Текст книги "Я тебя проучу (СИ)"
Автор книги: Лея Кейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Глава 7
Враждебный. Горький. Будоражащий. Кислотно-ядовитый. Именно таким становится воздух, которым я дышу. Весь мир настроен против меня. Направлен на мое уничтожение. Я жду удара от Богатырева, а его наносит мать – женщина, почти тридцать лет вравшая мне прямо в глаза.
Я словно в тумане выхожу на улицу – под накрапывающий дождь. Стою посреди тротуара, вызывая недоумение у спешащих скрыться в домах прохожих. Какой-то старик что-то у меня спрашивает, но я его не слышу. Его голос не более, чем шум, причем перебиваемый шелестом листвы и гулом тонущего в быстро надвигающихся сумерках города.
Мокрая рубашка уже прилипает к телу, когда я сажусь в машину Мадлен и рыскаю в бардачке. Нахожу сигареты и зажигалку и закуриваю. Закашливаюсь от первой же затяжки, но вдыхаю никотин снова и снова. Голова начинает кружиться, по мышцам льется пьянящая слабость.
Какой же ты друг, аноним, если с треском разодрал мой мир на куски?! Порой правда настолько сурова, что лучше жить в неведении. Теперь я убеждена: Ярославу не нужно знать о тайнах моей связи с Богатыревым. Это его разобьет. Нанесет рану, которую ничем не залечишь.
Докуривая сигарету, замечаю в ящике початую бутылку хорошего виски. Мадлен умеет развлекаться. Даже открытая упаковка презервативов попадается и вибратор.
– Ну ты и безобразница, – усмехаюсь, откупоривая бутылку и вдыхая пары терпкого алкоголя.
Выдохнув, делаю глоток. Еще один. Еще и еще. Проглатываю горячие комочки бьющего в голову напитка, почти не морщась. Откидываюсь на спинку сиденья, поворачиваю ключ в замке зажигания и включаю «дворники». Дождь уже льет как из ведра, ручьем стекая по ветровому стеклу. Смахивая воду, наблюдаю за опустевшим двором. Ночь захватила его внезапно, накрыла своим непроницаемым холодным куполом, разогнав всех по домам. Только неоновые вывески, размазывающиеся за стеной дождя, напоминают, что вокруг бурлит жизнь. В то время, как во мне закипает ярость. И тут я понимаю, что мне даже пойти некуда. Ярослав не должен видеть меня такой. На Мадлен пора перестать вешать свои проблемы. А больше я никого к себе не подпускала за последние семь лет. От всего мира оградилась колючей проволокой под высоким напряжением. Чтобы больше не быть растоптанной, униженной, обманутой, опозоренной.
Я смирюсь с тем, что мама меня предала. Она всегда была суровой, жесткой, где-то резкой и безжалостной. Но папа! Как он мог?! Неужели ни разу не возникало желания поведать мне правду о моем рождении? Разве я стала бы любить его меньше? Наоборот, мое уважение к нему выросло бы в геометрической прогрессии. Он не бросил жену после страшного диагноза, не променял ее на другую – на женщину, способную родить ему родного ребенка. Он растил меня – жалкое порождение какой-то слабачки!
Утерев скатившуюся по щеке слезу, завожу машину и выруливаю со двора. Впервые в жизни пьяная за рулем. Хотя встретить в такую погоду гаишника – нечто фантастическое. Впрочем, пусть меня поймают, арестуют, отберут права. Пусть Богатырев использует это и отнимет у меня дочь. Мама же этого добивается! Не удивлюсь, если она, воспылав нежными чувствами к Богатыреву, сама выложила ему тайну всей жизни, а тот воспользовался этим. Не зря же он угрожал мне сегодня, советуя не вынуждать его идти на крайние меры. Ох, если бы я только знала, ЧТО он подразумевает!
Всякий раз, когда я думаю, что хуже уже не будет, попадаю вот в такую задницу. Наверное, расплачиваюсь за грехи биологической мамаши. И тянуть мне эту лямку до скончания моих дней. Вылезая из одной дыры, попадать в следующую. Не видать мне счастья с мужиками. Либо они скоты, либо я их недостойна.
