Текст книги "Целительница из другого мира (СИ)"

Автор книги: Ли Ан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Так, – сказала я вслух. – Первое – навести тут порядок. Второе – простерилизовать все, что можно. Третье – выяснить, что тут вообще происходит и как мне отсюда выбраться.

Хотя куда выбираться? Обратно в Москву, где меня уволили? Где у меня никого, кроме мамы, которая только и ждет, когда я «найду нормальную работу»? Где Барсик…

Барсик. Что с ним будет? Кто его кормить будет?

Слезы подступили к горлу. Нет. Не время раскисать. Барсик – умный кот, пробьется. А у меня тут, похоже, целая деревня пациентов.

* * *

Я вышла во двор. Утро было свежим, росистым. Пахло травой, землей, дымом из труб. Никакого смога, выхлопных газов, городской вони. Воздух такой чистый, что голова кружилась.

Двор оказался большим. Огород с грядками лекарственных трав – память Элианы услужливо подсказывала названия. Вот мята, вот ромашка, вот календула. А вон там, за забором, целое поле с чем-то, похожим на мак. Опиумный мак? Серьезно? Ну, для обезболивания самое то, если правильно использовать.

– Мр-р-р?

Я обернулась. На заборе сидел кот. Рыжий, огромный, с умными зелеными глазами. Смотрел на меня оценивающе, будто проверял – та ли я, за кого себя выдаю.

– Привет, – сказала я. – Ты местный?

Кот спрыгнул с забора и подошел ближе. Обнюхал мою руку, потерся о ноги. Память Элианы опять помогла – Рыжик, кот отца. Приходил за едой и лаской, но жил сам по себе.

– Значит, Рыжик. А я теперь Элиана. Хотя для тебя-то какая разница, да?

Кот мурлыкнул. И вдруг я поняла – он же не чувствует разницы. Для него я пахну как Элиана, выгляжу как Элиана. Животные не парятся насчет души и личности. Тело то же – значит, человек тот же.

Зашла в дом, нашла остатки вчерашней еды – хлеб, сыр, молоко в глиняном кувшине. Налила молока в миску, вынесла коту. Рыжик принялся лакать с энтузиазмом.

– Знаешь, Рыжик, – сказала я, присев рядом. – У меня в прошлой жизни тоже был кот. Барсик. Тоже рыжий, кстати. Может, это знак?

Кот оторвался от миски и посмотрел на меня. В зеленых глазах мелькнуло что-то… понимающее? Или мне показалось?

– Ладно, допустим, я застряла в средневековье. В чужом теле. Со знаниями медицины двадцать первого века, но без антибиотиков, аппаратов ИВЛ и даже элементарного физраствора. Что я могу сделать?

Рыжик мяукнул и потерся о мою руку.

– Точно. Могу хотя бы научить этих людей мыть руки. Это уже снизит смертность процентов на тридцать.

* * *

Я вернулась в мастерскую и продолжила инвентаризацию. В потайном ящике комода (память Элианы подсказала, где искать) лежало несколько странных камней. Прозрачные, с голубоватым оттенком, размером с грецкий орех.

Взяла один в руку. Теплый. И… пульсирующий? Как будто внутри билось крошечное сердце.

Память Элианы молчала. Она не знала, что это. Отец прятал камни, но никогда не объяснял, зачем они.

Я покрутила камень в руках, разглядывая. Внутри были какие-то вкрапления, похожие на застывший дым. Красиво. И странно. Слишком правильная форма для природного минерала.

Подумала о том, как проводить дифференциальную диагностику без анализов и УЗИ. И камень вспыхнул.

Не ярко, мягким голубым светом, но я чуть не выронила его от неожиданности.

– Что за…

Свет погас. Я снова подумала о диагностике – камень засветился. Подумала о коте – погас.

Эксперимент. Думаю о медицине – светится. О чем-то отвлеченном – гаснет. Чем конкретнее медицинская мысль, тем ярче свет.

Попробовала сосредоточиться на алгоритме сердечно-легочной реанимации. Камень вспыхнул так ярко, что пришлось зажмуриться. И в голове появилось… ощущение? Будто камень запомнил то, о чем я думала.

– Это что, магическая флешка? – спросила я вслух.

