Текст книги "Я тебя проучу (СИ)"

Автор книги: Лея Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава 10

Пятый раз прошу таксиста поднажать, но сейчас у него тоже заканчивается терпение. В грубой форме отвечает, что и так уже превышает скорость, а если я не угомонюсь, он меня высадит или сдаст ментам, чтобы проверили, под чем я и от кого удираю.

Прикусив язык, теряюсь в сумраке салона, отворачиваюсь к окну и мысленно молюсь поскорее добраться до дома. Надеюсь, предложение Ярослава еще в силе. Теперь я согласна бежать с ним хоть на край света, лишь бы подальше от Богатырева. От его жестоких, изуверских игр.

Таксист то и дело поглядывает на мое отражение в зеркале заднего вида. Слишком любопытна ему бешеная пассажирка в вечернем платье и с размазанной под глазами тушью. Я даже в отель за вещами не заезжала. Поймала такси, назвала пункт назначения, согласно кивнула на завышенный тариф и села. Управилась, красавица!

Ориентироваться на ночной дороге трудно. Если бы не знаки – маяки, я решила бы, что меня везут в неизвестность. Именно это и происходит километрах в тридцати от города. Связь тут неважная, даже радио барахлит, а водитель, вместо того чтобы ехать дальше, сворачивает на проселочную пыльную дорогу.

– Кажется, вы сбились с курса, – осторожно говорю я без былой уверенности. Вовсе не потому что боюсь снова быть облаянной, а из чувства нахлынувшей тревоги.

Притормозив, водитель не заглушает двигатель, выходит из машины и открывает дверь с моей стороны.

– Вылезай! – Схватив меня за локоть, вытаскивает на улицу.

В нос сразу ударяет сочный запах травы. При других обстоятельствах я бы подышала тут, отдохнула. Сейчас от страха поджилки трясутся.

– Цацки сымай! – велит мне таксист, продемонстрировав небольшой складной нож.

– Ладно-ладно, – бормочу, с трудом ворочая языком. Моя жизнь хоть и не тянет на сказку, но сдохнуть из-за безделушек я еще не готова. В этом мы с сестрой очень разные.

Дрожащими руками вынимаю серьги из ушей, вкладываю их в широкую мозолистую ладонь водителя. Снимаю ожерелье и кольцо.

– И это тоже! – Он указывает на подарок Ярослава.

Боже, нет, только не его!

– Пожалуйста, – умоляю я трясущимися губами, – это кольцо моего…

– С пальцем вырежу! – рыкает он, пригвождает мою кисть к капоту и прикладывает к ней острие ножа.

– Не-е-ет! – взвываю я. – Прошу-у-у ва-а-ас!

– Снимай! – вскрикивает он, отчего я вздрагиваю и начинаю плакать. Нет, рыдать.

Так страшно мне не было еще никогда. Даже рядом с Богатыревым чувствуется какая-то надежда на спасение. Здесь – нет. Только тупик, мрак, безысходность.

Стягиваю с пальца кольцо и подаю водителю-грабителю. Заграбастав все это в карман, он проводит по мне нездоровым взглядом и причмокивает.

– А ты ничо такая. Аппетитная.

– Чт-то? – заикаюсь сорванным на хрип голосом и обнимаю плечи руками.

– Вставай на колени! – Приставляет мне нож к горлу, а другой рукой давит на плечо. – Отсосешь – и свободна!

Судорожно сглотнув, забываю, как дышать. От ужаса уши закладывает и кишки узлом скручивает. Во рту становится кисло-сладко. Бороться с подступающей тошнотой все сложнее. Кажется, вот-вот этого урода заблюю.

– Вы забрали все, что у меня есть, – лепечу тоном испуганной девочки. – Будьте человеком, отпустите. Меня дома ждет дочка.

Заржав, он толкает меня на землю, и я больно ударяюсь коленями.

– Раз дочка есть, то и ебарь должен быть. Че ж ты тогда посредь ночи с незнакомыми мужиками из города валишь?

Он звякает ширинкой, но быстро теряет энтузиазм, потому что нас ослепляет дальним светом фар. Рев двигателя несущегося на нас зверя превращает фырканье такси в дребезжание. Из-под колес резко затормозившей машины вырываются клубы пыли, между которыми вырастает огромная мужская фигура.

Размяв шею и хрустнув кулаком, Богатырев приближается к водителю, оглядывает его с головы до ног и переводит взгляд на меня – хлюпающую носом где-то у его ног.