Выехав на дорогу, вливаюсь в редкий неторопливый поток машин и направляюсь за город. Бродить по кладбищу посреди дождливой ночи не самая прекрасная затея, но мне действительно больше некуда пойти. В баре или в клубе дров наломаю в таком состоянии, а там хоть выплачусь, успокоюсь.
Как только проскакиваю дорожный знак «Конец населенного пункта», выжимаю максимум скорости, плевав, что асфальт под старой резиной, как расплавленное масло, по которому я не еду, а качусь.
Нашариваю бутылку и делаю еще глоток, проигнорировав знак крутого поворота. Слишком поздно соображаю, что вовремя не сбавляю скорость, с визгом колес слетаю в кювет, перескакиваю через жуткие кочки и врезаюсь в дерево.
Моя голова встречается с выскочившей перед носом подушкой безопасности, и от хруста в шее я едва не теряю сознание.
Машина шипит, будто тает под непрерывным ливневым потоком. «Дворники» работают, словно психованные. Уцелевшая фара освещает край поля и треснувший ствол сухого тополя. Кое-как подняв голову, гляжу на капот. Крышка смята, из-под нее валит то ли дым, то ли пар.
Понимаю, что из машины надо выбираться, но сил нет. Будто парализованная откидываюсь назад и прикрываю глаза. Жутко клонит в сон. В воображении появляется теплая кровать с мягким одеялом. Я мысленно укутываюсь в него после чашки горячего какао, нежусь и засыпаю…
Тьма – густая и убаюкивающая. Она обволакивает меня нежным бархатом. Похожая на надежные объятия сильного мужчины. Который выдергивает меня из этого мини-ада, прижимает к себе и уносит в безопасное место. Я чую его запах – знакомый, родной. Жадно вдыхаю его полной грудью и млею.
– Дура! – рычит он, заворачивая меня в свой пиджак.
Разлепляю глаза, приглядываюсь к полумраку салона машины и пригвождаю взгляд к нависшему надо мной лицу. От злости на нем играют желваки. Глаза метают молнии – ярче тех, что с раскатом грома освещают небо.
Закончив возню, он смотрит мне в глаза и фыркает:
– Рано тебе еще на тот свет, Рита. Я не разрешил.
Хлопает дверью, обходит машину и, сев за руль, пальцами зачесывает назад свои влажные волнистые волосы.
– Ты чт-то, след-дил з-за мной? – спрашиваю заплетающимся языком.
Задирает свою ручищу, поворачивает на меня зеркало заднего вида и стреляет пронзительным взглядом темно-зеленых глаз.
– Ты тоже следила за мной.
Заводит машину, а я без сил падаю на сиденье и проваливаюсь в беспамятство с одной навязчивой мыслью: Богатырев только что спас мне жизнь.
Сон забрасывает меня в прошлое – в то время, когда я впервые увидела Богатырева за игровым столом подпольного казино. Королев тогда сказал, что он весь вечер на меня таращился. Почему именно сейчас тот момент врезается в мою память, беспощадно царапая корпус дохлого суденышка, на котором я дрейфую в этом суровом шторме реальности?
Ах, точно! Он следил за мной, а я и не заметила. В точности, как сегодня. Пора перестать его недооценивать, он всегда на шаг впереди. А если обойду его, силой назад отбросит.
– Совсем рехнулась! – Жилистые мужские руки сдирают с меня мокрую одежду.
Грани и очертания перед глазами стираются, как бы я ни пыталась фокусировать зрение. Встряска, алкоголь и авария долбанули по мне зажигательной гранатой. Разбомбили меня на отдельные части, переставшие функционировать.
– Бухло нивелирует стыд… – бормочу бессвязно. – Можешь трахнуть меня и закрыть гештальт…
Богатырев опять подхватывает меня на руки, куда-то переносит и опускает во что-то горячее, разгоняющее кровь по застывшим венам.
Это ванна. Да, однозначно. Вода такая приятная, согревающая, расслабляющая. В тусклом свете я силюсь хотя бы разглядеть стыки плитки, но без толку. Весь мой мир сузился до этой ванны и наглых мужских рук, бродящих по моему телу. Одно я знаю точно – я не у себя дома!
– Ты же не забыл включить камеру? – усмехаюсь горько. – Такое событие нельзя упускать. Предъявишь на суде – и опека над Сашей твоя.
– Если я захочу получить над ней опеку, – шипит он мне на ухо, – я и без доказательств твоих тупых выходок ее добьюсь.