Рыжик, который увязался за мной в дом, мяукнул утвердительно. Или мне показалось, что утвердительно.

Окей. Магия существует. Принято. В конце концов, я же как-то попала в чужое тело в другом мире (времени?), так почему бы не быть магическим флешкам для записи информации?

Попробовала «считать» то, что записала. Приложила камень ко лбу (не спрашивайте почему, интуитивно захотелось), закрыла глаза и…

БАМ!

Алгоритм СЛР развернулся в голове во всех подробностях. Не как воспоминание, а как… как будто скачала файл прямо в мозг. Четко, ясно, со всеми деталями.

– Охренеть, – выдохнула я. – Это же… это же революция в образовании! Можно записывать знания и передавать их напрямую, без учебников и лекций!

Рыжик запрыгнул на стол и уставился на меня.

– Что? Не веришь? Смотри!

Я взяла другой камень и сосредоточилась на знаниях об асептике и антисептике. Важность мытья рук, стерилизация инструментов, обработка ран. Камень засветился, пульсируя в такт моим мыслям.

Минут через пять голова начала болеть. Похоже, запись информации требовала энергии. Много энергии.

Отложила камень. Два готовых «учебника» – уже неплохо для начала.

– Элиана! Элиана, ты дома?

Женский голос за дверью. Встревоженный. Я выглянула. На пороге стояла женщина лет пятидесяти, полная, с красным от волнения лицом. Память Элианы подсказала – Марта, жена кузнеца.

– Что случилось, Марта?

– Ты жива! Слава богу! Мы думали… после того как отец твой помер, а ты слегла…

– Я в порядке. Что тебя привело?

Марта всплеснула руками:

– Руки мои! Совсем не гнутся по утрам, болят так, что плакать хочется. Твой отец давал какие-то травы, но они больше не помогают.

– Проходи.

Усадила ее на табурет, взяла руки в свои. Суставы деформированы, припухшие, горячие на ощупь. Классический ревматоидный артрит. Или остеоартроз. Без рентгена и анализов точно не скажешь, но лечение похожее.

– Давно болят?

– Лет пять уже. Сначала только по утрам, а теперь и днем, и ночью. Кузнец мой говорит, что я симулирую, но разве ж я…

– Не симулируешь, – уверенно сказала я. – Это болезнь суставов. Называется… – я осеклась. Не буду же я говорить «артрит» человеку, который это слово не поймет. – Воспаление от тяжелой работы.

Пошла к полкам. Ивовая кора – природный аспирин, противовоспалительное. Но отец, судя по записям, давал ее в микродозах, боясь отравления. Правильно боялся – передозировка салицилатов штука неприятная. Но терапевтическую дозу можно рассчитать.

– Марта, сколько ты весишь?

Женщина удивленно моргнула:

– Не знаю. А зачем?

Блин. Весов для людей тут нет. Ладно, на глаз – килограмм семьдесят-восемьдесят.

Взяла ивовую кору, растерла в ступке. Залила кипятком – благо, очаг в мастерской был.

– Пить будешь три раза в день, после еды. Вот столько, – показала на глиняную чашку. – И еще.

Нашла в запасах отца животный жир, смешала с растертой в порошок корой ивы и ромашкой. Получилась мазь.

– Втирать утром и вечером. И вот что важно – руки нужно разрабатывать, даже если больно. Покажу упражнения.

Следующие полчаса я учила Марту простой гимнастике для суставов. Сгибание-разгибание, вращения, растяжка. Женщина смотрела на меня как на сумасшедшую.

– Элиана, ты… ты не такая, как была.

Упс.

– Я… пока болела, мне многое открылось, – выкрутилась я. – Видения были. О том, как правильно лечить.

Марта перекрестилась:

– Господь дал тебе дар!

Ну, если считать медицинское образование даром господа, то да.

– И еще, Марта. Очень важно. Перед тем как готовить еду, после туалета, перед тем как трогать больные суставы – мой руки. Тщательно. С мылом, если есть. Или хотя бы с золой.

– Зачем?

– Есть… крошечные существа, невидимые глазу. Они вызывают болезни. Вода их смывает.

Марта снова перекрестилась:

– Бесы?

– Нет, не бесы. Просто… очень маленькие вредители. Как блохи, только меньше.