– Ты кто, мужик? – сипит таксист.

Набравшись храбрости, кулаком заезжаю ему в пах и выкрикиваю:

– Мой ебарь!

Обезьянкой прижимаюсь к крепкой ноге Богатырева, пока несостоявшийся насильник, грязными руками придерживая своего раненого дружка, сгибается пополам и скулит воем побитого шакала.

– Трогал? – коротко, но четко спрашивает Богатырев не своим голосом, напоминая мне, как выбил моему бывшему мужу все зубы, просто увидев на моей руке синяк!

– Нет! – мотаю головой. – Не успел! – И всхлипнув, утираю нос тыльной стороной ладони. – Украшения забрал.

– В тачку! – приказывает он, больше не глядя на меня.

– Платон…

– В тачку! Живо!

Он сжимает кулаки, а я разжимаю свои объятия с его ногой. Медленно отползаю к его машине, открываю дверь, вскарабкиваюсь в салон и запираюсь. Не хочу видеть, как он отметелит парня. Не хочу потом вздрагивать всякий раз при виде Богатырева. Он и без этого оказывает взрывной эффект. Проникает мне под кожу одним своим существованием. Хуже радиации. Беспощаднее и смертельнее.

Но пропустив несколько глухих ударов и ругательств, я все же поднимаю лицо. В свете фар Богатырев похож на громадного хищника, на чью самку покусился недруг. Держа вялого таксиста с окровавленной мордой за шкирку, он что-то шипит ему на ухо и отшвыривает его к машине. Тот, схватившись за грудь, беспомощной тушкой оседает у колеса. А Платон, сжимая в кулаке мое ожерелье, идет ко мне.

Резко открыв заднюю дверь, бросает на мои колени горстку украшений. Даже кольцо Ярослава. Садится за руль, разворачивается и везет нас обратно к дороге.

Я не прикасаюсь к украшениям. От них пахнет кровью. Как и от Богатырева. Жутко. Противно. Хотя умом понимаю, что любой нормальный мужик с таким же остервенением защищал бы свою женщину. Вопрос лишь в том, что я Богатыреву никто. Просто старый долг.

– Спасибо, – пищу тихо и как-то виновато, что ли.

По коже разбегаются мурашки – от тепла, от чувства защищенности, от понимания, что все позади.

Богатырев через плечо стреляет в меня взглядом, сворачивает к площадке для кемпинга и останавливается. Заглушает двигатель и, часто дыша, потирает кулак.

– В багажнике твой чемодан, – говорит мне. – Переоденься. Не надо Саше видеть тебя такой.

Своим голосом словно масло ножом ночь рассекает. Может, я и поступила опрометчиво, но из-за него же! А он меня всем своим видом виноватой выставляет. Жертву корчит.

Выйдя из машины, хлопаю дверью и отхожу в темноту. Долой с его глаз. Туда, где в одиночестве могу опуститься на землю, закрыть лицо руками и выплакаться. Не работает правило относиться к людям так, как ты бы хотел, чтобы к тебе относились. Относиться надо взаимно! И ничего не ждать, кроме ножа в спину. От мужа, от родителей, от друзей. Иначе используют, как вещь, и выбросят.

Потеряв терпение, Платон тоже вылезает из машины, но пришел мой черед высказаться. Подскакиваю на ноги и бросаюсь на него с претензиями:

– Скажи, когда ты встретил меня в казино, ты уже знал, что мы с твоей бывшей сестры?! Ты нарочно разыскивал меня, чтобы ей насолить?! Или она мне никто, и все подстроено?!

– Не ори, – раздраженно отвечает он, открыв багажник. – Истеричка долбанутая! Я не настолько псих.

– У тебя же всегда все на двести шагов вперед просчитано! Хочешь сказать, тебя застали врасплох?!

– А ты думаешь, я круглосуточно только на тебе помешан?! – повышает он голос в ответ. Так и не сунувшись в чемодан, разворачивается ко мне корпусом. – Вынужден тебя огорчить, Рита, мой мир вокруг тебя не вертится! Да, я охренел, когда увидел Стеллу! Довольна?!

Замерев на месте, шмыгаю носом и утираю слезу с щеки. Богатырев не лжет. Его самого задело, что он так лажанулся.

