Текст книги "В твоих объятиях"

Автор книги: Лей Б. Гринвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 8

Неожиданный поступок Виктории заставил Тринити отбросить притворное равнодушие.

– Дура сумасшедшая! – вскричал он и, подняв своего коня на дыбы, погнал его галопом туда, где Виктория спрыгнула с лошади. Горный склон в этом месте круто спускался в заросли дикого винограда над ковром опавших сосновых игл. Он надеялся, что кустов оказалось достаточно, чтобы остановить ее падение.

Треск сучьев подсказал Тринити, что Виктория жива и на ногах. Спрыгнув с седла, он бросился по склону за ней.

– Не беги! Ты можешь сломать шею!

Но в ответ слышался только треск ломаемых кустов.

– Ты заблудилась. Ты не знаешь, куда бежать.

Он пересек маленький ручеек и вскарабкался на каменный выступ, расположенный под углом к основному гребню.

Звуки ее шагов становились тише, и Тринити задумался, сколько же ему понадобится времени, чтобы ее поймать. Она могла подныривать под густую поросль, в то время как ему, при его росте, приходилось проламываться через нее. Он мог следовать за ней, только постоянно останавливаясь и прислушиваясь. Наконец они добрались до небольшой осиновой рощицы, и сквозь тонкие серебристые стволы он увидел Викторию.

Тринити припустился за ней, твердо вознамерившись нагнать ее, пока она не скроется в густом подлеске. Но сапога его не были рассчитаны на бег, и он все время спотыкался. Его утешало только то, что Виктории приходилось сражаться с тем же неудобством.

К его изумлению, Виктория продолжала оставаться далеко впереди него, когда добралась до очередных зарослей.

Проклиная вслух ее упрямство, он последовал за ней.

Несколько минут спустя он обнаружил, что больше не слышит никакого шума. Он подождал, но вновь ничего не услышал. Что случилось? Может быть, она нашла место, где спрятаться? Или ждет, когда он пройдет мимо, чтобы вернуться вверх по склону к лошадям?

Его охватила тревога. Может быть, она упала и что-нибудь себе повредила? Он должен скорее найти ее. У нее нет ни еды, ни теплой одежды, ни лошади, никакого укрытия на ночь. Свое ружье она оставила притороченным к седлу. Он не думал, что ей будет угрожать какое-то дикое животное, но не стоило проверять это, будучи без оружия.

Тринити осмотрел землю, отыскивая какой-либо след, но путаница веток, ковер листьев и сломанных ветром сучьев выглядели нетронутыми. Он потерял ее след.

– Черт побери! – Он не мог вспомнить, когда вел себя так глупо. Он позволил своему страху за Викторию завладеть собой. Он поступил как любовник, а не как разумный сотрудник правоохранительных органов.

Пройдя обратно по своему пути, он обнаружил ее след в ста ярдах позади. Она повернула вверх по склону. Тринити понял, что она решила совершить большой обход и вернуться к лошади.

Ему было легко обнаружить место, где она упала. Пять минут спустя ее след исчез между двумя высокими валунами. Тринити остановился. Он не был уверен, что Виктория не попытается стукнуть его по голове камнем, как, впрочем, не мог и осуждать ее за это.

– Выходи, – позвал Тринити. – Ты не сможешь одна найти обратную дорогу на ранчо.

Он завернул за валун и оказался перед входом в небольшую пещеру.

– Я знаю, что ты здесь! – крикнул он. – Лучше тебе выйти отсюда самой.

Никакого ответа.

Он шагнул внутрь, стараясь не отрывать руку от стены. Только идиот лезет в пещеру без света. Там могло найти пристанище любое дикое животное.

Продолжая вести рукой по стене, Тринити медленно продвигался в глубину пещеры. Когда стало совсем темно, он зажег спичку.

И тут же отскочил от неожиданности.

Сотни летучих мышей висели, цепляясь за скалу, перед самым его носом. Потревоженные вспышкой, они со страшным шумом вылетели из пещеры. Шум их крыльев почти заглушил тихий возглас.

