Текст книги "Я тебя проучу (СИ)"
Автор книги: Лея Кейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Везение это, или судьба, но Богатырев и правда победитель по жизни. Покер, женщины, бизнес – не имеет значения, на какой арене ведется игра, лавровый венок украсит именно его голову.
В глазах напротив булькает расплавленная лава. Белоснежный оскал опасно сверкает в тусклом свете парковки. А рука, я бы даже сказала – лапа, сильнее мнет мое бедро.
– Не смей трогать моих близких, – сквозь вибрацию подкатившего к горлу ужаса угрожаю я.
Богатырев медленно отлипает от моего бедра, задирает обе руки вверх и упирается ими в крышу моей машины. Кажется, сейчас с легкостью перевернет ее и закатает меня в бетонное покрытие. Каждое мое слово, взгляд, жест, даже каждая моя мысль лишь сильнее разжигает в нем азарт. Он глазами меня пожирает. Все косточки перемалывает. Матерый волк, испытывающий оргазм от препятствий и не признающий поражения. Борьба для него – развлечение, а впрыскиваемый в кровь адреналин – наркотик.
– Как же тебе мозг засрали за эти семь лет, – произносит он, изучая мое лицо, словно собирается писать картину – пополнить свою коллекцию, чтобы позже какой-нибудь очередной наивной овечке втирать душещипательную историю о бабах-сучках. – Тебе же было хорошо со мной. Я помню, как ты стонала, покрикивала, сминала руками простыню. Как выгибалась, когда я членом выбивал из тебя дурь. Как причмокивала, отсасывая мне. Как становилась властной госпожой, когда я…
– Вылизывал меня, – не стесняюсь я в выражениях. – Ты прав, Платон, так и было. Было, – уточняю, подавшись вперед и оказавшись так близко к его лицу, что его дыхание касается моей щеки. – А сейчас все это принадлежит другому. Долг свой выбивай с Королева. Можешь так же – членом.
Уголок его губ насмешливо отодвигается к уху. Положив ладонь на мою шею, большим пальцем проводит по щеке и отвечает:
– Я, Рита, не за долгом. Мне нужна не одна ночь с тобой, а ты вся. Полностью. С головы до ног. Каждой клеточкой тела. И я клянусь, что ты сама отдашься мне. Без принуждения. Будешь умолять больше не бросать тебя.
– Трахни свою самоуверенность в жопу, – огрызаюсь я, коленом прицелившись ему в пах, но безуспешно: у Богатырева завидно мгновенная реакция на самозащиту. Контратаковав, разворачивает меня к себе спиной, прижимает к своей груди и, перекрестив мои руки, блокирует любые телодвижения.
Задницей чувствую, как промеж половинок упирается его эрекция, но ответного возбуждения не испытываю, хотя от его горячего дыхания мурашки ползут от уха по шее и вниз по руке.
– Какая ты стала брыкастая. – Кончик его языка касается мочки моего уха, проводит по нему вверх-вниз и собирает мой вкус с венки на шее. Богатырев крепче сжимает меня в своих объятиях, не давая мне свободно дышать. Сильнее упирается членом в ягодицы и шепчет на ухо: – На что ты пойдешь, чтобы я раз и навсегда убрался из твоей жизни?
– Как вариант – на твое убийство, – цежу сквозь зубы, отворачиваясь от него.
– А хочешь знать, на что я пойду, чтобы остаться в твоей жизни? На его убийство. – Богатырев поднимает мою руку, на пальце которой кольцо Ярослава. У меня ком застревает в горле. Душит. Отравляет. Нос и глаза щиплет. Дар речи начисто исчезает. – Думай, Рита, над своими выражениями. Я терпеливый, но не клоун. Понимаю, тебе надо время – проанализировать, свыкнуться. Поезжай домой. Отдохни, приди в себя. День, два, неделю, месяц – не имеет значения. Но на работу ты вернешься. Будешь выполнять все мои требования, глотать свои нелепые безосновательные обиды и шаг за шагом привыкать к новой жизни.
– Даже не подумаю ползать у тебя под столом и сосать во время совещаний.
