Текст книги "Грешники Святого города"
Автор книги: Лилит Сэйнткроу (Сент-Кроу)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Лилит Сэйнткроу
Грешники святого города
Посвящается Маддалене-Марии.
Детка, не забывай тех, кто тебя любит
Женщине ходить за мщеньем недалеко.
Ж. Б. Мольер. Тартюф(Перевод М. Лозинского)
В мщении и любви женщина более варвар, чем мужчина.
Ф. Ницше. По ту сторону добра и зла(Перевод Н. Полилова)
Показатели успеха у наемников женского пола – если принять в расчет, что псионические способности чаще сопряжены с Х-хромосомой, чем с Y, – превосходят те же показатели у их коллег мужского пола в два с половиной раза. Мужчины выбирают этот род занятий чаще, чем женщины, однако женщины в целом справляются с работой лучше, выполняют поставленные задачи быстрее и с меньшими сопутствующими потерями, учитывая и человеческие жертвы, и разрушения.
Это, однако, уравновешивается тем, что по части убийств псионы мужского пола превосходят женщин. Лишь немногие женщины-псионы избрали для себя стезю заказных убийств. Правда, Морли язвительно замечает: возможно, они лучше скрывают свою деятельность и никому не удается уличить их более одного раза. Тем не менее при сравнении убийц женского и мужского пола кристально ясно вырисовывается следующий факт: женщины-псионы, совершающие заказные убийства, подходят к делу гораздо более основательно, «точечно», сводя к минимуму побочные эффекты, и эти акции сопровождаются куда меньшим кровопролитием. (Дэтридентон. Об уголовном судопроизводстве, с. 1184–1206.) Подобная основательность, естественно, оплачивается по более высоким расценкам, что едва ли заслуживает осуждения.
Какой вывод мы можем из этого сделать? Морли с присущей ему язвительностью заявляет: «Мужчинам, состоящим в близких отношениях с женщинами-псионами, можно посоветовать как можно мягче обращаться со своими женами и подругами».
Автор настоящего исследования смотрит на проблему иначе. Наиболее интересным нам представляется то, что холодные спланированные убийства лучше всего осуществляют именно женщины-псионы.
Кэтлин Соммерс. Этические и гендерные различия в мире псионов.Амадеус, Академия псионических искусств Гегемонии
Увертюра
Джафримель возвышался посреди разгромленного притона «Таис-той». Блестящий темный плащ лежал на его плечах, как сама ночь. Люцифер стоял напротив. Прекрасное лицо Князя тьмы потемнело и исказилось от гнева. Пальцы Джафримеля сомкнулись на правом запястье Люцифера. Мускулы напряженно вздувались под рубашкой дьявола и плащом демона, когда первый порывался вперед, а второй теснил его назад.
Если бы я не видела это своими глазами, ни за что не поверила бы, что такое возможно. В конце концов дьявол отступил, вывернув свое запястье из руки Джафримеля. Отступил на пару шагов. Но этого было достаточно.
Аура Люцифера пламенела чернотой, разрушая ткань мироздания. Они смотрели друг на друга горящими зелеными глазами, как будто слова были лишь видимостью, ширмой для настоящего противостояния – поединка одинаковых пламенеющих очей. Вокруг них, меняя текучие очертания, вились два адских пса. Синяя шелковая рубашка Люцифера порвалась на груди, открыв золотистую кожу. Я заметила на ней пятнышко черной крови. Еще больше кровавых пятен было на его шелковых штанах.
Я сумела ранить дьявола.
«Йедо дал мне чертовски хороший клинок! – Сквозь отчаянную боль в голове промелькнуло восторженное изумление, тут же вытесненное другой мыслью, до нелепости всепоглощающей: – Он здесь. Джаф здесь. Теперь все будет хорошо».
Наивно, по-детски, но я в это верила. Если бы мне предложили выбор – оставить моего павшего или быть убитой на месте, я предпочла бы второе. Неважно, каким мерзавцем он недавно себя проявил. Забавно: чудом избежав смерти, я радикально изменила свое представление о том, что можно простить.
