Текст книги "Целительница из другого мира (СИ)"

Автор книги: Ли Ан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Латынь? – Маша испуганно округлила глаза.

– А как ты книги медицинские читать будешь? Все на латыни. И анатомию изучать будешь – как устроено тело человека. И болезни – почему возникают, как развиваются. Это не просто травки заваривать, это наука.

– Я… я согласна! На всё согласна! – она вскочила, готовая прямо сейчас начать учиться.

– Тогда начнем с простого. Видишь грязь под ногтями? – я указала на ее руки.

Маша посмотрела на свои пальцы, покраснела. Под ногтями действительно чернела земля.

– Марш мыть руки. С мылом. Три раза подряд. И волосы собери, чтобы не мешали. В медицине первое правило – чистота.

Маша умчалась к рукомойнику, который стоял в углу. Я слышала, как она плещется, фыркает, трет руки с остервенением первоклассника на уроке труда.

Вернулась с красными от усердного мытья руками, волосы туго заплетены и спрятаны под платок.

– Хорошо. Теперь первый урок. Видишь эти полки? – я указала на стеллажи с травами. – К концу недели ты должна знать название и применение каждой травы на первых двух полках. Будешь приходить каждый день после того, как отцу поможешь на мельнице. И не забудь – сегодня же скажи ему о своем решении.

– Скажу! Обязательно скажу! – Маша светилась от счастья. – Спасибо, Элиана! Спасибо!

И убежала, подпрыгивая от радости. А я осталась стоять посреди мастерской, размышляя. Первая ученица. Если получится её обучить, можно будет и других набрать. Создать что-то вроде медицинской школы.

Смешно. В Москве меня из медицины выперли, а в средневековье я медицинское образование организовывать собралась.

* * *

Вечером, когда поток пациентов иссяк, а Маша убежала домой (пообещав поговорить с отцом), я снова углубилась в записи Бенедикта.

В самом дальнем углу сундука нашла еще одну тетрадь. Без названия, зато с предупреждением: «Не открывать до крайней нужды».

Открыла. Крайняя нужда у меня вся жизнь теперь.

Внутри – описания магических практик. Оказывается, отец не просто лекарь был. Он умел… чувствовать? видеть? болезнь. Не саму болезнь, а её… энергию? ауру? В общем, что-то эзотерическое.

«Положи руку на больное место. Закрой глаза. Дыши медленно. Почувствуй тепло или холод. Тепло – воспаление, борьба тела с болезнью. Холод – смерть ткани, омертвение. Пустота – яд или проклятие.»

Бред? Или местная форма диагностики?

Попробовала на себе. Положила руку на живот, закрыла глаза, сосредоточилась. Ничего. Потом вспомнила Михаила с утра. Представила его горячий лобик под рукой…

И почувствовала. Жар. Не физический, а… другой. Будто внутреннее знание о температуре.

Что за чертовщина?

Читала дальше:

«Кристаллы растут там, где граница тонка. Ищи в местах силы – старые капища, древние могилы, перекрестки троп. Но будь осторожна – не все кристаллы добрые. Некоторые хранят темное знание.»

Старые капища. Ну конечно. Куда же без языческих мест силы в средневековье.

«Если найдешь черный кристалл – не трогай. Это память о смерти. Красный – память о крови и войне. Только голубые и зеленые безопасны. Голубые хранят знание, зеленые – исцеление.»

Я вспомнила голубоватые камни в потайном ящике. Значит, отец знал о них больше, чем показывал Элиане.

Последняя запись была странной:

«Видел сон. Дочь моя стоит между двумя мирами. В одной руке – книга древняя, в другой – свет неземной. Говорит на языке, которого не знаю, но исцеляет касанием. Быть может, не мне суждено изменить мир. Быть может, Элиана…»

Датировано за год до его смерти.

Достала кристаллы. Три голубых, один зеленоватый. Начала с зеленого – если отец прав, он для исцеления.

Взяла в руки. Теплый, пульсирующий. Закрыла глаза, попыталась «прочитать».

БАМ!

Образы хлынули потоком. Отец склонился над больным. Руки на груди пациента. Зеленое свечение (серьезно? прям свечение?). Больной вздыхает, открывает глаза.