Обернувшись, в свете догорающей спички Тринити увидел сжавшуюся в комок Викторию. Он кинулся на нее и был вознагражден ляганием, ударами коленями и попытками выцарапать ему глаза. При этом она не переставала визжать. Наверное, легче было бы скрутить горного льва.

– Прекрати, я не сделаю тебе ничего плохого.

– Думаешь, я в это поверю, когда ты собираешься отвезти меня в Техас на виселицу? – закричала Виктория.

– В этом нет ничего личного, – уговаривал ее Тринити, стараясь удержать под контролем ее руки и ноги. – Я просто делаю свою работу.

– Надеюсь, ты не примешь как личную обиду то, что я постараюсь помешать этой твоей работе? – кричала Виктория. Высвободив руку, она нанесла ему крепкий удар в челюсть.

– Ударь меня еще раз, и я приму это за очень личное.

Виктория ударила его коленом в живот.

Тринити со стоном согнулся вдвое, а Виктория рванулась к выходу. Он дал ей убежать. На свету будет легче с ней справиться. Он не ожидал от нее такой прыти. На ранчо она казалась такой воспитанной и полной достоинства. Теперь он осознал, что в ней уживались два существа, и одна из этих личностей, загнанная в угол, дралась как дикарка.

Его глазам понадобилось несколько мгновений, чтобы приспособиться к свету, но едва это произошло, как он увидел Викторию, торопливо карабкающуюся на гору. Он решил следовать за ней, но не вплотную. Ее легче будет усмирить, когда она вымотается. Кроме того, если она не изменит направления, они скоро окажутся рядом с лошадьми и тем местом, которое он выбрал для ночлега.

Откровенно говоря, ему вовсе не хотелось вновь почувствовать на себе ее острые ногти. Он приложил пальцы к щеке и, отняв их, увидел, что они в крови.

– Будь осторожна! – крикнул Тринити, видя, как она перепрыгивает через небольшую, но глубокую расщелину.

– Откуда вдруг такая забота? Ты что, не получишь награду, если не доставишь меня живой? Они, наверное, скидывают часть денег за синяки и раны?

Тринити не мог понять, почему ее насмешки так ранят его. Другие пленники проклинали и умоляли его, предлагали деньги и женщин, обзывали самыми оскорбительными словами, грозили местью родных. Он оставался к этому равнодушным, но слова Виктории жгли душу.

Он чувствовал себя виноватым из-за своего обмана. Он вообще не любил обманывать людей, но всегда находил себе прощение, объясняя свои действия известной фразой: цель оправдывает средства.

Теперь он прощения не находил и знал почему. Он нарушил одно из своих главных правил и оказался эмоционально связан с преступницей.

В голове невольно возникали картины того, как она улыбалась, подшучивая над ним, как выгибала тонкую бровь, как переливались на солнце огнем ее локоны...

Но ему нужно держать в узде свою слабость к ее манящему присутствию. А лучшей защитой, как известно, является нападение.

– А много сочувствия ты проявила к своему мужу, когда стреляла в него?

– Я не убивала Джеба.

– Он даже не был вооружен.

Тринити были известны все факты. Он тщательно изучил их и запомнил перед тем, как согласился отправиться за Викторией. Он бы шагу не сделал из Бандеры, если бы у него было хоть малейшее сомнение в ее вине.

– Ты объявила ему, что собираешься его убить, или просто подпустила поближе, прежде чем выстрелить ему в сердце?

Виктория приостановилась и обернулась.

– Я его не убивала, – настойчиво повторила она.

– Тогда кто это сделал? Ты была рядом с ним, когда его застрелили.

– Я этого не знаю.

– Я сначала думал, что тебе помогал твой любовник. Я собирался арестовать и Бака, пока не выяснил, что до твоего бегства из тюрьмы ты не была с ним знакома. И с той поры у тебя не было никаких других мужчин.

– У тебя мерзкое воображение, – отозвалась Виктория. – Ты всегда придумываешь невесть что о женщинах и их любовниках?

– Не обо всех женщинах. Только о тех, кто убивает своих мужей.

– Я не убивала Джеба! – выкрикнула Виктория, остановившись и обернувшись к нему. – Пару раз я хотела, чтобы он навсегда исчез из моей жизни, но никогда не мечтала его убить.

