппликатор в мусорное ведро. – Позже я возьму это и трахну тебя.

Мои внутренности расплавляются, а щеки горят, когда он исчезает в моей спальне и возвращается с чистым бельем для меня.

Когда мы спустимся вниз, я уверен, что все члены семьи увидят мое застенчивое, раскрасневшееся лицо и узнают, что я проделывал сумасшедшие вещи с дядей в ванной наверху. Всем слишком весело, чтобы заметить, как близко мы стоим, или как он всегда прикасается ко мне, или что я цепляюсь за его мизинец и безымянный палец, потому что я слишком застенчива, чтобы держать его за руку, но я хочу держать его просто так. одинаковый.

В конце концов, официанты упаковывают свои подносы и убирают кухню. Гости расходятся по домам, а я помогаю папе подняться наверх в постель.

– Тебе понравилось? – спрашиваю я его, подворачивая вокруг него одеяла.

Папа устало, но счастливо улыбается мне. – Конечно. Лана прекрасно провела время. Я так счастлив, что увидел это. – Он протягивает руку и касается моей щеки. – Ты прямо как твоя мать, милая. Она бы так гордилась тобой.

Интересно, что мама подумает обо всем, чем я занимался в последнее время. Надеюсь, она будет гордиться всем, что я узнаю о том, как быть беляевым, даже если она может не одобрить некоторые из моих недавних решений.

Но я кое-что помню. Ей всегда нравился дядя Кристиан. Он заставил ее так сильно смеяться, и она только немного пожурила его, когда он делал сумасшедшие вещи, например, водил меня на стрельбище в шестилетнем возрасте. Возможно, она не удивится, узнав, как сильно я стала полагаться на него в последнее время. Как мои чувства к нему изменились от любви к нему как к дяде на нечто большее.

Я столкнулась лицом к лицу с той самой черной дырой, которой всегда боялась, но рядом с ним все не так страшно.

– Мы должны скоро всем рассказать, – шепчу я папе. Что он умирает. Что никто больше ничего не может сделать.

Он кивает и закрывает глаза. – Мы будем. Просто дай мне немного побыть с ними, пока они все улыбаются. Это все, о чем я прошу.

Я смахиваю слезы и киваю. Я могу понять, что. Сегодня вечером я хочу жить в своей тайне и отложить завтра.

В своей спальне я быстро положила зубную щетку, несколько тампонов и сменную одежду в свою самую большую сумку. Внизу в тихом коридоре меня ждет дядя Кристиан, он берет меня за руку и ведет к своей машине.

Я глубоко вдыхаю ночной воздух, пока мы едем. Я люблю свой дом, но сегодня я счастлив быть свободным.

Когда мы находимся в его доме, дядя Кристиан с беспокойством поворачивается ко мне. – Как твои судороги? Тебе нужно обезболивающее?

– Мне просто нужно… – я замолкаю и поднимаюсь на цыпочки, чтобы поцеловать его.

Ему.

Только он.

Мы вместе принимаем душ, и я смываю макияж. Дядя Кристиан сдерживает свое обещание и достает мой тампон, от чего я снова вспыхиваю от смущения, но на этот раз смеюсь. Мой смех превращается в стон, когда он вводит в меня два пальца.

В постели или где бы мы ни трахались, он обычно свиреп, но сегодня он медлителен и осторожен, когда вводит в меня свое толстое тело. Все чувства обостряются, когда он входит глубже и глубже, хваля меня между поцелуями и говоря, какая я красивая, какая сексуальная, как он не может не думать о нас таким образом, когда мы вместе. Моя кровь на его члене. Повсюду на своих пальцах, когда он проводит ими по моим внутренним губам и вокруг моего клитора, и он оставляет кровавые следы от пальцев на моей груди и на простыне у моей головы.

Ощущение… освобождения. Все, что он когда-либо делал для меня, заставляет меня чувствовать себя свободной, и я не хочу, чтобы он когда-либо останавливался.

После того, как он заставляет меня кончить четыре раза, и я задыхаюсь, он жестко кончает внутри меня, его зубы впиваются мне в плечо, а одна рука сжимает мой затылок.

