Текст книги "Тайна моего мужа"

Автор книги: Лиана Мориарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 8

Так что стену построили в воскресенье. Этот день известен как Воскресенье колючей проволоки. Хотите знать почему? – предложила Эстер с заднего сиденья машины.

Это был риторический вопрос. Конечно же, они хотели.

– Потому что утром все проснулись, а там уже был вот такой вот длинный забор с колючей проволокой через весь город.

– И что? – спросила Полли. – Я уже видела заборы с колючей проволокой.

– Но тебе запрещалось проходить за него! – объяснила Эстер. – Как в западне! Ты знаешь, что мы живем по одну сторону Тихоокеанского шоссе, а бабушка – по другую?

– Ну да, – неуверенно согласилась Полли.

Она не очень четко представляла себе, кто где живет.

– И тогда получилось, как если бы забор с колючей проволокой построили вдоль всего Тихоокеанского шоссе и мы больше не смогли бы навещать бабушку.

– Какая жалость, – пробормотала Сесилия, оглядываясь через плечо, чтобы сменить ряд движения.

Она навещала мать как раз этим утром, после занятий зумбой, и потратила целых двадцать бесценных минут, разглядывая папку с «образцами работ», выполненных ее племянником в приготовительном классе. Бриджет устроила Сэма в престижное, до неприличия дорогое учебное заведение, и мать Сесилии никак не могла решить, радоваться ей этому или ужасаться. Остановилась она на истерическом возбуждении.

– Готова поспорить, вам не собирали таких папок в этом милом обычном приготовительном классе, куда ходили твои девочки, – заявила мать, пока Сесилия пыталась быстрее переворачивать страницы.

Она хотела съездить за непортящимися продуктами к воскресенью до того, как забирать дочерей из школы.

– По-моему, в наши дни так делают почти везде, – заметила Сесилия.

Но ее мать была слишком увлечена восторженными причитаниями над «автопортретом» Сэма, нарисованным пальчиковыми красками.

– Только представь, мам, – продолжала Эстер, – если бы мы, дети, навещали бабушку в Западном Берлине на тех выходных, когда появилась стена, а вы с папой застряли в Восточном Берлине. Вам бы пришлось сказать нам: «Оставайтесь у бабушки, дети! Не возвращайтесь! Ради вашей свободы!»

– Это ужасно, – признала Сесилия.

– А я бы все равно вернулась к мамочке, – заявила Полли. – Бабушка заставляет есть горох.

– Это история, мам, – настаивала Эстер. – Так оно и было на самом деле. Всех разделили. И никого это не волновало. Смотри! Эти люди поднимают детей повыше, чтобы показать их родственникам по другую сторону.

– Я должна смотреть на дорогу, – вздохнула Сесилия.

Благодаря Эстер в последние полгода она все время представляла себе, как выталкивает тонущих детей из ледяных вод Атлантического океана, пока «Титаник» уходит на дно. Теперь ей предстоит оказаться в Берлине, отделенной от детей стеной.

– А когда папочка возвращается из Чикаго? – спросила Полли.

– В пятницу утром! – улыбнулась ей Сесилия в зеркало заднего вида, благодарная за смену темы. – Он прилетает в Страстную пятницу. И отличная это выйдет пятница, потому что папочка вернется!

На заднем сиденье воцарилась неодобрительная тишина. Ее дочери пытались не поощрять категорически не крутой разговор.

Они находились где-то посреди обычного послешкольного круговорота суеты. Сесилия только что завезла Изабель к парикмахеру, а теперь надлежало доставить Полли на балет, а Эстер – к логопеду. Едва заметная шепелявость Эстер, которую Сесилия находила очаровательной, в современном мире явно считалась неприемлемой. После этого, бегом-бегом-бегом, нужно будет приготовить ужин, сделать уроки и прочесть что задано, прежде чем ее мать придет посидеть с детьми, пока Сесилия будет вести вечеринку с «Таппервером».

– Я хочу рассказать папочке еще один секрет, – сообщила Полли. – Когда он вернется домой.

– Один человек пробовал спуститься из окна своей квартиры по веревке, а пожарные в Западном Берлине пытались поймать его в страховочную сетку, но промахнулись, и он погиб.

– Мой секрет про то, что я больше не хочу пиратскую вечеринку, – пояснила Полли.

– Ему было тридцать, – продолжала Эстер. – Так что, я думаю, он успел неплохо пожить.

– Что? – переспросила Сесилия.

– Я сказала, ему было тридцать, – повторила Эстер. – Человеку, который погиб.

– Да не ты, Полли!