– Какая жалость, что присяжные не согласились с тобой!

– Я от них ничего и не ждала... после того как они были тщательно отобраны поверенным моего свекра. Удивительно, что суд вообще состоялся.

Виктория продолжала взбираться на гору с легкостью горной козочки.

Он начал задумываться, сколько сможет продержаться, пока ее не поймает. Он гордился, что держит себя в хорошей форме – слишком часто от этого зависела его жизнь, – но и Виктория явно не проводила время, нежась в качалке.

Но тут она споткнулась и упала. Она повредила щиколотку и не смогла быстро подняться. А когда поднялась, не смогла двигаться с той же быстротой, так что Тринити понадобилось лишь несколько минут, чтобы загнать ее в угол.

Однако больная щиколотка не помешала ей драться.

Тринити связал ей руки и лодыжки.

– Не надо, – сказала Виктория, когда он затягивал пояс на ее ногах.

– Мне больно.

– Об этом нужно было подумать, когда ты раздирала мне лицо. Не говоря уже о синяках, которые я получил от твоих кулаков и сапожек.

Тем не менее, он ослабил путы.

– Я жалею, что не била тебя в тысячу раз сильнее, почти прорычала Виктория.

– Будет не так больно, если ты расслабишься, – сказал Тринити, готовясь взять ее на руки.

Он поднял ее и перекинул через плечо. Виктория никогда раньше не испытывала такой мучительной боли.

– Как могу я расслабиться, если ты почти задавил меня?

– Я позволю тебе идти самой, если ты пообещаешь не драться.

– Обещаю делать это при первой же возможности.

– Я так и понял, но всегда хорошо прояснить все до точки, – промолвил Тринити, начиная взбираться по склону.

– Ублюдок! – воскликнула Виктория. Слезы боли, досады и ярости потекли по ее щекам.

Она едва могла дышать, лежа у него на плече. Тринити остановился.

– Готова вести себя тихо?

– Я на все готова, лишь бы ты спустил меня с плеча, – задыхаясь, прошептала она.

Тринити позволил ей соскользнуть со своих рук. Она ударилась с глухим стуком о землю.

– Прости. Я не привык носить на плече женщин, – признался Тринити, приседая, чтобы развязать путы у нее на ногах. – Спустить тебя на землю оказалось труднее, чем я думал.

– Полагаю, нет смысла говорить, что тебе стоило подумать об этом прежде, чем ты вскинул меня на плечо.

– Теперь говорить об этом поздно.

– Мужчины редко принимают замечания. Это подрывает их чувство превосходства. Зато женщин они постоянно поучают.

– У меня этой проблемы нет, – ответил Тринити, развязывая ей руки. – У меня нет жены, дочери, матери и какой-либо другой женщины, с которой я вижусь регулярно.

– Представить себе не могу почему, – прошипела Виктория, растирая запястья, чтобы восстановить кровообращение.

Он приложил пальцы к губам и издал резкий свист.

– Это для чего? – сморщилась Виктория. – Здесь нет ни одной живой души на расстоянии двадцати миль.

– Это для моего коня. Он приучен прибегать, когда я свистну.

– А если он привязан или спутан?

– Я никогда не привязываю его, если нахожусь в поиске.

– Считаешь себя очень умным?

– Нет. Просто предусмотрительным. Не каждый хочет отправляться со мной.

– Понять не могу, почему бы это. Попасть на виселицу – такое приключение выпадает раз в жизни.

– Так же, как получить пулю в сердце от жены.

– Это я и твердила Джебу, когда нашпиговывала его свинцом. «Дорогой... – сказала я, – я всегда называла его «дорогой», чтобы он знал, как я его люблю. – Ты не знаешь, как тебе повезло. Не многие мужчины заслужили такое счастье – получить пулю от жены. Чаще всего их убивает кто-то, кого они совсем не любят».

– Тебе никто не говорил, что у тебя извращенное чувство юмора?

– А тебе никто не говорил, что у тебя мерзкая работа? – сладким голоском проговорила Виктория.

– Пару раз говорили.

Шум ломающихся веток заставил Тринити отвести глаза от Виктории. Конь нашел его. Лошадь Виктории следовала за ним.