Но главное – я ЧУВСТВОВАЛА, что делал отец. Он направлял… энергию? жизненную силу? из себя в пациента. Подпитывал его своей силой, давал организму ресурс для борьбы с болезнью.

Открыла глаза. В ушах звенело, руки дрожали.

– Это что было? – спросила я у Рыжика, который наблюдал за мной с подоконника.

Кот спрыгнул, подошел, потерся о ноги. Мол, не парься, хозяйка, местная магия, дело житейское.

Попробовала «записать» что-то в зеленый кристалл. Сосредоточилась на знании о сердечно-легочной реанимации, но с упором на спасение жизни, на возвращение человека.

Кристалл засветился ярче. И я почувствовала, как что-то… утекает из меня. Не физическая сила, а что-то другое. Жизненная энергия? Прана? Ци? Хрен знает, как это называется, но оно реально утекало.

Через пять минут пришлось остановиться. Голова кружилась, как после сдачи литра крови.

Зато кристалл теперь светился мягким зеленым светом даже без концентрации. И я ЗНАЛА, что в нем – не просто алгоритм СЛР, а… суть возвращения жизни. Знание + намерение + сила.

– Охренеть, – выдохнула я. – Это же… это же не просто запись информации. Это запись намерения, эмоции, силы. Это…

Это была магия. Настоящая магия. Не фокусы, не шарлатанство – реальная сила, которую можно использовать для исцеления.

Или для вреда, если кристалл черный или красный.

* * *

Только я собралась ложиться спать – день был длинный, утомительный, голова гудела от усталости – как в дверь постучали. На этот раз тихо, почти робко. Три коротких стука, пауза, еще два.

Накинула шаль на плечи, взяла свечу. Пламя колыхалось от сквозняка, отбрасывая пляшущие тени на стены. Открыла дверь.

На пороге стоял Степан-конюх – невысокий, жилистый мужичок лет тридцати, и его жена Варвара – совсем молоденькая, лет восемнадцати. В глазах обоих – отчаяние, граничащее с безумием. У Варвары на руках – сверток, туго запеленатый в грубое полотно. Судя по размеру – младенец. Судя по абсолютной тишине – мертвый.

– Элиана… – начал Степан. Голос сорвался, он кашлянул, попытался снова: – Элиана, прости, что так поздно…

– Он не дышит, – прошептала Варвара. Слезы текли по ее щекам, капали на сверток. – Родился… родился синий. Повитуха сказала – мертвый. Обмыла, запеленала, велела готовиться хоронить. Но может… может, ты… Говорят, ты чудеса творишь…

Я выхватила сверток из её рук, развернула прямо на пороге. Новорожденный мальчик, пуповина перевязана грубо, узел неровный. Кожа синюшная с фиолетовым оттенком, губы почти черные. Не дышит. Но! Прикоснулась к груди – еще теплый! Сколько прошло от родов?

– Когда родился? Сколько времени прошло?

– Только что! – Варвара всхлипнула. – Повитуха ушла, сказала – не жилец. А я… я не могу! Это наш первенец!

Может, еще не поздно?

– На стол! Быстро!

Ворвалась в дом, смахнула со стола все, что там было – склянки полетели на пол, одна разбилась. Плевать. Разложила младенца на спине. Проверила дыхательные пути – открыла крошечный ротик, заглянула внутрь. Слизь, и что-то темное… меконий! Черт! Аспирация околоплодными водами. Ребенок наглотался собственных фекалий еще в утробе.

Схватила чистую тряпку, обернула вокруг мизинца, быстро очистила рот от слизи и мекония. Вычищала тщательно, стараясь не повредить нежную слизистую. Темно-зеленая масса на тряпке – много, слишком много.

Голову запрокинула назад, подложив под крошечные плечики свернутую ткань – дыхательные пути должны быть максимально открыты.

– Что ты делаешь? – испуганно спросил Степан. – Зачем мертвого…

– Молчать! – рявкнула я. – И молиться, если умеете!

Начала искусственное дыхание. Накрыла своим ртом крошечные носик и рот одновременно – у новорожденных так правильнее. Первый вдох – осторожный, небольшой объем, детские легкие крошечные. Грудная клетка чуть приподнялась. Выдох. Второй вдох. Третий. Четвертый. Пятый.