– Спасибо за письмо «От друга», козлина! – всхлипываю я, глотая ком в горле. – Какой же ты урод, Богатырев… Как же это низко – проецировать на других свои неудачи и комплексы…
– Проспись, алкоголичка! – Отогрев меня, вытаскивает из ванны, укутывает в большой махровый халат и переносит в спальню – на мягкую широкую кровать с обалденно удобным матрасом.
Подмяв под себя подушку, натягиваю одеяло до самого подбородка и опять отключаюсь. Теперь надолго. Во сне беспрерывно прогоняю одну и ту же сцену – признание мамы. Все разрушилось в один миг.
Я – обманщица. Вру Яру. Не выполняю обещаний, данных дочери.
Я – сирота. При живой, но не родной матери.
Я – плохая подруга, не заслуживающая прощения Мадлен. Я расколошматила ее машину.
И я – собственность Богатырева. Его личная подстилка, вещь. Без своего согласия и даже против воли.
– Гори в аду, Платон, – проклинаю я его вслух и слышу ответ:
– Я, слава Богу, атеист.
Разлепляю глаза, морщусь от ударившего по радужке света и приподнимаю голову. Я нахожусь в чужой богато обставленной квартире. Валяюсь посреди широченной кровати, а у ее изножья стоит сам Богатырев. По его влажной коже стекают капельки воды, огибая глубокие рельефы груди и живота и впитывая в полотенце, опоясывающее его бедра. Не глядя на меня, он бинтом туго перематывает свою руку.
В голову резко ударяет боль. Застонав, прикладываю ладонь к виску и зажмуриваюсь. Где я, черт его подери?! Какой сейчас час?!
– Похмелье? – издевается он, с треском отрывая край бинта и завязывая узелок.
– Нет. Ты! – отвечаю раздраженно, опять вперив в него взгляд.
Кажется, за эти семь лет он стал вдвое больше. Просто огромный зверь, способный легким жестом даже больной руки смести меня со своего пути. Вряд ли он сидит на стероидах. Слишком самолюбив, чтобы поганить свое здоровье допингом. Похоже, тягает немало железа.
– Минералка есть? – спрашиваю, смирившись с тем, что мы тут одни. В квартире висит буквально гробовая тишина.
– Крепкий черный чай с сахаром поднимает на ноги быстрее минералки, – с ленцой произносит Богатырев, бросает остатки от рулончика на край кровати и вальяжной походкой движется к двери.
– Чтоб ты там ошпарился, – ворчу я, глазами прожигая его мускулистую спину.
Он тормозит на пороге, медленно оборачивается и сотрясает воздух кровожадной улыбкой.
– Ты вообще не собираешься взрослеть, Рита? Что это за детсадовские предъявы и угрозы? Ты вчера нарезалась в хламину, расхреначила тачку своей подружки и могла в ней подохнуть от угара. Я уберег нашу дочь от осиротения. Не твой бывший муж или нынешний жених! Буду иметь в виду, что ты мне благодарна.
– Очень. Особенно за письмо!
Он делает шаг по направлению к кровати, заставив меня затаить дыхание. Улыбка исчезает с его лица. Превращается в гримасу неприязни.
– Вот какого ты обо мне мнения. Думаешь, исподтишка травлю? Я, Рита, открытый бой предпочитаю. В глаза оппоненту смотреть. Его поражением наслаждаться. Хотел бы сделать тебе больно – лично бы преподнес инфу. Упиваясь твоими страданиями. – Максимально приблизившись к кровати, он склоняется надо мной, кулаками упирается в матрас и подбирается к моему лицу. – Впрочем, не буду лгать – твоя боль мне по душе. Вы же, женщины, быстро к хорошему привыкаете, королевами себя мнить начинаете, про бумеранг забываете. И как оно? Нравится? Теперь представь, что я испытал, узнав о дочери.
Да, в его словах есть доля истины. Богатырев бы не стал придумывать дурацкий план по подбрасыванию письма в почтовый ящик. Он приказал бы мне задержаться в офисе, преподнес бы правду, глядя в глаза, и терроризировал бы меня до полуночи. Но…
– Тогда откуда ты знаешь о письме? – спрашиваю, взглянув на него.
– Я, Рита, много чего знаю.
– Не поделишься?