– Я припомню тебе эти слова, когда ты там окажешься.
Отчаяние, похожее на черное забвение, клубится туманом у меня перед глазами. Слова Богатырева – это кипяток, обжигающий пар, пронзивший все тело. Боль, она ведь не только физической бывает. Рану в сердце не увидеть, а ноет она сильнее и дольше.
– Всякий раз, – добавляет Богатырев, все еще держа меня в своих объятиях-оковах, – когда потянешься за ручкой написать заявление на увольнение, вспоминай этот наш диалог. Я, Рита, никогда не шучу. Ведь человек ценен тогда, когда его слова совпадают с действиями.
– Так ты у нас бесценный, – язвлю я, а у самой глаза слезами наполняются.
– Незаменимый.
Оставив на моей щеке легкий поцелуй, окруженный мелким электрическим разрядом от ключей щетины, Богатырев отпускает меня, открывает водительскую дверь и окидывает меня выжидающим взглядом.
– В офисе мои вещи, – отвечаю, не желая уезжать без объяснений перед Ярославом и Мадлен. – Мой мобильник, в конце концов.
– Я завезу тебе твои вещи вечером.
Растерянно оглядевшись, звучно выдыхаю и мотаю головой. Наваждение какое-то. Он похож на маньяка, который обрубил мне любые пути отступления.
– Не нужно! Ярослав привезет.
– Боюсь, сегодня он задержится. Кто-то же должен отчитаться перед новым руководством.
– Какой же ты мудак!
– Не вынуждай меня силой заталкивать тебя в машину, – фыркает он, теряя былой «располагающий» настрой.
Сев за руль, вставляю ключ в замок зажигания и хлопаю дверью. Не верю, что снова превращаюсь в его пленницу. Только теперь он трахает не мое тело, а мой мозг.
Взглянув на него последний раз, думаю, что было бы неплохо переехать его вдоль и поперек, но мои слова о его убийстве были выброшены на эмоциях. В отличие от его. Он, боюсь, о расправе над Ярославом говорил вполне серьезно.
Заведя машину, выруливаю с места и уезжаю с парковки. Не знаю, когда решусь вернуться к работе, но точно знаю, что когда вернусь, все изменится. Абсолютно все.
Глава 3
Протупить половину оставшегося дня в интернете – это полнейший бред. Хотя я уже сомневаюсь, что нахожусь в трезвом уме. Богатырев хуже ноющего нарыва. Горячее огня. Мощнее цунами. Крепче гранита. Даже его глаза – смертельно вязкое болото. Один только взгляд способен перекрыть дыхание, утопить, затянуть в бездну.
Я листаю веб-страницы одну за другой. Натыкаюсь на десятки Богатыревых Платонов, размышляя, в каком неведении они живут, не представляя, какого тезку имеют.
Из тех крупиц информации, которые мне удается выудить из интернета, я выясняю, что без дела Богатырев не сидел. Сколотил целое состояние за эти семь лет. В одном городе у него процветает гостиничный бизнес, в другом – ресторанный. Зачем же ему при таком раскладе наша загнивающая компания, ума не приложу.
– Мамочка, смотри, я нарисовала нашу семью. – Саша перекрывает монитор ноутбука своим рисунком.
Моргнув, отодвигаюсь от стола и перевожу взгляд на ожидающую моей похвалы дочку.
– Очень красиво, зайка. – Усаживаю ее к себе на колени и, поцеловав в сладкую, теплую шейку, беру рисунок в руки. – Ух ты! Какие яркие цвета. Бабушка купила какие-то новые крутые карандаши?
Мама в это время гремит на кухне, откуда в гостиную тянется аромат готовящегося рагу. Аж под ложечкой сосать начинает. Я ведь сегодня лишь наспех позавтракала круассаном с кофе.
Снова переключаюсь на детский рисунок. Обычно Саша рисует себя в центре. Справа – меня, слева – бабушку. Дедушка у нее всегда в белом халате на облачках – это мой папа, умерший два года назад. А Ярослав, появившийся в ее картинах с месяц назад, рядом со мной.
Но на этом рисунке рядом с бабушкой я вижу незнакомца в черном костюме с галстуком чуть ли не до колен.