Джафримель не смотрел на меня, но его знак на моем плече ожил. Энергия хлынула в меня, взрываясь в желудке, словно туда сунули раскаленную добела кочергу. Кожу под волосами стянуло болью, я чувствовала жжение и кровотечение. Меч тихо звенел, сердцевина клинка светилась яростной белизной, синие рунические знаки соскальзывали с лезвия, окрашивая воздух. Мне удалось поднять его, выставить между собой и дьяволом. Впрочем, Люцифер переключил внимание на свое старшее дитя.
Красные огни притона продолжали мерцать, складываясь в замысловатые узоры, зловещие в отсутствие танцоров.
– Ты мог бы заставить меня поверить… – начал Люцифер.
От его голоса содрогнулся камень, потрескалась штукатурка, на разбитый пол посыпалась пыль.
И снова Джафримель прервал его. Я могла лишь устало дивиться тому, что вижу его, целого и невредимого. Его черный плащ развевался на огненном ветру.
– Хозяин этого города, твой союзник и агент Хеллесвранта, сообщил нам, что ты желаешь встретиться с Данте один на один. Ты хотел заманить ее в ловушку и убить, Князь? Нарушить слово, скрепленное твоим непроизносимым именем? А как же наше соглашение?
На лице Люцифера отразилось удивление, потом раздражение и наконец осторожность. Целых полминуты он пристально смотрел на Джафримеля, и все это время я не решалась кашлянуть, хотя в горле у меня отчаянно першило.
Джаф стоял, сцепив руки за спиной. Вид у него был расслабленный, почти скучающий. Но в глазах горел жгучий смертоносный свет, не уступавший тени теней Люцифера.
Я замерла, схватившись левой рукой за скрученный болью живот, а дрожащей правой сжимая рукоять меча. Часть моего сознания гадала, где же Лукас, но основное внимание сосредоточилось на Джафримеле.
«Если переживу все это, обязательно расцелую его. Но сначала поколочу за то, что лгал мне».
Как только я это подумала, мне стало очень стыдно. Он был здесь, и он противостоял Люциферу. Ради меня.
Он отказался от ада. Он забрал меня в Тоскану, исцелил от последствий психического насилия ка Мировича, защищал от опасностей, о существовании которых я не имела ни малейшего представления. Он был предан мне. На свой манер.
Люцифер принял решение. Языки пламени над разгромленным притоном приобрели четкие угловатые очертания, словно из дьявола выходило внутреннее напряжение.
– Сожалею о том дне, старший, когда я поручил тебе присматривать за ней.
Однако тьма не ушла с его лица, а сгустилась, источая психические миазмы.
Боль в горле стала невыносимой, кашель одолевал меня так, что не было сил сдерживаться.
«Анубис! – взмолилась я. – Прошу, отвлеки их внимание. Они оба сейчас слишком опасны».
Джафримель пожал плечами.
– Что сделано, то сделано.
Его голос звучал чуть выше обычного, словно он передразнивал Люцифера. Или цитировал его.
Князь тьмы стиснул зубы. Одна его изящная кисть сжалась в кулак, возможно, и другая тоже, но мне ее не было видно.
Впервые в жизни мне довелось увидеть, как дьявол лишился дара речи. Я бы открыла рот от изумления, если бы не плотно сжимала зубы, чтобы не раскашляться. Одна рука моя была на раненом животе, в другой сверкал клинок, поющий песнь силы.
Я не могла отвести взгляда от своего падшего, который гордо стоял напротив дьявола.
– Я Князь тьмы, – холодно произнес Люцифер.
– А я был твоим старшим.
Джафримель встретил взгляд Люцифера, и мне показалось, что в воздухе разнесся долгий стон. Мои волосы взъерошил веявший от противников ветер, и я почувствовала, что они насквозь пропитались пылью и кровью. Не только волосы – все тело было в грязи, на мне не осталось живого места. Я не двигалась.
– Я был Убийцей Родичей. Ты сделал меня им, а потом ты сам порвал со мной. Я больше не принадлежу тебе.