Чуть склонив голову набок, сощуривается и, облизнувшись, с коварством шепчет:
– Могу познакомить тебя с родной мамашей.
А вот теперь мое воображение рисует перед глазами сцену, в которой Богатырев, причмокивая от удовольствия, подписывает конверт «От друга». Он не только знает о письме, он знаком с моей биологической матерью! Я не полная дура, чтобы списать это на банальное совпадение.
– Ты, кажется, собирался угостить меня чаем, – напоминаю я, дыша через раз.
Одно только его нахождение вблизи сбивает с толку, заставляет сердце либо останавливаться, либо биться по его приказу – бурно и испуганно. Мужчина, зажигающий и замораживающий взглядом, голосом, рассеивающимся вокруг тестостероном. Он пугает и манит. Вызывает ненависть, трепет, восторг, обожание – смесь эмоций, абсолютно инородных друг другу. Если бы каждая из них обладала иммунной системой, то при столкновении они сводили бы меня с ума. Впрочем, пожалуй, именно это со мной и происходит. Реальность похожа на безумие. А мир – на сумасшедший дом.
Отстранившись, Богатырев выпрямляется и, молча развернувшись, уходит. Я пялюсь на помятую его кулаками постель и сглатываю. Этот человек не просто опасен, он – смерть собственной персоной. Холодная и расчетливая. А я в ее сетях – лишь очередная бедная жертва, напрасно надеющаяся избежать злой участи.
Переведя дух, я вылезаю из кровати и, одной рукой держась за больную голову, подхожу к окну. Мы высоко – приблизительно на десятом-одиннадцатом этаже. Отодвинув портьеру, смотрю вниз и узнаю двор. Я была тут. Буквально вчера, когда выясняла адрес нашей новенькой Иры – незаменимой секретарши Богатырева.
Оглядевшись, не вижу ни единой вещи, напоминающей бы о ее присутствии. Но спальней жилплощадь этой квартиры не ограничивается. Здесь есть просторная гостиная, еще две спальни, два туалета, душевая, джакузи и кухня-столовая, где Богатырев уже ставит на стол чашку с парующим чаем.
– Пей.
Потуже завязав пояс халата, сажусь за прямоугольный стол и подвигаю к себе чай.
– Это квартира Иры? – спрашиваю, особо не рассчитывая на ответ. По сути меня это вообще не касается.
Игнорируя мой вопрос, Богатырев отходит к окну и, одной рукой держа мобильник, другой открывает на проветривание. Поднеся гаджет к уху, созванивается с офисом.
– Ир, подготовь приказ о командировке Маргариты Андреевны и подай Милене Каллистратовне… На три дня… Да, мы с ней уезжаем сегодня. Считай, уже уехали…
Глотнув чаю, морщусь от очередного простреливания в висках. Пытка, а не похмелье. О какой командировке вообще может идти речь?! Он всерьез собрался тащить меня в таком виде на деловые встречи?!
– А где моя сумочка? Телефон? – очухиваюсь я.
Богатырев, закончив разговор с Ирой, оборачивается через плечо.
– При тебе ничего не было.
– Машина Мадлен сгорела, да?
– Ты никогда не слышала об огнетушителях? – Снова отворачивается и, задрав ручищу, опирается ею о стекло. – Порошок и дождь сделали свое дело. Консервная банка твоей подружки там так и стоит, воткнувшись в дерево.
– Блин! – Опять морщусь со стоном. – Она меня убьет.
– Пусть занимает очередь. Чай допивай. Ехать надо.
– Ты меня разыгрываешь? – Развожу я руками. – Куда мне ехать?!
Богатырев всего на полминуты выходит из кухни и возвращается с моим чемоданом. Поставив посреди дверного проема, кивком указывает на него.
– Я тут кое-что прихватил…
– Ты был у меня дома?! Когда?!
– Съездил ночью, как только ты угомонилась и уснула. Пообщался с твоей мамой, оценил сюрприз твоего анонимного друга, раздобыл адрес особи, что родила и бросила тебя в роддоме.
Медленно встаю из-за стола. Неужели не врет? Правда, все выяснил, пока я в отрубе была?
– Хочешь увидеть ее – значит, кончай мотать сопли на кулак, допивай чай, приводи себя в порядок, и поехали.
– Куда?