– А это кто, котеночек? Представительный мужчина, – улыбаюсь я, подозревая, что мама нашла себе ухажера и уже познакомила с ним внучку.
– Добрый дядя. Он подарил мне карандашики.
– Ничего себе, и правда – добрый дядя. А как его зовут, он не сказал?
– Сказал, но я забыла. Тогда он сказал, что я могу называть его папой…
Боковым зрением замечаю в дверном проеме побледневшую маму. Едва не выпускаю Сашу из рук, услышав эти пугающие слова. Костюм и галстук, волнистые волосы, размазанная по лицу щетина, темно-зеленые глаза… Богатырева невозможно не узнать даже в корявом детском рисунке.
Будто парализованная, пересаживаю дочку на ее стул, закрываю ноутбук и встаю.
– Очень красивый рисунок, солнышко, – чмокаю ее в темечко. – Порисуй еще что-нибудь, мне нужно поговорить с бабушкой.
Мама вперед меня уходит в кухню. По ее выражению лица ясно, что не ожидала так спалиться.
Прикрыв дверь, скрещиваю руки на груди.
– Что это? – Киваю назад, а у самой голос дрожит – не то от ярости, не то от обиды, не то от страха.
– Рита, ты только не злись, – отвечает мама своим учительским тоном, будто она лишь ошиблась в выставлении оценок в журнал. – Мне самой не понравилось, когда он подошел к нам на детской площадке…
– Когда?! – рычу сквозь зубы, видя в родной матери злейшего врага, вредителя.
– Дня четыре назад, – спокойно пожимает она плечами. – Он сразу признался мне, что отец Саши.
– Он ей не отец!
– Говори тише! – одергивает меня мама, покосившись на дверь. – Она так похожа на него, что я и без его признания бы догадалась.
– Что ему было нужно?
– Платон сказал, что не знал о дочери. Если бы ты ему сообщила, он бы ни за что не отказался от нее. Рита, ты мне ничего не рассказывала об ее отце. И я не лезла в это, потому что чувствовала, какая это для тебя травма. Но я думала, что парень сбежал, узнав о твоей беременности. Оказалось, ты и сама не спешила ставить его в известность. А он не плохой. Богатый, умный, сильный. Он имеет право…
– Никаких прав у него нет! – вскрикиваю я. – Он подонок! Как ты могла, мама?! Что такого он наговорил вам, раз за четыре дня добился своего места на семейных рисунках дочери?!
– Ничего плохого! – возмущается мама. – Он водил нас в парк развлечений, куда с тобой Саша выбраться не может, потому что ты постоянно на работе! Водил ее в зеркальный лабиринт, откуда ребенок выскочила с восторженными воплями! С ним она побывала на крутом квесте, о котором даже мечтать не могла! Да, он добился своего места на ее рисунках!
– Он его купил!
Зазвонивший мамин мобильник прерывает разгорающийся скандал и дает мне остыть. Но ненадолго. Потому что едва мама отвечает на звонок, как протягивает телефон мне.
– Тебя.
Учитывая, что все мои вещи остались в офисе, неудивительно. Подношу мобильник к уху, но не успеваю даже сказать «Алло».
– Я подъехал, – хриплым, рыхлым голосом докладывает Богатырев, проникая им ко мне под кожу. – Спустишься? Или мне самому подняться?
Ублюдок.
Деспот.
Тиран.
Псих.
Маньяк.
– Ноги твоей не будет в моем доме, – шиплю в ответ и возвращаю телефон маме. – Мы еще не закончили, – предупреждаю ее и, развернувшись, выхожу из кухни.
Очень хорошо, что Богатырев сам приехал. Выпущу на нем пар, а потом спокойно объяснюсь с мамой и пролью свет на то, какой на самом деле мерзавец этот богатый, умный и сильный мужчина.
Сердце бьется слишком часто. Его ритм закладывает уши и воспроизводит перед глазами яркие красные вспышки. Грудь распирает от желания накинуться на Богатырева и расцарапать его довольную физиономию. Лишить это чудовище его самоуверенной ухмылки. Заткнуть его пасть. Раз и навсегда.