– По крайней мере, нам не придется выбираться пешком... – начал он, оборачиваясь.

Но Виктории позади него не было. Она сбежала.

– Проклятие! – вырвалось у Тринити. Он не мог расслышать шаги Виктории из-за треска, который создавали кони, пробираясь через подлесок. К счастью, он увидел, как вдали промелькнул ее коричневый жакет из оленьей шкуры.

Тринити вскочил на коня, едва тот успел остановиться. Следовавшая за ним вплотную лошадь Виктории на мгновение загородила ему дорогу, но он сумел вскоре развернуться и направился поперек гребня. Виктория сможет быстрее его пробраться через подлесок, но его коня ей не обогнать.

Яростный взгляд Виктории, который она бросила на него, обернувшись, почти заставил его рассмеяться. Она спряталась за большим деревом, но один взгляд на местность вокруг должен был подсказать ей, что убежать она не сможет. К его удивлению, она остановилась и подождала, пока он к ней подъедет.

– Поверить не могу, что ты сдалась, – покачал головой Тринити, спешиваясь.

– Я не сдалась, – отозвалась Виктория. – Просто я не такая дура, чтобы пытаться обогнать лошадь.

– Рад, что ты стала соображать.

Но едва он протянул руки, чтобы помочь ей сесть в седло, как она вновь превратилась в брыкающуюся и царапающуюся мегеру.

– Прекрати, или я тебя стукну.

– Зачем предупреждать? – прошипела Виктория, пиная его в пах. – Я уже знаю, что бить женщин входит в обойму твоих грязных приемов.

– Я никогда раньше не брался арестовать и доставить женщину, – пробормотал Тринити, прикрывая лицо и стремясь одолеть Викторию всей массой своего тела. – И очень жалею, что сделал исключение для тебя.

Они свалились на землю. Причем Тринити оказался наверху.

– Слезь с меня, – пробурчала Виктория. – Ты мне все ребра переломаешь.

– А ты обещай не царапаться.

Она вновь попыталась проехаться ногтями по его лицу, но Тринити плотно прижимал ее к земле. Стараясь перехватить ее руки, он уткнулся лицом в ее грудь.

Будь обстоятельства другими, Тринити рассмеялся бы или позволил поддаться похоти.

Но тут он, будучи наедине с красивой женщиной, вместо того чтобы сдерживать бушующее в крови желание, должен был сражаться за свою жизнь. С таким же успехом он мог обнимать дикую рысь.

И все же, пытаясь схватить ее руки, он, больше чем болезненные синяки и ссадины, ощущал ее близость, ее нежную упругость под собой.

Он хотел связать ей щиколотки, но их борьба полностью обнажила ее стройное бедро. Не скрытая одеждой нежная белая плоть заставила Тринити забыть, что он делает, пока болезненный пинок не заставил его очнуться.

Тринити забыл о ее щиколотках. Он свяжет их, когда она будет сидеть на лошади. Он связал ей руки и встал на ноги, потрясенный до глубины души. Он буквально боролся за свою жизнь, но тем не менее соприкосновение их тел вызвало бешеную и очевидную для обоих реакцию.

Ему никогда не приходилось стыдиться своей реакции на женщину, но сейчас ему было стыдно, что желание обладать Викторией заставило его почти забыть о долге. Он продолжал видеть в ней прекрасную и желанную женщину, а не опасную и расчетливую преступницу... убийцу.

Если он не сумеет заставить себя считать ее всего лишь пленницей, ему никогда не вернуться в Техас.

– Я еще раз задаю тебе вопрос: обещаешь не пытаться сбежать?

– Я никогда не перестану пытаться убежать от тебя.

– Что ж, надо отдать должное твоей решимости.

– Не знаю, как другие твои жертвы, но мне не нравится идея быть повешенной.

– Ты не жертва.