Даже не думая церемониться со мной, Богатырев без жалости и пощады вбивает мои ноги в пол:
– В твой родной город. Тот самый, где мы с тобой когда-то познакомились.
– Как романтично, – язвлю я. – С чего ты взял, что я хочу с ней познакомиться? Кажется, она ясно дала понять, что я ей не нужна.
– Дело твое. Я не настаиваю. Будь, как она. Кровь-то одна, – отвечает он и уходит, оставив меня лупиться на чемодан.
Поверить не могу, что она сравнил меня с матерью-кукушкой! Я свою дочь не бросила!
– Да что ты вообще понимаешь?! – Выхожу за ним и иду по следам. Нахожу Богатырева в спальне. Стоит у комода, скинув с себя полотенце и выбирая трусы. – Черт! – Отворачиваюсь и чувствую, как краснею от стыда. Вот это задница! Мадлен бы кончила от ее вида. – То ты называешь женщин зажравшимися аферистками, то предлагаешь мне встретиться с матерью, – добавляю уже взволнованно и едва цепляясь за тему разговора, чтобы не выдать смущения. – Ты полон загадок, Платон.
– Ключ от всех замков у тебя. Открывай любой.
Позволяю себе чуть повернуть голову и проследить за тем, как Богатырев натягивает боксеры на свои упругие ягодицы. Прикусываю губу от вида его мощных жилистых бедер и совсем спичкой вспыхиваю. Даже головная боль проходит. На ее смену приходит новый дискомфорт – жжение тугого узла внизу живота. Проклятое сексуальное желание запретного плода, от которого между ног начинает пульсировать, а в груди становится слишком тесно для дыхания.
– Просто ответь, хочешь или нет. Я свожу тебя к ней, мне несложно.
Богатырев поворачивается ко мне, и я резко отворачиваюсь. Бред какой-то! Он прекрасно видел, что я подглядывала. Как первоклассница, ей-богу!
– И как дороги твои услуги по организации подобных встреч? – интересуюсь с ехидством.
– Она тоже бабушка нашей дочери. Так что я и сам хочу с ней увидеться.
Не знаю, какие демоны пробуждаются во мне, но если встречаться с той женщиной, то только в компании Богатырева. Ему близка такая ситуация. Да и Саша все-таки его дочь, как ни крути. С ним не надо долго объясняться, как с Ярославом. Мне не нужно подбирать слова и бояться, что чем-то обижу. Это тот случай, когда Богатырев – незаменимый вариант.
– Мои родители скрывали от меня правду на протяжении всей моей жизни, – произношу я. – Да, наверное, я хочу знать, стоило ли это того.
– Не драматизируй. Собирайся. Только учти… – Несколько плавных, но четких шагов, и Богатырев оказывается прямо позади меня. В сантиметре. Жаром своего тела проникая сквозь ткань халата и обжигая мою кожу. – Нам придется провести вместе целых три дня и… три ночи…
Глава 8
Выходя замуж за Королева, я получила от папы одно-единственное наставление: «Не позволяй ему обижать тебя». В этих нескольких словах было все: ободрение, заверение в своей значимости и угроза. Отец не сказал бы: «Если он тебя обидит, ему конец». Он был слишком интеллигентен для такого. Это же наставление он дал бы мне и сейчас, узнав о предложении Ярослава. Но настойчивее был бы, узнав о моих отношениях с Богатыревым. Я же, как самая неблагодарная дочь в мире, пренебрегаю не только отцовской любовью, но и его светлой памятью. Человек, сделавший для меня намного больше, чем я могла себе представить. Я не заслуживаю называть его папой.
Чем дольше мы с Богатыревым в пути, тем больше я о нем думаю. Отец был моим щитом, стеной. Я надеялась, что он заполнит мужскую пустоту в жизни Саши, но судьба распорядилась иначе: моя дочь окружена вниманием чрезмерно мягкого Ярослава и крайне жесткого Богатырева. Они оба не дотягивают до уровня папы. Он любил меня, а они ее используют.
Даже слепая поймет, что Ярослав не воспринимает Сашу, как приемную дочь. Он с ней любезен и улыбчив. Балует мороженым и игрушками. Но рано ему еще быть отцом. Может, свое обедненное мужским вниманием детство сыграло свою роль. Может, еще слишком молод. Для него Саша – неотъемлемое приложение ко мне: страсти и сексу.