– Я знал, что ее мать звали Лидой, – рассказывает уже спокойнее. – Но даже значения не придал, когда Мария Николаевна дала мне имя и адрес твоей матери. Не пробивал. Вместе с тобой хотел узнать, кто она и что собой представляет.

– Тогда почему ты с такой лютой одержимостью вел меня на знакомство с сестрой?!

– Догадывался, что ни черта путного мы не найдем. Она сразу после смерти мамаши квартиру продала. Логично, что объявилась только ради бабок.

– Хотел ткнуть меня носом в гены? – криво ухмыляюсь я.

– У меня они не благороднее. На другое глаза раскрыть хотел. – Он достает мобильник из кармана брюк и подает мне. – На. Держи. Позвони своему жениху и расскажи о родне. Давай. Смелей! Не можешь? – рычит, когда я делаю шаг назад. – Стыдно? Противно? Вот ты и оказалась в моей шкуре, Рита! Я тоже не прыгал от счастья, когда узнал, что моя мать алкашка-шизофреничка!

– Нет, Платон, – бормочу я, – у нас разные ситуации. Потому что ты меня использовал, а я Ярослава люблю!

– Может, наоборот?! Я тебя любил, а ты его использовала?!

Нервно хохотнув, вытираю вторую слезу и развожу руками.

– Чего?! Ты?! Любил?! Да ты никого кроме себя никогда не любил! Иначе ты бы не бросил меня ради матери, которой не нужен!

– Мне пришлось выбрать, Рита! Между сильной и слабой женщиной. Слабой я был нужнее! И пусть она однажды меня бросила. Я не такой.

– Тогда и к Стелле беги! Раз такой благородный! Тут недалеко! Скотина! – разворачиваюсь, сама не зная, зачем и куда, но Богатырев крепко хватает меня за локоть и дергает на себя.

– Это ты у нас любительница побегов! – шипит мне на ухо, с силой прижав к своей груди. – Сначала делаешь, потом думаешь. Смотри, к чему это уже привело, и подумай, чем обернется твой побег с женихом! Только долго использовать его, чтобы меня забыть, не выйдет, Рита. Я всегда буду рядом. Ведь у нас общая дочь.

– Боюсь, мы с ней лишние в твоей картинной галерее! – Трепыхаюсь в его тисках, не теряя надежды выбраться и сбежать.

– Нет никакой галереи. Все картины были сожжены в ту же ночь, когда ты уехала из моего дома. – Его объятия ослабевают, выпуская меня в новую реальность.

Медленно оборачиваюсь, не решаясь взглянуть на Богатырева. Сложно сказать, врет ли он. Хотя вероятность его искренности более чем высока. Он всегда был со мной предельно честен.

– Ты перевернула мой мир вверх дном, Рита, – уже тише и мягче. – Намеревался показать тебе картины, признаться в своих корыстных планах и заполучить твою ненависть. А ты смотрела на меня с той же любовью и сочувствием. Не ударила, не послала к черту, не убежала. Ты спрятала слезы, проглотила обиду и заставила меня поверить, что все может измениться. Я сжег картины с целью перечеркнуть прошлое и дать нам с тобой шанс. Но утром следующего дня мне сообщили, что моя мать найдена и нуждается в лечении. Я не знал масштабов ее болезни, поэтому и сказал тебе, что вернусь когда-нибудь, а не в конкретный день. Все оказалось куда хуже. Я и так относился к тебе, как к шлюхе. А моя сумасшедшая мамаша явно не сгладила бы углы. Тем более вскоре я выяснил, что у меня есть младшая сестра, которую та вообще бросила в роддоме. Отыскать ее тоже было непросто. В общем, окунуть тебя во все это дерьмо с моей стороны было бы не меньшей подлостью, чем купить у твоего мужа за долги.

– Красиво, – язвлю я, ожидая какой-то подвох. – А порнуху со своего аккаунта на всякий случай не удалил?

– Порнуху? – усмехается он уголком губ, включает свой мобильник и протягивает мне. – Он не кусается. Возьми, посмотри, какие посты я публиковал, как шикарно ты смотришься в легком платье, на яхте посреди озера, на фоне алого заката.

С напряжением нахмурившись, осторожно беру гаджет и вглядываюсь в открытый аккаунт, где последний пост опубликован семь лет назад. Короткое видео, на котором Богатырев в смешной рубашке и шортах учит меня управлять яхтой. Нас явно снимали с берега. На хорошую камеру. В кадре даже видно, как мы оба смотрим друг на друга. Не знала бы я, кто эти люди, решила бы, что по уши влюбленная парочка.