Это, кажется, она поняла. Кивнула.

– Приходи через три дня, посмотрим, как подействует лекарство.

Марта встала, пошарила в кармане, достала медную монету.

– Это за лечение.

Я хотела отказаться, но память Элианы подсказала – нельзя. Если лекарь не берет плату, значит, не уверен в своем лечении. Или считает больного безнадежным.

– Спасибо, Марта.

Женщина ушла, а я осталась стоять посреди мастерской с медной монетой в руке.

Первый пациент в новом мире. Первый из скольких? Сотен? Тысяч?

– Эх, Барсик, – сказала я Рыжику, который устроился на подоконнике. – Видел бы ты меня сейчас. Твоя хозяйка теперь средневековый лекарь. Без диплома, лицензии и медицинской страховки. Зато с магическими камнями и котом.

Рыжик открыл один глаз и мяукнул. Определенно согласно мяукнул.

Я посмотрела в окно. За забором уже собирались люди. Слух о том, что дочь лекаря выздоровела и принимает больных, разлетелся по деревне.

Что ж. Новая жизнь, новая работа. По крайней мере, тут меня точно не уволят из-за оптимизации.

Хотя кто знает. Может, местный священник решит, что я ведьма, и оптимизирует меня через костер.

Весело будет.

* * *

Вечер наступил незаметно. После Марты пришли еще трое – старик с кашлем (хронический бронхит, судя по всему), женщина с мигренью и мальчишка с нарывом на ноге. Всех приняла, всем помогла как могла. К закату я была выжата как лимон.

Рыжик устроился у меня на коленях, пока я сидела у окна с той самой книгой – «De Herbis et Curationibus». Той самой, которую я купила в Москве за триста рублей. Как она оказалась и там, и здесь одновременно?

Листала страницы при свете свечи. Текст был тот же, но… не совсем. Будто книга менялась в зависимости от того, где ее читают?

Снова нашла ту странную главу – «De Transitibus Inter Mundos». И вдруг поняла, что теперь могу прочитать больше. Текст будто прояснялся по мере чтения:

«Medicus qui transit inter mundos non est peregrinus, sed pontifex – qui connectit quod separatum est.»

«Врач, который переходит между мирами, не странник, но мост – тот, кто соединяет разделенное.»

Дальше шло описание, от которого мурашки по коже:

«Когда знание нового мира встречается с мудростью старого, открываются врата. Не для всех, но для тех, кто несет исцеление в сердце и знание в разуме. В час отчаяния, когда душа готова оставить борьбу, приходит зов. И тот, кто откликнется, получит второй шанс – не для себя, но для мира, который нуждается в исцелении.»

Я перечитала абзац трижды. Это что, инструкция по межмировым путешествиям? Или бред средневекового мистика?

«Знание должно быть сохранено и передано. Ибо придет время, когда старые способы перестанут работать, и понадобятся новые. Crystalli memoriae – камни памяти – хранят то, что не может быть записано словами.»

Кристаллы памяти! Те самые голубоватые камни!

Дальше шли рисунки и схемы. Как находить кристаллы (они растут в местах, где «граница между мирами тонка»). Как записывать в них информацию (концентрация + эмоциональная вовлеченность). Как передавать знания другим (прикосновение + открытость разума).

И последний абзац, который заставил меня задуматься:

«Cave ne nimis sapias. Qui portat scientiam futuri, debet eam adaptare ad praesens. Aliter, ignis inquisitionis te consumet.»

«Остерегайся быть слишком мудрой. Тот, кто несет знание будущего, должен адаптировать его к настоящему. Иначе огонь инквизиции поглотит тебя.»

Предупреждение. Ясное и недвусмысленное. Не высовывайся, не показывай слишком много, адаптируй знания под местные реалии. Иначе костер.

Я закрыла книгу и посмотрела на Рыжика.

– Знаешь, кот, кажется, я поняла, зачем я здесь. Не просто так же меня перенесло. Может, действительно есть какой-то высший смысл? Принести сюда современную медицину, но так, чтобы местные приняли?

Рыжик мурлыкнул и потерся головой о мою руку.

– А может, это просто глюк от переработки, и я сейчас лежу в психушке, а это все галлюцинации от галоперидола.