Что касается Богатырева – тут еще сложнее. Саша – его беспроигрышное оружие против меня. Средство мести и манипуляции. Если он и даст ей какое-то наставление, то не по любви, а исключительно утвердить свой авторитет. И в ее глазах, и в глазах окружающих.
– Как голова? – спрашивает он после долгой молчаливой поездки.
– Секса не будет, – отвечаю, лбом прижавшись к стеклу.
За всю дорогу словом не обмолвились. Девять часов тишину в салоне нарушало лишь радио. А теперь, когда перед носом маячит «Добро пожаловать» и до города рукой подать, Богатырев вдруг забеспокоился о моем похмелье?
– Это не тебе решать, – приземляет он меня, добившись-таки моего внимания. Не отвлекаясь от дороги, открывает бардачок и достает оттуда сложенную вдвое бумажку. – Что за улица? Знаешь, как проехать?
Взяв записку, разворачиваю и узнаю почерк мамы. Конечно, кто бы еще дал ему адрес?! Мама всегда знала, где живет та женщина. Не удивлюсь, если они даже поддерживали связь.
– Зачем тебе все это? – не понимаю я его энтузиазма помогать мне. Да и предприимчивость его бесит: оформил мне командировку, Саше лично сказал, что мама и папа уезжают на несколько дней, а потом сводят ее в парк, не дал мне даже объясниться с Мадлен и Яром, а ко всему прочему – сложил свои вещички в мой чемодан.
– Что именно? – Богатырев бросает на меня беглый взгляд и снова смотрит перед собой. Деревянный чурбан! – Не воображай, Рита. Это не для тебя. Для нашей дочери.
– Моей дочери, – бубню я, переключившись на записку. – Да, я знаю, где эта улица. В старом районе. Там, где общага малосемейная.
– Так себе навигатор. – Богатырев протягивает мне свой мобильник. – Маршрут построй.
Я могла бы ему сама объяснить, как туда проехать, но мало желания вообще посвящать Богатыреву свое внимание. Открыв карту, моделирую схему проезда и кладу гаджет на антискользящий коврик на панели. Буквально через каких-то сорок минут я встречусь с родной матерью, о существовании которой ничего не знала до вчерашнего дня, и от волнения все остальные мысли и заботы отходят на второй план.
– Я должна решить, что скажу ей.
– А ты должна с ней говорить? – как бы между прочим спрашивает Богатырев, въезжая в город. – Бесполезно что-то придумывать. При встрече слова сами найдутся.
– Что ты сказал своей матери, когда увидел ее? – задаю я прямой вопрос в надежде хоть немного смутить его, но тщетно. Все так же ровно ведет машину, не глядя на меня.
– Поблагодарил, что не забрала меня из детдома. – Взглядом распыляет по мне порох и поджигает его. – Просто на нее без слез не взглянешь. По сей день. Молись, чтобы тебе повезло больше.
– Вряд ли передо мной предстанет успешная дама, – вздыхаю я, посмотрев в окно. Сминая бумажку, коротко усмехаюсь: – А я ведь из-за тебя отсюда уехала.
– Не из-за меня. Из-за себя. Не я же тебя замуж за гондона выдавал. Твоя главная проблема, Рита, в том, что в твоих несчастьях виноваты все, кроме тебя. Сними уже эту корону. Ты умнее, чем хочешь казаться.
– Хоть в чем-то мы с тобой похожи, – парирую я. – В твоей женофобии тоже виновата девушка с твоих картин, только не ты. Ты у нас белый и пушистый, а она сука. Лишь потому что хотела не с нищебродом жизнь связывать, а с надежным парнем. Кстати, раз уж в твоем понимании ей нужны только бабки, что ж ты не отбил ее у мужа, когда разбогател? – Скривив губы в злорадной улыбке, оглядываю Богатырева с головы до ног. Белая майка и светло-синие джинсы ему идут. Лет пять возраста скидывают. Не знала бы его, решила бы, что мажор, а не владелец нескольких бизнес-структур. – Ты слишком категоричен, Платон. Нет ничего идеального. А людям свойственно меняться.
Свернув в проулок, Богатырев выезжает на нужную нам улицу и едет вдоль рядов старых пятиэтажек.