Нехотя листаю дальше и вижу фото и видео с отдыха в горах, на море, в Европе, в пустыни. Есть фото машин и домов. Фото корпоративных вечеринок, конференций, деловых встреч. Из сотен мелькающих перед глазами картинок лишь на двух я нахожу Богатырева в компании девушек. На одной он с бразильской танцовщицей на фестивале. На другой – с девушкой в деловом костюме. Очевидно, партнершей по бизнесу.

– Извращенец не я, Рита, а ты, раз думала, что в моем аккаунте сплошная порнуха. Я показывал Стелле, что всего, ради чего она бросила меня, может добиться каждый. А тебя показал, дав понять, что отныне она в прошлом. Почему я не удалил аккаунт? Из-за этого момента. Знал, что этот разговор состоится. Припас доказательства, что я не совсем больной урод, каким ты меня считаешь. – Он забирает у меня мобильник и выдыхает. – Вот так, Рита. Хотел спугнуть тебя, а испугался сам.

Мотнув головой, руками опираюсь о машину и опускаю лицо. Прикрыв глаза, пытаюсь сообразить, что-то сформулировать, но не выходит. Моя женская натура раздувать из мухи слона сыграла против меня. Если бы я меньше фантазировала и подпитывала домыслы, я не создала бы в своей голове образ идеального злодея и у моей дочери был бы отец. В чем-то Платон прав насчет нас, женщин. Наша импульсивность не приводит ни к чему хорошему.

– Ты сказал Стелле, что мы с ней сестры? – спрашиваю, больше не придумав, о чем можно поговорить.

– Нет. Ты же знаешь, Рита, я ни за кого никогда не принимаю решений. Выбор за тобой – говорить ей или нет, поддерживать сестринские отношения или забыть.

Пальцами зачесав растрепанные волосы назад, я вскрываю чемодан и вытаскиваю джинсы и майку.

– Увези меня к Мадлен или в отель. Саша и правда не должна видеть меня такой.

– Если тебя не спугнет тронувшаяся умом, но почти безобидная старуха, я могу отвезти тебя к себе. Или к Ире. Она поймет.

– А вроде говоришь, что ни за кого никогда не принимаешь решений, – хмыкаю я.

Он берет джинсы и майку из моих рук, возвращает их в чемодан и поправляет тонкую бретельку платья на моем плече.

– Но я же дал тебе выбор.

– Выбор в тупике?

– Выбор в безопасной зоне. Помнишь, однажды я уже сказал тебе, что мне не нравится твоя дружба с Мадлен? Я, Рита, слов на ветер не бросаю.

– Она, в отличие от тебя, за семь лет доказала мне свою преданность.

– Ц-ц-ц, – цыкает он языком, пальцами подцепив прядь моих волос, – ничему, Рита, тебя жизнь не учит. Садись. Ко мне поедем. – Он открывает для меня заднюю дверь и выжидающе смотрит мне в глаза.

– Кажется, я еще не сделала выбор.

– Хотела бы ты к Ире, уже бы сказала. Я без слов понял твой выбор. – Кладет ладонь мне на плечо и буквально заталкивает в салон, напоследок велев: – Пристегнись. Дорога будет долгой.

Глава 11

Мягкий рассвет нежно ласкает мою кожу своим теплом. Свежим, ранним, новым. Мерцает золотыми бликами на деревьях и цветах, на скамейках и тротуарной плитке, на крыше и окнах громадного каменного особняка.

Мне знаком этот район. Около дюжины здешних домов – собственность одного столичного магната. Не знаю, насколько высок у него доход со сдачи их в аренду, но страховку он продлевает бесперебойно.

Отдав ключи от машины вышедшему нам навстречу охраннику, Богатырев берет меня за руку и скрещивает наши пальцы. По какой-то слабо ясной мне причине этот жест больше не отталкивает, не унижает. Скорее Платон говорит тем самым, что не даст меня в обиду, да и впрочем, мне самой нравится жар его ладони.

– Что нового? Хозяйка не лютует? – спрашивает конкретно, не тратя время на приветствие.

– Терпимо. Допоздна смотрела мыльный сериал. Сейчас спит у себя.

– Сиделка не жаловалась?