– Нет, жертва, – резко возразила Виктория. – Ты заставил меня поверить, что у меня может быть в жизни больше, чем я позволяла себе иметь. Ты заставил меня захотеть снова стать частью большого мира. И в тот момент, когда увидел ответный огонь в моих глазах, обманом завлек на свидание. Я зла на себя, что дала так себя провести. Бак с самого начала твердил, что ты всего лишь ковбой, бродяга, мошенник. Но я была такой дурой... ты мне понравился. Ты не можешь себе представить, как мне сейчас больно от этого. Все мы порой ошибаемся в людях, но только я оказалась настолько тупой, что не рассмотрела стервятника.

Ее слова жгли как огнем.

Тринити всегда считал свою работу сродни работе федерального маршала. Он вновь и вновь рисковал жизнью, чтобы охранять общество от беззакония. Он брался за неприятные поручения, за которые никто не хотел браться. Он никогда не ждал, что люди будут его хвалить, но всегда испытывал чувство личного удовлетворения. А теперь он испытывал чувство вины зато, что предал доверие Виктории и разбил ее надежды.

Ему раньше никогда не приходило в голову интересоваться тем, как оценивают его занятие те, кого он ловит. Они были виновны в ужасных преступлениях. Они сбежали от уплаты своего долга обществу. Не он определял их вину и выносил приговор. После исполнения приговора он больше о них не думал.

Но сейчас он знал, что Викторию никогда не забудет. Он хотел, чтобы она поняла, что как бы ему ни мечталось отдать все, лишь бы держать ее в объятиях, а не в цепях, сделать этого он не мог.

Но он не стал ничего объяснять. В этом не было смысла. Она могла быть нежной, уязвимой, соблазнительной женщиной, но она убила своего мужа.

Тринити посмотрел на Викторию, тихо лежавшую на ковре из опавших листьев и сосновых иголок. Она казалась такой красивой, такой доброй и трогательной... если не заглядывать в ее ясные синие глаза. В них проявлялась истинная Виктория Дэвидж: холодная, свирепая и полная решимости сбежать.

Он поднял ее и усадил в седло.

Виктория свалилась на другую сторону лошади и поспешила скрыться в подлеске.

Глава 9

– Будь ты проклята! – закричал Тринити, бросаясь за ней. Вот чего он добился своей мягкостью. Если бы привязал ее поперек седла, как поступил с последними двумя пленниками, такого бы не случилось.

Виктория не ответила. Он должен был догадаться, что она не будет тратить силы на разговоры с ним, пока он ее не поймает. По крайней мере на этот раз руки у нее связаны. Она не сможет царапать ему лицо, когда он станет ее скручивать.

Ему пришлось отправиться за ней пешком. Он не смог бы съехать верхом по такому крутому склону. Впрочем, надеялся, что его конь сам найдет дорогу вниз. Он не был уверен, что после недавней беготни, лазанья по скалам и драк у него хватит сил втащить ее наверх 94 на руках.

Тринити схватил Викторию в прыжке. На этот раз он постарался прочно усесться на ее ногах. Она лежала на животе, ничком.

– Все, игры закончились, – проговорил он, судорожно хватая ртом воздух. – Теперь будем играть по моим правилам.

Виктория что-то произнесла, но слова затерялись в листьях и опавших сосновых иголках.

– Я привяжу тебя к твоей лошади. Ты сможешь попытаться спрыгнуть с нее, но тогда тебе придется ехать у нее под брюхом, пока мы не остановимся на ночлег. А поскольку до него пятнадцать миль, я тебе этого не советую.

В ответ Виктория лишь смерила его яростным взглядом.

– Как я стану обращаться с тобой, когда доберемся до лагеря, зависит только от тебя.

Он сел, тяжело дыша. В свое время он потратил меньше усилий, чтобы скрутить мощного громилу больше шести футов ростом.

– В чем дело? – поинтересовалась Виктория. – Ты что, заблудился?

– Я жду, когда лошади нас найдут, – ответил Тринити. – Мне не хочется тащить тебя на руках вверх на гору.

– Слишком слабенький?

– Просто устал. Не привык я к таким беговым состязаниям.

– А я готова состязаться с тобой хоть сейчас, несмотря на больную щиколотку и все остальное.

– И не надейся. Еще одна такая гонка, и я должен буду привязать к седлу себя.

Это признание в слабости несколько охладило гнев Виктории.