– Мне было три, когда меня отняли у матери, – вдруг говорит он. – Она бухала и таскалась, как последняя шалава. В тот день ее поперло на речку. С какими-то маргиналами. Бросила меня в запертой машине, а сама развлекалась на пляже. В тридцатиградусную жару.
– Ужас, – произношу я, искренне сочувствуя не ему, а тому трехлетнему мальчику. – Что случилось?
– А сама-то как думаешь? Когда она спохватилась, что явилась сюда с ребенком, ее сын уже был без сознания. Еле откачали. Тепловой удар и обезвоживание. По словам врачей, я не меньше трех часов кричал и плакал. Вся слизистая была воспалена, голосовые связки надорваны. Воспитательницы говорили, что у меня даже ногти были сломаны. Возможно, я пытался выбраться. В общем, так как мать уже стояла на учете, этот случай стал последней каплей терпения у органов опеки. – Богатырев въезжает во двор и тормозит на тесной парковке возле детской площадки. – Я, Рита, из всех своих уроков черпал опыт. – Повернувшись ко мне, глушит машину и вынимает ключ из замка зажигания. – И вместо того чтобы искать виноватых, зубами себе дорогу в будущее грыз. Но ты мне ее напоминаешь. Она тоже недоумевает, почему жизнь к ней так жестока.
– Какой же ты говнюк, Богатырев, – фыркаю я. – Я уже хотела тебе посочувствовать.
Он подается вперед, насмешливо оглядывает мое лицо и отвечает:
– Я в твоей жалости не нуждаюсь, Рита. Приехали. На выход.
Небрежность, с которой Богатырев оказывает мне услугу, лишний раз напоминает, какой он тип – губительный грех. Протянув руку и коснувшись моего живота, он открывает дверь, впуская в машину звонкий детский визг с площадки. Избегая его проникновенного взгляда, выхожу на улицу и поправляю на себе летнее платье, надетое по приказу Богатырева. Ума не приложу, как у него это получается – врываться в мою жизнь и руководить ею против моей воли.
Дверь подъезда настежь, поэтому к домофону я даже не притрагиваюсь. Поднимаюсь на второй этаж и глубоко вздыхаю перед нужной квартирой. Богатырев меня не торопит. Молча стоит за спиной, сверля мой затылок. А мне бежать хочется. Далеко и без оглядки. Проснуться и узнать, что все это – дурной сон. В моей жизни никогда не было Королева, папа жив, и мои родители мне родные. Похоже, внутри меня все еще трепыхается маленькая девочка-мечтательница.
Не дождавшись моих действий, Богатырев нажимает на кнопку звонка, но нам отвечает тишина. Звонок не работает. Тогда он стучит по двери кулаком.
Снова тишина.
– Она переехала! – облегченно выдаю я и разворачиваюсь уйти. Столкнувшись с широкой твердой грудью Богатырева, робко поднимаю лицо и встречаюсь с его грозным взглядом.
– Тогда будем искать, – отвечает он, просто ставя меня перед фактом, а не руководствуясь моими желаниями.
– Я понимаю, что у тебя травма детства. Но вдруг мне все это не нужно.
Щелкнувший дверной замок соседской двери сигнализирует нам замолчать. Высунувшаяся в щель старушка в очках с толстыми линзами оглядывает нас с головы до ног, кутается в шаль и сипло отвечает:
– А соседа-то нет. В командировке он.
Мы с Богатыревым переглядываемся.
– Какого соседа? – переспрашивает он.
– Ну вы же в двадцать шестую? К Борису?
– Не совсем, – вмешиваюсь я. – Здесь женщина жила. Лет пятидесяти. – Опускаю глаза на помятую записку и протягиваю ее старушке. Не хочу зачитывать имя. Не могу.
– Ах, Лидия! Так она же померла года три назад. А квартиру дочка унаследовала. Только жить тут не стала, продала сразу.
– Дочка?! – офигеваю я.
– Да я сама удивилась, – продолжает откровенничать с нами старушка. – Мы ж никто не знали о ней. Девчушка в детдоме выросла. Замужем побывать успела, соплей на кулак намотать. А тут за год до смерти матери объявилась. Жила с ней, ухаживала.
Я снова смотрю на Богатырева: в этот раз с надеждой. Я сейчас не в состоянии трезво мыслить. Только он может во всем разобраться.