Проверила пульс – приложила два пальца к внутренней стороне плечика, там, где у взрослых щупают плечевую артерию. Есть! Слабый, редкий, но есть! Значит, сердце работает, только дыхание восстановить.

Продолжила. Вдох – считаю до трех – выдох. Вдох – считаю до трех – выдох.

Варвара упала на колени, молилась, всхлипывая:

– Господи, спаси! Пресвятая Богородица, помоги! Святой Николай, заступись!

Степан стоял как каменный, только сжатые кулаки выдавали его напряжение.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Сколько прошло? Минута? Две? Пять? Время тянулось как смола.

Губы ребенка порозовели чуть-чуть. Или мне показалось? Нет, точно порозовели!

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

И вдруг – слабый писк. Как котенок мяукнул. Потом кашель – младенец закашлялся, выплевывая остатки слизи. И закричал. Слабо, но закричал!

– Боже милостивый! – Варвара рухнула на пол. – Чудо! Это чудо! Он живой!

Я подхватила младенца, перевернула на живот, растерла спинку круговыми движениями. Кожа розовела на глазах – с синюшной на бледно-розовую, потом на нормальную. Крик становился громче, требовательнее. Перевернула на спину, растерла грудку, ручки, ножки – стимулировать кровообращение.

– Живой. Ваш сын жив.

Степан тоже упал на колени рядом с женой:

– Ты… ты святая! Воскресила мертвого! Вернула нам сына!

Вот блин. Этого мне еще не хватало для полного счастья.

– Не святая. И он не был мертв. Просто… не мог начать дышать сам. Бывает, когда ребенок в утробе наглотается вод. Я помогла ему вспомнить, как дышать. Это знание, не чудо.

Но они не слушали. Варвара ползла ко мне на коленях, целовала подол моего платья. Степан всхлипывал, утирая слезы рукавом.

Я осмотрела младенца внимательнее. Дыхание ровное, кожа розовая, рефлексы в норме. Перевязала пуповину правильно – тот узел, что навязала повитуха, был слишком свободный, могло начаться кровотечение. Обмыла младенца теплой водой с отваром ромашки, запеленала в чистую ткань.

– Как назовете?

– Лазарь, – выдохнула Варвара, забирая сына. – Как воскресшего из мертвых Лазаря.

Я хотела возразить, объяснить, что никакого воскрешения не было, просто вовремя оказанная помощь. Но посмотрела на их лица – светящиеся от счастья, полные благоговейного трепета – и промолчала. Какая разница, как они это назовут? Главное – ребенок жив.

– Приложи к груди. Сразу. Это важно – первое молозиво дает силу и защиту от болезней. И если вдруг опять дышать плохо будет – сразу ко мне. Бегом. Не ждите, не молитесь – сразу несите.

Они ушли, бережно неся своего «воскресшего» сына. Варвара прижимала младенца к груди так, будто боялась, что он исчезнет. Степан поддерживал жену под локоть, шептал что-то ласковое.

А я осталась стоять посреди мастерской среди разбитых склянок и разлитых настоек.

– Ну всё, – сказала я Рыжику, который наблюдал за всем с подоконника, подергивая хвостом. – Теперь точно по всей округе разнесут – дочь лекаря мертвых воскрешает. Новорожденного Лазаря из мертвых вернула. Осталось только отцу Серафиму об этом узнать, и привет, костер инквизиции.

Кот спрыгнул с подоконника, прошелся по осколкам, обнюхал разлитую настойку. Потом подошел ко мне, потерся о ноги, громко замурлыкал. Мол, не дрейфь, хозяйка, прорвемся.

Легко ему говорить. Его на костре не сожгут. Хотя… это средневековье. И котов тоже жгли. Особенно рыжих – считали дьявольскими отродьями.

– Слушай, Рыжик, – я присела, почесала его за ухом. – Если что – валим отсюда вместе, договорились? Я тебя не брошу, ты меня не выдавай. Будешь моим фамильяром, а я твоей ведьмой. Идет?

Кот мурлыкнул громче, потерся головой о мою ладонь. Договорились, видимо.