Глава 1
Каирская Гиза имеет бесконечно долгую историю, но только после Пробуждения пирамиды вновь обрели характерные для них эфирные знаки, будто тающие в воздухе. Разноцветные световые шары качаются и вьются вокруг пирамид даже при свете дня. Они словно порхают над транспортными потоками, огибающими древние сооружения с обеих сторон, как река огибает острова. В наше время эти потоки, как и все важные компоненты жизнеобеспечения, ограждаются буферной зоной, хотя мощная сила сама перекрывает любое электричество – например, электромагнитный импульс. Отвечает за использование и сброс избытка накопленной пирамидами энергии коллегия церемониалов. В ее ведении находятся также храм, воздвигнутый на равном удалении от каменных треугольников, и сфинкс, чей древний разбитый лик взирает на мир с мудростью, непостижимой для современного человечества.
Сила гудела в окружавшем меня воздухе, когда после палящего жара пустыни я ступила в тенистый сумрак портика храма. Потрескивало статическое электричество, защитное поле отталкивало песок от моей одежды. Я поморщилась: мы приземлились всего полчаса назад, а эта всепроникающая пыль меня уже извела.
Мы – это я, вымотанная и раздраженная некромантка, наделенная демоническими свойствами, и вышагивавший рядом падший демон, вернувший себе полную мощь. Я так и не оправилась от последнего пинка Люцифера, хотя Джафримель сделал все возможное, чтобы свести ущерб к минимуму, и так накачал меня энергией, что моя кожа горела огнем. Он ступал по каменному полу бесшумно, что производило странное впечатление. Знак на моем плече – его знак – снова пульсировал, обволакивая тело бархатистым теплом. Мои кольца испускали устойчивое вращающееся свечение.
Сумка подпрыгивала на моем бедре, стук каблуков о каменные плиты эхом разносился по просторному пустому помещению. Перед нами вырастали огромные двери – тяжелые гранитные плиты, испещренные кружевной вязью иероглифов, повествующих о позабытой далекой древности. Я глубоко вдохнула, вбирая в себя знакомый пряный аромат кифии и ощущая покалывание в затылке. Мне даже показалось, что мой меч ожил и попытался повернуться в тесном ложе ножен, покрытых лаком цвета индиго.
«Клинок, способный ужалить дьявола», – подумала я, и холодок смерти пробежал у меня по спине.
Джафримель замешкался. Я остановилась и обернулась к нему. Он смотрел на меня, привычно сцепив руки за спиной, его зеленые глаза светились в сумраке. Чернильно-черные волосы мягкой волной падали на лоб, худощавое лицо с золотистой кожей выглядело мрачным, непроницаемым и отрешенным, как всегда. Последний час он не нарушал угрюмого молчания.
Я не винила его за это: говорить было нечего, да и не хотелось нарушать установившееся между нами хрупкое перемирие.
Темная бровь слегка изогнулась, и я поняла его невысказанный вопрос. Приятно, что в нем еще осталось хоть что-то понятное для меня.
Кто из нас изменился, он или я?
– Ты подождешь меня здесь? – Мой голос эхом отразился от стен, хрипловатый, но по-прежнему наполненный демоническим обольщением. Вот ведь проклятие! Никак не скрыть эти искушающие нотки. – Ну пожалуйста!
Отстраненность на его лице сменилась настороженностью, потом он приподнял уголок рта.
– Конечно подожду.
Звук его голоса мягко заполнил пространство зала и пробежал вдоль каменных стен.
Я закусила нижнюю губу. Мысль о том, что я ошиблась на его счет, мягко говоря, совсем не радовала.
– Джафримель?
Его взгляд остановился на моем лице. Джафримель не касался меня, но его аура – ослепительно-черные языки пламени, выдающие природу демона всем, кто способен это видеть, – сомкнулась вокруг моей. Это было сродни прикосновению – ласка не менее ощутимая, чем объятия. В последнее время он не раз делал так, и осталось лишь гадать, чего он хотел – держать меня под присмотром или просто прикасаться ко мне.