Кот фыркнул. Явно не согласен с версией про психушку.

Я встала, потянулась. Тело Элианы было молодым и здоровым, но день был длинным. Надо спать. Завтра наверняка опять придут пациенты. И надо будет продолжать играть роль воскресшей дочери лекаря.

Хотя… это уже не роль, да? Я теперь и есть Элиана. Со всеми ее воспоминаниями, связями, обязательствами. И с моими знаниями из двадцать первого века.

Интересная комбинация получается.

Легла на жесткую кровать с соломенным матрасом. После московской квартиры – как на доске спать. Но усталость взяла свое.

Последняя мысль перед сном: а что сейчас с моим телом в Москве? Умерла Лина Кондратьева? Лежит в коме? Или просто исчезла, и Барсик сидит голодный и недоумевает, куда делась хозяйка?

– Прости, Барсик, – прошептала я в темноту. – Я не специально.

И провалилась в сон без сновидений.

* * *

Проснулась среди ночи. За окном – темнота, только звезды. В Москве я никогда не видела столько звезд. Светового загрязнения нет, воздух чистый.

Лежала и думала. Что я могу сделать в этом мире? Антибиотиков не синтезирую – нет оборудования и реактивов. Хирургию сложную не проведу – нет анестезии нормальной. Диагностику без анализов и аппаратуры – только на глаз и опыт.

Но кое-что могу. Могу научить мыть руки – это уже снизит смертность от инфекций процентов на тридцать. Могу правильно принимать роды – спасу женщин и детей. Могу лечить травмы грамотно – промывать, обеззараживать спиртом (надо научиться гнать самогон для медицинских целей), накладывать чистые повязки.

И кристаллы. Если я правильно поняла книгу, в них можно записать все мои медицинские знания и передать другим. Создать первую в мире систему дистанционного медицинского образования, так сказать.

План начал формироваться:

Наладить элементарную гигиену в деревне

Обучить помощников – хотя бы базовым вещам

Создать запас лекарств из местных трав в правильных дозировках

Записать в кристаллы основные медицинские знания

Не спалиться как ведьма в процессе

Последний пункт, пожалуй, самый сложный. Судя по воспоминаниям Элианы, местный священник и так косо смотрел на семью лекаря. А тут я начну чудеса творить – мертвых детей оживлять (СЛР), раны заживлять без нагноения (асептика), роды принимать без смертей (нормальное акушерство).

Мигом в ведьмы запишут.

Надо быть осторожной. Очень осторожной. Представлять все как «древние знания», «видения от бога», «семейные секреты отца». Никаких научных терминов, никаких объяснений про бактерии и вирусы. «Злые духи» и «божья благодать» – вот мой профессиональный язык теперь.

Смешно и грустно одновременно.

Рыжик запрыгнул на кровать, устроился в ногах. Тепло и уютно. Почти как с Барсиком в Москве.

– Знаешь, Рыжик, – сказала я коту. – Может, это и не так плохо. В Москве меня уволили, перспектив никаких, личной жизни нет. А здесь… здесь я нужна. По-настоящему нужна. И могу реально изменить жизни людей к лучшему.

Кот мурлыкнул. Согласен, видимо.

– Главное – не сдохнуть от какой-нибудь местной заразы и не угодить на костер. А так – нормальный план.

Снова попыталась уснуть. Завтра будет новый день в моей новой жизни. День, когда я начну потихоньку тащить средневековую медицину из жопы к свету.

Революция в одной отдельно взятой деревне.

Чем не начало?

Глава 3
Наследство лекаря

Проснулась я от того, что кто-то барабанил в дверь так, будто от этого зависела его жизнь. Судя по бледному свету за окном – часов пять утра. В Москве я бы послала такого будильника куда подальше, но здесь…

– Иду! – крикнула я, вскакивая с жесткой кровати. Ноги сразу ощутили холод деревянного пола – никаких теплых полов и ковролина. Схватила платье Элианы с грубо сколоченного стула, начала натягивать. Грубая шерсть царапала кожу, никаких молний и пуговиц, только завязки, которые в полусонном состоянии никак не хотели завязываться. Прелесть.