Я легла спать, но сон не шел. В голове крутились мысли: новорожденный Лазарь, первый в этом мире ребенок, которого я вернула с того света. Зеленый кристалл с записью исцеления, который пульсировал в потайном ящике. Предсказание отца о дочери между двух миров…

Кажется, моя жизнь в средневековье становится всё интереснее.

И опаснее.

Но если я смогу спасти хотя бы десяток таких Лазарей – оно того стоит. Даже если придется рискнуть собственной шкурой.

В конце концов, в Москве меня уже «оптимизировали». Что мне терять?

Глава 4
Сарафанное радио

Утро началось, как обычно в последние недели – с очереди. Только теперь она тянулась от порога мастерской до самой калитки, а некоторые особо предусмотрительные пациенты занимали место еще до рассвета. Я выглянула в окно, протирая заспанные глаза, и насчитала человек двадцать. И это в шесть утра.

– Господи, да что ж это такое, – пробормотала я, натягивая платье. – Скоро придется билетики раздавать, как в московской поликлинике.

Рыжик сидел на подоконнике и с интересом наблюдал за собравшимися. Иногда мне казалось, что он ведет собственную статистику посещаемости.

Спустившись в мастерскую, я обнаружила там Машу – она уже раскладывала инструменты и готовила перевязочный материал. За месяц обучения девчонка превратилась в незаменимую помощницу. Руки у нее были золотые, а главное – голова работала в правильном направлении.

– Доброе утро, Элиана! – она улыбнулась, но тут же посерьезнела. – Там женщина из Березовки приехала. Говорит, у них в деревне половина слегла – понос, рвота, дети умирают.

Эпидемия. Черт. Я быстро прошла к двери.

– Кто из Березовки? Заходите!

В мастерскую ввалилась измученная женщина лет сорока. Платок сбился, волосы растрепались, в глазах – паника пополам с надеждой.

– Элиана-матушка! – она бухнулась на колени. – Помоги! У нас беда – люди мрут как мухи! Особенно детишки малые. Трое уже померли, еще десяток при смерти!

Я подняла ее, усадила на табурет.

– Спокойно. Рассказывайте по порядку. Когда началось?

– Три дня назад. Сначала у мельника заболел младший, потом его братья, потом мать. А теперь уже полдеревни…

– Симптомы какие?

– Водой льет, простите за подробности. И рвота фонтаном. А потом обессиливают совсем, глаза западают, кожа сухая делается.

Холера или что-то похожее. Обезвоживание убивает быстрее самой инфекции.

– Маша, собирай большую сумку. Все запасы соли, соды, сахара – если есть. Ромашку, кору дуба, рисовый отвар. И кипяченой воды побольше.

– Сейчас! – Маша умчалась.

Я повернулась к остальным ожидающим:

– Простите, но мне нужно срочно в Березовку. Марта, – я кивнула своей новой помощнице, которая как раз подошла, – примешь тех, у кого несрочное. Раны перевяжешь, травки выдашь. Если что, пусть завтра приходят.

– Конечно, Элиана. Езжай, я справлюсь.

Марта за пару недель освоила базовые навыки. Не идеально, но для простых случаев достаточно.

Через полчаса мы с Машей и Анной (она прибежала, чтобы помочь, узнав о поездке) тряслись в телеге по направлению к Березовке. Анна правила лошадью, я инструктировала девчонок по дороге.

– Главное при кишечной инфекции – восполнить потерю жидкости. Будем делать регидратационный раствор. Маша, записывай: на литр кипяченой воды – две ложки сахара, половина ложки соли, четверть ложки соды. Если соды нет – можно без нее, но эффект хуже.

Маша строчила в своей тетрадке, которую теперь не выпускала из рук.

– А почему именно так?

– Потому что… – я задумалась, как объяснить без терминов «электролитный баланс» и «осмотическое давление». – Тело теряет не просто воду, а воду с солями. Если давать простую воду – она не задержится. А такой раствор восстанавливает правильный состав жидкости в теле.

Березовка встретила нас стонами и запахом смерти. Половина домов с закрытыми ставнями, на улицах почти никого. Возле колодца – толпа с ведрами.

– Стойте! – заорала я. – Не пейте из колодца!

Люди обернулись, узнали меня, зашептались.