– Ты же знаешь, что мой дядя помчится за мной. Всем будет меньше хлопот, если ты просто отпустишь меня сейчас. Тебе будет только хуже, если ты развяжешь боевую перестрелку. Ты можешь рассказать шерифу, что пытался, но потерпел неудачу.

Тринити тронуло, что даже теперь Виктория беспокоилась о нем. Все чувства, которые он старательно отгонял в течение этого дня, грозили вырваться на свободу.

Тем не менее ее слова уязвили его. Уязвили тем, что она считала, будто он может потерпеть неудачу.

Никакая угроза, никакая опасность никогда не могли свернуть его с намеченного пути. И никогда такого не случится.

Много раз его гордость достигнутыми успехами и вера в справедливость его занятия были единственным, что держало его на плаву. Ее слова и его собственная слабость грозили лишить его этой поддержки.

– Ты отправляешься назад в Бандеру.

– Никогда! – горячо воскликнула Виктория.

Шум, производимый продиравшимися сквозь подлесок лошадьми, помешал Тринити ответить ей. Он отвязал веревку с одной ее ноги и поднял ее в седло, старательно держась подальше от ее зубов. Прежде чем она сумела ухватиться за луку седла и погнать лошадь вперед, Тринити просунул руку под брюхо лошади, взял болтающийся конец веревки и прочно обвязал ею вторую ногу Виктории.

Он знал, что сделал ей больно, потому что Виктория сморщилась. Но она ничего не сказала, и он тоже промолчал.

– Держись крепче за луку и плотно прижми колени к бокам лошади.

– Я умею ездить верхом, – сказала она сквозь стиснутые зубы.

Он видел, как она зажмурилась и судорожно глотнула.

– Ты слишком сильно затянул веревку.

Он понимал, чего стоило ее гордости это признание.

– Скажи, когда станет легче, – произнес он, ослабляя веревку. Виктория не проронила ни слова, но он понял, когда боль ее стала меньше, по тому, как обмякло, расслабившись, ее тело.

Убедившись, что она связана крепко, чтобы плотно держаться в седле, Тринити взял повод ее лошади и привязал к луке своего седла. Затем он набросил веревку на шею лошади Виктории и тоже привязал ее к своему седлу.

– Знавала я женатых людей, которые были менее прочно связаны, – ехидно заметила Виктория. – Не боишься, что я тебя пристрелю?

– Ты никогда не станешь в меня стрелять. Тринити сам удивился вырвавшимся у него словам.

– Продолжай так думать. Попробуй оставить без присмотра свое ружье и револьверы, лишь бы доказать, что ты прав.

Тринити рассмеялся:

– Это будет значить, что я тебя подначиваю. Это будет как вызов. Тогда, даже если ты не хочешь пристрелить меня, ты будешь считать делом чести сделать это, чтобы доказать свою храбрость.

– Неужели мужчины и правда так рассуждают? – Виктория, казалось, была поражена услышанным.

– В общем, так.

– Думаю, даже Бак не настолько туп.

Тринити почувствовал, как его захлестнула волна ярости. Он спокойно отнесся к тому, что Виктория была с ним не согласна. Он ожидал этого. Но его взорвал тон, каким она произнесла «даже Бак».

– Так считает каждый уважающий себя мужчина. Особенно здесь, на западе. Если тебе не хватает храбрости, можешь возвращаться на восток.

– У тебя получается, что на востоке живут одни трусы и бездельники.

– Я не это имел в виду, – отозвался Тринити. – Запад требует от мужчины готовности поставить на кон свою жизнь.

– А если он потерпит неудачу?

– По крайней мере будет знать, что умер как мужчина. Достойно.

– А его жена? Она тоже будет это знать?

– Конечно, Настоящая женщина не захочет быть замужем за трусом.

– Может быть, мне лучше позволить тебе меня повесить. Я явно не принадлежу этим краям.

– Что ты хочешь этим сказать?

Но Виктория промолчала. Тринити несколько раз попробовал вернуться к этому разговору, но она на его реплики не отвечала.

Почему она так презирает черты, являющиеся основой характера мужчин, где бы они ни жили? Обычно женщины ведут себя по-другому. Он знал это, не раз наблюдая, как женщины подначивают своих мужчин. Он наблюдал это в салунах, на старательских заявках, даже на нищих фермах.