Я покачала головой – спрашивать бесполезно. Правды он мне не скажет, с этим я почти смирилась.
Может быть, зря?
В моем сознании снова зазвучал голос Лукаса: «Бери все, что сумеешь взять».
Добрый совет? Это честно? Или разумно?
Нихтврен Тиенс, еще один агент Хеллесвранта, должен был встретиться с нами после наступления темноты. Лукас был с Ванном и Маккинли. Леандр снял помещение в пансионате и дожидался нас. Казалось бы, для наемника-некроманта нет ничего особенного в сотрудничестве с парочкой агентов-нелюдей Хеллесвранта, но он бледнел всякий раз, когда поблизости оказывался Лукас.
Тем лучше – стало быть, он не лишен здравомыслия.
Лукас внушал страх даже мне. Никогда бы не подумала, что стану его клиентом и он поможет мне победить Люциферa с двумя адскими псами. Он, прошедший через смерть, был настоящим профессионалом, ценным приобретением, но… Лукас непредсказуем, его нельзя убить, магические чары просто отскакивают от него. Трудно забыть истории о том, что случалось с псионами, которые нанимали его и пытались обмануть. По большей части эти пугающие рассказы были правдивы.
– В чем дело? – прервал мои размышления Джафримель.
Я вздрогнула и оторвала взгляд от каменного пола. Я растерялась, что вовсе не было мне свойственно.
– Так, ничего. – Я отвернулась от него и, постукивая каблуками по плитам, направилась к двери. – Скоро вернусь.
– Не торопись.
Он стоял, выпрямив спину, сцепив руки за спиной, и глаза его были похожи на полыхающие зеленым огнем провалы в туманную, холодную тьму. Почти физически ощущая спиной тяжесть его взгляда, я двинулась к двери.
– Я подожду, – пообещал Джафримель.
Знак на моем плече снова загорелся, по телу согревающим маслом растекся жар. Вернулось ощущение того, что забота демона буквально окутывает меня.
Он падший – вот все, что мне известно о нем. Но что это значит для меня? Он даже не объяснил мне, кем стала я сама – хедайра, женщина, получившая частицу демонической мощи. Джафримель повторял, что я все пойму со временем.
Однако в ситуации, когда Люцифер хочет убить меня, а Еву необходимо спасать, весьма вероятно, что до этого «времени» я не доживу.
Я распростерла руки (мимоходом заметив, что пленка черного молекулярного лака на большом пальце левой руки потрескалась), приложила ладони к шероховатому граниту и надавила на него. Двери, подвешенные на зачарованных петлях, с тихим шипением растворились. Дым курящейся кифии заклубился еще сильнее, аромат на миг перебил корично-мускусный демонический запах, витавший вокруг меня.
Я подняла глаза. Огромный зал был спланирован так, что его доминантой являлся восседавший на троне в дальнем конце Гор. Исида, стоявшая за его спиной, поднимала руку над плечом сына в благословляющем жесте.
Створы дверей замерли. Я поклонилась, приложив правую руку сначала к сердцу, а потом ко лбу, и ступила в обитель богов.
Двери за мной бесшумно затворились, оставив Джафримеля по ту сторону. Возможно, это единственное место, где я могла по-настоящему уединиться: сюда он вторгнуться не мог.
Но это означало, что по ту сторону гранитных врат оставался мой главный защитник. Вряд ли какой-нибудь демон нападет на меня в стенах храма, но я все-таки очень нервничала. Глубоко вздохнув, я с удовлетворением почувствовала, как пульсирует демонский знак на моем плече, а от него, как теплое масло, растекается по телу энергия.
Чтобы справиться с паникой, я сделала второй глубокий вдох и твердо сказала себе, что бояться глупо. Джафримель рядом, снаружи, а мой бог прежде всегда отвечал мне.
Но с той самой ночи, когда Анубис призвал меня и возложил на меня некую миссию, которую я не могла вспомнить, бог молчал. Лишившись этой путеводной нити, я пребывала в растерянности.