Выскочив на улицу, все внимание обращаю на припаркованный посреди проезжей части тонированный автомобиль. Шик, блеск, глянец – все, как он любит. И ему плевать, что позади него другим машинам приходится с трудом разворачиваться и объезжать дом, чтобы попасть в пункт назначения. Этот человек абсолютно равнодушен ко всему, кроме своего собственного комфорта.
Выйдя на улицу, обходит автомобиль и открывает для меня пассажирскую дверь.
Распрямив плечи, негласно даю понять, что никуда я с ним не поеду на ночь глядя. Да и в принципе бы не поехала даже среди бела дня.
– Кого ты посоветуешь загрузить дополнительной работой на все выходные? Подругу? Или жениха?
Вот же гад!
Стискиваю зубы и, приправляя свою ненависть новой порцией злости, сажусь на сиденье.
Хлопнув дверью, Богатырев снимает пиджак и галстук, ослабляет верхние пуговицы рубашки и возвращается за руль. Подвернув рукава, обнажает мощные канаты вен на накачанных руках и, дернув уголком губ, небрежно швыряет пиджак и галстук назад.
– Расслабься, – произносит так, словно мы давние друзья и он везет меня отдыхать. – Я же не кусаюсь.
Атмосфера в салоне его нового авто, как и прежде, особенная. В ней невозможно расслабиться, помня, как опасен ее владелец. Он фонит угрозой, кровожадностью. И да – он кусается!
Рванув взревевшую машину с места, Богатырев выруливает со двора и, пока я пристегиваюсь, паркуется на стоянке перед супермаркетом.
– Сейчас спросишь, хочу ли я пить? – язвлю, напоминаю нашу с ним первую совместную поездку.
– А ты хочешь?
– От тебя мне ничего не нужно!
– Значит, просто потолкуем.
Я оглядываюсь, не веря своим ушам. Он проехал сто метров, чтобы просто «потолковать»?!
– Как ты посмел видеться с моей дочерью у меня за спиной?! – бросаюсь на него с обвинениями, прежде чем он вновь начнет угрожать.
– С нашей дочерью. Если бы я попросил твоего разрешения, ты бы его дала? – Выждав секунду, Богатырев усмехается: – Моя единственная возможность видеться с ребенком – это без твоего ведома.
– Ты подлец…
– Не больше тебя, – отвечает он, развернувшись ко мне корпусом и буквально превратившись в стену. – Узнав о ней, я не мог сидеть сложа руки. Я хотел увидеть ее. Три дня я подъезжал к вашему дому и наблюдал. Ждал. Надеялся. Хоть одним глазком взглянуть на нее. Это случилось. Она вышла из дома под руку с твоей мамой. Маленькая принцесса. Думаешь, мне хватило смотреть на то, как она качается на качелях, из окна этой жестянки?! – Он кулаком бьет по рулю. – Тебе бы хватило?! Нет, Рита. Ты не знаешь, каково это. Да, я вышел из машины. Чтобы услышать ее голос, смех. Чтобы ее глаза коснулись меня – родного отца. И знаешь, свидетелем какой истории я стал? На площадке был аниматор в костюме мультяшного персонажа. Он раздавал детям бесплатные билеты на популярный квест. Хочешь услышать, что сказала наша дочь? «Мама все равно меня туда не поведет. Ей некогда». Некогда, твою мать! – рявкает он так, что я вздрагиваю и прикрываю глаза. – Гребаный бесплатный билет! И ребенок от него отказался! Может, у тебя бы и сердце не дрогнуло, а я не смог стоять в стороне. Да, я познакомился с твоей мамой, я подружился с нашей чудной дочуркой. Но от тебя я скрывал не больше, чем ты от меня! Я не запрещал ни твоей маме, ни Саше держать в тайне наше с ней общение. Я даже надеялся, что они расскажут. Что мы с тобой встретимся не в офисе на глазах у пятидесяти человек, а где-то в развлекательном парке. Но тебя не было. Я встречался с ними на протяжении четырех дней. Тебя с дочерью я не увидел ни разу.