– Вода может быть заражена. Где тут у вас староста?

Худой мужик лет пятидесяти вышел вперед:

– Я староста. Ты лекарева дочка?

– Да. И если хотите остановить мор – слушайте внимательно. Во-первых, этот колодец закрыть немедленно. Воду брать только из реки, и обязательно кипятить. Всю! Даже для умывания!

– Да ты что! Мы всю жизнь из этого колодца пьем!

– И сейчас из-за него умираете. Кто-то из больных справил нужду рядом, зараза просочилась в воду. Хотите проверить – пейте дальше. Только потом не плачьте над детскими гробами.

Жестко? Да. Но иначе не дойдет.

Следующие три дня я почти не спала. Мы обошли все дома, обучили родственников готовить регидратационный раствор. Маша оказалась прирожденной медсестрой – спокойная, четкая, умела успокоить паникующих родителей. Анна занималась детьми – у нее был особый дар находить с ними общий язык.

– Смотри, маленький, – она показывала пятилетнему мальчугану, еле живому от обезвоживания. – Это волшебная водичка. Каждый глоточек делает тебя сильнее. Давай проверим?

И терпеливо, ложечка за ложечкой, вливала в него жизнь.

К вечеру третьего дня новых заболевших почти не было. Из пятидесяти заболевших умерло четверо – все дети до трех лет, которых не успели начать поить вовремя. По местным меркам – чудо. Обычно такие эпидемии выкашивали треть деревни.

– Спасибо тебе, матушка! – рыдала мать спасенного младенца. – Как же нам тебя отблагодарить?

– Мойте руки, – устало ответила я. – Перед едой, после туалета, после ухода за больными. И воду кипятите всегда. Это лучшая благодарность.

* * *

Когда мы вернулись домой, у мастерской толпился народ. Но не пациенты – молодые женщины и девушки, человек пятнадцать.

– Что случилось? – я слезла с телеги, с трудом разгибая затекшую спину.

Вперед вышла высокая девушка лет девятнадцати, с умным решительным лицом.

– Элиана, мы хотим учиться. Как Маша и Анна. Мы видели, что вы сделали в Березовке. Хотим тоже помогать людям.

Я оглядела собравшихся. Разные – дочери ремесленников, вдовы, сироты. В глазах – та же решимость, что была у Маши месяц назад.

– Учиться тяжело. Это не только травки заваривать, но и анатомию изучать, латынь зубрить, кровь и гной видеть каждый день.

– Мы не боимся! – хором ответили несколько голосов.

– И родители ваши что скажут? Особенно отцы?

Та же высокая девушка усмехнулась:

– Мой отец сказал: «Лучше лекаркой станешь, чем по чужим людям в служанках век вековать.»

Разумно. Я задумалась. Одной мне все равно не справиться, а потребность в медицинской помощи растет с каждым днем. Может, пора формализовать обучение?

– Ладно. Завтра в полдень приходите. Устрою вам проверку – кто выдержит, того возьму в ученицы. Но предупреждаю – спуску не дам. Будете учиться по десять часов в день.

Радостный гомон. Девчонки разбежались, обсуждая предстоящее испытание.

– Элиана, – Маша тронула меня за рукав. – А что за проверка?

– Понятия не имею, – честно призналась я. – Придумаю что-нибудь до завтра. Главное – отсеять тех, кто пришел из романтических соображений.

На следующий день ровно в полдень во дворе мастерской собралось уже двадцать четыре претендентки. Весть разлетелась быстро. Я вышла к ним с ведром и тряпкой.

– Первое испытание. Видите выгребную яму за сараем? Ее нужно вычистить и продезинфицировать известью. Работаете все вместе. У кого желудок не выдержит – можете уходить.

Половина претенденток позеленела. Трое развернулись и ушли сразу. Остальные переглянулись и полезли за лопатами.

Через два часа осталось восемнадцать. Перепачканные, вонючие, но с горящими глазами.

– Молодцы. Теперь – мыться. Три раза, с мылом и золой. Потом второе испытание.

Вторым испытанием был экзамен на сообразительность. Простые задачки на логику, проверка памяти, умение читать и писать.

– У больного жар, кашель с кровью, потливость по ночам. Что будете делать?