В мериканскую эру Каирская Гиза являлась исламской территорией, но во время Семидесятидневной войны ислам захлебнулся в собственной крови заодно с христианами и иудеями, не говоря уже о «Евангелистах Гилеада». Когда мир под контролем Гегемонии и Пучкина наполнился псионами, религии Смирения утратили силу. Фундаменталистский ислам пережил недолгий расцвет и после прекращения промышленного использования нефти превратился в одну из малозначительных сект вроде новохристиан, а народ вернулся к почитанию древних богов.
Самым страшным, практически смертельным ударом для религий Смирения явилось Пробуждение и развитие науки о магической силе, когда все получили возможность беседовать с богом по своему выбору с помощью шамана или церемониала. Опыты духовного общения стали обычным делом, не говоря уже о некромантах, доказавших реальность загробного мира, и маги, окончательно подтвердивших факт существования демонов. Большинство массовых организованных религий быстро умерли, а на их место пришло индивидуальное почитание богов и духов-покровителей. Что, по всей видимости, было единственно оправданной и логичной заменой.
Сюда, в Египет, древние боги вернулись, исполненные духом мщения. Похоже, церемониалы пирамид мало-помалу начали возрождать традиционное жречество. Обычно псионы интересовались религией лишь в той степени, в какой наука о силе согласуется с верой, и среди них эта тенденция порождала жаркие споры. Некроманты, как правило, отличаются большей религиозностью, ибо наши психопомпы предстают в образах древних божеств, да и действуют на свой лад.
Вероятно, отчасти это связано с Испытанием, обязательным для каждого аккредитованного некроманта. Трудно не верить в бога, если в процессе инициации этот бог воскрешает тебя после физической кончины и остается с тобой все время, пока не примет в объятия смерти.
Однако возникали принципиальные вопросы: может ли церемониал быть жрецом и чего, в конце концов, желают сами боги? Хорошо, что в наши дни люди научились обсуждать такие темы, не убивая друг друга. Во всяком случае, убийства случались не часто. Религиозная битва шла между жрицами литературных коллегий Аслан и Альбион: они спорили, был ли пророк Льюис новохристианином. Но в этих баталиях лились чернила, а не кровь.
Я повернула направо. Сехмет восседала на своем троне, и ее львиное чело было странно безмятежным. От вечного пламени, зажженного в черной чаше ее алтаря, тянуло жаром. Пьянящий запах вина указывал на принесенную кем-то жертву. Рядом с богиней я увидела Сета, чья шакалья пасть была красна от засохшей крови. Силы разрушения располагались по левую руку от сил творения: необходимые и почитаемые, но небезопасные.
Весьма опасные.
Перед сокрушительной новостью о том, что меня вновь призывает к себе Люцифер, Джафримель успел подарить мне обсидиановую статуэтку Сехмет. Эта статуэтка, восстановленная и отполированная до зеркального блеска, сейчас стояла возле кровати в пансионе, который снял для меня Леандр.
«Пожалуйста, скажи, что богиня не собирается вмешиваться в мои дела. У меня и без того забот хватает».
Поежившись, я повернула налево. Там, позади клювастого Тота, виднелась черная остроносая песья голова моего божественного покровителя, располагавшегося в собственной нише.
Я втянула ртом воздух, набрав полные легкие кифии, сделала последний поклон Исиде с ее сыном и повернула налево.
Когда я проходила мимо статуи Тота, мне показалось, что бог слегка пошевелился. Я тут же остановилась, почтительно приветствовала его и устремила взгляд к потолку, расписанному с помощью лазера под ночные небеса с гигантским изображением Нут.
Многие псионы поклоняются эллинским богам, у вавилонских и германских тоже имеются свои почитатели, а в европейской Гегемонии нередко выбирают в покровители фей. У шаманов есть свои лоа, существует путь Левой Руки и адепты неизреченного. Тантристы молятся дэвам, индусы следуют своему замысловатому изощренному культу. Коренные мериканцы и островитяне развивают собственные направления магии, требующие кровавых обрядов при подготовке шаманов. Буддисты и зенмы придерживаются особой традиции. Недаром маги говорят, что религий столько же, сколько людей на Земле. В давние времена поклонялись даже демонам, путая их с богами.