Собственно говоря, именно эти качества Бака и ее дяди помогли освободить Викторию из тюрьмы. Или она думает, что раз все прошло успешно, в этом не было риска для жизни?

И еще одно озадачивало его. Почему она сначала дралась так отчаянно, а лотом вдруг сдалась? Даже перестала вырываться.

Он не мог понять Викторию. Впрочем, он вообще не понимал женщин. Возможно, теперь он бы понял Куини, но не тогда... в юности.

Но он не верил, что Виктория похожа на Куини. Обе убили своих мужей, но на этом их сходство кончалось.

Виктория не сомневалась, что не сможет больше ни мили оставаться в седле. Они уже ехали несколько часов без остановки. Вскоре после того как Тринити поймал ее, он нашел свою вьючную лошадь и теперь ехал, не останавливаясь ни на минуту.

– Можешь получить сколько хочешь вяленого мяса, – сказал он, когда она объявила, что голодна, – но мы не можем останавливаться, чтобы что-то сварить. Я хочу отъехать от ранчо как можно дальше.

– Это не имеет смысла. Мой дядя найдет и убьет тебя.

– Вероятность этого и заставляет меня двигаться, – ответил Тринити, и насмешливая улыбка на миг смягчила суровость его лица. – Мне совсем не нравится перспектива отбиваться от дюжины вооруженных мужчин и одновременно следить за тобой.

– Не тревожься. Это недолго будет твоей проблемой.

– Ты, видимо, очень уверена в Баке?

– Почему бы нет? Он вызволил меня из тюрьмы в Бандере так, что никто этого не заметил, и защитил от нескольких человек вроде тебя.

– Я все-таки взял тебя в плен.

– Только потому, что мы... потому что я потеряла бдительность.

Некоторое время они ехали молча.

– Солнце село час назад, – переменила тему Виктория. – Может, остановимся?

– Нам нужно еще проехать всего несколько миль.

– Уже так темно, что я не вижу, куда еду.

– Я все вижу.

– Ты что, стараешься убедить меня, что способен видеть в темноте? Какими еще сверхчеловеческими способностями ты обладаешь? Нет, лучше не говори. Перечисление множества твоих навыков наверняка убьет у меня всякую надежду на побег. И моя задница так болит, что я живу лишь надеждой вернуть эту боль полной мерой.

– Готов обменять мои царапины на боль твоей задницы.

– Я и не думала, что мужчины Запада чувствуют боль. Я считала, что вы принимаете, не дрогнув, пули, кулаки, пинки – словом, все неприятности, которые может причинить вам человек или зверь.

– Не знаю, как насчет Бака, а я боль ощущаю. И эти царапины чертовски болезненные.

– Ничего, скоро их еще прибавится.

– Следующая попытка поцарапать меня или попинать может привести к тому, что я тебя как следует отшлепаю.

– Не посмеешь. Мужчина не может ударить даму.

– Вы, женщины, очень любите пользоваться этим.

– Чем этим?

– Двойным стандартом. Ты думаешь, что можешь царапаться, брыкаться и ругаться, делать практически все, что хочешь, а мужчина должен продолжать обращаться с тобой как со святыней.

– Чем же это двойной стандарт?

– Если мы совершим одну ошибку, даже если потом ведем непорочную жизнь, вы никогда не даете нам забыть об этом. Именно женщины поддерживают в нас чувство вины.

– У тебя отвратительное мнение о женщинах. Ведь так?

– У меня не было поводов его поменять.

– Не знаю, какой из моих проступков заслужил у тебя наибольшее осуждение, но если ты воображаешь, что я перестану драться за свою свободу, ты плохо разбираешься в женщинах... и в дамах, и в других.

– Не думаю, что дамы сильно отличаются от простых женщин. Разве что обычные женщины честнее.

– Почему у меня создается впечатление, что ты говоришь о ком-то определенном? И это не я.

Вопрос Виктории заставил Тринити замолчать. Он понял, что позволил глубоко запрятанным чувствам прозвучать в своем голосе. Ему следует лучше следить за собой. Он не хотел, чтобы Виктория узнала о Куини.