– Один раз пришлось потрудиться, чтобы хозяйка выпила таблетки. А в целом, проблем не было.

Для меня дикость – слышать о буднях душевнобольного человека. И еще большая дикость, что Богатырев тянет эту ношу. Куда проще было бы, сдай он мать в клинику, где за ней будут круглосуточно присматривать, а не делать ее хозяйкой.

– Для тех, кто будет обо мне спрашивать, я еще не вернулся, – говорит он напоследок и тянет меня к массивным парадным дверям.

– Есть, босс.

Одной рукой подбирая подол платья, чтобы не запнуться, а другую не выдергивая из хватки Богатырева, я вслед за ним плетусь в его логово. Я уже успокоилась и могла бы ехать домой. Но голова раскалывается и просто хочется выспаться, а не терпеть мамины попытки помириться.

Проведя меня по сумрачному холлу, Богатырев задерживается у ступенек лестницы.

– Я забыл твой чемодан.

– Оставь, – прошу я, не желая отпускать его и невольно выдав себя вдавленными в его плоть ногтями. – Разве в твоем гардеробе не найдется для меня какая-нибудь старая рубашка?

– О которой ты тоже ничего не расскажешь своему жениху, – хмыкает он, поднимаясь наверх.

Нарочно часто вспоминает Ярослава. Давит на мои чувства и сомнения. Заставляет почувствовать себя дрянью. Может, у Богатырева и не было гадких намерений, когда он бросал меня и когда возвращался, но сейчас он ведет себя, как абьюзер.

Мы поднимаемся на второй этаж, входим в большую спальню, и он щелкает выключателем, зажигая матовый свет точечных светильников на потолке и стенах.

– Там ванная. – Он кивком указывает на смежную дверь. Садится на край кровати и снимает ботинки – один за другим. – Иди прими душ.

Разувшись и оставив туфли у двери, я послушно следую в указанном направлении. Богатырев хоть и черствый, но гостеприимный. А пренебрегать теми крупицами его светлой стороны, какой он иногда поворачивается ко мне, ох как не хочется. То ли из-за боязни привести его в бешенство, то ли от смакования этих редких мгновений затишья.

Стянув с себя платье и белье, гляжу в зеркало и морщусь. Измотанная и грязная, словно год провела в подземелье, а потом выползала по ложкой вырытому узкому тоннелю.

Открываю воду, пропускаю холодные тугие струи и, дождавшись температуры парного молока, залезаю под лейку. Волоски ощутимо поднимаются над кожей, когда по ней льется дурманящее тепло – расслабляющее и пьянящее. Мурлыкнув, закрываю глаза и даю себе минуту наслаждения.

Покой и безмятежность после нескольких трудных дней. Пусть душ – это совсем не обновление, и прошлое не перечеркнется, но перевернуть одну страницу ради чистой следующей – это шаг, принимаемый в полной гармонии с самим собой. Именно ее я и пытаюсь достичь, разгружая напряженные мышцы от пустой тяжести. А вместе с тем испытывая ноющую, томительную тягу к плотскому удовольствию – такому, за которое станет стыдно перед самой собой.

Мотнув головой, стряхиваю это порочное наваждение, выдавливаю гель на губку, вспениваю и растираю тело – шею, руки, грудь, живот. Спускаюсь ниже и прикусываю губу, осознав, что возбуждена совсем по иному поводу. Мое тело жаждет ласок. Грязных ласок Богатырева. Которыми грезила все эти семь лет. Таила в себе четкие воспоминания. Воспроизводила в грешных фантазиях долгими одинокими ночами.

Он здесь. Совсем рядом. Буквально через стену. Грубый, буйный кошмар, способный сузить мой мир до себя одного. Вычеркнуть из списка моих желаний любого другого мужчину. Даже Ярослава, каким бы милым он ни был…

Нельзя!

Запрещено!

Я не имею права думать об этом!

Смыв с себя пену, быстро мою голову и выхожу из кабинки. Шлепая мокрыми ногами по полу, рыскаю в ящиках в поисках полотенца, но обнаруживаю для себя неловкую деталь – ни полотенец, ни халатов тут нет. Под рукой только мое грязное платье. Влезать в него своим чистым телом – так себе затея перед сном.

Поскребшись в дверь, негромко пищу:

– Платон, здесь нет полотенца.

– Я знаю, – получаю в ответ и, опешив, округляю глаза. – Я разжег камин. Выходи, погреешься, обсохнешь.