Накинула на плечи шаль – утро было холодным, в доме без отопления каждый градус ощущался кожей. Босые ноги шлепали по холодному полу, пока я пробиралась к двери через полутемную комнату. Споткнулась о табурет, чертыхнулась, потерла ушибленную голень.

За дверью стояла Анна – молодая женщина лет двадцати с грудным ребенком на руках. Растрепанные волосы выбивались из-под платка, глаза красные от слез и бессонницы, руки дрожали. Ребенок не плакал. Это было плохим знаком – здоровые младенцы орут как резаные.

– Элиана! Слава богу, ты встала! Мой Михаил… он весь горит, не ест второй день, только стонет!

Я протянула руки, забирая ребенка. Маленькое тельце было неестественно легким – месяца три-четыре от роду, не больше. Сквозь тонкую льняную пеленку чувствовался жар – градусов тридцать девять, если не больше. Младенец был вялый, как тряпичная кукла, ручки безвольно повисли. Приподняла веко – глаза закатились, зрачок вяло реагирует на свет. Проверила родничок пальцами – запавший, кожа вокруг сухая. Плохой признак, очень плохой.

– Проходи, быстро.

Практически втолкнула Анну в дом, ногой захлопнула дверь. Усадила женщину на шаткий табурет у стола, сама быстро расчистила столешницу от вчерашних склянок и трав – смахнула все в сторону одним движением. Расстелила относительно чистую льняную ткань, положила ребенка, начала осмотр.

Без стетоскопа – прикладывала ухо к крошечной грудной клетке, считая частоту дыхания. Без термометра – тыльной стороной ладони проверяла температуру лба, шеи, живота. Без анализов – только руки и глаза. Спасибо институту за курс физикальной диагностики, думала, не пригодится в эру МРТ и УЗИ.

Пальцы осторожно прощупывали живот младенца – вздут, но мягкий, не напряженный. При пальпации ребенок даже не реагирует – ни плача, ни попытки отстраниться. Слишком слаб. Проверила кожную складку на животе – расправляется медленно, обезвоживание серьезное. Осмотрела полость рта – язык сухой, с белым налетом, губы потрескавшиеся.

– Что ты ему давала? – спросила я, продолжая осмотр. Проверяла лимфоузлы на шее – не увеличены. Заглянула в уши – чисто, признаков отита нет.

– Отвар ромашки, как отец твой учил. И… – Анна замялась, нервно теребя край своего передника. – Знахарка Аграфена сказала, кровь пустить надо, чтобы жар вышел…

Я резко подняла голову, уставилась на нее:

– Ты что, с ума сошла⁈ Младенцу кровь пускать⁈

Анна заплакала, слезы потекли по щекам, капая на грубую ткань передника:

– Я не делала! Боялась! Но она сказала, что помрет без этого… Что злые духи жара в нем сидят, и только с кровью выйдут…

Так. Глубокий вдох. Выдох. Спокойно. Ребенок в критическом состоянии, мать в панике, а у меня нет ни антибиотиков, ни даже элементарного физраствора.

Ладно. Работаем с тем, что есть.

– Анна, слушай внимательно, – я взяла ее за плечи, заставила посмотреть мне в глаза. – У Михаила жар от болезни внутри. Не от злых духов, не от сглаза – от болезни. Кровопускание его убьет. Ему нужна вода и лекарство от жара.

Быстрым шагом подошла к полкам, начала выбирать нужное. Ивовая кора – взяла кусочек размером с ноготь, детская доза примерно десятая часть от взрослой. Растерла в ступке до порошка – движения быстрые, уверенные, пестик ритмично стучал о каменные стенки. Ромашка – щепотка сухих цветков для противовоспалительного эффекта. Мята – еще меньше, для спазмолитического действия. Смешала все в глиняной чашке, залила теплой водой из котелка, что всегда стоял на краю очага.

– Будешь поить по ложечке каждые пятнадцать минут, – я взяла деревянную ложку, показала, как правильно держать головку младенца, чтобы не захлебнулся. – Вот так, чуть приподними, капай на внутреннюю сторону щеки. Даже если не хочет – вливай потихоньку. Обезвоживание убивает быстрее жара.

– Обез… что? – Анна смотрела на меня испуганно, пытаясь повторить мои движения дрожащими руками.