Вспыхнул красный сигнал светофора, и Сесилия вдавила ногой тормоз. Известие о том, что Полли больше не хочет пиратскую вечеринку, выглядело потрясающе незначительным в сравнении с несчастным человеком (тридцатилетним!), разбившимся насмерть ради свободы, которую Сесилия принимала как должное. Но прямо сейчас у нее не было времени остановиться и почтить его память, поскольку смена темы для вечеринки в последнюю минуту не лезла ни в какие ворота. Вот что бывает, когда ты свободен. Ты сходишь с ума из-за пиратской вечеринки.

– Полли, – не срываясь на истерику, попыталась говорить рассудительно Сесилия, – мы уже разослали приглашения. У тебя будет пиратская вечеринка. Ты просила пиратскую вечеринку, и ты ее получишь.

Невозвращаемый задаток уже внесен Пенелопе из «Поющей и танцующей пиратки», цены у которой и впрямь были грабительскими.

– Это секрет только для папочки, – заявила Полли. – Не для тебя.

– Хорошо, но я не буду менять тему вечеринки.

Ей хотелось, чтобы пиратская вечеринка прошла безупречно. Почему-то казалось особенно важным произвести впечатление на эту Тесс О’Лири. Сесилию необъяснимо привлекали загадочные, изящные люди вроде Тесс. Подруги Сесилии по большей части были болтушками. Их голоса наслаивались друг на друга, когда каждая предпринимала отчаянные попытки рассказать свою историю. «Я всегда терпеть не могла овощи…» – «…из овощей мой ребенок ест только брокколи…» – «…мой малыш обожает сырую морковь…» – «…я сама обожаю сырую морковь!» Приходится вклиниваться прямо посреди фразы, не дожидаясь паузы в разговоре, иначе очередь до тебя не дойдет никогда. Но женщины вроде Тесс как будто не терзались этой потребностью поделиться заурядными подробностями своей жизни, и из-за этого Сесилии отчаянно хотелось их узнать. Она тут же задумывалась, любят ли брокколи их малыши. Она слишком много болтала, когда встретила Тесс с матерью сегодня утром, после похорон сестры Урсулы. Даже тараторила. Иногда она замечала за собой такое. Ну, что делать.

Сесилия прислушалась к жестяному звучанию голосов, выкрикивающих что-то сердитое на немецком языке в видеоролике, который Эстер смотрела на айпаде.

Удивительно, что переломные моменты истории можно воспроизвести прямо тут, в этот будничный день, пока она едет по Тихоокеанскому шоссе в сторону Хорнсби. И в то же время Сесилия испытывала смутное ощущение неудовлетворенности. Ей хотелось бы почувствовать что-то по-настоящему важное. Временами ее жизнь казалась такой мелкой.

Разве она мечтает о каком-нибудь бедствии вроде стены, построенной через весь ее город, чтобы выше ценить свою заурядную жизнь? Разве она хочет превратиться в трагическую фигуру вроде Рейчел Кроули? Казалось, Рейчел едва ли не искалечена ужасной бедой, произошедшей с ее дочерью. Порой Сесилии стоило труда не отвести от нее взгляда, как будто перед ней была жертва страшных ожогов, а не приятного вида ухоженная дама с красивыми скулами.

Да неужели она этого хочет – какой-нибудь славной и увлекательной большой беды? Конечно же нет.

Немецкие голоса из планшета Эстер раздражающе зудели в ухе.

– Ты не могла бы выключить видео? – попросила Сесилия дочь. – Отвлекает.

– Дай я только…

– Выключи! Почему никто из вас не может хоть раз сделать, как я прошу, впервые в жизни? Не торгуясь? Хоть один раз?

Звук смолк.

В зеркало заднего вида она увидела, как Полли вскидывает брови, а Эстер пожимает плечами и разводит руками. «Что это с ней?» – «Понятия не имею». Сесилия еще помнила точно такие же молчаливые переговоры с Бриджет на заднем сиденье машины их матери.

– Прости, – смиренно извинилась Сесилия несколько секунд спустя. – Простите, девочки. Я просто…

Обеспокоена тем, что ваш отец мне врет? Нуждаюсь в сексе? Жалею, что слишком много тараторила, когда утром разговаривала с Тесс О’Лири во дворе школы? Приближаюсь к менопаузе?

– Скучаю по папе, – закончила она. – Вот будет здорово, когда он вернется из Америки, правда? Как же он обрадуется, когда увидит вас, девочки!

– Да, обязательно, – вздохнула Полли и чуть помолчала. – И Изабель.