Он всегда гордился своим самообладанием, но с момента встречи с Викторией мысли о Куини постоянно преследовали его. Многие годы он старался забыть о ней. Несколько раз полагал, что это ему удалось, но она никогда не уходила из его мыслей надолго, Нет, если он хочет выбраться из Техаса живым, ему нужно выбросить ее из головы. Воспоминания о Куини мешали ему сосредоточиться.

– Я не говорил о ком-то конкретном, – наконец произнес Тринити. – Просто вообще о моем опыте общения с женщинами.

– Если ты обращался с ними, как со мной, я этому не удивляюсь. Даже падшие женщины плохо относятся к мужчинам, которые им лгут.

– Почему ты считаешь, что я знавал только падших женщин?

– Если бы был знаком с порядочными, ты бы думал иначе.

– Единственные порядочные женщины, которых я когда-либо встречал, были шлюхи.

– Бесполезно разговаривать с кем-то вроде тебя, с твоими извращенными представлениями, – пробурчала Виктория. – Дай мне знать, когда доберемся до лагеря, то есть если я буду еще в сознании. А до тех пор я избавляю тебя от необходимости говорить со мной.

Тринити поймал ее на слове, но Виктории скоро захотелось, чтобы он не был таким послушным. Она не могла себе представить, что с ним такое случилось, что он стал так плохо думать о женщинах. Ей хотелось, чтобы он рассказал ей об этом, но она знала, что делать это он не станет.

Как ни неприятно было ей признаваться себе, но она по-прежнему хотела нравиться Тринити. А еще ей хотелось ему помочь. Возможно, так было потому, что она была женщиной и испытывала врожденное стремление опекать и заботиться. А может быть, потому, что ее влекло к нему и хотелось знать о нем все. Или потому, что она хотела уговорить его, чтобы он помог доказать ее невиновность. Как бы то ни было, она ненавидела, когда кто-то страдает. А Тринити, как бы он ни старался это скрыть, очень страдал.

– Здесь у нас будет ночлег.

Тринити остановил коня на скальном выступе, выдававшемся на десять футов из склона горы. Сквозь густой шатер сосен и дубов струился меркнущий свет дня. Беспорядочная куча валунов заслоняла их от тропы. Их было бы трудно заметить даже сверху.

Виктории было абсолютно все равно, где они находятся. У нее было ощущение, что она провела в седле большую часть жизни. К мучительно дергающей боли в щиколотке присоединилась боль в спине, запястьях, руках и тазу. В эту минуту ей было безразлично, где спать и получит ли она какую-то еду. Ей хотелось лишь одного: слезть с седла.

Тринити спешился и вернулся немного назад к тропе, чтобы удостовериться в безопасности. Удовлетворенный тем, что никакой погони видно не было, он вернулся к Виктории.

– Сообщаю, что бежать нет смысла. Мы находимся сейчас так далеко от ранчо твоего дяди, что тебя никто не найдет. Ночи в лесу ты не переживешь. Тут водятся кугуары и волки. Есть и медведи, но, кажется, не гризли. – Тринити знал, что гризли почти никогда не заходят так далеко на юг, но надеялся, что Виктории это неизвестно.

Она молчала. Тринити развязал ей ноги и потянулся помочь слезть. Она никак не реагировала.

Он снял Викторию с седла и рассмеялся, когда она попыталась его лягнуть. Она продолжала хранить молчание.

– Садись. Если считаешь, что сможешь вести себя хорошо достаточно долго, чтобы поесть, я развяжу тебе руки. Если пообещаешь не пытаться сбежать ночью, я не стану привязывать тебя к дереву.

Виктория продолжала стоять, и он насильно усадил ее на землю.

– Я не люблю повторять одно и то же. Мне нужно многое сделать, и я не могу тратить время и внимание на твои капризы и обиды. Нам обоим будет лучше, если ты это запомнишь.

Вот только Тринити самому трудно было не забывать об этом. Она выглядела такой усталой и хотя сверкала на него глазами, полными вызова, было ясно, что она очень подавлена и чувствует себя брошенной всеми, кого любила и на кого могла полагаться.