– Я вкалываю, как проклятая! Мне пришлось многим пожертвовать, чтобы у Саши было все самое лучшее…
– У нее нет родителей! – ревет Богатырев, пригвождая меня к сиденью этим обвинением. – У нее есть только бабушка и несбыточные мечты! И после этого у тебя язык поворачивается меня называть подлецом?! Сколько раз за эти четыре дня ты потрахалась с Ярославом?! А сколько раз ты прогулялась с дочерью по набережной?! Ты, Рита, вовсе не белая и пушистая. Но ты слишком вжилась в роль жертвы. Оглянись: жизнь бьет ключом. Все меняется. Только ты продолжаешь жалеть себя за прошлые ошибки.
– Ты сломал мне жизнь.
– Нет, Рита, я вовремя уехал. – Он протягивает руку назад, достает оттуда мою сумку и бросает мне на колени. – Твои вещи. – Развернувшись к рулю, перекидывает через себя ремень безопасности. – Завтра в семь тридцать планерка. Быть на работе как штык!
– А как же бессрочный отпуск? – горько усмехаюсь я.
– Ты провела дома полдня. Ты посвятила их дочери? – задавая этот вопрос, Богатырев даже не смотрит на меня. Глядит прямо перед собой – на гудящую ночную дорогу. – Тебе не нужен отпуск. Продолжай дальше «жертвовать». Я дам нашему ребенку то, чего не можешь дать ты. – Повернувшись ко мне, буравит меня помрачневшим взглядом: – Я подарю ей детство. Будешь препятствовать – по судам затаскаю. Задолбаешься доказывать, что ты вменяемая. А теперь топай.
Сколько же слов вертится на языке! Хочется выплюнуть ему их все прямо в лицо. Но он обернет их против меня. Сначала угрожал карьерой Яра и Мадлен, потом убийством Яра, обнародованием старого видео, а теперь – лишением меня родительских прав. Что он выкинет в следующий раз, я даже знать не хочу. Отныне у меня одна цель – найти его слабое место. А я, кажется, даже помню его. И я найду ту девицу с его картин. Землю перерою, но отыщу ее и уложу Богатырева на лопатки.
Цокая каблуками туфель, перевариваю каждое его остроугольное слово. Быть таким ничтожеством тоже нужен талант. Перевернуть все сверх на голову и выставить меня отвратительной матерью. Может, я и не уделяю Саше достаточно времени, но я обеспечиваю ее всем необходимым. Голодная и полураздетая, но круглосуточно в объятиях мамы, она не была бы счастливей.
– Привет, Рита, – голос Яра, как одиноко пробившийся из-за густой тучи луч солнца.
Он стоит у подъезда, сочувствующе улыбаясь мне. Мой любовник, мой жених. Просто человек, чьего понимания и прощения я не заслуживаю.
– Яр! – Бросаюсь к нему, выронив сумку из рук, и ухом прижимаюсь к его твердой груди. Ищу защиты, надежности, уверенности, хоть и знаю, как дорого все это в наше время. – Прости, Яр… Я…
– Я знаю. Когда ты исчезла из офиса, я звонил твоей маме, она сказала, что ты дома. – Крепко обняв меня, он губами прижимается к моей голове и согревает меня своим сильным теплом. – Рита, давай уедем. Бросим все и сбежим.
Предложение, от которого в другой ситуации я пришла бы в восторг, сейчас кажется смертельным приговором. Яр даже отдаленно не представляет, какими угрозами сковал меня Богатырев. Любой мой шаг может стоить не только карьеры, но и жизни. Его, Мадлен, а может, и моей.
Отстранившись от него, опускаю ресницы и протяжно вздыхаю.
– Я не могу, Яр. Тебя не осужу, если уедешь. Сама не побегу.
– Рита, он не даст тебе покоя! – убеждает он меня, пальцами вцепившись в плечи. – Посмотри на меня. Рита, я тебя очень, очень люблю. Мне под силу любые испытания, но если сейчас мы не решимся, все закончится плохо. Для всех.
Я и сама это прекрасно понимаю. Долго повиноваться Богатыреву не получится. Рано или поздно он потребует что-то невозможное, и тогда всему придет конец.