– Когда воды в теле мало. Видишь, кожа сухая, потеряла упругость? – я защипнула кожу на ручке младенца, показала, как медленно она расправляется. – Родничок впалый? Это очень опасно. Без воды кровь густеет, сердцу тяжело ее качать.

Пока Анна неуклюже пыталась влить первую ложку отвара в ротик сына, я готовила компресс. Достала глиняный кувшин с уксусом из-под лавки – память Элианы услужливо подсказала, где отец хранил. Разбавила прохладной водой в деревянной миске, намочила чистую льняную ткань, отжала.

– Будешь обтирать его каждый час, – показала, как прикладывать компресс. Сначала ко лбу – осторожно, не давя. Потом подмышки – приподняла крошечные ручки младенца, промокнула подмышечные впадины. – Паховые складки тоже, вот здесь. Жар выйдет через кожу.

– Но бабка Фёкла говорит, при жаре укутывать надо, чтобы пропотел… – Анна неуверенно смотрела, как я раздеваю ее сына, оставляя только тонкую пеленку.

– Бабка Фёкла идиотка, – отрезала я, продолжая обтирание. – Укутаешь – сварится заживо. Видишь, какой он красный? Это кровь к коже приливает, пытается охладиться. А ты его в тулуп завернешь – и привет, тепловой удар. Охлаждать надо, но постепенно.

Следующие три часа я провела рядом с ними. Учила Анну правильно поить ребенка – показывала, как поддерживать головку, под каким углом держать ложку, как не торопиться. Демонстрировала массаж живота – клала ее руку на животик младенца, направляла движения по часовой стрелке, объясняла, какое должно быть давление – легкое, как будто гладишь котенка. Рассказывала, почему нельзя давать мед грудничкам – назвала это «особые яды в меде для малышей», хотя речь шла о ботулизме.

Каждые полчаса проверяла состояние ребенка – щупала пульс на крошечной шейке, считала дыхание, проверяла реакцию зрачков. Анна следила за каждым моим движением, пытаясь запомнить.

К полудню случилось чудо – Михаил открыл глаза. Сначала только приоткрыл веки, потом сфокусировал взгляд на матери. И заплакал. Слабо, тихо, но заплакал.

– Он плачет! – Анна разрыдалась от облегчения, прижимая сына к груди. Слезы текли по ее щекам, капали на головку младенца. – Он живой! Господи, спасибо! Элиана, спасибо тебе!

– Живой. И голодный, – я улыбнулась, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. – Корми грудью, но понемногу. Сначала одну грудь минуты на три, не больше. И продолжай поить отваром между кормлениями.

Анна неловко полезла за пазуху, долго копалась в складках одежды, наконец достала медную монету. Монета была теплой от ее тела, потертой от долгого использования.

– Это мало… я знаю, мало, но… – она протянула монету неуверенно, явно ожидая отказа.

– Достаточно, – я взяла монету, сжала в кулаке. – И Анна – больше не слушай Аграфену. Придет еще раз с советами про кровопускание младенцам – гони в шею.

Женщина ушла, прижимая к себе ребенка, а я осталась стоять посреди мастерской. Первая маленькая победа. Ребенок выживет. Если, конечно, Анна не послушает местную знахарку и не начнет «лечить» по-старому.

Но это было только начало. За дверью уже собиралась очередь.

* * *

К обеду я приняла еще семерых.

Первой пришла старуха Матрена, восьмидесяти лет от роду – невероятный возраст для здешних мест. Шла медленно, опираясь на корявую палку, щурилась, пытаясь разглядеть дорогу. Катаракта обоих глаз – мутная пленка застилала когда-то карие глаза. Усадила ее на лавку у окна, где света было больше. Осторожно оттянула веко, осмотрела глаз при дневном свете. Зрелая катаракта, хрусталик полностью помутнел. В современной клинике – получасовая операция по замене хрусталика. Здесь – ничего не могу сделать, только капли из ромашки для снятия воспаления да совет держаться за стены при ходьбе.