– Конечно, – подтвердила Сесилия. – И Изабель тоже.

– Папочка так забавно смотрит на Изабель, – заметила Полли, поддерживая разговор.

Вот уж чего Сесилия никак не ожидала услышать.

– Что ты имеешь в виду? – уточнила она.

Иногда Полли приходили в голову совершенно необъяснимые вещи.

– Все время, – объяснила Полли. – Он смотрит на нее странно.

– И вовсе нет, – возразила Эстер.

– Да, смотрит на нее так, как будто его глазам больно. Как будто он сердится и грустит сразу. Особенно когда на ней эта новая юбка.

– Ну, это звучит довольно глупо, – сообщила Сесилия.

В самом деле, что имеет в виду этот ребенок? Не будь она уверена в обратном, непременно бы решила, что Полли описывает, как Джон Пол смотрит на Изабель с похотью.

– Может, папочка за что-то злится на Изабель, – предположила Полли. – Или просто огорчается, что она его дочь. Мам, ты не знаешь, почему папочка злится на Изабель? Она сделала что-то плохое?

Ощущение паники подкатило к горлу Сесилии.

– Возможно, он хотел посмотреть по телевизору крикет, – рассуждала Полли. – А Изабель хотела посмотреть что-то другое. Или я не знаю.

Изабель в последнее время стала вспыльчивой, отказывалась отвечать на вопросы и хлопала дверями, но разве не все двенадцатилетние девочки так делают?

Сесилии вспомнились попадавшиеся ей истории о сексуальном насилии в семье. Статьи в «Дейли телеграф», где мать говорила: «Я понятия не имела», а Сесилия думала: «Да как ты могла не знать?» Она всегда дочитывала эти истории с уютным чувством превосходства. «С моими дочерями такого произойти не может».

Временами Джон Пол бывал необъяснимо угрюмым, лицо каменело. Уговаривать его было бесполезно. Но разве не со всеми мужчинами такое бывает? Сесилия вспомнила, как им с матерью и сестрой когда-то приходилось осторожничать во время отцовских приступов дурного настроения. Теперь этого уже нет, годы его смягчили. Сесилия предполагала, что и с Джоном Полом когда-нибудь это случится, и с нетерпением ждала этой перемены.

Но Джон Пол ни за что не причинил бы вреда своим дочерям. Это нелепо. Тема для Джерри Спрингера [11]11
  Джерри Спрингер – американский актер и политик, ведущий собственного скандального ток-шоу.


[Закрыть]. Было бы предательством по отношению к Джону Полу допустить даже легчайшую тень подозрения. Сесилия могла жизнью ручаться, что Джон Пол ни в коем случае не стал бы домогаться собственных дочерей.

Но готова ли она поручиться жизнью одной из дочерей?

Нет. Если есть хотя бы малейший риск…

Боже правый, что же она должна делать? Спросить Изабель, не трогал ли ее папочка? Жертвы лгут. Насильники велят им лгать. Она знала, как это работает. Она читала все эти дрянные историйки. Ей нравилось наскоро выплакаться, выплеснув эмоции, а затем сложить газету, выбросить в мусорное ведро и забыть. Эти истории дарили ей какое-то болезненное наслаждение, в то время как Джон Пол наотрез отказывался их читать. Не уличает ли это его вину? Ага! Тебе не нравится читать о больных людях – значит ты сам больной!

– Мам! – окликнула Полли.

Как ей вообще подступиться к Джону Полу? «Не делал ли ты чего-нибудь неподобающего с кем-то из наших дочерей?» Если бы он задал ей подобный вопрос, она бы никогда его не простила. Как может сохраниться брак, если такая тема хотя бы возникла? «Нет, я никогда не домогался наших дочерей. Передай, пожалуйста, арахисовое масло».

– Мам! – повторила Полли.

У тебя не должно быть нужды спрашивать, скажет он. Если ты не знаешь ответа, выходит, ты не знаешь меня.

Она знала ответ. Знала!

Но, с другой стороны, остальные глупые матери тоже считали, что все знают про свою семью.

А Джон Пол так странно говорил с ней по телефону, когда она спросила про письмо. Он ей солгал. В этом она была уверена.

И еще оставался вопрос с сексом. Возможно, он утратил интерес к Сесилии, поскольку вожделеет изменяющееся юное тело Изабели? Это смехотворно. Это отвратительно. Ее замутило.

– Ма-ам!

– А?

– Смотри! Ты проехала нужную улицу! Мы опоздаем!

– Прости. Проклятье! Прости.