– Куда бы мы не сбежали, он нас найдет. Ему нужна не только я, Яр. Он хочет отнять у меня Сашу. Сейчас я должна быть предельно осторожной, не провоцировать его. Будет отлично, если получится найти на него что-то грязное, из-за чего ни один суд не доверит ему опеку над ребенком.
Сглотнув, Яр гладит меня по щеке и произносит:
– Богатырев в городе не один.
– Что? – хмурюсь, взглянув ему в глаза.
– Мадлен подтянула кое-какие старые связи. Выяснила его адрес.
– И?
– Богатырев снимает виллу за городом. И с ним тут женщина…
Глава 4. Платон
Цель визита в стрип-клуб по большому счету у всех гостей одна – стрипухи. В атмосфере дымящегося кальяна, вводящей в транс музыки и извивающихся вокруг шестов гибких женских тел шустро не только член в штанах поднимается, но и растет счет в чеке. Довольно прибыльный бизнес, если исправно следить за текучкой кадров, чтобы клиенты не заскучали годами пялиться на одни и те же сиськи. А еще уникальная возможность заручиться поддержкой влиятельных персон, имея при себе пикантного формата компромат. Я не раз размышлял стать владельцем подобного рода заведения. Но оставлял это на потом – когда-нибудь, состарившись. Сейчас, узнав, что у меня есть дочь, которая через каких-то двенадцать-тринадцать лет будет того же возраста, что та девчонка, стреляющая в меня глазками, стрипухи воспринимаются иначе. От хорошей жизни в этот бизнес не суются. Окруженные родительской заботой и любовью девушки учатся в институтах, выходят замуж, путешествуют по миру, сами, в конце концов, оплачивают мужской стриптиз. И я сделаю все возможное и невозможное, чтобы моей дочери не пришлось изваляться в такой грязи.
Парень, с которым у меня назначена встреча, особого доверия не внушает. Кайфовал, как минимум, неделю назад. До сих пор носом шмыгает и потерянно оглядывается. Но мне рекомендовали его, как лучшего спеца в городе.
– Они местные? – наконец интересуется он после пяти минут молчаливого разглядывания фото. Убирает их в конверт и засовывает во внутренний карман косухи.
– Это ты должен выяснить. – Делаю глоток местного пойла, глядя на торчка поверх стакана.
– Мне пятьдесят процентов сразу. Налом.
– За дурака меня не держи. – Отставив стакан, достаю сигарету, чиркаю зажигалкой и прикуриваю. Откинувшись на спинку кресла, выпускаю вверх струю дыма. – Ты же сразу ширнешься.
– Я не такой…
Приподнимаю бровь, и парень, пожав плечами, хрустит шеей.
– Хотя бы сотню. На транспортные расходы.
– Пешком походишь. Тебе полезно. – Еще раз затягиваюсь.
– Я откажусь от дела.
– Я заплачу на двадцать пять процентов больше, чем ты берешь обычно. Но только после результата.
Пальцем быстро утерев нос, он прочищает горло и согласно кивает. Взяв бейсболку и очки, напяливает их на себя и встает.
– Договорились.
Никто и не сомневался, что мы договоримся. Провожаю его дохлую фигуру взглядом и перевожу его на девочку у шеста. Она буквально стекает по нему, томно прикрывая глаза и прикусывая губку. Свое внимание по-прежнему уделяет только мне, наплевав на пускающих на нее слюни старых жирдяев. Потаскушка рассчитывает не только на приват. У нее все желания на лице прописаны. Вот только меня легкодоступность не прельщает. Лишь отвращение вызывает.
Допиваю то, что здесь называют элитным алкоголем, тушу окурок в пепельнице и, оставив на столике две купюры, покидаю заведение. Владельцу клуба не помешало бы подглядеть пару приемов, как встречать гостей, у конкурентов. Походить по столичным и заграничным стриптиз-барам. Может, что-то толковое бы тут и вышло.