– Кровь пускать? – неуверенно предложила одна.

– А если он и так слабый? Кровь пустите – помрет быстрее.

– Травы от кашля?

– Какие именно?

И так далее. К вечеру осталось восемь человек. Среди них – та самая высокая девушка (звали ее Ольга), молодая вдова Дарья, дочь купца Василиса и, неожиданно, Параша – сирота, которая жила подаянием, но оказалась на редкость смышленой.

– Вы приняты, – объявила я. – Занятия каждый день с утра. Первые два месяца – базовый курс. Кто не справится – отчислю без разговоров. Вопросы?

Василиса подняла руку:

– А плата за обучение?

– Кто может – платит. Кто не может – отрабатывает помощью в мастерской. Но учиться будете все одинаково.

Так у меня появилась первая официальная группа учениц.

* * *

Новость о «женской лекарской школе» облетела округу за три дня. Реакция была предсказуемой.

Первым пришел отец Серафим. Постучал посохом в дверь, вошел с видом библейского пророка, готового карать грешников.

– Элиана, что я слышу? Ты набираешь девок и учишь их мужскому ремеслу?

– Лекарское дело – не только мужское, святой отец. Женщины всегда были повитухами, знахарками…

– То повитухи! А ты что удумала? Резать тела, латынь учить? Не по-божески это!

Я глубоко вздохнула. Спорить с попом – себе дороже. Надо искать обходные пути.

– Отец Серафим, а сколько женщин в нашей округе умирает в родах?

– На все воля божья…

– А если божья воля в том, чтобы они жили? Чтобы рожали здоровых детей для славы господней? Разве не сказано – «плодитесь и размножайтесь»? Как же размножаться, если матери мрут как мухи?

Священник задумался. Логика в моих словах была.

– И потом, – продолжила я, – разве прилично мужчине-лекарю женские болезни лечить? Смотреть на то, что только мужу дозволено? А женщина-лекарь – другое дело. И стыда меньше, и греха.

Это попало в цель. Отец Серафим покряхтел, помялся.

– Ладно. Но чтоб без богохульства! И латынь только для медицинских терминов!

– Конечно, святой отец. И молитвы перед каждым занятием.

Поп ушел относительно успокоенный. Но я знала – это только начало.

Следующим нагрянул лекарь Григорий. Старый, седой, с красным от злости лицом.

– Ты что творишь, девка⁈ Позоришь честное ремесло! Бабы в лекари – это ж насмешка!

– Григорий Палыч, а сколько у вас учеников?

– Двое… были. Один помер от чахотки, второй в солдаты ушел.

– И кто после вас останется? Кто людей лечить будет?

– Найдутся!

– Где? Вы же сами жалуетесь, что молодежь учиться не хочет – трудно, долго, денег мало.

Старик засопел. Это была больная тема – преемника у него не было.

– А мои девчонки хотят учиться. И учатся с рвением. Через год у вас будет восемь помощниц. Разве плохо?

– Помощниц! Тоже мне! Что баба может понять в медицине?

Я прикусила язык. Не время объяснять старому пню, что «бабы» могут не хуже мужиков. Лучше доказать делом.

– Давайте так, Григорий Палыч. Через месяц устроим проверку. Вы зададите моим ученицам любые вопросы. Если не ответят – закрою школу. Если ответят – вы признаете их право учиться. Идет?

Старик прищурился:

– А если ответят… тогда я сам приду лекцию прочитать. По кровопусканию. Пусть знают традиции.

Я мысленно закатила глаза. Кровопускание – универсальный ответ средневековой медицины на все болезни. Но ради мира…

– Договорились.

* * *

Месяц пролетел в сумасшедшем ритме. Утром – прием пациентов, днем – занятия с ученицами, вечером – визиты к тяжелобольным, ночью – подготовка к следующему дню.

Девчонки учились с остервенением. Особенно выделялась Василиса – у купеческой дочки была великолепная память и золотые руки. Она первая освоила технику наложения швов, причем шила так аккуратно, что я сама позавидовала.

Параша-сирота оказалась прирожденным диагностом. Может, потому что всю жизнь наблюдала за людьми, выживая на улице. Она замечала мельчайшие детали – как человек дышит, как держит больную руку, куда смотрит при разговоре.