– Ничего не хочешь мне объяснить? – хмыкает он.
– Ты издеваешься?! – обалдеваю я еще сильнее. – Думаешь, я тут развлекалась?!
– Как нам ее найти? – тут же обращается к соседке.
– Да откуда ж мне знать, мил человек?!
Вынув из кармана бумажник, достает из него несколько купюр и протягивает старушке.
– Пенсию дали. С прибавкой. Девку где найти? – повторяет наглее и нахрапистее, отчего даже у меня кишки сжимаются. А старушка забирает деньги, сворачивает и кладет в карман передника.
– Она в каком-то ресторане официанткой работает. Лидка ее Стешкой звала. Стефания она или Степанида, я не знаю…
Не дослушав ее, Богатырев хватает меня за локоть и тянет к лестнице. Вытащив на улицу, отводит к машине и кивает:
– Садись!
– Перестань указывать мне, что делать! – рявкаю я, толкнув его. Вернее, попытавшись толкнуть. – Ты правда думаешь, я стану искать эту самозванку?! Да мне насрать на эту квартиру! У меня своя есть!
– С чего ты взяла, что она самозванка? – напирает он, прижав мою спину к машине.
Усмехнувшись, мотаю головой. Не может он быть таким идиотом!
– Платон, разуй глаза. Какая-то аферистка дорвалась до дел усыновленных младенцев, пристроила свой зад к больной одинокой женщине, согрешившей тридцать лет назад, и активно заграбастала наследство. Господи, да таких историй тысячи!
– Но та старая кочерга сказала, что девка выросла в детдоме. Твоя мать знала, что ты удочерена. По-твоему, она ослепла и оглохла?
Округлив глаза, замираю. Тон, которым Богатырев произнес это, разгоняет мурашки по спине. Они концентрируются между лопаток и начинают жечь.
– Что ты хочешь этим сказать? – лепечу едва слышно.
– Возможно, Рита, у тебя есть сестра.
Сестра…
Сестра!
Возможно, у меня есть сестра?!
Я не была обделена родительской заботой и теплом, но с мамой и папой не обо всем посплетничаешь. В подростковом возрасте мне особо не хватало кого-то близкого рядом – брата или сестры. Кому можно было бы пожаловаться, когда отец нашел у меня сигареты. Или когда мама отчихвостила за тройку в четверти. Моментов, когда единственный ребенок в семье остро нуждается в кровном друге, предостаточно. На себе испытав участь одиночества, я уже начала приглядываться к Ярославу с мыслью, а не родить ли от него второго? И наши отношения станут крепче, и Саше не будет скучно проводить время только с бабушкой.
– На мать ты в обиде, – не отступает Богатырев. – О могиле и знать не хочешь, чтобы цветов положить. А сестра-то чем перед тобой провинилась? Она, может, и сама о тебе не знает.
– Что? – бормочу в вязком шоке, не веря своим ушам. Богатырев вступается за девушку, которую ни разу в глаза не видел! Наверное, его извращенный мозг автоматом выдал идею сравнить сестер. Одну попробовал, надо и другую кобылицу оседлать.
– Оставь свои больные фантазии при себе! – Тыкаю в его твердую грудь пальцем. – С Ирой воплощай их в реальность!
Хмуро сдвинув брови, с презрением смотрит мне в глаза и, приблизившись слишком близко к моему лицу, шипит:
– Это у тебя больные фантазии, раз ты думаешь, что я трахнул бы родную сестру.
– Так она же моя сестра… – и тут я осекаюсь на полуслове. Он не о Стеше. Он об Ире! – Погоди… Ира – твоя…
Не сводя с меня взгляда, Богатырев открывает дверь машины и, надавив на мое плечо, заталкивает меня в салон. Абсолютно дезориентированная от новостей, опять молча пялюсь в никуда, пока он везет меня в неизвестном направлении по городским улицам. Меня только что сотрясло сразу тремя откровениями: моя биологическая мать давно мертва, у меня есть сестра, а Ира не просто секретарша Богатырева, но и не любовница, как мне казалось изначально.
– А мне сказали, что в город ты приехал с матерью, – произношу не своим голосом, когда мы останавливаемся.
– Я в курсе, что ты копала под меня. Мадлен – плохой конспиратор. Как и информатор. Вокруг меня всегда много женщин, Рита. Я же как магнит.