– Дай мне хотя бы свою рубашку.

Дверь распахивается, и меня будто порывом ветра отталкивает назад. Появившийся на пороге Богатырев абсолютно нескромным взглядом обводит изгибы моего тела и медленно расстегивает пуговицы своей окровавленной рубашки. Сдергивает ее с себя и протягивает мне.

– Держи, – скалится издевательски, зная, что не надену ее со следами чужой крови.

Сглотнув, прикрываю свои прелести руками и глазами пробегаюсь по его накачанному торсу.

– Зачем ты так со мной? Я тебя не понимаю…

Он наступает, прижимает меня к стенке душевой кабины и отвечает:

– Это я тебя не понимаю, Рита. Какого дьявола ты ломаешься и врешь самой себе? Ты же хочешь меня. Дикого, необузданного, дерзкого ублюдка. Потому что только со мной ты чувствуешь себя… – выдыхает мне в губы, воруя мое отрывистое от волнения дыхание, – желанной…

Одним словом обезоруживает меня. Чувствую себя бесхребетной пластилиновой куклой, марионеткой во власти эксперта моей души. Наизнанку выворачивает, без стыда обнажая мои потаенные фантазии.

– Ты слишком влюблен в себя, Платон, – отвечаю, дыша через раз. – Мой мир тоже вокруг тебя не вертится. Иди лучше поговори на пошлые темы со своим отражением в зеркале. Оно хочет тебя сильнее…

Схватив меня за шею, заставляет подавиться собственными словами. Придавливает затылком в стене душевой и стискивает зубы, взглядом меня поджигая.

– Ты обесцениваешь свои признания, Платон…

Он склоняется ко мне, проводит кончиком носа по скуле и с утробным урчанием произносит:

– Ты сама-то в это веришь? Ты же вибрируешь сексуальным голодом, Рита. Жених у тебя, может, и старательный, но слишком условный. А я помню, как бессовестно тебя заводит нечто запретное, аморальное. – Он резко разворачивает меня спиной к себе и грудью толкает на стену. Одной рукой больно собирает мои мокрые волосы в кулак, другой скользит вниз по ребрам, огибает талию и опускается на бедро. – Как часто ты изменяла ему со мной? Во сне? В мыслях? Трахаясь с ним, но представляя меня? – змеями запускает свой шепот в мое ухо. Они туго ползут по моим нервам, накаляя их и сжимая мои мышцы мелкими тягучими спазмами. – А в какой момент ты поняла, что больше не хочешь его?

Я зажмуриваюсь, напрягаясь всем телом. Отталкиваю наползающее пеленой возбуждение. Борюсь. Молюсь. Сопротивляюсь. Но Богатырев смертоноснее огня. Смерч, затягивающий каждую мою крупицу в свой разрушающий вихрь.

Меня сводит с ума его шепот – горячий, настойчивый, опасный. Его запах – дерево, табак и мускус. Его прикосновения – собственнические, наглые, бесцеремонные, атакующие.

Умом понимаю, что достаточно отказать одним коротким «Нет!», и он отступит. А губы не шевелятся. Немеют. Дар речи исчезает, растворяется в звенящем вокруг меня раскаленном воздухе.

– Можешь не отвечать, Рита, – шепчет он, щетиной уколов мою шею и губами коснувшись вены под тонкой кожей. – Твое тело говорит громче любых слов.

Его пальцы обводят мою ягодицу и проникают ниже – промеж расставленных ног. Я тихо вскрикиваю, ощутив подушечки на пульсирующих аппетитом складках. Почти бессознательно выставляю попу назад, как сучка кобелю, но рука Богатырева замирает. Как и он сам. Рыхло усмехается мне в ухо:

– Воронка-то течет.

– Господи, – пищу, проклиная себя за предательство тела. Ненавидя Богатырева. За все, вплоть до его похабных выражений.

Богатырев нарочно дразнит меня. Напряженным в брюках членом трется о мое бедро, напоминая свой размер и способности. Не спешит трахнуть. Издевается. Ждет, когда умолять начну. А я дрожу, мысленно повторяя имя Ярослава. Наполняя себя воспоминаниями о нем, его улыбке, нежности, ласках. Увы, эти попытки напрасны. Стоит Богатыреву слегка помассировать мое набухшее лоно, как я закатываю глаза, застонав и запрокинув голову на его плечо.