Она ударила по тормозам, чтобы выполнить разворот. Сзади раздался яростный взвизг гудка, и сердце Сесилии замерло в грудной клетке: в зеркале заднего вида она увидела огромный грузовик.

– Дерьмо, – пробормотала она и подняла руку, извиняясь. – Простите. Да-да, я знаю!

Водитель грузовика явно не был готов ее простить и не убирал руку с гудка.

– Простите, простите!

Завершив разворот, она подняла взгляд и снова в знак извинения помахала рукой. На боку ее машины красовалось название «Таппервер», и ей не хотелось бы повредить репутации фирмы. Водитель опустил окно, почти наполовину высунулся наружу и с искаженным от гнева лицом колотил себя кулаком по ладони.

– О, ради всего святого, – пробормотала она.

– По-моему, этот человек хочет тебя убить, – заметила Полли.

– Этот человек очень груб, – сурово ответила Сесилия.

Ее сердце застучало быстрее, и она степенно повела машину обратно к студии танцев, по два раза сверяясь со всеми зеркалами и заблаговременно предупреждая о каждом своем действии.

Вот она опустила окно, провожая взглядом Полли, бегущую к студии: розовая тюлевая пачка подпрыгивает, изящные лопатки выступают, словно крылышки, под лямками гимнастического купальника.

Мелисса Макналти появилась в дверях и помахала рукой, подтверждая, что позаботится о Полли, как они и договорились. Сесилия ответила тем же и дала задний ход.

– Если бы мы были в Берлине и кабинет Кэролайн находился по другую сторону стены, я бы не смогла попасть к логопеду, – заметила Эстер.

– Верно подмечено, – согласилась Сесилия.

– Мы могли бы помочь ей сбежать! Спрятали бы ее в багажнике машины. Она не очень высокая. Думаю, она бы поместилась. Если только у нее нет клаустрофобии, как у папы.

– По-моему, Кэролайн из тех людей, кто способен сам организовать собственный побег, – предположила Сесилия.

«Мы и так уже потратили на нее достаточно денег! – мысленно добавила она. – И не собираемся спасать ее из Восточного Берлина!»

С этими ее безупречными гласными логопед Эстер производила устрашающее впечатление. Беседуя с ней, Сесилия всякий раз ловила себя на том, что выговаривает каждый слог край-не тща-тель-но, как будто сдает экзамен по дикции.

– По-моему, папа вовсе не смотрит на Изабель странно, – сообщила Эстер.

– Правда? – обрадовалась Сесилия.

Боже правый, ну и мелодраму она тут устроила. Полли опять что-то ляпнула не подумав, а она в мыслях уже перескочила к сексуальным домогательствам. Должно быть, она смотрит слишком много дрянных телепередач.

– Но как-то на днях, перед отлетом в Чикаго, он плакал.

– Что?

– Под душем. Я зашла к вам в ванную за маникюрными ножницами, а папочка плакал.

– И что, милая, ты его спросила, почему он плачет? – уточнила Сесилия, пытаясь не показать, как сильно ее волнует ответ.

– Не-а, – беззаботно ответила Эстер. – Когда я плачу, мне не нравится, если меня прерывают.

Черт побери! Окажись на ее месте Полли, она бы тут же отдернула занавеску и потребовала у отца немедленного ответа.

– Я собиралась спросить у тебя, почему он плакал, – уточнила Эстер, – но потом забыла. Задумалась о чем-то другом.

– Все-таки я не думаю, что он плакал. Должно быть, он просто… расчихался или что-то в этом роде, – предположила Сесилия.

Сама мысль о Джоне Поле, плачущем в ванной, казалась такой чуждой, такой невозможной. С чего бы ему плакать, если не из-за чего-то по-настоящему ужасного? Он не был слезлив. Когда родились девочки, его глаза определенно поблескивали, а когда неожиданно умер его отец, он повесил телефонную трубку и издал необычный слабый звук, как будто подавился чем-то мелким и пушистым. Но за исключением этого она ни разу не видела его плачущим.

– Вовсе он не чихал, – отвергла ее домыслы Эстер.

– Может, у него голова разболелась, – продолжила рассуждать Сесилия.

Впрочем, она прекрасно знала, что Джон Пол в последнюю очередь полез бы в душ, если бы на него обрушилась очередная изматывающая мигрень. Он предпочитал оставаться один, в постели, в темной тихой комнате.

– Э-э, мам, но папочка никогда не принимает душ, когда у него болит голова, – возразила Эстер, которая знала отца ничуть не хуже.