Потом ввалился Иван-плотник, здоровенный мужик лет сорока. Держал левую руку правой, лицо серое от боли. Перелом лучевой кости, со смещением – определила по неестественному углу и хрусту крепитации при осторожной пальпации. Дала ему настойку мака для обезболивания, подождала, пока подействует. Потом – резкое движение, хруст, вправление. Иван взвыл, но руку не отдернул. Наложила шину из двух дощечек, туго прибинтовала льняными полосками. Объяснила, что гипса у меня нет, а доски – это «древний способ срастить кости правильно».

Две женщины пришли вместе, перешептываясь и краснея. «Женские проблемы», как они деликатно выразились. У первой, Дарьи, жены пекаря – классические признаки молочницы. Прописала подмывания отваром коры дуба и календулы, спринцевания слабым раствором уксуса. У второй, Прасковьи, матери пятерых детей – тянущие боли внизу живота. Похоже на эндометриоз, но без УЗИ не подтвердишь. Дала отвар крапивы и пастушьей сумки для уменьшения кровотечения, посоветовала больше отдыхать (та аж рассмеялась – когда отдыхать с пятью-то детьми).

Парень Фома, лет семнадцати, пришел с матерью. Стеснялся, отворачивался, пока мать объясняла – гнойник на шее, третий день растет, боль адская. Осмотрела – фурункул размером с грецкий орех, флюктуация при пальпации, кожа вокруг красная, горячая. Вскрывать надо. Прокипятила нож, протерла спиртовой настойкой. Фома побледнел, когда увидел лезвие. Дала ему деревянную палочку – зажми в зубах. Быстрый разрез, гной брызнул фонтаном – пахло мерзко, Фома чуть не грохнулся в обморок. Промыла рану кипяченой водой с солью, заложила дренаж из чистой льняной полоски, объяснила матери, как менять повязки. Про «злых духов грязи» рассказала особенно подробно – пусть моют руки перед каждой перевязкой.

Девочка Маруся, лет восьми, худая как щепка, с вздутым животом. Мать рассказывает – ест много, но не толстеет, живот болит, в горшке иногда «червяки белые». Глисты, классика деревенской жизни. Прописала горькую полынь натощак неделю, потом тыквенные семечки для изгнания паразитов. Объяснила матери про важность мытья рук, особенно после туалета, про кипячение белья.

И наконец…

– Борис! – узнала я последнего пациента. Здоровенный мужик, кузнец, муж той самой Марты с артритом. Плечи как у быка, руки – молоты, но сейчас держит левую руку правой, из-под пальцев сочится кровь, капает на земляной пол.

– Молотом по руке заехал, – буркнул он, явно стесняясь своей оплошности. – Думал, ерунда, сам затянется. А оно кровь не останавливается. Марта велела к тебе идти, говорит, ты ей хорошо помогла с руками.

Усадила его на табурет, который жалобно скрипнул под его весом. Осторожно развернула импровизированную повязку – грязная тряпка, похоже, от старой рубахи, пропитанная кровью. Рваная рана сантиметров пять, глубокая. Края неровные, в глубине видна пульсация – задета небольшая артерия. Кровит не фонтаном, но прилично.

– Садись поудобнее. И руку подними вверх, вот так, – показала, укладывая его руку на спинку стула.

Первое – остановить кровотечение. Взяла чистую льняную ткань (относительно чистую – прокипяченную вчера), сложила в несколько слоев, плотно прижала к ране. Держала минут пять, пока кровотечение не уменьшилось до просачивания.

– Больно будет, – предупредила я, доставая кувшин с кипяченой водой.

– Терплю, – Борис сжал челюсти, аж мышцы на скулах заиграли.

Промывала рану медленно, тщательно. Вода стекала розовая, в ней плавали кусочки грязи, металлическая стружка. Борис дышал через зубы, но сидел неподвижно. Осмотрела рану при дневном свете – сухожилия целы, слава богу. Кость тоже не задета, только мышца и сосуды. Повезло кузнецу.

– Зашивать буду.

– Чего? – Борис уставился на меня недоверчиво.

– Края раны соединю ниткой, чтобы срослось ровно и быстро. Иначе будет долго заживать, может загноиться.

Память Элианы подсказывала – отец умел зашивать раны, но делал это редко. Боялся «запереть злых духов внутри». Я боялась инфекции без антибиотиков, но открытая рана в условиях кузницы – это гарантированный сепсис.