У меня в этом вопросе, по сути, не было выбора: богом с головой шакала я грезила с детства. В «Риггер-холле» мы изучали религии, и древнеегипетские культы, как древнейшие, шли в самом начале. Я сразу почувствовала, что это мое, – у меня даже затылок покалывало. Все, что касалось египетских богов, я усваивала так, будто не изучала впервые, а знала давным-давно и нужно было только вспомнить.
Когда я впервые вступила в смерть, Анубис был там и с тех пор не оставлял меня. К кому еще могла я обратиться за утешением, если не к нему? Я потянулась к его нише. По лицу струились слезы, в горле стоял твердый горячий комок. Я преклонила колено. Встала. Сделала шаг вперед. Приблизилась к его статуе и алтарю, заваленному подношениями. Еда, питье, разбросанные банкноты, ароматические свечи. Даже нормалы пытались умилостивить смерть: они сознавали ее неизбежность, но надеялись хоть каким-то образом снискать милость и продлить свое существование после избранного часа.
Кольца мои сверкали, озаряя сумрак золотым свечением. Все камни, от обсидиана на безымянном пальце правой руки до янтаря на среднем пальце левой, от лунного камня на левом указательном пальце до фигурки Суни на правом большом, искрились, реагируя на насыщавшую воздух энергию. И на ту силу, что несла в себе я: она связывала меня с демоном и меняла мою человеческую природу.
«Бог мой, мой владыка, пожалуйста, выслушай меня! Я нуждаюсь в тебе».
Я опустилась на колени, извлекла катану из ножен, положила сверкающий стальной клинок на каменный пол перед собой, сложила руки на коленях, закрыла глаза и стала размеренно дышать.
«Прошу тебя, владыка. Я устала и жажду твоего прикосновения. Заговори со мной. Ты утешил меня, но мне хочется тебя услышать».
По мере того как мое дыхание становилось глубже, голубое свечение заполняло все уголки мысленного поля зрения. Я принялась читать молитву, выученную давным-давно по новоегипетской книге из библиотеки «Риггер-холла».
– Anubis et'her ka, – шептала я. – Se ta'uk'fhet sa te vapu kuraph. Анубис, владыка смерти, надежный спутник, защити меня, ибо я твое чадо! Защити меня, Анубис, взвесь сердце мое на весах, взгляни на меня, владыка, ибо я твое дитя. Не попусти зло уязвить меня, но обрати ярость твою на врагов моих. Да пребуду я под взором твоим, да пребудет надо мною длань твоя вовеки, пока не примешь меня в свои объятия.
С очередным вздохом пульс мой замедлился, и та тихая точка в моем сердце, где обитает бог, раскрылась, словно цветок.
– Anubis et'her ka, – повторила я, и тут голубое свечение обернулось ослепительной вспышкой.
Анубис вобрал меня, поглотил целиком – и я ощутила безмерное счастье.
Воздвиглись голубые хрустальные стены смерти, но я не стояла на мосту над колодцем душ. Хрусталь преобразовался в подобие храма – духовное эхо того места, где находилось мое коленопреклоненное тело. Бог же предстал передо мной в виде сидящего пса, черного, поджарого, взирающего на меня своими бездонными глазами – провалами в звездную тьму.
По собственной воле я не являлась сюда со дня смерти Джейса.
Тогда я рыдала. Я ненавидела моего бога, восставала против него, обвиняла, плакала в объятиях Джафримеля, ощущая жестокую несправедливость свершившегося. Впрочем, я понимала, что у смерти нет и не может быть любимчиков. Смерть любит всех одинаково, и когда приходит чей-то час, вся печаль живых не в состоянии отвратить неизбежное.
От этого я терзалась еще больше – как можно любить своего бога и гневаться на него? Как могу я одновременно страдать и любить его?