Депрессия? Казалось, вокруг гуляет чуть ли не эпидемия. На недавнем званом обеде половина гостей признались, что принимают прозак. В конце концов, с Джоном Полом иногда случались… периоды. Они часто следовали за мигренями. Бывало, где-то с неделю ей казалось, будто он живет на автопилоте. Он говорил и делал все как обычно, но с отсутствующим взглядом, как если бы настоящий Джон Пол на некоторое время вышел, оставив на своем месте весьма достоверную копию. «Ты в порядке?» – спрашивала его Сесилия, и ему всякий раз требовалось несколько мгновений, чтобы сосредоточиться на ней, прежде чем ответить: «Конечно. Со мной все отлично».

Но это всегда бывало временным явлением. Внезапно он возвращался, и Сесилия убеждала себя, что ей просто померещилось. «Периоды», вероятно, были всего лишь затяжными последствиями мигреней.

Но слезы в ванной! О чем бы ему плакать? Сейчас все было хорошо.

Однажды Джон Пол пытался совершить самоубийство…

Это знание медленно, с отторжением, всплыло на поверхность ее сознания. Она пыталась не думать об этом слишком часто.

Произошло это, когда он учился на первом курсе института, еще до знакомства с Сесилией. По его словам, у него тогда на некоторое время «отказали тормоза», и как-то ночью он проглотил целый флакон снотворных таблеток. Обнаружил его сосед по квартире, собиравшийся на выходных навестить родителей, но неожиданно вернувшийся домой.

– Что творилось у тебя в голове? – спросила мужа Сесилия, когда впервые услышала эту историю.

– Все казалось слишком трудным, – ответил Джон Пол. – И я вдруг подумал, что заснуть навсегда было бы самым простым выходом.

За годы совместной жизни Сесилия часто пыталась выудить из него больше сведений об этой поре его жизни.

– Но почему все казалось слишком трудным? Что именно было трудным?

Но Джон Пол, похоже, был не в состоянии что-то объяснить.

– Думаю, я просто был типичным страдающим подростком, – отмахивался он.

Сесилия этого не понимала. Сама она в подростковом возрасте ничуть не страдала. В конце концов ей пришлось сдаться и списать попытку самоубийства Джона Пола как нехарактерный для него случай из прошлого.

– Мне просто нужно было найти хорошую женщину, – заверил ее Джон Пол.

И действительно, до появления в его жизни Сесилии у него ни с кем не было серьезных отношений.

– Я уже начал подозревать, что он может оказаться геем, – признался ей как-то один из его братьев.

И снова эта тема гомосексуализма!

Но его брат просто шутил.

Необъяснимая попытка самоубийства в юности – и вот теперь, столько лет спустя, рыдания под душем.

– Временами взрослых людей волнуют большие события, – осторожно произнесла Сесилия, обращаясь к Эстер.

Очевидно, первым делом она обязана удостовериться, что дочь не обеспокоена.

– Так что я думаю, папа просто…

– Мам, а можно мне на Рождество заказать на «Амазоне» эту книжку о Берлинской стене? – перебила ее Эстер. – Хочешь, я прямо сейчас ее закажу? Все отзывы на нее с пятью звездочками!

– Нет, – отрезала Сесилия. – Можешь взять ее в библиотеке.

С Божьей помощью, к Рождеству они уже спасутся из Берлина.

Она свернула на парковку под зданием, где располагался кабинет логопеда, опустила окно и нажала кнопку интеркома.

– Чем я могу вам помочь?

– Мы прибыли на встречу с Кэролайн Отто.

Даже разговаривая с секретарем, Сесилия старательно огубляла гласные.

Ставя машину на стоянку, она обдумывала полученные сведения.

Джон Пол смотрит на Изабель, «как будто грустит и сердится».

Джон Пол плачет в ванной.

Джон Пол теряет интерес к сексу.

Джон Пол лжет ей.

Это все удивляло и тревожило, но чуть глубже, под этими ощущениями, сквозило нечто почти приятное и даже отзывающееся в сердце некоторым предвкушением.

Она выключила зажигание, поставила автомобиль на ручной тормоз и отстегнула ремень безопасности.

– Идем, – позвала она Эстер и открыла дверцу машины.

Понятно, чему она обязана этим маленьким всплеском удовольствия. Причиной ему было то решение, которое она приняла. Что-то явно не в порядке. Нравственный долг обязывает ее сделать нечто безнравственное. Это меньшее из двух зол. У нее есть оправдание.

Как только девочки сегодня отправятся спать, она поступит так, как ей и хотелось с самого начала. Она вскроет это проклятое письмо.