Обвивая меня своими сильными руками, его член все еще глубоко внутри меня, он шепчет мне, чтобы я заснула, и что он останется здесь. – Я хочу оставаться внутри тебя так долго, как только смогу.

Я закрываю глаза и растворяюсь в его объятиях, мое тело тяжелое, а разум истощен. Я не думаю, что смогу заснуть, когда он все еще внутри меня, наполненный кровью и спермой, но проходит всего несколько минут, пока я слушаю его дыхание, прежде чем заснуть.

Утром я просыпаюсь одна в его постели и обнаруживаю, что на мне свежее белье. Мои бедра чистые, и у меня снова тампон. Я улыбаюсь, смутно припоминая осторожные поглаживания теплой мочалки в темноте, и шорох обертки, и его шепот, чтобы я снова заснула.

Я натягиваю его вчерашнюю черную рубашку и спускаюсь вниз.

На дяде Кристиане серые спортивные штаны и ничего больше, он стоит у кофеварки. Его светлые светлые волосы падают ему на глаза, между бровями сосредоточенно проходит линия, когда он вбивает молоть в серебряную подставку. У Кристиана есть кофеварка для эспрессо, похожая на ту, которую вы можете увидеть в кофейне, только немного меньше.

Я помню, как стоял здесь всего несколько лет назад и смотрел, как он варит кофе, одетый в черную рубашку с закатанными ниже локтей рукавами. Я был очарован видом мускулов его предплечий, сгибающихся и сгибающихся, и солнечным светом, падающим на волосы на его руках, прежде чем я понял, что на самом деле означало это очарование. Восхищение кем-то в каждой мельчайшей детали говорит о любви, которая гораздо более преданна, чем дядя и племянница.

На его суставах были синяки. Свежие раны, которые были неприятными темно-фиолетовыми и красными и опухшими по краям. Я шагнул вперед и взял его за руку. – Ты снова дрался.

Он переплел свои пальцы с моими и одарил меня опасной улыбкой. – Ты должен увидеть других парней.

– Кто они?

Он на мгновение заколебался, и я ожидал, что он скажет мне что-то неопределенное, но потом он сжал мои пальцы и сказал: – Присаживайся, одуванчик. Я тебе все расскаж».

И он сделал. Он поставил передо мной латте с половиной сахара и сел напротив со своим двойным маккиато и рассказал все подробности о том, почему они с Михаилом пошли за тремя братьями по папиному приказу. Как готовились. Какое оружие взяли. Как избавились от трупов. Он разговаривал со мной так, будто я достаточно умна и сильна, чтобы справиться с реалиями семейной жизни Беляевых.

Как будто я был ему равен.

Прошло всего несколько недель после вторжения в дом, и я бы солгал, если бы сказал, что эта ночь не оказала на меня никакого негативного воздействия. Я видел, как Чесса все еще страдает морально и физически. Почти каждую ночь меня будил кошмар, приснившийся одному из моих братьев или сестер. Нападавший был пьян, и если я чувствовал запах алкоголя в чьем-то дыхании, мое сердце начинало учащенно биться. Но не от страха.

От гнева.

Я горел желанием снова почувствовать себя в безопасности в своем доме, но безопасность исходила от силы, а у меня ее не было. Я была четырнадцатилетней девочкой. Ребёнок в глазах папы, которого нужно было защищать и укрывать ещё настойчивее, чем раньше.

Но дядя Кристиан понял. Одного этого разговора было достаточно, чтобы я почувствовал, что лучше контролирую то, что случилось со мной той ужасной ночью. Да, с Беляевыми творили ужасные вещи, но мы мстили в десять раз жестче.

Глядя на своего дядю, красивого, брутального и покрытого синяками, я никогда не видел более прекрасного и внушающего благоговение зрелища.

Глядя на него сейчас, когда воспоминания о вчерашнем занятии любовью прилипли к моему телу, я чувствую то же, что и в четырнадцать лет. Что он самый замечательный человек, которого я когда-либо знал и когда-либо увижу.

Кристиан замечает движение боковым зрением и смотрит на меня. Так много тепла наполняет его бледно-голубые глаза, когда он смотрит на меня, и я пропитана счастьем.

Уголки его рта приподнимаются, и он мягко говорит: – Вот та улыбка, на которую я надеялся.