Все. Больше нет Ярослава. Смыло. Разъело кислотой. Развеяло прахом по ветру. Есть только я и Богатырев – тип, который заслуженно мучает меня. Заслуженно, потому что сама виновата, что влюбилась!

Зубами зацепив мочку моего уха, он проталкивает в меня одну фалангу своего пальца, а кулак второй руки разжимает. Оставив волосы, ведет ладонью по плечу. Оставляет следы – ожоги, метки. Кажется, клеймо раскаленным железом выжигает.

Крик подкатывает к горлу, но не слетает с губ. Я еще удерживаю себя в рамках какого-то приличия, хотя сжатую его пальцами грудь пронзает болью. Резко задираю руку и ногтями впиваюсь в его твердое предплечье. Лопатками жмусь к его обнаженному липкому от пота торсу. Дышу полной грудью, ловя его безумный запах. Перед глазами все расплывается. Пола под ногами больше нет. Тьма, которой Богатырев пропитан до самого своего основания, окутывает меня едким туманом, зомбирует, подавляет.

– Учти, Рита, я не такой, как остальные твои наездники. Как только сделаешь выбор в мою пользу, назад дороги не будет. Я измен не допущу. Сразу шею сверну, едва подумаешь о ком-то кроме меня. – Палец входит в меня глубже, выбивая воздух из легких.

Снова он делает вид, что дает мне выбор. Как будто оставит меня в покое, если отвергну. Но хочу ли я этого? Он дал мне целых семь лет свободы! Годы, чтобы я решила, чего хочу. Мой ответ давно дан, просто я его боюсь…

Сама насаживаюсь на его палец, окончательно теряя рассудок. Погружаясь в реальность, где существуем только мы вдвоем. Отрывисто вздыхаю ртом и позволяю слезам скатиться по щекам.

Замираю в объятиях Богатырева, напрасно фокусируя зрение хоть на чем-то. Медленно веду рукой по его телу, кладу ладонь на каменную выпуклость в паху и сжимаю пальцами толщину его члена. В ушах долбит жуткий голод. Во рту пересыхает. И в груди давит.

Очнись! Проснись! Одумайся! Пожалеешь ведь…

Но нет. Одуматься – это не про меня. Слишком просто. Я умру от скуки, если включу мозги.

– Тогда сверни ее прямо сейчас, – отвечаю хрипло и тихо. – Потому что ты должен сделать так, чтобы я не захотела другого…

Рывком развернув меня к себе, Богатырев хватает мой подбородок и задирает лицо.

– У тебя был шанс послать меня к черту, Рита. – Глаза чуть сужаются, уголок губ отодвигается: – Упустила.

Цель достигнута. Я повержена, подчинена. Но рабыней в этот раз себя не ощущаю. Ведь я та, ради которой Богатырев отверг любовь всей своей жизни. А это значит, попытки его приручить не так уже безнадежны.

– Поцелуй, – стону ему в губы. Ресницы опущены, дыхание сбито, сердце выпрыгивает из груди.

Меня трясет от страха, что все это – сон, мечты, бред. Ломает от бессилия, нетерпения и томительного ожидания.

Он касается своими губами моей щеки, укалывает щетиной подбородок и шепчет:

– Так? Или быть может… Так? – Чуть ниже – к шее.

Играет, подгоняемый азартом и моим трепетом. Смакует каждую секунду, растягивая предвкушение. А во мне растет волнующая пустота, заполнить которую способен только Богатырев. Загадочный мерзавец, для которого обещание – не пустой звук.

Дрожащими пальцами я лихорадочно расстегиваю ремень его брюк, лязгаю пряжкой ремня и замираю одновременно с Богатыревым. Наши взгляды встречаются. Его – напористый, и мой – испуганный.

– Не могу терпеть, – признаюсь, обеими руками вцепившись в ремень. – Промедлением ты меня убиваешь, Платон.

Я теряю контроль не только из-за длительной разлуки. Моему сердцу хочется доказательств, что мы принадлежим исключительно друг другу. Что Стелла в прошлом, а Яр… Даже подумать о нем не успеваю, как Богатырев вытягивает ремень из шлевок, хватает меня за запястья и перетягивает их грубой кожей, въедающейся в плоть. Задирает мои руки над головой и пристегивает их к полотенцесушителю.

– Зачем? – бормочу я, сбитая с толку.