– Вон тот мужик, – шепнула она мне однажды, указывая на пациента в очереди, – у него не спина болит, как он говорит. Сердце. Видишь, как за грудь хватается, когда думает, что никто не смотрит?

И точно. Стенокардия, маскирующаяся под радикулит.

К назначенному дню проверки мы были готовы. Григорий явился с целой свитой – привел еще трех лекарей из соседних деревень, отца Серафима для солидности и даже воеводского писаря для протокола.

– Ну, показывайте своих учениц, – проскрипел он, усаживаясь за стол как главный экзаменатор.

Мои девочки выстроились в ряд. Чистые, подтянутые, в одинаковых передниках. Красота.

– Первый вопрос, – Григорий откашлялся. – Сколько костей в теле человека?

– Двести шесть у взрослого, около трехсот у младенца, – четко ответила Василиса. – У младенцев многие кости еще хрящевые, срастаются с возрастом.

Старик моргнул. Явно не ожидал такой точности.

– Как остановить кровотечение?

– Пальцевое прижатие выше раны, жгут из подручных материалов, но не дольше чем на час летом и полчаса зимой, иначе омертвение, – отрапортовала Дарья. – Если возможно – прошить сосуд.

– Прошить⁈ – Григорий аж подскочил. – Как это прошить сосуд⁈

Василиса молча взяла иглу с ниткой, подошла к принесенному для демонстрации свиному окороку, сделала разрез, нашла сосуд и аккуратно наложила шов.

В комнате повисла тишина.

– Это… это ересь какая-то, – пробормотал один из приглашенных лекарей.

– Это хирургия, – спокойно поправила я. – Современная хирургия.

Экзамен продолжался два часа. Девочки ответили на все вопросы, продемонстрировали перевязки, приготовление лекарств, даже основы диагностики. Под конец Григорий выглядел так, будто его мир перевернулся.

– Ладно, – выдавил он наконец. – Признаю. Учатся ваши девки… прилежно. Но! – он поднял палец. – Это еще не делает их лекарями! Нужна практика, опыт, годы работы!

– Согласна полностью. Поэтому прошу вас и других уважаемых лекарей помочь с практическим обучением. Ваш опыт бесценен.

Старик растерялся. Он явно готовился к войне, а не к предложению сотрудничества.

– Это… это надо обдумать.

Но через неделю он все-таки пришел прочитать лекцию. Правда, не только о кровопускании – заодно рассказал о своем опыте лечения переломов. И, надо признать, кое-что было действительно ценным.

* * *

К осени моя импровизированная школа превратилась в настоящий учебный центр. Уже три выпуска базового курса – двадцать четыре обученные помощницы разъехались по окрестным деревням. Смертность в нашем регионе упала почти вдвое.

Но не все были довольны нашими успехами. В один пасмурный сентябрьский день ко мне явилась делегация местных знахарок во главе с Аграфеной – той самой, что советовала кровопускание младенцу.

– Элиана, – начала она елейным голосом, но глаза ее были холодны как лед. – Мы пришли поговорить по-хорошему.

– Слушаю вас, – я отложила ступку с растираемой корой ивы.

– Ты отбираешь у нас хлеб. Люди больше не идут к нам за помощью, говорят – у лекаревой дочки лучше лечат.

– И правильно говорят, – не удержалась я. – Потому что я не советую пускать кровь грудным детям.

Аграфена покраснела:

– Мы лечим, как наши бабки лечили! А ты со своими новшествами всех с пути сбиваешь! Девок учишь неженскому делу!

– А что, по-вашему, женское дело? – я скрестила руки на груди. – Смотреть, как дети умирают от поноса, когда их можно спасти соленой водой?

– Не простой водой ты лечишь! – вмешалась другая знахарка, Федосья. – Колдуешь ты! Камни светящиеся у тебя, травы заморские!

Ага, дошло и до кристаллов. Я напряглась.

– Никакого колдовства. Только знания и опыт.

– Тогда почему втайне учишь? Почему только молодых девок набираешь? – Аграфена сделала шаг ближе. – Может, шабаш ведьмовской устраиваешь?