Я моргаю и вспоминаю, что он сказал мне на следующее утро после того, как нашел меня на складе.

Завтра я хочу открыть входную дверь и увидеть, как ты улыбаешься этой широкой красивой улыбкой, которая означает, что ты рада меня видеть. Я хочу этого больше всего на свете, одуванчик.

Я впиваюсь в него глазами. От спутанных в постели волос до всей его теплой, мускулистой плоти, чернил на груди и серых потов, низко облегающих бедра.

Я так счастлива видеть его, что мое сердце поет.

Он движется ко мне, как будто его вынуждает невидимая сила, заключает меня в свои объятия и целует. Его рот настойчиво прижимается к моему, раздвигая мои губы, чтобы он мог ласкать меня своим языком, тщательно пробуя на вкус.

– Я хочу всем рассказать о нас, – бормочет он между поцелуями. – Я так долго держал тебя в секрете в своем сердце, и я хочу, чтобы весь город знал, что ты моя женщина.

Я не знаю, что ответить. Я только начинаю привыкать к мысли, что мы вдвоем ближе, чем дядя и племянница.

– Кристиан, я…

Его глаза расширяются. – Ты впервые назвал меня просто Кристианом.

Так что, это. Это просто выскользнуло, но это кажется естественным. – Думаю, я предпочитаю это. Называть тебя дядей становится странно, учитывая все, что мы делали.

Он берет мое лицо в свои руки и целует меня. – Я тоже предпочитаю это. – Кристиан какое-то время смотрит на меня. – Я собираюсь кое-что сказать, и, пожалуйста, не думайте, что это из-за того, что я черствый. Я говорю это только потому, что всегда верил, что ты сильная, и мне не нужно приукрашивать тебя. Я хочу быть честным с тобой, принцесса. Вам не нужны сказки, которые мы рассказываем вашим братьям и сестрам.

Я глажу его лицо. – Все в порядке. Вы можете говорить то, что у вас на уме.

– Троян… – говорит он и колеблется, и я вижу его нежелание причинять мне какую-либо боль, даже если он думает, что я достаточно сильна для этого. – Есть два способа сделать это. Если ты хочешь подождать, пока не уйдет твой отец, прежде чем мы сможем открыто быть вместе, я понимаю. Я буду ждать целую вечность, если придется, пока я могу иметь тебя такой, когда мы наедине. А пока я всегда буду рядом с тобой. Твой защитник и тайный любовник.

Я удивляюсь, как мой гордый дядя согласился быть телохранителем и грязной тайной, когда он был когда-то наследником состояния Беляевых. – Ты сделаешь это для меня?

Его глаза безоблачны и искренни. – Я сделаю это, если ты этого хочешь. Если это то, что делает тебя счастливым.

Я нежно царапаю острыми ногтями мускулы его плеч, размышляя. – А как иначе?

Он проводит большим пальцем по моей щеке. – Мы не обязаны держать это в секрете. Троян будет счастлив узнать в свои последние дни, что ты полностью и яростно любим человеком, который всегда будет защищать тебя.

Я прикусываю нижнюю губу, размышляя об этом. Будет ли папа счастлив, или ему будет противна мысль о том, что я сплю с его братом, и его будет раздражать, что Кристиан пытается занять положение главы семьи?

Кристиан целует меня в лоб. – Что-то думать о. Вы делаете то, что вам нужно, а я буду делать то, что мне нужно.

Я все еще представляю себе реакцию папы, если я скажу ему правду, и мне нужно время, чтобы понять, что он сказал. – Подожди, что значит я сделаю то, что мне нужно сделать ? – Ты собираешься доставить неприятности и расстроить папу?

Он качает головой. – Я обещал, не так ли? Я не забыл. На самом деле, в последнее время я пришел к выводу, что хочу сделать наоборо.

– Что это значит?

Но он загадочно улыбается мне и возвращается к приготовлению кофе.

Слова Кристиана на его кухне каждый день эхом отдаются в моей голове. Иногда каждый час. Что папа будет рад узнать, что Кристиан хочет быть со мной. Я дико колеблюсь в этом вопросе, иногда представляя, как папа расплывается в улыбке, если мы скажем ему, что мы вместе, а иногда воображаю, что у него моментальный сердечный приступ или аневризма, когда он слышит эту новость.