Силой меня брать не надо: сама отдаюсь. Бежать не собираюсь, потому что голодная. К чему эти игры, ума не приложу. Но я оказываюсь прикована к стене. Руки вытянуты. Пальцы ног едва касаются пола. А вниз по позвоночнику ползут горячие шарики сладкой боли и липкого ужаса.

Отойдя от меня на шаг, Богатырев мажет по мне взглядом и облизывается, оценив товар. Беременность ничуть не испортила мою фигуру. Я быстро восстановилась после родов, а фитнес и правильное питание помогает мне оставаться привлекательной, вопреки бегущим годам. Стыдиться мне нечего. За исключением неприличных фантазий, роящихся в моей голове.

Протяжно выдохнув, поднимаю лицо и мирюсь с фактом, что я связана и получу свободу тогда, когда этого пожелает Богатырев. Тогда, когда он сам меня освободит.

– За тем, Рита, – отвечает он мне, снимая брюки и трусы, – что я тоже не могу терпеть. Особенно после семи лет воздержания… – Бросившись на меня, запрокидывает мои ноги на свою талию и вторгается одним точным резким толчком, выбившим из меня истошный визг.

Спиной и затылком впечатавшись в стену, я стискиваю зубы и зажмуриваюсь. Богатырев не членом пронзает меня, а настоящим копьем. Насквозь. Насмерть. Ощущение его твердой плоти набатом стучит в висках. Он медлит какой-то миг, долю секунды, но этого достаточно, чтобы вся жизнь пронеслась перед глазами, прежде чем сердце вновь начинает качать кровь.

Расслабившись, закатываю глаза и прикусываю губу, терзаемая кайфом от трущихся движений. После нескольких глубоких толчков начинаю отвечать, нанизывая себя на огромный поршень. Хриплю со стонами, извиваясь и дергаясь. Плевать, если своим весом повыдираю тут всю сантехнику с корнем. Пусть хоть весь особняк в кучу сложится. Мир рухнет. Лишь бы Богатырев не прекращал.

Наладив наш общий темп, он снова берет меня за подбородок, притягивает к себе и наконец целует в губы. Настойчиво и влажно. Щетиной щекоча мое лицо. Языком размыкая мой рот и сплетаясь с моим языком. Хрипя и порыкивая от нашего общего наслаждения.

– Проклятая дьяволица, – хрипит, вдалбливаясь в меня сильнее и резче. – Семь гребаных лет украла у меня…

Хочу обнять его. Запустить пальцы в волосы. Поцарапать его шею, спину, плечи. Разогнать по его коже мурашки. Меня скручивает спазмами от этого непостижимого желания, и секс становится острее, чувствительнее, болезненнее. Оргазм закладывает уши и вспышками бьет по глазам в тот момент, когда Богатырев крепко пальцами мнет мою ягодицу, сжимает шею и прикусывает мою губу. Вскрикиваю, задрожав на его члене. Теряюсь в реальности. Задыхаюсь. Увязаю в нем, словно в болоте.

Не дав мне толком отдышаться, он в ускоренном темпе продолжает заполнять меня собой. Руками бродит по моему телу, зубами царапает шею, шепотом обжигает кожу. Чертов дикарь, вырвавшийся на свободу. Жалит каждым новым толчком. Выкорчевывает из моей памяти и сердца любые следы Ярослава. Стирает их с моего тела. Железобетонным занавесом грохается на его имя.

Пальцами сдавливает мои соски и губами ловит срывающийся с губ крик. Доводит меня до истерики, до онемения конечностей, до безумия. И открывает для меня одну простую истину: любовь – это не когда с человеком хорошо, а когда без него хреново. Я могу ненавидеть Богатырева, презирать, обвинять его во всех грехах и проклинать, но без него моя жизнь – бессмысленное существование.

Кончая в меня, он прилипает ко мне своей широкой грудью, придавливает меня к стене и тихо рычит мне в ухо. Горячий, пульсирующий, мокрый. Его сердце, долбясь о клетку ребер, рвется ко мне. Разговаривает с моим на одном языке. Растворяет нас обоих в гармонии друг с другом.

У меня нет сил пошевелиться. Я просто вишу на полотенцесушителе, обвив Богатырева ногами, и думаю, что если бы он не пристегнул меня, я бы действительно металась, царапалась, кусалась в попытках выбраться из-под него, сбежать, спрятаться. Потому что в теле ощущение, будто он пронзил меня до самой глотки.