Теперь на мне было облачение божьей избранницы с серебристыми блестками, подобными рыбьей чешуе. Мои колени ощущали холод голубого хрустального пола, изумруд жег мою щеку огнем. То был знак Анубиса, вживленный в мою кожу смертными, но по божественному соизволению. Драгоценный камень выделял меня как избранницу смерти. Может быть, благодаря какой-то случайной генетической комбинации бог одарил меня силой, позволявшей вступать в его владения и ощущать его прикосновение.
Я встретила его взгляд. Сейчас я не призывала душу умершего и не нуждалась в холодной стали, но рука моя инстинктивно, до боли в пальцах, сжимала рукоять меча. Глаза бога были провалами в бесконечную тьму, наполненную голубым сиянием бесчисленных созвездий, недоступных смертному взору. Но эти созвездия в очах смерти погасли, едва я удостоилась его внимания, которое сокрушило бы столь ничтожное создание, если бы во мне не было частицы его божественной бесконечности. Это само по себе великая тайна: как может смертная вместить бесконечность божества и как может бог вместить мою бесконечную душу?
Так или иначе, но он снял с меня тяжкое бремя и вселил уверенность. Я принадлежу Анубису. Я принадлежала ему всегда, ибо еще до моего рождения бог возложил на меня свою длань. И оставить меня он не мог, как не могла я оставить его. Правда, это не мешало мне бунтовать против него, проклинать его в печали и скорби. Но сути дела это не меняло. Анубис мой бог, он никогда меня не покинет.
Но ведь есть еще и Лукас. Человек, от которого отвернулась смерть.
Мысль здесь немедленно воплощалась в действие, и стоило мне задуматься об этом, как через разделявшее нас пространство протянулась незримая смысловая нить, туго натянутый шнур, и сквозь меня пронесся громовой звук божественного смеха, подобного биению непостижимо огромного церковного колокола.
«Путь Лукаса – не твой путь», – напомнил мне Анубис.
У меня и впрямь собственный путь, и мой договор со смертью нерушим. Даже если я проклинала его в своей человеческой слабости и скорби.
Я – глина; но если осколки глиняной посуды порежут руку гончара, слепившего из глины свое творение, кого в том винить?
Бог заговорил.
Значение его слов прожигало меня насквозь. Каждое из них срывало слой за слоем, покров за покровом. Так много препон, ему приходилось пробиваться сквозь них, но каждая раскрывалась навстречу богу, как бутон. Не было иной сущности, ни человека, ни демона, ни божества, перед кем я так покорно склонила бы голову. И принимала принесенный ему обет как данность.
Меня переполняло жаром – огнем его прикосновения и еще каким-то неведомым пламенем. Мне надлежало свершить нечто, чего бог так мне и не открыл.
Выполню ли я его просьбу? Исполню ли я его волю, когда придет время? Сделаю ли то, о чем он меня просит?
Во мне поднялась волна горечи. Смерть не торгуется, у нее нет любимчиков, и она уже забрала тех, кого я любила.
Дорин. Джейс. Льюис. Каждое имя было звездой в созвездиях, сиявших в очах бога.
Я могла гневаться на него, но какой в этом смысл? Его обещание давало мне веру в то, что я увижу их снова, когда придет мое время, – тех, кого я любила и кто ушел в смерть, тех, кого оберегает Анубис. Что бы ни включало в себя это последнее неотвратимое действо, я могу быть уверена в том, что смерть хранит души тех, кто много значил для меня при жизни. Любовь и преданность живут в моем сердце, как благостный груз благодарности перед ними.
Этот груз – мерило моей чести. А чего стоит честь без верности обетам?
Для меня самой переход в объятия смерти будет подобен свиданию с возлюбленным – радость, которая и пугает, и манит. Всякое живое существо страшится неведомого, потому-то посреди этого страха даже малая толика уверенности представляется драгоценной. В отличие от несчастных слепых душ, вынужденных верить мне на слово, я точно знаю, кто возьмет меня за руку и поможет переступить порог неотвратимого. Знание помогает справиться со страхом, даже если не уменьшает его.