Нитки прокипятила. Иглу прокалила на огне. Руки протерла спиртовой настойкой трав – не идеально, но лучше, чем ничего.

– Пей, – дала Борису чашку с настойкой мака. Отец был прав – для обезболивания самое то.

Шила быстро. Борис только зубами скрипел, но не дергался. Восемь швов. Ровненько, как учили на хирургии.

– Всё. Теперь слушай: руку не мочить три дня. Повязку менять каждый день, я дам чистые тряпки. Приходи через день, посмотрю. И главное – перед тем как трогать рану, мой руки. С мылом. Или хотя бы золой.

– Зачем?

– Затем, что грязь – дом злых духов болезни. Смоешь грязь – прогонишь духов.

Вот так. Никаких микробов и бактерий. Злые духи грязи – и всем понятно.

* * *

После Бориса я думала, что всё – можно выдохнуть. Села на лавку у окна, потерла уставшие глаза. Руки немного дрожали от напряжения – восемь швов без нормального освещения и инструментов это вам не шутки. Ага, щас.

– Можно? – в дверь заглянула девушка лет семнадцати. Маленькая, худенькая, как воробушек. Огромные карие глаза смотрели с смесью решимости и страха. Россыпь веснушек на носу делала ее похожей на озорного мальчишку, хотя длинная коса до пояса ясно указывала на пол.

Память Элианы услужливо подсказала – Маша, дочь мельника Федора. Того самого, от которого Элиана пряталась на чердаке, когда тот её сватал. Помню тот день – Элиане было шестнадцать, она сидела среди пыльных мешков с травами, затаив дыхание, пока внизу отец вежливо объяснял мельнику, что дочь еще слишком молода для замужества.

– Заходи, Маша. Что-то болит? – я встала, отряхнула фартук от травяной трухи.

Девушка покраснела, переступила порог, прикрыла за собой дверь. Пальцы нервно теребили край передника – видно, собиралась с духом.

– Нет… я не лечиться. Я… – она глубоко вздохнула, выпалила на одном дыхании: – Можно мне помогать тебе? Учиться?

Вот это поворот. Я прислонилась к косяку, разглядывая девушку внимательнее.

– Учиться? Лекарскому делу?

– Да! – глаза Маши загорелись. – Я видела, как ты маленького Михаила спасла. Анна всей деревне рассказала – он уже умирал, а ты вернула его! И Борису руку зашила – он в кузнице всем показывает, говорит, как новая будет!

Подошла ближе, схватила меня за руку:

– Я тоже хочу так уметь! Хочу помогать людям, лечить, спасать!

Хм. Помощница мне бы не помешала. Особенно сейчас, когда пациентов становится все больше. Но…

– Отец твой знает? – я высвободила руку, скрестила их на груди.

Маша потупилась, уставилась на свои поношенные башмаки:

– Нет. Он… он говорит, не женское это дело. Говорит, мне замуж пора, детей рожать, хозяйство вести. Но ты же женщина! – она подняла глаза, в них полыхала решимость. – И лечишь! И никто не говорит, что это неправильно!

Логика железная. Я прошлась по комнате, обдумывая. Девчонка явно не дура – это видно по глазам. И руки у нее, судя по тому, как она двигается, ловкие – мельничья дочка с детства привыкла к точной работе.

– А замуж? Тебе же скоро сватов засылать будут. Семнадцать лет – для здешних мест уже засиделась в девках.

– Не хочу замуж! – выпалила Маша с такой яростью, что я невольно улыбнулась. – Не хочу как мать – рожать каждый год, пока не помру! У нее девять было, пятеро выжило. Она в тридцать пять умерла, как старуха выглядела! Хочу как ты – помогать людям, быть нужной не только как… как племенная кобыла!

Ого. Девочка с характером. И мозгами.

– Ладно, – я села на табурет, жестом указала ей сесть напротив. – Но условия такие. Во-первых, отцу скажешь. Не хочу, чтобы он потом прибежал с вилами, обвиняя меня в совращении его дочери. Во-вторых, будешь делать всё, что скажу, без вопросов «зачем». Потом объясню, но в процессе – молча выполняешь. В-третьих, учиться надо будет много. Не только травы и лечение, но и грамоту, и счет, и латынь.