На часах уже полночь, когда я добираюсь до дома. Снова всюду горит свет: в окнах, в беседке, в оранжерее, на террасе, во дворе. Охрана докладывает, что хозяйка опять не в себе – звала на помощь, просила выпивку, угрожала увольнением и самоубийством.
Если бы не мое бесконечное терпение, прохлаждалась бы уже где-нибудь в дурке. В одной палате с возомнившим себя Клеопатрой педиком и поедающей козявки старухой.
Войдя в холл, морщусь от едкого запаха парфюма. Опять она вылила на себя весь флакон. Но лучше это, чем газ, в котором она однажды едва не угорела.
Сняв пиджак, оставляю его на спинке дивана посреди гостиной и иду на звук «оперного» пения. Коряво играя на рояле, она еще пытается тянуть ноты голосом.
Плечом опираюсь о дверной косяк и, сунув руки в карманы брюк, обвожу взглядом раскиданные листы нотной тетради, пестрящие партитурой. Некоторые, похоже, уже сгорели в тлеющем углями камине. Июль – самый подходящий месяц отапливать дом. Хоть додумалась окна раскрыть. От дыма себя уберегла.
Оборвав игру, поворачивает ко мне свою белокурую голову и, выпучив бесовские глаза, широко улыбается. Поправляет на себе короткий шелковый халатик поверх сорочки, туго завязывает пояс и нервно мямлит:
– Ты поздно… Мне пришлось ужинать в одиночестве…
– Не перестанешь допекать охрану – в психушке закрою. Ты меня знаешь. Я слов на ветер не бросаю.
Поднимает свою сухую тушку со стула и, перебирая пальцами пояс, мелкими шажками топает ко мне.
– Платоша, я… же… просто скучаю…
– Тогда займись вышиванием. Говорят, успокаивает. – Развернувшись, иду к лестнице. Разговаривать противно с этой самкой человека.
– Ты холоден ко мне! – кричит мне вслед, когда я уже поднимаюсь. – Чем я это заслужила?
Остановившись на миг, поворачиваю голову и бросаю ей через плечо:
– Тем, что родила меня.
Хлопнув дверью своей спальни, на ходу сдергиваю с себя рубашку. В ванной умываюсь холодной водой, поливаю голову и шею, остужаюсь. Едва ли не шиплю затухающим костром.
Никогда не пойму матерей, ставящих член превыше всего. Превыше родного ребенка! Рита не просто разочаровала меня. Она вывернула наружу то, что и так червоточиной сидело во мне. Не будь у нее матери, наша дочь уже отправилась бы в детдом. Как когда-то я. Потому что женщине, родившей меня, тоже было не до сына!
– Платош… – ее зашуганный голос загнанной в капкан дичи колючими коготками скребет по моим нервам.
– Уходи, – фыркаю, не высовываясь из ванной.
– Поговори со мной…
– Пошла вон!!! – Срываюсь и кулаком ударяю по зеркалу над раковиной.
Трещины, паутиной оплетшие всю поверхность делят мое отражение на обломки, мозаику, детали сложного паззла. Разлетаются на осколки, сыплясь на мокрый мрамор и пол. Звякая, отскакивая, разбиваясь снова и ложась сверкающими крупицами у моих ног.
И вновь становится тихо. Только тонкий писк испуганной женщины и биение тягучих алых капель, падающих на дно раковины. Руку охватывает огнем. Он раскаленными языками пламени ползет вверх, взрывом ударяет в голову и заводит мое сознание.
Вынув торчащие из плоти осколки, срываю с крючка полотенце и туго наматываю его на кулак.
– Принеси бинты, – роняю дрожащей матери.
Судорожно покивав, она убегает из комнаты, а я заваливаюсь на кровать и, прикрыв глаза, выдыхаю.
В мире есть только два типа людей: победители и побежденные. Перестану контролировать себя – и я обречен. Побеждать же надо не только противника. Еще и себя. Каждый день.
– Давай помогу. – Вернувшаяся в комнату женщина кладет на край кровати аптечку.
– Проваливай.