Я поклонилась, сложив перед собой ладони, всем сердцем ощущая благоговение. Моя долгая многотрудная жизнь разворачивалась под его касанием.
– Я твое чадо, – прошептала я. – Скажи, что мне надлежит исполнить.
Поджарый черный пес окинул меня взглядом, исполненным бесконечного сострадания. Рассудительно покачал головой. Что бы ни требовалось ему, я была вольна в своем выборе. Он не настаивал, лишь просил, и если я откажу, он не станет любить меня меньше.
Такая идеальная любовь не для смертных.
И при всей свободе, дарованной богом, я не могла ему отказать. Ведь это значило бы отказаться от самой себя. Его одобрение согревало меня всю, до мозга костей. Могла ли я усомниться в своем боге?
Однако у меня оставался один вопрос, и между нами снова протянулась напряженная нить.
Я ничего не могла с собой поделать. Подняв голову, я назвала богу имя: Джафримель.
Изумруд в моей щеке вспыхнул, рассыпав искры. Лик божества изменился, на песьей морде как будто промелькнула улыбка. Глаза на миг полыхнули зеленым пламенем.
Потом мой бог отпустил меня. Без ответа, но со странным ощущением, будто мне сказано что-то очень важное; правда, это ощущение оставалось со мной лишь краткий миг, до того как я осознала, что…
…вернулась в свое тело.
Я охнула, сложившись пополам. Моя ледяная онемевшая рука продолжала судорожно сжимать рукоять меча. Я вскочила на ноги, громыхнув подметками о пол. Сердце бешено колотилось в грудной клетке. Я несколько раз сглотнула, моргая глазами.
Храм был полон теней. От высокого потолка отдавалось противное хихиканье. Мое демонически обостренное зрение позволяло видеть каждый уголок и трещинку, воспринимать каждую тягу, каждый поток внедренной в стены энергии. Других молящихся в храме не было, и это вдруг показалось мне странным. С чего бы храму, особенно такому, пустовать в середине дня?
Меня встряхнуло выбросом демонического адреналина, пробрало холодом до кончиков пальцев рук и ног. Другие некроманты, чтобы избавиться от леденящего холода смерти и горького послевкусия, прибегают к сексу или спаррингу, для меня же привычнее был сликбординг. Скорость, антиграв, опасность – вот что лучше всего помогало вернуться к реальности. Но сейчас я подозревала, что за мной следят.
Нет, не так: я не сомневалась в том, что за мной следят.
Но я никого не видела. Сердце постепенно успокоилось, и я тихо вздохнула. В конце концов, чего бояться здесь, в храме, перед очами моего бога, когда за дверями меня дожидается Джафримель?
Мой меч лязгнул, возвращаясь в ножны. Йедо назвал его Фудосин, и он хорошо мне служил. Отменно служил, если вспомнить о том, что он рассек плоть дьявола и не сломался. В сердцевине стали заключалась некая сила, о которой умолчал мой сэнсэй.
«Дэнни, надеюсь, что ты не считаешь это возможным, хотя, сдается мне, такие мысли тебя посещали. Тебе не под силу убить дьявола. Это невозможно. Ведь он Князь тьмы, старейший из демонов, прародитель их всех».
Да, мне такое, конечно, не под силу. А вот Джафримелю – как знать? Сумел же он заставить Люцифера отступить. Отступить и отпустить меня.
Даже если Джафримель не может убить Люцифера, он наверняка может убедить его оставить в покое Еву. Это самое малое, что я могу сделать для дочери Дорин.
Для моей дочери – если, конечно, она сказала мне правду.
Я снова подняла глаза на лицо бога смерти. Нужно бы сделать подношение, но мне нечего пожертвовать ему. Все, что у меня было, погибло в огне.
«В том числе моя связь с Джафримелем. Я люблю его, но как мне убедить его оставить Еву в покое? И как, черт возьми, добиться того, чтобы он перестал использовать превосходство в силе, прекратил командовать мной? Он, конечно, извинился, но прецедент создан».