А мои чувства? Верю ли я, что меня будут любить, лелеять и защищать как возлюбленную Кристиана? Может быть, даже его жена? Буду ли я чувствовать себя уважаемым, а также счастливым? Папа, рассказывающий мне, что Кристиан всегда нарушал установленные им границы, не дает мне покоя.

Старый Кристиан был таким.

Новый Кристиан чем-то отличается?

Кристиан.

Я обожаю называть его Кристианом.

Сначала это было только наедине, но я обнаружил, что только Кристиан выскользнул из дома и на глазах у наших людей. Михаил и остальные даже не моргнули – это звучит более профессионально, если я назову его Кристианом, – но мои братья и сестры бросали на меня странные взгляды.

Лана спросила его, не следует ли ей тоже начать называть его просто Кристианом.

– Абсолютно нет, – ответил он.

– Почему нет? Зеня говорит.

– Зеня особенная, – сказал он и одарил меня улыбкой, от которой я почувствовала себя горячим сиропом и растопленным маслом.

Каждый раз, когда он берет меня на руки и целует, чистое блаженство наполняет мое тело. Было бы так легко продолжать жить так, как мы есть, работать вместе, быть тайными любовниками, но ответ на один вопрос может лишить меня возможности принять это решение.

Есть его ребенок?

У тебя нет его ребенка?

Я не знаю, но на этот раз я просто хочу жить настоящим моментом, а это значит наслаждаться ощущением, когда Кристиан наполняет меня своей спермой так часто, как только может.

И он делает. Каждый день он находит место в моем графике, чтобы отвезти меня к себе домой и жестко трахнуть. Иногда быстро, иногда медленно. Если у нас не так много времени, мы сходим с ума по этому поводу, не удосужившись раздеться, пока он не толкнет меня через подлокотник своего дивана и не войдет в меня. Он всегда берет на себя ответственность, когда мы занимаемся сексом, даже если я сверху.

Если у нас есть час или больше, он ведет меня в свою спальню и обильно ложится на меня, заставляя меня кончить на его пальцы и на его язык. Он любит смотреть, как я на нем сверху, оседлав его в стиле обратной наездницы, одной рукой держась за мою талию, а другой держась за мой хвост. Место, куда попадает его член в этой позе, заставляет меня видеть звезды, ангелов, сверхновые звезды, и как только я заканчиваю кончать, он садится, толкает меня лицом вперед в кровать и жестко и глубоко трахает меня, пока не достигает кульминации.

Его любимое занятие – оставаться глубоко внутри меня, а затем лениво толкаться, пока его сперма не начнет струиться по всему телу. Затем он вытягивает и собирает его на пальцах, прежде чем затолкать обратно в меня, хрипло бормоча: – Это моя хорошая девочка.

Когда мне говорят, что я хорошая девочка, потому что лежу неподвижно с его спермой внутри, я снова превращаюсь в лужу. Я мягкий, прилипчивый беспорядок, который не хочет ничего, кроме того, чтобы быть обнимаемым и избалованным до конца дня и ночи, но я должен вырваться из этого, потому что у меня есть встречи с мужчинами Братвы и приказы, чтобы дать нашим мужчинам. Я работаю с бедрами, липкими от спермы Кристиана, и мужчина, которым я одержима, смотрит через мое плечо на любого мужчину, который посмеет приблизиться ко мне. У меня не было бы другого пути.

Прошли недели, а папа до сих пор не сказал детям об ухудшении своего состояния и прогнозе. Это его решение, поэтому я держу язык за зубами, но одна неделя превращается в две, а две – четыре. Я внимательно слежу за тем, как сильно он страдает. В какой-то момент ему придется лечь в хоспис, и мне больно думать, что он страдает только для того, чтобы остаться с нами.

У меня было ощущение, что Лана поняла, что происходит, когда однажды утром я нашел ее плачущей за дверью прачечной. Она притворилась, что расстроена плохой оценкой, но двумя минутами ранее была в папиной спальне. В последнее время он выглядит худее, чем когда-либо. Наш красавец-отец, превращающийся в скелет на глазах.