– Платош…
Приоткрыв глаза, гляжу на нее с угрозой. Без слов даю понять, чтобы не трогала меня. Потупившись, она опускает руки и уходит. Что за бестолковая женщина?! Сразу ясно дал ей понять, что никаких близких отношений между нами не будет. Я ее обеспечиваю едой, тряпьем, крышей над головой, лекарствами. На этом все! Она и этой милости от меня не заслужила!
Сев, стягиваю с руки пропитавшееся кровью полотенце. Раны сочатся. Некоторые глубокие. Зашить бы. Отыскиваю в аптечке иглу и шелковые нити, поливаю руку обеззараживающим раствором и штопаю себя, стиснув зубы.
Каждый прокол будоражит во мне желчные воспоминания: глаза, голос, улыбку, запах. Нежность ее кожи, протяжные стоны, изгибы тела. Они неповторимы. Даже на полотне. Сколько ни пытался, ее нереально воссоздать в картинах. Эта женщина уникальна. Заставляет любить и ненавидеть ее. Презирать себя за эту слабость плоти. Жаждать ее во всех смыслах – от секса до удушения.
Семь лет, как один день. Повзрослела, стала изящнее, жгучее. В глазах больше не мечется напуганная птичка. Она расправила крылья и взлетела. Но так высоко, что перестала многое замечать. И мне придется раскрыть тебе глаза, Рита. Даже если это будет самым жестоким уроком в твоей жизни. Лютые испытания, оставляющие рубцы на душе и памяти, куда продуктивнее лояльных дружеских советов. Ведь через них себе дорогу зубами грызть приходится.
Зашив и обмотав руку, переодеваюсь в домашнее трико и майку и спускаюсь на кухню. Моя родственница сидит за столом, пластиковым ножом ковыряя бумажную салфетку.
– Причешись, – говорю ей и, набрав стакан воды, запиваю два колеса антибиотиков. – На ведьму похожа.
– Так я и есть… ведьма… – вздыхает она. – В твоих глазах.
Поставив стакан на шкаф, поджимаю губы. Ненавижу разговаривать с ней. Врач настаивает.
– Хочешь это обсудить? – Сверлю ее взглядом. Пытаюсь расковырять в себе хоть каплю жалости к ней, но не получается. Душа – камень. Гранит. Ничего не шевелится. Сухой долг. Не более.
– Не делай мне одолжение, только потому что доктор рекомендовал…
– Ладно, – киваю и шагаю на выход.
– Почему ты такой эгоист, Платон?! – останавливает меня посреди кухни своим криком навзрыд. – Ты порой неделями со мной не разговариваешь! Делаешь вид, что не замечаешь меня!
– Я не делаю вид. – Поворачиваюсь к ней и хмурюсь от одной только мысли, что она моя мать. – Я просто не замечаю тебя.
– Как ты можешь быть таким бессердечным?!
– Я?! – Сжав кулаки, делаю шаг вперед. Опять она меня из себя выводит. Чего добивается? Чтобы дал ей настоящий нож?! – Может, ты в себе для начала покопаешься?! Спросишь себя, как так вышло, что твой трехлетний сын оказался в детдоме?! Почему ты даже не попыталась его вернуть?! Это я тебя искал почти десять лет! Не ты меня!
– Ты разочарован тем, что нашел? – горько усмехается она.
– Я другого и не ожидал, – отвечаю с брезгливостью.
– Ты используешь меня. Для своей репутации. Воспитанник детского дома, ухаживающий за своей больной нерадивой матерью…
– Я из-за тебя семь лет не знал о дочери! – рявкаю ей. – Ты и меня лишила полноценной семьи, и ее! Впрочем, я вообще не понимаю, почему до сих пор с тобой об этом разговариваю. Ты же на мне не остановилась.
– О чем ты? – Взволнованно поправляет свою белокурую шевелюру и нервно сглатывает.
– Думаешь, я не знаю, что после меня у тебя была дочь? – наконец высказываю ей то, что давно ношу в себе. – Которую ты бросила в роддоме?
– Она родилась больной! Она бы не выжила!
– Ты врешь. Она родилась здоровой. Она просто была тебе обузой. Как и я.
– Откуда ты знаешь?! – В ее глазах появляются слезы, подбородок дрожит.
– Потому что я ее нашел…