Это было серьезное обвинение. Я выпрямилась:

– Хотите посмотреть, как мы учимся? Пожалуйста. Завтра утром приходите. Увидите сами – никакого колдовства, только медицина.

Знахарки переглянулись.

– Придем, – пообещала Аграфена. – И не одни. С отцом Серафимом придем. Пусть он посмотрит, чему ты девок учишь.

Они ушли, а я осталась стоять посреди мастерской. Это была попытка саботажа, явная и откровенная. Нужно было срочно готовиться.

Вечером того же дня случилось еще одно неприятное событие. Дарья, молодая вдова из моей первой группы, пришла заплаканная.

– Элиана, я… я не могу больше учиться.

– Что случилось?

– Свекор грозится выгнать из дома. Говорит, не женское это дело – по трупам лазить да кровь разглядывать. Говорит, позор на семью навожу. И детей моих не будет кормить, если не брошу учебу.

Я села рядом с ней на лавку:

– Дарья, ты взрослая женщина. Решение за тобой. Но подумай – через два месяца ты сможешь сама зарабатывать. Лечить людей, получать плату. Сможешь сама детей прокормить.

– А если свекор правда выгонит? Куда я пойду с двумя малыми?

Я задумалась. Потом решилась:

– Если выгонит – приходи сюда. Места всем хватит. И работа для тебя найдется – будешь помогать с новыми ученицами.

Дарья подняла на меня глаза, полные слез:

– Правда?

– Правда. Но сначала попробуй поговорить со свекром. Объясни, что это не блажь, а возможность помогать людям и зарабатывать. Может, поймет.

На следующее утро знахарки явились, как обещали. И не только с отцом Серафимом – притащили еще и дьякона, и нескольких любопытных горожан.

– Ну, показывай свою науку, – требовательно сказала Аграфена.

Я кивнула своим ученицам. Они были готовы – мы полночи репетировали.

– Сегодня мы изучаем строение человеческого тела, – начала я. – Параша, покажи на схеме основные органы.

Параша подошла к большому листу, где я нарисовала углем упрощенную анатомическую схему.

– Вот сердце – оно качает кровь по всему телу. Вот легкие – они забирают воздух и отдают его крови. Вот желудок – он переваривает пищу…

– Богохульство! – взвизгнула Федосья. – Откуда вы знаете, что внутри человека? Резали, что ли, кого?

– Это знания из древних медицинских книг, – терпеливо объяснила я. – Еще греческие и римские врачи изучали строение тела.

– Языческие книги читаете! – подхватила Аграфена.

Отец Серафим поднял руку, призывая к тишине:

– Дайте досмотреть. Потом будем выводы делать.

Василиса продемонстрировала, как накладывать швы на рану – на куске свиной кожи, естественно. Ольга показала, как готовить лекарство от кашля из местных трав. Все было пристойно, научно, без малейшего намека на магию.

– И где тут колдовство? – спросила я, когда демонстрация закончилась.

Аграфена растерялась, но быстро нашлась:

– А камни твои светящиеся? Что ты с ними делаешь?

Пришлось показать и кристаллы. Я взяла один из учебных – самый простой, с записью о лекарственных травах.

– Это… способ сохранения знаний. Как книга, только в камне.

Продемонстрировала, как работает кристалл. Отец Серафим внимательно наблюдал, потом неожиданно сказал:

– Не вижу здесь дьявольщины. Господь дал человеку разум, чтобы познавать мир и помогать ближним. Если эти камни помогают учить лекарскому делу – значит, они угодны Богу.

Знахарки выглядели разочарованными. Их попытка дискредитировать школу провалилась.

Но главное случилось в октябре. Приехал гонец из столицы с письмом, запечатанным королевской печатью.

Я вскрыла его дрожащими руками и прочитала вслух собравшимся ученицам:

"Достопочтенной Элиане, дочери лекаря Бенедикта.

Дошли до нас слухи о ваших достижениях в деле врачевания и обучения. Сообщают, что вы творите чудеса, возвращая к жизни безнадежных больных и обучая искусству врачевания даже женщин.

Посему повелеваем направить к вам королевского инспектора для изучения ваших методов. Если слухи подтвердятся, готовы оказать поддержку в создании официальной медицинской школы.

Ожидайте инспектора к началу зимы.